Боль

 Помню, было мне лет шесть-семь, отец взял меня с собой на рыбалку. Весь день мы от души веселились, ловили мелких рыбешек и скармливали их прожорливой кошке. К вечеру сгустились тучи, и отец заспешил домой. Мои маленькие ножки быстро семенили по лесной тропинке, но им не как не удавалось догнать  отца, идущего большими размашистыми шагами. В конце концов, я зацепился за корягу и со всего размаху повалился на землю. Папа вернулся и поднял меня. Никогда не забуду этого зрелища, - одна из коленей походила на отрезанную куриную ногу. Это был случай, когда я впервые ощутил настоящую БОЛЬ.

  Время шло, я рос. В четырнадцать лет я встретил чудесную девчонку с красивым именем Варвара. Ей было пятнадцать, и она весело улыбалась, встречая меня на школьных переменках. Мы стали друзьями. Через два года нашего знакомства мне стало казаться, что в наших отношениях не хватает чего-то существенного. Когда я поделился с ней своими сомнениями, Варя сначала рассмеялась, но потом  согласилась. Вскоре наши встречи стали носить  иной характер.
 Но  однажды вечером все разом кончилось. Это произошло  ранней весной на тихой московской улочке вблизи небольшой церквушки на Таганке. Мы с Варей шли по заледеневшей мостовой,  укрываясь от порывов не по-весеннему холодного ветра;  дорогу слабо освещали мерцающие фонари, а мы с нежностью обнимали друг друга, - ничто не предвещало беды. Все произошло в считанные минуты: из-за поворота на полной скорости вылетела легковая машина и, не успев затормозить, врезалась в стену дома. Опровергая все законы теории вероятности, мы оказались именно в ту секунду возле той самой стены. Вари не стало. Не знаю, успела ли она почувствовать перед своей кончиной то, что почувствовал я, придя в сознание. Это была БОЛЬ, гораздо сильнее той, что приходилось мне испытывать до сих пор. ОНА холодом растекалась по телу и неизменно возвращалась к голове, ОНА колола, жалила, прожигала, затягивала узлы и вновь растворялась в животе.
  С каждым днем БОЛЬ уменьшалась:  она уже напоминала укус пчелы, потом стала похожа на  шатающийся молочный зуб, - его ощущаешь лишь тогда, когда трогаешь, но если отвлечься –не вспомнишь вовсе.
 
    Жизнь шла своим чередом. Произошедшая трагедия не забылась, но отошла на второй план. Спустя несколько лет я женился, и жизнь вошла в новое русло. Это были годы покоя и безмятежности, быть может, наполненные скукой обывателя, но по-житейски счастливые: я превратился в эдакого откормленного кота, ленивого и невозмутимого, довольного своей участью.   
   Но, как известно, все течет, все изменяется, и мое благополучие оказалось недолгим. Сперва ничто не предвещало беды: легкая мигрень всегда была моей частой спутницей. Тяжесть в голове каждый вечер, утро, день, снова вечер…. Новый день начинался и заканчивался нестерпимой головной БОЛЬЮ: пульсировали виски, ныли зубы, БОЛЬ прошивала тонкой иглой темя и вкалывала тупые булавки в затылок. Свет, резанув глаза невидимым лезвием, прожигал прорехи на сетчатке и воссоздавался в мозгу яркой вспышкой палящего всепожирающего огня. Как рыба, выброшенная на берег безжалостной волной, я открывал рот и заглатывал  бесполезный  воздух. Таблетки, уничтожаемые горстями, приносили облегчение лишь ненадолго, - пронзительная и невыносимая, БОЛЬ возвращалась вновь и превращала каждый новый день в беспрерывный кошмар.

  Меня долго таскали по больницам: анализы, обследования, консультации, назойливые врачи: «посмотрите сюда, закройте глаза, откройте рот.», «Вы алкоголик? У психиатра наблюдаетесь? наркоман?»,  пока однажды я не услышал страшный приговор: опухоль.  Кажется, именно тогда, за краткий миг внутреннего озарения я понял, что есть единственное по-настоящему действенное средство от БОЛИ - смерть. Но врачи, эти приветливые истязатели, улыбчивые палачи, взвалившие на себя миссию Господа Бога, были со мной не согласны.
  Две операции, словно в тумане. БОЛЬ притупилась,  теперь в голове поселились несколько крошечных  шарикоподшипников, из которых при каждом повороте головы вываливались очередные шарики, отчего содержимое черепа неприятно поскрипывало.  Две маленькие трубочки зачем-то остались в моем мозгу, и через них время от времени что-то откачивали. Я представлялся себе несчастным лимоном, попавшим в соковыжималку: сначала из него выдавливали сок, а потом выскребали все, что осталось.
   Несколько недель (или месяцев?) спустя  я начал понимать, что многое не могу вспомнить: после субботы неожиданно наступал вторник,  отложенная несколько минут назад свежая булка мгновенно черствела, превращаясь в твердый непробиваемый кирпич; порой мне казалось, что время бежит невероятно быстро, все вокруг суетятся, проговаривают скороговорками куски фраз. Коридоры времени уводили меня в далекие неведомые страны сновидений и фантазий, удивительным образом переплетающихся с туманной необъяснимой действительностью. И вот, среди всей этих странных перепетий я вновь  познал БОЛЬ: теперь тупую,  вялую, вибрирующую, сдавливающую. Из неосторожно брошенной возле моей палаты кем-то из врачей фразы, я понял, что мне осталось жить всего несколько дней.
  Чертовски страшно осознавать, что БОЛЬ может оказаться страшнее, чем СМЕРТЬ, а СМЕРТЬ окажется БОЛЬЮ.