Счастье в ладошке...

               
   
                В ОБЪЯТЬЯХ ДУМ

         Прошло таких разных по событиям четыре года.  Наталья и Вадим всё это время не теряли из виду друг друга: то приближались, то на некоторое время удалялись, но следили  за изменениями в жизни каждого с интересом. Если по каким-то причинам кто-то из них отсутствовал, другому казалось, что в  жизни чего-то не хватает.
        Для Натальи отсутствие Горина было особенным состоянием: она искала его мысленно и так же с нетерпением ждала его появления. Пусть и издали она его видела, но всё же видела и от этого была спокойна. Он был ей необходим!  Зачем? Для чего?
        Виталий за эти годы от Натальи отошел,  хотя всё так же любил её, не женился и почти ни с кем не встречался. Он, подавляя в себе жгучую ревность, всё же уступил место иметь влияние на Наташу Горину. Наташа относилась к нему по-прежнему: жалела,  была добра, ласкова, но заменить ей Горина он уже не мог.  Течением воли и жизни Виталия отнесло в сторону, и он после многих размышлений с этим смирился.
        А время между тем набирало разбег...
       В один из солнечных дней  Горин зашел  в отдел с сияющим лицом.
     - О-о-о-о! – разнеслось среди ребят. – Привет дипломированному работнику! Ну как? Показывай «корочки» да обязательно красные!
     - Многого хотите! – и Вадим  протянул на рассмотрение  свой новенький диплом.
     Учеба растянулась на целых пять лет. Один год выдался особенно трудным. Сразу слегли отец и мать, много болел Юра, и приходилось Горину вытаскивать из себя все свои недюжинные силы .
      - Уф! – с легкостью произнес Горин, положив в карман синий с теснёным гербом твердый переплет, на котором с тыльной стороны черным по белому было написано: «Присвоено звание -  инженер-механик».
      - Привет, Ёжик! – ласково касаясь светлых завитков губами, тихо шепнул он Наталье  и добавил: - Соскучился по тебе отчаянно... Как дела?
       От  легкого прикосновения кольнуло в сердце, а по всему телу, от самой шеи, пробежал ток. Было Наталье сладко и странно. Едва слышно, глотая комок радости, ответила лишь ему,  Горину:
     - У меня всё нормально.
     - Вот жук, не успел на порог и сразу же к Наташке, - не унимался вездесущий Игорь.
     - Верно! – зашумели женщины. – Нас будто и нет рядом.
     - Милые мои, пощадите! Я же должен в первую очередь нанести визит соседям, - и продолжал стоять возле Наташи, хотя такой близкой соседкой она уже не была. Последний год Вадим работал руководителем группы, а Наталью недавно перевели в техники, и она сидела за перегородкой и не видела Горина.
       А через несколько секунд он уже шагал по отделу, обращаясь с шуткой и комплиментами то к одной женщине, то к другой. Делал это легко  и очень тонко, и каждая женщина, услышав приятное , расцветала на  его глазах.
       У Горина был волшебный дар располагать к себе людей. И если надо было для  их компании провести какое-то необычное мероприятие, Горин это выполнял легко и безотказно. Виталий со скрытой, но не злобной завистью в таких случаях говорил:
      - Иди к Вадиму.  Он не откажет. И Горин не отказывал.

        Друзья любили его, а женщины соревновались перед ним в одежде и разговоре: каждая старалась быть впереди и на высоте. А Горин был действительно притягательным: высокий, прекрасного телосложения, с некрупными, но резко очерченными чертами лица и пронзительным взглядом удивительно теплых, жгуче черных глаз в сочетании с темными, слегка вьющимися волосами. Но привлекал он людей в основном не этим. Зная, с кем и о чем поговорить, умел выслушать, мог успокоить, был сдержан и вежлив. Его идеалом еще со школы был Андрей Болконский, и Вадим долгим самовоспитанием брал для себя много из того, что вычитал у Толстого.
          Горина считали выдержанным, шутили даже, что у него «белая печенка» и никто из них не знал, как он чувствителен, быстро воспламеняем и чего иногда стоит его внешняя невозмутимость, которую он считал главной чертой интеллигентного человека.
       - Слушай, Вадим, ты зубы нам не заговаривай, - доносился из-за кульмана голос Игоря, первого  шутника в отделе. – Говори , когда диплом  будем  замачивать? – Из-за доски, прежде, чем появился он, выглянул его непомерно длинный, загнутый книзу нос, почти касавшийся верхней губы и служивший предметом приколов, на которые Игорь не обижался: он к таким шуткам уже привык.
      - А тебе, Гарик, уже не терпится заглянуть в рюмку? – парировал Вадим.- Сильно не волнуйся! Всё будет. Всему своё время.
      И через неделю Горин пригласил своих друзей в кафе.

                ВСТРЕЧА ДЛЯ СЕРДЦА

      Наталья не надеялась, что Максим отпустит её на это мероприятие, но, к её удивлению, он согласился: не хотел афишировать свою ревность, ибо знал, что, если Наташи не будет, кто-то обязательно скажет: «Гаврилов боится Горина и держит жену на приколе».
       Ему, Максиму, это не подходило. Одно дело – требовать от жены повиновения и строгого послушания,  другое, что люди скажут о нем, Гаврилове. В голове он этот вопрос проработал и не однажды.
      В кафе собралось человек двадцать. Мужчины сверкали белоснежными рубашками, а все  женщины – в шелках и с красивыми прическами.
     Легкое бирюзового цвета платье Натальи скорее подсказывало, чем показывало стройность её фигуры, а завитые в пышные локоны волосы, перекатываясь по плечам, отливали чистым солнечным блеском. Небольшое декольте открывало красивую шею  и начало выпуклостей от природы высоко поднятой груди. Из-за этого она никогда не одевала довольно открытого платья. Стеснялась показывать свои врожденные женские прелести.
       Горин впервые увидел её такой, необыкновенно красивой и недоступной.  Стоял и не находил слов, чтобы что-то ей сказать: к её серо-зелёным глазам  - это ярко-бирюзовое платье! Это же надо так всё продумать! Это же надо так взволновать общество и особенно его, Горина!
      Он видел, как от её дыхания поднималась  и опускалась чуть приоткрытая грудь, такая красивая и влекущая, что у него толкалось сердце у самого горла и с каждой секундой всё больше давало сбой. И её волосы, вечно волнами (а сегодня локонами) скользящие по её хрупким плечам, тоже волновали его воображение: эти волосы могли обвить её нагое тело и...  А он мог бы ласкать его вначале глазами, а затем горячими губами, сдерживая сердце от чувственного биения... И тогда...
      Горин прикрыл глаза... Думы вели его в недопустимое и недосягаемое...
     Через много лет, вспоминая тот вечер, он всё еще чувствовал то волнение, тот всплеск чувств, грандиозный, как «цунами», который охватил его с головы до ног.
      Она сидела напротив. Вадим глядел на неё, словно прежде никогда и не видел. Понимал, рвал свое сердце на части, приказывал, грозил расправой, но оно ещё больше светилось и радовалось, звоня во все свои колокола. В груди Горина оно торжествовало! Оно бунтовало и пело...
      Горин, как никто другой, понимал, что не надо увлекаться этой красотой: она чужая, не его, но не мог с собой совладать: глаза, руки и сердце рвалось к ней, к женщине, сидящей напротив него.  Влекущая сила была сильнее разума!
      Наталья раньше любила такие вечеринки. Любила петь, плясать, была неудержима на выдумки. Но постоянное одёргивание мужем да и свекровью привели к тому, что Максим всегда висел над ней черной тучей, которая, стоит шевельнуться, того и гляди хлестанёт дождем или ударит молнией. И Наталья, во избежание неприятностей и «разноса», предпочитала быть в тени. Муж вроде бы и давал свободу, оставляя одну среди людей, танцевал с другими, мол, и ты танцуй. Но она знала, что это за свобода: при случае всё припомнится и выставится в таком свете, что и распущенней женщины, чем она, Наташа, не бывает на целом белом свете.
    «Уж лучше посидеть!» – думала Наташа, пряча глубоко в своих тайниках желание смотреть и смотреть на одного Горина, но она себе этого позволить не могла.  Отводила в пелене восторга глаза, пыталась говорить с соседями, но жгуче черные глаза напротив не давали ей ни минуты покоя: они следили за ней, они её сжигали.
      Горин часто бывал на вечеринках с Наташей, но ни разу с ней не танцевал: боялся её близости, её незабываемого аромата, а ещё щадил её желание быть в компании всегда одинокой, чтобы Гаврилов, узнав об этом, не сделал ей «разнос.»
     Сегодня он не выдержал. Где-то во второй половине вечера, едва заиграла музыка, он поднялся и нервно подошел к Наташе.
     - Прошу на танец...
     Наталья вздрогнула, испуганно метнув глазами: она боялась этой минуты, боялась прикосновения рук и тела Горина к себе.  Прикоснется – испепелит её всю, до дна, до самого донышка...
     Горин взял её руку и тут же почувствовал её еле уловимую дрожь; она в самый первый миг передалась ему, и он был уже в полной власти возникших неведомых доселе  и еще им не испытанных за все годы жизни чувств. Он ощутил её гибкое податливое в танце тело, чуть прильнувшее в порыве к нему.
     Как в гипнотическом сне, возбужденный Горин почти  ничего не соображал и не видел: его тренированная воля куда-то исчезла, голова не работала, и он управлялся  только своими желаниями.
      О, как ему было хорошо!.. Он смотрел на Наташу. Он смотрел на чудо, созданное природой. Откуда такое?!
      «У кого еще есть такие прекрасные серо-зеленые, как два чистых озерца, глаза? И почему они то и дело прикрываются густыми темными ресницами-крыльями?- сгорая от нахлынувших мыслей, думал Горин. - Кто может еще носить такое бирюзового цвета платье с замшевой отделкой и такого же цвета колье? Кто имеет такие золотистые волосы? Кто? Кто?»
      Горин, как во сне. кружил Наташу в медленном вальсе. Он видел только её одну, и, казалось ему, что нет во всем мире больше такой Наташи.  Нет и не может быть! Не может...
       И Наталья никогда ещё не была так близко с Гориным, как в этот раз.  Казалось, танцевали они всю жизнь: так понимала и предугадывала она каждые движения в танце своего партнера. Она забыла о своем замужестве, она забыла, что вокруг них люди и, возможно, наблюдают за нею; она забыла о муже и сыне, о мире и долге, о понятии чести и долга – обо всём она забыла. С ней был Горин... Он один!
       «А вдруг услышит стук моего сердца?  Оно же вырывается из груди!..– заволновалась Наташа, стараясь в танце не прикасаться близко к Горину.  – Догадается... Всё станет известно... Как тогда смотреть ему в глаза?»
       Горин держал Наталью бережно, чуть касаясь её, словно боялся: если возьмет покрепче, она хрупнет в его горячих руках. И несмотря на эту воздушность прикосновений, не было в зале ни одной прижимающейся друг к другу пары, так чувствующей друг друга, как Горин и Наташа. И это было не простое ощущение одним человеком другого, а состояние слитности, где собственное «я», сливаясь с другим, превращается в цельное, достигшее совершенства, наполненное неизмеримыми чувствами рвущейся друг к другу любви.
      Танец закончился. Счастливый, еще не опустившийся от восторженных минут на землю, Горин смотрел на Наташу взволнованными влюблёнными глазами...
      Она светилась счастьем.  Таким же счастьем были наполнены её увлажненные глаза и всё её влекущее стройное тело. И вдруг, словно её кто-то ударил, Наташа освободилась от Горина, нырнула в толпу, пробиваясь к мужу.
      Как на горе, Максим этот танец почему-то просидел. Наташе и в голову не пришло, что это не случайно. Подошла к нему, обняла за плечи, заглянула в хмурые глаза. Он молчал, не набросился на неё, как она ожидала, и на первой же минуте следующего танца пригласил даму с соседнего стола.
       Наташа вздохнула с облегчением, а потом стала припоминать, что же с ней случилось в танце с Гориным? Она, кажется, потеряла себя... Найдет ли завтра, через неделю, через год?
      Ничего не могла припомнить, кроме того, что Вадим её не прижимал к себе, как это делают другие ребята. Помнила это хорошо, ибо и сама к этому  не стремилась А вот мысли, что Горин роднее всех... Эти мысли остались в ней, в сердце, измученном и одичавшем в одиночестве. Откуда они, эти мысли? Откуда её неумолимое желание, чтобы Горин не выпускал её из своих нежных, горячих и преданных рук? Что это такое? И почему на душе так легко было, как в детстве? Ещё бы раз... Один только...
       «Нет, Нет! – бушевал в ней рой мыслей, перебивая друг друга и ломая одни мысли вдребезги, заменяя другими: - А муж? А ребенок?»
      «А что, если все заметили? – сверлила её непрошеная мысль. – Позор тогда! Как же она это всё допустила? Она – беспутная!..»
      Наталья терзалась самыми противоречивыми мыслями, нагоняющими страх и смятение. И чтобы как-то отряхнуть всё это, решила пойти домой, к сыну, растворявшему и отнимавшему всегда её невзгоды и беды. Квартира была напротив. Накинула кофточку и вышла.
      Дома свекровь как раз укладывала Андрейку спать, и надо сказать, что она любила своего внука, с удовольствием гуляла с ним, и, если Наташа своё сокровище мужу не слишком доверяла (он мог и стукнуть малыша), то на неё оставляла со спокойной душой. Да и на сессии не смогла бы ездить так регулярно. И если бы не периодические напоминания, что для Натальи они делают такое доброе дело, её благодарности не было бы конца. А так давило чувство гнетущего долга, с которым ей и рассчитаться не дают.
         Наташе не принадлежало в доме ничего. Даже заработанные ею деньги  регулярно отдавались свекрови, лишая Наташу удовольствия что-либо приобретать или дарить кому-нибудь подарки.
       Андрейка увидел маму и с радостным визгом бросился к ней, ручонками обхватил за шею и прижался мягким пахучим тельцем. Наташа почувствовала такую надёжную защищенность, что половина страхов, только что терзавших её, исчезла.
       - Это разве твоя мама? – услышала насмешливый голос Евгении Викторовны. – Это же нафуфыренная  заграничная кукла. Вся сияет и вся блестит.  Отчего этот блеск? К кому наряжалась?
      - Это моя мама! – закричал мальчик. – Смотри, бабуля. Это же моя мамочка!
      Малыш вскоре уснул, и Наталья снова вышла на улицу. Возле кафе с ребятами стоял Горин и курил. Открыв вежливо Наташе дверь, пропустил её вперёд и следом за ней зашел сам.
      Наташа зашла в маленькую раздевалку, сняла кофточку и поправила свои волосы. Тут же к ней зашел Максим. Ей очень нужен был сейчас муж, чтобы прижаться к нему и развеять остаток тревог, застрявших в её душе. Но лицо Максима было непроницаемым. Вот он протянул руку – и ей вначале показалось, что он хочет, как это было не один раз, легко потрепать её за нос, но рука, сильная и мощная, прошлась по её голове.
      - За что? – спросила тихо Наташа, чтобы не услышали соседи. - Что ты делаешь?
      - Ты где шлялась с ним?
      - С кем, с ним? – вначале не поняла Наташа.
      - С кем? С кем? – шипел ненавистью Максим. – С Гориным? Чего глаза пялишь и строишь из себя невинную овечку?
      - Я? Я шлялась? -  вспыхнула Наташа. – Я только что была дома. Навестила сына, уложила его спать...  – и у неё перехватило дыхание, а внутри шевельнулось что-то огромное, тяжелое, будто камень; этот камень поднялся на дыбы, начал расти и в поисках выхода разламывал грудную клетку и кромсал её сердце и мозг.
        Молча надела кофточку и вышла, унося на кончике носа под тонкой кожей красно-сизое пятно запёкшейся крови...