Снег на ресницах

1. Любовь и ненависть.

   Нет, она была слишком красива. И даже нахмуренные брови, и эта сердитая недовольность удивительно ей шли. И как же была неправа Лидия Ивановна, сказавшая небрежно: « Что-то ты, Машка растолстела».  И вовсе не Машка, а Машенька. И не растолстела, а поправилась. Андрей смотрел, как Мария, кроша мел, пыталась решить задачу, и снова про себя сказал: «Какая красавица!» Слова: « Эй ты, урод, чего на мои ноги уставился», - прервали мечтания. Маша перекладывала в руках мокрую тряпку. Ещё секунда, и она бы полетела Андрею в лицо, кабы не Лидия Ивановна.
- Сергеева, ты, что себе позволяешь на уроке математики. Мало того, что не готова, опять пришла в своей проститутской юбке, ещё и сцену устроила. На кого ты похожа? Скоро совсем оголишься!
- Так у меня ноги, в отличие от некоторых, стройные и  кра…
- Вон из класса, шалапутка! Лоптев, к доске.
   Они не могли не столкнуться. Слишком узкий проход. Он посторонился, пропуская её. Машкины глаза были так близко, что он видел, как дрожат её зрачки от гнева. Она прошептала:
«Ненавижу, ботаник!»
   Мел дрожал в руке Андрея абсолютно так же, как и сигарета в Машкиной руке. И пока он довольно успешно справлялся с задачей, она, закуривая уже вторую сигарету, без всякого успеха пыталась справиться со своей ненавистью, чувством, которое мучило её третий месяц. А началось это в сентябре.
   В первый учебный день у Машки было скверное настроение. Всё раздражало: и бесконечные цветы (как на похоронах), и белый цвет блузок, рубашек, бантов и её собственного лица. Выглядела она просто жуть. Вчера во дворе просидела до двух часов ночи, слушая песни под гитару. Было холодно, конец августа – уже не лето, а Машка в короткой юбке. Но она не спешила домой. Ждала. Его. Кольку-паразита. Вот ведь гад. Думает, раз малолетка, значит можно забыть про обещание, не принимать всерьёз. Машка злилась, а, придя домой, выслушав нотации от матери, хлопнув дверью своей комнаты, долго плакала. И если Коля врал более чем хорошо, то утреннее зеркало так не умело. Оно честно показало красные воспаленные глаза и бледное, измученное бессонницей, лицо. Машка красилась больше часа. Лучше не стало.
   Она опоздала на первый урок. Теперь уже опаздывала и на второй. Завуч Вера Васильевна. Нет, она женщина неплохая. Лишь благодаря ей, Машку перевели в девятый, и лишь усилиями этой толстушки Маша, быть может, и школу закончит, но когда «наша Вера» переходит на высокие тона … Окончательно разругавшись с благодетельницей, Маша толкнула тяжелую дверь кабинета физики. Первое, что она увидела, было чем-то долговязым в сером костюме. «Это» глядело на Машку глупыми, безумно-счастливыми глазами. От этого липкого, влюбленного взгляда она не может избавиться уже которую неделю. Что удивительно: любовь к Кольке ушла в никуда, а ненависть к Андрею-ботанику стала величиной постоянной. Но он, казалось, не замечал её насмешек и оскорблений. С улыбкой давал ей тетрадь, она списывала, потом «случайно» роняла тетрадь на пол. «Случайно» проливала клей на его учебник, а он все улыбался.

2. Немного благородства среди подлости.

   Сердитый звонок прервал Машкины размышления. Перемена, и ребята потянулись за школу. Машка скомкала пустую пачку. Толя Агафонов выручил, но сказал с усмешкой:
- Многовато дымишь. Скоро всех нас перегонишь, спортсменка-рекордсменка.
- Да иди ты!
- Чего злая такая?
- Мне двойка по геометрии обеспечена. Да и математичка «нашей Вере» обязательно нажалуется, а та мать – в школу.
- Ой, не смеши. С каких это пор ты мать стала бояться?
- Она, конечно, не пойдет в школу. Дела у неё, вечные-бесконечные.
- Ну, так чего сердишься, на людей бросаешься? Или тебя наш «ботаник» своей любовью неземной так достал?
- Урод он.
- А хочешь, мы ему сейчас подлость маленькую сделаем? Тем более сейчас немецкий.
- Ты поаккуратней. Оксана – девушка душевная. Не надо её до крика доводить.
   Год назад высокая, стройная, похожа больше на первокурсницу, чем на учительницу, Оксана Юрьевна переступила порог кабинета, и тогдашний 8 «б» взвыл от восторга. И дети, и учителя были уверенны: этот ненормальный класс скушает Оксаночку в один присест. И через месяц, если не раньше: она либо напишет отказ от 8 «б», либо вообще сбежит из школы. Не сбежала. Пережила и летающие по всему классу учебники, и серенады под окном. 8 «б» выдохся первым в этой борьбе. Он научился быть вежливым, всегда приносил на немецкий ручки, тетради, учебники. Более того: он делал домашнее задание. На каждый урок. И если какой-нибудь несчастный смел не выучить слова или не написать очередного сочинения, то уже в восемь утра он дежурил у школы и, завидев «немку», летел к ней с воплем раскаянья: «Оксана Юрьевна, простите меня! Клянусь, завтра, в это же время …»
   «Новенький» Лоптев был, как и прочие, очарован молодой учительницей. И он умирал от стыда, лежа на грязном полу и видя перед собою изящные туфельки Оксаны и  тяжелые ботинки Маши. Как же это произошло? Он спокойно шел к доске, вдруг споткнулся о Толькин рюкзак и полетел на пол. Класс умирал со смеху. Лишь три человека не участвовали в веселье: уткнувшийся в пол Андрей, расстроенная Оксана Юрьевна и сердитая, очень сердитая Маша. Толя, бывший в полном восторге и от идеи, и от удачного её исполнения, закричал: «Машенька, улыбнись без стеснения. Шоу в твою честь». Маша покраснела и со словами: «Я лежащих не бью, а вот сидящих – запросто» - подлетела к Толику, влепила ему пощечину и заревела.
   В наступившей тишине, прерываемой лишь Машкиными всхлипываниями, раздался голос Оксаны: « Андрей, да поднимись ты с пола». Она помогла ему встать, стряхнула с его костюма пыль и сказала с улыбкой: « Кто не знал падений, не узнает и взлетов. Садись на свое место. Мария, и ты тоже. Потеряно слишком много времени, а потому лекцию на тему «Я и мои подлые поступки» я прочитаю на перемене. Индивидуально для Толи Агафонова». «Не надо, я всё понял».
   Оставшиеся тридцать минут измучили  Андрея и Машу своей бесконечностью. Рванувшие после урока к двери, они были остановлены Оксаной. «Чего ей ещё надо? Сейчас начнет мораль читать», - подумалось им с тоской, но Оксана заговорила о городской Олимпиаде по немецкому. Они в параллели лучшие, но надо готовиться. Не найдется ли у них сейчас время? Да? Отлично. Садитесь. Лучше за одну парту. Ребята вздохнули, но послушались.
   Через час в раздевалке, Андрей смущенно предложил:
- Маш, я купил новый альбом «Rammstein“. Если хочешь ...
- Ты слушаешь „Rammstein“ ?
- Да. Я тут перевод пытался сделать, но получилось не очень. Ты не поможешь?
   Оксана Юрьевна пила чай с лимоном. Боль в горле была невыносимой. Нет, всё. Завтра – на больничный. Иначе без голоса можно остаться. Вдруг Оксана улыбнулась. Она увидела в окно, как от школы удалялись две знакомые фигуры. Теперь всё будет хорошо.

3. «Машенька!»

   Да, теперь всё будет хорошо. Выздоровевшая, а потому и счастливая Оксана Юрьевна спешила на работу. С темного неба падал мягкий снег. «Новый год скоро. Каникулы. Очень, очень хорошо».
   Быстро пробежали шесть уроков. Оксана улыбнулась англичанке Наташе.
- Смотрите, погода сегодня – прелесть. Падающий снег оказал благотворное влияние на 9 «б». Говорю им: «Сегодня – контрольная». Никакого возмущения в ответ. Сидят, пыхтят, чего-то пишут. У меня помощи не просят, друг у друга не списывают. Прямо-таки чудо, и ведь неплохо написали. Жалко, Сергеевой не было. Опять уроки прогуливает? Или заболела? Сейчас все болеют. Я сама неделю …
- Подождите, Оксана Юрьевна. Вы ничего не знаете? Неужели вам ничего не сказали? Ни дети, ни учителя?
- А что случилось? Меня неделю не было, в учительскую я  не заходила. Обычно мне 9 «б» все новости приносит, но, повторюсь, они сегодня странные какие-то …
- Так в 9 «б» и случилось. Сергеева, Маша… Она же… Она…
- Она, небось, притащила на школьную дискотеку пиво и …
- Она умерла.
- Это несмешно.
- Она умерла. Два дня назад. Она с девчонками курила недалеко от школы, в соседних дворах. Она смеялась, потом у неё сигарета выпала, и она стала медленно опускаться на землю. Упала, а на губах улыбка. Девчонки думали, пошутить решила. Смеются, бьют по щекам: «Машка, вставай». А Машка без сознания. Потом испугались. Думали, она что-то особенное курила. Полчаса спорили: что делать. В школу боялись идти. Понимали: первый вопрос будет: «Что вы в том дворе делали?» Они спорили, а она на земле лежала и снег, снег падал на лицо, на ресницы. Тут Лоптев появился. Он Сергееву искал. Они договорились пойти куда-то вместе. Он парень – не дурак. Машку на руки и бегом в школу. Там, конечно, крик, звонки в «скорую», домой. Только не дождалась Машенька ни врачей, ни матери. Прямо здесь в школе, на парте, не приходя в сознание …
- Что же это было?
- Какой-то сосуд в голове лопнул. Я не знаю, как это точно называется. Маша давно жаловалась на головные боли. Все учителя говорили матери: «Надо обследовать ребенка». А та постоянно отмахивалась, считала учителей за идиотов, которые лезут не свое дело. Говорила: «Девчонка притворятся, лишь бы в школу не ходить. Я деньги зарабатываю. Некогда мне».
- Что теперь говорит?
- Сначала плакала, на второй день стала грозить, что в суд подаст. Ведь в школе случилось. Значит, наш недосмотр. Смотрите, автобус подъехал. Вот уже и ребята вышли. Похороны сегодня.
   Оксана Юрьевна смотрела через оконное стекло, как дети шли к автобусу через школьный двор. В руках – цветки и венки, на лицах – печальная суровость. Повзрослевшие, они в первый раз хоронили «одну из них». Шли вместе, но каждый был одинок и растерян перед Машкиным прыжком в никуда. Оксана Юрьевна плакала и шептала тихо: Как же я не заметила, не угадала. Бедные, бедные мои дети».