Прощальная песнь

…Их вывели на большую зелёную равнину, расположенную на окраине степи и леса, и, посадив всех вместе перед огромным столетним дубом лицом к чащобе, быстро освободили от пут.  Всего их было сорок четыре человека. Все высокого роста, с длинными светлыми волосами, в золотых и бронзовых гривнах, в широких поясах, с тяжёлыми и угрюмыми взглядами, с массивными, покрытыми множеством старых ран, обнажёнными торсами и надменными лицами. Все как один в синих льняных штанах, кое-где украшенных древнегерманскими готскими узорами.
Самым молодым из этих сорока четырёх готских бойцов, был ещё совсем юный и худощавый воин, с большими голубыми глазами и длинными, обычно тщательно расчёсанными и ухоженными, а сейчас сильно растрёпанными белыми волосами. По его красным штанам и горделивому виду, было видно, что он принадлежит к знатному благородному роду и преднамеренно сторонится простых воинов.
Звали этого высокомерного юнца Адаласунт, а прозвищем ему было  –  Звезда Амалов, ибо владыка и повелитель грозных готов амал Филимер любил его больше остальных своих сыновей и называл «Приемником с небесными глазами».
На вид Адаласунту было лет четырнадцать, не больше, но вёл он себя, как вполне взрослый мужчина, прекрасно понимающий свою избранность.
Подле него стоял его свирепый наставник и воспитатель, его учитель: косматый и могучий старик, которого звали Хаздиобер, и который действительно был похож на лохматого медведя; он всё время подбадривал Адаласунта тихими, но пламенными речами, и казался совершенно уверенным в себе человеком. Он (впрочем, как и все находящиеся здесь пленные готы), хорошо знал, что их ждёт в скором времени,  но смерть, как видно, совершенно не страшила этого грубого и жестокого варвара, и боялся он лишь за своего воспитанника… за то, как его питомец примет жестокую смерть. Ему очень не хотелось, чтобы Адаласунт дрогнул, и показал врагам свою слабость, ибо отпрыск древнего Гапта, потомок великих ансов, не должен был умереть трусливо, визжа от боли, как собака…
Итак, их привели сюда, чтобы казнить, и чтобы принести в жертву богу грозы и грома Перуну.
Те воины, которые взяли их в плен, принадлежали к могущественному и воинственному племени славян-иранцев под названием спалы, а их вождями были те, кто происходил из племени росомонов. Это были очень умелые и отважные предводители, никогда не знавшие поражения и всегда пользовавшиеся большим авторитетом среди местных племён Сарматской степи и Славянского леса. Звали их Дюжапор и Свентоспал. Про таких говорили, что они родились с конём и мечом, в воинском шлеме и бронном доспехе. Волосы их были расчёсаны на манер древне-сарматский царей и ниспадали до самых плеч. Их подбородки были гладко выбриты, а усы свисали ниже кадыка. Множество угрюмых молчаливых воинов, опоясанных широкими кожаными поясами с массивными бронзовыми бляхами, стояли позади них, держа в руках короткие копья и остро-отточенные боевые топоры. Каждый в красивом лёгком наряде, и каждый без доспеха или брони; в спокойное, свободное от битв время, носить броню или доспех было глупо и неудобно. И к тому же в данный, конкретный момент  –  совершенно безопасно. Ибо никто из воинственных спалов не боялся за то, что пленённые ими готы нападут на них, или хотя бы попытаются убежать: воин, добровольно сдавшийся в плен во время боя, становился добычей победителя и должен был покорно принять свою судьбу, какова бы она ни была.
Если это должна была быть смерть, значит  –  смерть, если служба новому вождю или князю, значит  –  служба; мирных селян и землепашцев из таких людей не выходило.  Да и какой крестьянин, возделывающий ниву своих предков, подпустит к священному плугу человека, чьи руки по локоть обагрены кровью! Его удел  –  война, его нива  –  поле брани. Смерть его не должна быть покойной, и умереть он должен был не на соломе, а от удара врага…
Первым приступил к своему кровавому делу угрюмый Свентоспал.
На тот момент, вышедшие из леса длинноволосые девы, которых спалы называли испАриями, а готы аллиарунами бросили перед священным дубом жребий с красными руническими знаками, и выбрали из толпы пленных готов четыре группы обречённых на смерть людей по четыре человека в каждой.
Пленных стали расставлять на коленях за четырьмя невысокими валунами, по четыре человека в линию. У самого высокого из камней, крайнего с левой от дуба западной стороны, угрюмый Свентоспал и приступил к своей «кровавой жатве», достав из ножен длинный сарматский меч. 
Сначала пленнику подносили большую корчагу бражного мёда и давали вдоволь напиться; когда же обречённый начинал заметно хмелеть, теряя свой разум и страх, Свентоспал брал его за волосы, разворачивал лицом к себе и наносил резкий колющий удар точно в сердце.
Обычно он не промахивался, и готы умирали мгновенно; но бывали случаи, когда остриё меча попадало в ребро и удар приходилось повторять снова. Тогда текло много крови, умирающий страшно хрипел, а воины, с вниманием следившие за казнью, неодобрительно мотали головами, рассуждая между собой: что и как Свентоспал сделал неправильно. Некоторые из них подходили к нему со своими речами, и советовали взять меч покороче, так как бить в сердце, в этом случае, было намного удобнее.
Как бы то ни было, но основная масса пленных умерла быстро и безболезненно. Наступил черёд следующего вида казни, с помощью секиры.
На этот раз «собирать кровавую жатву» должен был младший брат Свентоспала, Дюжапор.
Пока он шёл к месту казни, зловещие девы испарии оттащили остывающие трупы готов к подножию священного древа и обмотали их верёвками; ступать приходилось по ручьям дымящейся жижи, так как вся земля у камней, была жирной от человеческой крови.   
Князь Дюжапор был умелым воином, выдержавшим не одну битву. У него была очень острая и красивая секира, которая называлась «Прощальная песнь»; когда он взмахивал ей, в воздухе раздавался зловещий свист, и многие верили, что  смерть приходит к его врагам вместе с этим свистом. Убивая своих врагов, а точнее принося пленных готов в жертву Перуну, он с лёгкостью отрубал головы казнимым бойцам, очень гордясь своей острой секирой, и особенно тем, что пленные умирали мгновенно, почти без мучений, и ему ни разу не приходилось повторять свой удар дважды.
Однако когда он приблизился к Адаласунту, и очередь дошла до головы благородного Амала, «Прощальной песни» пришлось пропеть свою песню дважды…
Итак, положив на плечо тщедушного Амалунга свою окровавленную ладонь, Дюжапор милостиво разрешил наставнику Адаласунта откинуть волосы юноши на лицо и приклонить его голову к камню, и даже самолично отёр свою боевую секиру от чужой крови. Юноша к тому времени уже был изрядно пьян (так как ему поднесли сразу две вместительных чаши хмельного мёда), но страх перед скорой смертью по-прежнему не давал ему покоя. Он сильно боялся предстоящей ему казни, и всем окружающим было хорошо это заметно. Увы, но, в конце концов, произошло то, чего так боялся его наставник и скильфор (то есть щитоносец) Хаздиобер…
Едва Дюжапор взмахнул своей секирой над головой голубоглазого гота, как юный Адаласунт неожиданно резко дёрнулся вперёд, и попытался уклониться от удара. В результате «Прощальная песнь» не отсекла ему голову сразу, а лишь нанесла незначительную рану; кровь потекла ручьём, благородный юноша глухо замычал, но всё-таки сдержался от позорного крика или стонов. Схватившись правой рукой за раскрытую рану, юнец быстро пополз куда-то в сторону от места казни, чем вызвал десятки неодобрительных выкриков в свой адрес.
«Куда пополз?»  –  с издёвкой кричали ему вослед, немногие ухмыляющиеся спалы, выходя из толпы и склоняясь над пленным; готы смотрели на него с угрюмым неодобрением, а некоторые  –  с нескрываемым презрением.
 –   Как видно «Прощальная песнь» должна пропеть свою песнь дважды для этого готского юноши!  –  с недоброй усмешкой произнёс князь Дюжапор, настигнув истекающего кровью Амалунга, в четырёх шагах от дуба.   –  Не будем отказывать потомку ансов в столь великой чести.
И сказав это, он ещё раз взмахнул свой острой секирой над головой Адаласунта, и, на сей раз, голова юного гота отлетела от тела так, как и должна была отлетать в подобных случаях.
Когда потомок ансов отошёл от дел человеческих, покинув сей бренный мир, все согласились, что это была лучшая «Прощальная песнь», которую князь Дюжапор когда-либо исполнял вместе со своей секирой…