Бабушка

Самушка был 30-летним вполне состоявшимся мужчиной со стандартным набором положенного к этому возрасту багажа: семья, жена, дети. Почему Самушка?- резонно спросите вы. Звали его Володей, а Самушкой прозвала в детстве бабушка за то, что он всегда говорил «сам», имея ввиду, что справится со всеми задачами без чужой помощи. Любые попытки помочь ему отклонялись, и вскоре все домашние, а за ними и другие знакомые люди поняли, что вмешиваться не стоит. Сам делает, сам отвечает -  и за удачи, и за поражения.

Бабушка Самушки была для него главнее всех в жизни. Свое дошкольное детство он прожил под ее крылом, точнее, под ненавязчивым любящим присмотром. Бабушка не тряслась над ним, не следила за каждым шагом, а учила самостоятельности, придумывала интересные задания, которые и развивали, и учили жизни. В шесть лет Самушка умел читать, писать, полол с бабушкой грядки, мыл посуду, собирал колорадских жуков (это были враги, с которыми нужно было беспощадно расправляться) в банку с соленым раствором, умел забивать гвозди и удить рыбу. Самушка обожал бабушку, такую не похожую на всех остальных знакомых.

Она всегда была в движении, много работала, ни на что не жаловалась и когда улыбалась, в глазах этой уже немолодой женщины можно было увидеть веселых чертиков. В ее доме всегда царил порядок, пахло душистыми травами, было тепло и уютно. А какие она пекла блины! В печке, уютно потрескивающей поленьями с раннего утра, на широкой чугунной сковороде, смазанной смальцем, росли пышные, ноздреватые, похожие на маленькие солнца,  изумительно вкусные блины. Сдабривая их домашним маслицем, сбитым ею собственноручно, и наливая в кружку свежее молоко, бабушка приговаривала: «Кушай, дорогой мой внучек, где еще такое попробуешь, маме-то твоей вечно некогда!»

Когда мальчику исполнилось 7, родители-геологи смогли наконец забрать его в город, уладив дела и покончив с дальними экспедициями. Самушка стал у любимой бабушки редким гостем, приезжая поначалу раз в месяц, а потом лишь на каникулах. Грамоте бабуля была едва обучена, поэтому писать письма стеснялась, делая это по крайней нужде. В редких письмах она описывала нехитрые сельские новости: что и как растет, корове Лыске что-то недужится, надо бы к ветеринару, и для сена нынче год дождливый, придется к председателю колхоза на поклон идти и просить. Ну да ничего, все с Божьей помощью.

Став городским жителем, Самушка увлекся новыми друзьями и играми, и со временем его перестали интересовать подробности в бабушкиных письмах, слава Богу, сама здорова, и на этом ладно. Да и в деревню они стали ездить реже: чтобы помочь с сенокосом или уборке картофеля, да подлатать прохудившуюся крышу. Бабуля не обижалась, все так же встречая их своими деревенскими гостинцами, расспрашивая о житье в городе, учебе в институте и прочих новостях. Все так же вкусно пахло в доме, так же уютно трещали в печи дрова, и незаметно старела бабушка.

Шли, текли, бежали годы. Бабушка стала что-то часто хворать, и Самушка, став к тому времени довольно успешным и солидным бизнесменом, пытался устроить ее в хорошие клиники, однако бабушка сбегала оттуда через пару дней. «Внучек, не отвози ты меня больше в палаты эти белокаменные, не дышится мне там, хочу домой, в свои родные стеночки!» Пришлось подчиниться или смириться, Самушка хорошо знал, что бабушку не переубедить.

Была зима, на улице стоял мороз – настоящий, трескучий. Зимой на селе тоскливо, особенно пожилым и одиноким, не выйти посидеть на лавочку, перекинуться словом с соседкой, да и работы особой нет.
Бабушка вышла на крылечко, опираясь на выструганную в один из приездов Самушкой  палочку из лещины.
Втянула тихонько воздух, порадовалась  хорошему зимнему дню. Зашла в сарай за дровами, захватила несколько полешек и не спеша побрела в дом. Положив дрова перед печкой, присела на рядом стоящую широкую лавку, в разные времена служившую и как скамья, и как лежанка. Поглядела на затейливый узор, нарисованный искусником морозом, поправила седую прядь, выбившуюся из-под белого платка, закрыла глаза и уснула. Надолго. Навсегда.

... Самушке и родителям сообщили соседи-старики чуть моложе бабушки. Он  вошел в дом, и впервые за долгие годы не услышал родного привычного запаха.
Не шкворчали на сковороде блины, не согревала теплом, не обнимала жаром русская печь.
Не сновала челноком, накрывая на стол, бабушка.
Слезы сами собой покатились по небритым щекам, растворяясь где-то в ворсинках пальто, и в этих слезах было все: и горечь безвозвратной потери, и, увы, запоздалое, раскаяние, и  еще много-много всего того, что невозможно выразить словами.

А ночью Самушке приснился сон. Бабуля стояла в изголовье его кровати, гладила ласково по стриженой ежиком голове и приговаривала: «Не печалься, внучек, не кори себя. Уж такая наша жизнь, как в пословице народной: что имеем, не храним, потерявши, плачем!»..