Упал...

Он еще стоял…
Гордо раскинув мощные, узловатые, истертые и местами отполированные ветрами ветви. Его листья как будто замерли, чуть вздрогнув.
Тишина сама замерла.
Высоко-высоко, в больно слепящем синью небе раздался вскрик… то ли птицы, то ли…
Время, казалось, остановилось. Но вот, как горячая карамель растянулась, вытянулась в нить, потянулась вслед за ложкой и… оборвалась последняя секунда. Последняя…
Хруст…
Как стон…
Треск, как от сминаемых жутким весом живых костей…
Медленно-медленно ствол изменил вертикали. Той самой, которой старался идеально соответствовать и стремиться. Это было нетрудно. Ведь в этом чистом поле не было нужды ему извиваться, искривляться в стремлении получить как можно больше солнца, как можно больше… нет конкурентов, нет нужды вилять и скручиваться.
Хр-р-р-р, и-и-и-и – все ускоряясь и увеличивая градус отклонения от этой самой вертикали, перпендикуляр его тела стал стремиться к параллели горизонту.
У-у-у-уххх!!!  - руки-крона, не успевая сначала за стволом, взмахнули крыльями, парусом тормозя падение, но всё ж увлеченные ему вслед и обогнав падающий ствол, на краткий миг словно уперлись в землю, отпружинили, отбросили от её поверхности. Но…
нет, не вернуть, не восстановить…
новый хруст…
и, частью сломанные и смятые, взрывая почву, разлетающуюся тяжелыми, черно-зеленными клоками в стороны, а частью хлещущие, словно от обиды плетьми траву, ветви-руки, не выдержали и сдались… 
Брызгами разлетелись в стороны серебристые листья. Кружат в пыли и пыльце, поднятые ответной отдачей вздрогнувшей от удара земли…
И вновь тишина…
Только в вышине: «А!…. А!…. А!», - то ли эхо, то ли птичий крик, то ли стон отлетевшей души…
Раскатились, разлетелись, частью разбившись, птичьи яйца из нескольких гнезд.