29. О родне и о себе. Гена Голяшов

     Гена Голяшов

     Умерла тётя Дуся, сестра матери, осталось у неё двое детей, Гена и Кама*. Досталось Геннадию наследство — конь. Каме — корова и тётя Пана.

     После смерти жены Нюры и её сестры Дуси, Бунай сначала был мрачен, но со временем оклемался от шока и стал снова бузить. Моя мать ему говорила:
     — Не шуми, Николай Иваныч, Гена хорошо на посту работает, я тоже. Одна Кама ещё мала, подрастёт — и она будет работать. А сейчас пусть учится. Твоего хлеба мы не едим. И корова, и лошадь у нас своя есть и сена мы заготовим и тебе и себе. Уедем, будешь сам доить коров.

     Бунай человек гордый:
     — Поезжайте все, куда хотите. Сдохну под забором, ни у кого ничего не попрошу.
     А тут ещё беда: в Кинесе неполная средняя школа, учиться Каме стало негде. Определили Каму в Павлодаре в педтехникум, а потом и тётя Пана к ней приехала вместе с коровой. Вместе, мол, как-нибудь проживем. Устроились у родственников. Так и закончили вместе техникум.

     А Гена, как закончилась навигация, сел на Савраску и приехал сначала к нам, а потом к Марии Ивановне с мужем. Он был у них домохозяином и нянькой. Нянчил Галю и Наташу.

     Савраску по ненадобности пустили на мясо. Мерин был справный. Казахи в драку раскупали конское мясо. Все требовали: «Магам бер казы» — «дай мне рёбер». Очень ценится мясо с рёбрами, считается высший сорт. Гена сам торговал мясом. Рубщиком обязательно должен быть казах, иначе торговля не пойдёт. Помогали ему я, и рубщик — знакомый казах. На полученные деньги купили корову дойную Гене, остатки мяса съели сами. Я помню вкус конского мяса, вполне приличное, можно есть. Гена вместе с коровой пришёл к дяде Ване, моему отцу. Отец устроил его гребцом, а года через четыре Гена уехал к своим родным в Чернорецк.

     Когда Гена работал у отца, с ним произошло несколько приключений. Об одном, двух я сейчас расскажу. Отец наш был большой шутник. Генка просит:
     — Дядь Вань, дай мне десяточку денег до получки, я отдам?
     — Нет у меня денег.
     — Да как нету, вон у тебя из кармана портмоне торчит деньгами набитое.

     А у отца была дурная привычка портмоне носить в боковом кармане фуфайки, и оно всегда торчало из кармана. Из этого кармана Анна выуживала иногда по десяточке. 
     — Ну что с тобой делать? Пойди, прыгни с крыши склада в шиповник — дам.

     А возле плетнёвого склада с красками, взрывчаткой, и прочим хламом, была сплошная заросль шиповника. Площадью пять на пять и высотой в два метра. Гена, не долго думая, залез на склад и прыг в шиповник. Отец похохотал досыта, дал Гене десять рублей. Гена вышел из шиповника, как ни в чём не бывало, так как прыгал в валенках, тёплых брюках и куртке. Как был одет, так и прыгнул. Прошло дня три или четыре, Генка опять к отцу:
     — Дядь Вань, а дядь Вань, дай ещё десяточку, я ещё раз прыгну в шиповник.
     — Ну, за что тебе давать, ведь ты одетый прыгаешь?
     — Я сниму валенки и куртку.
     — Ну, валяй.

     Гена снял куртку с валенками и сиганул в шиповник на новое место. Вылез. Ободрал руки и ноги. Из пяток заноз вытащил десятка два. На этом бы всё и закончилось, но приходит к нам как-то Антон Маслов, дяди Виктора Варламовича сын. Узнал, как Гена прыгал, и тоже загорелся прыгнуть:
     — Дядя Ваня, ну за что ты Генке столько денег отвалил, это же настоящий капитал? Хочешь, я тоже прыгну?
     — Так это мы уже видели два раза.
     — Так я голый прыгну!  Прыгну, ей богу! Только вы уж десяточку мне вперёд дайте, а то насмеётесь досыта, а десятку не дадите.

     Отец дал десять рублей. Антон залез на крышу, разделся совсем, так что и «хозяйство» всё было видно, разбежался и …. прыг в самую середину шиповника. Тут уж можно было не только посмеяться, но и поплакать от смеха. А потом обступили Антона болельщики и вытягивали занозы из его тела, и мазали зелёнкой, так что Антон стал полосатый, как зебра.

     Однажды я сам падал в шиповник. Это было в начале весны, по-видимому, в апреле месяце. На крышу будки надуло очень много снегу. Я решил убрать этот снег. Залез на крышу скотного двора, и оттуда вместе с огромной деревянной лопатой залез на конёк крыши будки. Стал сгребать снег и бросать его прямо на черёмуху и кусты шиповника, которые росли вплотную до самой стены. Отгреб метра на полтора от конька, а дальше лопата не достаёт.

     Эх, привязаться бы верёвкой за конёк, и можно было счистить снег со всей крыши. Полез в карман, а там шкимка льняная, этакая верёвочка метра полтора, и ржавый гвоздь-сотка. Сунул я этот гвоздь в щель между досок, привязал шкимку к гвоздю и другой конец к пояску на спине фуфайки.

     А крыша круто спускалась вниз, градусов под сорок пять, и высота от обреза крыши до земли больше трёх метров. Высокая будка была. Да по склону крыши ещё метра три. Думаю: ну пора и от конька отцепиться, только лопату нужно сразу нацелить на снег, чтобы в случае чего можно было притормозить.

     Крыша была накрыта строганным деревянным тёсом, чуть влажная и припорошенная снегом. Только руки отпустил — и поехал, как в свободном падении. Успел только лопату в сторону откинуть. Шкимка моя, эта верёвочка, натянулась, хрясь  — и оборвалась. И лечу это я, лечу прямо на шиповник, и лицом вперёд.

     Отделался только синяками на теле, да царапинами на руках. Валенки спасли. Во время полёта обломил пару веток с черёмухи, и шиповник промял боками до земли. Хорошо, что не попал на пенёк черёмухи, спиленной летом. Напугал себя да Пирата, который разразился громким лаем от непонятного треска и шума.

     Был с Геной Голяшовым и другой случай, летом. Шёл я как-то из села на остров к родителям. Уже приближался к дому. Вдруг вижу, кто-то бежит навстречу мне. Подбегает, вижу вроде Генка. Полголовы — Генка, а вторая половина — сплошное кровавое месиво. Ухо порвано, течёт кровь. Выше уха волос нет и весь череп похож на палёное говяжье копыто.
     — Что с тобой случилось?
     — Некогда, бегу в больницу, дома узнаешь.

     Прихожу домой, отец говорит:
     —Послал его керосин вылить из бочки во фляги, чтобы завтра взять в лодку и отвезти бакенщикам. Он приходит и говорит: «Налил я, дядя Ваня, три фляги и в склад занес». «А много ли осталось в бочке?» – «Не знаю, сейчас посмотрю». И убежал. Вдруг взрыв. Я выскочил, всё горит. Думаю, сейчас склад рванет. Прибежал, вижу, Гена из шиповника вылезает, а бочка по шву разорвалась и разогнулась в виде буквы «С», и обоих днищ нет, и горит всё.

     Оказывается, когда Гена сказал: «Сейчас посмотрю», пошёл к бочке. В бочке ещё был керосин, но сколько его — неизвестно. Бочка лежала на солнце и прилично нагрелась. Гена зажёг спичку и стал подносить к отверстию в бочке. А глаз стал поводить так, чтобы посмотреть в неё, сколько там керосина, но не успел завести глаз над отверстием бочки. Бух!!! Был бы без глаза. Когда бочка взорвалась, то взрывной волной Гену кинуло в тот самый шиповник, в который он раньше прыгал. Рукав в фуфайке оторвало, а шапка догорела, с неё уже взять было нечего.

     ***

     Кама (Коммунара Моисеева) - сестра Геннадия Голяшова  http://www.proza.ru/avtor/kama35

     ***