Все в прошлом. На краю пропасти

На краю пропасти

           Пройдя все круги Советского ада, я наконец-то нашла работу. Работа,  как таковая, не была лимитированной. С первого предъявления документов мне предлагали писать заявление о приеме,  но после вопроса о прописке заявление возвращали не подписанным. Советский замкнутый круг: без прописки – нет работы, без работы – нет прописки. То, что у меня был ордер на руках,  ни о чем не говорило. Ордер – право на вселение. Основной документ – лицевой счет, свидетельствующий о прописке  (нужной для учета в паспортном столе и т.д.). Мне не выдавали лицевой  счет, так как не было полной семьи при прописке. Саша так и не вернулся из Карпинска и согласия на мою с дочерью прописку в полученной квартире не давал. Более того, он пожелал полученную малогабаритную двушку (21 кв. метр) разделить пополам. Только через год по решению суда я была прописана в своей квартире.
          Более полугода проходила я в поисках руководителя предприятия, который бы поверил мне, что я не буду просить у него квартиру, что она у меня есть.
         Устроилась я на завод Молдавизолит в ЦЗЛ  (центральная заводская лаборатория) инженером-химиком.  После школы, института, чиновничьей работы в гороно – производство было для меня абсолютно незнакомой территорией. Пол дня анализы, пол дня контроль по цехам – лаковарка, чтобы не сварили козла, пропитка, чтобы спирт (даже разбавленный толуолом) не воровали и не пили, очищая от яда, пропусканием через ломоть хлеба. «Как слеза, чистый» – уговаривали меня «знатоки»,  которых через год-два увозили в вечность.
           В первый день работы на заводе я попала на  экспериментальное действо сотрудников лаборатории.  В одиннадцать часов  дверь лаборатории была закрыта на ключ, быстро накрыт столик за стеллажами с химикатами и выставлен на его середину пузырек грамм на двести с бесцветной жидкостью.
          –  Итак,  – начала Людмила, – сегодня пробуем без воды. Поехали. Из маленьких мензурочек девчонки опрокинули в рот бесцветную жидкость. Кашель, слезы,  махание ладошкой перед ртом,  в который в следующую минуту полетели соленые огурчики, кружочки колбасы, квадратики тонко нарезанного сыра, перья молодого лука, редис целиком. Я сидела за столом, вытаращив глаза.
         – Что вы выпили? –  ошарашенно спросила я. – Как что? Спирт, конечно. Не воду же нам пить, – был резонный  ответ на мой не слишком умный вопрос. – О! А ты что отстаешь?  Давай, опрокидывай.
          На мои уверения, что я не пью, полупьяной, к этому времени, компанией был вынесен вердикт:  – будешь, через пару месяцев.
          Сопротивлялась я  месяца три-четыре, а потом на Новый Год уступила, выпив всего-ничего, может грамм двадцать-тридцать. Но и этого хватило.
          Раньше поход в ресторан мог обойтись в три-четыре рубля, а если принести выпивку потихоньку с собой, то и два-три. Чаще всего мы с девчонками по  субботам, прихватив пол-литра спирта, бегали в ресторан за Днестром. Я не помню его названия.  Он был расположен под открытым небом и собирал до сотни человек нашего  возраста или чуть старше.  Нас знали, и тут же  мы обменивали спирт на две-три  (а то и больше) бутылки вина, которые мы за вечер и  «уговаривали» или «приговаривали».  Постепенно я втянулась в ежедневные попойки. Нет! Я не заглядывала с ужасом по утрам в зеркало, чтобы понять: я уже опухаю  как все пьяницы или еще нет.  Я не считала себя пьяницей. Просто было так легко и весело жить. Дни катились сплошными праздниками. Ни о чем не надо думать, ни о чем не надо беспокоиться.
         Первый звоночек прозвенел, когда меня вызвали в школу и сказали, что дочь  систематически пропускает занятия. Директор школы спросила, где я работаю, и  мой ответ вызвал у нее усмешку с полупрезрительным хмыканьем. А затем последовал совет: бросить завод и пойти дворником, чтобы оставалось время на воспитание дочери. И лучше бросить пьянство сейчас, потом будет поздно.
          Я бежала домой, заливаясь пьяными слезами.
          – Сама, сама ты пьянь, а я не пью! Ты не видела пьяных. А я с такой пьянью всю жизнь прожила. – Шептала я. Дома плюхнулась в кровать и уснула пьяным сном, а  «пробудившись ото сна», запила по-настоящему, благо спирта и дома и на заводе было хоть залейся.
         Второй звоночек бил набатом. Мы по-прежнему с подружками бегали на танцы. По-прежнему имели там большой, хоть и сомнительный,  успех.  Я познакомилась с военным в чине капитана. Он напросился проводить меня. Я согласилась. Весь вечер мне казалось, что я себя контролирую, что практически трезвая.
          Мой путь домой напоминал борьбу за выживаемость  знаменитого путешественника на канале «Дискавери». В нормальном состоянии переход от дома до ресторана занимал пятнадцать-двадцать минут.  В тот вечер я  попала домой в три часа ночи.  Я пыталась подняться  и идти. Но  вертикальное положение тело принимало только до коленей, а дальше падало  в траву, которую я кусала, чтобы не мешала мне жить интересной и полноценной жизнью. Большую часть пути я ползла, а рядом со мной полз мой провожатый.  Он меня в моей беде не бросил. Я все удивлялась: – Ну почему трава такая высокая? И как по ней люди ходят или они не ходят? Ага! Они летают! Та-а-ак! И мы полетим. И в очередной раз я полетела … с коленей лицом в  дурнишник. Все колючки, как у того волка из мультика, остались на моих щеках, губах, подбородке. Как я пришла домой,  не помню.
           Отрезвление пришло на второй день. Распухшая физиономия, вывернутые губы, исцарапанные щеки и шея. Дикая головная боль и, как молния мысль, такой же приходила  домой мама. Дочь смотрела на меня с  молчаливым укором, но я-то в свое время не с молчаливым  укором смотрела на мать.  Я ее все время ругала, доказывала, что пьют беспросветно только свиньи, а человек может бросить пить. – А ты не хочешь, тебе нравиться жить свиньей. – Кричала я  на нее в приступах ярости. –  Из-за тебя пьяни нам выйти на улицу стыдно.
           А,  я! Как же я! Я такая же пьянь. И дочери моей стыдно ходить в школу. Боже, что я делаю, что я наделала со своей жизнью, почему я ломаю судьбу своей дочери, как сломала мою моя мать. Все! Больше ни капли.
          Я сдержала слово. Больше ни капли. Несколько лет я не притрагивалась к  рюмке. Сейчас я могу выпить в компании, попеть, подурачиться, хоть и лет мне немало. Но, никогда больше я не позволяла алкоголю взять над собой верх. И не верю, когда говорят, что алкоголизм неизлечимая болезнь, что его невозможно побороть.  Алкоголизм – это моральная распущенность, моральная лень. Да, эти два качества приходят  со временем. От них трудно избавиться. Но это не рак, не наследственные формы шизофрении,  не астма – от которых практически невозможно избавиться. Алкоголизм – это то заболевание, которое ты прививаешь себе сам, а лечить его оставляешь другим.

                (Продолжение   следует))