Не разрешайте детям играть на стройплощадке

Островок покоя
среди хаоса и круговерти,
Там, где кто-нибудь нас укроет
 от ледяного дыхания смерти…
«Теплые воды», песня группы Fleur

— Юрка, а ты тайны хранить умеешь? — неожиданно спросил Мишка.
— Еще бы! — с горячностью заверил его Юрик.
— А не струсишь? — с сомнением произнес Мишка, скептически глядя на друга.
— Ну, вот еще! — Юрик даже кулаки сжал от обиды за то, что его могли заподозрить в трусости.
— Тогда пойдем, покажу что-то.
— Далеко? — Юрик похолодел от предвкушения тайн, приключений и подвигов.
— Рядом, — прозаично ответил Мишка. — Только, чур, — никому не рассказывать. Особенно взрослым. Иначе они все испортят.
— Честное октябрятское, — сказал Юрик.
Мишка с сомнением хмыкнул и, не оборачиваясь на Юрика, решительно направился в сторону новостройки в соседнем дворе. Юрик послушно двинулся следом. В их компании заправлял Мишка: еще бы, он был старше Юрика на целый год и четыре месяца, и уже перешел в третий класс. И если он предлагает показать что-то, о чем нельзя рассказывать взрослым, — разве возможно за ним не пойти?
На глухом деревянном заборе, которым была обнесена стройка, криво висела табличка: «Родители, не разрешайте детям играть на стройплощадке!».
— Нам сюда, — Мишка отодвинул одну из досок забора и пролез внутрь. Юрик прошмыгнул за ним.
— Раз нельзя, значит, точно что-то интересное, — рассудительно заметил Юрик. Он, задрав голову, смотрел на покачивающийся от ветра крюк подъемного крана.
— Угу, — подтвердил Мишка.
Дом был возведен пока что только до третьего этажа.
— Точно такой же, как наш, будет, когда достроят, — сказал Мишка. — Пошли, — он взял Юрика за запястье и потянул в ближайший подъезд. — Был когда-нибудь в недостроенных домах?
— Не-ет, — Юрик слегка оробел, хотя ничего страшного пока не намечалось.
— А в заброшенных?
— Тоже нет… А что?
— Сейчас все увидишь, — пообещал Мишка.
Они вошли в одну из квартир на первом этаже, Мишка в задумчивости провел пальцем по бетонной стене, выглянул в оконный проем.
— Идем, идем.
Они прошли по длинному изогнутому коридору, свернули куда-то в темноту, пробрались наощупь среди строительного мусора, кажется, очутились уже в другой квартире.
— Ну? — нетерпеливо спросил Юрик. — Что тут такого особенного?
Мишка не спешил, задумчиво осматриваясь.
— Идем, — повторил он, и снова потянул Юрика по лабиринтам коридора.
Ребята вышли из подъезда.
— Все? — в недоумении спросил Юрик. — И что же тут такого особенного?
— Выходим, — коротко бросил Мишка и пошел к забору.
Точнее, пять минут назад там был забор, а теперь он куда-то исчез.
Юрик ошарашено потряс головой и огляделся. Подъемный кран стоял на своем месте, но казался старым и поломанным, краска на нем давно облезла, в кабине не было стекол, мотался на ветру пустой трос без крюка. Недостроенный дом выглядел не лучше — бетонные стены его пустой коробки кое-где потрескались, повсюду на них проступили известковые потеки, как будто дом десять лет простоял под непрерывным дождем. По балконам взбирался дикий виноград. Кучи строительного мусора, бетонные плиты и трубы вокруг дома заросли кустами, даже из пустых оконных проемов выглядывали молодые деревца. Стройка была заброшена очень давно. И, наверное, навсегда.
Юрику стало страшно. Не проронив ни звука, он бросился догонять товарища.
Они вышли на проспект. Здесь было тихо и безлюдно. Проспект тоже зарос так, что казался аллеей в лесопарке. Посередине осталась узкая полоска бетонных плит. Трудно было представить, что здесь ходили автобусы.
— Миш, — неуверенно спросил Юрик. — Где мы? Это ведь наш город?
— Наш, да не наш, — туманно ответил Мишка.
Они шли к центру города, глядя по сторонам на пустые нежилые дома и не встречая на пути ни единого человека.
— Как это так, Миша? — Юрик испуганно озирался. — Это какой-то другой город? Почему здесь так? Где все люди?
— А я откуда знаю, почему? — неохотно ответил Мишка. — Это наш город, не видишь, что ли. Только все ушли. Давно.
— Миш, давай вернемся, — Юрик собрал всю волю — разреветься сейчас было бы очень стыдно.
— Вернемся, не торопись. Испугался, что ли? Здесь нет никого — видишь же. И вообще — я предупреждал тебя? Ты сказал, что не струсишь. Вот и не трусь.
Юрик прерывисто вздохнул, решив, что Мишке можно поверить: он ерунды болтать не будет, раз говорит, значит, знает. Некоторое время они шли молча.
— На свою квартиру пойдешь смотреть? — спросил Мишка. — Только учти — это страшно.
Юрик секунду подумал и порывисто кивнул.
— Дом-то наш узнаешь? Строителей, 20?
— Узнаю… — пробормотал Юрик.
— Ну так вперед.
Они продрались сквозь кусты шиповника и сирени, неимоверно разросшиеся у подъезда. Юрику отчетливо вспомнилось, как весной на субботнике он помогал пенсионерке тете Даше с первого этажа окапывать чахлые саженцы на клумбе.
Ребята поднялись на третий этаж — они жили на одной лестничной площадке — и разошлись по своим квартирам. Юрику было страшно — непонятно из-за чего, — но ему не хотелось, чтобы Мишка это видел.
В квартире было пусто. Вся мебель исчезла, только остались почему-то поломанный кухонный буфет и раскуроченная газовая плита. Юрик прошел в свою комнату, сердце отчего-то бешено колотилось. Здесь было так же пусто, только валялась в углу какая-то бесформенная кучка тряпья. Юрик подошел ближе и узнал в ней свою любимую игрушку — желтую собаку Трезорку, которую мама купила ему зимой в универмаге за то, что он не испугался лечить зуб. Вообще-то, Юрик мечтал о настоящей собаке, но настоящей у него пока не было, а Трезорка был… Сейчас он валялся здесь растерзанный, грязный и вымокший от дождя, который попадал в окно без стекол. Все куда-то ушли. Неважно куда и почему. Забрали вещи и убежали, а Трезорку бросили. Юрик присел на корточки рядом с игрушкой, и слезы сами собой покатились из глаз.
— Ты чего — ревешь, что ли? — послышалось сзади.
Юрик обернулся и, поспешно проведя рукавом по глазам, зло ответил:
— Вот еще!
— Пошли, нечего тут… — сказал Мишка немного мягче. — Я же говорил — это неприятно. Пошли, здесь есть места поинтереснее.
Они вышли во двор, на свою площадку с качелями, скамейками, песочницами и игрушечной ракетой, где еще с утра играли в разведчиков. Судя по тому, как площадка выглядела сейчас — дорожки заросли соснами и березками, качели насквозь проржавели, а на обветшалых скамейках лежал толстый слой прошлогодних листьев — можно было подумать, что с того момента прошло лет двадцать.
— Ты не забивай себе голову, что это такое и откуда взялось, — посоветовал Миша. — Посмотри на это по-другому — это целый город без единого человека! Без единого взрослого! Ничейный город, наш с тобой!
— Здорово, — без особого энтузиазма согласился Юрик.
— Никто не скажет: не бегай через дорогу, не ходи далеко от дома, не гладь чужих собак.
— А тут есть собаки? — оживился Юрик. — Значит, не совсем пустой город?
— В прошлый раз видел двух, — ответил Мишка. — Правда, издали, ко мне они не подошли. Я хотел в этот раз взять им колбасы, но забыл.
— А больше никого-никого?
Мишка пожал плечами.
— Школу свою пойдем смотреть? — спросил он.
Но Юрику уже хватило квартиры, он решительно помотал головой.
— Правильно, — согласился Мишка. — Чего там делать, осень скоро, еще насмотримся. Я в прошлый раз заходил — ничего там интересного нет. Наш класс как был, так и остался, только разбросано все, и парты куда-то убрали. А на двери табличка так и висит — «3 «Б», классный руководитель — Петровская Ирина Владимировна». Гена, наш вожатый из 6-ого класса, как раз в последний день перед каникулами эту табличку рисовал. Выцвела, но висит.
Юрику вдруг показалось, что вот-вот он поймет что-то важное.
— Значит, после вас в этом классе уже никто не учился? — спросил он.
— Не знаю, — равнодушно ответил Мишка. — Может быть. А может — просто сменить забыли.
— А меня с сентября в новую школу переводят, в 5-ую, — зачем-то сказал Юрик и вздохнул.
— Пойдем лучше в кинотеатр, — предложил Мишка.
По улице Лазарева они вышли на главную площадь города.
Юрик, задрав голову, озирался. Все было вроде бы на месте — такие знакомые, самые красивые в городе, высотные дома с гербами, дворец культуры, куда Юрик каждое воскресенье ходил в изостудию, канцелярский магазин «Радуга», где год назад они с родителями покупали школьный ранец, даже густые колючие розы цвели там, где когда-то были клумбы… Только все вокруг было давным-давно покинутое, обветшавшее без людей.
Ребята свернули на бетонные плитки, которыми была вымощена площадь перед ДК и побрели вдоль улицы Курчатова.
— А ведь все тут такое же, — сказал Юрик. — Цветы самые обыкновенные, деревья, небо с облаками… Только людей нет.
— Не, у нас мох такой не растет, — сказал Мишка, поддев носком сандалии буроватую кочку мха, в изобилии устилавшего растрескавшиеся бетонные плитки.
— Не растет, потому что ему люди не дают, — рассудительно заметил Юрик. — А то бы вырос.
Кинотеатр Юрик даже не узнал сразу, точнее, не понял, что это кинотеатр — здание казалось стоящим на опушке леса. И такой привычной скульптуры Прометея, поднявшего над головой трепещущее на ветру пламя, перед ним почему-то не оказалось. Однако это был кинотеатр, который они так любили. Куда множество раз приходили — по выходным с родителями, с или классом — смотреть фильмы про пионеров, или самостоятельно, на замечательные длинные мультсборники. «Прометей» — тянулась по крыше знакомая надпись.
Юрик задумчиво поковырял мозаичные плиточки на стене кинотеатра, подошел к витражному окну с цветными стеклами. Не многие стекла уцелели, в основном, валялись в траве красные, желтые, синие осколки. Юрик поднял красное стеклышко, посмотрел сквозь него на Мишку.
— Прометея зачем-то убрали, — сказал Мишка, как будто это не было ясно и без него, и добавил с какой-то обидой:  — Мешал он кому-то, что ли?
Стекла в окнах вестибюля тоже были разбиты, и Юрик шагнул внутрь. Здесь было темно, едва угадывались знакомые очертания: вот там — раздевалка, здесь по выходным работал буфет, а вон вход в зрительный зал. Такой знакомый кинозал, самые любимые места в первых рядах по центру и — никого, тишина, разор  и запустение. Здесь даже уже не пахло так, как обычно пахнет в кинотеатрах, так давно он был заброшен. Под ногами хрустело битое стекло.
— Эй, Юрка, иди сюда! — послышался с улицы радостный Мишкин крик.
Юрик выбежал из кинозала и застыл, на несколько секунд, зажмурившись от яркого дневного света. Оказывается, Мишка влез на грушу, росшую невдалеке.
— Смотри, тут груш сколько! — Мишка с энтузиазмом тряс дерево, недозрелые плоды падали в траву. — Не то, что у нас!
Юрик хорошо знал это дерево. Дома оно было совсем молодым, а здесь разрослось, одичало, причудливо изогнулось.
Мишка спрыгнул с дерева и бросился собирать плоды, складывая их в подол футболки. Юрик тоже подобрал одну грушу, надкусил. Груша была недозрелая, терпкая, но тем не менее он дожевал ее до конца.
— Куда дальше? — деловито осведомился Мишка. — Давай на пристань сходим?
Они двинулись дальше. Мишка жевал груши и без умолку болтал о том, как здесь здорово. На улице Огнева он нашел расслоившийся от времени кирпич, набрал тонких кирпичных пластинок.
— Бери тоже, — посоветовал Юрику.
— Зачем?
— Что ты, как маленький? Блинчики пускать.
Здание летнего кафе было почти не заметно в густых зарослях, вдоль улицы стояли и валялись полусгнившие деревянные столбики с натянутой между ними ржавой колючей проволокой.
— А это здесь откуда? — спросил Юрик, перешагнув через «колючку». Просто так спросил, не надеясь на ответ, наверняка ведь Мишка тоже не знает.
— Много будешь знать — скоро состаришься, — сердито сказал Мишка. — А будешь все время вопросы задавать — больше сюда не возьму.
Юрик промолчал. Можно было бы, конечно, сказать, что, во-первых, он и сам теперь дорогу знает, а во-вторых, ему здесь совсем не нравится, и больше он сюда не пойдет. Но, конечно же, Мишка на это ответит «ну и дурак».
По раскрошенным бетонным ступеням они спустились к реке. Лестница, казавшаяся дома такой высокой, нарядной и праздничной, здесь почти совсем разрушилась, превратившись чуть ли ни в обычный склон, усыпанный бетонной крошкой.
На площадке у воды стояло несколько обветшалых столиков из летнего кафе. В зеленой теплой воде полоскались ивовые плети, на поверхности плавали листья кувшинок, на кувшинках играли стрекозы. Юрик облокотился на ограду по краю пристани и зажмурил глаза, так чтобы остались видны только блики солнца на воде, зыбкие ивовые отражения и кувшинки со стрекозами. Так можно было представить, что ты дома, и вовсе никуда не уходил.
Мишка уже сидел на одном из столиков, болтая ногами.
— А мы тут с родителями в прошлую субботу гуляли, — сообщил он. — То есть не тут, а там, у нас. Мне купили целую бутылку «Пепси-колы» и кольцо с орехами. Только без родителей мне тут все равно больше нравится!
Он ссыпал на землю кирпичные пластинки и принялся швырять их так, чтобы они прыгали по поверхности. У ребятни это называлось «печь блины» или «пускать блинчики».
— Тринадцать раз! — восторженно вопил Мишка. — Ну-ка, а этот? Девять, десять, одиннадцать! Эх, все, утонул! Ну-ка, а еще!
Юрик тоже втянулся в эту увлекательную игру, на время забыв о том неприятном гнетущем чувстве, которое не оставляло его в пустом городе. Они соревновались, чей камешек прыгнет большее число раз, но Мишка все время выигрывал. Он был признанным чемпионом двора по пусканию блинчиков, и ему принадлежал абсолютный рекорд — 22 раза.
— Эх, камни неподходящие, — со вздохом сообщил Мишка, когда кирпичные пластинки кончились. — Разве такие для блинчиков годятся?
Они присели на ступеньки, Юрик ковырял палочкой раскрошенный бетон.
— Купаться будем? — спросил Мишка.
Юрик покачал головой:
— Что-то не хочется…
— Да не бойся ты, никто ругать не будет, — усмехнулся Мишка. — Если, конечно, сам не проболтаешься.
— Они все равно не поверят, — вяло предположил Юрик. — Я устал, пошли домой.
— Ладно, пошли, — неохотно согласился Мишка, взглянув на небо. — Да и солнце зашло, холодно купаться… Ладно, в следующий раз.
— А ты часто здесь бываешь? — задумчиво поинтересовался Юрик.
— Когда как, — ответил Мишка. — Мне тут нравится. Когда там родители надоедают или еще что — я сюда сбегаю…
Обратно к заброшенной стройке ребята возвращались не по улицам, а пробирались напрямую, через заросшие дворы, чащи молодых сосен и одичавших роз. Когда снова, пройдя через коридоры недостроенных квартир, они очутились перед деревянным забором, Мишка осторожно сдвинул доску, выглянул во двор и, убедившись, что их никто не видит, еще раз предупредил Юрика:
— Никому не слова.
Юрик кивнул и поскорее выбрался во двор.
— Я побегу, до завтра, — быстро сказал он Мишке. Ему не терпелось убедиться, что дома все осталось по-старому.
— Пока, — равнодушно бросил Мишка.
Юрик выскочил на улицу и, огибая пешеходов, бросился к своему дому. Чахлые кустики сирени и шиповника у подъезда очень обрадовали его. Дома, дома! Это здесь все настоящее, а не там. Тот город — просто неприятный сон.

— Юрик, ты почему плохо ешь? — спросила мама за ужином.
— Не знаю… Не хочется, — ответил Юрик, размазывая по тарелке кашу.
— Смотри, будешь плохо кушать — не вырастешь, — дежурно пригрозила мама. — Ешь.
— Что-то ты вялый сегодня какой-то, — вступил в разговор папа. — Болит что-нибудь?
— Нет, — ответил Юрик.
— Ну, расскажи, как день прошел. Во что вы сегодня играли? — спросила мама.
— В разведчиков… — пробормотал Юрик.
В ту же секунду он почувствовал сильный прилив тошноты и кинулся в туалет. Его вырвало.
Испуганные родители прибежали следом.
— Юрик, что ты опять ел грязными руками?! — охала мама.
— Опять какие-нибудь немытые яблоки? — наседал папа. — Неужели снова в Подлесный за фруктами ходили?
Юрик помотал головой…
— А ну признавайся, что ты ел! — допытывались родители.
Скорая приехала через 10 минут, благо, медсанчасть располагалась недалеко.
— У соседского ребенка то же самое, — с порога сообщила врач.
За ее спиной на лестничной площадке маячила перепуганная Мишкина мама. Дверь их квартиры была распахнута.
— Так это что — отравление? — мама Юрика тоже была очень взволнована.
— Вероятно, да, — подтвердила врач. — Сейчас обоих заберем в больницу, на месте обследуем как положено…

Юрика выписали через две недели. Вечером он сидел во дворе на качелях и грустил. Мама периодически выглядывала в окно на кухне, чтобы проверить, что Юрик не ушел с площадки. Ему запретили отлучаться со двора. То, что ему не доверяют, было вдвойне обидно.
За время отсутствия Юрика недостроенный дом подрос еще на два этажа. Юрик медленно раскачивался и смотрел на этот дом.
— Нечего таращиться, — услышал он сзади Мишкин голос. — Нету там больше ничего.
Юрик обернулся. Мишка подошел и сел напротив него на бортик песочницы. Задумчиво пожевал травинку, сплюнул.
— А куда все делось? — спросил Юрик.
— Откуда взялось, туда и делось, — огрызнулся Мишка. — Откуда мне знать?
Юрик вздохнул и спросил:
— Тебя когда выписали?
— Позавчера, — ответил Мишка. — А вчера за меня родители заешь, как взялись — покажи да покажи, где вы в тот день гуляли. Там, говорят, радиация, туда нельзя ходить. Я же говорил — узнают — точно запретят.
— Ну? И ты показал? — с волнением спросил Юрик.
— Конечно, сейчас! — разозлился Мишка. — Побежал и показал!
Они помолчали, потом Мишка, успокоившись, продолжал:
— Я решил так: скажу, что мы играли на стройке, а город этот им все равно не покажу. А папка мой еще милиционера зачем-то привел, и еще двое каких-то дядек приходили, в странной такой форме, вроде как военные. У них еще такой прибор был на палке — радиометр называется, радиацию мерить. Ну, вот, и все хотят, чтобы я их в этот город отвел. Я их привел на эту стройку, говорю — тут играли. Знаю же, что они не догадаются тем путем пройти, как мы шли, да и не полезут они туда.
— А они что — полезли? — Юрик слушал, затаив дыхание.
— Конечно, жди! Их-то я привел, а пока они со своим прибором там шастали, радиацию искали, я отошел в сторонку, дай, думаю, гляну — все ли там, как обычно. А там, Юрка, представляешь, стенку бетонную поставили, вот как. И не пробраться теперь туда, я еще сегодня утром специально ходил проверял. Вот и все.
— Миш, и что теперь? — грустно спросил Юрик.
— Откуда я знаю, что?! — почему-то опять рассердился Мишка, с досадой хлопнув ладонью по куличику, оставленному в песочнице малышней. — Что теперь, что теперь! Будем жить, как до сих пор жили!