Авторские рецензии на Эвтаназия сам рассказ

Первая авторская рецензия на рассказ «Эвтаназия»

Рассказ «Эвтаназия» был написан Екатериной Тупицыной в последних числах месяца мая 2010 года, а точнее около 23-его был начат и скоропостижно закончен к 25-ому, хотя уже немного позже был отредактирован и изменен, путем добавления новых образов, новых сцепок, новых сцен в оригинальный текст произведения.

Если и следует кратко изложить, о чем ведется речь в этом рассказе, то, пожалуй, сильных разглагольствований на несколько страниц применять не придется – сюжет предельно прост и понятен, он даже плосок и не претендует на какие-то изощренные и витиеватые завихрения в непонятно какую сторону. У главного героя (Дин) есть брат Сэм, который чуть ли не смертельно болен какой-то странной болезнью, из-за чего он переносит нечеловеческие муки и страдания, переполняется кровью и почти что лопается на глазах своего родственника.
После таких кошмаров Сэм просит Дина дать согласие на эвтаназию (то есть добровольное убийство, на которое он согласен), однако верующий в Бога (и остальные неземные силы) братец отказывается и весь текст мучается этой проблемой выбора. С одной стороны – Бог, с другой – родной человек, кричащий каждую ночь, молящий о смерти, огрызающийся и винящий его в слабостях. Под всем этим давлением Дин постепенно начинает сходить с ума, к нему в голову приходят «в гости» бес и Смерть, искушающие его и дающие ему шанс на спасение брата, если только он откажется от своей собственной жизни.

В таком ключе и развивается дальнейшее повествование – Дин пытается найти выход из запутанного лабиринта жизни, пытается поймать яркий свет в конце тоннеля, который гаснет с такой же скоростью, с какой гаснет и его здравый смысл, гаснет свет его рассудка и ума.

Рассказ мне не понравился. На вопрос «почему?» я попытаюсь ответить в ходе своих рассуждений на страницах этой рецензии, в которой постараюсь детально разобрать каждый мотив этого текста, предпосылку и окончательный результат, приведший главного героя к такому неутешительному концу.

Начиная рассматривать любой текст, мы должны обратить внимание на так называемый «заголовочный комплекс», который рассказывает нам, поверьте, намного больше, чем мы сами можем узнать, дочитав произведение до конца. То есть я начинаю свой немудреный анализ с названия, эпиграфа и первых строк «Эвтаназии». Стоит также сказать, что не у каждого текста есть эпиграф, хотя, по моему мнению, эпиграф – это неотъемлемая часть текста, это кусочек повествования, неотрывно связанный со всем произведением. С помощью эпиграфа читатель (если это настоящий читатель, а  не просто человек, желающий хоть как-то скоротать свое время) сможет сформировать свое первое впечатление, поймать первую нотку текста, сможет уловить настрой и принадлежность автора к какому-либо течению.

Хочется сказать, что эпиграф не всегда несет в себе буквальное значение, обычно – это метафора, это аналогия, это сравнение с каким-то событием, освещенном на страницах произведения, это первый вводный слог для читателя, чтобы он сам вынес решение относительно текста, которому собирается уделить свое время.

Так же эпиграфом мог быть, например, фрагмент искушения Адама и Евы змием в райском саду, который рассказывал им о яблоках (запретных плодах), которые Господь запретил есть под страхом наказания первых людей Своей немилостью. Они, конечно, подверглись россказням зеленого змия, отчего и произошло их грехопадение из светлого Эдема на землю.
Не стоит воспринимать библейский эпиграф, как что-то относящееся исключительно к религиозной литературе, потому что сам литературный термин «метафора» с первых строк пропитывает своим присутствием все произведение.

Нехитрый пример с Адамом и Евой показывает то, что герой текста подвергнется искушению, и мастер пера, может быть, даже и не собирался Вам показывать историю жизни первых людей, момент их грехопадения и гнева Божьего. Нет, все это лишь метафора, которая вуалирует одно очень простое слово – «искушение». Так и в «Эвтаназии». Позвольте-с, но само название и эпиграф никак не связаны, с первого взгляда. Хотя эвтаназия – это, с моей точки зрения, узаконенное убийство человека, а Смерть – она, знаете ли, и есть смерть и ничего более. Так же как и жизнь – это просто жизнь, так и смерть – это конец жизни. Искать в этом потаенный смысл… бессмысленно, потому что и так все очень просто.
Пара антонимов, взаимодополняющих друг друга уже на протяжении нескольких веков.

Первые строки еще более отталкивают нас от названия и эпиграфа. Читая что-то  про смерть, мы надеемся увидеть что-то вроде: «вчера машина задавила мистера Смита», «этой туманной ночью произошло убийство», «в какой-то там год от Сотворения Мира история повторилась, и на Земле возникли новые Адам и Ева», «история-де пишется кровью, вот и наша история ничем не уступает канонам официальной истории». В общем, нам кажется, что все вполне предугадаемо и ясно: кого-то убьют (зарежут, расстреляют, свернут шею, переедут катком, повесят, истерзают, будут пытать до смерти, запинают, посадят на электрический стул), а значит с первых строк нам будут рассказывать о слезной и несправедливой судьбе и, возможно, уже свершившейся смерти.

Но нет, в «Эвтаназии» ничего такого нет. Еще никого не убили, читателю лишь дается короткий монолог, сказанный каким-то человеком от первого лица в воздух, возможно даже какому-то несуществующему собеседнику.

«…Знаете, вчера у меня жутко болела голова, как будто кто-то очень хитрый и неизвестный устроился внутри неё и начал стучать своим свинцовым молотком. Я снова через силу запихнул в себя три таблетки аспирина и запил всю эту самоубийственную смесь двойным виски со льдом, который быстро снарядил себе самостоятельно. Безрассудно? Да, нисколько не спорю, но сейчас мне больше всего на свете хотелось умереть вот так – просто перепить виски и наглотаться таблеток до упора, пока я не захлебнусь в собственной рвоте...»

Читатель, любящий предсказуемый рассказы, можешь радоваться. Слово «самоубийственную» уже прозвучало, значит можно потянуть в кресле и успокоено вздохнуть: «как пить дать, кто-нибудь да лишится жизни на этих семи страницах». Далее мы видим заданную автором проблему (еще нам неизвестную), от которой главный герой (уже порядком опьяневший и уставший) вливает в себя литры виски со льдом, еще и употребляя таблетки аспирина, чтобы уж точно распрощаться с этим жестоким миром.

Подводя итог анализа заголовочного комплекса, можно сказать пару вступительных слов о рассказе. Безусловно, он интригует и прежде всего тем, что от него неизвестно чего ожидать. Вроде название и дает некую уверенность в развивающемся далее действии, да и эпиграф приближает читателя к теме смерти как таковой, и первые строчки опять же твердят о какой-то проблеме, из-за которой хоть вешайся на дереве, как Иуда. Но все это ничтожно мало перед ожиданием от рассказа, потому что библейский эпиграф – это смело и сильно, то есть произведения начнется либо от лица какого-то священника, осуждающего эвтаназию и её применение, либо от лица какого-то человека, который с этой проблемой столкнулся лицом к лицу. Не зря ведь из «Апокалипсиса» взят фрагмент появления всадника Смерти (а не Войны, например), значит и рассказ пойдет о насущном деле – о Смерти и её значении в жизни какого-то человека. Смерть и жизнь. Вечные и давно пропесоченные писателями темы. Только вот актуальности не теряют и находят свое отражение даже на страницах текстов пятнадцатилетних подростков. Им бы о жизни думать, а они все о смерти и о смерти… Вот глупые.

Я, как человек верующий, ожидаю от текста какой-то духовной пользы, может быть даже решения духовной проблемы, рассмотрение проблемы эвтаназии с разных сторон, применяя и социальные плюсы и минусы, и религиозные противоречия, и гуманные стороны решения. Я жду, что этого главного героя силой втолкнут в противоречивую для него ситуацию, в которой он должен будет сделать выбор между «да» и «нет», между «за» и «против», между «согласен» и «не согласен». И все эти ожидания подпитывает и библейский эпиграф, и медицинское название, и чисто человеческое начало, выплескивающее часть гнева и раздражения главного героя на читателя. Дескать, он в своей рвоте захлебнуться хочет и умереть потом. Сочувствую я ему, потому что немного предполагая и ожидая, что будет далее, понимаю, перед какой проблемой он встанет.

Но это никак не дает мне право после прочтения восхищаться рассказом, превознося его. Нет, просто он бессмыслен и не нужен современному обществу. Всему свое время. Впрочем, это я забегаю далеко вперед, а мне нужно анализировать дальше, чтобы рассказать Вам, что мне не понравилось и даже аргументировать все это для пущей убедительности.
Далее главный герой пускается в объяснения своего плачевного положения, потому что брат его, вон там на койке, лежит и умирает от необъяснимого заболевания, а он, этот смиренный монах, вместо того, чтобы помочь ему, законно его убить, молится своему Богу и каждый день сносит все эти крики и страдания, сдерживая слезы. И любит он своего брата?
Нет. Он Бога любит.

И брат здесь играет роль лишь испытания веры самого Дина, но не как не испытания Сэма. Дину нужно думать, что Господь проверяет его брата, но не его! Он боится на себя взять груз вины за то, что не может решить. Он закрывается словами «это испытание тебе послал Господь, Бог наш», как щитом от стрел неверных, но даже не представляет, что как трусливый котенок бежит от мужественного решения. Любит ли он после этого брата? Нет. Он-де Бога любит.

Писатель мастерски показывает положение верующего человека в современном мире. Человек такой, который руководствуется заповедями, заветами, самим Писанием, считается в нашем мире фанатиком и слабаком, который, как шут, скачет по церквям, ставит какие-то свечки каким-то святым, да и вообще отказывается принимать этот мир, отказывается отвечать на обиды, подставляет после левой щеки правую. Он выбор сделать не может, потому что вся жизнь его постоянно находится на весах – между Богом и миром. И часто, когда мир требует от него слово «да», Бог утверждает, что нужно сказать «нет». И наоборот.
Вот Вам и характеристика Дина – верующего молодого человека, неспособного сделать выбор. Хотя… кто его просил этот выбор сделать? Кто его поставил перед этим выбором? Он сам себя и поставил, он сам себе его и надумал. Вот и все. Вот, где корень всех его проблем. В себе.

Но автор об этом забывает, он вполне серьезно ставит Дина перед несуществующим выбором, он нагоняет на него бесов, вроде безумного барабанщика. Вот на этом остановимся.
Не могу я не дать Вам характеристику этого персонажа, согласно тексту, потому что там он описан очень живо и интересною, будто сам существует и постоянно появляется перед автором. В этом образе автору нет равных.

«… в голову забирался сумасшедший барабанщик, долбящий по моей черепной коробке. Он вначале являлся ко мне в одиночку, приходил ко мне с грустным и потерянным видом, прижимая к себе обтянутый человеческой кожей барабан. Но весь вид его говорил о предстоящем веселье. Барабанщик доставал палочки, сделанные из костей, и медленно начинал играть. Постепенно разыгрываясь, я узнавал в нем джокера – того самого шута и скомороха, которого изображали на картах. Огромные глаза красного цвета, засасывающие и опустошающие тебя, искореженное лицо – все в вековых шрамах и с обожженными участками – оно внушало в меня страх, который потом редуцировался в наслаждение – в пустом и непонятном лабиринте музыка барабанщика казалась мне усладой и непомерной помощью. Его руки были полностью стерты – кожа кое-где просто свисала оборванными кусками, кое-где была стерта до дыр. Отпугивающий и страшный барабанный монстр постепенно становился для меня отдушиной в тени собственной души, которая бродила по бесконечному лабиринту времени, сходя с ума и изнывая от нечеловеческой боли, продирающей меня каждый раз, когда я слышал крик Сэма».

По-настоящему интересен этот персонаж, этот безумный фанатичный служитель тьмы, который с оглушительным смехом носится по голове Дина и бьет в свой обтянутый человеческой кожей барабан. Он воплощает все самое плохое, самое мерзкое, самое едкое, самое отвратное в душе каждого человека – и в этом его безоговорочный плюс. Автор ставит в противоположность праведному и благочестивому человеку поистине демоническую сущность, которую проецирует его собственный мозг. Изначально барабанщик мыслился автором более глобально, отчего существует его отдельное описание, которое не занимает место в самом рассказе, однако существует само по себе.

«…Безумный барабанщик. Полуживой джокер, мчащийся по головам людей. Безжалостный бывший воин Света, ступивший на тропу тьмы. Непобедимый адский музыкант со своим железным, обтянутым человеческой кожей, барабаном. Сильный монстр, разрушающий человека изнутри...
И гениальный зверь на страже Смерти, зазывающий её своей бесовской песней.
Когда-то давно этот барабанщик трогал умы людей, их сердца – наверное, даже заставлял их любить. Этакий молодой музыкантишка с белокурыми кудрями и пронзительно-синими глазами – проштампованный персонаж идеальной людской красоты. Парень, в руках которого была судьба людей.
Но он, как и дерево, начал расти не в ту сторону. По прошествии нескольких веков он стал обычным клерком адской канцелярии. Белокурые кудри были сбриты, на макушку поместили дьявольское клеймо, его лицо стало изрезанно шрамами и ошпарено горячей водой – после этого от прежнего стереотипного образа не осталось ничего – пред людьми представал безумный, свихнувшийся барабанщик со страшной улыбкой, которая обнажала его зубы. Его глаза навидались и костров Святой Инквизиции, и адских котлов – они стали красными, они прожигали насквозь, оставляя в теле дыру. Слишком дьявольский образ теперь сводил людей с ума, появляясь в голове и начиная играть на своем инструменте…»

Никакой это не демон, потому что все эти придумки – лишь художественный ход, причем и не очень удачный. Просто красивая эксплуатация темы Бога и Дьявола. Дин – Бог, барабанщик – Дьявол. Эпиграф из Апокалипсиса. «Дьявол», в общем-то, занимает положение более сильное, отчего «Бог» и сходит с ума. Главное ведь что? Построить красивую метафору, провести красивые аналогии и заложить некий смысл в произведение, тогда, считайте, читатели обязательно появятся.

Но продолжим. Позже заявляется и Смерть собственной персоной, посещая уже сходящего с ума Дина.

«… перед страшной фигурой смерти, перед её воинственным силуэтом страха, который теперь часто посещал меня вместе с безумным барабанщиком. Я подолгу засиживался с ними обоими в номере отеля, под рукой у меня была бутылка виски и пачка аспирина, и когда эти гости слишком долго проводили у меня в голове, я прогонял их молниеносным зарядом…
Смерть вначале представлялась мне тощей старухой в черном балахоне – я видел именно такую Смерть, мой проштампованный и стереотипный мозг мыслил так при первой встречи. Потом я разглядел под всеми мифами довольно-таки приятного мужчину, который путешествовал исключительно на бледном коне. Он был похож на современного адвоката – такой же смокинг, чисто вычищенные туфли и приятный голос – его выдавала только рука. Левая кисть была оголена – на её месте были только кости, не обтянутые кожей, в этой руке Смерть носила свою косу. Я не представлял себе огромного всадника на коне, от которого бы становилось жарко – это было несовременно. После Смерть приходила ко мне в виде обольстительницы – красивой молодой девушки в красном облегающем платье, в туфлях на высоком каблуке – её вид возбуждал меня, однако, завидев её левую руку, я постепенно охлаждался и успокаивался….»

Разве это не бред? Похоже, что автор решил набрать все дьявольские образы в один рассказ, по-видимому, боясь, что вдохновения больше ни на что не хватит. Перебор ведь тоже не есть нечто хорошее, правильно? А писатель смело закидывает все в одну корзину, сжимает их и показывает читателю в миниатюре, что-то вроде: «смотри, как много я всего натаскал в свой текст! Может, при отсутствии таланта, это сойдет за красивый ход?» И далее в том же духе.

Интересны так же (притом, что рассказ мне не понравился) путешествия Дина в потоке своего собственного сознания, путешествия у себя в голове, такое самокопание, без которого невозможно вообще представить любого человека. Дин блуждает в лабиринтах, он напоминает мне молодого Одиссея, который всеми силами пытается вернуться домой, минуя все скалы, сирен и страшных морских чудовищ. Только Одиссею это худо-бедно удается, и он возвращается домой, а вот Дин безвозвратно теряется и больше никогда не приходит в себя.

Все эти искания собственного «я» в потоке непонятных отклонений героя уже наскучили современным читателям. Им бы подавай экшен и действие, а в «Эвтаназии» эта динамичность проявляется только в конце, когда читатель, освободив свою душу от лат словоблудия автора, вздохнет: «и ей понадобилось семь страниц, чтобы убить своего героя?» Это похвально, растянуть минутный абзац на семь страниц, хотя и читать этот растянутый абзац интересно вдвойне, потому что читатель сразу обманывается – он думает о смерти, а смерти все нет. И он вынужден идти дальше, чтобы понять – прав он или нет. И в этом писатель приковывает читателя к своему текста, заставляет его читать дальше и дальше, все большее усугубляя состояние бедного верующего Дина, на которого уже нашло полное помутнение рассудка и который уже ничего не может, кроме как бродить по коридорам больницы со скальпелем.

В любом произведении меня, прежде всего, как изощренного и внимательного читателя, интересует сама система образов текста, по которым можно судить о мастерстве автора в мире слова, о том, как он управляется со своим нелегким пером, о том, готов ли он к развитию своего творчества или просто балуется несколькими очерками.

Образы в «Эвтаназии» довольно-таки необычные и поэтому запоминающиеся. Несмотря на то, что автор поднимают старую и забитую (но вечную) проблему жизни и смерти, которая всем читателям уже надоела, он рисует нестандартных героев, он росчерком пера перекрашивает привычные нам образы убийц-маньяков, врачей, насильников и так далее (ведь именно с такими понятиями и образами ассоциируется «смерть» в сегодняшнем её понимании). Автор не делает нечто уникальное – писатель убивает героя его же руками, бывший праведник предается самоубийству (мы уже говорили, что дьявол-таки побеждает обезумевшего Бога), Дин захлебывается в собственной крови и на пороге смерти осознает свою ошибку. Но как красиво и как особенно видятся нам образы беса и Смерти – это уже не привычные наскучившие образы реальности, это нечто сверхъестественное, что раньше никто не использовал. Автор убивает героя его же руками, но убивает героя не одной сущностью (!!!), а целыми тремя – Дином, Смертью и барабанщиком. Он воплощает одного человека сквозь призму трех героев, он объединяет их всех в одно целое, хотя в то же время дробит их на три составляющие.

В этом Тупицына и выигрывает, несмотря на то, что сам рассказ – в современном мире бесполезный. Хорошие образы еще не значат гениальность и тем более значимость и «хорошесть» рассказа. При всем этом рассказ все равно вызывает отвращение и отторжение, хотя и рассматривая его по крупицам им вполне можно и восхищаться, и восхвалять, но в его едином порыве… это просто не то, чему может радоваться современный человек.

Что касается индивидуального стиля писателя, то он, конечно, присутствует. Это не переписанный у кого-то стиль, это нечто собственное, стиль данного автора – это результат слияния высоких философских размышлений (и, соответственно, присущих ему выражений и суждений) и обычного разговорного языка, с помощью которого автора выливает на читателя все раздражение и потерянность Дина, все бессилие Сэма и убаюкивающее спокойствие Смерти, да даже смех барабанщика проносится в ушах после описания этого неприкрытого и страшного беса. Стиль важен, потому что это целиком и полностью отражение самого человека, самого автора, который повествует нам о судьбе одного из братьев.

Теперь перейдем именно к тем позициям, которые объясняют мое недовольство рассказом, мои претензии к рассказу, которые покажут Вам, почему этот рассказ в целом его составе мне не импонирует ни капли. Точнее, сказать нужно немного по-другому. Все дело в том, что текст этот совершенно не вписывается в современную картину мира, так сказать, да и вообще является китом на морском побережье, который сам выбросился на берег, потому что, наверное, прекрасно осознавал, что в море его больше уже ничего не ждет прекрасного, и, кажется, умереть будет лучше.

Я, как читатель, жду от текста новых идей. Будь то просветительские идеи, идеи самосовершенствования или саморазрушения, идеи нового устройства мира и общества, да даже если это довольно-таки ненужные и глупые, но новые идеи, которые разрушают уклад привычной жизни и придают совершенно другую окраску тому бытию вокруг нас.
Все-таки пора привыкнуть к тому, что сознание формирует бытие, то есть оно и формирует среду, в которой мы все варимся, как в котле, наполненном кипящей водой. Так думаю лично я, таково мое сугубо личное мнение относительно этого вопроса, который поднимался даже Львом Николаевичем.

И, если вкратце формулировать тезисы, которые я будут доказывать, то можно сказать об этом рассказе так: слишком много негатива, мрачность образов, нездоровое восприятие действительности, глупость положения и заданного автором вопроса, какие-то жалкие попытки построить систему символов, пародия на самостоятельный выбор, избитость и скучность выбранной темы, очередной пассаж про сумасшествие, слишком много крови,
отрицательный взгляд на все вокруг и безмолвная статичность.

Первое – слишком много негатива.

Почему этот рассказ никак не подходит под современную обложку? Дайте, я попробую Вам объяснить немного относительно данного вопроса, который я и задавала себя и после прочтения, и во время прочтения.

В нашем обществе в данный момент слишком много негатива вообще. Человек на работе пропитывается этим негативом, в общественном транспорте он начинает ненавидеть всех и вся, дома от кипит от любого невыполнения его просьб, он взрывается хотя бы от малейшего намека на его недостатки – все это лишний раз доказывает то, что в сегодняшнее время жизнь человека накалена до предела, и он не может самостоятельно справится со всеми эмоциями и чувствами, которые испытывает день ото дня. Ненависть и раздражительность, как пыль в кладовке, которую не убирали на протяжении нескольких лет. Она скапливается в душе, потому что сам человек не пускает к себе никого, и этим осложняет жизнь, прежде всего, не чужую, а свою.

И вот откуда произрастает негатив. Из повседневной жизни. А лучшей разрядкой для человека стала книга, чтение чего-то доброго и романтичного, безмятежного. На это время он забывает о своих собственных проблемах и переносится в мир счастья и любви, где все у всех хорошо. И, кажется, весь его негатив уходит, он успокаивается и притихает. Но если человек, который и так устал от жизни, который и так ей потрепан, возьмет в руки томик рассказов сродни «Эвтаназии», то ничего, кроме желания залезть в петлю у него не возникнет. Он снова попадет в мир сумасшествия и ужаса, в мир крови и смиренности, смешанной с непонятным и слепым бунтом. И это лишь побудит его к активным действиям против себя самого.

Конечно, тяжелая литература, которая вызывает в читателе мысли – это плюс современных творцов слова, они заставляют читателя проснуться ото сна заунывной реальности и открыть глаза, чтобы увидеть все ранее недозволенное взгляду человеческому.

Но вот в чем загвоздка.

Если литература – тяжелая, и она открывает глаза на некоторые вещи, она должна иметь в себе какие-то новые мысли, новые суждения (а я сторонник всего нового), чтобы читатель всерьез о них задумался. И вот опять же конкретный пример «Эвтаназии». Что нового видите в ней Вы? Я – ничего.

И ранее я знала библейскую историю о Каине и Авеле, я и до прочтения понимала, что каждый человек носит в себе совершенную противоположность себя, отрицательный морок – собрание всего плохого в одном флаконе, скопление самых недостойных качеств в закупоренном сосуде, который держится где-то внутри человека и иногда открывается, чтобы дать человеку понять его истинную сущность, а не ту личину, которая сопровождает его в обществе. Честен человек только наедине с собой, в обществе он предпочитает находиться в маске, будто пришел на карнавал. Хотя и все вокруг него – тоже в масках, поэтому он не сильно выделяется среди других таких же.

Автор хотел мне сказать, что даже самый праведный может стать самым грешным? Вздор. И это понятно даже исходя из новостей современного мира, да и не только современного. Стоит только заглянуть в глубину истории, как сразу видны магические превращения «из воды в вино» - кто-то из плохого становится пай-мальчиком, а кто-то из смиренного и образованного инока вырастает в жестокого диктатора и вождя, правящего миллионами душ. Ничего нового в этом суждении нет.

То, что добро проигрывает злу? Не смешите меня. Вот уж что, а это переговорено на тысячу раз. Оглянитесь, и Вы увидите тысячу плохих на одного хорошего! Вы увидите одного праведного на миллион грешников! Узрите одного честного на миллиард бесчестных и корыстных! Вот она правда современного мира, и она, отнюдь, неутешительна и грустна, она страшная, поэтому её и скрывают. Все бы только радость людям приносить, но кто будет приносить плохие вести? Кто откроет глаза? Кто заставит очнуться от летаргического сна?
Писатель.

И Тупицына берет на себя эту роль. Она хватается за флаг, берет ручку и пишет «Эвтаназию», с целью раскрыть глаза на неутешительную правду – в войне Бог проигрывает, потому что… не умеет лукавить и надеется лишь на души своих последователей и учеников. А сама она, кажется, в Бога-то там верует? Неубедительно верует. Хотя кто их писателей этих знает. Они еще те лгуны и прохвосты. Творить-то никто кроме Бога не имеет права? А они, значит, строчат свои стишки и свою глупенькую прозу на десятки страниц, с целью пробудить какое-то обостренное чувство правды в человеке. Знаете, как это называется?

Предсмертная агония. Они барахтаются в океане страстей, они истошно вопят о высшей справедливости и кропают, кропают свои текстики с надеждой на то, что сумеют бросить вызов обществу, который победит то пойти против них, встать в оппозицию, а там, глядишь, и сами сообразят, только бы услышали… Только бы услышали.

Но глухи. Не слышат. И писатели тонут, потому что нового они все равно ничего не говорят. В большинстве своем. И она – тоже. Тоже медленно тонет, потому что надеется, что пишет многим, а пишет лишь паре-тройке человек, которые смотрят на мир здраво и с осознанием того, что все окружающее – трясина, засасывающая людей с головой. Как печально, черт возьми! Только бы не предаться таким мыслям навсегда, ибо поистине печален тот, кто думает так, потому что уничтожает он не только себя, но и всех остальных вокруг. И блажен тот, кто способен эти мысли от себя отогнать, и тот, кто способен принять обстоятельства и остаться стоять незыблемо на грунте проблем, затягивающего его.

И «Эвтаназия» сама по себе – это не рассказ, это скопление ошметков мыслей автора с одним призывом «услышьте меня! Обратите внимание!», который он бросает всем своим читателям. И мне писатель бросает этот вызов, и я этот вызов принимаю и даже более того – я этому писателю отвечаю здесь и сейчас, чтобы наконец-то объяснить, что весь этот негатив излишен для общества в его современном значении. Хочу я сама крикнуть автору, что сейчас это никому не нужно. Всем хватает своего собственного негатива, но только писатели избавляются от него на бумаге, они выплескивают все на чистый белый лист бумаги, а потом это попадает в широкие массы, которые элементарно не готовы это воспринять.

Эх ты, нерадивый автор! Излить душу некуда? Плачься в подушку, горе-писатель! Не с кем поговорить? Сходи к психологу! Хочется внимания? Посмотри вокруг и пойми, что все гораздо лучше, чем ты пишешь в своих рассказах! Терзаешься сомнениями о своей роле в той жизни? Забудь, ты, забудь, просто живи каждым днем с ощущением того, что нужно взять от жизни все! Теряешь веру в людей? Оглянись и поймай на себе любящий взгляд друга! Теряешь веру в Бога? Пойми одно, что все то, что ты имеешь сейчас от Него! Но не переходи на уровень «Эвтаназии», не мучь других людей. В топку тебя, в топку.

Так вот, не понравилось мне именно потому, что писатель разговаривает сам с собой, но никак не с читателем. Он, прежде всего, заинтересован не в том, кто будет это читать, а в том, зачем это будут читать. У меня, как у читателя возникает чувство того, что писатель в упор не замечает читателя. Дин – это автор, который ставит себя перед осознанным выбором (сам ставит), он бунтует и против Бога, и против всех в мире. Он ведет беседу с тем «я», которое у него внутри, не показывая читателю и большей части сказанного.

Да, Тупицына рисует систему образов, что-то в ней воплощает, но с читателем не говорит. Она рассказывает кому-то историю Дина. Кому? Естественно, читателю. Но ведает об этом поверхностно, все больше переходя на внутреннее поле боя, никак не на внешнее. Спросите меня, чем болен Сэм? И я не отвечу. Но если Вы меня спросите, чем болен Дин, я отвечу предельно просто. Дин болен тем, чем болен автор. Ведь Дин также ищет помощи, также кричит миру свой призыв и так далее.

И автор все чаще заводит Дина на психологический уровень действия, в котором все главное происходит в душе и остатках разума, а в реальности лишь воплощаются последствия тех решений, которые были приняты глубоко в себе. Это плохо? Это хорошо. Но мне и это не нравится, потому что… Нужно быть тонким психологом, чтобы красиво это описать и в то же время не нарушить контакт с читателем. Как только она водит Дина по лабиринтам его же сознания, она теряет связь со мной, потому что всеми силами пытается поговорить с Дином, завести его куда подальше, не думая о том, что это кто-то будет читать.

На этом, я думаю, можно и закончить рассматривать данный аспект рассказа. Перейдем к статичности.

Весь рассказ в чистом виде статичен и неподвижен, за исключением последних действий мсье Дина.

«…Слабо осознавая, что самоубийство – это грех, я, смеясь, взял скальпель и вогнал этот предмет себе в глотку. Начиная терять дыхание и сознание, я видел, как фонтан алой крови хлынул из моей шеи – а Смерть и барабанщик хлопали в ладоши, смеялись. Посмотрев наверх, я увидел Его лицо – Он плакал… Я, что есть силы, засмеялся, хотя это вызывало у меня огромнейшую боль. Вид Смерти и музыканта вызывал у меня непреодолимый смех, я смеялся все больше и больше, громче и громче – жизнь уходила из меня, а я, захлебываясь своей собственной кровью, смеялся от горя…»

Что мне еще не понравилось, так это нерациональность и непропорциональность распределения движения в произведение. В чем оно заключается?

Как мы уже выяснили, автор гонит нас по лабиринтам сознания Дина (точнее, он гонит себя, забывая о читателях), то есть весь текст носит в себе более сосредоточенный внутри характер действия, чем снаружи. Автор обращает героя «в себя», внутрь его же сущности и, в конце концов, безжалостно сталкивает его с ликом Смерти, перед которым тот преклоняет колени и берет в руки скальпель врача, точнее втыкает его себе в глотку. Мило, ничего не скажешь.

До этого Дин занимается чистым словоблудием – он рассказывает о визитах Смерти, о том, как к нему приходит барабанщик, он топчется на месте, повествуя о своих путешествиях по лабиринту разума, но в конце он вдруг принимает решительные действия и убивает себя медицинским инструментом. Говоря еще более развернуто, Дин из своих психологических измышлений резко переходит на физический уровень. По логике, автор не должен был прерывать этот психологический порочный круг, по которому бродит главный герой. Нужно было создать гармоничную концовку, закончить по закону всего повествования.

А именно – герой все же сходит с ума, забывает обо всем и после дождя по четвергам
распивает с Смертью и барабанщиком виски с колой, нежась где-нибудь в лабиринте прежнего ясного сознания, которое теперь заросло сорняками сумасшествия. Не должен был Дин выходить из своего психологического кокона! Тогда бы хотя бы мы могли бы оправдать всю эту статичность, которая идет по пятам до самого конца. Но нет, автор за одну страницу успевает перенести все военные действия на территорию физического состояния, вырывает своего героя из его же психики и завершает весь рассказ быстрым, емким и жестоким финалом, как будто ему это наскучило полностью: наскучило писать, наскучило думать от лица Дина и решать за него дурацкие проблемы. В последних строках у автора, кажется, просыпается чувство реальности и животный ужас со словами: «вот блин! А почему все так статично? Где динамика-то? Разве можно без нее?» Словом, автор вдруг опоминается в самом конце произведения, пытается скрасить текст динамичной концовкой, но со стороны читателя… попытка эта выглядит жалко.

На автора сходит озарение, он энергичными аккордами завершает свое произведение, выражаясь музыкальными терминами, писатель ставит акцент и заканчивает свое произведение на фортисиммо, прибавляя к этому еще и разрастающееся крещендо, чтобы окончательно вывести из себя читателя – вроде шел так стабильно на пиано, а потом оглушил дубинкой и радуется. Только все это выглядит совершенно нелогично, отчего и возникает чувство того, что автор сам уже забыл про текст и просто решил побыстрее его закончить, а потом кинуть читателям, как голодным собакам. От этого как-то неприятно тому, кто читает. Надо иметь хотя бы какое-то уважение к тому, кто тебя читает, тем более если ты еще и хочешь, чтобы тебя услышали, а не оставили в стороне. Так что это еще один минус, который здорово режет ухо при более детальном прочтении текста.

Есть вечные темы, от которых никто и никогда не отойдет – тема любви, борьбы добра и зла, жизни и смерти и так далее. Если просмотреть пласт литературы разных веков, то в любом случае ты наткнешься на все эти темы, раскрытые разными людьми в разное время. И вот современные писатели, не придумав ничего лучше, обращаются к этим темам, потому что они универсальны в своем роде. Неважно кто ты – романтик, моралист, сентименталист, акмеист или футурист, к этим вечным темам ты будешь обращаться всегда, потому что это та шаблонность, которая никогда не устареет.

И что Вы думаете? Тупицына тоже обращается к теме жизни и смерти, борьбе добра и зла. Местом борьбы становится мечущаяся человеческая душа с высокими моральными ценностями, далее все события только развиваются, катятся по наклонной до своей полной и окончательной развязки. Но тема, хоть и вечна, только избита все равно. Да-да, будут обращаться, обращались и так далее. Но, если ты обращаешься, позволь привнести нечто новое, свежий взгляд на старую проблему, радикальное решение старого вопроса, не стоит повторять уже сказанное. А она просто повторяет ранее изученное, только переводя это на язык современности. В общем, опять же ничего нового, что присуще современным авторам.

Они зачем-то берут тему и что-то пишут, внутри себя убеждаясь, что это того стоит, но все это бредни, которые никому не важны, разве что автору. Потому что нужно вкладывать новые истины, ведь только так можно привлечь внимание и интерес к тексту.

Приходит мне на ум то, что у автора с психикой не в порядке. Слишком много крови, эти кровавые фантазии насчет смерти Дина, Смерть, сам образ барабанщика (мне все же нравится этот тип). Хотя, если почитать другое из её творчества, то мотив смерти везде там присутствует, и во всех произведениях главный герой бросает вызов обществу либо своими действиями, либо просто своим существованием среди стандартного человеческого стада.

Все это говорит о том, что «Эвтаназия» никак не была создана на широкую публику (как и «Счастье рядом») – это сугубо личный разговор автора с самим собой в душе и на страницах рассказа, чтобы лучше понять себя, лучше уяснить ситуацию. Все это, конечно, хорошо, но не стоит забывать о читателе. Не стоит.
Всему свое время. Это произведение не подходит под современную литературу, его, скорее всего, можно приписать к середине двадцатого века – эпохе экзистенцианализма, когда человек смотрел внутрь себя, когда он сталкивался с ликом Смерти и лишь тогда обретал свою истинную сущность, когда вокруг него было враждебно настроенное общество, отчего он устремлялся «зайти в себя» и остаться там навсегда. И покончить с собой, ведь это было признаком смелости и отваги – отказаться от самого ценного в мире.

Бесценна ведь только человеческая жизнь. Все остальное в мире имеет цену и, причем сильно преувеличенную.

Не знаю, удалось ли мне аргументировать тезисы, которые я вынесла, как моменты, которые мне не понравились в рассказе. Решать, прежде всего, тем, кто это читает и кто, возможно, будет читать немного позже. Однако, мне хочется сказать, что все же целью моей было привлечь читателя к этому рассказу, потому что он не так уж и плох, исключая всю эту мрачность, кровь и непоследовательность, излишнюю суету, ведь почерпнуть из него можно много чего, если только захотеть в нем разобраться.

Вы, возможно, не знали многое из того, чего знала я, поэтому Вам будет интересно его прочитать. Посоветовать я хочу этот рассказ к прочтению тем, кто вконец запутался в этой жизни и не знает, что выбирать. Тем, кто все еще ходит с закрытыми глазами по миру, тем, кто еще не понял многого.

Просто прочтите. Просто поймите. Не нужно детально разбирать каждое слово автора, просто поймайте первое впечатление, сохраните его в своем сердце и попробуйте осознать, что Вы забрали из этого рассказа, что уяснили, что узнали нового, необходимого для Вашей жизни или ненужного.

Поймите же, что Ваш собственный выбор ничего не значит. Вся эта проблема выбора – проблема, выдуманная самим человеком от того, что из всех вариантов он никогда не смог бы сделать очевидный и правильный выбор, никогда бы не смог правильно расставить приоритеты и решить, что ему по-настоящему нужно.

Перед Вами история Дина, который стоит перед выбором и мучается, отчего сходит с ума и убивает сам себя скальпелем. Поймите, что все это метафорично. Что все мы – Дин. Что каждый из нас – Дин. Мы барахтаемся, потому что считаем, что нам кровь из носу нужно что-то решить и немедленно сказать всем, однако, решая, мы только больше запутываемся и теряем нить правильного выхода, теряем спасительную нить Ариадны, а потом сами убиваем себя, плачемся, потому что считаем, что не способны ни на что.

Кто-то сказал, что все в руках Божьих. И еще сказано, что все и в наших руках, поэтому их нельзя опускать. Доверься Богу и, прежде всего, самому себе, пойми, что ты знаешь правильный ответ. А если даже и не знаешь, Кто-то обязательно тебе его нашепчет. Только пойми это. И все.

Советую к прочтению тем, кто хочет увидеть себя в более страшной ситуации придуманного выбора, когда человек от этого теряется и исчезает из жизни, попадает в ад, лишается всего человеческого и божественного.

Хотя я так негативно отзываюсь о некоторых аспектах произведения, о досадных упущениях автора, я все же советую рассказ к прочтению. Да, все грустно и неутешительно, но… как же без этого в мире? Должен быть кто-то, кто добавляет в бочку меда ложку дегтя.

И пусть сегодня это буду я.

* * *

Эвтаназия

7 И когда Он снял четвертую печать,
я слышал голос четвертого животного,
говорящий: иди и смотри.
8 И я взглянул, и вот, конь бледный,
и на нем всадник, которому имя
«смерть»; и ад следовал за ним;
и дана ему власть над четвертою
частью земли –
умерщвлять мечом и голодом,
и мором и зверями земными.


Откровение Иоанна Богослова


I
Знаете, вчера у меня жутко болела голова, как будто кто-то очень хитрый и неизвестный устроился внутри неё и начал стучать своим свинцовым молотком. Я снова через силу запихнул в себя три таблетки аспирина и запил всю эту самоубийственную смесь двойным виски со льдом, который быстро снарядил себе самостоятельно. Безрассудно? Да, нисколько не спорю, но сейчас мне больше всего на свете хотелось умереть вот так – просто перепить виски и наглотаться таблеток до упора, пока я не захлебнусь в собственной рвоте.

А все потому, что мой младший брат Сэмми умирает. Он уже как неделю мучается нестерпимыми болями, вены вздуваются, и, кажется, что сейчас кровь выплеснется из него, и он лопнет. Но это причиняет ему слишком много страданий – не более того. Он живет и дышит дальше, но теперь не улыбается, а лишь пытается растянуть уголки губ в чем-то, отдаленно напоминающем мне улыбку моего младшего братишки.

Я пил уже два дня без перерыва – вчера мне неожиданно сказали, что мой Сэм попросил отключить его от аппаратов жизнеобеспечения, вроде захотел умереть спокойно, не мучаясь – просто уснуть и не проснуться.

Позвонили мне – я сказал твердое решительное братское «нет»… Сегодня с утра проснулся в его одиночной палате от пронзительного крика Сэма, его голова чуть не лопнула – лицо было красное, вены вздулись, выступая огромными ало-бордовыми бороздами, он весь горел. После укола ему полегчало и он попросил дать ему умереть спокойно.

Я не согласился, считая, что все это – испытание, которое мой брат должен был пройти. Он начал плакать, говоря, что больше не может проживать каждый день, мучаясь от боли, чувствуя, как кровь распирает его и чуть ли не выливается отовсюду. Сэмми сказал, что ему больно смотреть на меня, на мои глаза, которые полны боли и отчаяния. А еще он пообещал, что если я не соглашусь, то он покончит с собой, найдет способ.

Я сходил к своему духовнику, отцу Джеймсу, а тот сказал то, чего я и ожидал от служителя Божьего. «Держитесь, Дин, с Вашим братом все будет хорошо – Спаситель лишь проверяет его, посылает ему знак свыше, испытание, и раз Он это делает, значит, Ваш брат сможет справиться, не отчаивайтесь». А что еще можно было услышать от викария Христа?
Согласие на братоубийство руками врачей? Или то, что можно разрешить моему брату убить себя?

С братоубийством у меня всегда ассоциировалась пара имен – Каин и Авель. Помнится, это были сыновья Адама и Евы, один из которых прирезал братика из зависти. Я не хотел быть таким же, истинно говорю, не хотел. Но что-то нечеловеческое, то, что приходило ко мне ежедневно, постепенно сводило меня с ума, и грань между нормальностью и ненормальностью, реальностью и сном стиралась. Казалось, что вскоре история Каина и Авеля станет для меня более чем историей – и мой проштампованный насквозь мозг воспримет все это, как действительность, и я сам захочу сделать то, что в свое время сделал Каин – убить своего брата. Не из зависти, а из-за того, что он просит.

В конце концов, Иисус говорил – просите и дано Вам будет. Двусмысленная формулировка, я настолько запутался в лабиринте событий, что совершенно по-новому принимал и трактовал библейские истины. Что-то нелюдимое приходило ко мне в голову и завлекало в свой мир – огромный лабиринт в черно-белых тонах. Я крутился по лабиринту и не мог найти выход. Предо мной было три двери – мне нужно было выбрать только одну, и я понимал, что от моего выбора зависит моя жизнь и жизнь брата. Но что же делать с его жизнью? Или с его смертью? Я терялся, беспомощно тыкался в преграды и стены лабиринта, как месячный котенок. В таких ситуациях мне было сложно сделать выбор.

Моя вера спорила с моей человечностью. С одной стороны, я понимал, что все это послано Господом, и мой брат получил по вере своей, получил испытание, которое должен сам пройти. С другой стороны, я, как человек, видел страдания и мытарства своего брата, его крики и оры по утрам от невыносимой боли, то, как он кашлял кровью, которая переполняла его молодой организм. И по закону человеколюбия я должен был избавить его от такого наказания.

Но что мне делать? Оставить умирать, успокаивая его, или же все-таки принять волевое решение и убить его через посредников, которые лишь сами просят и утверждают меня в этом стремлении?..

II

Уже как пять дней я мучился постоянными сомнениями. Они одолевали меня среди глубокой ночи и даже во сне – я просыпался в холодном поту и минут через семь осознавал, что со мной. Мой брат все также кричал по утрам, привычный укол, спокойствие, сон, просьбы о смерти и угроза самоубийства – жизнь шла своим чередом для меня, как бы ни звучало абсурдно. А я все не мог решить – это было слишком тяжело для моего воспаленного болью мозга.

Голова постоянно болела, раскалывалась на кусочки, и только запихнув в себя аспирин, мне становилось получше, но потом эти изматывающие сомнения и терзания, что начисто лишали меня спокойствия – после них в голову забирался сумасшедший барабанщик, долбящий по моей черепной коробке. Он вначале являлся ко мне в одиночку, приходил ко мне с грустным и потерянным видом, прижимая к себе обтянутый человеческой кожей барабан. Но весь вид его говорил о предстоящем веселье. Барабанщик доставал палочки, сделанные из костей, и медленно начинал играть.

Постепенно разыгрываясь, я узнавал в нем джокера – того самого шута и скомороха, которого изображали на картах. Огромные глаза красного цвета, засасывающие и опустошающие тебя, искореженное лицо – все в вековых шрамах и с обожженными участками – оно внушало в меня страх, который потом редуцировался в наслаждение – в пустом и непонятном лабиринте музыка барабанщика казалась мне усладой и непомерной помощью. Его руки были полностью стерты – кожа кое-где просто свисала оборванными кусками, кое-где была стерта до дыр.

Отпугивающий и страшный барабанный монстр постепенно становился для меня отдушиной в тени собственной души, которая бродила по бесконечному лабиринту времени, сходя с ума и изнывая от нечеловеческой боли, продирающей меня каждый раз, когда я слышал крик Сэма.
Все это кажется полным бредом, который я сейчас несу, но это так. Я все глубже и глубже заходил прямо в центр, теряя и не узнавая свет в конце, который был для меня путеводной нитью Ариадны среди всей этой бесовской силы.

Она пугала меня и успокаивала, заставляла убегать и снова притягивала. Что-то в ней было такое, на что я надеялся и рассчитывал, удаляя из коры головного мозга знания прошлого – теперь он стал вместилищем безумного барабанщика, играющего на своем заводном инструменте, который мне мешал думать и рассуждать. Он играл все громче и громче, сопровождая это оглушительно-сильным смехом, разрушающим мой обеспокоенный разум. И я не мог от этого уйти и убежать – каждый день он посещал меня, испытывая на прочность, а я прогонял его зарядом аспирина и виски.

И так было постоянно,  я даже как-то привык к этой безумной личности, живущей в моей голове. Он был со мной везде – когда я утешал брата, когда я ходил в церковь, и пропадал только тогда, когда я выстреливал в него алкогольно – лекарственным оружием – он исчезал и посещал меня лишь на следующий день с некоторым укором. А что я еще мог поделать, если этот бес мне постоянно мешал?.. И вот я опять теряюсь в череде событий и непоняток – врачи прочат моему Сэмми пару дней жизни, говорят, что кровь уже переполняет его и советуют подписать бумагу – я облегчу его жизнь, он умрет быстро и безболезненно, просто уснет… но навсегда…

И я никогда не смогу снова увидеть его смешные глаза, никогда не увижу улыбку, не буду с ним больше спорить – я останусь здесь один. Один на всем белом свете – кроме меня не будет никого из нашего рода.
Отец погиб на охоте пару лет назад, мама умерла от сердечного приступа через три месяца после этого. Больше у меня никого нет. Теперь вы понимаете, почему мне трудно отпустить моего братишку? Потому что у меня никого не останется – зачем мне жить тогда, ради кого?

И тут я понял, что сам, таким образом, отгоняю от себя мысли о самоубийстве, ведь я только и хотел покончить с собой, чтобы переложить ответственность за убийство брата на кого-то другого. Но если я убью себя, то, как же Сэм?
Он возьмет с меня пример и сам перережет себе горло первым попавшимся ножом. А я этого не хочу, я очень дорожу своим братишкой, маленьким Сэмуилом, которого помню еще в полугодовом возрасте, когда он только начинал узнавать меня.

Я был бессилен перед страшной фигурой Смерти, перед её воинственным силуэтом страха, который теперь часто посещал меня вместе с безумным барабанщиком. Я подолгу засиживался с ними обоими в номере отеля, под рукой у меня была бутылка виски и пачка аспирина, и когда эти гости слишком долго проводили у меня в голове, я прогонял их молниеносным зарядом.

Они нехотя уходили, но обещали придти ко мне в гости завтра – я понимал, что такими темпами я скоро сойду с ума и окончательно заблужусь в лабиринте, но у меня не было другого выхода, я больше ни с кем не мог поговорить. Все чаще и чаще я доходил до центра огромной воронки, засасывающей меня внутрь.

Внизу меня ждал уже привычный силуэт Смерти и искаженное гримасой боли и радости лицо барабанщика – они оба встречали меня и заводили в гигантский лабиринт, в котором бросали одного. Я должен был пробраться сквозь него и придти к выходу – часто тишину пустоты разрывал крик брата, и я рвался на помощь,  выскальзывая из этого помещения.

Но день за днем, час за часом я понимал, что теряю нить повествования и нить здравого смысла – я, жалкий и грязный, зависаю в засаленном мглой лабиринте, который влечет своей неразгаданной тайной жизни и смерти, музыки и тишины. Я стал думать, что предсмертный клич барабанщика является маяком для всадника – Смерть приходила именно тогда, когда монстр настукивал своими палочками первые ноты боевой бесовской песни.

Пытаясь вытеснить эти два образа из своей головы, я все больше и больше бродил по лабиринту, ощупывая его стены – я искал способ пройти сквозь них, чтобы обрести спасение.

III

Моему брату становилось все хуже и хуже. Говорят, что у него куча тромбов в голове и скоро он умрет. Каждый день дается ему с еще большей болью, он совсем не улыбается, а только вымученно умоляет меня отключить его, приплетая сюда мою веру в Бога. Да и как я могу убить его, Господи? Как? Неужели я смогу отключить своего Сэма и оставить его подыхать? Он должен бороться, слышишь, Господи? Он сможет и одолеет эту болезнь. Жаль, что я, возможно, не доживу до того момента, когда он выкарабкается.

Мои полуночные гости стали приходить ко мне все чаще, расписывая муки моего брата в аду – он никогда не верил в Бога и даже после моих увещеваний назвал веру в Него – орудием и тропой слабых духом, которые сами не могут себя защитить. На что я удивился – неужели он и меня считает слабым духом?

А он, лежа на койке и кашляя кровью, ответил, что да, иначе бы я давно отключил его, если бы был сильным мира сего,  а не просто слабаком, боящимся смерти.

Я лишь задумался – мой брат всегда был резок в выражениях, он не обращал ни на кого внимания, был в центре событий и сам диктовал свою волю. Из него вышел бы отличный лидер сильных и правых, отличный пастырь бесстрашных. Только он этого не хотел – он приравнивал свои успехи к нулю, не гордился своими достижениями, а на предложения повышения лишь уныло отмахивался – зачем это нужно?

Смерть все чаще приходит ко мне по ночам, она точит свою косу и оттирает её от уже пролитой крови – говорит, что скоро и мой брат падет её жертвой. А барабанщик приходит по утрам, наверное, ночью он работает у кого-то другого, донимая его своим стуком. 

Я все больше и больше боюсь за брата – по утрам он кричит все пронзительнее, сопровождая все это кашлем с кровью, и мне становится страшно. Он отказывается есть что-либо, умоляет отключить его, говорит, что я должен отдать его своему Господу, раз Он послал ему знак и хочет его побыстрее к Себе забрать. Я постоянно хожу в церковь, разговариваю с отцом Джеймсом, подолгу молюсь каждый вечер, а потом встречаюсь с моими гостями, впуская их в свою голову.

Отец Джеймс привлекал  меня своей неподкупной честностью и верой – он не был верующим, он был самой верой – её неотъемлемой частью, той маленькой шестеренкой в огромном механизме Христа, которая была дана нам.

И именно без этой шестеренки мог сломаться двигатель, именно эта незначительная деталька была спасением для Мастера – подчас, теряя целостность своего механизма, Он часами искал эту самую шестеренку, вытягивал её, оберегал и помогал – и эта шестеренка сама к Нему приходила.

Он ставил её обратно на пустующее место, настраивал механизм посредством инструкций и наставлений – Его ученики несли целостность всей этой машины с первого века нашей эры, передавая несгораемые и непреступные инструкции потомкам, а те дальше.

До нас дошел усовершенствованный на протяжении веков механизм, отличающийся своей простотой и неизреченным спокойствием, плескавшимся в огне загорающейся свечи.
Отец Джеймс поддерживал меня практически всегда, даже когда я начинал сомневаться в Его существовании, когда начинал страдать маловерием, когда отчаяние накатывало на меня комком, и я придавливался к земле – нет, он был со мной и крепко держал меня за руку, подтягивая все ближе и ближе к Нему.

 Я думал, что мой полночный гость исчезнет в здании церкви, но барабанщик лишь выпрыгивал из моей головы – он оставался со мной, обретая физическое тело – то мне чудился молодой парень, то камерарий Папы в сутане, то какая-то бледная женщина в оборванном черном платье.

Он переставал играть, но теперь просто смотрел на меня красными, огненными глазами, прямо из закромов ада – они прожигали меня насквозь, я чувствовал запах тлеющей плоти. Подрываясь, я уходил от отца Джеймса, ничего не поняв, – весь мой истрепанный и разворошенный мозг был занят барабанщиком и его бесовской музыкой, которая донимала меня ежеминутно.

Мне стало совсем тошно – я медленно схожу с ума и теряюсь среди всех событий. А мой брат уже пытался покончить с собой, его подвела поспешность. Он, думая, что я уснул, вытащил из-под матраца скальпель, который невесть откуда достал. А я заметил и отобрал у него. Он не смог, начал плакать и рыдать, говоря, что он сильнее и сам покончит с собой, а не будет ждать, пока придет Цербер и раздерет его на куски. А ему посочувствовал и успокоил, говоря о том, что мы все должны что-то пережить и то, что я всегда рядом с ним.

Навсегда, я буду рядом, пока эта самая смерть со своим преданным Цербером не посетит моего братика. А когда они придут, я сам попытаюсь их зарезать. Сэм посмеялся, сказав, что это чистой воды безрассудство и полный бред, несущийся из моих усталых уст, которым надоело бояться и бороться. Втайне я был согласен, но вслух ответил, что клянусь его никогда не покидать.

IV

Сегодня ко мне опять пришла госпожа Смерть. Смерть вначале представлялась мне тощей старухой в черном балахоне – я видел именно такую Смерть, мой проштампованный и стереотипный мозг мыслил так при первой встречи. Потом я разглядел под всеми мифами довольно-таки приятного мужчину, который путешествовал исключительно на бледном коне – белого цвета мерседесе.

Он был похож на современного адвоката – такой же смокинг, чисто вычищенные туфли и приятный голос – его выдавала только рука. Левая кисть была оголена – на её месте были только кости, не обтянутые кожей, в этой руке Смерть носила свою косу. Я не представлял себе огромного всадника на коне, от которого бы становилось жарко – это было несовременно.

После Смерть приходила ко мне в виде обольстительницы – красивой молодой девушки в красном облегающем платье, в туфлях на высоком каблуке – её вид возбуждал меня, однако, завидев её левую руку, я постепенно охлаждался и успокаивался. Каждую ночь, ровно в  три часа, эта дама нарушала мой покой и приходила ко мне в лабиринт, доставая из этих непроходимых дебрей.

Кажется, я даже её полюбил. Ровно в три часа ночи двери лабиринта открывались, и она подплывала ко мне. Говорят, что в три часа дня Христа пригвоздили к кресту, обрекли Спасителя человечества на смерть, забив последний гвоздь и пронзив Его святую плоть.

В ответ на это, силы ада стали приходить в три часа ночи, являя полную противоположность крестной муке Человеколюбца – подсовывали искушения, страдания и муки. Так получилось, что мы с ней заключили сделку – моя жизнь в обмен на жизнь Сэма. Я все еще верил в Бога, но постоянные её посиделки не прошли даром – мой разум медленно терял нить смысла, и я уже хватался за все возможности…

Коса её была наточена до блеска, она рассекала литым куском железа облака и завесы моих безумных снов, игривый барабанщик долбил в свой железный инструмент руками, а я держался за голову и качался на кресле, бормоча что-то. Привело это к тому, что я разбил окно палаты – мои руки непроизвольно раскинулись, и я со всей силы ударил в него. Осколки разлетелись вокруг, а Смерть, гладя меня по волосам, пообещала, что посетит и меня…
Вскоре, после брата…

Я начал бормотать какую-то ерунду себе под нос, говорить что-то про Апокалипсис и Бога, про Судный День, когда Христос спуститься к нам, чтобы нас же и судить, начал говорить о том, что раньше я покончу с собой и попаду в ад, что не увижу Христа, который придет меня спасти… В таком состоянии меня и обнаружили парамедики – они вкололи мне успокоительное, ссылаясь на огромный нечеловеческий стресс, который я пережил в течение всей прошедшей недели. Моя голова безумно болела, прямо-таки опять раскалывалась, и пока
Сэмми спал, я соскочил с кресла и отправился в больничный кафетерий, где купил себе стаканчик кофе.

Мало-помалу я начал приходить в себя и осознавать, что у меня не все в порядке с головой, очень уж не в порядке. Но нельзя было расстраивать брата – он сам умирал, просыпаясь от кашля, и умоляя меня о смерти. Говорил, что даже начнет молиться, если я его отключу. Отмолит все свои грехи, омоет себя святой водой, исповедуется и причастится – только ради своей смерти, чтобы я отдал его в руки смерти, которые рассудят его. Безбожник!.. Как он может так говорить!.. Как я могу предать своего Бога, как могу предать Его волю анафеме?..

Я очень сильно разозлился и ударил брата по лицу, дал ему очень сильную пощечину. Потом, видя, как струя крови вырвалась из него, я прижал его к себе и заплакал. Кроме него у меня никого нет, и я не могу убить своего братишку. Так мы провели оставшийся день – я прижимал его к себе, гладил по вихрастым волосам и утешал. А он сопел носом и пытался успокоить и умерить мой пыл.

Медленно я начинал понимать, что смерть и барабанщик снова ищут ко мне подступы. Я прижал ближе к себе скальпель, который недавно отобрал у брата и спешно ретировался из палаты. Больница была пуста, санитары спали в ординаторской, пациенты давно уже успокоились и размышляли, лежа в кроватях.

 А я, как сумасшедший путник, прижавший к себе нож, аккуратно шел по коридору. Справа от меня промчался барабанщик, который смеялся и бил палочками по своему барабану. Он плакал от смеха, показывая на меня пальцем, выводил меня из себя.

Я полоснул по нему ножом, а он, ощупав рану, засмеялся еще громче, усиливая стук палочками. Я побежал что есть силы и наткнулся прямо на Смерть. Она держала косу в руках, поигрывая своими косточками. Я испугался – она была прямо передо мной – и это был никакой не сон… Вдруг сзади меня появился безумный музыкант, и я, уронив скальпель, начал смеяться пуще прежнего, громче, чем барабанный монстр… Потом Смерть ласково наклонилась ко мне и сказала всего лишь пару слов:

-Мой мальчик, ты мне так нравишься. Ты же смелый – перережь себе глотку, солнышко. Мы с тобой будем вместе… Разве тебе страшно?.. Я выполню свою часть договора – спасу братика, теперь твоя очередь, Дин…

Слабо осознавая, что самоубийство – это грех, я, смеясь, взял скальпель и вогнал этот предмет себе в глотку. Начиная терять дыхание и сознание, я видел, как фонтан алой крови хлынул из моей шеи – а Смерть и барабанщик хлопали в ладоши, смеялись. Посмотрев наверх, я увидел Его лицо – Он плакал… Я, что есть силы, засмеялся, хотя это вызывало у меня огромнейшую боль.

Вид Смерти и музыканта вызывал у меня непреодолимый смех, я смеялся все больше и больше, громче и громче, я сходил с ума – жизнь уходила из меня, а я, захлебываясь своей собственной кровью, смеялся от горя. Последнее, что я помню, было нежное прикосновение смерти, которая убаюкивающим голосом произнесла: «Ну, вот и все. Было совсем не больно. Спи».

Мои глаза еще что-то видели, видели Его лицо, которое сожалело о потере, но Он ничего не мог поделать. Я видел, как Он обратил свой взор на моего Сэма, и, наверное, даровал ему исцеление. Я понял, что Смерть обманула меня, и поймал её взгляд – она улыбалась, понимая, что я разгадал весь её замысел, но было слишком поздно.

Я еле-еле прошептал Создателю «спасибо», и отключился, мои глаза начали кровоточить, и я расплывчато увидел ими циферблат часов – три часа ночи.
Смерть подхватила меня и водрузила на свои плечи, а безумный барабанщик играл на своем железном инструменте, оповещая бессмертные адские силы о вновь прибывшем грешнике из мира Божьего…

* * *

Вторая авторская рецензия на рассказ «Эвтаназия»

Рассказ «Эвтаназия» был написан Екатериной Тупицыной в последних числах месяца мая 2010 года, а точнее около 23-его был начат и скоропостижно закончен к 25-ому, хотя уже немного позже был отредактирован и изменен, путем добавления новых образов, новых сцепок, новых сцен в оригинальный текст произведения.

Если и следует кратко изложить, о чем ведется речь в этом рассказе, то, пожалуй, сильных разглагольствований на несколько страниц применять не придется – сюжет предельно прост и понятен. У главного героя (Дин) есть брат Сэм, который чуть ли не смертельно болен какой-то странной болезнью, из-за чего он переносит нечеловеческие муки и страдания, переполняется кровью и почти что лопается на глазах своего родственника. После таких кошмаров Сэм просит Дина дать согласие на эвтаназию (то есть добровольное убийство, на которое он согласен), однако верующий в Бога (и остальные неземные силы) братец отказывается и весь текст мучается этой проблемой выбора. С одной стороны – Бог, с другой – родной человек, кричащий каждую ночь, молящий о смерти, огрызающийся и винящий его в слабостях. Под всем этим давлением Дин постепенно начинает сходить с ума, к нему в голову приходят «в гости» бес и Смерть, искушающие его и дающие ему шанс на спасение брата, если только он откажется от своей собственной жизни.

В таком ключе и развивается дальнейшее повествование – Дин пытается найти выход из запутанного лабиринта жизни, пытается поймать яркий свет в конце тоннеля, который гаснет с такой же скоростью, с какой гаснет и его здравый смысл, гаснет свет его рассудка и ума.

Честно говоря, этот рассказ мне очень понравился. И я не вижу в нем чего-то негативного и страшного, пропитанного едким запахом суицидальности, о котором рассуждают многие. На страницах своей рецензии, я попытаюсь Вам объяснить свою точку зрения, и даже если Вы не согласитесь со мной, то уж, наверное, примите мое мнение к сведению.

Я позволю сказать себе пару слов относительно эпиграфа, выбранного Екатериной Тупицыной для этого рассказа.

Эпиграф с первых строк вводит человека в текст, по тем нескольким строчкам, которые предвосхищают произведение можно многое узнать и составить первое представление о том, куда же тебя захотел погрузить неугомонный автор. У Радищева – это атмосфера гнета крепостного права, атмосфера несправедливости и жестокости по отношению к людям. В данном тексте эпиграфом является фрагмент из Библии («Откровение Иоанна Богослова», наиболее известное под названием «Апокалипсис»), в котором рассказывается об одном из четырех всадников дьявола. Здесь упомянут лишь один из них – это Смерть, прибывающая в мир на бледном коне.

7 И когда Он снял четвертую печать,
я слышал голос четвертого животного,
говорящий: иди и смотри.
8 И я взглянул, и вот, конь бледный,
и на нем всадник, которому имя
«смерть»; и ад следовал за ним;
и дана ему власть над четвертою
частью земли –
умерщвлять мечом и голодом,
и мором и зверями земными.

Откровение Иоанна Богослова

Хочется сказать, что эпиграф не всегда несет в себе буквальное значение, обычно – это метафора, это аналогия, это сравнение с каким-то событием, освещенном на страницах произведения, это первый вводный слог для читателя, чтобы он сам вынес решение относительно текста, которому собирается уделить свое время.

Что мне нравится, так это осознанная и очень гармонично составленная автором система образов, в которой четко прослеживаются противоположности, взаимодействующие между собой.

Писатель, как и художник, мыслит образами и оборотами речи, он выстраивает цепочку мысли, воплощая её при помощи слов, и все образы автор рисует при помощи только своей речи, потому что у него нет материальных красок, чтобы разрисовать своего героя в разные тона, показав читателю его положительность или отрицательность. Для всего этого мастер пера использует единственную вещь – это слова. И с их помощью он очерчивает портреты и характеры каждого героя, потому что это максимальное на что он способен.

Но при такой ограниченности использованных материалов это очень почетно прослыть тем, кто смог воплотить образ человека через слово, обретшее плоть уже в голове каждого человека, когда тот читает текст и представляет себя уже сформированного героя, которого пару строк назад нарисовал для читателя автор.

Стоит только прочесть описание барабанщика, как передо мной мгновенно появляется образ смеющегося демона, катающегося на маленьком велосипеде (это уже моя художественная выдумка) и держащего в руках барабан, обтянутый волосатой человеческой кожей. Конечно, это отвратительно – видеть обвисшие и слезающие куски кожи монстра, слышать сквозь строки его замогильный дьявольский смех, от которого ты содрогаешься и ежишься, потому что боишься этого музыканта, но разве это не то к чему стремился автор?

Ведь результатом работы писателя и должно быть воплощение героя в реальность настолько, чтобы каждый читатель мог его представить и ужаснуться тому, с кем столкнулся Дин в своем путешествии и с кем он проводил долгие осенние вечера за стаканом холодного виски вкупе с аспирином, только бы избавиться от этого страшного барабанщика. И за это я могу похлопать автору, потому что она заставила меня представить весь этот ужас, она поразительно точно нарисовала образ монстра и из-за этого я могу увидеть его, как живого. Не дай Бог, конечно, увидеть этого беса живым, но это многого стоит – только прочитав, сразу представить себе образ смеющегося поддонка из глубин преисподней.

А как нарисован образ Смерти? Вы ведь понимаете, что автор не ограничился на одном представлении этой незыблемой и вечной фигуры? Тупицына показала её для каждого с разных сторон – это и привлекательный адвокат на ревущей машине, это и прекрасная обольстительница в ярко-красном платье, так четко подчеркивающем её фигуру, которая сводит с ума каждого мужчину (и полусумасшедший Дин тому не исключение), которая своим взглядом может заставить каждого сделать все, что ей угодно. И это – Смерть? Вы шутите!
Разве может быть такая красотка Смертью с косой? И единственное, что выделяет её на фоне других инженю, так это оголенная костлявая кисть левой руки, в которой она несет свою железную косу, служащую ей уже на протяжении нескольких тысячелетий. А как же Дин впервые воспринимает эту Смерть? Вот и ответ – как обычный скелет в балахоне. И за время развития действия стереотип этот быстро улетучивается, создается новый образ, растущий в своем величии и лишь отталкивающий от всемирно принятого определения Смерти.

Хочет ли этим автор показать, что Смерть – это довольно забавная и хорошая вещь? А
почему бы и нет? Что страшного в смерти, как таковой? Ведь, если зрить в корень, то человек не боится смерти, он боится лишь страданий и мук, которые могут его сопровождать в результате этого явления. А так… Разве кто-то из нас боится просто уйти, однажды попрощаться с миром, просто хлопнуть дверью? Ну, или аккуратно прикрыть дверь детской комнаты и отправить к Отцу, туда, где находится твой истинный Дом, откуда ты пришел и куда обязан вернуться? Смерть подобна возвращению домой, каждый стремится попасть в Отчий Дом, где все тебя ждут, где всегда ждали и где тебе безмерно рады.
Поэтому Смерть в представлении автора – это довольно-таки неплохое явление, красивая женщина с прекрасными чертами лица, это нянька, забирающая нас из детского сада обратно к Родителю. И нет ничего отталкивающего в её внешности, хотя работа её тяжела и порой даже лжива.

И в «Эвтаназии» эта Смерть представляет собой лживость, которая все же до сих пор красива и обворожительна, несмотря на то, что ей приходится делать. В конце концов, человек, работающий патологоанатомом, никак не является некрофилом или угрюмым Франкенштейном, это просто его работа, которой он обязан своей жизнью.
Так и Смерть – своей жизнью она обязана работе. Откуда люди взяли слово «смерть»? Они так назвали явление, которое происходит с их сородичами в какой-то момент жизни, и это оживило смерть в умах человечества, дало ей право на существование, которое распустило её до невозможности. Да, теперь приходится лгать и работать на дьявола, но это работа и ничего более.

Впрочем, забудем об этих двух образах дьявольского мира, адского мира, ведь есть и еще образы – это Дин, Сэм и отец Джеймс.

И автор так же красиво и точно рисует образ Дина. Разве не чувствует читатель его душевные муки, которые приводят его к сумасшествию? Разве читатель так же не переживает за Сэма, за брата, которого главный герой любит до невозможности, что даже заключает ради его жизни сделку со Смертью, потому что окончательно разуверяется в силе Бога и отдает предпочтение адским мукам, нежели мукам на Земле от осознания того, что он не отдал свою жизнь за Сэма, не воспользовался очевидным шансом на спасение младшего и любимого братика?

И как плавно Тупицына описывает это схождение с ума молодого человека, измученного недосыпом и всеми душевными муками, чувствующему себя выжатым лимоном, который уже просто настолько пуст и сух, что больше не может выдержать давление внешнего мира. Да, он отказывается от своей жизни, но ради чего? Из-за неразделенной любви? Из-за глупых неудач? Нет, он преследует более высокую цель – спасение любимого человека, ради которого можно и жизнь отдать и не сожалеть о том, что сделано. Ради этого можно и пойти в геенну огненную и гореть там, на костре с остальными самоубийцами, но не мучиться от того, что сделал это ради себя и призрел Божье спасение. Ведь сделал это герой ради брата.

И как безжалостно мастер пера показывает нам обман Смерти на пороге вечного сна Дина. Как обеспокоен и расстроен Господь в конце рассказа, как рада и улыбчива Смерть, словно она сейчас покачает головой и скажет: «извини, но работа такая, ничего личного». Все это дает читателя повод для сочувствия бедному молодому герою, но вместе с тем учит его одной непреложной истине, которую я открою Вам чуть дальше.

Дин издыхает, он последний раз вздыхает, и взгляд его ловит положение стрелок на часах.
Так и есть – три часа ночи, ничего нового, все довольно-таки стандартно. Он прекрасно понимает, что Смерть его обманула, он, правда, скорее всего, и не может думать, потому что сошел с ума безоговорочно и окончательно, навсегда потеряв себя.

Но что-то наталкивает меня на мысль, что после своей физической гибели, после того момента, как он вонзил себе в горло скальпель, он все же обрел сознание, здравый рассудок вернулся к нему, и он осознал все то, что произошло. И ни капли не сожалел, потому что сейчас он знал, ради чего он совершил то, что уже совершил. Точнее, ради кого. Ради своего брата.

А для любящего человека главное – это знать, что тот, кого ты любишь, благодаря тебе останется жив. И, как мы понимаем дальше, Сэм вылечился лишь потому, что так было задумано с самого начала, все испытание было для Дина, который до последнего пытался удержаться от влияния демонических сил.

С одной стороны мы можем предположить (по концовке рассказа), что Дин попадает в ад из-за того, что он совершил самоубийство. Но разве это не достойный конец того, кто отдал свою жизнь за жизнь брата? Разве сам Христос сопротивлялся тем, кто его убивал? Разве Он сам не взял на себя грехи человечества и расплачивался за них, хотя не обязан был это делать? Эпиграф из «Апокалипсиса» обязывает меня проводить хотя бы какие-то аналогии с библейскими, а в данном случае, новозаветными историями.
Дин. Разве Дин не такой же Христос, только нового поколения? Разве герой не отдает свою жизнь за все грехи своего брата, которому была послана болезнь, разве он не принимает этот удар на себя, только бы освободить от уз болезни бедного брата, которому никто уже не поможет? Разве не он совершает акт мученической смерти, в которой сам отдает себя в руки Смерти, как христианские мученики бросались в овраги ко львам, на штыки римских легионеров? И этот договор со Смертью еще ничего не доказывает, потому что… Он был совершен лишь ради того, что отдать свою жизнь беспрекословно. И тогда Дин просто обязан попасть в рай.

Да, это брошенный вызов божественной силе, которая управляет Вселенной. Да, это обезумевший герой, который складывает свою голову, лишь бы помочь тому, кого любит. И да – это реальная жизнь, в которой «сильное «я» с помощью быстрой метаморфозы превращается в «непоколебимое и единое «мы». Разве Дин, скрепив свой ум кротостью, а сердце, наполнив смирением, не сделал все возможное для спасения брата?
Он сделал все, что только мог сделать обезумевший человек, находящийся на грани жизни и смерти. И, по моему скромному мнению, это человек, который настолько силен, что отдает свою жизнь. Хоть и в бессознательном состоянии, но он все равно идет к этому на протяжении всего рассказа, даже когда не говорит об этом. Сквозь его мысли и высказывания так и проскальзывает единственный мотив – мотив бесконечной любви к брату, который находится в опасности и ради которого он готов отдать свою жизнь, какой бы преданной Господу она не была.

Далее идет образ Сэма, который не очень освещен в рассказе, потому что на первый план все же выходит фигура мучающегося и взволнованного Дина, медленно скатывающегося вниз по наклонной своего рассудка. Сэм хоть и называет своего брата слабаком, но сам прекрасно осознает, что тот никогда не убьет его, отчего бесится и раздражается еще больше.
По сути, Сэм – это еще одна полная противоположность Дина, которая ставит его в тупик, зажимает его в тиски действительности, давление которых не способен выдержать и так уже порядком испуганный болезнью брата Дин.

Сэм не верит в Бога, он не ходит в церковь и лишь насмехается над верой своего брата, что ставит Дина в еще более сложное положение, которое, к сожалению, автор не показал в своем тексте. Будь я на его месте, я бы показала мучения Дина гораздо сильнее, потому что, несмотря на всю его любовь к брату, он постоянно терпит насмешки и унижения, которые слышатся ему в спину от «любящего» его брата. Да, Дин переживает всю болезнь вместе с Сэмом, но Сэм – это представление того самого искушения убийства, которое, вероятно неоднократно возникало в голове Дина, потому что за все его заслуги, он получал лишь плевок в спину и презрительную улыбку брата с криком полным убеждения: «слабак!». Он помогал ему, сжимал его руку, когда тому было больно, он прижимал его к себе, когда тот орал от боли, он неотрывно следил за тем, как дышит его еще живой брат, он молился о спасении своего брата, он посещал отца Джеймса, чтобы заручиться поддержкой духовника в своих стремлениях, а в ответ получал лишь презрение, смех и страшное унизительное для него слово «слабак!» Он, наверное, был очень зол, когда видел эту черную неблагодарность, она должна была затуманить его ум и навеять на него мысли об убийстве брата.

Но ведь Бог… Нельзя убивать человека, пока Господь не забрал жизнь, нужно (как сказал один знакомый мне человек) «жить до конца, предопределенного Им…». Если бы Сэм был более агрессивным и резким, то Дина бы просто разрывало на части от чувства собственного достоинства, от чувства долга и от чувства любви. Он бы просто не вынес, он бы сошел с ума раньше, но… Это бы добавило ему мучений, это бы затруднило его выбор, появился бы животный инстинкт защиты, которого, к сожалению, автор не добавил.
Но от этого текст не теряет своей ценности, потому что эта недосказанность дает читателю шанс подумать и додумать самому поведение Дина в такой ситуации, когда выбор в сторону смерти брата сделать гораздо легче и удобнее, чем выбрать сопротивление и безмолвное моление Спасителю, который управляет жизнью. А тайна жизни человеческой известна одному лишь Господу Богу.

Еще один образ – это образ отца Джеймса. Можно сказать, что отец Джеймс – это воплощение Бога в этом рассказе, незримо поддерживающем благочестивого и сильного Дина на пути его решений, какой бы боли они ему не доставляли. Отец Джеймс – это образ святости, это горящая свеча, это крепкая рука, помогающая старшему брату укрепиться в своем решении, но которая ничего не может сделать против невидимого беса из ада, который везде сопровождает Дина, пытаясь вывести его из себя, пытаясь склонить его на свою сторону. Что ему, в конце концов, успешно удается сделать под конец рассказа, когда обезумевший брат наконец-то втыкает себе скальпель в глотку, под аплодисменты и смех радующейся публики.

И после этого, скажите, разве нельзя утверждать, что в рассказе четко прописаны образы каждого героя, четко расставлены приоритеты и значения для каждого героя, определены взаимодействия каждого с каждым, где и кто играет какую роль?

Разве автору не удалось построить из обыкновенной истории человеческого несчастия поразительную картину противодействия добра и зла, Бога и дьявола, которые соревнуются в душе ничем не примечательного праведника. Кажется, история Иова повторяется снова: все так же дьявол искушает и поражает Иова-Дина, все так же уничтожает всех ему важных и любимых, ставит их жизнь под сомнение, занеся над ним огненный меч. А Бог все также смиренно и тихо смотрит на это противостояние и подает руку оскорбленному Иову-Дину через отца Джеймса, который готов придти на помощь в каждую секунду его жизни, Создатель все также внимает молитвам праведника, но оставляет их без ответа, потому что надеется на силу Иова-Дина.

Автор с самого начала задает библейским эпиграфом особенный библейский мотив, а потом просто строит невидимые параллели, которые можно рассмотреть только при детальном прочтении рассказа, рассматривая каждый момент противоречия и конфликта между героями, рассматривая каждый диалог и монолог Дина с братом, отцом Джеймсом и Смертью, рассматривая каждое мимолетное движение героев на пути к саморазрушению и самоуничижению, в котором погибают практически все, и главным образом погибают души, а не плотские тела, не имеющие ничего общего с вечностью души, которая принадлежит Всевышнему.

Да, все это, конечно, грустно, но автор мастерски настраивает эту связь между героями, он красиво обрисовывает характер каждого, как бы останавливаясь ненадолго, чтобы дать читателю рассмотреть героя, но не влезать в его характер, а просто дать посмотреть, как на животное в зоопарке и пройти дальше.

Тупицына вуалирует всю настоящую сущность каждого из действующих лиц, оставляя на поверхности лишь малую часть очевидного, а для тех, кто действительно хочет разобраться в круговороте человеческих судеб, перелистывая, а точнее прокручивая в «ворде» страницы этого рассказа, она оставляет такие маленькие зарубки на дереве прозы, которые при желании можно увидеть и разобрать.

Весь её рассказ – это цепочка скрытых аналогий и сравнений, это невидимые проведенные параллели, которые внимательный читатель увидит и обозначит сразу, потому что так он лучше поймет весь текст в целом.

Теперь о мотивах, заданных автором в её рассказе. Мотивов не так много, но все они необычайно значимы и равнозначны в этом тексте, потому что каждый мотив связан, прежде всего, со стремлениями главного героя, пытающегося разобраться в самом себе и в своих невероятно запутанных желаниях и решениях.
Первый мотив, который я бы хотела разобрать – это мотив борьбы человека в любых обстоятельствах.

Мы видим (теперь уже, более детально рассмотрев рассказ), что обычный человек противостоит могущественным адским силам, силам дьявола, но он не опускает руки, в которых сжимает всю свою непоколебимую веру (от которой все же отрекается, хоть и не говорит об этом вслух, но все его дальнейшие действия только это и показывают) при помощи которой готов бороться.

Автор, несомненно, довольно-таки ясно выражает и свою позицию относительно поднятой ей проблемой. Эвтаназия – это сдача в плен смерти, это ничтожное поражение перед ликом смерти, он отказ от ведения военных действий.

Как сказал бы историк, эвтаназия – это «странная» война. Медики вроде уже и не лечат больного, однако предлагают эвтаназию. То есть они официально признают его живым мертвецом, следующим кандидатом на съедение червям, но при этом отказываются бороться и восставать против силы болезни, предпочитая этому пленение человека и самовольную сдачу в плен Смерти на заклание.

И писатель четко показывает всю эту безвыходность, против которой идет Дин. Он сжимает в кулак все свои силы и шагает против болезни брата, он убеждает брата держаться, он убеждает его не сдаваться, потому что в этом и есть сила – сила в борьбе. Нельзя вешать нос и отпускать руки только из-за боли.

Как бы больно не было, нужно идти до конца, потому что самое сильное, чем мы можем отразить любое нападение – это борьба, борьба до конца, борьба на смерть, даже если падет тот, кто стоически оказывал сопротивление. Пока ты борешься – ты жив, ты не проиграл эту неравную войну.

Но как только ты опускаешь руки и впускаешь в себя всю боль и мучения, ты мгновенно теряешь преимущество и становиться ходячим трупом, который больше ничего не может, разве что только просить его отключить от аппаратов, чтобы спокойно и безболезненно умереть, потому что теперь Смерть вдоволь поиграется с захваченным пленником, который такое долгое время удерживал её у ворот своего замка силой своей человеческой воли.
Дин своей силой удерживает жизнь Сэма, он держит его на шкирку и не отпускает ни на шаг, не позволяет бессильно опустить руки и вздохнуть от бессилия. Благодаря борьбе, которую ведет не умирающий, но живущий, Сэм все еще остается жив.

И этим мотивом борьбы пронизан весь рассказ от начала до конца, несмотря даже на это, что Дин впускает барабанщика и Смерть к себе в голову, переставая сопротивляться их силе. Но что бы ни случилось с ним, он никогда не допустит, чтобы это случилось с его братом. Он стоически будет выдерживать оборону, отмахиваясь от вражеских ударов, он кинется под копье Смерти, лишь бы его жизнь смогла удержать в этом мире жизнь Сэма.

И даже когда борьба заканчивается, когда Дин убивает себя, он все равно борется, он борется с той жаждой к жизни, которая у него есть. Он, без сомнения, хочет жить, хочет любить, хочет быть с Богом, но все это – ложь и неправда, по сравнению с тем, что ожидает Сэма, если тот умрет. Самому в ад, только бы не младший брат. Подумайте только – он жертвует раем, где мог бы жить с Тем, в кого верит, ради жизни Сэмми.
Мотив борьбы – это всего лишь один из мотивов, поднятых и освещенных в произведении, однако только он содержит в себе такую силу и рвение, которое очень сложно описать, хотя цель моей рецензии – сделать именно это, чтобы разобраться самой и привлечь Вас к прочтению этого текста молодой писательницы.

Следующий мотив – это, как ни странно, мотив любви.

Только мотив любви не между мужчиной и женщиной, а мотив любви между двумя родственниками, между двумя братьями, старший из которых готов ради этой любви отдать свою жизнь, как бы сложно и грустно это не было.

В разных частях своей рецензии я уже поднимала этот вопрос (любви Дина к Сэму), поэтому повторяться особо не хочу, потому что это будет лишь трата и моего и Вашего времени, а это немного нечестно по отношению к другим положительным сторонам этого рассказа.

Мотив жизни и смерти тоже был мною обсужден, поэтому на нем я тоже не буду тормозить, чтобы рассказать Вам еще раз о работе Смерти, и оживлении Смерти в умах людей.

Я также говорила о какой-то истине, которая приходит к человеку на смертном одре, когда терять уже особо нечего, когда уже ни за что не стыдно, когда приходит время просто и смиренно ждать того Высшего Суда, который ожидает каждого.

Понимаете, мы постоянно варимся в собственном соку, и Тупицына в «Эвтаназии» показывает это самоистязание, это самомучение себя любимого в современном мире, и поэтому мы постоянно теряем гармонию, к которой обязаны стремится. Да, человек немыслим без маленьких недостатков и прегрешений, но все же цель каждого – это обрести уникальное равновесие, когда наша совесть и наша жизнь будут уравновешены, когда они примут друг друга и установят общий закон, по которому будет жить человек.

Но существует, как Вы поняли, момент, когда уже совершенно нечего менять, когда уже мало о чем задумываешься и мало о чем размышляешь, кроме единственного вопроса – куда же теперь лежит твой путь, и кто ты вообще такой?
Все это – суета сует, так, кажется, говорил Феофан Грек. По-крайней мере он так говорил в «Андрее Рублеве». И суета сует исчезает только в конце жизни, потому что жизнь – это самая огромная суета в человеке, из-за которой он носится по миру, ищет что-то новое, забывая о духовном равновесии.

И когда Дин умирает, он вдруг понимает все. Он, словно, оказывается по ту сторону жизни, все еще незримо пребывая в этом мире, но он осознает все, что произошло. И он понимает тот обман Смерти, который она преподнесла ему в самом конце.

А сама главная истина – это…

Ладно, не будут Вас томить. Я когда-то давно вывела одну истину, и в контексте рассказа Тупицыной эта истина подходит идеально. Звучит она немного растянуто, но все же это того стоит. Просто молча прочитайте и ощутите силу сказанного.

Человек всю жизнь живет в иллюзиях и загадках. И лишь на пороге смерти ему открывается ответ на все загадки, на пороге смерти сдергивается весь иллюзорный железный занавес жизни, сопровождающий его на протяжении долгих лет существования.
Говоря более простым языком, каждый человек всю жизнь проживает в окружении тысяч иллюзий и обманок, которые расставлены в этом мире на каждом шагу. Для чего – неизвестно, но так и есть. И есть множество загадок, которые человеку пока еще не дано разгадать.

Но вот чудо из чудес.

На пороге смерти человек получает все ответы, как будто открывает страницу с ответами на воскресный кроссворд. И в этом состоит главная истина жизни, ничего не нужно придумывать и искать тайного во всей экзистенции человека, потому что ответ уже за пределом существования.

Нужно просто жить и рассматривать всю жизнь в целом, каждый её промежуток, каждый её завиток и переулочек, стоять на каждом её перекрестке, чтобы с течением времени наконец-то самому разобрать, где есть правда, а где – ложь.

Правда всегда в смерти, потому что только тогда человек осознает все содеянное им, все и неисполненное, а ложь – в жизни, потому что только здесь, на страницах в формате «он-лайн» человек пишет свою историю, которую потом расскажет будущим поколениям относительно всего того, что он пережил. А все, что создано человеческими руками (в большинстве своем) часто оказывается ложью.

Вот и та истина, которую показывает нам писатель в «Эвтаназии». Конечно, это все не так предельно ясно нарисовано и разжевано, но на это человеку и дан ум и сердце, чтобы чувствовать то, что заложено внутри всякого явления.

Так и автор закладывает в свое произведение эту истину избавления от иллюзий после смерти, когда Дин узнает, что Бог все же и так даровал его брату спасение. И это было бы, даже если бы Дин остался жив, ведь Бог не дьявол, чтобы  просить за исполнение молитвы жизнь молящегося. А Смерть, естественно, оказалась искусной обманщицей, как ей и подобает по роду службы.

Умирая, Дин понимает все от начала до конца, но он… он не расстраивается. Разве видим мы в рассказе хотя бы намек на то, что он теперь раскаивается. Вы скажете, что у него текут кровавые слезы? И что, разве не слезы – признак умиления? Вы скажите, что он благодарит Господа, а это и есть признак его неправоты? А разве он, который все понял, должен отвергать вмешательство Распятого и хулить на Него? Нет, он лишь благодарит Его за то, что сам все же, в конце концов, обрел понимание происходящего и увидел тот ответ, который должен был быть в идеальном решении данной задачи.

Но он ничуть не раскаивается. Он видит истину и радуется тому, что все же его брат жив.
Он боролся до конца, хотя эта борьба не принесла ему серьезных побед, но все же та смелость, с которой он держал оборону, достойна восхваления.

Писатель все это показывает на страницах своего рассказа, хотя и многое скрывает, побуждая читателя разобраться во всем самостоятельно, чтобы открыть тот огромный пласт смысла, изначально заложенный в это произведение. Екатерина Тупицына смело показывает борьбу обыкновенного, ничем не примечательного (разве что только крепкой верой) человека против сил тьмы, против самой Смерти, который до конца идет в оппозиции, хотя и сходит с ума и убивает сам себя, теша эти победившую Смерть и радостного монстра-барабанщика.
Так уж устроено, что Смерть человек не победит никогда, потому что Смерть – это конец жизни, естественное её окончание. Как на смену дня приходит ночь, так и на смену жизни приходит смерть, и вся эта цикличность соблюдается уже множество тысячелетий, еще ни разу не нарушив свое стойкости и крепости.

Главный герой пытается противостоять, но у него ничего не выходить. Слон и Моська. Смерть и Дин. И вместе в тем в душе каждого человека поднимается буря – буря грядущего бунта, буря борьбы против системы, с которой он все равно не совладает. Но… разве важен этот факт?!

И, если после всех наших рассуждений опять вернуться к эпиграфу, то в нем мы увидим совсем новое значение.

Мы говорили о том, что эпиграф этот напрямую связан с Библией – и это так и осталось. Но теперь можно смело утверждать, что это высказывание из «Откровения…» не только сообщает о Конце всего Света, но и показывает всадника, приходящего к каждому человеку в отдельности в четко определенное для него время.
Эпиграф этот – эпиграф к смерти любого человека, каким бы он ни был и кем бы он ни был в этом мире. Смерть одинакова для всех, и она явится ко всем, только в разное время и в разных местах.

К Дину этот всадник пришел именно в тот момент жизни, который описывался в рассказе, а ко всем остальным – позже. И в этом вся суть эпиграфа – отражение не только пространного суждения из Библии о конце всего живого, но отражение, прежде всего, окончания жизни человека, которое неминуемо и все равно наступит. Вопрос только во времени.
После всего сказанного, мне хочется сказать пару слов, не опираясь ни на какой текст, мне просто хочется немного поговорить о прочитанном, естественно, но уже ничего не сравнивая, не сопоставляя, не анализируя, а просто утверждая.

Рассказ «Эвтаназия» мне очень понравился, хотя название здесь могло быть любым другим, потому что суть сама в названии не заложена, она заложена в самом тексте, который струится после названия своим чередом.

Но все мотивы, все образы, освещенные внутри этого произведения, почему-то побуждают к
жизни, а не устремляют тебя залезть в петлю и повеситься, оставшись сиротливо висеть под потолком, качаясь в разны стороны.

Я не сомневаюсь, что в этом рассказе кто-то увидит страшные мысли о смерти, призывы к самоубийству и стремление автора осветить эту тему, может быть, из-за проблем самого автора. Но не стоит забывать, что автор и герой – это два разных человека, один – создатель, другой – созданный, и никак не наоборот, и никакого знака «равно» между ними быть не может, если только писатель так не захочет, о чем заблаговременно может Вам сообщить.

Я же вижу в этом рассказе жгучую жажду к жизни, неустанную и постоянную борьбу за жизнь, которую ведет главный герой. Я вижу тему любви, которую немного приподнимает автор, а потом сразу опускает, чтобы не впускать такой разветвленности в свое повествование. Я вижу, что автор четко обрисовывает каждого героя, сталкивая их между собой, сцепляя их между собой только ради того, чтобы показать человеческие несовместимость, человеческие противоречия и столкновения, конфликт между характерами и людьми.

Я не вижу ничего негативного в этом рассказе, я вижу только пленку раздраженности и негатива, которая скрывает пласт интересных и новых мыслей, но никак не прикрытый словами негатив, льющийся из этого текста… Потому что это не так.
Все это произведение – это огромный рывок к жизни, это настоящая жажда жизни, жажда любви, это неутомимая и безудержная вечная борьба между смертным и Смертью, это вся человеческая сила, которую Тупицына сжала в один коротенький рассказ.

И все это убеждает меня, что бороться нужно постоянно. И не нужно пасовать. Да, ты проиграешь, но своим проигрышем ты сможешь кого-то спасти.

Бороться мы не устанем никогда.