Страна детства

   


Теперь я всё реже бываю в этом районе города, который про себя называю страной моего детства. Я хожу по знакомым улицам с лёгким чувством  ностальгии, а встречающихся людей принимаю за хороших знакомых.
Но когда я прохожу через этот двор, ноги сами останавливаются. А может, я просто стараюсь  идти медленнее? Я даже не иду, я продвигаюсь через время. Я не могу остановиться посреди двора и не могу идти. Время замедляется, и я зависаю в пространстве памяти. Вместе с лёгким головокружением чувствую раздвоение своей сущности. Как будто что-то тянет мою одну часть души к этому месту. И эта часть, уже растворяясь и сливаясь с окружающим воздухом,  становится самим воздухом, деревьями, цветами, окнами дома, асфальтом. Я исчезаю сама в себе, исчезаю в прошлом. И вот уже вижу худенькую девочку в коротком платьице в фиолетовый горошек. Она бежит к качелям. Слышу детские голоса, смех и скрип качели.
- Здравствуй, Наташа, - слышу я свой внутренний голос и чувствую приятное трепетное волнение в сердце.
- Здравствуй, - отвечает моя вторая часть души и выводит меня обратно в настоящее время.
Я выхожу из застывшей тишины двора на солнечный многолюдный тротуар и оглядываюсь ещё раз, пытаясь представить на пустом месте зелёный деревянный забор с маленькой узкой калиткой… Здесь раньше был участок нашего детского сада…

             ДЕТСКИЙ САД.

Пока сестра Таня росла до определённого возраста, мама не работала и мы вместе с ней находились дома. Но вот прошло много дней, наверно целый год, и мама снова пошла на работу. И, конечно же, она взяла с собой нас. Теперь целыми днями мы с сестрой были в садике. Таня в младшей группе, а я вместе с мамой в старшей, потому что она работала в этой группе воспитательницей. И я уже ничего не боялась, как раньше в младшей группе.
Детский сад был небольшой, всего три группы. Он занимал почти весь первый этаж в жилом пятиэтажном доме на проспекте имени газеты «Красноярский рабочий». У садика был номер -  девяносто первый. Мама говорила, что наш садик красмашевский. Получалось, что она и отец работали на «Красмаше». Только отец на заводе в цехе, а мама в садике в группе.
Заходить в садик можно было только со двора в невысокую тяжёлую дверь. Другая парадная дверь, выходящая прямо на тротуар улицы, всегда была закрыта. Четыре высоких окна старшей группы смотрели  на  проспект Красноярский рабочий, прямо напротив жилого дома с магазином «Подарки» на первом этаже. Ещё два окна в торце выходили в проулок напротив окон Художественной галереи. Групповая комната большая и светлая целый день служила детям и выполняла одновременно несколько функций; игровая, столовая и спальня. 
Сразу перед выходом из группы стояли четыре низеньких стола, за которыми мы кушали и занимались рисованием и лепкой. В самом конце комнаты располагался уголок с игрушками. В левом углу для девочек, в правом - для мальчиков. У девочек на шкафчике сидели пластмассовые куклы, целлулоидные пупсики и ещё разные резиновые игрушки. На стенке висели прыгалки и самые популярные приспособления для весёлого шумного бега – что-то вроде маленькой конской упряжки с бубенчиками. В игре могло участвовать два ребёнка. Один был лошадкой в упряжке, другой кучером. Кучер брал концы уздечки в руки, дёргал их, и «коняшка» бежала по кругу, позванивая бубенцами. Всем было весело!
У мальчиков в уголке, как и положено, хранились машинки и большие деревянные цветные кубики, служащие будущим мужчинам и строителям коммунизма кирпичами для создания домов и крепостей. На отдельных столиках лежали детские книжки и разные игры в коробках.
И только в нашей группе возле стенки напротив окна стояло пианино. Чёрный и блестящий музыкальный инструмент спокойно дремал под чехлом в обычные дни и оживал  в праздничные утренники. Но иногда приходила женщина - музыкальный работник и учила вместе с нами песенки, что бы мы могли их петь на  праздниках. Я любила эти музыкальные занятия и запоминала все песни.
Каждый день проходил в садике по установленному расписанию. После того, как рано утром полусонных детей родители приводили в группу, начинался завтрак. Вяло размазывая по тарелкам манную кашу, мы постепенно просыпались и входили в привычный детсадовский ритм. После завтрака, если не было занятий по рисованию или лепке, и если была хорошая погода, мы выходили на прогулку.
Одевание перед прогулкой было занятием весёлым и шумным. В коридоре перед группой вдоль стен стояло несколько невысоких шкафчиков, состоящих из десятка узких ячеек – кабинок. У каждого ребёнка нашей группы была своя кабинка для верхней одежды и обуви. Но самым привлекательным было то,  что на дверке каждой кабинки был приклеен фанерный кружок с нарисованной на нём картинкой. Картинки  были разные, и дети узнавали свою кабинку по своей картинке. Ягодка, арбуз, мячик, цветочек, бабочка, домик, зайчик, и ещё много картинок. Я не помню, какую картинку искала я. Но, судя по всему, она не соответствовала моим требованиям. Иначе бы я запомнила её. Может, это был жук или гриб? А мне хотелось ягодку. Но ягодка была занята. Перед кабинками стояли лавочки, но мы нарочно забирались в тесные кабинки, пытаясь натянуть на себя одежду. Крики и разбрасывание вещей длилось до тех пор, пока не появлялась мама-воспитатель. Она строила всех и вела на участок. Территория участка, огороженная зелёным крашеным забором от непрошенных посетителей и в целях безопасности детей, находился во дворе дома. Но сначала надо было перейти проезд, по которому во двор заезжали машины. И мы, взявшись за руки парами, как цыплята за курицей, шли за воспитательницей к калитке участка.
Там за этой узенькой неприметной дверкой открывался мир детской радости и солнечного лета. Участок, поделенный на три части по количеству групп, был оснащен полным комплектом всего того, что так необходимо подрастающему поколению. Соответственно возрасту, росту и физическим возможностям детей, заботливыми взрослыми были сделаны и надёжно установлены  в нужных зонах домики, беседки, деревянные грузовики, качели и песочницы. На младшем участке, гордо светясь на солнце алюминиевыми боками с надписью СССР, стояла ракета-качалка, созданная на заводе «КРАСМАШ» в честь полёта Гагарина в космос. И каждый ребёнок, забираясь по лестнице в кабину ракеты, мог почувствовать себя настоящим космонавтом. Космический корабль, преодолевая просторы малышового участка, раскачивался на больших полукруглых дугах, вдохновляя воспитанников детского сада на подвиги в честь Родины.
На нашем старшем участке больше всего меня привлекали другие качели. На высокой железной раме, снабжённой для устойчивости подпорками, на длинных жёстких прутьях висели две качели с деревянными сидениями. Вся конструкция радовала глаз жёлто-голубой покраской. А продолжительный и монотонный скрип говорил о том, что качели заняты. А заняты они были всегда. Но когда наконец-то я садилась на заветное жёлтое сиденье и, оттолкнувшись несколько раз ногами от земли, начинала уверенно раскачиваться взад и вперёд, остановить меня было уже невозможно. На качелях я забывала про всё. Я летала и ликовала! Тополя, стоящие вдоль забора, веранда, домик и песочница, то отдалялись от меня, то приближались вместе с ветерком, бьющим в лицо резким свежим порывом. И это длилось бесконечно. Но прогулка заканчивалась, и мой полёт прекращался.
После возвращения с прогулки весь садик готовился к обеду.  Из кухни доносились аппетитные запахи, нянечки приносили с раздачи кастрюли, на боках которых синей масляной краской были выведены римскими цифрами номера блюд  и название группы. Пока нянечка разливала суп по тарелкам и расставляла хлеб на столы, мы дружно бежали мыть руки.  Мне нравился детсадовский туалет с умывальной комнатой. По сравнению с неудобствами барака, бытовые удобства садика, были гораздо лучше. Первое - умывальники и краны с горячей и холодной водой. А у нас дома маленький алюминиевый умывальник висел в углу на стенке, и в нём часто заканчивалась вода. Во- вторых – унитазы. Это современное чудо сантехники превращало посещение туалета в маленькое познавательное развлечение. И, наконец,  совершенство санитарии и гигиены  - узенькие шкафчики – ячейки для  полотенец. У каждого своя ячейка, и под индивидуальной картинкой. У меня были ножницы. Даже при знании загадки «Два конца, два кольца, посредине гвоздик», разгадка в виде остроконечного металлического предмета, скорее не нравилась, чем радовала.  Мне хотелось ягодку или цыплёнка. А может мне доставались такие картинки из-за моего характера.
Меня часто называли тихоней и считали неразговорчивой букой. Подобные реплики взрослых, приводили меня  в какое-то непонятное отчаянное состояние. Я не хотела быть тихоней!
-Я не тихоня, я просто стесняюсь, - думала я про себя.
Что бы доказать, что я  не тихоня, я играла с мальчишками из нашей группы. Они принимали меня в свои игры, уважали за выносливость. Я не хныкала и не ябедничала, как другие девочки. Например, мальчишки придумали испытание, которое, по их мнению, являлось неоспоримым доказательством храбрости. Спрятавшись подальше от воспитателя, они кусали друг у друга руки выше запястья и проверяли, кто дольше выдержит боль. Однажды, увидев подобное испытание, я смело подставила свою ручонку, решительно закатав повыше рукав фланелевого платьица. Я плохо запомнила имена всех мальчишек, они постепенно стёрлись из памяти. Остались только образы. Но мальчишку, вцепившегося в мою руку зубами, я запомнила. Белобрысый Юрка сдавливал зубы всё сильнее и сильнее. Остальные экзекуторы, сомкнувшись вокруг нас тесным кольцом, смотрели, как я терплю боль. После испытания, которое я вынесла достойно, присутствующие мальчишки с уважением спрашивали у меня, не было ли мне больно. На что я им спокойно отвечала, - Нет! Эти мальчишки рассказали другим мальчишкам о моём героизме. И для подтверждения сказанного, испытания проводились ещё раз, и ещё. До тех пор, пока мама не обнаружила на моей руке глубокие следы укусов. Она здорово отругала меня и мальчишек, и запретила нам кусать друг друга.
Обед в садике, как полагается, был из трёх блюд. На первое суп, потом мясное или рыбное второе с гарниром, а на третье компот, кисель или какао. Аппетит у детей был разный. Кого - то нужно было уговаривать, что бы поел. Кто – то только ложкой успевал работать. А кто – то сам ел, а другим мешал.
Однажды на первое был мясной суп с вермишелью. В тарелках в прозрачном бульоне спокойно лежала варёная бледная вермишель, кусочки картошки, морковки и мяса. Я любила суп с вермишелью. Но зачем-то, перед тем, как начать есть, тихо сообщила сидящим за столом одногрупникам, что в тарелках плавают червяки, и что такой суп есть вредно. И для подтверждения, вытащив одну вермишелину, брезгливо потрясла ею над тарелкой. К моему удивлению, некоторые ребята насторожились и стали разглядывать содержимое своих тарелок, передвигая ложками подозрительную вермишель. Сначала нянечка, а потом воспитательница (а в это день была смена моей мамы), заметили, вдруг неожиданно появившейся, приступ отсутствия аппетита.
- Почему вы не кушаете суп, - спросила мама у детей.
- А Наташа сказала, что в супе плавают червяки, - ответила одна девочка и все посмотрели на меня. Я как можно ниже наклонилась над своей тарелкой, в которой супа почти не было.
Несмотря на родственные связи, я была отчитана при всех за свой поступок. Моя версия о вредном супе была опровергнута, и все застучали ложками, аппетитно приговаривая, - Какие вкусные червячки! Но уже в другой раз моя фантазия превращала крупинки манной каши в микробов, что влекло к новым неприятностям за обедом.
Тому, кто съедал весь суп, нянечка тут же давала второе. Мясные тефтели, густо политые подливом, ни у кого не вызывали подозрения и антипатии. Обед подходил к концу. Выпив компот, и съев все варёные сухофрукты, найденные в своих чашках, мы обречённо и устало шли раздеваться. Самым нелюбимым временем в режиме детского сада был тихий час. Нянечка заранее доставала из кладовки наши раскладушки, которые тоже хранились, как и постельные принадлежности, в отдельных ячейках. Правда раскладушек в одну ячейку входило несколько, но на каждой была приклеена картинка. На моей раскладушке была приклеена картинка с арбузом. Но даже это меня не радовало, я не любила спать днём.
Раскладушки стояли в два ряда вдоль стен. И эта белопостельно – подушечная  обстановка никак не смотрелась при ярком полуденном солнечном свете, упорно пробивающемся сквозь задёрнутые шторы на окнах. Все дети, справившиеся со своим обедом, занимали горизонтальную позицию, блаженно развалившись на прохладных простынях. Одежда  висела на стульчиках, отдыхая от своих непосед. Но были такие дети, которые нарочно или вправду не могли справиться даже со своим супом. Этих детей оставляли за столом до тех пор, пока у них не появится аппетит. В нашей группе чаще всех сидела над остывшим супом хорошенькая девочка Оля Вербианова. Все три бантика, любовно завязанные на белокурой головке Олиной мамой, печально и одиноко белели весь тихий час над опустевшими столами. Олю заставляли кушать, потому что она была худенькой, но девочка грустно смотрела в суп и молчала.
Я, лёжа под одеялом, какое-то время смотрела на застывшую Олю, потом на солнечные пятна на шторах, а потом на потолок. Каждый раз, когда я во время тихого часа изучала потолок, меня занимал один вопрос. Где взяли строители столько много спичечных коробков, что бы аккуратно приклеить их под потолком?  По периметру всего потолка тянулся бордюр из одинаковых прямоугольничков, выбеленных, как и потолок, белой известью. На потолке из круглых гипсовых розеток свисали три люстры. Растительный орнамент розеток тоже тщательно изучался мной. Всё оформление потолка наводило на мысль о сложной и кропотливой работе строителей зданий. Я старалась представить весь процесс создания таких потолков, и мне уже не хотелось быть строителем, как раньше. Я мечтала стать геологом. Однажды по радио я слышала песню о геологах, слова которой надолго остались в памяти.
«Наш путь и далёк и долог,
И нельзя повернуть назад.
Держись геолог, крепись геолог.
Ты ветру и солнцу брат…»
Мне казалось, что только геологи настоящие герои, смелые и сильные. Мелодия этой песни вдохновляла и уводила в неизведанные дали земли. Я представляла перед собой то непроходимый лес, то высокие горы, или яркое солнце над степным горизонтом. Я видела людей с рюкзаками. Видела их лица, обветренные и загорелые…
- Почему не спишь, Наташа? - вдруг слышала я голос мамы, медленно проходившей между раскладушек, на которых мирно спали ребятишки. Я тут же быстро закрывала глаза и притворялась спящей. Ещё помечтав о геологах, я вновь открывала глаза и принималась изучать побеленные коробочки бордюра. Жалко, я ещё не умела считать.
Тихий час наконец-то заканчивался, и я радостно тащила свою раскладушку в кладовку. Детский сад снова оживал. Смех, беготня раздавались из всех групп. Нянечки уже несли из кухни полдник, снова накрывали столы. Больше всего на полдник мы любили оладушки с клубничным конфитюром. Кормили в садике хорошо. Но гречневую кашу с молоком я терпеть не могла. Густая слипшаяся каша горой возвышалась над белым тёплым молоком. Я ложкой рушила гору и топила её в молочном море, но есть всё равно не хотелось. Хорошо, что гречку давали редко.
После полдника мы снова выходили на прогулку. Солнце уже не так припекало. От тополей и акаций, высаженных вдоль забора, пахло свежей зеленью и летом. Бархатцы на клумбах приветливо и охотно впитывали в себя нежное тепло заходящего солнца. Мы бегали по участку. Жильцы дома смотрели на участок с балконов, радуясь наступившей после жаркого дня прохладе. А над всем этим синело высокое июльское небо, доброе и спокойное.
Постепенно детей разбирали родители. На участке становилось всё тише. Мама приводила Таню с младшего участка, и мы вместе ждали, пока заберут домой всех ребят. Потом мы втроём выходили в калитку, и мама замыкала участок на замок.
До завтра, детский сад!