Я пиарю Алиби или ода Талантам

"- Васенька!  - негромко окликнул ангел того,  который сидел в передней.
Тот  вяло  поднялся и словно развинченный поплелся в кабинет. Дымчатые  стекла
совершенно поглотили его глаза.
     - Ну? - спросил он лаконически и сонно.
     - Калоши.
     Дымные  глаза скользнули по калошам, и  при  этом Персикову почудилось,
что  из-под  стекол вбок, на  одно  мгновенье, сверкнули  вовсе не сонные, а
наоборот, изумительно колючие глаза. Но они моментально угасли.
     - Ну, Васенька?
     Тот, кого называли Васенькой, ответил вялым голосом:
     - Ну что тут, ну. Пеленжковского калоши."
                (М.Булгаков)

" Эти тексты нельзя любить. Иногда- они бесстыдно-откровенны, иногда - грязны. За ними - горы пропущенной автором через себя макулатуры - кинги, климовы, арцыбашевы и прочая гумилевщина...
 
Но за ними также и гоголи, гофманы, все толстые. А также то ли прочитанные, то ли печенкой угаданные замятины, ремизовы и...пусунлины. Столь часто декларируемая автором "азиатчина", (я не о столь часто упоминаемых скулах и разрезах глаз - они идут как раз от гумилевых), оборачивается пусунлиновским колдовством и...абсолютно неазиатским, глубоко-женским ужасом от утраченной в доли секунды любви... медянки к волку. А счастье было так возможно, но... очередь в магазине? автобус припоздал?...надо было ребенка на горшок? Но - нет, все! Остается только ему - выть (и в этом спасение), а ей - уползать, и - нету даже этого малого, повыть...

А потом вдруг вас бросает в марево июньского дня, и вы понимаете, что со времен Юрия Казакова, наверняка неизвестного автору (ведь не Климов!), никто по-русски не написал про рыбалку лучше и тоньше. И ты вдруг понимаешь, что и это - про любовь, какие, к черту, волки! Более того, ты понимаешь, что уже все, поздно, ты любишь эти тексты с их неловкой и грубой придуманной эротикой, немотивированной обсценной лексикой идиотски выглядяшими поворотами сюжета типа инцеста, всем прочим, что так не вместно твоему спокойному вкусу, которым, чего скрывать, ты привык гордиться. И ты уже понимаешь с ужасом и страхом, что любовь эта уже никогда не уйдет из тебя, что все то короткое тебе
отпущенное, ты будешь шарить и шарить в поисках вымазанной дегтем деревенской любви, девушки-насекомого, судьба которой, по прихоти автора, складывается вроде бы не столь ужасно как у Грегора Замзы ( и, я тайно надеюсь, что автор не передумает...)

Читайте, читайте тексты Алиби...Но осторожно, раз вчитавшись, не полюбить их невозможно..."

                (Чердакчи)



Я умышленно дал такой пространный эпиграф, потому что прочитав эти его (Чердакчи) строки, понял, насколько я при...

Впрочем, по-порядку.

Едва коснувшись взглядом ли, ощупью или вдохнув этот губительно-пряный "запах" её текстов, я понял, что меня неудержимо засасывают "гримпельские трясины" авторских, странновато-филигранно отточенных, как грифеля карандашей студиозусов, вымыслы, в которых "кочки" незамысловатых житейских реалий, органично проступают сквозь "гиблую ряску" обречённой решимости и, стоячий в воздухе, комариный взвыв музыки её стиха (я не оговорился - её проза необычайно поэтична и насыщена музыкальными аллюзиями на Шнитке, Артемьева и Шостаковича), а "пузыри земли болотного газу", надрывно лопающиеся на топкой поверхности, рождают у читателя предвкушение страшной и сладостной мистической развязки!

Каждый раз, дочитывая её очередной жемчужный текст, я испытываю облегчение, словно меня чудесным и непостижимым образом из петли вытащили...

Её тексты ранят, подобно колючей проволоке: рвано, больно, до самого "мяса души"!
Они , как неконвенциональные пули с эксцентриситетом, впиваясь в тело, смертельно таранят на своём пути всё живое.

Её тексты - словно французские поцелуи: страстные, утончённые, бесстыдные и всегда непредсказуемы извивами-векторами ЯЗЫКА!

Алиби, словно хорошо замаскированный снайпер, точными, выверенными "выстрелами" , наповал поражает читательское воображение, оставляя его "истекать" в послепрочтенческих конвульсиях.

Итак, я крепко "подсел" на Алиби и как всякому наркоману, мне требовались уже всё более и более увеличенные дозы "снадобья" и пребывая в этой сладкой эйфории, я расточал ей неумелые, но искренние и восторженные охапки слов восхищения ((см. мои (Островского) рецензии на ПРОЗЕ.РУ - сотую, пятисотую и, кажется, тысячную или что-то плюс-минус 3-4 от тысячной), а впадая в "ломку", я дико комплексовал, завидовал ей, осознавая свою полнейшую никчемность, топорность и графоманскую убогость.

И вот, г-н Чердакчи, своим текстом, (пусть и невольно), но указал мне на мою чудовищную примитивность, тонко и блестяще переплюнув меня и в критических потугах, вбив "осиновый кол" окончательного приговора, в мою жалкую литературную плоть!

...но остался ещё я - читатель, ослеплённый всполохами её "текстов-молний" , покорно и смущённо застывший и пленённый "прекрасным и яростным миром" её обворожительных литературных феерий.