Афганистан

Афганистан

Москва. Площадь Дзержинского.

         Коренные москвичи не могут выговорить название площади, у них получается ДЕРЖИНСКОГО. Держи- вроде понятнее, чем заморское ДЗРЖ. Как называется площадь сейчас, не знаю. Говорят, что Лубянская. 

       Во времена моей молодости, когда приходилось бывать в Москве в командировках или в гостях у родственников, эта площадь была точкой отсчета моих хождений по Москве. На метро добираешься до Дзержинского, выходишь на свет божий и  тут тебе всё. Налево- Центральный универмаг,  направо- присутственные места. Я поднимаюсь по подземному переходу, иду мимо универмага, отбиваясь от докучливых цыганок, и попадаю  в каменный мешок. Улица выложена серым булыжником, по бокам -  каменнные дома такого же цвета, поперечные магистрали- тоже серые. Постукивая каблучками своих новых туфелек (Сейчас даже вспомнить страшно, как влезала в туфли на каблуках!!), бодро шагаю по левой стороне. Впереди- улица расширяется, видна металлическая решётка. Всю территорию двора за решеткой занимает здание архитектурного института, направо- подъезд Министерства Высшего и Среднего Специального образования. Уж зачем я туда ходила, сейчас сложновато припомнить. Но походы были связаны с оформлением загранкомандировок (двух), с изданием научных сборников и какими-то ещё нужными  встречами с чиновниками. Внутри Министерства- пустота и много- много дверей и закоулков.

        Однажды мой отец (ныне покойный) специально приехал в Москву, чтобы узнать у чиновников, почему его дочь (это я) после окончания ВУЗа не получила работу. В те времена наказанием для большинства выпускников ВУЗОВ было распределение их по местам работы в соответствии с разнарядками Министерства. Надо было отработать два-три года по разнарядке, а потом ты мог устраивать свою судьбу сам. Мы, востоковеды, такого счастья не имели. Свободный диплом. Научили тебя азам науки и образования- а дальше- сам.  Выбирай на вкус!!! А на вкус-то выбирать было нечего. Все места заняты, а ежели и есть где свободное местечно, то пожалуйте московскую или ленинградскую прописочку.
 А прописочка была только у москвичей. А ты не москвич, ты приезжий. Но учился в столице. А нам без разницы.

        "Так как же так?", - возмущался отец.  "Учили, учили, деньги на учебу тратили немалые и выбросили ???".  "Что Вы хотите? Издержки социализма...". - отвечала дама в кресле. Вот и весь разговор. Однажды, по приезде из Афганистана, где я работала почти четыре года преподавателем,один солидный чиновник произнес:" А я могу устроить и прописку, и работу", - и, многозначительно посмотрев  на меня, добавил: " У Вас , наверное, есть деньги-то после загранкомандировки?". Я как-то вся сжалась, сказала спасибо и тихо-тихо ушла из кабинета. Не умела я давать взятки. И сейчас не научилась. Откат называется. кажется.

        Направо от Дзержинского я ходила в ЦК КПСС, такое длиннющее каменное здание, тоже тихое внутри, со множеством лакированных дверей. Я не была членом КПСС в то время, но пройти через строй партийного надзора все равно должна была. Чиновник в кресле беседовал со мною по-отечески, наставлял неразумную (я ведь ехала в капстрану). В другом кабинете меня долго расспрашивали о житье-бытье в стране Советов и провели тест на знание иностранного языка- вручили учебник для 3-его курса межфаков и покинули кабинет, дав мне возможность   подумать над переводом. Текст был легким до невозможности, я даже и утруждать себя не стала. Отложила книжку в сторону и сидела, поджидая инспектора. Его долго не было. Я нутром чуяла, что за мной с упоением следит камера- что я делаю в незнакомом кабинете, не любопытна ли я, не шарю ли по столам и ящикам инспектора (кто знает, может, Америка шпионку засылает в Афганистан в моем лице!!!). Я сидела не шелохнувшись и старалась не смотреть по сторонам. Когда вошел наконец-таки инспектор, я быстренько  перевела ему текст, и он подписал какую-то бумажку в моем личном деле. Из помещения ЦК КПСС я вышла умиротворенная и гордая, оттого  что родина мне доверяет.

Начало экзотического путешествия в страну афганцев

         Лето 1964 года. Ленинград. Мне 25 лет. Я аспирантка ЛГУ им. А. А. Жданова, уже третий год. Все подруги и друзья разъехались по домам, мои родители и брат с сестрой - в Сибири, семьи у меня нет. Любимых - нет. Но очень хочет породниться со мной Е. И. В., журналист, бывший подводник, начинающий писатель. Для того чтобы занять должность редактора одной влиятельной питерской газеты и получить комнату в коммуналке или отдельную квартиру, ему надо быть женатым. Свой выбор он останавливает на мне, худенькой девушке со скуластым лицом, скромно стоящей на танцах у стеночки и называемой среди друзей по общежитию cтранным именем Муркет. Небольшие встречи с журналистами в общежитии за рюмкой чая. Прослушивания московского певца-барда Б. Окуджавы, только что полюбившегося публике и особенно - студенчеству, лыжные прогулки в Зеленогорск, Кавголово и Белоостров- всё это сделало своё дело. А почему бы и нет? - решила я и переехала к Е. И. В. в его одинокую комнатку в квартире на двоих хозяев возле метро Автово и Кировский завод на улице Васи Алексеева. Помимо нас двоих в квартире жила старая женщина с дочерью Авророй и собакой Неркой. И вот о собаке Нерке хочу рассказать.

       В университет пришла бумага из Министерства высшего и среднего специального образования. Нужен преподаватель в Афганистан для работы с афганскими курсантами и офицерами и служащими Министерства печати и информации. Не знаю, кто предложил мою кандидатуру, только уже через несколько дней я собирала чемоданы и оформляла документы. Предстояла поездка в Москву для оформления и проверки всех документов, а затем - через Ташкент- в Афганистан. Мы собрались у Женьки ( Е. И. В.), купили вина, закуски, позвали друзей-журналистов и стали прощаться. Поезд на Москву отходил поздно вечером. Кажется, это была Красная стрела. Да, это была она или что-то более современное, потому что мы сидели в вагоне, как сейчас сидят в электричке, только сидения были мягкие. Говорили много, много давали напутствий, мне вручили фотоаппарат Зенит, который потом очень пригодился. Кстати, все мои снимки в Афганистане сделаны этим аппаратом. Напиваться не стали, потому как мне - в дорогу. Я расцеловалась с журналистами, соседями, взяла сумку, мужчины подняли чемодан, и тут случилось Нечто. Собака Нерка стала выть. Она выла и выла, она плакала. Она подняла голову кверху и выла с такой тоскою, что всем стало жутко. Слёзы градом покатились из глаз моих. Я вытирала их рукавом, а они всё лились и лились. А собака выла и металась растерянно по коридору, чувствуя, что кто-то из нас покидает её навсегда. Мы вышли в холодную ночь, пошли к метро, а сзади нас раздавался и преследовал нас тяжёлый утробный вой собаки.

        Поезд отходил во-время. Провожающие удалились, я осталась одна со своими мыслями, их было много - одни связывали меня с оставшимися друзьями, другие - рисовали картины будущей жизни за рубежом, жизни неизвестной и странной. Но как только я представляла себе Нерку и вспоминала её растерянные глаза и жуткий вой, мне становилось плохо. Я сидела на мягком сидении вагона и ревела всю дорогу. Люди не спрашивали меня ни о чём. Они только посматривали в мою сторону и поджимали губы. Но я заметила всё же, что на меня не отрываясь всю дорогу смотрел молодой человек в черном костюме и галстуке, он часто выходил в тамбур курить и оттуда тоже смотрел на меня, и рядом с ним появлялись ещё двое таких же молодых людей в черном, и они тоже смотрели на меня и молча переглядывались. Когда поезд подходил к Москве, молодой человек в чёрном подошел и вежливо предложил помочь поднести чемодан. Он никуда не убегал, как можно было бы предположить, спросил причину столь долгих слёз, и, услышав, что они – из-за собаки, посочувствовал мне и Нерке. Слово за слово- и он уже знал, что я уезжаю за рубеж, в Афганистан, что мне предстоит ещё дня два пробыть в Москве, что остановлюсь я у бабушки на Юго-Западе…Ещё через несколько минут мы оставили мои вещи в камере хранения и, держась за руки и весело подпрыгивая, бежали по мостовой, радуясь солнцу, хорошей погоде и внезапно вспыхнувшей симпатии друг к другу.

         Мой новый друг взял адрес моей бабушки и поклялся вечером прийти за мной, чтобы погулять по вечерней Москве. Мы тепло расстались, и я на крыльях влетела к бабуле и поведала ей о своей поездке и о приятном случайном знакомстве. Бабушка молча меня выслушала, а потом сказала: « Послушай, Галя! Ты ведь едешь за рубеж. У тебя документы, деньги, билет на самолет. Ты вообще сознаешь, что твоё знакомство с молодым восторженным юношей сейчас - лишнее? Давай-ка, ты никуда не пойдешь с ним». Да, она была права, моя покойная ныне бабушка Катя, мудрая и хлопотливая бабушка Катя. Откуда я знала, чего хотел юноша? Был ли он работник КГБ, сопровождавший меня из Питера до Москвы, был ли он аферистом, которому нужен был мой билет, виза и мои документы? Или это был тот счастливый случай, который называется судьбой? Я этого не узнала. Я позволила бабуле открыть дверь, когда юноша позвонил вечером, я позволила ей сказать, что меня нет дома и не будет допоздна. Может быть, меня бы и в живых не было, если бы не моя мудрая бабушка.

        А на следующий день я ходила в ЦК КПСС, беседовала с каким-то дядечкой, который устроил мне политический экзамен (всё-таки я уезжала в капстрану с чуждой идеологией), беседовала с инструктором, только что вернувшимся из Афганистана, который сомневался - пускать или не пускать меня в капстрану, и я запомнила его слова: «Вам понравятся эти фиолетовые горы, когда летишь на самолете, и за бортом внизу - горы , горы и горы». Да, действительно, под крылом самолета были горы, горы и горы. И ещё облака иногда.

       Казус случился при посадке в самолет в аэропорту Шереметьево. Провожали меня бабушка и её сын Николай, мой дядя. Я чувствовала, что они слегка гордились – племянница и внучка едет за рубеж!! Тогда ведь эти случаи были весьма редкими. Я сдала багаж и прошла в зал ожидания. Ждать пришлось недолго. Меня вызвали по радио в специальную комнату и спросили, развернув мой чемодан, откуда у меня фотопленки с какими-то арабскими текстами. Я разъяснила, что это микрофильмы рукописей афганского суфийского поэта Рахмана. И я хотела бы поработать над диссертацией в Кабуле. Микрофильмов было три или четыре, и , о ужас, один был со штампом американской библиотеки Принстона. Рейс самолета задержали, пришел какой-то дядечка в очках и долго изучал при мне мои микрофильмы, потом сказал офицерам- таможенникам, что всё в порядке и угрозы для безопасности страны нет. Мой чемодан упаковали, я прошла в самолет и долго махала рукою бабушке и дяде, которые, как выяснилось несколько лет спустя, страшно переживали из-за задержки самолета и боялись моего ареста. Хи-хи!!

       В Ташкенте в самолет сели афганские женщины- жёны дипломатов. На них на всех были лёгкие каракулевые шубки, их малолетние дети были очень красиво одеты. А у младенцев между ног были невиданные нами ранее пакеты, которые потом мы стали называть памперсы. Самолёт приземлился в аэропорту Кабула. Всю процедуру таможенного досмотра я не помню, но помню, что в зале ходил высокий русский мужчина и выкрикивал моё имя. Я подошла. Это был сотрудник посольства, встречавший меня на новой земле, мы сели в лимузин и покатили по широкому, залитому солнцем шоссе Джадейе Майванд. Я смотрела на экзотические растения по бокам дороги, на экзотических женщин в чадрах и без, на осликов и верблюдов, мерно шагающих вдоль дороги, на высокие строения Королевского дворца, на огромный фонтан в центре площади Пуштунистан и полицейских в коричневых галифе и белых перчатках, на чумазых ребятишек, бегущих рядом с машиной и что-то кричащих нам вслед. Остановились у гостиницы Кабул в центре города. Здесь мне предстояло пожить некоторое время, пока господа из консульства не найдут мне место для проживания.


Первое знакомство с жителями Кабула

          Окна гостиничного номера, в котором посели меня после прибытия в столицу Афганистана, выходили на все стороны, кроме той, что за спиной. Впереди начинался  Пуштунистан Ват, или проспект Пуштунистана. Справа  виднелась перспектива Джадейе Майванд, улицы, названной в честь победы афганцев при Майванде. Слева -   начиналась улица Шахр-и нау, ведущая в квартал под таким же названием, что означало   Новый город. В Кабуле, как и в любом другом восточном городе, конечно же, должен был быть и Старый город. Экскурсию по нему я запланировала на ближайшее время. Начала всех трех магистралей сходились в одном пучке, и это была площадь Пуштунистана, посреди которой красовался фонтан и полицейский возле него в сиреневых галифе и белых перчатках.

          В просторном номере гостиницы, который на время стал моим жилищем, стояла большая двуспальная деревянная кровать, устланная белыми простынями и каким-то древним паласом.  Я не сообразила, что кто-то мог уже наслаждаться до меня белизною простыней, и улеглась отдыхать после длинного путешествия. Мне пришлось позже пожалеть о своей опрометчивости, но дело прошлое. Забудем. Полуденный зной сморил меня очень быстро, и я очнулась только тогда, когда в дверь постучали. Старый афганец в тонких шароварах и национальной безрукавке  предложил мне полдник- бутылку холодной воды, сыр и какую-то европейскую булку. В дальнейшем я уже сама спускалась в бар в холле гостиницы и покупала чудесный ананасовый сок в банках. Бармен с усмешкой смотрел на меня, но аккуратно открывал банку и говорил «Бефармойид»- «Пожалуйста». Я чувствовала себя важной персоной, попавшей из бедной и нищей России в страну ананасного сока  и любезных служителей гостиницы. Позже я узнала, что каждая выпитая мною баночка ананасного сока могла бы быть красивой шерстяной кофточкой. Увы, я была одна, и никто не мог мне подсказать, чем отличается рубль от афгани, какова стоимость кофточки  и как эту стоимость соотнести с ценою прохладительного напитка. Всё позади. Пусть будет так, как оно было.   

     Мои русские друзья и коллеги напрочь позабыли обо мне. Меня могли украсть, меня могли изнасиловать, меня могли продать в рабство (!!!). Увы,  никто не вспоминал обо мне примерно дней пять-шесть. У меня были несколько купюр афганских денег (на первый случай), и я не знала, как отвечать на вопросы  афганского чиновника, кто будет оплачивать мой номер, долго ли я буду жить здесь,  и есть ли у меня вообще деньги. Позже выяснилось, что я должна была оплатить стоимость проживания в гостинице сама, за свой счёт, кроме того, я должна была за эти 5-6 дней найти себе комнату или дом  и снять его в аренду, а поскольку мне никто ничего толком не объяснил, я продолжала жить легкомысленной жизнью провинциальной гурии, попавшей в райские кущи (или пущи??).

        Соседей по номеру не было. Появился однажды толстый пожилой немец. Он сел рядом со мной в вестибюле гостиницы и стал говорить по-английски. И вот тут случился лингвистический парадокс. Казус. Я его прекрасно понимала, поскольку все-таки английский изучала. Я поняла, что он из ФРГ, предприниматель и остановился здесь по делам. Отвечать по-английски я не могла, потому что моё языковое сознание было настроено на Афганистан, на языки пушту и дари.   И вот какой диалог у нас получился:
      -Are you from Russia? What do you do here?
     - Бале. Ман аз Русийя амадам. Ва муаллимейе лисане руси хастам.
Немец изумленно смотрит на служивого афганца, и тот (неграмотный, забитый афганский крестьянин, спустившийся с гор!!!) переводит   с дари на английский:
      -Yes, sir, this girl is from Russia and she is a Teacher of Russian language.
      - Really? It’s interesting. How long will you stay here?
  - Такрибан ду сал, сейб, – отвечаю я, усиленно пытаясь вспомнить соответствующие английские слова, которые я знаю, знаю, черт возьми, но персидские слова и фразы опережают мои воспоминания и лезут вперёд. И вновь афганец переводит мою фразу немцу, говорящему на английском. Вот таков был мой первый диалог с иностранцем в Кабуле. Помню, как-то раз на улице меня спросила американка (кажется, это была американка) – Where is the American hostel here? Я показала рукой на маячившее вдалеке здание американского общежития или гостиницы, но вслух сказала -  Ан тараф аст (Вон там).
        Меня часто принимали за американку. Я была худая, стройная и симпатичная. Гуляла одна. Это было рискованно. Однажды я, увлеченная фотографированием экзотических сцен на улочках и в переулках, забрела  в какой-то тесный закуток между стенами домов, из окон  которых стекали прямо на улицу  потоки мутной жижи, а между стен были развешаны огромные, только что вынутые из чанов с краской куски материи.  Меня привлекли огромные кучи арбузных корок, красивые до изумления —зелёные блестящие полосы с красной сочной мякотью и черными блестящими глазами-семечками. Корок было так много, что куча походила на пирамиду Хромого Тимура, сложенную из черепов убитых воинов. И только я нацелила объектив своего Зенита на цель, как аппарат дрогнул, чья-то рука отвела его в сторону, и чей-то голос произнес по-английски:
- Stop here. Are you from the USA?
 -No! I’m from Russia.
- Russia? We are friends with Russia. Why are you taking these  pictures? И дальше разговор пошел по- русски. Видимо, я наткнулась на   афганца, побывавшего в России.
--Ведь мы в России не снимали на фото ваши помойки и злачные места. Мы уважаем вашу страну и ваш народ. Зачем же Вы снимаете наши помойки? Это могут делать американцы. Но Вы-то?
         Мне стало стыдно за свой эстетический порыв, и я с сожалением выполнила просьбу афганского патриота - я засветила всю пленку, на которой у меня уже было достаточно много интересных кадров с афганской экзотикой.

         В один из жарких дней я вышла на улицу, чтобы посетить Старый город. Я не знала ещё, что рискую быть побитой камнями за свои голые руки, ноги  и голову без платка. За мной бежали чумазые ребятишки  и кричали «Соча! Соча!»  К местному диалекту  я ещё не привыкла, потому эти выкрики казались мне ужасными оскорблениями вроде как «Простигосподи!!». Но я выдержала  кричание молодежи и вошла в квартал с низкими  глинобитными зданиями, с какими-то верандами на склонах холмов, с осликами, стоящими возле домов на привязи. И тут в меня действительно полетели камни. Получив болезненный удар по ноге, я решила ретироваться и ушла от греха подальше. И правильно сделала. Никто из советских женщин, как оказалось, не решился  до меня пройтись    по старому городу в одиночку. Я спросила вечером у старого бабЫ в гостинице, что означает выкрик СОЧА!. «А ничего особенного. Это они спрашивали у Вас, сколько времени,  – СОАТ ЧАНД  аст ??».

        Прошло пять дней. Я стою в саду советского консульства и с тихой радостью  рассматриваю мелкие деревья, сплошь покрытые красными плодами. Это поспела черешня. Я срываю несколько ягодок и кладу в рот. Вкусно. Работник консульства разъясняет мне, что отныне я буду получать обыкновенную советскую зарплату   преподавателя такого-то разряда, но в виде афгани. За жилье и мебель, ежели такая мне потребуется,  должны платить афганцы. Столько – то процентов моей зарплаты будет отчисляться на мою сберкнижку в Москве, а по приезде на родину мне надо будет не забыть  заплатить все взносы во все организации. После беседы с консулом, который не рекомендовал мне писать откровенные письма родным и близким, я пошла к своему афганскому начальству, с которым мне предстояло работать три года с небольшим.  Во дворе этого начальства росло огромное дерево - ШАТУТ. Это огромная раскидистая шелковица, но не обычная, какие растут у нас в Краснодарском крае или в Крыму, а королевская. У неё были большие фиолетовые плоды, похожие на  крупную    ежевику. Под деревом – пятна от падающих плодов. Тоже фиолетовые и большие. Посыльный в офисе набрал целую чашку этих плодов. Смочил их водою (помыл немного) и поставил передо мной.  Я отметила про себя, что в консульстве никто не предлагал мне отведать сладкой черешни.

         И вот старый баба несет на своих тщедушных плечах пыльный ковер в мою комнату, которую я заняла рядом с другими шестью или семью комнатами советских специалистов, поселившихся в старом доме  престарелого дипломата в районе Шахр- и Нау. Мне привезли кровать, стол для приготовления пищи, печку- буржуйку для зимних холодов. Дрова мне ещё предстояло покупать самой. Когда я попросила ещё и письменный стол, чиновники страшно удивились и предложили писать на прикроватной тумбочке.  Но стол все-таки я выбила позднее. А на чем бы я писала свои статьи и диссертацию? Привезли мне и платяной шкаф.   Всё было в ажуре. Вот только когда  пошли дожди, оказалось, что крыша и потолок текут, и мне пришлось первое время спать под зонтиком, обороняясь от мутной холодной жижи, капавшей  с потолка прямо на меня и на мою постель.  Мне пришлось залезть на крышу, замесить глину с соломой, заделать дыры и уплотнить тонкие слои крыши.  С этих пор ежемесячно в положенное время приходил баба, приносил мне деньги на уплату аренды, и я давала ему БАХШИШ, то есть вознаграждение за услуги. Деньги за аренду я собирала со всех хозяев и относила нашему хозяину. Он меня полюбил, потому что я могла читать Коран, говорить с ним на дари и пушту и слушать его рассказы о былой дипломатической жизни. Он показывал мне свои фотографии, где он сидит рядом с послами Ирана, Индии, США, он показывал мне свои одежды, развешанные у него в парадной комнате по стенам. Вот в этом костюме он был на приеме у такого-то, в другом - у такого-то и т. д. Старый дипломат продержался недолго. Однажды нам принесли  поминальный обед - очень вкусный плов, сладости, мороженое. Мы забрались на крышу дома своего и наблюдали, как в соседнем дворе слепые  хафизы пели свои стихи - молитвы над телом усопшего дипломата. Само тело лежало на большой деревянной тахте во дворе хозяйского дома, укрытое чёрным покрывалом, расшитым белыми арабскими буквами.

Письмо пацану

 
Вверх по лестнице,
Вниз по лестнице,
И опять мы отводим свой взгляд...
Вверх по лестнице,
вниз по лестнице..
Кто-то к небу,
А кто-то - назад.

Из репертуара Тамары Гвердцители.
 Песня исполнена на концерте чекистов
 20 декабря 2009 года.
 

           Я смотрела кинофильм «Живой» и вспоминала Вас, Ваш псевдоним LIVE, на который обратила внимание давным-давно, всего два месяца назад, когда вошла в Мой мир. Годовщина. Меня всегда волнуют до слёз и боли песни, фильмы и сочинения про пацанов, которые гибли в Афгане, в Чечне. Наверное, это потому, что Афганистан мне близок не понаслышке, я считаю себя тоже участницей этой войны, потому что была там, потому что работала 15 лет с афганскими парнями там и у нас. Они тоже гибли и тоже ни за что, ни про что. И чеченцев знаю не понаслышке, дружила с некоторыми в Ставрополе и была вхожа в их диаспору. Знаю “чеченский вопрос” изнутри. Меня называли исламисткой, а за что? За то, что говорила на равных и с той, и с другой стороной, и не было во мне российского шовинизма и ненависти к врагу. Они не виноваты. Виноваты совсем другие.

        Вы, насколько мне известно, не были ни в Афганистане, ни в Чечне. Думаю, Ваша горячая точка была не лучше. Недаром такой псевдоним, недаром такая замкнутость и насторожённость. Возможно, я большая фантазёрка, но мне представляется тайна вокруг Вас, какой-то надрыв (не считая развода и разлуки с дочерью), а на одной из фотографий, где Вы удивительно напоминаете то ли молодого А. Блока, то ли И. Северянина или другого поэта начала 20 века, мне представляется молодой человек, только что поднявшийся на ноги после долгой болезни.

         В моей монографии, только что вышедшей из печати, есть страницы об отношении чеченской интеллигенции, проживающей в Москве, к войне на Кавказе. Там такие слова, что если бы цензоры читали внимательно главу, они бы не пропустили их в печать. А до того я работала с архивом имама Шамиля, того, который возглавлял горцев в войне с Россией, а также с  записками польского офицера, служившего на стороне горцев. И вновь нелестные слова в адрес русских офицеров. И вновь цензура пропустила. Свобода слова.

        В фильме, о котором речь, поразителен эпизод---погибшие парни стоят на железнодорожных путях под мостом, а сверху, не видя их, потому что они приняли облик привидений, льётся  струя мочи футбольного болельщика. И погибшие парни начинают палить из автоматов по этому болельщику. … А ещё - смерть в канаве и никому не нужный контрактник, оставшийся на время живым и погибший под колёсами какого-то крутого живущего жлоба…

       Вот такие мои ассоциации сегодня. Жаль, что Вы не реагируете на мои послания. Может быть, это и хорошо. Не знаю. Но мне всегда хочется говорить с Вами, как будто Вы где-то рядом. Что-то мистическое в этой моей тяге к Вам.  Будьте.

Примечание.
На первый взгляд может показаться, что это - любовное письмо престарелой дамы молодому кавалеру. Но нет. Это письмо всем молодым парням, которые, по словам той же песни Тамары, ЕЩЁ НЕ УБИТЫ И ДАЖЕ НЕ РАНЕНЫ.. Это попытка диалога старшего поколения и поколения молодого, которое не хочет или не может  осмыслить действительность и убегает от неё в молчании, предаваясь соблазнам нового времени, опустошающего душу, оболванивающего  разум.  Шоубизнес, игры, наркотики, преступность, секс.  Полагаю, что в упоминаемом мною фильме очень силён эпизод  льющейся мочи футбольного фаната  на привидения, которые были солдатами Отчизны, и ответные очереди из автомата. НЕ дай БОГ ожить привидениям!       

    Мои пацаны

         С 1964 по 1967 год я работала преподавателем русского языка на курсах при Министерстве Печати и Информации Афганистана. Моими слушателями были курсанты и офицеры Военной Академии Афганистана и несколько штатских человек - сотрудники Министерства… Два политических врага - Карим Мисак и Рона Губар позднее, уже в бытность мою на Родине, стали активными  участниками политического процесса в Афганистане.  Карим Мисак, будущий министр финансов ДРА при правительстве Амина, был представителем национальности уйгуров, осевших в Афганистане и по сути позднее представлял национальные меньшинства в правительстве. Рона, дочь бывшего премьер-министра Афганистана при правительстве 1921 года, оппозиционерка и очень умная женщина, позднее получила высшее образование в Европе, затем уехала учиться в СССР, а ещё позднее - в ФРГ. Дружила со мною и, как мне показалось, пыталась влиять на мое политическое сознание.

         На каникулы курсанты  уезжали почти к самой границе Афганистана с Пакистаном. Парни почему-то всегда посмеивались над Мустафой. Возможно, потому что звук Ф произносился как П - Мустапа. Это было диалектное произношение. Замена Ф-П очень часто встречается и в других языках (Филипп- Пилипенко, фокус- покус, и др). Другого мальчика звали Гуль Ахмад. Именем Гуль часто называют девочек. А тут вот мальчик. Гуль Ахмад привез мне из Пакистана большого попугая. Я назвала его ТУТИГАК, что означает - попка, попугайЧИК. Он жил у меня долго и оставил страничку в воспоминаниях.

        С молодежью я занималась по утрам во дворе гостиницы Кабул, где было здание наших курсов, а с офицерами - после обеда, в самую жару. Мальчишки хорошо усваивали русский язык, интересовались культурой и обычаями русских, при случае всегда показывали книжки на русском языке или просто учебник. Гордились. Помню, когда приехал Л. И. Брежнев в Афганистан и все собрались его встречать на стадионе, многие афганцы пришли с русскими книжками в руках и, увидев праздничный кортеж с гостями, подняли книжки кверху и закричали ура!!!. Курсант Карим часто меня поддразнивал на уроках, подтрунивал. Немного ударялся в сексуальную тематику, но я была девушка невозмутимая и все обращала в шутку. Иногда пацаны отпрашивались на уроке в туалет, но я знала, что они выходят покурить или пожевать наркотик под названием план- это коричневого цвета пластинка, выжимка из какой-то травы типа конопли. Парни возвращались в аудиторию с покрасневшими глазами, хихикали, как дурачки и клали головы на плечи друг друга. Но до скандалов с начальством дело не доходило. А когда был рамазан, пост, многие курильщики и наркоманы страдали - нельзя было ни курить, ни пить, ни глотать слюну. Парни были злые, как черти, и мне было с ними трудно.

        Турхан Мубарез - высокий красивый юноша- пуштун. Из благородного семейства. Об этом говорит и его имя- ХАН. Их было несколько, парней из благородных семей. У пуштунов есть разные племена, а среди племён - разные по статусу. Пуштунистан, с которым граничит Афганистан на Востоке, официально - часть территории Пакистана, но она более известна как Полоса племен. Племена всё время ведут борьбу за самостоятельность и выделение в самостоятельное государство. В Афганистане есть площадь и проспект, посвященные этой территории, а проще - пуштунским племенам. Племена управляются старейшинами и они имеют (имели) значительный вес в правительстве.

       Файзулла - учитель афганской школы. Изучал русский язык, потому что учителям и чиновникам, владеющим русским языком, платили прибавку к жалованью. Охотно разговаривал со мною на разные темы. Особой темой была тема моего незамужнего состояния. Девушка в 25 лет и незамужняя - для афганцев старая дева . Безнадежная старая дева. " А почему Вы не замужем? Вы такая красивая! ", - часто вопрошал он. Ну что я могла сказать? Моя покойная бабуля в Москве тоже всё причитала: "Девка! Ты ведь теперь не скоооро замуж выйдешь..". Вот понакаркали мне судьбу..

      Женская одежда в Афганистане - особый предмет разговора. Европейские женщины должны были тоже соблюдать национальный этикет - никаких коротких рукавов. Чулки, перчатки, косынка или платок на голову. Плащик на туловище типа древнего пыльника. Но было очень жарко. Я бы задохнулась во всех этих доспехах. К тому же, все кофточки, что я покупала в лавках, были либо без рукавов, либо с коротким рукавом. Я часто ловила на себе тайные взгляды пацанов, блуждающие по моим складкам на кофточках. Не дай бог было поднять руку выше дозволенного, чтобы оголилась подмышка... Однажды в автобусе мои голые руки стала прикрывать полой чадры афганка, держащая у открытой груди ребенка. Грудь для кормления дитяти оголять прилюдно можно, а руки и ноги - нельзя. Она закрывала мои руки и ворчала - шарм аст, шарм аст - Стыд-то какой !!! Но парни прощали мне мой стыд. А чего это я ходила бы в 25 лет в черной одежде да с длинным рукавом !!!!!
Накануне моего отъезда на родину мы решили сфотографироваться на прощание. Мне пришлось поочередно становиться с каждым из курсантов, чтобы запечатлеть наши образы навечно. Потому у меня так много снимков возле цветка Мальва, который мы избрали для фона. Курсанты по инициативе начальства подарили мне памятный кулон - большой кусок афганского лазурита, искусно вправленного в золотую оправу. Золото - тоже местное, афганское. Лазурит - полудрагоценный камень синего цвета, именно из афганского лазурита сделаны знаменитые вазы и колонны Эрмитажа. Но драгоценный кулон хранился у меня недолго.  Когда я приехала на родину, в СССР, и пригласила друзей на вечеринку в честь возвращения, кулон исчез навсегда. Я знала, кто его взял, но встретила горячее сопротивление со стороны подозреваемой дамы. Наша дружба кончилась, потому что я не могла забыть блестящую золотую жилку, шедшую вдоль всего камня- лазурита и придававшую драгоценности особый шарм.

        Летом офицеры надевали белые одежды. На прощание мы поехали в только что отстроенный центр отдыха где-то за городом. Центр был оборудован по-европейски - голубые плавательные бассейны, вышки для прыжков в воду, павильоны для отдыха и развлечений. С нами был наш начальник Пуштун, директор курсов. Пламенные речи, благодарности, подарки и др. Однако мне пришлось задержаться после этого прощания ещё на полгода и даже больше.

        Из Пакистана пришла эпидемия холеры. В полицейское управление привозили десятками трупы умерших афганцев, повозки стояли во дворе, укрытые грубой тканью, и уныние распространилось по столице. Пить воду было страшно. Ходить на работу было страшно. Границы закрыли, и никто не мог ни выехать из страны, ни въехать в неё более полугода. Мне продлили срок командировки. Я уже давно была настроена на отъезд, потому что я соскучилась по России, по друзьям и знакомым, по матери, но главное - мой любимый мужчина, которого я приобрела в Афганистане, уехал к своей семье  в Ленинград.  Позже я, конечно, поняла, что страдать так не надо было. Однако полгода я жила как в огне. Я хотела домой, и я не могла уехать.

          Однажды я почувствовала себя очень плохо, и мне стали делать уколы левомицетина в огромном количестве. Я бредила днем и ночью, я хотела пить, но некому было ухаживать за мной особо, только соседи иногда приносили фрукты и плов, от которого меня выворачивало наизнанку. Когда я всё же поправилась и спросила у посольского врача, чем же я болела, он ответил - Ну а чем бы Вы хотели болеть в эпицентре холеры?? Но в медкарте мне записали - паратиф. Так я и не знаю, что же у меня было. Но рогожей меня не закрыли и не увезли на мусульманское кладбище, где мертвые спят под холмиками песка и щебня с камнем в ногах.

          Был среди офицеров - моих учеников некий Асадулла Аскарйар. Суффикс ЙАР в его имени указывал на принадлежность к пуштунам. Он служил в войсках жандармерии. Запомнился мне этот -ЙАР одним своим блестящим ответом у доски. Мы разрабатывали тему - Мой дом и моя семья. И я купила афганцев: я заставила их выходить к доске, рисовать план своей квартиры или дома и рассказывать, где, что и сколько. Что тут началось!! Они взахлёб говорили о количестве комнат и их назначении, о мебели и паласах, о количестве жен и детей и их размещении в апартаментах. Победил Асадулла. Его дом был самым богатым, самым большим и самым удобным.

          В другой раз мне взбрело в голову рассказать афганцам о праздновании дня 8 марта в России. Я рассказала, что мужчины в этот день дарят своим женам и учителям подарки, конфеты и цветы. И я опять их купила, правда, чуть не вылетела из ДРА сама. В день 8 марта (а разговор был накануне) каждый курсант просил разрешения встать, затем строевым шагом подходил к моему учительскому столу и клал мне на стол пакет с конфетами. А поскольку все конфеты покупались в курсантской обители, все пакеты были совершенно одинаковые и начинены совершенно одинаковой карамелью. Я была в ужасе - на столе высилась гора пакетов с конфетами. Когда я принесла всё это богатство домой и стала , по наивности, угощать соседей и рассказывать о процедуре вручения мне подарков, меня обвинили во взяточничестве и на следующий день я получила нагоняй от консула. Вот и весь праздник 8 марта!!!

Выстрелами в небо!
Храни Вас Бог! Без слез невозможно читать.
С уважением, Таисия Ирс   
Спасибо! Да, войну никто
так близко к сердцу и душе не принимает,
как тот, кто прикоснулся к ней! Галина .


           День защитников Отечества. Мужчины будут пить и похваляться своим мужеством, особенно это будут делать бывшие офицеры советской и российской армии и флота. Честь им и хвала, конечно. У женщин это получается хуже, да и природа оставляет их в покое, чтобы род людской не кончился. Однако…

          Вот некоторые фамилии из списка защитников Отечества, брошенных в Афганистан  в 1979-1989 годы защищать Отечество. От кого? От несчастных афганцев, спустившихся с гор? От американцев, которые спокойно спали у себя за океаном, а молодые парни по 18-20 лет оборонялись от них в горах и зелёнке полудикой азиатской страны?

          Их нет. От них не осталось жён и детей их. Они были молоды, и всё ещё было впереди.  Но они погибли, глупо отдали свои жизни за Отечество. Отечество почти забыло их имена и не ищет их могилы. Матери  до сих пор плачут, вспоминая своих оставшихся вечно молодыми сыновей. Они лежат где-то под Кундузом, Гератом, Кандагаром,  в долине Гильменда, в провинциях Бадахшан, Герат, их кости тлеют под жаркими лучами солнца у Джалалабада, на границе с Пакистаном, их  тела обглодали шакалы  и прах давно склевали вороны. Они не найдены, но остались в списках пропавших без вести их имена. Они были русскими, украинцами, белорусами, таджиками, узбеками, среди них были коми, чеченцы, осетины, киргизы, татары, марийцы…. Но более всего - русских, людей великой нации, оставшихся там, в горах, и потянувших за собой братьев меньших.

      Вечная им память! Автоматы вверх и выстрелами – в небо - за павших защитников Отечества нашего!
Знаете, я просто заплакала!
С признательностью к Вам,
Агата
Записки кошки с кисточками на ушах

Муркет и Пани

        Первый раз я увидела эту девочку утром в саду. Она была в светлом платье цветочками и внимательно смотрела на меня. А я сидела под кустом акации и щурила глаза от яркого желтого солнца. Я тогда ещё не знала, что девочку зовут Муркет, что она из нашего рода, и что у меня, оказывается, растут на ушах кисточки, как у рыси. Вообще-то девочка была достаточно взрослой и, как я слышала краем уха, приехала в Кабул учить взрослых дядей русскому языку. А пока я сидела под кустом, она собирала какие-то дощечки и забивала ими большие дырки в потолке. Я знала, что ночью по чердаку её жилища бегают табунами большие крысы, но помочь ничем не могла - крыс было много, а я обычно охочусь на крыс- одиночек, подкрадываюсь к ним, хватаю за горло и перегрызаю его. Крыс я не ем, они пахнут ужасно, я оставляю их в саду и ухожу в заросли акации и розовых кустов. Лепестки роз падают на землю и благоухают. Я люблю этот запах. А крысы- это другое. Они живут в стенах домов, они кишат на чердаках, и никто не может их победить, потому как их - тьма.
Я знала, я догадывалась, что девочка Муркет хочет приручить меня, чтобы я помогла ей прогнать мерзких тварей. Но, увы, я была дикая. Я никогда не жила с людьми, я боялась людей и потому никогда не подходила к ним и не входила в их жилища. Пусть они живут сами по себе, а я - сама по себе. Мне хватает розовых кустов, акации и огромного тутового дерева, на раскидистых ветках которого я люблю спать ночью. Но однажды я почуяла какой-то странный, притягивающий к себе запах. Под кустом белой акации лежал кусок сырой бараньей печёнки и благоухал. Скажу честно, я долго принюхивалась, потом, когда все ушли и в доме и в саду не осталось никого, кроме попугая в клетке, я не выдержала. Каюсь, я съела это чудо, блестящее и мягкое. На другое утро такой же кусок печёнки лежал немного ближе к крыльцу, по которому Муркет поднималась в своё жилище. Когда все ушли, я подошла поближе и съела, да, я съела этот кусок. Так продолжалось почти 10 дней. Наконец, когда хозяйка (так теперь я её буду называть) вернулась домой, я сидела на её крыльце и смотрела на неё во все глаза- Прогонит или нет? Она не прогнала. Она открыла дверь в жилище и сказала : « Заходи». Я зашла.

Другие обитатели

        У хозяйки я была не одна. В доме жил попугай Тутигак, привезённый из Пешавара и подаренный хозяйке учеником Алимом. Попугай был большой, ярко-зелёный, с большим красным клювом и красными лапами. На шее у него красовались три ожерелья- белое, голубое и красное. Сначала у него не было хвоста, но потом он вырос и стал мешать ему прыгать по жёрдочкам в клетке, поэтому хозяйка часто выпускала его погулять на широкий подоконник. Он важно ходил взад и вперёд, наклонял голову с выпученным глазом и брал в лапы очищенные грецкие орехи. Съедал половину (до самой лапы), а остальное щедро бросал вниз с подоконника и принимался за другую порцию. Мне это не нравилось. Орехи такие дорогие, а он разбрасывается. Однажды я не утерпела и пыталась схватить его за его длиннющий хвост. Но тут же получила крепкий удар красным клювом в темя, отчего у меня долго болела голова и прыгали искорки в глазах. С того времени я наблюдала за попугаем издали, иногда облизывалась и отворачивалась в сторону.

         Крыс мы почти вывели, тем более, что они разбежались сами после сильного землетрясения, когда обвалилась земляная крыша домика и провалился потолок в комнате. Хозяйка переехала в новое жилище. На этот раз это была просторная комната с двумя широкими окнами, на одном из которых установили мелкую сетку от насекомых и скорпионов. Но я любила гулять по ночам (я ведь была охотником), и будила хозяйку, когда возвращалась. Это ей не нравилось, и она сделала специально для меня дырку в сетке, очень узкую и острую, через которую я протискивалась, возвращаясь после ночных похождений. Кошачья шерсть оставалась на острых кусочках проволоки, и соседи говорили, что никакой скорпион никогда не полезет в такую дыру, потому что он боится кошачьей шерсти. Но увы! Однажды чуть не случилась беда. Я услышала эту историю позже. Хозяйка вернулась с работы, открыла дверь комнаты, и тут же вместе с нею в комнату шагнула маленькая девочка Алёнка - Кукушкин, как называла её хозяйка, потому что всегда вместо приветствия говорила девочке КУ-КУ. Хозяйка пошла закрыть шторку на окне и ужаснулась: на ткани сидел большой прозрачный скорпион, и он очень быстро переместился на пол и побежал к девочке. У моей хозяйки в то время ещё не было своих детей, но инстинкт матери был. Она схватила девочку под мышку и выбежала из комнаты. На крик прибежали соседи, среди которых, к счастью, оказался таджик-переводчик, для которого убить скорпиона было - раз плюнуть. Он схватил огромный афганско-русский словарь и прихлопнул им чудовище. А потом мы все выжигали место гибели скорпиона и его самого, потому что, как сказал наш спаситель, на место гибели собрата прибегают другие скорпионы и пожирают его останки. Вот так было дело. Я жалею, что меня в то время не было рядом.

         Но зато в другой раз я не сплоховала. Летом, когда в комнате было очень душно ночью, хозяйка располагалась спать в саду на широкой и высокой деревянной тахте. Я любила пристраиваться к ней в изголовье и слушать её дыхание во сне. И вот что случилось однажды. Я рассказываю это со слов соседей, потому что сама не умею сочинять прозу. Наступило утро, и раздался вопль соседки: «Галя, Галя, немедленно вставайте!». Я сидела на тропинке у кровати, мои лапы прочно зажали большую сколопендру, которая извивалась подо мною, пытаясь укусить в брюхо. Оказывается, как увидела это соседка, я почуяла насекомое, которое подбиралось к голове хозяйки, и смахнула его быстро на тропинку, а потом прыгнула следом и придавила. Сколопендра была многоногая (ног сто!), жирная, красного цвета и ужасно злющая. Мы переехали её колесом детской коляски, чтобы умертвить, но всё равно две половинки извивались и жили. Хозяйка налила мне в знак благодарности молока, но я его не люблю. Немного попила для приличия. На другой день я принесла хозяйке в подарок огромную крысу с перегрызанным горлом. Я вошла в комнату именно через то отверстие, о существовании которого узнал скорпион. К несчастью, хозяйка ела что-то из большой тарелки прямо возле окна, и мне пришлось положить трофей возле тарелки. Хозяйка почему-то сначала закричала, потом умолкла и стала смотреться в зеркало. Оказывается, от неожиданности и страха она прикусила себе язык (она же ела!), он тут же распух, стал синий, и хозяйка несколько дней не ходила на работу. Потом я уже не носила крыс через окно, а либо клала их на кровать хозяйке, либо – в кресло в саду, чем приводила в бешенство соседку Галину Ивановну. «Опять Ваша Пани была на охоте! Уберите Вашу крысу», - истошно кричала она, и Хозяйке приходилось выполнять довольно неприятную работу - выбрасывать животное и мыть кресло. Но я ведь ото всей души делала подарки!

        Однажды я познакомилась со странной МУШХУРМА. Это такое оранжевое большое существо- то ли крыса, то ли хомяк, то ли крот. Животное было слепое, оно пило воду, подставив рот под водопроводный кран на улице, и совсем не боялось ни меня, ни людей. Я понюхала это создание и отошла в сторону. Оно не представляло для меня никакого интереса. Соседские мальчишки потом сказали, что это оранжевая мышь, она живет на посевах и поедает урожай. Они убили эту мышь. Зачем? Она же жила в саду, и её мог кто-нибудь приручить. Вот такие зверюшки жили со мной по соседству.


Нигде и никогда

       Меня уже давно нет. Прошло ведь более 40 лет с тех пор, как я переступила порог дорогого мне жилища. Но хозяйка ещё жива, и она говорит моим языком, мыслит моими мыслями, в её памяти остались события такими, какими они представлялись мне, Пани Кисаревской, тогда, в холодные кабульские ночи. Одна зима была особенно холодной. В горах замерзали овцы с новорожденными ягнятами, в городе собаки прятались под остывшими уличными мангалами, а я- я была счастлива. Когда в доме кончались дрова и хозяйка укутывалась несколькими одеялами, я пробиралась к ней под одеяло и устраивалась возле живота. Она меня не прогоняла- так было теплее и ей, и мне. А когда потрескивала печка-буржуйка, я вытягивалась во весь рост на дровах возле печки- тутовых, дубовых, арчовых, чинаровых, и сладко-сладко спала. Весной, когда толстый слой снега на плоской крыше нашего дома начинал подтаивать, с потолка начинало капать какой-то мутной жидкостью. Хозяйка подставляля банки и тазы под капель и раскрывала зонтик над постелью, чтобы вода с потолка не мешала спать. Она была смешная, эта хозяйка … Сама месила глину и сама заделывала дыры на крыше, сама белила стены в комнате, и сама покупала дрова на рынке. Дрова продавались на вес - очень дорого. Но зато в доме было тепло.

       Не знаю, как это произошло, но я вдруг стала матерью. Конечно, как у всех уважающих себя кошек, особенно кошек с кисточками на ушах, у меня был кавалер. Он иногда появлялся где-то далеко в саду, чёрного цвета и без кисточек на ушах. У меня родились котята. Конечно, я родила их на постели хозяйки, их было много и хозяйка перенесла всех в старый чемодан, постелив там старые бумаги. Она была недовольна, потому что накануне я порвала все её диссертационные записи, пытаясь соорудить гнездо для будущих малышей. Мне не понравился чемодан и я перенесла котят, взяв каждого за шкирку, обратно на кровать. И тогда хозяйка сделала что-то нехорошее с моими детьми. Дети исчезли, остался один, с белым пузом и толстенькой мордочкой. Я ходила по дому, жалобно мяукала, звала своих детей, но напрасно. Их не было нигде. Я плакала, хозяйка, как мне казалось, плакала тоже, потому что отворачивалась и шмыгала носом.

       Оставшийся котёнок был непоседой. Он всё время дергал меня за хвост, мешая спать, хотел играть, даже пытался приставать к попугаю. Однажды я придумала - я легла на стул, распластавшись на нем, как гитара, а хвост опустила вниз, изредка двигая им из стороны в сторону. Котёнок был рад. Он играл моим хвостом, а я спала. Потом я стала обучать его охоте. Я приносила домой мышат, сначала голеньких, потом шерстяных, подросших. Я немного придавливала их, чтоб не убежали, и поддавала лапой, чтоб шевелились. Котёнок быстро научился их ловить, хотя поначалу боялся. Настало время учить дитя лазить по деревьям. Я выходила с котёнком на тропу в саду, шла по тропе, стараясь, чтобы котенок шел следом и не отставал, потом подходила к дереву, издавала сигнальный звук и забиралась на ствол. Повиснув на передних лапах и упираясь задними в ствол могучей акации, я оглядывалась, смотрела на своего отпрыска сверху вниз и призывала его следовать за мной. Когда он падал, я поднимала его носом и мы шли дальше, выше и выше. Так, шаг за шагом, мы проделывали путь от земли до веток, а потом я учила его переходить с дерева на дерево. Я же была рысью когда-то. Котенок учился, но на деревьях сидел мало, не любил, к тому же у него не было на ушах кисточек. В отца пошел, породу испортил.

         В другой раз, когда у меня опять должны были появиться дети, я придумала ночью спать на горле у хозяйки. Мне было тепло, и я чувствовала, как в унисон с биением сердец моих малышей бьётся какая-то жилка на шее хозяйки. Она просыпалась, убирала меня с шеи и засыпала вновь. Так повторялось неоднократно. Не знаю, почему я это делала. Может быть, когда-то моя мама-рысь так же прижималась брюхом к ветке дерева, когда спала с детишками под сердцем. И вдруг я исчезла. Не было ни меня, ни котят. Хозяйка долго звала меня, смотрела во всех уголках старого дома, но меня не было. И только через несколько дней, а, может быть, недель, меня обнаружили. Я забралась в старую, отжившую свой век печку-буржуйку, которую поставили в отхожее место и в которой еще сохранялись давно погасшие угли и древесная зола. Наверное, мне было холодно. Котята были мертвы. Они лежали рядом, высохшие и жалкие, а один оставался в моем животе. Я издыхала. Я смотрела на хозяйку виновато, а она плакала и причитала: « Что же ты наделала, несчастная?». Меня вытащили, убрали мертвых детей и положили в коробку. Хозяйка кормила меня, давала пить и гладила по голове.

       Я выжила и на другой год принесла новых котят, черных и серых. Черные были папины, серые - мои. « Кошка Ваша, куда хотите, туда и девайте котят!», - заявили соседи по дому. Никто не хотел брать к себе в дом котенка. Это было жестоко. Хозяйка решилась на отчаянный шаг. Она налила в ведро воды, приготовила крышку и хотела опустить туда всех моих детей, но они всплывали и отчаянно барахтались, сражаясь за жизнь. Я ходила кругами и мяукала. Но напасть на хозяйку не решалась. Я её любила. А она, о жестокосердная, брала каждое моё дитя, опускала его в воду и держала там до тех пор, пока не чувствовала, что котенок окоченел и перестал двигаться. Она страдала. Слезы катились по её щекам, но она продолжала методично и жестоко окунать моих детей в ведро и ждать их гибели. Потом, выбросив мой приплод в сточную яму, хозяйка бросилась на кровать и горько рыдала несколько часов подряд.

      Так мы и жили. У меня больше не было котят. Те, что погибли в ведре с водой, были последними. Иногда к нам наведывался черный кот, блестящий и ухоженный. Это был кот из соседнего дома, оставшийся там от прежних хозяев- чехов, у которых в доме был бассейн, в саду - не розовые кусты, а вишневые деревья. Но у нас тоже был ШАТУТ - огромное раскидистое дерево шелковицы с большими черными плодами, которые падали на землю и оставляли на ней фиолетовые пятна. Чёрный кот меня мало интересовал, и он , кажется, ушел к другой кошке, у которой не было кисточек на ушах и которая, наверное, родила ему не одну дюжину котят. А потом хозяйка уехала, и я долго мяукала в саду, разыскивая её, смотрела под кустами акации, в ветках шелковицы, в старом заброшенном дровяном сарае. Её не было нигде. Нигде и никогда.

Кукушкин

      Афганистан, Кабул, 1966 год. Моя хозяйка  уже два года в этой стране. Мы живём в старом афганском доме, приспособленном для приезжих иностранцев, не желающих тратить деньги на роскошные апартаменты, коих нет, и не проживающих в посольствах и при консульствах. В нашем доме- бараке примерно шесть комнат, напротив друг друга, а посредине- коридор. Длинный и тёмный. Два выхода, один- с высоким крыльцом выходит в сад и к водопроводу во дворе, другой- "парадный"- хозяйка через него входит в дом и через него же бегает в туалет, расположенный в старом сарае или домике для прислуги. Когда-то хозяин дома был богат. Потом состарился и помер. Моя госпожа собирала арендную плату со всех и относила в дом хозяина.

       Напротив нашей  комнаты была другая комната, где проживали два диктора телевидения и радио- хозяйка называла их Игорь и Марина. В Москве они работали на TV, она - в редакции здоровье, он- в афганской редакции. В Кабуле Игорь, знаток языка  пушту и, следовательно, наш коллега- востоковед, переводил с афганского на русский и обратно новости и ежедневно вещал их в прямой эфир. Марина не работала. Скоро появился у них ребенок. Леночка. Когда Леночка подросла немножко, она стала частенько ходить к нам  в гости. Дверь у нас  открыта, потому что летом душно.  Леночка войдет, стоит в дверях и улыбается. Мы  прозвали  её Кукушкин, потому что хозяйка  всегда приветствовала её словами КУ-КУ...

       Кукушкин  любила мою хозяйку. Я даже немного ревновала. Хозяйка  часто разговаривала с ней, гуляла в саду, держала на руках. В конце концов, девочка не могла заснуть без неё. Два раза в день Мать Марина провозглашала на весь дом : " Галя, уложите Кукушкина спать, пожалуйста...Ничего не могу сделать. Не спит и всё." Мы с хозяйкой  приходили, Кукушкин лежала в кроватке и улыбалась. Моя хозяйка  подтыкала одеяльце по бокам, чтоб не дуло, и клала правую ладонь на грудь Кукушкина. Два хлопка ладонью- и Кукушкин спала.

      Моя хозяйка и её друзья часто ходили в гости к своим землякам на другой конец Кабула, где специалисты из России и других стран проживали в особняках, не то, что мы. Кукушкина всегда брала на руки моя госпожа, а я не могла идти с ними. У меня и своих забот было по горло. 
     Леночкин папа Игорь был высокий стройный блондин. По вечерам иногда в свободное от вещания новостей время папа Игорь заходил к нам  в гости, и мы помогали ему переводить - новости из газет на пушту, научные статьи из сборников. Но я в тех новостях и переводах ничего не понимала. Гость и хозяйка сидели за столом, тесно прижавшись коленками, и однажды соседка донесла Маринке, что, дескать, сидят голуби, воркуют. Но Маринка- молодец. Она  не ревновала. Она спокойно относилась к этому  уединению. «Куда он денется ???, - наверное, думала она,-  от Кукушкина-то ??? Ну, пусть поразвлечётся немножечко». И вот однажды я заметила, что, вернувшись с радиостудии, наш сосед  не пошел домой. "Не хочу", - был ответ на  немой вопрос хозяйки. Я почувствовала, как она это спрашивала. И ещё я слышала, как  Маринка  кричала: "Галя!!! Игорь у Вас ???". С какой это стати??? Нет, конечно. Я видела, он сидел на крыльце после работы. Могу засвидетельствовать алиби.

     Треугольник был очень романтичный, и я как мать девяти котят, могу сказать, что  стороны его держались на Кукушкине. После отъезда на родину дяденька Игорь прислал нам  горячее письмо и бутылку шампанского с оказией. Но бутылка была пуста, хозяйка со смехом рассказывала, что всё её содержимое вылилось в самолете на белоснежные сорочки курьера.

     Дважды мы спасали Кукушкина. Первый раз - от скорпиона, второй раз- от землетрясения. Со скорпионом разобрались быстро. Прихлопнули его толстым словарём  и подожгли труп, чтобы не приползли другие скорпионы пожирать собрата.  А вот когда было шесть баллов или больше, Маринка- мама позабыла о своем ребенке и прыгнула с высокого крыльца, чтобы спасти свою жизнь. Моя хозяйка- умница   перво-наперво бросилась в их комнату, схватила Аленку из кроватки и прыгнула уже с ней. Маринке было очень неудобно потом.

    И вот настала пора прощания. Дикторы уезжали в Москву. Насовсем. Я лежала на стуле у печки-буржуйки и смотрела, как хозяйка помогала упаковывать вещи для таможни, ловко прятала нейлоновые платки, шерсть и шкурки каракуля, одела Аленку. В аэропорт я, конечно, не поехала, хотя мне очень хотелось послушать, как гудят самолёты. К тому же, я чувствовала, что у меня вот-вот появятся котята.  В таком состоянии лучше было оставаться дома.

     А потом случилось непоправимое и жестокое. Хозяйка вернулась мрачная, и мне показалось, что она долго плакала. Как раз к этому времени на моем половичке у печки лежали крохотные комочки, ещё мокрые и блестящие. Зашла соседка и сказала: «Кошка Ваша, убирайте своих котят, куда хотите. И чтобы духу их здесь не было!!». Хозяйка закрыла лицо руками, потом, о ужас, она взяла ведро с водою и стала опускать в него моих детей, по-одному. Она отворачивалась  от ведра, но держала моё дитя в воде, пока оно не захлебнётся, и слезы  капали и капали  на пол, а я ходила возле и кричала. Я кричала весь день, искала своих малышек повсюду, но не находила. Точно так же я кричала и искала хозяйку, когда она через некоторое время куда-то исчезла и больше не появлялась в этом доме.