Мужчине, о котором я мечтала, пока не повзрослела.
1.
Когда она решилась?... Наверное, в самом начале. Она ведь ещё не знала, что всё началось. Но она уже всё для себя решила. Сложила лежавшие на столе журналы со своими иллюстрациями в стопку, поставила на них чашку чая и посмотрела на себя в зеркало. Разве есть что-то в этом мире, что может сейчас её остановить? Пожалуй, только она сама.
Она допила чай, вынесла журналы в прихожею и накинула пальто. Журналов было не так много. Всего штук 10 или 12. Каждые по 100-200 страниц. Самое тяжёлое издание снизу — самое первое, которое заказало ей иллюстрирование обзорной статьи о событиях в Лондоне. Журнал «Сноб». Так никогда больше и не предложившей ей работы. Ещё там скопилось несколько номеров Men's Health, где-то за полгода. Несколько путеводителей, пара музыкальных изданий и главная её гордость и в то же время причина решения — Esquire.
Именно с публикации в этом журнале начался её кризис. Её мечта об иллюстрировании этого шедевра осуществилась, и она приблизилась к точке, к которой двигалась последний год. Она не знала, что делать дальше. Не знала, как рисовать, что рисовать. Её техника ей наскучила. Её стиль ей осточертел. Она решила покончить с этим.
Взяла стопку журналов, вышла из квартиры, прикрыв дверь, и спустилась на пол этажа. К мусоропроводу. Достала из кармана потрёпанных джинсов сигарету, сохранившуюся от её последнего мужчины, его зажигалку. Они лежали полгода в её сумке вместе с презервативом марки Contex. Прикурила. Закашлялась. Горький дым застрял в горле и напомнил о тех временах, когда она могла выкурить пару сигарет после пары бокалов вина.
Не выкурив и половины сигареты, она затушила её об обложку лежащего на верху стопки Esquire'а. Потом открыла мусоропровод и начала по одному отправлять туда журналы. Пролистывая каждый и выдирая свои иллюстрации — они отправлялись в мусорный ад по одиночке.
Зайдя в квартиру, она захлопнула дверь и понюхала волосы. Хоть она и сигареты не выкурила — те пахли дымом. Включив компьютер, она сверилась с записной книжкой и поставила виндоус на переустановку. Без сохранения данных. Посмотрела на коробки с вещами, расставленные повсюду. Пару-тройку из них можно было бы выбросить. Но она не собирается устраивать ревизию в своей жизни — по крайней мере не в этой её части. Она ведь только что переехала.
В углу стоял недавно купленный синтезатор — она ещё не решила, продолжить недавно начатые занятия по фортепиано, или всё же тоже выбросить эту затею с остальными творческими замыслами...
Она оставила на прошлой квартире свои работы, мольберт, краски, этюдник — годы опыта, поставившего её в тупик.
Теперь всё пойдёт иначе. Она решила изменить всему, во что верила раньше — бросить искусство, забыть историю импрессионизма, прекратить тщетные попытки нарисовать что-либо, что нравилось бы ей больше, чем иллюстрации европейских коллег. Она поговорила со своими друзьями, которым так много помогала, оформляла афиши, рисовала обложки. Объяснила им самым доходчивым путём, что к ней теперь обращаться бесполезно, потому что она порвала с рисунком, живописью и графикой.
Она решила найти себе работу, не связанную со всем, что она делала раньше. И она решила бросить университет. Вообще-то она давно мечтала это сделать, потому что он не давал ей ничего нового и только больше заводил в тупик не-знания, что же делать дальше.
Она не посещала занятия в новом семестре и собиралась на днях забрать документы.
И самое невероятное — она не знала, чем собирается заниматься. То есть прекратила делать всё, что делала раньше, но на мысли о новых стремлениях это её не вывело.
Хотя, у неё были некоторые задумки. Она отправила свои статьи в несколько журналов — думала попробовать себя в роли ведущего колонки или кинокритика. Для этого у неё даже был план — пересмотреть огромное множество классики, надеть очки и начать пить кофе. И ещё она решила всерьёз заняться личной жизнью. Но не так, как это обычно бывает — найти себе мужчину, дружка или типа того. Она решила выйти замуж и завести детей.
Найти хорошего отца, родить ребёнка и возложить на его хрупкие плечики груз своих не оправдавшихся надежд. Как это и делает большинство благоразумных родителей, не вписавших свои имена в историю.
Ещё она хотела переехать в другой город, но денег пока хватило только на смену спального района на центральный.
2.
А началось всё с того, что она иллюстрировала статью о путешествии какого-то довольно скучного человека по Сицилии. Она закончила последнюю иллюстрацию и отправила одну полосу и две по половине в редакцию. Получив сбивчивые объяснения того, что иллюстрации не совсем удовлетворяют потребностям заказчика, она согласилась их перерисовать. Открыла фотошоп, посмотрела на белый лист и поняла, что совершенно не знает, что рисовать. Тогда она закрыла программу и переместилась в иллюстратор. Но и это не помогло. Ни голова ни руки не знали, что делать. Оставалось одно — блокнот для зарисовок. Но после часа терзаний она не выжала из себя совершенно ничего интересного. С горем пополам она набросала кое-какие эскизы и отправила на утверждение. Редактор внесла пару замечаний и дала добро.
Но глядя на эти эскизы она совершенно точно понимала, что не может двигаться дальше — она нашла свой стиль, людям нравится то, что она в нём делает. А что дальше? Да, можно конечно работать над нюансами, над техникой, над анатомией и прочим — здесь никогда не бывает достаточно. Но искания как будто закончились.
Она махнула рукой и продолжила дальше.
А тем временем поступало всё больше заказов, в университете становилось всё больше занятий, она начала путать день с ночью, дни недели между собой, знакомых с друзьями, друзей с любовниками, вино с водой и так вышло, что поменяла покой на нервные срывы раз в неделю. Говорят, нужно попить успокоительных, может посидеть на прозаке. Но разве это поможет, когда чувствуешь, что неминуемо мчишься к кризису?
Кризису в творчестве, любви и жизни в целом.
Мысль о самоубийстве начала посещать её с той же частотой, что и мысль о чистке архива компьютера.
А вскоре прибавилось постоянное головокружение и слабость.
Тогда она поняла, что нужно поставить точку. И кардинально всё поменять. Начиная с причины — с изобразительного искусства. И первым, что она сделала, было удаление всех своих портфолио и переезд. Поменяла номер телефона, оставив новый только близким — которых она, слава Богу, ни с друзьями, ни с любовниками не путала.
Говорят, в таких случаях просто нужно взять отпуск, сменить обстановку на недельку — и всё пойдёт на лад.
Возможно они правы. Тогда можно посчитать это отчаянной мерой.
Но прежде, чем она успела вспомнить свой пароль на электронной почте после переустановки винды, ей уже пришло письмо из прошлого.
Когда так старательно рвёшь связи с тем, что является смыслом твоей жизни, она (жизнь), лихой пощёчиной пытается привести тебя в чувства. Получив это письмо, она поняла что так просто с делом своего существования не порвёшь.
Это было письмо от иллюстратора — коллеги по журналу men's health. Она и думать забыла, что ещё до нового года познакомилась с ним и предложила встречу. В прошлый раз что-то не сложилось, и они не встретились. Видимо мироздание решило выждать несколько месяцев, чтобы сегодня подложить такую свинью.
Не просто иллюстратор. Привлекательный молодой человек, в общении с которым она была заинтересована отнюдь не по причине общей страсти к линии.
Он писал, что прочёл её письмо, которое она отправила на прошлой неделе и поддерживает её идею о встрече. То есть кроме журналов и эскизов она выбросила и несколько дней, а то и недель памяти. Только сейчас она вспомнила, что действительно, перед тем как решила порвать с искусством, делала потуги восстановить свою жизнь. Так что отправила письма всем, кто был ей интересен.
И вуа-ля. Ответ пришёл как нельзя вовремя.
Теперь нужно было выбирать — между привлекательным, по сути, не знакомым мужчиной и решением выбросить рисование из жизни.
Она решила, что бросить эту идею она всегда успеет, а новый мужчина — это новый мужчина. Не случайно же он ответил ей, когда она решила в корне изменить свою жизнь.
И она написала, что свободна спонтанно, так что он может писать ей как будет удобно.
3.
На следующий день она шла к кинотеатру, пряча нос в шарф. На улице пуржило, а она по женской глупости не надела шапки. Её пригласил тот самый иллюстратор. Так что, при большом желании, можно было бы назвать это свиданием. Взвесив вероятность того, что мужчина, пригласивший её на фильм о гомосексуалисте, вполне сам мог оказаться таковым, она решила не гнать лошадей и вести себя просто дружелюбно и, конечно, демократично к меньшинствам.
Он зашёл почти следом за ней и сразу же извинился за опоздание. Хотя она не успела заметить, что сильно опоздала.
У него были тёмные кудрявые волосы, карие глаза, приятная небритость и довольная улыбка уверенного в себе мужчины. Он был высок и широк в плечах.
В тёплом свете старого кинотеатра он показался ей намного более дружелюбным, чем она могла рассчитывать. Но чем выше они поднимались по лестнице к гардеробу, тем больше росла её неуверенность в его ориентации. Слишком уж он был мил и утончён для обычного мужчины. Может это вина её бывших, которые были либо музыкантами, считавшими мелочь за проезд и носившими одни джинсы весь год, либо кинооператорами, курящими дымные ароматные самокрутки или трубки и пьющими коньяк из фляги. Ничего утончённого другими словами. Никакого лоска или изысканности.
А здесь были обуты не кеды, а начищенные туфли, и надета не толстовка, а свитер крупной вязки.
Подождав, пока новый спутник припудрит носик, или что там, привяжет коня, в уборной кинотеатра, она полистала биографию Тома Уэйтса и Чарльза Буковски. Когда они искали места в тёмном пространстве кинозала, он пару раз придержал её за локоть. А случайно задев её плечо во время просмотра, деликатно извинился.
Так на человеке, должном изменить её жизнь было поставлено клеймо «гомо». Ну, по крайней мере в отношении «гомосапиенс» приставка точно была уместна. На выходе из холодного зала, он сказал, что «не ожидал такого градуса гомосксуальности», что заставило её подумать, прежде, чем что-то ответить. Но в поддержку своей политики деликатности, она сказала, что это никак не повлияло на её восприятие фильма. Это было правдой — потому что это скорее повлияло на её восприятие этого молодого человека.
Проведя ещё несколько приятных часов в кофейне, отметив, что вместо «кафе» или «кофейня», он говорит «кафетерий», она набрала примерно равное количество доводов в поддержку «гомо» и «гетеро». Насладившись временем, проведённым в компании элегантно изъясняющегося мужчины, она поняла, что бывают всё таки достойные экземпляры. И по сути вечером осталась довольна.
Он пригласил её на танцы, но она вынуждена была отказаться, потому что не находила в себе сил на это мероприятие. После чего они хором и с улыбкой сказали: «ну... в другой раз?», давая надежду на следующее свидание. Дошли вместе до метро. Но спустилась она одна — ему нужно было купить жетон. Только уже ночью она подумала, что он, вероятно по каким-то ей неведомым причинам не ездит на метро. Поэтому так вежливо позволил ей себя не ждать.
Закутавшись в одеяло и закрыв глаза, она поняла, что это тот случай, когда можно рискнуть. Единственным сомнением, не дававшим ей позволить себя очаровать до безумия, была неуверенность в ориентации объекта знакомства.
4.
Но прошло две недели, за которые она успела устроиться на одну из наиболее бездарных работ — секретарём-референтом -, дальше обсуждения саундтрека просмотренного фильма дело не пошло. Так что на новом знакомстве был поставлен штамп «дохлый номер», и она с огромной радостью посвятила себя новой жизни.
Но эта жизнь оказалась не многим лучше того, что было раньше.
Первые несколько дней разнообразие новой работы её радовало. Но уже к концу недели это разнообразие оказалось не таким уж разнообразным.
Два шкафа с именными папками для сортировки писем и счетов. Один телефон для соединения входящих звонков с пятью отделами компании. Один монитор, подключенный к компьютеру прошлого десятилетия, слава богу, умеющего раскладывать пасьянс и показывать время. Одна стопка бумаги для копий. Два стола напротив друг друга. Один — её, второй свободный. Три стула. Одна вешалка для одежды, завешенная одеждой сотрудников, работающих в приёмной. Одна чашка для чая, принесённая из дома. Одна чайная ложка, позаимствованная у кассира. Одна карандашница с двумя тупыми карандашами и тремя исписанными ручками. Одиннадцать скрепок, лежащих возле неё. Десять пальцев, принадлежащих только ей на столе, соединённых суставами, мышцами и кожным покровом. И полное отсутствие мыслей.
От восьми до двенадцати звонков каждые десять минут. Три из них обязательно в бухгалтерию. Пять — внутренняя линия. Один раз она даже успела подслушать сплетню о интрижке кассира с новым стажером со склада.
Обычная жизнь накрыла её всеми своими прелестями, задушив несравненным очарованием.
В один получасовой перерыв — на обед — она шла в ближайший магазин. Первые три дня она экспериментировала с выбором продуктов, но потом последовала примеру женщин из приёмной и стала покупать салат и шоколадку к чаю. Эту шоколадку она делила пропорционально на каждый час. Каждый час можно было делать перекур. Поскольку она не курит, она использовала его для того, чтобы налить себе чашку чая.
Две недели по пять дней по восемь часов по шестьдесят минут по шестьдесят секунд. Выходные принадлежали только ей. Первую субботу она не вставала с кровати, выпила бутылку вина и по привычке пересчитывала предметы в комнате. В воскресенье тщетно проверяла почту.
На вторые выходные она сдалась и позвонила парню с которым спала до того, как решила поменять всё на корню. Он оказался занят и пришлось ограничиться мастурбацией.
Во второе воскресенье вечером нервы окончательно сдали. Она полезла в интернет искать подходящие методы самоубийства. Прочла статью о неудачных попытках покончить с собой и передумала. Но в ежедневнике отметила «раздобыть цианистый калий».
Она открыла сайт со своим портфолио и обновила доступ к заказам. Всё же рисовать в журналы намного приятней, чем спрашивать после каких действий сломалась ваша стиральная машина.
Закрыла нет-бук и легла спать.
На следующий день пошла к начальнику. Две недели были её испытательным сроком. Шеф сидел, занимаясь её работой — раскладывал пасьянс «косынка». Она сказала, что из 20 игр выигрывает 18 раз, а из 40 всего 34. Он смущённо сказал, что не ведёт счёт, но по нему было видно, что он знает, сколько игр он выигрывает из 100 а то и 1000. Он похвалил её работу и сказал, что может взять её в штат. Она покачала головой и сказала, что, пожалуй, вернётся к прошлой работе. В таком случае, сказал он, мы можем поужинать сегодня вечером.
Мягко отшутившись, она пошла в свой кабинет. Собрала в горсть скрепки и вытащила два сточенных карандаша. Бросила всё в сумку, ответила на последний звонок и сказала «прощай, проклятый остров!». Она отчего-то испытывала сентиментальную грусть от огрызков карандашей менее трёх сантиметров в длину.
Придя вечером домой — прежде угостив себя в ресторане и купив новый шарф — она обнаружила так долго желанный заказ, который, придя на месяц раньше, мог спасти её от попытки поменять жизнь. Писала дама из журнала «Сноб» и предлагала ей вновь проиллюстрировать обзорную по Лондону в будущем номере.
Она открыла бутылку шато бордо, нарезала сыр ломтиками, пересчитала их, и села за ресёч. Ведь все старые материалы были безвозвратно удалены в порыве начать новую жизнь.
5.
И на следующий день, которым был вторник, она решила написать своему новому знакомому. Просто проконсультироваться по поводу разных журналов и прочей профессиональной ерунды. Написала недлинное письмо и села учить ноты одной из песен Яна Тирсена. После страницы разгаданных символов зазвонил телефон — это был иллюстратор. Он говорил, что не дождался её ответа на его письмо и поэтому звонил. Это показалось ей очень милым. Он предложил встретиться вечером на полчасика и поговорить о интересующих её вопросах. Она согласилась.
И через пять часов шла по проспекту к месту встречи. Они подошли почти одновременно, как и прошлый раз. Но теперь первым оказался он.
На нём было длинное светло-серое пальто, подвязанное поясом, тёмно-серая шапка, брюки и туфли. Издалека она спутала его с девушкой. Но её зрение могли оправдать опускающиеся сумерки.
Он приветствовал её белозубой улыбкой и указал в сторону, где находилось место, которое решил ей показать.
На улице был гололёд и день был ветреный. А она снова не одела шапки. Хотя, говоря по секрету, она у неё имелась. Белая шапка с помпоном и длинными «ушами».
Место оказалось как раз тем, что можно назвать «кафетерий». Привет из прошлого с кофе, больше похожим на какао и пышками, больше похожими на пончики. Самым высоким ценником оказалось «13 рублей», что не могло не вызвать улыбки.
Послушав ещё несколько минут восторги своего спутника по поводу аутентичности заведения из прошлого века, она, пожалуй, отмахнула ещё пару «а может он...», сложившихся после первой встречи. Полчаса неминуемо истекали, а они всё говорили об иллюстрации и современном её приложении. Они допили «кофе» и доели «пышки». Он сказал что-то ещё по поводу подсветки окон и предложил уйти. Она застегнула пальто и пошла к выходу, на ходу считая плитки того и другого цвета.
Выйдя на тротуар она чуть не упала, вовремя схватившись за ручку деревянной двери и услышала, что иллюстратор предлагает прогуляться. Она прикинула, что при такой погоде — прогуляться — это максимум обойти канал и устремиться к метро. И согласилась. Они пересекли дорогу и, перебираясь через заледеневший сугроб, он подал ей руку, чтобы она не поскользнулась.
Они перешли через канал, обсудили работу сторожей, постояли у афиши, демонстрирующей выставку работ Поля Сезана. В тот момент она поняла две вещи: приятно говорить с человеком, знающим кто такой Сезан и первую возможность завернуть к метро они пропустили. Ветер крепчал, утки между тем грелись на льду канала под мостом, а иллюстратор интересовался, не знает ли она что делает рыба зимой. Она не знала. Но вопрос ей и правда показался любопытным. Мелькнула даже мысль по приходу домой задать его Википедии.
Потом они перешли проспект и он попросил показать, где находится художественно-промышленное училище. Это было в двух шагах. Она показала и рассказала, что весной здесь выставляют скульптуры студентов прямо на улице. И о том, что летом это место выглядит совсем иначе. Потому что сейчас хмурые клёны тянули свои тонкие руки к фонарям, в свете которых светились маленькие снежинки.
Она сказала, что любит фортепианную музыку и не может сказать, что обожает фотографию. Он сказал, что любит кино и, заранее извинившись, признался, что следит за модой. Это могло объяснить его светло-серое пальто. Это определённо объясняло пояс. И вообще многое объясняло. Хорошо ещё, что он не признался, что любит Элтона Джона.
Через сорок минут он начал спрашивать, почему же они уже трижды прошли мимо метро и не спустились. На что она сказала, что уже дважды об этом подумала, но побоялась спросить.
Вместо обговоренных 30 минут они прогуляли больше полутора часов. Оказавшись около его станции подземки, он сказал, что, пожалуй, пойдёт домой. Она попрощалась, а сама направилась на встречу с подругой в кафе, где каждый вторник играют джаз.
Весь вечер они пили вино и играли в шахматы. Занятия мало совместимы, но дополняя друг друга, практически превращаются в перфоманс.
6.
На следующий день ей позвонил друг-музыкант и предложил вписать её +1 в гостевую на премьеру новой зонг-оперы, о которой уже полгода ей рассказывал. Она подняла голову с подушки и поняла, что вряд ли разумно гулять без шапки при том ветре, что был вчера. Сказала другу, что заболела. Он предложил перенести на завтра. Она согласилась.
И тут же предложила иллюстратору составить ей компанию. Оказалось, что он тоже приболел и о своём решении сможет сказать только завтра. Это её устраивало, потому что было ещё как минимум трое человек, кто не отказался бы сходить на культовый спектакль бесплатно.
Посмотрев на часы она вспомнила, что договорилась с подругой идти показывать иностранцам город. Пришлось взять себя в руки, одеться потеплее и выйти в ветреный день.
К вечеру промочив ноги и устав хуже собаки, сгоняющей овец в стадо, она была уверена, что свалится без задних ног. Но проспав час, она проснулась и всю оставшуюся ночь мучилась бессонницей.
Утром написал иллюстратор и сказал, что с радостью присоединится к вечернему походу. Договорились встретиться в девятнадцать тридцать. Она поняла, что валяться в постели больше не может и встала, чтобы выпить чашечку чая и почитать Стивена Фрая.
Днём она перерыла все ящики в поисках красок — но ничего не нашла. Видимо, всё выбросила в порыве кризисного гнева. Пришлось идти в салон художника, покупать всё необходимое.
Так увлёкшись сочетанием графики с живописью на А-нулевом формате, она чуть не забыла про оперу. Собравшись на манер урагана, она позволила себе выпить чашку чая, и вылетела из дома.
Выйдя из вагона поезда в подземке, она увидела впереди знакомое светло-серое пальто и поспешила его нагнать. Когда она похлопала его по плечу, а он обернулся, на часах было ровно половина восьмого.
По какой-то, неведомой даже ей самой причине, они пошли до места пешком. Это был кинотеатр советских времён — центр современного искусства. Ходу было полчаса, может чуть меньше. Успели обсудить Френка Синатру и его удивительно подолгу задерживающиеся в сознании песни. Обладатель серого пальто снова пожаловался на холод. Что заставило её подумать, что впервые встречает человека, который мёрзнет больше, чем она. Ну, и ещё что, вероятно, пальтишко у него слегка не по сезону.
На концерте, на опере, спектакле или перфомансе — она затруднялась дать определение происходящему, она расплакалась на первом же монологе. А потом ударила по струнам её любимая питерская команда, и удержать её в том состоянии, что учителя английского в начальной школе называют «still and streight», было уже невозможно. Она всё думала: почему же места сидячие? Почему же все так спокойно сидят? Потому что сама она, поддавшись мелодиям и барабанным ритмам, летела через зал, уже не думая, как расценит это мужчина, кутающей нос в шарф.
Время от времени она закрывала глаза, чтобы раствориться в музыке и монологах. А когда открыла их последний раз — оказалось, что музыканты уже кланяются, а публика рукоплещет.
Разумеется, она не могла аплодировать молча и сидя. Ведь на сцене большая часть народу была ей хорошо знакома.
Когда участники зонг-оперы покинули сцену последний раз и она села на место, оказалось, что она пришла не одна. Спутник её выглядел весьма ошарашено, хотя и говорил, что ему понравилось. А это далеко не Френк Синатра.
Когда желающих покинуть зал стало меньше, они встали и двинулись к выходу. Тут, наверное, каждый третий каким-то боком (в фас, в профиль или со спины) был ей знаком. Если бы ей хотелось встретить знакомых — она бы их встретила. Но она не хотела. Она была поглощена впечатлениями от произошедшего.
И только когда они вышли на морозный воздух, она вдруг поняла, что светло-серое пальто вряд ли сочетается с курткой на манер The Dead Weather.
«...он читал GQ style, а она слушала The Black Sabbath — они были бы странной парой...»
На самом деле она просто была меломанкой. Конечно, «music whore» она себя назвать не могла, но слушала многое от Дейва Брубека до последнего проекта Джека Уайта. То есть вряд ли чем-то могла себя ограничить.
Расстались в метро, поговорив об иллюстрации. Он пошёл на какую-то встречу, а она домой — обнаруживать осложнение простуды.
А потом прошли выходные и наступил новый понедельник. А мужчина в сером пальто с небритостью похожей на бороду с усами так и не позвонил.
Она решила, что наверное с ней сыграла шутку её музыкальная разносторонность. Вот если бы они с ним сходили в тот клуб, где каждый вторник играют джаз... Вероятно впечатление было бы другим.
Тогда пришлось окунуться в краски, карандаши и облокотиться на клавиатуру синтезатора.
В детстве все знают, чем хотят заниматься когда вырастут. Но многие забывают. А она помнила. Когда ей не было ещё и трёх лет родители сажали её в кресло, надев наушники и поставив какую-нибудь совершенно чудесную музыку, а сами шли слушать другую. Видимо, менее чудесную. Тогда она на цыпочках, хотя наверное на тот момент просто ползком, прокрадывалась в коридор и начинала творить. Когда заканчивалась запись, обои были превращены в шедевр пост-модернистской графики.
Она всегда любила рисовать. И всегда знала, что это именно то, чего от неё хочет жизнь. Или вселенная, мироздание, Бог. Ну или кто там ещё. Так что избавиться от привычки всегда что-то калякать было не так-то просто.
Поэтому преодолев кризис, просто перейдя с графического планшета на ручки, краски и бумагу, она вернулась к своему призванию. Кроме всего прочего на это можно было жить и вполне неплохо.
А что касается небритого иллюстратора, то она подумала, что он, вероятно перепугался её излишней эмоциональности и решил вернуться к своему рафинированному образу жизни. Хоть ей и нравились мужчины с бородой (мужчин без неё она расценивала как андрогинов), она едва ли могла сказать, что сильно печалится, хоть он и начинал ей нравится. Она верила, что рано или поздно (в конце марта или в начале мая) всё-таки наступит весна, и придёт новая эйфория влюблённости.
Так что роман был отложен на неопределённый срок. И она взялась за иллюстрирование нового альбома своих друзей-музыкантов. За рисованием которого не заметила, как пришла неделя, на которую была запланирована поездка домой.
7.
Первый раз она столкнулась с феноменом мужского гомосексуализма когда ей было 18 лет. Она поступала в художественно-промышленную академию, мимо которой она будет гулять с иллюстратором спустя три года.
Это было на предварительном просмотре. В художественных вузах, по крайней мере в России, есть такая неудобная особенность — раскладывать свои работы перед комиссией ещё до начала вступительных экзаменов. Это позволяет им избавиться от ну уж вовсе наглых абитуриентов, либо только что научившихся держать карандаш в руках, либо и вовсе этого не умеющих. Так что холлы, коридоры и студии академии заполняются огромным потоком желающих, чтобы им позволили научиться «как надо».
В тот момент она ещё надеялась, что университет может научить её чему-то полезному, потому разложила свои работы и стояла, обкусывая кутикулы в нервном ожидании. Кроме того накануне она как раз приехала в город, и поэтому сейчас не могла не думать о том, что на вокзале, в камере хранения её ждут чемоданы и сумки, которые при удачном раскладе необходимо будет доставить в общежитие. Насколько она уже успела узнать, оно находилось на самой южной точке красной линии метро. Потому она сейчас судорожно соображала, где бы найти добровольного носильщика этого барахла.
В этот момент боковым зрением она заметила приятного молодого человека, разглядывающего чьи-то работы в некотором удалении. Она подождала, пока он не доберётся до неё и завязала непринуждённую беседу. Всё, что требовалось — это очаровать объект. На ней были короткие джинсовые шорты и майка, потому что на улице было очень жарко. Так что она посчитала, что труда это не составит.
Они сделали круг по холлу, обсудив поступательные способности абитуриентов в этом году. После чего она посчитала уместным спросить, с кем он пришёл. Она ожидала, что его ответ будет чем-то вроде «с подругой» или «девушкой». Но он сказал, что пришёл с другом. Она как бы невзначай рассказала о своей несчастной участи и о горе чемоданов, ждущих её появления на вокзале. После чего молодой человек учтиво предложил их с другом помощь, если тот (друг) будет не слишком занят. Она улыбнулась и сказала, что вернётся пока к своим работам — потому что комиссия уже находилась в непосредственной близости к ним.
Пока она выслушивала наставления заведующего кафедрой по поводу желательной манеры рисования на экзамене, заметила как к её новому знакомому подошёл лысоватый стильно одетый тип, нежно обнял за талию и влепил не хилый поцелуй. Видимо от неожиданности у неё приоткрылся рот, и создалось впечатление, будто она так безропотно внимает всем советам заведующего. Тот по-отцовски похлопал её по плечу, пожелал ей удачи и перешёл к следующему претенденту.
Через полчаса, после получения разрешения участвовать в конкурсе на поступление, она встретилась с милующейся парочкой в кафе. Её знакомый представил её своему другу и с сожалением сообщил, что им необходимо ехать по какому-то делу, из-за чего они никак не смогут помочь ей с её трагичной просьбой доставить вещи до общежития. Она полит корректно отшутилась и отправилась за квитанцией на оплату общежития, добраться до которого ей предстояло самостоятельно.
8.
Тем временем был вечер накануне отъезда и она напоследок перекинулась парой сообщений с иллюстратором. Оказалось, что его здоровье не вынесло замораживающих прогулок по вечернему городу, инициатором которых, к слову, был он сам. В результате чего он свалился с температурой и крайне неприятной простудой. Она пожелала ему выздороветь и с грустью поняла, что это очевидно не тот человек, от которого ещё стоит ждать инициативы.
Разве кому-то захочется завязывать отношения с девушкой, которая подвергла ваш тонкий слух такому грохочущему безумию под ничего не предвещающим названием «зонг-опера». Особенно если учесть, что в результате встреч с этой особой ваше безупречное, можно сказать железное, здоровье покрылось ржавчиной и выдало никак непредвиденную болезнь. Вы может быть даже подумаете, что если ли бы вы не замёрзли в том постсоветском кинотеатре на этой жуткой вакханалии, ваше лёгкое недомогание едва ли разразилось бы ужасным кашлем, температурой и совсем уж не эстетичным насморком.
Она представила себе иллюстратора, совершенно бессильного перед склонившейся над ним болезнью, лежащим на кровати возле компьютера с чашкой горячего чая с молоком и блюдцем с мёдом на подносе около подушки. Каждый раз, прикрывая нос изящным платком, подавляя внезапные приступы кашля и чиханья, он мысленно погружает себя в гипнотический транс и посредством методов дзен-буддизма пытается стереть воспоминания о потрясших его событиях. Если бы не его выдержка и ледяное спокойствие, он бы после каждого чиха выкрикивал проклятья в её адрес, смотря точно на восток — туда, где по его мнению она жила.
Такая картина вовсе расстроила её, и она решила занять себя сборами на поезд, чтобы не придаваться самоуничижительным мыслям.
Наслушавшись накануне отъезда Тома Уэйтса она сидела в поезде, а в голове её звучали мотивы из его «Green Grass». Зачитавшись статьёй о том, как чертовски ненадёжна наша память, она не заметила, что напевает ту самую мелодию со словами «...think of me as the train goes by...». Чтобы и дальше не беспокоить соседей по купе своим мурлыканьем, она включила плеер, завела Лору Фуджи и погрузилась в чтение интервью с Джоном Малковичем, рассказывающим о том, что принцип жизни его отца: «не дёрнув за цепочку дерьма не смоешь».
Двенадцать часов пролетели незаметно, потому что закончив читать реестр от Сноба «как иметь время», она заснула и проснулась уже перед прибытием.
А через неделю наступила весна. И она вернулась в непривычно солнечный Петербург. Как только она ступила на перрон московского вокзала, поступило предложение о работе. И не одно. Поэтому она по-весеннему счастливая и отдохнувшая окунулась в активную деятельность. Рисовательная стадия работы была впереди, так что можно было позволить себе насладиться солнцем, неспешно прогуливаясь от одного клиента к другому.
А когда все собеседования кончились, два дня она безвылазно просидела дома, делая эскизы, наброски и отмывки, изредка поглядывая за окно, где наступила весна.
9.
Она ехала в метро — всего две станции, чтобы добраться до центра. Она долго искала причину, чтобы выйти на улицу. Хотя главной причиной было солнце. Нужна была ещё какая-то, дополнительная. Чтобы вернувшись с прогулки, почувствовать удовлетворение от «сделанного дела». На роль «дела» были выбраны поиски подарка отцу на день рождения. Это затея не из лёгких, так что по её расчётам она должна была нагуляться вволю.
Её папа был отчаянным ценителем джазовой музыки. Поэтому главной точкой поисков был магазин виниловых пластинок. Она мысленно составила список исполнителей, которыми нужно поинтересоваться в лавке. Eroll Garner, Ahmad Jamal, Oscar Peterson, Miles Davis, если этих мэтров джаза не окажется, то стоило спросить Тома Уэйтса и Нину Симон. А если и их записей не будет, то она решила поделиться с отцом своей любовью к дедушкам блюза Мадди Уотерсем, Сонни Уильямсом и Джефри Райтем и прочими прочими.
Свернув с Невского на Итальянскую и пройдя мимо Дома Кино, она направилась к магазину. Разумеется, рыться в пластинках она не стала — слишком их было много. Она сразу подошла к продавцу и спросила, может ли он ей помочь. Перечислив некоторые имена и убедившись, что ничего из этого сейчас нет, она начала объяснять, что именно она ищет.
Она рассказала молодому человеку о том, как в прошлый раз раздобыла запись '76 года Дэйва Брубека. Там они с отцом нашли околороковые эксперименты молодого пианиста. Это было интересно. А на этот раз ей хотелось найти что-то такое, что будет не просто интересно, а завораживающе. Потому что это подарок. И ей хотелось, чтобы ставя пластинку и вспоминая о ней, папа хотел был заводить её вновь и вновь. Продавец показал ей с десяток пластинок, а потом наткнулся в своих рассуждениях на вопрос, который решил сразу все вопросы. «А вам больше духовые или всё-таки фортепиано?» - ответ не заставил себя долго ждать. Разумеется, фортепиано! С их семейной страстью к Брубеку и Джамалу этот ответ был самым очевидным.
Пальцы продавца сразу нащупали нужную вещь. Оформленную под крафт пластинку Монка. Его авторские импровизации. Всего 4 композиции. Она готова была поставить, что каждая из них длилась минут по 15, а то и 20!
Думать тут было нечего. Она спросила цену и через пару минут с пластинкой под мышкой вышла из музыкального магазина.
Но не успела она обрадоваться покупке и сесть за столик кафе, чтобы передохнуть и выпить чашку чая, как зазвонил телефон, предвещая новый поход к клиенту.
Уже через час она выходила из интернет-кафе напротив Маяковской. Взгляд её был до безобразия счастливым и одновременно с этим растерянным. Ей предложили выполнить ряд эскизов к интерьеру кафе. Она раньше делала наброски для промышленных выставок и стендов. Но дело обстояло куда серьёзней. Ей предложили вести авторский контроль проекта. Она, как художник-иллюстратор никакого понятия об этом процессе не имела. Но подсчитав примерную выгоду, отказываться не стала. Но и соглашаться не торопилась — для этого нужно было вникнуть в суть.
А кто же из её знакомых мог ей помочь в этом? Кроме ландшафтных дизайнеров, знакомых по университету, не слишком компетентным в этом вопросе, очевидным был ещё один вариант.
Архитектор, он же иллюстратор, который на каникулах недвусмысленно был определён в дальний угол сознания.
Они переписывались пару раз. Но ничего, что могло бы поддержать её восторги не нашлось. Он рассказал о том, что ему предлагают преподавать в какой-то школе иллюстрацию, и что к нему приехала подруга. А «подруга» всегда означает только одно — та особа, из-за которой не то, что бы стоит переживать, но придётся потесниться. Потому она и прекратила всякие попытки наладить дальнейшее общение. Тесниться она не желала — итак совсем недавно поменяла маленькую комнату на хорошую квартиру.
Но разве подруга могла помешать спросить совета в деле, в котором этот мужчина был, несомненно, прекрасно подкован? Она решила, что не могла. Так что, зайдя домой, набрала его номер и описала в общих чертах, что ей интересно узнать. Он сказал что-то довольно скомканное, в чём помощи было по минимуму. Тогда она не постеснялась написать ему вечером с просьбой, когда у него будет время, подробнее описать процесс этого «авторского контроля».
Ответ ждать себя не заставил. И она уже приняла приглашение на обед.
10.
Она подошла к назначенному времени. И, чтобы не ждать на улице, зашла в ближайший магазин одежды. Пройдясь по первому этажу, она поспешила к выходу, заметив его из окна.
И с этого момента можно начать вычитать очки из тех, что ему удалось заработать накануне. При помощи своей речи, манер и ценностей.
Когда она вышла из магазина, он говорил по телефону. Увидев её, он улыбнулся и протянул ей руку. И тут же начал терять баллы.
Он, продолжая разговор, кивком указал направление движения. -5. Говорил о погоде и полюбопытствовал о её заказах. -3. Дойдя до места, куда он привёл её пообедать, прошёл первым. -1. Место оказалось с национальной кухней. Из представленных блюд только три оказались без мяса. А она была вегетарианкой. -20. Первым взял еду, быстро расплатился и ушёл за столик. Конечно, он был очень голоден, о чём потом и сообщил. -10. В меню не оказалось морковного сока. -3. Не смогли сразу сдать с тысячи и принесли сдачу потом. -5. Держал салфетку в левой руке, поставленной на локоть, слегка оттопырив мизинец и указательный палец. Просто вызвало улыбку. Заметила, что у него нет висков. Ну, не то чтобы действительно нет — но взгляда на этой части лица не остановишь. Наверное, глупо списывать за это очки. Но всё равно -1. Дважды упомянул подругу -10. По сути приятно поговорили, шероховатостей для списания баллов не обнаружено. Выйдя из кафе и дойдя до перекрёстка, рядом с его офисом, на прощанье кивнул из-за спины. -5. Потому что из-за спины.
Короче говоря, разделалась она с иллюзиями полностью и получила достаточно полезной информации по теме обеда. +10?
Но придя вечером домой, её не покидал навязчивый образ изысканно удерживаемой салфетки, так что, почти обрадовавшись своему везению, она поспешила спросить, не гомосексуален ли он. То есть прямо — без намёков и ухищрений. Но оказалось, что вся романтика этой возможности была не такой уж и романтичной. Он не был геем, что, надо признать, расстроило её больше, чем факт того, что где-то на свете у него есть девушка. Он подчёркнуто указал на этот факт и деликатно написал, что они могут быть только друзьями.
То есть надо предполагать, он подумал, что она намекает на какие-то отношения. В то время как она именно на этот раз — честно, без затей, напрямую спросила то, что её интересовало. Ей хотелось уже иметь друга нестандартной ориентации. Просто чтобы рядом с каким-нибудь мужчиной чувствовать себя безопасно и спокойно.
Потом ещё пару раз за следующие недели она думала, почему ей показалось, что с этим парнем могло бы получиться что-то более или менее постоянное? Ответа на этот вопрос у Вселенной она так и не получила. Зато получила ещё несколько заказов, приятные ужины с подругой в кафе, общение с друзьями и пару новых знакомств.
11.
Как-то стоя за мольбертом, её осенила мысль — она совершенно перестала писать с натуры. А как же терзания Ван Гога, которые она так страстно разделяла ещё год назад. А как же виртуозные линии Лотрека и очарование Базиля? Она тут же написала ряду людей, которых бы она хотела написать.
И следующие несколько недель, вплоть до середины мая, она между выполнением журнальных заказов, стояла за мольбертом, рисуя близких ей друзей и просто красивых людей. В этом не было никакой последовательности, и уж тем более не было цели. Пока в какой-то момент она не решила написать иллюстратору, не хочет ли он позировать ей для этюда. Он с энтузиазмом согласился и предложил не откладывать эту затею. Она обвела его имя в списке согласившихся.
Тем временем они с подругой плавно переместились из их обычного места джазовых посиделок в другое — клуб, позиционирующий себя как арт-мастерскую. И как-то вечером, сидя за бокалом вина и разглядывая причудливые люстры, висевшие над баром, она подумала: а почему бы не открыть здесь свою первую персональную выставку?
И уже через пару дней она, её подруга, представленная её агентом, и арт-директор этого заведения сидели, обсуждая условия выставки. Молодой человек этот составлял крайне неоднозначное впечатление — этакая квинтэссенция из пост-хиппи, обкурившегося растамана, поклонника Аквариума и менеджера среднего звена. В целом вид у него был добрый и они сошлись на том, чтобы открыть экспозицию на следующей неделе.
Она подобрала свою лучшую графику из своих музыкальных и журнальных работ. Оформила её в спокойные паспарту и ехала покупать себе платье.
Спустя шесть часов прогулок по магазинам, вперемежку с наслаждением белым вином в небольшом летнем кафе, она выбрала два и решила, что наденет то, что подойдёт к её настроению в назначенный день.
Между тем она рассылала приглашения на выставку и большей части друзей писала или звонила лично. Поскольку иллюстратор был обведён в одном списке, он автоматически переместился в другой. И она пригласила его лично на открытие своей выставки.
Наступил долгожданный день открытия. Она сидела с подругой над сложенными стопкой работами и переживала. Пожалуй, последний раз она так переживала на конкурсе по бальным танцам, которыми занималась, когда ей было 11 лет. А это было больше 10ти лет назад. Платье было одето, волосы собраны. Такси вызвано. Но руки дрожали, будто она едет в тамбуре поезда Хабаровск-Москва. Дыхание то и дело сбивалось, хотя для спокойствия уже было выпито две порции рома. Успокоиться она никак не могла. Но пора уже было выходить, они взяли упакованные в чёрный пакет работы и направились навстречу первой персональной выставки.
Пока она с подругами вешала работы, а их снимал специально пришедший для этого фотограф, она приняла ещё порцию виски и допивала коктейль. Алкоголь её не умиротворил, но и не опьянил. Она по-прежнему бегала и переживала, поправляя платье и работы по очереди. К 9 вечера начали приходить самые близкие друзья. Их приход её немного успокоил. Они закончили развеску, арт-директор тем временем накрыл фуршет. Фотограф всё заснял. И началось открытие.
Она, как истинная хозяйка торжества, встречала гостей на входе и провожала до начала осмотра. Неожиданно пришло столько людей, сколько она не могла представить себе даже в своих самых смелых фантазиях. Она наговорилась вдоволь с теми, кого давно не видела. А когда обсуждала со старой знакомой своё новое платье, на лестнице появился иллюстратор. Но увидела первым она не его. А розу, которую он нёс перед собой. Как давно она не получала цветов! У неё даже были мысли, что единственным торжеством, на котором ей в конце концов принесут букет — будут её похороны.
Но её страшные сны рассеялись при одном появлении человека, которого она практически не ждала. Роза, осанка и улыбка иллюстратора только лишний раз подчёркивали несостоятельность остальных присутствующих на открытии мужчин. Она радостно поприветствовала его, поблагодарила за розу. Они начали о чём-то говорить, но тут поднялись другие её друзья с подарками и улыбками, и волна приветствий унесла её дальше.
Через полчаса обходов и общения, она обнаружила, что мужчины, так элегантно появившегося и вручившего ей розу, нигде нет. Она обошла залы ещё раз, потом спустилась на другой этаж, но так и не нашла его.
К одиннадцати вечера гости начали потихоньку расходиться. Она прощалась с каждым по отдельности, благодарила за визит. И лишний раз вспомнила, что не попрощалась только с одним. Даже не заметила, как он ушёл. Это было единственным, что могло опечалить её в этот вечер — факт, что она не уделила достаточного внимания человеку, подарившему её цветок.
К полуночи она всех проводила, они с подругой и арт-директором прошлись по залам, выключили свет и всё закрыли. До следующего дня экспозиции, которая теперь будет висеть там две недели.
По пути домой она набрала иллюстратора, чтобы поблагодарить за розу и поинтересоваться, почему он ушёл не попрощавшись. На это она получила изысканный ответ с употреблением выражения «в свете софитов», что лишний раз её порадовало и успокоило. Они попрощались до конца недели — когда была намечена их встреча для живописного этюда.
Дни, перед походом к нему, она провела за празднованием выставки — вечерами с сырным фондю, вином и женскими разговорами о причудливых мужчинах. У неё дома был дикий беспорядок после организации выставки и оформления работ. Так что было решено, что она придёт с этюдником к нему. Тем более, что в программу вечера по его обещанию входил ужин с пастой и вином.
12.
Он встретил её возле метро. Они немного прогулялись до его квартиры. А придя, они решили выпить чаю и приступить к работе.
Для начала, как обычно, она сделала несколько набросков в карандаше, затем в красках. И уже потом прикрепила большой лист и углубилась в портрет. Он сидел, рисовал в блокноте какие-то наброски, а она рисовала его портрет. Часа через четыре оба утомились. Она закончила работу и принялась убирать краски. В этот вечер ей нужно было идти с подругой-агентом проверять выставку. Та предупредила её, что придёт ещё одна девушка. Времени до выхода оставалось меньше часа, а иллюстратор только начал готовить пасту. Она написала подруге, что немного задержится. А через час, после вкусного ужина и за бокалом вина на диване в рассуждениях о современной иллюстрации, она решила, что вовсе проверять выставку не пойдёт. Хотя нельзя сказать, что решение было принято ей, скорее она просто поддалась очарованию вечера, непривычной для неё сладости вина и бесед, которые едва ли мог поддержать хоть кто-то из её знакомых.
К полуночи ей позвонила подруга и предложила устроить ночную прогулку. Она подумала, что перспектива длинного похода домой — так как она жила в том удалении, что требует вмешательства метро, а оно уже закрывалось — блекнет в сравнении с прогулкой в свете белой ночи. Разумеется, возможность остаться на ночь у мужчины, у которого есть подруга, не рассматривалась. Он любезно разрешил ей оставить этюдник с красками у него. Она собралась, и он проводил её до места встречи с подругой. Они попрощались, и она пообещала зайти за вещами на следующий день.
Ночь прошла в компании света ночных фонарей, баров с пустующими верхними этажами, любезных свободных столиков в ночных ресторанах и горячего утреннего чая. К утру, уставшие от романтики белых ночей они разошлись по домам. Она заснула крепким сном до вечера. А проснувшись, решила съездить за красками, чтобы продолжить свою серию этюдов.
Подходя к дому иллюстратора, она позвонила ему, чтобы не заблудиться в лабиринтах центра. Встретив её по дороге, он предложил ей задержаться на бокал вина, так как он ожидал прихода своих друзей. Она не отказалась, и они прошли вниз по улице, купить пару бутылок вина. На обратном пути их застал врасплох дождь. Они постояли несколько минут под навесом, пока иллюстратор не предложил скорым шагом добраться до дома. Он снял плащ и они пошли под ним, обходя наполняющиеся лужи и сбегающие вниз по мостовой потоки из водосточных труб. По дороге он рассказал ей всё, что случайным образом могло её заинтересовать, по поводу своей обуви. На ней были замшевые сапоги, которые уже промокли насквозь. Он же, в свою очередь, беспокоясь о своих туфлях из «нежной кожи», обработал их водоотталкивающей жидкостью и восторгался результатом. Хотя скакал меж луж он всё равно более чем забавно.
Придя домой, они сели пить чай. Он поделился с ней своим трагическим опытом на поприще создания собственного сайта. Она поделилась с ним тем немногим, что знала в этой области и рассказала, что можно использовать в этом деле приёмы журнальной вёрстки. Они обсуждали модульную сетку и шрифтовые гарнитуры часа два, прежде чем пришли долгожданные друзья.
Они оказались крайне милыми людьми. Принесли бутылку сухого Португальского вина, что лишний раз утвердило первое впечатление. И так в прекрасной компании системного дизайнера, его супруги и трёх бутылок вина, они совсем не заметили как пролетело время и закрылось метро.
Когда она, ужаснувшись, посмотрела на часы, он успокоил, сказав, что постелет ей в своей комнате, а сам поспит в гостиной. Они проводили пару до такси и вернулись в квартиру.
Она приняла душ, переоделась в футболку, которую он ей выделил. Она была короткой и чёрной. На ней был узор, который она так и не смогла разобрать — единственной вещью, которая не могла не вызвать улыбки было изобилие страз, эту футболку украшающее. Когда она вышла, он поднялся, чтобы проводить её в комнату и пожелать спокойной ночи. Но прежде, чем успел выйти, она, к удивлению для себя, спросила, что, на его взгляд, ей нужно поменять в себе. Этот вопрос, по-видимому, так сильно его заинтриговал, что он проследовал к кровати и сел, начав рассуждения об относительности этого вопроса. В конце концов он сказал, что менять ничего не надо. Хотя всё ещё пытался разузнать, что именно она имела ввиду. Она так и не смогла объяснить, только засыпая, она подумала, что наверное, её интересовало, что нужно сделать, чтобы множество её свободных отношений свелись к каким-то одним постоянным. Но во время разговора, это не пришло ей в голову. Через некоторое время он сказал, что очень хочется спать, и пошёл к себе. Она, сев в постели, решила, что разницы от того — гей он или нет, собственно, нет никакой. Так как даже будучи натуралом, он не может высказать рационального совета относительно мужского поведения.
Пытаясь уснуть, она посидела на подоконнике, посмотрев, как ездят одинокие машины на улице внизу. Вспомнила, как любила в детстве засыпать под шум транспорта, доносящегося из открытой форточки. Потом прошлась туда-сюда по комнате, стараясь не скрипеть паркетом. Это получилось плохо, поэтому она легла и попробовала уснуть.
Когда мысли уже почти унесли её в страну грёз, скрипнула дверь, послышались шаги и резко потемнело. Это её разбудило — как истинная сова, она привыкла спать, не зашторивая штор даже в белые ночи. А он, как истинный жаворонок, эти шторы зашторил. Зашторил, извинился, увидев, что она проснулась, и, сославшись на комаров, которые закусали его в гостиной, лёг рядом — возле стенки. Потом последовала череда вопросов относительно того, всегда ли она спит, занимая так мало места, обнимает ли она подушку во сне и всё ли вообще с ней в порядке. На все вопросы она ответила утвердительно, даже не смотря на то, что большинство из них требовали развёрнутого ответа.
Через какое-то время она проснулась оттого, что замёрзла. Иллюстратор, как будто вслушиваясь в её мысли, спросил, не холодно ли ей. Она снова ответила утвердительно. Он спросил, сказала бы она об этом, если бы он не спросил. Ответа не последовало, так как по сути его вопрос совпал с моментом осознания факта замерзания. Он укрыл её вторым одеялом и прижался к её спине своей.
В следующий раз она проснулась, услышав его будильник. Наверное, это было девять утра, или что-то около того — обычно время для жаворонков бодрствовать — и обычный разгар ночи для сов. Но пробуждение для неё — целый ритуал. Когда-то она жила с девушкой, которая, услышав будильник, садилась в кровати, как по команде. Точно восставший от заклинания зомби. Вставала и уже больше не ложилась до вечера. Ей же требовалось от 10 минут до получаса, чтобы перейти из одной реальности в другую. Поэтому она просто услышала будильник, но не прогнала друзей, с которыми тем временем шла вдоль побережья в поисках крабов. Просто через пару минут она почувствовала, что нога её утопает в песке. И проснулась. Оказалось, что это иллюстратор будил её за пальцы ног. Тут уж хочешь — не хочешь, нужно просыпаться.
Он предложил ей поспать, пока он сходит на тренировку. Она пожала плечами и повернулась на другой бок, ловить крабов. Он улыбнулся и ушёл, закрыв дверь в комнату. Она полежала ещё минут десять и решила, что если она не поднимется, то дела, запланированные на день можно будет похоронить на кладбище отложенных на завтра. Так что она встала, оделась, застелила постель и пошла на кухню.
На столе уже стояли чашки с горячим чаем. А из ноутбука доносились приятные летние мотивы. Иллюстратор поинтересовался, ест ли она ягодный джем. Получив утвердительный ответ, он приготовил тосты и поставил тарелку рядом с чашками.
Они позавтракали почти молча. Она сделала несколько его снимков на плёночный фотоаппарат, который прихватила накануне. И они стали собираться уходить. Он — на тренировку, она — домой, к делам.
Она решила пройтись до дома пешком, хотя этюдник был довольно тяжёлым. Но идти было не так далеко. Пока она шла, в голове всё ещё играла музыка, которую завёл иллюстратор за завтраком. Поэтому включать музыку в плеере было ненужным. На волнах её сознания пела Lisa Ekdahl, датская певица, как она потом узнала.
Сидя потом дома, за чашкой чая она поняла, что весьма очарована, хотя влюбиться на этот раз ей представлялось маловероятным. По той простой причине, что она просто больше не влюблялась. Она только очаровывалась и разочаровывалась. Потому что лёгкое очарование, развеявшись, оставляет более приятную гамму воспоминаний, чем неудачная влюблённость.
13.
Так, в незримом очаровании она прожила ещё несколько дней. Пока её подруга-агент не нашла для неё интересного занятия. Это был конкурс публичного рисования. Прочитав описание, первым, что пришло ей на ум была мысль, что это художественная порнография — в буквальном смысле этого словосочетания. Ведь процесс рисования достаточно интимен. Когда ты творишь, а на тебя смотрят, это всё равно что ты занимаешь сексом, а тебя снимают на камеру. Идея ей показалась тухлой, но она не отказалась, чтобы не обидеть подругу. Только объяснила, что предприятие это кажется ей весьма сомнительным. На что подруга предложила позвать туда иллюстратора, и поучаствовать вместе. Этот ход был тем самым профессиональным ходом любого агента, который хочет что-то получить от своего клиента. Она написала ему письмо с вопросом, не хочет ли он поучаствовать. Пока он не отвечал, а подруга-агент следила за отправкой заявления на участие, она решила вскользь поинтересоваться у организаторов, может ли вот такой иллюстратор поучаствовать тоже — и она отправила ссылку на его работы. Они сказали, что может, и немедленно добавили его в список. Для чего пришлось писать письмо-пояснение, что если этому человеку заблагорассудится, он сам пришлёт им заявку на участие. Инцидент был исчерпан. А она получила ответ от иллюстратора, который писал, что пока «не возжелал» принять участия.
Она вздохнула с облегчением, и решила для себя, что в любой момент может отозвать заявку и не пойти. И тут же забыла об этом.
Между тем в переписке с иллюстратором, выяснилось, что у неё есть кальян, а у него желание его покурить. Договорились на будущие выходные — он задумал пригласить ту же пару. И она была рада снова провести время в хорошей компании.
Пока она рисовала иллюстрации в «Сноб», наступил день, когда иллюстратор сказал, что передумал и хочет принять участие в том конкурсе. Это её немного удивило. И напрягло, что теперь об отказе, в котором она была уверена, уже не может быть и речи. Он задумал нарисовать им что-нибудь вместе — картинки, близкие по тематике или технике. И написал об этом организаторам, упомянув её. Оказалось, что участники рисуют по очереди, так что его чудесная идея потерпела крах. Тем не менее организаторы невзначай были оповещены об их знакомстве в обеих сторон.
Наступила пятница — день мероприятия. И она выходила из метро на встречу с иллюстратором, чтобы вместе пойти в клуб, где оно намечалось. Оказалось, что её коллега тщательно подготовился к этому событию. В отличие от неё, побросавшей кисти и краски в сумку в последний момент. Он предусмотрительно взял с собой свой блокнот с набросками. И летел в клуб, как подготовившийся к зиме жаворонок.
По сути, он сосредоточил в себе то, чем она не являлась — рано вставал и рано ложился, держал квартиру в порядке, работал на постоянной работе, состоял в постоянных отношениях, готовился к важным и не важным событиям и даже мыл посуду сразу после еды. Её жизнь была диаметрально противоположной. Она ложилась тогда, когда он уже вставал, жила в вечном беспорядке, работала фрилансером, молясь о следующем заказе перед сном, состояла сразу в нескольких свободных отношениях с людьми на которых даже нельзя положиться, не готовилась ни к каким событиям кроме секса (постоянные походы к косметологу на эпиляцию), и копила столько посуды, чтобы сразу всё помыть в посудомоечной машине.
Они подходили к клубу, делясь эмоциями по поводу того, как им обоим не хочется в этом участвовать.
Пройдя в зал, они сели на софу и разложили свои принадлежности. Иллюстратор достал свой «moleskin» и начал выбирать тематику для рисунка. Ей даже в голову не пришло подготовить сюжет заранее. Может, в этом и была главная её ошибка — отсутствие плана? Но сколько она ни пыталась координировать события, всё шло совершенно иным ходом. Так она смирилась со спонтанностью своей жизни и приняла её такой, какая она есть. В конце концов, у каждого свой путь.
Потом организаторы позвали участников, для обнаружения отсутствующих составляющих. Назвав их фамилии, ведущая спросила, вместе ли они — имея ввиду, очевидно, будут ли они выступать вместе. Они переглянулись, и иллюстратор сообщил, что рисовать они будут по отдельности.
Вернувшись на место, они приступили к обсуждению участников, затем техник, затем иллюстрации и работы в принципе. Не слишком приятным для неё было предъявленное ей обвинение в том, что он, якобы зарабатывал меньше её. Разумеется понятно, что ему, как мужчине это важно. Но нельзя не отметить того факта, что она едва сводила концы с концами своими непостоянными заказами и уж тем более не ожидала таких обвинений. Затем он поинтересовался, как поживают её поклонники. А на ответ, что одного друга она посоветовала на известную ей вакансию, он спросил, не чистит ли она ему зубы на ночь. Это было наиболее оскорбительное заявление за весь вечер.
В мыслях она не раз после выбора профессии художника рассуждала, что отношения с человеком той же профессии будут губительны для обоих. Но она никак не думала, что тем же самым может обернуться дружба с коллегой. Вывода было два — или с людьми своей профессии вовсе общаться не нужно, или то, что происходит между ними уже не просто дружба.
На столе рядом с его блокнотом, папкой и бумагой для рисования стояла баночка туши и лежали две кисти для китайской каллиграфии. Она посмотрела на них и спросила, как ему понравились эти инструменты в использовании. Он сказал, что так и не нашёл подходящую область приложения для этих кистей, хотя, надо полагать, купил их не случайно. Она вздохнула, что уже давно собирается приобрести себе такую, но никак возможность не совпадёт с желанием.
Через несколько минут иллюстратор повернулся к ней и сказал, что хотел бы сделать ей подарок. Протянул ей одну из двух кистей. Он решил, что ей она пригодится больше, чем ему. Этот жест приятно поднял ей настроение после недавней дискуссии о зарплатах и поклонниках.
Первой для участия позвали её. Выходя к столу с установленной на нём камерой, которая в реальном времени передавала всё через проектор на экран для зрителей, она услышала, как мужчина из толпы сказал, что-то вроде: «Боже, она так красиво ходит, что можно дать ей приз только за это». Эта случайность не могла ей не польстить, несмотря на то, что сама она так не думала — она старалась дойти до места «выступления» как можно скромней. Сев за стол, она, не думая, набросала пару, обнимающуюся в метро. Потом она подумала, что нужно было взять несколько листов, чтобы нарисовать ряд этюдов. Но было уже поздно. Так что она просто уточнила композицию — четыре минуты, время ни туда ни сюда...
Закончив выступление и получив средние баллы, которых она даже не услышала, она спокойно собралась и ушла на место. Следующим как раз выступал её «коллега». Блистая лучезарной улыбкой он проследовал к столу. Она села на софу и смотрела, как он рисует отрепетированную композицию. И так уж у него это славно выходило, что не хотелось, чтобы четыре минуты заканчивались. Она даже подумала, что, пожалуй, секс с таким виртуозом иллюстрации был бы весьма неплох. Но прежде, чем она закончила свою мысль, он уже получал свои высокие баллы. И с ещё более лучезарной улыбкой и поднятым подбородком шёл на место. Трудно поверить, что настолько виртуозно обращающийся с линией мужчина, может быть одновременно настолько привлекательным.
Иногда ей казалось, что у него в шее, должно быть, вставлен стержень, который не позволяет ему опускать подбородок ниже определённого уровня. Наверное, этот стержень назывался гордостью. А может это врождённое чувство достоинства. Так или иначе вкупе с взъерошенными вьющимися волосами и манерной походкой это смотрелось довольно гармонично. Сразу видно, что корона с головы не упадёт. Такому мужчине не нужно изображать из себя принца. Он и был принцем.
Теперь роли поменялись. И если до выступления он сказал ей, что пришёл только ради неё, теперь всё выглядело так, словно это она пришла побыть его группой поддержки. Признаться она часто давала окружающим её мужчинам посчитать своё влияние на её жизнь более утрированным, чем это было на самом деле — так же говорила, что сделала те или иные вещи только из-за них. Причины этого она не знала, но знала, что им это приятно. А ей было приятно делать людям приятно. Особенно когда они после этого делали ей ещё более приятно. Посредством, конечно, уже не словесной виртуозности.
Он тут же начал решать, что будет рисовать в следующем туре, в который он, несомненно прошёл. Пока он рисовал, она стоя смотрела за происходящим. Мимо прошёл какой-то парень, остановился возле неё и сказал, подмигнув, - «это победа». Она изумилась, но улыбнулась в ответ. Она надеялась, что в следующий тур она не прошла и потому стала собирать вещи и смотреть на часы, подсчитывая время, оставшееся до закрытия метро. Между тем до полуночи осталось меньше часа. Иллюстратор с укором поинтересовался, не собирается ли она оставить его одного на растерзание публике. Разумеется, она не могла ответить утвердительно. Так что собрав вещи, она ждала, когда объявят списки, проведут второй раунд и вручат ему приз за заслуженное первое место. Он, заметив её беспокойство, уверил её, что оставит её у себя, если она не успеет на метро. Видимо, это должно было её успокоить.
Но когда начали объявлять участников второго тура, оказалось, что её имя там тоже присутствует. Вынимать уже собранные вещи она не стала. А когда её вызвали для участия, она взяла свой альбом для набросков, ручку и нарисовала им морду персонажа, которого она придумала для группы своего друга. Знаете, как Эдди у Iron Maden. Только их герой был невадским фермером с черепом коровы вместо головы, бутылкой виски в руке и прошлым, основанном на американском уфологическом фольклоре. За что получила, кажется, те же баллы, что и за целующуюся пару.
Вернувшись на место, она полюбовалась на то, как иллюстратор рисует своих персонажей, готовясь ко второму раунду. Потом назвали его имя и он, блистая, как звезда в телескопе, проследовал исполнять виртуозные па маркером. К его драматическому разочарованию и её дикому ужасу всех пятёрок он на этот раз не заработал. И сверкнула обида в его глазах, когда он сел на софу рядом с ней. Начал вздыхать, что выбрал не тот сюжет или не те ракурсы. Сетовать на композицию и на нервы. Она как могла, успокаивала его, сказала даже, что все женщины в зале не могли весь вечер оторвать он него глаз. Потом, подумав, что это как-то унизительно лично для неё после его поведения накануне, сказала: «а мужчины от меня».
Пока она его утешала, ведущие начали произносить заключительную речь и подводить итоги. И сразу же с третьего места она поняла, что сейчас не хватает в её руке только револьвера, чтобы пустить пулю себе в лоб. Третье место незаслуженно, бесчестно присудили переживающему рядом иллюстратору. Он едва вынес это. Его уши метафорически скрутились в трубочки и вывернулись наизнанку. Но ему пришлось встать, чтобы получить приз. С каждым шагом к сцене он, как достойный воин, всё больше наполнялся мужеством. Так что, подойдя к вручающим приз ведущим, оно уже блестело в его глазах. По-рыцарски приняв приз, он не спеша вернулся к крепости дивана, где сидела она.
Она сказала, что всё прекрасно! Да, они не оценили его по достоинству, но ведь оценили! Он повернулся в профиль и дрожащим голосом повторял, что всё нормально. Тем временем назвали второе и первое места. Говоря, что его персонажи самые колоритные из тех, что она видела у иллюстраторов вообще, она в пол уха услышала, что специальный приз от приглашённого художника достался никому иному, как ей. Она от неожиданности и ужаса даже вздрогнула. Она итак уже ненавидела себя за то, что привела сюда этого драматичного персонажа, а тут ещё и специальный приз. Быстренько сбегав за блокнотом, который предназначался ей в награду и отблагодарив художника, она поспешила помогать иллюстратору собираться.
Трагично сложив свои инструменты и бумагу в сумку, он поспешил к выходу. Она пошла за ним. По пути её перехватил художник и дал ей пару советов. Она бы с удовольствием осталась с ним поболтать, но нужно было бежать за иллюстратором, чтобы не ввергать его в ещё большее уныние.
Когда она вышла из клуба, он стоял возле входа и рассматривал вывеску. Весь такой печальный: опущенные уголки губ, трагично сведённые брови. Подойдя к нему, она извинилась, и они пошли прочь. По дороге она заметила что в глазах его всё ещё блестит мужество. А подбородок поднят ещё выше обычного. Она помнила схожие трагедии в школе, но чтобы рот сковородником из-за третьего места! Пожалуй, даже не была уверена, видела ли она такое в живую, или только в кино. Он велела ему прекратить и успокоиться, но это не помогло. Переходя на более высокую тональность он говорил, что всё нормально и что ему нужно было выбрать другую тематику.
Она попыталась его обнять — с большинством её друзей это помогало — но в ответ она получила такой взгляд, что решила идти сзади и помалкивать. Но этого ей не удалось сделать. Он вдруг спросил, много ли кому она дала сегодня свой телефон. Этот вопрос попусту лишил её дара речи. После обвинения в чистке зубов хорошему другу и разбора полётов в финансовой сфере это было просто выше всяких похвал. Обескураженная, она спросила, что за бред пришёл ему в голову? Конечно, можно оправдать это состоянием аффекта, но даже это было слабым аргументом. Он что-то ещё пробормотал и замолчал. Потом сказал, что им стоит пойти побыстрее, чтобы ей успеть на метро.
Перед ними шли участники, не занявшие никакого места. Они шли и были довольны. И тут их обгоняет обладатель 3его места, трагично размахивая сумкой, а сзади, как воздушный шарик в руках ребёнка, летит она, заслужившая специальный приз и уговаривает его успокоиться и не переживать из-за такого пустяка.
Немного отставая, она прятала улыбку, чтобы не усугубить итак насыщенную драмой ситуацию. Подходя к метро, он пролетел чуть дальше, в своём стремлении скоростью обогнать своё горе. Она остановилась, чтобы повернуть и сообщила, что метро ещё открыто, и она спускается. Он кивнул и, не останавливаясь, попросил её сообщить ему, когда она доберётся домой. Она пообещала написать, если доберётся.
Спустившись в подземку, она успела на предпоследний поезд и поехала домой, качая головой. Вечер оказался крайне познавательным. Она увидела иллюстратора со всех ракурсов. Беспокоящийся иллюстратор, счастливый иллюстратор, расстроенный иллюстратор, иллюстратор в отчаянии.
Достав дома телефон, она обнаружила несколько пропущенных звонков, но прежде, чем смогла открыть пришедшую эсэмэску, он снова зазвонил. Это был иллюстратор — он возмущался, почему она не берёт трубку. Она сказала, что не слышала, и извинилась. Пожелали друг другу спокойной ночи и попрощались.
В третьем часу ночи, выйдя в интернет, она обнаружила, что жаворонку не спится. Очевидно стресс был настолько сильным, что иллюстратор даже не мог сомкнуть глаз. Она написала ему сообщение, не передумал ли он «на радостях» проводить кальянный вечер. Сообщение он прочёл, но не ответил. Она посидела ещё немного, послушав лекцию о необъятности вселенной и, по сути довольная вечером, и отправилась спать.
14.
Проснулась она от того, что замёрзла. Посмотрела на дисплей телефона и обнаружила пришедшую пятью минутами ранее эсэмэску от иллюстратора. Там он уточнял план на кальянный вечер — который должен был состояться в тот день. Она его предложение утвердила и попыталась заснуть. Было ещё только десять утра, но забыться грёзами так и не удалось. Так что она встала, выпила чашку чая и принялась за работу.
Она проиллюстрировала статью и начала делать наброски для новой обложки. К вечеру помыла кальян, собрала его в сумку и поехала на встречу с подругой — с которой они решили встретиться как всегда спонтанно накануне кальянного вечера.
Они посидели часок в кафе. Она ответила на несколько его сообщений и подсчитала, сколько времени ей потребуется на дорогу, чтобы не опоздать. Обсудив с подругой-агентом бесстыдное поведения иллюстратора прошлым вечером, она получила инструкции ближе к полуночи сходить в галерею, проверить выставку. Они допили свой чай и разошлись.
Иллюстратор встретил её на переходе по дороге в сторону его дома. Она вдруг подумала, отчего у неё никогда не возникало желания позвать его к себе. Но рассмотрев возможные варианты ответа, решила этот вопрос более не поднимать. С определённой периодичностью туда к ней приходил мужчина, с которым она иногда спит, друзья из музыкальной группы и пара подруг. Наверное, эти люди были достаточно ей близки, чтобы не уничтожать перед их приходом привычного для неё беспорядка. Вышло, что не приглашает иллюстратора она потому, что ей просто напросто лень прибраться.
Встретившись, они пошли в магазин, потому что у него ничего не было дома поесть. По дороге оказалось, что пара, которая приходила в прошлый раз «была вынуждена экстренно выехать на дачу». Так что неизвестно, кто будет сегодня составлять сегменты круга их общения. Видимо это будет его друг со своей подругой.
Магазином был более чем крохотный универсам, похожий на пародию супермаркета на 40 квадратных метрах, этакий мегамолл в скованных условиях центральных улиц. Впервые она столкнулась с этим явлением центральных магазинов, когда спала с коренным жителем этого города. Когда под ночь нужно что-нибудь необходимое приобрести, а выбор магазинов представляется достаточно скупым. Зато на аптеки центр не обделён. Это определённое сексуальное удобство.
Изучая ассортимент специй, она услышала, как иллюстратор спрашивает, какие бананы она предпочитает — с пигментацией или без. То есть она должна была ранее в жизни столкнуться с этим непростым выбором и раз и навсегда решить, что да, определённо, без пигментации. Но такой ситуации в её прошлом не было. Так что она ответила, что это для неё не имеет принципиального значения. На что получила риторический вопрос о степени её инфантильности. Риторическим он был скорее не из-за желания спрашивающего, а из-за бесстыдной его окраски. Она подняла бровь и перешла к изучению ассортимента конфет.
Выбравшись из магазина, они направилась к нему домой. Где, разбирая сумку, она обнаружила, что забыла чашку для табака от кальяна. Без чего, собственно, действо было бы невозможным. Иллюстратором было решено спуститься в магазин с кальянами, который находился неподалёку и эту деталь приобрести. Так они и поступили.
Ожидая сдачи в магазине подарочно-табачного назначения, она стала рассматривать кальяны. И тут на фоне мысленной сравнительной характеристики ценовой политики этого места и её обычного, она услышала звуки, похожие на те, что издают дети, пытаясь привлечь внимание кошки. То есть вот таким пошлым способом иллюстратор пытался её позвать. Едва ли она повела ухом. Она продолжала разглядывать кальяны, негодуя в душе, пока тот не сделал усилие назвать её по имени. Она обернулась и спросила, в чём дело. На что получила описательную характеристику присутствующих в наличии портсигар. Она переглянулась с продавщицей, посчитавшей сдачу. Пожала плечами, мол, так бывает. Потом иллюстратор забрал деньги, и они вышли.
По дороге в квартиру, она рассказала, что предыдущий кальян она разбила, когда спешила на последний поезд в метро. В ту ночь она ехала в гости. Из-за этого он спросил, насколько часто она совершает такие ночные гулянья. Она сказала, что всего лишь ехала в гости. Да и в общем-то она сова и практически всё делает ночью. И работа делается лучше и продуктивней, чем днём. Тогда он полюбопытствовал, в какое время она предпочитает заниматься любовью. Ответив, что это зависит от того, с кем, она обнаружила ещё одно различие между ними. Едва ли хоть раз в жизни она употребила словосочетание «заниматься любовью». Скорее она говорила заниматься сексом или спать. Может быть потому, что соискателей её свободных отношений она не любила, а скорее хотела. А любовь было для неё словом слишком громким, чтобы заниматься ей с кем-то, с кем кроме как в постели она и времени-то проводить не жаждала. Пока он спрашивал какая разница с кем, а она отвечала что-то про биоритмы, они поднялись в его квартиру. И она взялась собирать кальян.
В повреждение своей спонтанной, легкомысленной натуре она обнаружила ещё одну недостающую деталь. Она умудрилась забыть и трубку для кальяна. Хозяин квартиры был уже так измотан и голоден, что второго моциона в кальянный магазин он бы не выдержал. Она сказала, что съездит домой за отсутствующим элементом и вернётся как раз к тому времени, когда он отужинает.
Так и вышло. Когда она вернулась, дверь ей открыл его друг. Сам же иллюстратор возлежал на диване в кухне и читал журнал. Втроём они с горем пополам раскурили кальян. Затем присоединилась какая-то дама, которая не являлась подругой его приятеля и всегда говорила что-то о козах. О каких козах она не поняла, да и не стремилась понять. Потом пришла девушка, состоявшая в отношениях с его другом. И последовало недлинное повествование о вечере накануне. Из которого она узнала, что по дороге домой иллюстратор выбросил врученный ему журнал и чуть не выбросил конверт с деньгами. Она, конечно, сильно сомневалась, что такая возможность в принципе существовала, вспоминая сравнительную характеристику их зарплаты. Но порадовал факт, что он посмеялся над своим вчерашним поведением. Тем не менее вечера это не исправило. Она то и дело смотрела на часы и жаждала уйти поскорее, чтобы проверить выставку и поехать домой.
Иллюстратор спросил, не может ли она попросить кого-нибудь сделать это за неё. Она, разумеется, ответила, что сегодня только она может заняться этой проблемой. И через некоторое время ушла в нужном направлении, оставив кальян у него.
Выйдя на улицу, она решила прогуляться пешком до клуба. Там она поболтала с арт-директором и менеджером, узнала, что с экспозицией всё в порядке, поправила пару работ. Выпила бокал вина и пошла прогулочным шагом домой. Так что кальянные посиделки нисколько не омрачили её настроения.
Утром она проснулась от сообщения иллюстратора, который беспокоился, всё ли в порядке с выставкой и как всё прошло. Она ответила, что всё в порядке и продолжила спать. И так проспала до трёх часов дня, после чего встала и позвала подругу, позировать ей для этюда.
Вечером в Интернете она получила более чем печальное сообщение от иллюстратора, о том, что, наверное, некоторым людям суждено быть грустными и одинокими. Она спросила, что сподвигло его на такие размышления, не «возжелал» ли он присоединиться к их числу. На что получила ответ, что «ему уже не надо присоединяться» - что, наверное, должно было значить, что он уже «присоединился». Но он ушёл из сети прежде, чем она смогла получить ответ на этот вопрос.
Через несколько часов ей написал фотограф, с которым она время от времени спала. Он спрашивал, не хочет ли она встретиться как-нибудь в ближайшем будущем. И, хотя она не так давно решила завязать с сексом без обязательств, ответила, что у неё наверняка найдётся время на этой неделе.
15.
На следующий день она проснулась в хорошем настроении, но не без ощущения, что что-то не так. То есть всё в жизни шло хорошо. Экзистенциальный кризис миновал, и она была вполне довольна жизнью и своими отношениями с окружающими. Но вдруг она обнаружила, что какая-то часть её нуждается в постоянстве. Не в таких отношениях, после которых перестаёт болеть внутри в физиологическом смысле этого слова. А в таких, где это ощущение воспринимается духовно.
Осмотревшись в своих связях и знакомствах, она поняла, что ни одного подходящего мужчины сейчас нет. И едва ли он когда-либо был. Мужчинам удобно жить без обязательств — она им это позволяла в силу того, что ей и самой это доставляло удовольствие. Но этим утром ей вдруг захотелось стабильности. Причём стабильности более частой, чем два раза в месяц. И не просто постоянного секса с определённым мужчиной, а таких отношений, где кроме физического наслаждения можно будет обрести ещё и эмоциональное.
Она вздохнула и села перебирать клавиши фортепиано в унисон своим мыслям.
В течение всей недели иллюстратор делал тщетные попытки «отобедать вместе». Но каждый раз она оказывалась очень далеко от центра. Либо ещё спала, либо как раз обедала с другом. Но к вечеру четверга им всё же удалось встретиться. Потом она подумает, едва ли оно того стоило.
Весь день она бегала из одной галереи в другую, договаривалась о перевозке своих работ, потом искала подарок подруге на день рождения. То есть выбрала она его давно, но никак не могла с нужной суммой попасть в нужное место. Но в этот день, не смотря на тяжёлую сумку бутылкой вина и стёртые до крови новыми туфлями ноги, она дошла-таки до нужного места. Там, купив всё необходимое, посмотрела на часы и поняла, что пора бежать на встречу с иллюстратором. Для которой у неё было полтора часа — после чего нужно было снова идти в галерею, а оттуда на набережную к имениннице.
Подойдя к назначенному месту, она поняла, что снова пришла вовремя. Это было каким-то проклятьем — приходить на встречи с иллюстратором вовремя. Она постояла минут пять, а потом позвонила. Оказалось, что он стоял на теневой стороне здания, а она на солнечной. Увидев её, он предложил дойти до кафе, которое недавно открылось на лоджии какого-то ресторана. Она согласилась, хотя, прикинув, сколько осталось свободного времени, подумала, что общение будет не долгим.
По дороге к кафе он галантно взял её тяжёлый пакет и рассказывал о своих открытиях в сфере ценовой политики фешенебельных квартир, мужских клатчей Gucci и прочей пафосной ерунды. Разумеется, вникать во всё это она не собиралась, просто потому, что в её мозгу не было такой функции. Она просто шла позади, думая, что он делает, что у него такие подтянутые ягодицы, и как хорошо иметь в друзьях привлекательных молодых людей. Идя вдоль солнечного проспекта, она разглядывала прохожих и не без радости увидела знакомое лицо. Это был один из её друзей-музыкантов. Он безмолвно отвесил ей реверанс и пошёл дальше. У неё поднялось настроение и имена брендов дальше она пропускала мимо ушей.
Вероятно, в тот вечер им действительно не стоило встречаться.
Потому что, когда они поднялись на веранду, поток разговора от одежды D&G перешёл совершенно в другое русло. Она сама не поняла как тема зашла в такие дебри, осознав, что он спрашивает, что ему нужно изменить, чтобы расширить круг общения. А она говорила те вещи, которые говорить явно не стоило. Особенно если учесть нежность и мягкость натуры, сидевшей с ней за одним столиком.
Не смотря на его гибкую жестикуляцию, официант к ним так и не подошёл. И полчаса ей пришлось с сухим горлом развенчивать все эфемерные представления об их общении. Не без удивления для самой себя, она изобразила ему какими изящными жестами он зовёт официантов и придерживает платок. Назвала его трагикомичным и вообще была жестка и абсолютно не деликатна.
После того, как ей всё же удалось закрыть рот, она в очередной раз подумала, что иногда, чтобы заткнуться, лучше чего-нибудь выпить. Она извинилась, чувствуя себя абсолютной дрянью. Хотя когда она сообщала о недостатках своим друзьям, такого чувства она не испытывала. Ведь если друзья не скажут, что у тебя пятно на брюках — кто скажет?
Так и не дождавшись обслуживания, они спустились вниз и разошлись по своим делам.
Сходив в галерею, она совершенно выбилась из сил. Физически и эмоционально. День близился к ночи, и она набрала именинницу, чтобы узнать о месте встречи. По пути к каналу, она купила цветов и вспомнила, что лично ей цветы дарят редко. А если считать только те цветы, что вручают мужчины, то и вовсе получатся обратная экспонента. В детстве ей дарил цветы отец, крёстный и дедушки. А теперь, когда она переехала в другой город и вовсе таких случаев вспомнить не могла. Поэтому роза иллюстратора на выставке была лучшим подарком из всех, что она получила в тот день.
Между тем она дошла до места встречи. И уже видела именинницу с подругой.
Ничто не предвещало длительного празднования. Но, распив две бутылки вина, они по велению именинницы проследовали в бар, где действо продолжилось. И окончилось абсолютным отсутствием намёка на трезвость у виновницы торжества. Выйдя из бара составом, пополнившемся каким-то мужчиной с Флешем из комикса на футболке, они вчетвером поехали домой к зачинщице безобразия.
Проведя ночь рассуждая о мужчинах и красивой взрослой романтике, она заснула в свете белой ночи. А проснулась уже под утро со странным ощущением, что что-то накануне было сделано не верно.
Выпив утреннего чая и собравшись, они с подругой именинницы поехали в девятом часу утра по домам. Она, прихрамывая и размахивая пакетом, поняла, что не так-то и просто быть трагикомичным персонажем.
Вернувшись домой, приняв душ, и упав в объятия родной постели, она решила, что должно быть, этим их более чем дружественное общение с иллюстратором и закончится. Наверное нужно было выпить виски по этому поводу, провожая глазами минутную стрелку часов, намекающую на полдень. Но алкоголя в её крови было более чем достаточно. Так что не сумев в нужной степени опечалиться своей глупости, она забылась крепким сном.
16.
На следующий день, который выпал на субботу, она обнаружила себя в кафе с подругой, обсуждающей события четверга. Чайная прогулка закончилась довольно быстро, потому что дел у недавней именинницы было невпроворот.
Дома она перелистала воспоминания, и решила, что позавчера действительно ужасно обошлась с иллюстратором. Эта мысль не давала ей покоя в течение получаса, и она решила написать ему мировое письмо. В котором признавалась, что чертовски плохо себя чувствует по этому поводу. И параллельно с этим, получив письмо от своего сотоварища по свободным отношениям, писала тому, взять ли с собой бутылочку вина или чего-нибудь покрепче. Дело в том, что самым лучшим лекарством от уныния по поводу и без для неё была полная приятного времяпрепровождения ночь.
Ответа от иллюстратора она не дождалась. Собрала вещи, положила в сумку бутылку белого сухого и вышла в ночной город, чтобы сесть на последний поезд и добраться до чужого тепла.
На проспекте, освещённом тусклым светом фонарей, её встретил мужчина, которого она видела не чаще, чем пару раз в месяц. Он был широк в плечах, бородат и тёмно-рыж. В куртке цвета коньяка, каких же туфлях и потёртых джинсах. Самый что ни на есть её типаж. Никакой утончённости или намёка на элегантность. Яркая мужская харизма в полном смысле этого слова. Они обнялись и пошли к нему.
Приняв горячую ванну и поужинав, они долго болтали о музыке и постепенно полотенце, в которое она была завёрнута после душа, растворилось в множестве скомканных простыней и пододеяльников. Уже ближе к утру, она решила проверить почту. Там был ответ иллюстратора, в котором он просил не волноваться и говорил, что всё в порядке. Вспомнив его интонацию и выражение лица, когда он произносил те же слова после конкурса рисунков, она написала, что сомневается в этом. Потом её отвлекли поцелуи в шею и крепкие объятия.
Через пару часов, лёжа на груди у фотографа, она рассказывала ему о своём знакомстве с иллюстратором. Тот изумился и сказал, что таких не бывает. Она рассмеялась и ответила, что сама так думала, пока не встретила иллюстратора. Она никогда не встречала кого-то хоть отдалённо напоминающего его.
Проверив почту, не выбираясь из постели, она долго пыталась понять смысл длинного послания, написанного в ответ на её сомнения. Самым странным было то, что ответ пришёл в пятом часу утра — что по идее для жаворонков не характерно. Прочитав четыре раза сообщение и разобрав его на предложения, она так и не нашлась, что ответить. Потому она попросила сидящего рядом и раскуривающего трубку фотографа разобраться в смысле телеграммы. Тот прочёл. Потом прочёл ещё раз. Потом ещё несколько. Слазил в словарь, чтобы проверить значение пары слов и подвёл итог. Он сказал ей, что этот более чем романтичный мужчина видит свою вину в том, что произошло в четверг. И очевидно не обходится без переживаний по этом поводу.
Она подумала, что можно ответить. Ей не хотелось обсуждать этот эпизод хоть сколько-нибудь ещё. Иллюстратор писал, что, мол, если у них нет общих тем для разговора — не стоит закрывать на это глаза. Она так не считала. Потому что едва ли с кем-то ей было так интересно, как с ним. В итоге она изложила свои мысли в паре строк и предложила встретиться, чтобы снять фотокарточки для какого-то его проекта, о котором он не так давно рассказывал.
Три дня подряд человек звонил ей, хотел с ней встретиться, а потом вовсе перестал отвечать — это сбивало с толку.
Весь день она провела в постели с фотографом. Он сделал несколько её снимков на средний формат. Потом посмотрели пару короткометражек, проверили её почту — ответа так и не пришло. И уже к вечеру она ехала домой в целом довольная жизнью.
Следующие пару дней она рисовала, делая наброски для будущей выставки живописи и выполняя заказы на музыкальные обложки.
Иллюстратор пропал, и очевидно впадать в уныние по этому поводу не стоило. Да и по сути не было причины. У него, судя по всему, есть пассия, а дружеским отношениям небольшой перерыв никогда ещё не вредил.
17.
Но едва ли прошло три дня прежде чем она поняла, что снова пришла во время, даже чуть раньше на новую встречу с иллюстратором. Они договорились встретиться, чтобы наконец провести фотосессию. Но она шла под зонтом, обходя набирающие воду лужи, чтобы не замочить ног. Было пасмурно и мрачно. Прикинув, что, чтобы подойти во время, она ещё может заглянуть в книжный, она так и поступила. Проведя там минут 15, она решила, что опоздание уже допустимое и вышла, чтобы сразу же увидеть его на углу. Он стоял под зонтом, набирая чей-то номер. Наверное её.
Но прежде чем он успел приложить телефон к уху, увидел её, идущую навстречу, и улыбнулся.
Но не смотря на эту улыбку, в кафе через 20 минут он был мрачен и немногословен. Как будто бы он вдыхал печаль вместе с дождливым воздухом и умножал её на свои невесёлые мысли. Поняв, что дождь лишь усиливается, они решили фотографии в этот вечер не делать.
Он спросил, знает ли она наизусть какие-нибудь стихотворения. Нет, не стишки и не стихи, а именно стихотворения. Она ответила, что знает и вспомнила названия пары из них. Это был «Дон Жуан» Цветаевой и несколько стихов Ахматовой.
Допив чай, они посидели ещё несколько минут и пошли на улицу, под дождь.
Выйдя на проспект, они отчего-то пошли в обратную сторону от метро. Она поинтересовалась, куда они идут. На что получила весьма неожиданный ответ, что идут они «смотреть фонтан». Поняв, что они идут смотреть на куда более сногсшибательный поток воды, чем тот, что лился ей за шиворот с зонтика, она попросила разрешения взять его под руку, чтобы сократить поступление влаги непосредственно сверху. То есть, чтобы струи дождя, капающие с зонта, не заливались за воротник куртки.
Так под руку, под зонтом и под дождём они прошли до начала проспекта и свернули в парк, где не было не души. Удивительная вещь! Вечер такого чудесного дня, а возле фонтана — никого!
Говорить, прямо скажем, было не о чем. Да и не хотелось. Она стояла и улыбалась на одну сторону, поражаясь ситуации, в которой оказалась. Едва ли она вспомнит одного мужчину, который бы сделал поступок хоть на четверть такой романтичный как этот. Самое романтичное за её жизнь было получение любовного послания, записанного на дискету, запечатанную в письмо. Так что, следуя своему жизненному принципу «поступок за поступок», она решила тоже сделать что-нибудь соответствующее обстановке.
Она, конечно могла броситься в фонтан и начать тонуть, потому что плавать она не умела. Но едва ли для этого хватило бы глубины — воды бы точно хватило. Ей показалась эта перспектива чересчур влажной. И, вспомнив о разговоре в кафе, она решила прочесть один из стихов, что знала. Кроме того, «Дон Жуан» Цветаевой заставлял её сердце биться быстрее, а это было более, чем уместно, учитывая, что она всё ещё держала его под руку.
И без предупреждения она начала вслух вспоминать строку за строкой любимый стих. Закончив словами «... если бы не губы ваши, Дон Жуан», она увидела, что иллюстратор заметно повеселел. Но как оказалось не на долго.
Через пару минут они «досмотрели» фонтан, и закончился дождь. А потом они прогулялись до метро и спустились к поездам.
На прощанье она сказала, что никто раньше не водил её к фонтану в дождь. На что он ответил, что его тоже. Ответ ей показался милым. Она сказала «не грусти», и они разошлись.
18.
Остаток недели был проведён в интернет-переписках. Как-то в полночь получила от него сообщение, не в центре ли она время проводит. Но тогда она сидела, рисуя обложку для диска какой-то новой команде раздела русского рока.
Между тем, в четверг весь вечер она провела в баре, куда посоветовала устроиться лучшему другу. Они сидели там с подругой и пили чай. И друг время от времени подсаживался к ним и участвовал в обсуждении политики и социального обеспечения в России и странах зарубежья. На прощанье он вручил ей пригласительные на неделю китайского кино.
Хотела встретиться с фотографом, чтобы с подругой и её приятелем сходить на концерт. Но как-то не сложилось. Да и не любила она ходить с ним куда-либо. Разговоры получались у них более складно, когда они были в постели.
Вернувшись домой и расслабившись, она достала пригласительные в кино и прочитала список фильмов. Тут ей пришла идея позвать с собой иллюстратора на просмотр в один из дней фестиваля. Написав ему, она вскоре получила положительный ответ. И было решено пойти на сеанс в воскресенье.
На этот раз она специально медленно собиралась, чтобы не симулировать опоздание, а по-настоящему опоздать. В итоге задержалась она минут на 10 и посчитала это успехом. Они поднялись в кинозал на лифте. Иллюстратор с какой-то мистической точностью определил её нелюбовь к этому средству передвижения. Хотя, скорей всего она ему уже об этом рассказывала. С детства она мучилась кошмарами о лифтах. Но благодаря этому каждый раз, попадая в чудовищную ситуацию в лифте, она точно могла понять, что спит. В реальности лифты крайне редко ездят горизонтально и уж совсем вряд ли по диагонали. Не часто останавливаются, открыв двери между этажами и не проваливаются на -100 этаж. У них не отваливаются стены и пол. И не вываливаются кнопки. И, как правило, цифра на кнопке соответствует номеру этажа, который она символизирует. Короче говоря, едва ли за их знакомство она ни разе не упомянула о своей нелюбви к лифтам. Но это ещё больше усложняло ситуацию — значит он это запомнил? Она такой завидной памятью похвастаться не могла.
Так или иначе они уже заходили в тёмный кинозал. Настолько тёмный, что она не видела собственного носа. Было такое чувство, будто она проснулась слепой. В итоге они сели с краю, и фильм начался.
В течении сорока минут она чувствовала себя героиней французской картины, в которой персонажи ходят на подозрительные фильмы средины прошлого века.
А тем временем на экране актёры имитировали желание создать динамичное развитие сюжета. Через час терзаний, перекладывания ноги на ногу, распрямления и ссутуливания спин, зевания и потягиваний, иллюстратор не выдержал и предложил закончить данную муку и пойти перекусить. Она с радостью это предложение приняла. И они покинули кинотеатр.
По пути в кафе, он сказал, что у него есть для неё сюрприз — и вынул из сумки кисточку для китайской каллиграфии — вторую из тех, что она заметила на конкурсе рисования. Она даже не нашлась, что ответить. Иллюстратор предположил, что этот подарок будет вполне уместен в контексте похода на китайский фильм. Она смущённо улыбнулась и приняла подарок, ещё раз вспомнив, как ей понравилось рисовать тушью той кистью, что она получила в прошлый раз.
В закусочной он предложил ей сходить на выставку Левитана, которая как раз проходила в музее неподалёку. Она слышала, что ещё там проходит галерея Кончаловского и не видела причины отказываться.
По дороге они говорили о цветах в людях, интерьере, одежде, еде и других предметах и темах, с которым цвет был связан скорее аллегорично, чем по сути. Он спрашивал, какие краски она чаще использует. И трогательно положив руку ей на плечо, попросил посоветовать, что лучше использовать ему.
В музее он предложил незамедлительно приступить к просмотру Левитана. Но она совсем не хотела отказывать себе в удовольствии созерцания авангардиста начала прошлого столетия. И они начали с Кончаловского.
Нужно отметить, что Левитан вызвал у неё двоякие чувства. Во-первых, он писал пейзажи её родных мест. Это подкупало. Смотря на его горизонты и дали, она вспоминала детство и родителей. От этого наворачивались слёзы и хотелось домой. Но в то же время, она ненавидела природу этой полосы — кругом всё зелёное. И как ни ухищряйся, зелёным и останется. Кроме того она не любила пейзажи, она, как и Ренуар, считала их скорее фоном,чем предметом исследования. Ещё стадия реализма, в которой находилось творчество этого художника, ей не импонировала, хотя очень очевидно напоминала московскую школу живописи, которой ей в своё время пришлось коснуться.
У Кончаловского же она видела чему поучиться — мазки и линии, приятно недописанных края работ. Местами декоративность и экспрессия. Идея цветовой насыщенности, переходящая в расфокусированные углы. Разные периоды творчества явно указывают на влияния и вливания. Вот немного французов, а вот немецкий штрих. Но в любом случае, активность и сила его живописи ей нравилась. Хотя Кончаловский отнюдь не был одним из её фаворитов. Она всё же склонялась к французам конца 19, начала 20 веков. Постимпрессионизм и отчасти модернизм.
К сожалению ей не довелось на своём веку ещё повидать столько оригиналов, сколько успел рассмотреть иллюстратор в своих путешествиях.
Закончив прогулку по музею покупкой им книги, они вышли из здания и вдоль канала направились к метро.
На следующий день была намечена ещё одна попытка провести фотосессию. Она оказалась более, чем удачной. И кроме того, она успела отметить, что больше они не спотыкались о такие бордюры, как в знаменательный четверг. Иллюстратор иногда в шутку вспоминал про салфетку, из-за чего она подумала — чёрт ведь дёрнул её об это тогда сказать! Ещё и продемонстрировать...
На обратном пути после фотосета и обеда он спросил о лучших материалах для живописи. И она рассказала коротко о техниках, которые знала и предпочитала. После этого небольшого монолога, он сказал, что хотел бы как-нибудь порисовать вместе с ней. Это напомнила ей одну мечту — с тех пор как она научилась рисовать и стала интересоваться мальчиками, она мечтала что-нибудь написать вместе с мужчиной, с которым у них был бы роман. Однажды в 15 лет у неё было нечто похожее — она с другом рисовала портрет общему приятелю на день рождения. Они все вместе учились в художественной школе. Так что это было приемлемо. Но она уже не помнила ни результата, ни чувств, которые тогда испытывала. Наверное, было приятно — они с тем мальчиком были влюблены друг в друга.
Едва ли она могла отказаться от такого предложения.
Попрощавшись у метро, они пошли по своим делам: он — на работу, а она — домой, рисовать афишу для следующего концерта.
Когда она ехала в метро, подумала, что встретила такого мужчину, о котором мечтает каждая молоденькая девушка, пока не повзрослеет и не поймёт, что таких не бывает.
А потом воспоминания унесли её к последней ночи с фотографом, и она решила повторить вылазку на неделе. Может заняться сексом прямо в душе. Этого они ещё не делали...
19.
Застёгивая на ходу платье, она спешила от фотографа на деловую встречу. День задался ясный — как в отношении мыслей, так и в отношении погоды.
Не изменяя своей привычке, она опаздывала. Человек, с которым она должна была встретиться, нашёл её через её друзей музыкантов. Он занимался текстилем и хотел предложить сотрудничество в отношении рисования принтов для футболок. Они договорились встретиться на выходе из метро. На деле она жила неподалёку, но сегодня провела ночь у фотографа — а ночь у него всегда заканчивалась вечером следующего дня.
Поднявшись на эскалаторе, она стала искать глазами человека, которого видела накануне на фото. И заметила его почти сразу. Он был высок, темноволос и изрядно серьёзен, хотя и одет был как все её обычные знакомые мужчины. Его длинные и кучерявые волосы были собраны в хвост. Большими глазами он всматривался в аудиторию, поднимающуюся из недр метрополитена. И увидев её, кивнул и улыбнулся. Выражение лица приобрело более дружественную окраску.
Они поздоровались, и он предложил сесть в какое-нибудь кафе, поговорить о делах. Они вышли из подземки, свернули за угол и оказались в приятном месте, где ко всему прочему почти не было народу.
Сначала он предложил взять какой-нибудь напиток и после этого начать обсуждение. Она взяла свой любимый чай, а он — кофе. Почему-то всегда так выходило — кажется, все люди вокруг неё жили в кофейной империи.
Пока они говорили, она пыталась понять, кого он так отчаянно ей напоминал. Рассматривались варианты друзей, актёров, музыкантов и даже Пушкина стороной не обошла. В итоге она решила, что должно быть просто очень приятное поле вокруг него — оттого он и кажется знакомым. У него были красивые руки и глаза. И поначалу он говорил только о текстиле. Но через полчаса тема съехала к житейским вопросам, потом к жизненным, а потом уже и к экзистенциальным. И так приятно сходились их ценности, что они даже забыли про футболки, о которых, собственно, нужно было говорить.
Но тут ей позвонила подруга, с которой она назначила встречу. Пришлось занять ещё 20 минут её времени, чтобы закончить разговор, поблагодарить за приятное общение и убежать в другую кофейню.
После рассуждения о мужчинах и ценностях, о катках и трещинах, они доели бутерброды, она допила очередную чашку чая, а подруга — кофе. Вечер клонился ко сну, и они решили немного прогуляться до наступления ночных сумерек.
Идя вдоль проспекта в сторону метро, она подумала, что тут недалеко квартира иллюстратора. А потом сказала подруге, что этой ночью она лишний раз убедилась, что борода у мужчины даёт более приятное тактильное ощущение, чем её отсутствие. Потом она поинтересовалась мнением подруги, не стоит ли ей закончить свои отношения с секс-другом, как вдруг беглый взгляд на толпу прервал поток её рассуждений. В их сторону шёл иллюстратор. Она чертыхнулась, вспомнив недавнюю мысль о его квартире. Но всё прошло как нельзя лучше — они просто поздоровались, даже не остановившись. Она открестилась и продолжила рассказ о фотографе, плавно перетёкший на новое знакомство с текстильщиком.
Остаток вечера они сидели в баре, где работал её друг. Она в двух словах описала свои притязания по поводу мужчин. Тот напомнил ей о принципе «поступок за поступок», который подразумевал, что после похода по выставкам она должна была сделать иллюстратору что-то приятное. Прикинув, что для гармонии ей нужно было остановиться при встрече и поболтать, она поняла, что возможность она упустила. Так что просто решила написать эсэмэску, что была рада внезапной встрече.
День подошёл к полуночи и солнце закатилось за горизонт. Она попрощалась с подругой и пошла домой, снова не думать о количестве мужчин, которыми она очарована.
20.
Она лежала рядом с цифровым пианино, у которого до сих пор не было стойки и оно стояло на полу, В ногах была не открытая бутылка вина. Солнце светило в окна, а в ухо звонил телефон. Она отвернулась от окна и взяла трубку. Звонили из Москвы — подтверждали выставку, которая должна была открыться через две недели. Она покивала им, потом подумала и озвучила своё подтверждение голосом.
Это был день лени — тот день, когда она не могла делать совершенно ничего и просто занималась ерундой. Могла просто лежать. Могла перебирать клавиши фортепиано. Могла рисовать на чём попало. А могла и вовсе ничего не делать, а предаться фантазиям на тему и без.
Так же в поле деятельности входило периодическая проверка почты. Вспомнив об этом, она легла на живот, чтобы скоординировать себя относительно ноутбука, стоящего в зоне досягаемости. Проверила контакт, ответила что-то иллюстратору, проверила яндекс — удалила письма от сайта иллюстраторов, проверила мэйл — оставила непрочитанными 23 письма. Потом залезла на майспейс. Здесь её ждало то самое письмо. То письмо, из-за которого её кризис мог не начаться. То, из-за которого она жила на этом свете по крайней мере последние пять лет.
Это было письмо из британской звукозаписывающей студии. Британцы писали, что просмотрели кучу материала в рамках арт-ресёча для нового проекта молодых сайкоделик-исполнителей. Другими словами, они прошерстили горы сайтов иллюстраторов и дизайнеров, способных адекватно оформить альбомы психоделической музыки. И по счастливой случайности наткнулись на её друзей, чья музыка им несомненно понравилась. Они пригласили их отыграть на фестивале молодых исполнителей. Но писали они ей отнюдь не по поводу этой радостной вести. Они интересовались, хочет ли она начать сотрудничество с их лейблом в рамках иллюстрирования музыкального арта.
Для этого они хотели провести тестирование материала парой заказов, а потом пригласить в страну для полного «погружения» в атмосферу.
Прочитав письмо до конца, она встала с пола и прошла на кухню. Через минуту вернулась со штопором. Сняла защитную наклейку с бутылки чилийского вина, вонзила остриё штопора в пробку и прокрутила несколько раз. Потом спокойно откупорила её. Приложила губы к горлышку и залпом выпила четверть.
Потом зажмурилась, легла на пол, повернулась к ноутбуку и перечитала письмо вновь. Потом отпила ещё четверть, закрыла ноутбук и заснула.
Проснувшись через два часа, она проплакала ещё час. Потом заставила себя успокоиться и перечитала письмо в третий раз. Взвесив все «за», потому что «против» не было, она составила ответ и сохранила его на рабочий стол, решив отправить на следующий день.
21.
А на следующий день она нарисовала первый эскиз принта на футболку и отправила его текстильщику. После чего перечитала свой ответ британскому лейблу, подправила его немного и скопировала в форму письма. Нажала отправить и постаралась успокоить сердцебиение и дыхание.
Через некоторое время ответил текстильщик и предложил встретиться, чтобы ещё раз обсудить поля сотрудничества. Она прикинула, что свободна вечером, и они договорились на пять.
Она снова опоздала. Это её разозлило, но когда она встретила текстильщика, злость прошла. Они прошлись по проспекту по жаркому душному воздуху и свернули в кафе, где подавали мороженное.
Стоя возле прилавка, он рассказал ей, что решил сегодня завязать как бандану платок, который накануне купил в секонде. Аргументировал это тем, что что ему показалось это интересным решением. Платок был женским и потому он сказал, что, мол, чувствует он себя прекрасно, хотя может и выглядит «по-пидарски». Она уверила его в том, что это не так. Потом они выбрали мороженное, поговорили о чайных извращенцах, к которым она себя не относила, и пошли за столик.
О футболках говорили мало — только по делу. Основную часть разговора беседовали о ценностях, о рамках существования и пользы. Он был весел, но это совершенно не мешало ему здраво рассуждать о жизни, о нужных устремлениях, о бренности материальных желаний и при этом успевать подливать ей чай и жаловаться, что «ухажёр из него тот ещё». Минуту за минутой она очаровывалась всё больше. Но, зная, что у человека, что сидит напротив есть дама и отношения их носят серьёзный характер, она это очарование глубоко не запускала.
Они просидели там недолго, потому что в кафе было очень душно. Текстильщик, рассказывая ей о своих идеях принтов, предложил прогуляться. Она с радостью предложение приняла, и они покинули душное кафе-мороженное. Но не прошло и пяти минут, как сверху стало накрапывать. Дождь начал набирать силу, и они спрятались в арке. Видимо время было выбрано удачное для встречи — потому что через считанные минуты разошлась гроза. Сначала усилился ливень, потом прибавился ветер. Потом компанию дополнили молния и гром. И в довершении минут через пятнадцать пошёл град. Было так шумно от звука льдинок, бьющихся о карнизы, трубы и крыши машин, что говорить было невозможно.
Они переждали грозу, восхищаясь силой и мощью природы. Текстильщик даже поднял одну льдинку, и она долго лежала, не тая на его ладони. Когда стало тише, он рассказал ей о недавней поездке на природу, о красной воде и рыбах, которых они ловили и отпускали, если те не уходили сами.
Он говорил, что крючки — это плохо, потому что они всё равно травмируют рыб. И что нужно очень аккуратно брать их руками, чтобы чешуя не сползла — иначе они потом будут болеть. А тем временем гроза закончилась. Остался только дождь. Они пошли прочь из арки, разглядывая мокрые дома с зияющими окнами и рассуждая о Петербурге Достоевского.
К сожалению ей нужно было спешить на следующую встречу, и они ускорили шаг, направившись к метро. Пока минут 10 они шли под дождём, он обратил её внимание на то, как оживились после грозы люди. Потом стал говорить о тех вещах, которые она знала наизусть, но подтверждение которых всегда её восхищало. Он говорил просто, без изысков, при этом умело вплетал элегантные слова в свою речь музыканта. Ведь он был ещё музыкантом и немного рисовал.
Когда они подошли к метро, она стала ждать знакомую, а он спустился вниз, чтобы поехать забирать бирки для футболок.
Когда она пришла домой после встречи со знакомой и небольшой прогулки по городу, поняла, что устала до кончиков пальцев. Приняла душ, повалилась на простыни, украшенные индийскими узорами, и забылась сном.
22.
А проснувшись утром, поняла, что всю ночь ей снился он — текстильщик.
Но тем утром она поняла не только это. Она поняла, что жизнь стремительно меняет русло, и необходимо умело лавировать. Хотя, от неё не требовалось сверхъестественной манёвренности — всего лишь нужно было брать то, что ей преподносят.
Пришло письмо от британского лейбла. Они просили нарисовать эскиз обложки и музыкальную афишу. Оговаривали цену и сроки. Писали, что в перспективе предлагают ей приехать на фестиваль вместе с друзьями-музыкантами.
Она ответила на немногие вопросы, что были в письме и приступила к работе.
Рисование заняло её так, что казалось, будто она погрузилась в сон. Её разбудила эсэмэска иллюстратора. Он интересовался, можно ли ему забрать портрет, который она написала. Она, перейдя в настоящую реальность, ответила, что можно и спросила, когда ему его привезти. Они договорились, что вечером они пересекутся «где обычно», где она ему и передаст данный артефакт. Он упомянул, что хочет передать его родителям, что напомнило ей о том, что как-то в беседе он говорил, что у него гостит мама. Но этой мысли она не предала значения.
Она собралась и к назначенному времени была на месте с портретом, завёрнутым в крафт. Проклятье не давало о себе забыть, и она вновь пришла вовремя. Через пару минут подошёл с иголочки наряженный иллюстратор с какой-то женщиной. Женщина, надо полагать, была его мамой. Такого расклада она никак не ожидала. Но вежливо с ней познакомилась, дипломатично приняла комплимент по поводу своего таланта, и сказала, что спешит. Пока она объясняла, что ей нужно посадить подругу на самолёт, мимо проходил текстильщик, который не сразу её заметил. Её глаза немного округлились от такой приятной, но неожиданной встречи. Она закончила описание своих планов иллюстратору с его мамой и кивнула текстильщику. Тот как-то смешано обрадовался, показал, что надо будет созвониться, и ушёл, несколько раз оглянувшись.
Она извинилась и поспешила вслед за ним — подумала, может ещё раз пересекутся. Но переходя дорогу на повороте уже забыла, за кем шла и стала думать о мотивах для британского заказа. Не успела она пройти и квартал, как получила эсэмэску от иллюстратора, который сообщал ей, что она прекрасна. Она ответила, что он тоже ничего, и подумала, что, наверное, надо быть менее жесткой.
Придя домой, она вновь погрузилась в работу.
И погружение это закончилось только через три дня, когда она закончила финальный вариант обложки, одобренный лейблом. В честь такого события она позвала подругу-агента, и они вместе распили бутылку австралийского в сопровождении томатной пасты в её исполнении.
Она рассказала подруге, что фестиваль намечается на следующую неделю. Компания оплатила рейс туда и обратно группе и ей. Но вылет планировался из Москвы. Впрочем, ей это было вдвойне удобно — ведь она собиралась туда в скором времени на открытие своей выставки. Гостить на острове предполагалось неделю. Музыканты её собирались воспользоваться возможностью и записать на престижном лейбле свой новый материал. А самой ей было предложено знакомство с группами, для которых планировалось заказать её иллюстрации.
Программа намечалась нешуточная. Да и она порадовалась возможной перспективе переезда из страны. Но никому кроме подруги и родителей она об этом не говорила. Всё равно лучше других её мог понять только друг-музыкант, который и сам собирался в эту поездку. Так что, дабы «не сглазить», она держала рот на замке. И рассказывала всем только о сотрудничестве с текстильщиком. С которым они созвонились чуть позже, накануне её отъезда в Москву. Она в двух словах описала, что некоторое время её не будет в городе. И было решено отложить полноформатное начало деловых отношений на момент её возвращения.
Иллюстратор взял её номер icq, и теперь они время от времени утомительно общались этим извращённым способом. Она несколько раз вспоминала, что он так хотел с ней вместе порисовать, что энтузиазм его был сравним с энтузиазмом первого человека, собирающегося в космос. Но что-то уже неделю он об этом желании молчал. Каким бы исключительным он не казался ей временами, надо было признать, что исключения рано или поздно подтверждают правило. И она обрадовалась, что вовремя себя затормозила в мыслях относительно его персоны.
Да и выставку Пикассо, проходившую в Эрмитаже они не посетили, хотя вроде бы оба хотели. Просто она проспала, а он хоть и согласился подождать её, спасовал, ужаснувшись размерами очереди, выходившей из музея на площадь.
Она решила, что скажет ему про поездку в Британию как-нибудь за пару дней перед отъездом в Москву. Но так и не сказала. Да и, в конце концов, едва ли он рассказывал ей о каких бы то ни было важных вещах, происходивших в его жизни.
К текстильщику тем временем собиралась приехать его подруга. И перспективы общения до отъезда тоже не предвиделось.
23.
Но едва ли можно было считать расставание с этими очаровавшими её мужчинами большим ударом. В любом случае через 2-3 недели она планировала вернуться в город. С победой или поражением, но всё же вернуться.
Она даже не попрощалась с фотографом, решив, что он переживёт столько короткое отсутствие встреч, даже не заметив этого.
Она привела квартиру в порядок, собрала чемодан с ориентировкой на разброс температур от 15 до 30 градусов выше нуля. Выпила с подругой прощальную чашку чая и попросила музыкантов помочь ей отнести работы для выставки на вокзал.
В 15:30 подошёл скоростной поезд до Москвы, билеты на который были оплачены организаторами выставки. Они занесли два чёрных больших прямоугольных пакета с работами внутрь, поместили их на верхние полки, чтобы те не тревожились от нервных прогулок пассажиров. Попрощались на перроне на пару дней, чтобы потом встретиться в аэропорту и полететь в столицу Британии навстречу самому большому событию в их жизнях. Посещению чайной империи так горячо любимого ей Эрл Грея.
Она зашла в поезд, заняла своё место возле окна, помахала музыкантам рукой, и поезд тронулся. Но тронулся он так быстро, что лица друзей слились с лицами других людей, стоящих на перроне. Она включила музыку в плеере потяжелее, чтобы легче было расставаться с прошлым периодом жизни. Поменяла симку в телефоне на московскую и поняла, что в этот момент кризис, начавшийся в её жизни этой зимой, подошёл к концу.. Облегчённо вздохнула и мысленно поблагодарила мужчину, о котором мечтала, пока не повзрослела.
Февраль-июнь 2010.
Совсем другая история
© Copyright: Софья Мироедова, 2010
Свидетельство о публикации №210110801675
Свидетельство о публикации №210110801675
Рецензии