294

изо: памяти Подсолнухов ван Гога

***

Свободные разговоры о свободном искусстве, но потом всё, легкомыслие в сторону: сумрачный  - и  пустой - зал с мрачной «приемной комиссией» - надо играть концерт, показать, что ты достоин звания скрипача 5-го или хотя бы 4-го  разряда... ...Свободу по улице ветер вместе с мусором носит, а все каменные здания заселены каменным Сумраком с холеным лицом и в красивых одеждах. Правда, простой народ по улицам еще ходит, не настолько запаковались, чтобы у каждого было по железной машине  для передвижения по свободным - и пустынным - улицам...

У нас всё время главенствуют затхлые.

Мне чудится тут древний страх перед каменными истуканами. Гипнотический, иррациональный страх - ведь никакой «Всадник», ни медный, ни каменный, не сможет ничего сделать,  если даже ты помочишься прямо на его с конем головы. ...Жрецы-иезуиты строят всё это, чтобы страхом держать людей в загоне. «Не смей быть просто живым - умным, веселым и смелым». Не смей бунтовать против сумрака - тебя всегда назовут «Ночью», а не «Днем»...

...Они не понимают, что христианство (слабость) - это путь к духу, а дух - это сила - и силу на испуг не возьмешь, большую силу вообще никак не возьмешь. «Я хочу стать сильным как лом». На испуг берут слабую душу.  «Иди вперед и не смотри по сторонам в безумных поисках страха и глупых поисках укрытия от него». Я Ветхий Завет, царей вспоминаю - не только христианских бродяг...

                ***       

«Враги человеку домашние его» - легко им укрыться за «я тебе добра желаю, не чужая». И себя убедят в этой своей «доброте»  и других.  На самом-то деле в обычных семьях все только мелко  тиранят, подкалывают и эксплуатируют друг друга - и вяло блюдут «ты мне, я тебе»,  выдавая  желание нечто сделать за желание  пользы  для домашнего своего...

                ***

«Проснулся от счастья, с глазами, мокрыми от слез» - ох, как  далеко до такого тому, кто от усталости быстро засыпает, а от проблем быстро просыпается – «и ворочается досыта, до самого рассвета».

«Я буду счастлив, но пока – война». Потому и буду, что воевавшему нетрудно быть счастливым - ему бы только мира и покоя. «Обрел дар видения невидимого, но это невидимое оказалось сплошной войной».

 Выбираешь самых милых людей - но и у них гримас хватает; выбираешь наиболее мягких людей - но и они те еще камни. Ушибся, сижу и гримасничаю от боли, недееспособен, несчастлив...

Везде дома, машины, люди; везде дела; везде слова, везде секс (толпятся, танцуют, разбирают друг друга)... - вот и нет счастья, все сны дурные. «Мне стерли лицо  и наклеили на него обои. «Красивее». Мне  заровняли макушку и поставили на нее вазу и магнитофон: ваза танцует, раскидывая цветы своих великолепных улыбок - а меня нет.  Никого уже нет - даром меня нет...»

Привык к тому, что вокруг дела, дома, машины, люди и секс со словами и потому  удивился  двум часам Большой Тишины: «Все вагоны поезда битком набиты, а мой пустой! И колеса оглушающими часами стучат. И мысли в молотки превратились. А ведь так  часто было  когда-то. В те тихие времена все поезда ходили почти что пустыми. И уважал тогда человек человека, никто никого  не брал в оборот...»