Гроза

  Я помню: западный Крым, холмистые поля до самого моря, запах полыни и шалфея, васильки на скошенном поле…
  Нас четверо взрослых и ребёнок. Мы набарахтались в штормящем море и довольные и уставшие ехали… бродили на машине по неведомым нам местам. Остановились сфотографироваться на фоне шпалеры из цветущих стеблей дикого лука. Солнце сияло и море на горизонте отсвечивало золотом. А из-за наших спин наползало… Мы успели добежать до машины и поднять стёкла, нас даже зацепило первым залпом, но Владимир сорвал машину с места. Мы неслись, уходили на юг по сухому серому асфальту, а метрах в двадцати-пятидесяти за нами стеной в сухой июньской пыли взрывались фонтанчики от прямых попаданий громадных капель ливня, и покрытие дороги становился чёрным – тот его кусочек, что ещё был виден перед тем, как кануть во мгле. Сбоку стояли две радуги. Мы пели что-то такое… радостно-ликующее, и двигатель старенького «Ауди» подпевал. Нам, солнцу, ливню, грозе, полям и лету.
  И мы ушли от грозы! Потом мы сидели в кафе в Бахчисарае, ели горячие чебуреки и запивали холодным пивом, обсуждая грозу и купание в штормящем море.
  Чуть позже  на «смотровой» скале над Бельбеком в районе Красного Мака мы стояли, залитые солнечным светом, и насколько хватало видимости, ни над горами, ни над угадываемой линей моря где-то там, вдалеке, нигде глаз не мог зацепиться ни за малейшее облачко. Да была ли она, эта туча, накрывшая половину Крыма, от которой мы унеслись сюда, поближе к Севастополю? Мы улыбались. Такими мы остались на фотографиях – убежавшими от грозы. Счастливыми.
  Мы тогда ещё не знали об Ириной болезни.
 

  Случалось мне бежать со всех ног: к дому в деревне, под крону дерева или к нависшей скале. Стоять потом, прижавшись спиной к стволу или к каменной стене и ждать. Ждать, когда отгрохочет, выльется, утихнет. Ждать, дыша водяной пылью, замерзая и зачастую чувствуя, как всё новые и новые струйки воды, стекая вдоль ствола, потихоньку пробираются к телу.
  Бывало, что приходилось сидеть на корточках, прикрывшись большими листьями лопуха, сжавшись в попытке занять как можно меньше пространства, уговаривая себя: сейчас, сейчас отсверкает, просвистит, пронесётся и опять засияет солнце, опять можно будет рыбачить или просто идти дальше.

  А как-то раз мы с племянником, бродя в поисках грибов буковыми лесами в широкой горной долине-чаше, неторопливо уворачивались от теплых и ласковых микро-ливней августа. Всё время где-то погромыхивало. Очередной ливнёнок давал знать о себе отчётливым шумом капель по листве где-нибудь рядом, и мы отодвигались в сторону, а там, откуда мы только что ушли, неспешным шагом проходил дождь. Сначала мы торопились, чуть ли не убегали от каждого, нагоняющего нас ливня. Затем поняли: охотятся не за нами. Сняли одноразовые плащики – август, жарко в полиэтилене, и потом отворачивали с пути мини-грозы с достоинством, не торопясь, не прерывая своего удачного поиска.

  Мои летние рыбалки в деревне, мои походы в горах Крыма, мои грибные охоты. Случались грозы, случались.

  Но бывало и другое - ливень заставал меня на пустом песчаном берегу моря. Я складывал шорты, майку, сандалии в пакет, зарывал в горячий песок, чтобы не унесло порывом ветра, и шёл в воду, в море. Дождь лупил изо всех сил по голове и плечам, а когда  град вдобавок начинал избивать то, что оставалось над водой, приходилось нырять и держаться под водой, как можно дольше, выныривая на несколько секунд, чтобы вдохнуть мокрого воздуха. Град, он зачастую ненадолго, но всегда больно.

  А ещё я не раз сидел на прибрежной травке у реки под ракитами, целиком упакованный, как водолаз, в резиновый комбинезон рыболова, и смотрел, как предваряющий грозу порыв ветра рвёт листву и сшибает со старых деревьев толстенные ветки, как гнёт к земле молодые деревья. Канонада всё ближе и ближе, громы сливаются в единый раскат, не давая ушам передышки, молнии лупят в землю где-то рядом, вот уже и по две одновременно… Ого, три сразу в поле зрения!
  Дышу озоном и влагой.
  Ливень накрывает меня, я опускаю чуть ли не до подбородка капюшон непромокаемой куртки, прячу ладони в рукава и лежу на берегу родной речки, пережидая неизбежное. Неподвижные поплавки мокнут в воде, удочки поливает на берегу. Вода стекает с резины и небольшой лужицей собирается подо мной. Мне внутри «скафандра» уютно: тепло и сухо. Засыпая, уходя в подпространство, я смотрю на то, как возникают и тут же лопаются от новых капель дождя пузыри на воде.
  Капли дождя мельчают, пузыри живут всё дольше и дольше, появляются долгожители, секунд на пять существования.
  Проходит немного времени. Дождь ещё моросит, но уже где-то в небе пробивается солнце, от земли валит пар, в комбинезоне становится жарко и влажно. Вновь запела, зачирикала птичья мелюзга, затихшая перед грозой. Где-то в сыром небе заходится от счастья пережитой смерти жаворонок. Я сбрасываю капюшон, надо снимать куртку. Сейчас начнётся клёв. Или не начнётся – это неважно. Важно то, что я в очередной раз, точно так же, как и эта поднебесная птаха, пережил всю драму грозы: угрозы, запугивание, натиск, бурю, удары, монотонное наступление, откат, затихание, покой, благословенное пробуждение к новому, умытому дню.
  Как многое в нашей жизни происходит по этому сценарию.

  Гроза. Она бывает разной. Какой ты её увидишь, запомнишь - зависит от тебя самого.



Ерёмин Сергей Алексеевич, Борода по-севастопольски