Непротивление истине

Так и сии противятся истине, люди, развращенные умом, невежды в вере. Но они не много успеют; ибо их безумие обнаружится перед всеми, как и с теми случилось

2 Тим 3:8-9

Но как они противились и злословили, то он, отрясши одежды свои, сказал к ним: кровь ваша на главах ваших; я чист; отныне иду к язычникам

Деян 18:6

Я люблю истину... много...

Лев Толстой, последние слова


20 ноября 2010 года исполняется 100 лет со дня смерти Льва Николаевича Толстого. Дата очень круглая и вполне подходящая, чтобы вспомнить классика мировой литературы. И Толстого не забыли, вспоминают - и за рубежом, и на родине. Но вспоминают как-то так, что сам Толстой, поглядев на всё это, повторил бы, пожалуй, свои предсмертные слова: "Одно только вам скажу. На свете есть пропасть людей, кроме Льва Толстого. А вы все смотрите на одного Льва". Поэтому сегодня, вспоминая Толстого, я хотел бы взглянуть не столько на него, сколько на других людей - самых близких к нему и самых от него далёких.

К этой дате немецкий режиссёр Майкл Хоффман снял по роману Джея Парини, а Андрон Кончаловский спродюсировал с российской стороны фильм "Последняя станция" ("The Last Station"), почему-то переведённый у нас как "Последнее воскресение (?)". Имеется в виду станция Астапово Рязано-Уральской железной дороги (ныне - Лев Толстой, в моей родной Липецкой области), в доме начальника которой ушедший из дома Толстой умирал. Ну что сказать? Никаких проклятых вопросов и мучительных исканий в фильме нет и не надо. Замкнутый круг, в котором писатель метался в последние годы жизни, снова умело вписан в неравносторонний треугольник: Лев Толстой (Кристофер Пламмер) - Софья Андреевна (Хелен Миррен) - Владимир Чертков (Пол Джаматти). Помимо неизбежной и традиционной "развесистой клюквы", в фильме ещё полным-полно явных фактических ляпсусов, которые просто лень перечислять. Да и вряд ли к критическим замечаниям теперь кто-то прислушается. Фильм уже номинирован на Оскара.

А у нас Марлен Хуциев уже много лет снимает серьёзный интеллигентский фильм "Невечерняя" - о встречах Толстого с Чеховым. Это вам не голливудская мелодрама - и, увы, на призы кинофестивалей и кассовые сборы рассчитывать не приходится. Посему денег на завершение фильма не дают, и к круглой дате уже не успеют. Вместо этого по ящику нам приготовили более доступный широким массам документальный телефильм "Лев Толстой: живой гений" - нарезку из кинокадров, снятых в начале 20 века.

Ну, и не без нескольких плохо поставленных скандальчиков с банальными требованиями к Русской Православной Церкви отменить отлучение Толстого. Зачем нынешним малограмотным безбожникам так позарез нужно, чтобы тогдашнего высокообразованного антиклерикала Толстого снова "прилучили" к Церкви, я убей Бог понять не могу. Хотя могу подкинуть этим радетелям свежую идейку: потребовать у РПЦ причисления Толстого к лику святых. Для пущей пиар-сенсации, так сказать. На сей раз с открытым письмом к Патриарху Кириллу неожиданно выступил Сергей Степашин - но не как председатель Счётной палаты, а как президент Российского книжного союза. Степашину по благословению Патриарха ответил архимандрит Тихон (Шевкунов), ответственный секретарь Патриаршего совета по культуре, наместник Сретенского монастыря Москвы.

Отлучение Толстого от Церкви - вовсе не поповская месть или наказание Толстому за его яростные антицерковные выступления и обличения. Подобных "обличителей" было полным-полно - но Русская Православная Церковь вопрос об их отлучении даже не ставила. Отлучение от Церкви - чрезвычайно редкая мера, которую РПЦ применяет в отношении тех людей, которые, будучи рождены в России и крещены в Православии, не только публично отрицают и отвергают основные христианские догматы, изложенные в Никео-Цареградском Символе веры, но и преподносят это как "подлинное", "истинное" учение Христа - именно последний момент является решающим. 24 февраля 1901 года в "Церковных ведомостях" было опубликовано "Определение Святейшего Синода", в котором указывалось, что в распространяемом Толстым учении "он проповедует, с ревностью фанатика, ниспровержение всех догматов православной Церкви и самой сущности веры христианской". Далее перечислялись отвергаемые Толстым конкретные христианские догматы. Определение подписали митрополит Антоний и шесть других высших иерархов.

В заключение "Определения" было сказано: "Все сие проповедует граф Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем неприкровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковию православною. Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Ныне о сем свидетельствуем пред всею Церковию к утверждению правостоящих и к вразумлению заблуждающихся, особливо же к новому вразумлению самого графа Толстого. Многие из ближних его, хранящих веру, со скорбию помышляют о том, что он, в конце дней своих, остается без веры в Бога и Господа Спасителя нашего, отвергшись от благословений и молитв Церкви и от всякого общения с нею. Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины (2 Тим. 2:25). Молимтися, милосердый Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь".

В этом определении нет слов "ересь" или "еретик", нет также слов "анафема" или "отлучение". По смыслу текста, семь иерархов вовсе не отлучили Толстого, а лишь засвидетельствовали лично от себя "отпадение его от Церкви". Что такое "отпадение", в тексте указано: Толстой "отторг себя сам от всякого общения с Церковию". Вполне логично, что "посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею". Таким образом, Церковь не только не отлучила Толстого от себя, но и даже не лишила его участия в церковных таинствах - отставив этот вопрос на его собственное усмотрение. Если бы Толстой сам пришёл на исповедь и причастие - он тем самым восстановил бы своё общение с Церковью, и тогда Церковь снова приняла бы его как своего члена. Не лишила Церковь Толстого и своих молитв: уже в самом определении содержится прямая молитва к Богу о его вразумлении и милости к нему.

Можно спорить о том, состоялось ли отлучение Толстого от Церкви де юре, но что де факто он сам отторг себя от церковного общения - это очевидно всем. Последние 10 лет жизни Льва Толстого исследованы досконально, но у нас нет никаких свидетельств, что он хоть раз как-то попытался вернуться в Церковь. Не было у Толстого раскаяния и на смертном одре, никто из свидетелей его последних дней ни о чём подобном не вспоминал. Поэтому и Церковь не может восстановить каноническое поминание Толстого на проскомидии - учитывая неоднократно и резко высказанное самим Толстым его отношение к подобным "суеверным обрядам". В то же время верующие могут обращаться к Богу с частными молитвами о милости к этому человеку, тем более что сам Толстой к таким молитвам о нём относился со спокойным пониманием.

Но смысл определения Святейшего Синода не был понят с самого начала очень многими. Сам Толстой долго, больше месяца, писал свой не очень длинный "Ответ Синоду" - в котором по существу признал почти всё изложенное в определении. Софья Андреевна обращалась в Святейший Синод с письменной просьбой о специальном разъяснении этого определения - и получила его. Ленин в статье, посвящённой смерти Толстого, прокомментировал определение Синода фразой "Тем лучше". Ну, для Ленина всегда было чем хуже, тем лучше; только в самом конце жизни он стал понимать, что лучше меньше, да лучше. Шоком для верующих стало недавнее открытие нескольких дневниковых записей святого Иоанна Кронштадтского 1908 года, в которых он обращался к Богу со словами о скорейшей смерти Толстого.

Ещё в 1883 году, задолго до определения Синода, на стенной росписи в церкви села Тазово Курской губернии Лев Толстой был изображён в адском пламени. Над эти курьёзом можно посмеяться, но вообще вопрос о посмертной участи Толстого для верующих людей не так уж абстрактен. Церковь может причислять некоторых умерших людей к лику святых, свидетельствуя тем самым об их посмертном предстоянии перед Богом и возможности молитвенного обращения к ним. Но Церковь никогда не дерзает утверждать, что какой-либо конкретный человек за свои грехи уже обречён адским мукам либо уже сейчас наверняка находится в аду. В то же время, согласно святоотеческим учениям, Церковь утверждает, что по смерти нет покаяния, а вне Церкви нет спасения. Но и эти столь узкие врата даже нераскаявшемуся грешнику не закрывают путь к спасению через молитвы любящих его воцерковлённых людей. Да, как это ни парадоксально, но приближение Толстого к Богу, в Которого он так искренне и страстно пытался верить, возможно только через отвергнутую им Церковь, которую он так презирал и которая его всё же любит.

Величие писателя Льва Толстого, его значение в мировой культуре не измеряются школьными линейками и торговыми весами. Вряд ли здесь можно обойтись и общеобязательными международными эталонами и стандартами. Это понимали, видимо, уже члены Нобелевского комитета, присудившие в 1901 году премию по литературе не великому русскому писателю, как-то попавшему в их список, а полузабытому сейчас французскому поэту Сюлли-Прюдому. Нетрудно было догадаться, что значило бы по отношению к Толстому возведение его на пьедестал почёта в конкурсе со слащавым стихотворцем. Но тут надо упомянуть и о неожиданных литературных вкусах самого Толстого.

Шекспира он считал совершенно пустым сочинителем, впоследствии Дж.Оруэлл счёл даже необходимым публично защитить Шекспира от Толстого. Тургенева он как-то ещё терпел, хотя однажды в целом дружеские отношения двух писателей чуть не дошли до вызова на дуэль. Достоевского не выносил совершенно - из-за его не соответствовавшей никаким стилистическим нормам писательской манеры. Толстой и Достоевский не встречались ни разу, хотя их жёны крепко дружили и обменивались опытом издания произведений своих мужей. Чернышевского называл просто "клоповоняющим господином", в чём, на мой взгляд, был где-то прав. Встретив Горького, начал разговор матом - видимо, считал, что с "писателем из народа" только так и надо. В одном журнальном интервью раздражённо-презрительно отозвался о стихах некоего эгофутуриста - и на следующий день Игорь Северянин проснулся знаменитым. Чехова, похоже, любил - но тщательно скрывал это. А хоть кому-то он признавался в литературной любви открыто? Да, много раз и при всяком удобном случае: пожалуйста - Альфонс Диксон Карр. Знаете такого? Не путайте только с более-менее известным детективщиком Джоном Диксоном Карром.

Столь же странные предпочтения и авторитеты были у Льва Толстого и в его религиозных исканиях. В своих статьях он много раз с благоговением цитирует каких-то мелких активистов зарубежных сект, о которых и тогда-то, кроме Толстого, никто ничего не знал. В то же время полностью обойдённой его вниманием оказалась богатейшая святоотеческая литература, где он мог бы ознакомиться с основами Предания и толкованиями Писания. Да и читая саму Библию, он поначалу не нашёл в ней отклика своим собственным мыслям и решил: это оттого, что сделанный к тому времени синодальный перевод Библии на русский язык неправильный. Толстой не поленился изучить еврейский, греческий и латынь, чтобы сверить переводы  ветхозаветных и новозаветных текстов с оригиналами. По-видимому, не найдя никаких сколько-нибудь серьёзных расхождений, Толстой просто решил, что книги Библии написаны очень давно суеверными и неграмотными людьми. Ну, в частности, апостолом Павлом - который, заметим в скобках, на самом деле был высочайше, энциклопедически образованным человеком своего времени. И тогда Толстой сделал свой перевод четырёх евангелий, утрамбовав их в одно предельно реалистическое и ужасно банальное повествование.

Впрочем, есть в Библии одна фраза, которую Лев Толстой приводил по любому поводу и без всякого повода. В синодальном переводе Евангелия от Луки это "Царствие Божие внутрь вас есть" (Лк 17:21), в переводе Толстого - "Царство Божие внутри вас есть". Толстого ничуть не смутило, что эти слова Христа были обращены к фарисеям - тем самым, которые, согласно обличительной речи Христа, внутри полны хищения и неправды, костей мёртвых и всякой нечистоты, лицемерия и беззакония (Мф 23:25-28). Толстому как-то не пришла в голову простая версия, что "Царствие Божие внутрь вас есть" - это Христос сказал о Себе, стоящем в кругу обступивших и вопрошавших его фарисеев. Не убедили Толстого и проигнорированные им следующие по тексту высказывания Христа, прямо связавшего наступление Царства Божьего со Своим вторым пришествием. Толстому вся эта евангельская герменевтика и экзегетика были уже не нужны, он уже нашёл отклик своим мыслям и больше ничего не хотел читать и никого не хотел слушать.

Богослов из Толстого был никудышный. Как впоследствии писал Георгий Флоровский: "В опыте Толстого есть одно решительное противоречие. У него несомненно был темперамент проповедника или моралиста, но религиозного опыта у него вовсе не было. Толстой вовсе не был религиозен, он был религиозно бездарен... Своё "христианское" мировоззрение Толстой извлёк вовсе не из Евангелия. Евангелие он уже сверяет со своим воззрением, и потому так легко он его урезывает и приспособляет. Евангелие для него есть книга, составленная много веков тому назад "людьми малообразованными и суеверными", и его нельзя принимать всё целиком. Но Толстой имеет в виду не научную критику, а просто личный выбор или отбор". По ходу заметим, что по-гречески отбор, выбор - "ересь". А Иван Бунин написал о вероискательстве Толстого ещё проще и выразительнее: "У Толстого не было органа, которым верят".

Но ведь не был же Лев Толстой атеистом! Писал же он о том, что он жил только тогда, когда верил в Бога. Но тут всё дело в том, в какого именно Бога он верил. Толстой делил свою жизнь на три "фазиса": стремление к личному благу, стремление к благу других людей, стремление к Богу. На самом же деле эти фазисы были тремя ступенями возрастания его гордыни. Сначала ему хватало личных благ, затем ему захотелось выступить в роли благодетеля всего человечества, а под конец ему захотелось стать Богом. Смешно, но как тут не вспомнить старуху из "Сказки о рыбаке и рыбке" А.С.Пушкина. Кстати, в немецком оригинале, который пересказал Пушкин, старуха под конец восхотела стать именно Богом. Да, Толстой верил в Бога, но понимал его предельно эгоцентрично - именно как "чистоту божеской сущности во мне". Слова Христа "Царствие Божие внутрь вас есть" Толстой понял не как "Я, Иисус Христос, есмь Бог среди вас", а как "Ты, Лев Толстой, есть Бог внутри себя".

Искать причину ухода Толстого из Ясной Поляны в нарастании семейных разногласий - ну, можно, конечно. При желании можно и свалить всю вину на добрую, но глупую Софью Андреевну. Не поняла великого мыслителя, не оценила его в полной мере и должным образом, всё судила его по своим кухонно-бытовым понятиям. Он думал о судьбах всего человечества, она - только о том, как устроить жизнь детей. Он бескорыстно дарил своё творчество всем людям, она - волновалась о наследственных правах детей на издание его книг. Ему было наплевать на своё отлучение от Церкви, она - беспокоилась о последствиях этого решения для детей опять же. Ну и заела, запилила мужика своими упрёками да придирками. И тут вполне логично прийти к железному и ужасно оригинальному выводу - "все бабы дуры". Но Лев Николаевич в жизни настоящих дур не видел.

А с женой графу Толстому безумно повезло. Особенно если учесть его дневниковые записи о своих многочисленных и совсем не безопасных сексуальных приключениях, которые могли иметь и порой имели серьёзные последствия. С этими дневниками он, 34-летний зрелый мужчина, от большого, видно, ума, решил ознакомить свою невесту перед самой свадьбой. А к тому времени весь добрачный опыт 18-летней Сони состоял в том, что однажды на прогулке некий гимназист поцеловал ей руку, после чего она долго тёрла это место ваткой, смоченной в одеколоне. Но, и прожив с мужем 48 лет, и родив 13 детей, Софья Андреевна так и не поняла смысла "физической любви". А сам наслаждавшийся семейным счастьем Лёвушка, видимо, представления не имел, что такое ещё нужно делать и чего такого ей ещё надо вообще. Чехов, врач по основной профессии, в одном из писем Толстому удивлялся, что этот человек за всю свою долгую жизнь не удосужился прочесть две-три книжки о половом вопросе, написанные специалистами.

Зато сама Софья Андреевна в душевной близости, в духовном общении с таким мужем видела не только свой долг жены, но и просто смысл своей жизни. Она заранее поставила себе целью изучить не только житейские манеры, привычки, склонности Лёвушки, но и его взгляды на мир, общественные позиции, политические убеждения, философские мысли, религиозные чувства. Зачем? Чтобы привести собственные мысли в соответствие с мыслями мужа, чтобы настроить свои чувства в унисон с его чувствами. В наше время деградации семейных ценностей это кажется уже чем-то на грани психической патологии. Но в русском обществе середины 19 века семейная жизнь иначе просто не мыслилась. Это сейчас мы удивляемся подвигу жён декабристов, а тогда это было вполне в порядке вещей. И Софье Андреевне, надо сказать, во многом и очень долго удавалось достигать поставленной цели. Хотя проблем тут была уйма.

Первая проблема в том, что Лев Николаевич был вообще очень невысокого мнения об интеллекте женщин и поэтому не считал нужным вводить жену в свой духовный мир, вести с ней какие-либо серьёзные разговоры и обсуждения. Но тут положительную роль сыграл... ужасный почерк Толстого, из-за которого его рукописи не мог разобрать ни один редактор или наборщик. Переписывать написанное мужем для подготовки к печати стала Софья Андреевна. Но Лев Толстой многократно переписывал написанное - и Софья Андреевна многократно переписывала переписанное. Только "Войну и мир" - шесть раз от начала до конца. Таким образом, доступ во внутренний мир Толстого ей был открыт, она с ним подробно и основательно знакомилась - и никогда не позволяла себе выражать несогласие и тем более выступать с какими-либо критическими суждениями. Пожалуй, единственный раз только она пошла на это, молча переправив в рукописи "Анны Карениной" шокировавшие её "полные груди" работавшей крестьянки на "полную грудь".

Но в последний период семейной жизни это положение меняется на прямо обратное. У ставшего уже знаменитым писателя Льва Толстого появляются штатные литературные секретари, в том числе тот самый Чертков. Люди то были ничем особым не блещущие, но и не такие уж вредные, какими их иногда показывают. Аккуратно вели издательские дела Толстого и его переписку, бережно обращались с его рукописями, в разговоре с ним ни в чём не возражали, а лишь поддакивали, угодливо заглядывая в глаза. То есть для Льва Толстого ничего по существу не изменилось. А вот Софья Андреевна потеряла всякую опору, её жизнь просто утратила смысл. Без доступа к рукописям, без постоянной работы с ними у неё оборвалась непрерывная духовная связь с мужем, она просто перестала его понимать. Софья Андреевна попыталась тайком подсматривать, о чём там пишет муж, он это заметил, стал прятать от неё написанное... Между супругами прошла глубокая трещина, постепенно превратившаяся в пропасть.

Вторая проблема была в том, что подстраивать своё душевное состояние под мысли и чувства мужа Софье Андреевне было совсем не просто. И не потому, что она этого не умела - ещё как умела. А потому, что мировоззрение самого Льва Толстого всё время менялось, а порой делало такие виражи и кульбиты, что только дух захватывало. Он то твёрдо держался одного убеждения, то быстро в нём разочаровывался, то горячо увлекался какой-то идеей, то смело её отбрасывал. Несколько раз в жизни Толстого его мировоззрение полностью "переворачивалось и укладывалось". Тем не менее, очень долго Софье Андреевне с трудом, но удавалось "колебаться вместе с генеральной линией" мужа.

Что ж, до поры до времени можно удобно подлаживаться под мужа в его мнениях по вопросам военной службы, крепостного права, общинного землевладения, земских учреждений, суда присяжных, сельских школ, телесных наказаний, супружеских измен и даже жизни туземцев на Берегу Маклая. Но как прикажете Софье Андреевне воспринимать самой и передавать воспитываемым детям экстремистские реплики мужа о том, что Церковь - зло, государство - зло, собственность - зло, наука - зло, искусство - зло, литература - зло и семья - тоже зло? В ответ на такие перлы можно только тактично промолчать. Но если муж кроме таких перлов уже ничего не выдаёт? Так вот всё молчать и молчать? А приходится. Так общение супругов всё больше превращалось в диалог глухонемых.

И третья проблема. Одно дело, когда человек просто меняет свои взгляды на жизнь. Другое - когда он эти взгляды публично пропагандирует. Третье - когда он меняет свою собственную жизнь в соответствии с изменившимися взглядами. И совсем четвёртое - когда из-за этих его выкрутас вынуждены менять свою жизнь окружающие, семья прежде всего. Ну ладно, ты с чего-то там решил, что собственность на землю, её покупка и продажа - это нехорошо. Ну ладно, ты написал об этом в рассказе-притче "Сколько человеку земли нужно?" Ну ладно, ты перестал интересоваться покупкой земли, хотя раньше занимался этим увлечённо.

Но ты что, всерьёз хочешь оставить большую семью без доходов с яблочного сада в Ясной Поляне? И без доходов с издания своих книг? А что такое ты пишешь там в своём завещании? Хочешь оставить детей без наследства? Чтобы и они тоже, как ты, кололи дрова и пахали землю? Ну уж! Я не знаю точно, о чём и как ещё могла думать тогда Софья Андреевна. Но знаю, что жена может терпеть любые выходки мужа - пока дело не касается судьбы детей. А Софья Андреевна и так уже похоронила шестерых рождённых ею. И тогда перед Львом Толстым встаёт дилемма: либо жизнь в семье, которая есть зло, либо... Толстой выбрал второе.

Семейная драма Толстого - далеко не единичный случай, когда глубокий мыслитель, открывший способ осчастливления всего человечества, не может наладить нормальную жизнь даже в своей собственной семье. Но история наглядно показывает нам, что подобные рецепты всеобщего счастья часто оказываются несостоятельными и в более широких масштабах. Человечество в лице своих гениев всегда искало путь к счастью на многих направлениях, но почти всегда приходило не туда, куда шло. Льву Толстому выпало жить в то время, когда цивилизация как раз стояла на распутье и выбирала, куда повернуть.

Примерно в одно время с Толстым немецкий доктор философии Карл Маркс придумал, как сделать так, чтобы все источники общественного богатства полились полным потоком, осуществился великий принцип "от каждого по способностям, каждому по потребностям", а свободное развитие каждого стало условием свободного развития всех. При этом "глубокий эконом" Маркс элементарно не мог материально обеспечить свою семью, которую фактически содержал его друг Энгельс. Достоверно известно, что Толстой читал в энциклопедии Гранат написанную Лениным статью "Марксизм" и подчеркнул в ней слова "бытие определяет сознание". Толстой интересовался социалистическими идеями, вёл дискуссии с социалистами, но относился ко всему этому весьма скептически. Не понимал, как приложить теорию Маркса к экономически и политически неразвитой России и какой вообще смысл в замене гнёта капитала внеэкономическим принуждением.

Другой современник и соотечественник Льва Толстого, калужский учитель Константин Циолковский тогда же придумал, как доставить человечеству "горы хлеба и бездну могущества" - через освоение космического пространства. А его собственная большая семья при этом жила впроголодь, так как значительную часть учительского жалованья Константин Эдуардович расходовал на свои научные занятия. Циолковский известен как пионер и энтузиаст ракетной и космической техники, однако его прогнозные исследования будущего человеческой цивилизации почти не известны, а многие из них никогда не публиковались. Но некоторые его предложения, например, по ограничению народонаселения и улучшению человеческой породы, просто поражают своим антигуманным рационализмом. Несмотря на то, что Калуга и Тула недалеко друг от друга, Толстой не был лично знаком с Циолковским и вряд ли знал о его работах по космонавтике и футурологии.

Но у них был общий знакомый, у которого они оба черпали некоторые свои идеи - московский библиотекарь Николай Фёдоров, по счастью или несчастью аскет-холостяк. В своей "Философии общего дела" он поставил перед человечеством задачу воскресить всех умерших людей путём поиска, сбора и воссоединения молекул и атомов их тел. Как человек глубоко верующий, Фёдоров пытался опереться в своём учении на христианские догматы, а в основе его концепции объединения человечества лежала заповедь Сергия Радонежского: "Взирая на единство Святой Троицы, побеждать ненавистное разделение мира сего". Лев Толстой очень уважал Фёдорова, с удовольствием беседовал с ним о единении людей в общем деле, но идею всеобщего воскресения отвергал напрочь.

И в то же время учёный-микробиолог, нобелевский лауреат Илья Мечников тоже занимался поиском если не бессмертия, то хотя бы долголетия. И не в воскресении людей, а, как бы это поприличнее сказать, с обратной стороны, то есть через задний проход. Мечников объяснял природу старения деятельностью вредных гнилостных микрорганизмов в прямой кишке и для долгой и счастливой жизни рекомендовал всем принимать кисломолочные продукты. История его первой семьи ужасна по своей трагичности, из-за этого Илья Ильич даже предпринял несколько попыток самоубийства. В 1909 году Мечников посетил Льва Толстого в Ясной Поляне и произвёл на писателя очень благоприятное впечатление. Однако Толстой, и ранее критиковавший мечниковскую философию "ортобиоза", правильной жизни, и здесь не удержался от остроумного замечания, что бессмертие надо искать в душе, а не в жопе.

И у Льва Толстого тоже был свой путь к всечеловеческому счастью. Обычно этот путь называют так - "непротивление злу". Так называл его и сам Толстой, выводя название из евангельских слов Христа: "А Я говорю вам: не противься злому" (Мф 5:39). Название это, основанное на вырванной из контекста цитате, оказалось крайне неудачным. Оно породило распространённое до сих пор заблуждение о том, что Толстой призывал именно никак не противиться злу, что по существу означает потворство ему. На самом деле вопроса, противиться или не противиться злу, перед Толстым вообще не стояло. Конечно же, злу надо противиться! Другое дело - какими средствами. Нельзя отвечать злом на зло и использовать насилие, ибо это приведёт только к увеличению зла и насилия в мире. Толстой убеждённо и аргументированно настаивал на том, что этому принципу надо следовать всегда и везде, во всех житейских ситуациях и в политических делах тоже.

Толстой изложил это своё учение главным образом в двух работах: в 1884 году в книге "В чём моя вера?" и в 1893 году в статье "Царство Божие внутри вас, или христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание". Скажем сразу, что от Церкви Льва Толстого отлучили вовсе не за эти книги и вообще не за его учение о непротивлении злу - но это совсем другая тема. Просто в православии принято устоявшееся, проверенное церковным и историческим опытом понимание этой заповеди Христа. Её толкования были даны в основном Иоанном Златоустом и допускают вынужденное и ограниченное применение насилия для противодействия злу в определённых, специально оговариваемых случаях. Толстой же утверждал и обосновывал универсальную применимость евангельской заповеди о непротивлении злу, что, собственно, и вызвало понятные замечания православных критиков.

Учение Толстого вызвало множество резко критических отзывов не только в религиозных, но и в светских, тем более в революционных кругах. Светские критики в большинстве своём не разобрались в сути толстовского учения и отвечали, что если христианство запрещает противиться злу, то оно неверно и вредно. Многие заявляли, что следование толстовскому учению не соответствует нашему индустриальному веку и сбивает человечество с прямого пути цивизизации. А революционеры просто с саркастическим смехом отвергли толстовскую концепцию, явно несовместимую с марксистским пониманием насилия как повивальной бабки истории, а революций - как её локомотивов.

Георгий Плеханов написал о Толстом несколько теоретически выдержанных, но довольно бледных критических статей, суть которых сводилась к тому, что Толстой явно не марксист и потому для революции не нужен. Ленин подошёл к делу более диалектически и в 1908 году написал знаменитую статью, в которой назвал Льва Толстого "зеркалом русской революции". Для него Толстой был в чём-то важен и для революции, однако Ленин всё же не зачислял великого писателя, как многих других, в категорию "полезных идиотов". Со слов Горького нам известен более чем восхищённый отзыв Ленина о Толстом: "Какая глыба! Какой матёрый человечище!"

Ленин писал: "Толстой смешон, как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества, - и поэтому совсем мизерны заграничные и русские „толстовцы“, пожелавшие превратить в догму как раз самую слабую сторону его учения. Толстой велик, как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России. Толстой оригинален, ибо совокупность его взглядов, взятых как целое, выражает как раз особенности нашей революции, как крестьянской буржуазной революции. Противоречия во взглядах Толстого, с этой точки зрения, - действительное зеркало тех противоречивых условий, в которые поставлена была историческая деятельность крестьянства в нашей революции".

В общем, призывов и предупреждений Толстого никто всерьёз не воспринял, и когда началась Первая мировая война, о Толстом никто и не вспомнил. Впрочем, и сам Толстой, доживи он до этого времени, вряд ли сказал бы о войне что-либо вразумительное. Патриотизм давно был выкинут Толстым в мусорную корзину, где отечество валялось вместе с верой и царём. А пацифизм, тем более пораженчество, может, и вписывались как-то в его теорию непротивления, но никак не сочетались с его натурой старого солдата, помнившего Севастополь.

Во время русско-японской войны Толстой не выступал ни с какими воззваниями, просил при нём об этой войне не упоминать и даже газет не читал. Лишь, случайно узнав о сдаче Порт-Артура, он не смог сдержать гнева и сгоряча заявил, что лучше бы там всё взорвали вместе с жителями, чем врагу отдавать. А в 1-ю мировую военный корреспондент, автор антивоенного сборника очерков "С войны" Александр Фёдоров, случайно встретив сына Льва Толстого Илью, спросил его, что бы сказал отец по поводу этих ужасов войны. Илья Львович ответил уверенно и лаконично: "Ничего".

А через семь лет после смерти Льва Толстого случился и Октябрьский переворот. Почти всё, что так яростно обличал и отвергал Толстой, и Церковь, и царизм, и собственность, и всё-всё-всё - было выметено из русской жизни. Заодно вымели и самого Толстого с его непротивлением злу. И случилось это во многом потому, как сочли некоторые крупнейшие русские философы, эмигрировавшие в 1920-х годах, что наступающее в России зло было встречено русским народом с недостаточным противлением.

Это дало повод Николаю Бердяеву в начале 1918 года в статье "Гибель русских иллюзий" обрушить на Льва Толстого весь свой праведный гнев: "Толстой должен быть признан величайшим русским нигилистом, истребителем всех ценностей и святынь, истребителем культуры. Толстой восторжествовал, восторжествовал его анархизм, его непротивленство, его отрицание государства и культуры, его моралистическое требование равенства в нищете и небытии и подчинения мужицкому царству и физическому труду. Но это торжество толстовства оказалось менее кротким и прекраснодушным, чем представлялось Толстому. Вряд ли он сам бы порадовался такому своему торжеству. Изобличён безбожный нигилизм толстовства, его страшный яд, разрушающий русскую душу. Для спасения России и русской культуры калёным железом нужно выжечь из русской души толстовскую мораль, низкую и истребляющую".

В том же 1918 году в статье "Духи русской революции" Бердяев писал ещё: "Толстой сумел привить русской интеллигенции ненависть ко всему исторически-индивидуальному и исторически-разностному. Он был выразителем той стороны русской природы, которая питала отвращение к исторической силе и исторической славе. Это он приучал элементарно и упрощённо морализировать над историей и переносить на историческую жизнь моральные категории жизни индивидуальной. Этим он морально подрывал возможность для русского народа жить исторической жизнью, исполнять свою историческую судьбу и историческую миссию. Он морально уготовлял историческое самоубийство русского народа. Он подрезывал крылья русскому народу как народу историческому, морально отравил источники всякого порыва к историческому творчеству. Мировая война проиграна Россией потому, что в ней возобладала толстовская моральная оценка войны. Русский народ в грозный час мировой борьбы обессилили кроме предательств и животного эгоизма толстовские моральные оценки. Толстовская мораль обезоружила Россию и отдала её в руки врага".

В 1925 году Иван Ильин в противовес толстовскому непротивленству выступил с книгой "О сопротивлениюю злу силою", в предисловии к которой писал: "Но именно поэтому необходимо раз навсегда отрешиться от той постановки вопроса, которую с такой слепой настойчивостью вдвигали и постепенно вдвинули в философски неискушенные души - граф Л.Н.Толстой, его сподвижники и ученики... Так случилось это, что учение графа Л.Н.Толстого и его последователей привлекало к себе слабых и простодушных людей и, придавая себе ложную видимость согласия с духом Христова учения, отравляло русскую религиозную и политическую культуру. Русская философия должна вскрыть всё это незаметно внедрившееся в души гнездо опытных и идейных ошибок и постараться раз навсегда удалить отсюда все неясности и наивности, всякое малодушие и пристрастие. В этом ее религиозное, научное и патриотическое призвание: помочь слабым увидеть и окрепнуть, а сильным удостовериться и умудриться".

В 1937 году Георгий Флоровский в работе "Исторический опыт" попытался разобраться в истоках заблуждений Толстого: "Толстой каким-то странным образом точно запоздал душевно в XVIII-м веке, и потому оказался вне истории и современности. И он сознательно уходит из современности в какое-то надуманное прошлое. Всё его творчество есть в этом отношении какая-то непрерывная моралистическая робинзонада. Ещё Анненков называл ум Толстого сектантским... Есть разительное несоответствие между агрессивным максимализмом социально-этических обличений и отрицаний Толстого и крайней бедностью его положительного нравственного учения. Вся мораль сводится у него к здравому смыслу и к житейскому благоразумию. "Христос учит нас именно тому, как нам избавиться от наших несчастий и жить счастливо". И к этому сводится всё Евангелие! Здесь нечувствие Толстого становится жутким, и "здравый смысл" оборачивается безумством... Основное противоречие Толстого в том именно, что для него жизненная неправда преодолевается, строго говоря, только отказом от истории, только выходом из культуры и опрощением, то есть - чрез снятие вопросов и отказ от задач. Морализм у Толстого оборачивается историческим нигилизмом".

Как же так случилось, что Лев Толстой, призывавший к ненасилию, оказался косвенным виновником того насилия, которое произошло в России? А Вторая мировая война - разве она не показала всю нелепость попыток применить на практике толстовское непротивление злу? Ну действительно, всем же известно, чем закончилась политика умиротворения Гитлера, к чему привели мюнхенский договор и пакт Молотова-Риббентропа. Пожалуй, самой показательной демонстрацией отношения нацистов к непротивленческому учению Льва Толстого стало осквернение его могилы немецкими солдатами, захватившими Ясную Поляну в 1941 году. Очевидно ведь, что только совместное и беспримерное по масштабам военное насильственное сопротивление всего народа, Красной Армии и армий стран-союзников избавили Европу от гитлеровского зла. Разве нет здесь явной исторической параллели с тем, о чём сам Толстой писал в "Войне и мире"? И есть ли вообще положительные исторические примеры, когда толстовский непротивленческий подход привёл бы к успеху?

В последний период жизни Льва Толстого с ним переписывался высокообразованный индиец Мохандас Карамчанд Ганди, который независимо от русского писателя, изучая Бхагаватгиту, пришёл почти к тем же выводам о ненасильственных способах достижения политических целей - "сатьяграха". Уже в 1893 году Ганди попытался применить эти средства в борьбе за права индийцев в Южной Африке, а вернувшись в 1914 году в Индию, активно включился в движение за освобождение от британского колониального владычества. И тогда выяснилось, что пассивный бойкот индийцами британских колониальных учреждений и импортируемых товаров оказался намного эффективнее их многолетней вооружённой борьбы. Одновременно Ганди выступал и против кастового неравенства, хотя и не признавал требований самих неприкасаемых об их "пропорциональном представительстве". Ненасильственная борьба принесла успех: в 1947 году Индия получила независимость, а в её конституцию был вписан запрет дискриминации неприкасаемых. Но при этом в Индии резко обострилась вражда между индусами и мусульманами, а пытавшийся призывать к примирению Ганди 30 января 1948 года, за несколько дней до получения присуждавшейся ему нобелевской премии, был убит.  Страна разделилась на индуистскую Индию и мусульманский Пакистан, которые ныне раздираются внутренними конфликтами и противостоят друг другу уже с ядерным оружием в руках.

В 1960 году по приглашению Джавахарлала Неру Индию посетил для изучения деятельности Ганди американский баптистский проповедник Мартин Лютер Кинг. К тому времени он уже 15 лет боролся против расовой сегрегации чернокожих в США и уже добился небольших успехов. Своими блестящими ораторскими выступлениями он призывал бороться за расовое равенство и гражданские права мирными средствами. Американцы по его призывам стали проводить марши протеста, экономические бойкоты, массовые уходы в тюрьмы. За выдающуюся роль в ненасильственной борьбе за принятие закона, уничтожившего в США остатки расовой дискриминации, Кинг в 1963 году был удостоен Нобелевской премии мира. 4 апреля 1968 года Кинг был убит, на что американцы ответили общенациональным возмущением, сопровождавшимся массовыми бунтами чернокожего населения по всей территории США, которые пришлось усмирять в том числе и военной силой. Для многих американцев это убийство символизировало неисправимость американской системы и убедило тысячи людей в том, что ненасильственное сопротивление ведёт в тупик. Чернокожие вновь обращали свои взоры к экстремистским организациям, подобным "Чёрным пантерам", а белые расисты - к "Ку-Клукс-Клану". Должно было пройти ещё 40 лет, пока стало возможным избрание президентом США чернокожего Барака Обамы.

5 января 1968 года к руководству Коммунистической партией Чехословакии пришёл Александр Дубчек, который стал демонстрировать всё большую независимость от СССР и начал политические реформы по созданию "социализма с человеческим лицом". При этом Дубчек и его соратники учли печальный опыт Венгерского вооружённого восстания, в 1956 году подавленного советскими войсками, и всеми силами сохраняли спокойствие в обществе, чтобы не спровоцировать аналогичную реакцию. Но 20-21 августа в Чехословакию были введены войска стран Варшавского договора, чехословацкая армия не оказала сопротивления, а попытки населения Праги остановить танки были бесполезными. 25 августа в знак протеста против этого семеро диссидентов устроили сидячую демонстрацию у Лобного места на Красной площади, развернув плакаты в поддержку "Пражской весны". Через несколько минут они были схвачены, избиты и арестованы, а затем отправлены в тюрьмы, ссылки и психбольницы.

После событий Пражской весны в оппозиционных кругах Чехословакии всё большую роль стал играть писатель Вацлав Гавел, уже ранее известный своим свободомыслием. В тот период он неоднократно арестовывался, но продолжал активно писать. В 1975 году он написал "Открытое письмо Густаву Гусаку", был одним из инициаторов подписания "Хартии-77", в 1979 году против Гавела и других диссидентов было выдвинуто обвинение в подрывной деятельности. Осенью 1989 года с выступлением пражских студентов была начата "Бархатная рекволюция", Гавел был одним из инициаторов создания оппозиционного "Гражданского форума", а 29 декабря 1989 года он был избран президентом Чехословакии.

С конца 1960-х годов одним из лидеров правозащитного движения в СССР становится учёный-атомщик Андрей Сахаров. В 1968 году он написал брошюру "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе", которая была опубликована во многих странах; в 1970 году стал одним из трёх членов-основателей "Московского Комитета прав человека; в 1971 году обратился с "Памятной запиской" к советскому правительству; в 1974 году собрал пресс-конференцию, на которой сообщил о состоявшемся Дне политзаключённых в СССР; в 1975 году написал книгу "О стране и мире", в том же году Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира. В сентябре 1977 года Сахаров обратился с письмом в организационный комитет по проблеме смертной казни, в котором выступил за отмену её в СССР и во всём мире. В девабре 1979 и январе 1980 года выступил с рядом заявлений против ввода советских войск в Афганистан, за что был арестован, лишён всех почётных званий и без суда сослан в город Горький. В конце 1986 года Сахаров был освобождён и вернулся в Москву, а в 1989 году был избран народным депутатом СССР.

В 1980 году электрик Гданьской судоверфи Лех Валенса создал независимый профсоюз "Солидарность". За активную профсоюзную деятельность Валенса вскоре был уволен, что в условиях тогдашней нехватки продовольствия и роста цен привело к мирным забастовкам, вызвавщим широкую поддержку во всех слоях польского общества. Правительство поначалу пошло на ряд уступок, однако в конце 1981 года генерал Ярузельский ввёл в Польше военное положение, "Солидарность" была запрещена, а Валенса заключён в тюрьму. В 1983 году Валенса стал лауреатом Нобелевской премии мира, в 1988-89 годах возглавил переговоры оппозиции с правительством, а в 1990 году был избран президентом Польши.

В 1985 году генеральным секретарём ЦК КПСС стал Михаил Горбачёв, который в 1990 году был удостоен Нобелевской премии мира. В пустопорожней формулировке нобелевского комитета - "в знак признания его ведущей роли в мирном процессе, который сегодня характеризует важную составную часть жизни международного сообщества". Вообще-то Горбачёв получил эту премию за прекращение войны в Афганистане. Но очень многие считают, что это плата ему за "непротивление насилием" выходу стран Восточной Европы из-под советского контроля, за предательство интересов СССР в Восточной Европе, которая ныне с удовольствием "вширяется" в НАТО. Сам же Горбачёв, в отличие от этих ура-патриотов, уже тогда прекрасно понимал, что Восточная Европа для СССР потеряна. В 1968 году можно было справиться армиями стран Варшавского договора с одной Чехословакией. Но невозможно было спустя 20 лет справиться одной советской армией, ничего не сумевшей сделать в Афганистане, со всей Восточной Европой. Да и нужно ли это было?

О политических переменах конца 1980-х в Польше и Чехословакии мы уже сказали, и это было только началом конца социалистического лагеря. В мае 1889 года Венгрия сняла свои укрепления на границе с Австрией, а в ноябре 1989-го немцы лихо и весело снесли Берлинскую стену. В декабре 1989-го произошла революция в Румынии, там уже не обошлось без крови. В 1990 году во всех шести республиках Югославии прошли местные выборы, на которых везде победу одержали националистические силы, выступавшие за независимость от Белграда. Грядущий неизбежный распад Югославии был более чем очевиден, но многие тогда решили всё же повоевать, мало понимая, за что именно. Воевали 10 лет, Югославия таки распалась. И тут уж Горбачёв был совершенно ни при чём.

Но очень многие до сих пор считают, что распад СССР - это уж точно личная "заслуга" Горбачёва. А вот это уже напраслина. Нет, Горбачёв вовсю пытался сохранить СССР, в том числе и военной силой, в том числе и ценой больших жертв - и в Алма-Ате, и в Карабахе, и в Цхинвали, и в Тбилиси, и в Приднестровье, и в Оше, и в Фергане, и в Андижане, и в Баку, и в Душанбе, и в Ереване, и в Вильнюсе, и в Риге. Да и в Москве тоже - правда, не своими руками, которые нобелевский лауреат уже не хотел марать кровью, а трясущимися руками своего первого зама, руководителя ГКЧП Янаева. В августе 1991-го у московского Белого дома произошло титаническое противостояние - друг с другом сошлись противление силой и ненасильственное сопротивление. Сила оказалась бессильной. Победило ненасилие.

В октябре 1993-го казалось, что после указа Бориса Ельцина № 1400 "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации" снова победит ненасилие собравшихся у Белого дома, тем более что с противной стороны  никакого насилия поначалу и не предполагалось. Но когда при посредничестве РПЦ начались переговоры о примирении, вожди собравшихся у Белого дома поняли, что "промедление смерти подобно". Генерал Макашов и фашист Баркашов, которых сейчас некоторые почему-то называют "защитниками демократии" (да-да!), просто не представляли себе других способов захвата и удержания власти, кроме стрельбы и крови. И тогда Макашов повёл толпу на разгром московской мэрии, а затем на штурм телецентра в Останкино, где защищавший здание спецназ открыл по толпе огонь, были многочисленные жертвы.

В этот момент Егор Гайдар по телевидению призвал сторонников Ельцина прийти к зданию Моссовета и был уже готов раздать тысячам собравшихся там оружие; формировались отряды самообороны, строились баррикады. К утру инициатива перешла к президентской стороне, начался показательный обстрел, а затем штурм уже опустевшего Белого дома. Сейчас многие называют тогдашние события "расстрелом парламента", хотя ни один депутат Верховного Совета не получил тогда и царапины. Называют это и "началом ельцинского кровавого режима", хотя главарь того мятежа Макашов, в тот момент депутатом не бывший, после выборов нового парламента был тут же освобождён по амнистии и после ещё дважды благополучно избирался в Госдуму по списку КПРФ. Тоже мне "кровавый режим".

Но эти события всё же не прошли бесследно, они несомненно оставили свой след в мышлении и самого Ельцина, и некоторых его приближённых, прежде всего усмирителя того мятежа, "лучшего министра обороны" Грачёва. По-видимому, они тогда не только почувствовали свою силу, но и решили, что теперь силой можно всё. В декабре 1994 года было принято решение о наведении конституционного порядка в Чечне танками. Была первая чеченская война, бестолковая и кровавая, результатом которой стала замена Дудаева на Масхадова. Затем после короткой передышки Путин решил "замочить бандитов в сортире", и началась вторая война, не менее бестолковая и кровавая, результатом которой стала замена Масхадова на Кадырова-старшего, а затем Кадырова-старшего на Кадырова-младшего. Бандиты никуда не делись, конституционного порядка не видать, сейчас на Северном Кавказе разгорается по существу третья война.

Видимо, наши сортирные мочители не читали Толстого - ни "Казаков", ни "Хаджи-Мурата", ни других его кавказских рассказов. А рассуждающим о славянском братстве и призывающим вернуть России Крым неплохо бы почитать и его севастопольские рассказы. А уж "Войну и мир" стоило бы перечитать всем - в том числе и просвещённым консерваторам, и либеральным модернизаторам. Жаль также, что с учением Толстого о непротивлении и ненасилии в своё время не ознакомились ни Саддам Хусейн, ни Буш-младший. Я уж не говорю о Бен Ладене, который понял Коран ещё хуже, чем Толстой понял Евангелие.

В этом длинном историческом отступлении я попытался привести некоторые примеры - и привёл, как мне кажется, достаточно фактов, показывающих, что и сила бывает бессильной, и ненасилие - вполне действенным и эффективным, хотя иногда бывает и наоборот. Если читатель того захочет, он может ещё раз мысленно окинуть взглядом прошедший век и поставить Льву Толстому за его непротивленческое учение плюсы и/или минусы. Впрочем, "непротивление злу" Толстого сейчас имеет более точное название - "ненасильственное сопротивление", и оно уже прочно вошло в лексикон, арсенал и практику политических движений и деятелей.

В 2010 году нобелевская премия мира присуждена китайскому писателю и правозащитнику, активному участнику выступлений на площади Тяньаньмэнь в Пекине в 1989 году Лю Сяобо - за "длительную и ненасильственную борьбу за права человека в Китае". Сам Лю Сяобо в 2009 году был посажен в тюрьму на 11 лет за "попытку государственного переворота", его жена находится под домашним арестом, поэтому премию вручать пока некому. В разгоревшемся по этому поводу дипломатическом скандале об авторе учения о непротивлении злу насилием Льве Толстом опять никто не вспомнил. Но ведь могли бы и вспомнить - к 100-летию со дня его смерти хотя бы.

P.S. Так что же сильнее - насилие или ненасилие? У русских людей есть одна воспетая в гимне "предками данная мудрость народная": "Не в силе правда, а в правде сила". Любая сила, как и любое ненасилие, бессильны, если за ними не стоит правда. Противиться злу не всегда можно, но всегда нужно. Противиться истине всегда можно, но никогда не нужно. Могут, конечно, вслед за Пилатом спросить: "Что есть истина?" (Ин 18:38). Почему-то иногда считают, что Христос тогда не нашёл, что ответить прокуратору. На самом деле Христос ответил на этот вопрос ещё раньше, чем он Ему был задан: "Я есмь путь и истина и жизнь" (Ин 14:6).