Устала

Прислоняюсь затылком к закрытой двери, сползая вниз, и шумно выдыхаю. Волосы отвратительно влажными прядями лезут в лицо, но сил нет смахнуть их с лица, сил нет подняться с давно немытого линолеума, сил нет даже губами шевельнуть, чтобы сделать вдох…
- Это ты? – слышу тихий голос из комнаты.
- Да, мам.
Оказалось, силы еще есть. Немножко.
Грязные и мокрые кеды летят в угол – до завтра.
В зале удушающее пахнет лекарствами – запах сшибает меня с ног каждый раз, хотя я бы уже должна привыкнуть… на столе у дивана снова беспорядок – тарелки, кружки, книжки с заломленными уголками, лечебники и справочники, мешочки с травами – столько хлама, смахнуть бы его одним движением, на пол, да растоптать бы, в пыль.
- Ты хочешь есть?
- Нет, мам.
Внутри все жжет, как облитое горячей соляной кислотой. Желудок словно выворачивает наизнанку. Может пойти в ванну, проблеваться? Вдруг не услышит. Как же. Все слышит, все знает….
- Ты опять? Ты хорошо себя чувствуешь?
- Я просто не хочу, мам.
- Чай тогда.
- Я кофе буду. Крепкий, черный.
- Тебе нельзя!!! Ты его пьешь с утра до ночи!
- Ничего с моим сердцем не будет.
Так контрастно звучат наши голоса – ее, визгливый, тонкий, и мой, хриплый, сухо-жесткий и тихий. Наверное, я буду наказана за безразличие.
- Можно я пойду? Мне уроки надо делать, - отличная ложь. Я плевала на эти уроки – хотя сейчас хочется скорее выблеваться на эти десятичные логарифмы.
- Сядь. От тебя пахнет сигаретами. И ты пьяна, – мама опять пытается играть нравящуюся ей роль «всепонимающей мамаши». Боже. Главное ей подыгрывать, тогда все закончится быстрее. – Что происходит?
- Ничего. Тебе кажется.
- У тебя красные глаза. Ты что, плакала?
- Ветер на улице. Да и не выспалась. Можно я пойду?
- Да и иди! Никогда не поговоришь с матерью…
Я быстрым шагом направляюсь в комнату – допивать остаток разговора не хочется, потому что на дне всегда неприятный осадок. Из дальнего ящика, за тетрадками, достаю таблетки – обычное успокоительное,  но если горстями, позволяет почувствовать себя брошенной, никому не нужной наркоманкой. Сейчас так модно быть никому не нужной. Отстань, мама, у меня все в порядке, я так устала от самой себя.
Дверь без стука открывается.
- Ты таблетки не выпила. Ты же знаешь – режим.
Логично. У нас одна и та же цель – чтобы мое сердце не болело. Но расходимся во мнениях, какая боль важнее. И сейчас обязательно скажет:
- Знаешь…можешь не слушать…Но всё равно будет хорошо. – говорит мама, следя, как я запиваю таблетки.
- Все и так хорошо.– я почти даже не лгу. Будет хорошо, и время лечит - но юношеский максимализм не позволяет мне принимать это лекарство. Или так, или никак. Нет ничего хуже чем "хорошо".
Уже поздно и мы долго молчим в полумраке – каждый думает о своем. Мама наверняка думает обо мне и о том, о чем могу думать я, а у меня мысли тяжелые, слабые, их сил не хватает даже до воспоминаний добраться, поэтому мне не остается ничего другого, кроме как думать о брошенных в угол грязных кедах.

- Кстати… - обрывает мама повисшее темное молчание. – А где  тот мальчик, который к тебе приходил? Ну который еще ночевал под твоими окнами?
- А нет больше того мальчика, мам. Он ночует уже под другими окнами.