Глава 5. Буду слушать и думать

      (Рассказ Дильбар Атабаевой № 2)

   Предыдущая глава:http://proza.ru/2010/11/09/438 

Я возвращалась из Янги-Юля на  рейсовом автобусе отдохнувшей, в весёлом, безоблачном настроении. Ташкент показался таким дорогим и близким сердцу, что неожиданно у меня на глазах появились слёзы. Хорошо я сидела у окна, делала вид, что  заинтересована городским пейзажем, поэтому моих слёз никому не было видно.

Неожиданно пришло осознание: я дома. Оно было настолько удивительным, что в моей голове появилось  много вопросов:
-Что произошло?... Что изменилось?... Почему прежде я не чувствовала этого?... Почему до этого момента всё было привычным, знакомым, обычным?...

Никогда раньше я не задумывалась над тем, что для меня значит Ташкент. Ну — столица Узбекистана, ну — город в  котором я родилась и выросла — и только. Почему сегодня он стал чем-то большим: стал другом, в котором я увидала столько близкого и дорогого моему сердцу?

Я  будто повзрослела, стала, быть может, немного мудрее. У меня  словно раскрылись глаза, как после долгого, тяжёлого сна. И, кажется,  мне известно почему это произошло. Просто раньше я  плыла по течению, как сказала Валя-апа, а теперь стала думать. Сама думать, а не жить по чужой подсказке.

Последние  сутки я много разговаривала с Лолой,  с Валей-апой и много думала. Думала о себе, брате, о нашей жизни. И поняла, что мы совершаем большую ошибку. Ни у брата, ни у меня нет цели в жизни. На какой рынок сегодня пойти, что сготовить на ужин брату, или, где сегодня встретиться с друзьями — это не цель, это обыденность нашей жизни. Этой обыденностью мы и живём изо-дня в день, из года в год, ничего не меняя, ни к чему не стремясь — так сказала Валя-апа,

И ещё она сказала, что «каждый  человек непременно должен иметь цель в своей жизни и  стремиться к ней, добиваться её достижения, тогда он будет ощущать себя человеком нужным, востребованным, а значит и счастливым». Пока я просто запомнила её слова, а дома, в тишине буду над ними думать.
-Каждый человек должен к чему-то стремится, ради чего-то жить — сказала Валя-апа.

А ради чего живём мы: Карим-ака и я? У брата есть работа, на которую он жалуется, сердится, порой ненавидит, но без неё жить не может. А я? Четыре стены, забота о нём — и ничего больше. И ради этого стоило появляться на свет? Нет-нет, тут что-то не так... Только что — пока не пойму.
Со мной, думаю ясно: «замкнулась в скорлупе, как улитка»: меня не тронь, а уж я — не трону. С братом и того хуже: выпивки и работа. Вот и всё — все жизненные интересы. Не густо, ка говорит  иногда Карим-ака, пересчитывая свои карманные деньги. А мне почему-то кажется, что эти слова отражают всю нашу жизнь: не густо.

В Янги-Юль я ехала не только  затем, чтобы  погулять на празднике, отдохнуть, а чтобы спросить совета у Вали-апы, послушать мнение Лолы. Когда я рассказала о том, что говорила мне Наташа, Валя-апа долго молчала, обдумывая мои слова, потом сказала:
-Видимо, эта девочка очень серьёзно думает о жизни, о том как можно принести пользу своей стране. Это, конечно, похвально. Но она не учла специфику местной жизни: исламская религия несколько иначе подходит к роли женщины в обществе, к её возможностям и обязанностям.
-Так что, - испуганно спросила я, - Наташа была неправа? Она хотела мне вреда?
-Ну, что ты, Дильбар? - успокоила меня Вала-апа. - У Наташи на уме не было ничего дурного. Просто она, в силу юношеского максимализма, считает, что все люди одинаковы...  А это не так.  У каждого человека свой предел возможностей. В расчёт нужно брать ещё и пол и возраст, и религию, и много других факторов.

И Валя-апа рассказала мне, как ей пришлось бороться с предубеждением местного населения, когда она начала работать после окончания  института в местной горбольнице. Её постоянно спрашивали, почему она не сидит дома, не воспитывает детей, не ухаживает за мужем? Говорили, что не  женское дело вот так, как она,  всё время пропадать в больнице. Люди не могли понять и поверить, что Валя-апа любит свою работу, хочет помочь им, облегчить боль, физические и душевные страдания.

В наш разговор вступила Лола:
-Да  Валя-апа и не смогла бы сидеть дома — не выдержала бы без своих больных.
-Ты права, дочка, - улыбнулась Валя-апа, глядя на Лолу добрыми глазами, - без своей больницы, без больных я не смогу жить — это мой второй дом. Когда у меня всё получается, когда человек выписывается домой выздоровевшим, весёлым, и у меня радостно  на душе. Если же я ничем не могу помочь больному  - мне плохо, горько, обидно за своё бессилие перед болезнью.

Я думаю, что у Вали-апы большое сердце, если в нём есть место всем  её больным. А у меня сердце совсем маленькое: в нём помещается только моя боль за брата,  забота о нём, да теперь ещё Наташа. И пусть Карим-ака говорит, что я не должна её слушать, я всё-равно буду слушать и буду думать. Сама буду думать.
Лола тогда сказала:
-Дильбар, у тебя самой есть голова на плечах. До каких пор за тебя будут думать другие? Ты ведь уже взрослая женщина...

                *        *        *

Дама никого  не было.  В зале такой беспорядок, словно там пронеслось целое стадо диких животных. И это стадо на своём пути  всё перевернуло, разбросало, перемазало. Я испугалась за Наташу и поспешила в её комнату, но там тоже не было никого. И её вещей тоже не было. Ноги мои ослабли и я опустилась на стул, чтобы не упасть. Мысли стали  неспокойными, чёрными:
-Что случилось?... Где Наташа?... Почему такой беспорядок?...

С тяжёлой головой пошла в кабинет брата, чтобы позвонить к нему на работу,  узнать, что произошло. Дежурный ответил, что Карим-ака выехал на происшествие и будет только после обеда. Это меня немного успокоило: если брат на работе, значит с ним всё в порядке.  Вздохнув с облегчением  решила приняться за уборку, чтобы к возвращению брата в доме был полный порядок.

До самого вечера скребла, мыла, чистила, пылесосила, приводила дом в порядок,  а в голове вертелся только один вопрос: где Наташа? Готовила ужин и думала: -А вдруг она обиделась на нас за что-то и поэтому ушла?
Даже, когда смотрела вечером по телевизору один из каналов, на котором показывали какой-то фильм, снятый на киностудии «Узбекфильм», мысли мои были далеко. Я вспоминала о том, как интересно, весело в доме моей подруги Лолы, и как тихо, безрадостно в нашем доме.

Может быть, Наташа права, что пора  менять свою жизнь, идти в люди, а не сидеть дома, выглядывать в окно и ждать «с моря погоды»? Как сказала девушка:
-Никто, Дильбархон, домой не придёт, и не поведёт тебя за ручку в новый мир. Ты сама должна сделать первый шаг. Сама, понимаешь?
-Она права, - решила я. - Никто не придёт. Сколько я уже жду? А годы идут. Мне скоро двадцать восемь лет, а ни своего дома, ни семьи. У Лолы муж, двое детей, а у меня — только Карим-ака.  Не могу же я всю жизнь быть возле брата?

Время тянется так медленно, словно улитка на виноградной лозе. Даже медленней, чем раньше.  По этому поводу  у русских есть хорошая пословица: ждать и догонять — хуже всего. Сейчас, как никогда раньше, я понимаю это, потому что жду и теряю терпение. Но всё-равно  я дождусь брата, хотя в последнее время он раньше двенадцати ночи домой не возвращается. Я должна  увидеть его глаза, поговорить с ним... Хватит молчать!

Мне надоело молчать. Карим-ака пьёт — я молчу, Карим-ака домой поздно возвращается — я молчу. Молчу и соглашаюсь, делаю так, как говорит брат, как он хочет. Даже книги перестала читать, потому что он сказал:
-Зачем забивать голову всякими пустяками? Лучше займись рукоделием или поработай в саду, на чистом воздухе — пользы будет больше.

Когда-то в школе я увлекалась поэзией Омара Хайяма.  Читала его рубайи наизусть.  До сих пор помню некоторые из них:
      Не моли о любви, безнадёжно любя,
      Не броди под окном у неверной, скорбя.
      Словно нищие дервиши, будь независим -
      Может статься тогда и полюбят тебя.

Вот ещё, что помню до сих пор:
      Упрёков не боюсь, не опустел карман,
      Но всё же прочь вино и в сторону стакан.
      Я пил всегда вино — искал услады сердцу,
      Зачем мне пить теперь, когда тобою пьян!

Или вот это:
      Любя тебя, сношу я все упрёки
      И вечной верности не зря даю зароки.
      Коль вечно буду жить, готов до дня Суда
      Покорно выносить гнев тяжкий и жестокий.

Очень красиво! Всё это написано о нас, женщинах. Но, если закрыть лицо чадрой, или сидеть, как я дома, то этого не увидеть, не понять и не описать с такой нежностью и с такой любовью... Мне таких слов никто никогда не говорил. Никогда. Но, как хочется хоть однажды услышать это:
      Ты, кого я избрал, всех милей для меня.
      Сердца пылкого жар, свет очей для меня.
      В жизни есть ли хоть что-нибудь жизни дороже.
      Ты и жизни дороже моей для меня...

Знала много.  Теперь — забыла. Не должна была забывать. Поэтому и себя тоже забыла.
Наташа-хон сказала так:  -Человек интересен тогда,  когда он много читает, много  знает, имеет свои мысли по тому или другому поводу и может их  высказывать так, что они становятся понятны и интересны каждому.

Я плохо говорю, не интересно. Потому что мало знаю и мало думаю. Конечно, я думаю, но не о том. Мои мысли совсем простые: у брата обувь  износилась — нужно купить новую,  сосед на прошлой неделе задел своей машиной  забор — нужно попросить усто (мастера) Эркин-ака поправить, сад зарос травой — нужно полоть,  летнюю веранду покрасить, заплатить за газ и за свет... Вот такие у меня мысли. Разве они могут быть кому-то интересны?...

                *          *          *

Карим-ака пришёл домой  в половине  первого и удивился, почему я до сих пор не сплю. Но ещё больше брат удивился, когда я сказала, что хочу поговорить с ним.
-О чём, сестрёнка? - спросил он без  интереса. - Может перенесём разговор на утро?
-Нет, мы поговорим сегодня, - не согласилась я.

Брат удивлённо посмотрел на меня.
-Что  такое? Что произошло, сестрёнка?
-Это я Вас должна спросить, Карим-ака, что произошло? Почему в доме такой беспорядок? Где Наташа-хон?  Почему нет ни её самой, ни её вещей?
-Ничего не произошло, - спокойно ответил брат. - Были друзья — немного посидели. Только и всего.

-Не правда, Карим-ака! -  запротестовала  я. - Не немного: в зале валялись десять бутылок.
-Да половина из них из-под пива! - начал сердится брат. - А нас было пятеро. Что для каждого из нас  одна бутылка водки под хорошую закуску?... Наташа плов нам сготовила.
-Где она? - продолжила настаивать я.
-Её Сабир забрал. Увёз к своим родителям.
-Вы обидели её! Обидели — я знаю. Пьяный Вы нехороший: много говорите, можете нагрубить, сказать обидные слова... Только я могу это терпеть, потому что жалею Вас.  Потому всегда молчу, не отвечаю ни на придирки, ни на  ядовитые слова... А Вы становитесь всё хуже и хуже! Скоро, наверное, станете драться, как Батыр.

Слёзы сами закапали  из моих глаз, когда я представила, как брат замахивается на меня.
-Цыц! - повысил голос Карим-ака. - Перестань сейчас же! Вот до чего доводит дурное влияние.  Хорошо, что я проводил твою новую подругу! Представляю, что стало бы с тобой через месяц-другой, останься она у нас! Разве можно вам, женщинам, давать волю?1 Вы сразу на шею садитесь. Я думал, что у меня сестрёнка  не такая, как все, и ошибся. И ты такая же! Сейчас же отправляйся в свою комнату и ложись спать.

Тогда я поднялась со стула и сказала:
-Вы плохо думаете, Карим-ака. Я не ребёнок: мне уже почти двадцать восемь. А Вы обращаетесь со мной, как с пятилетней девочкой... Я так обрадовалась, когда Сабир-ака привёз к нам Наташу, подумала, что, наконец, у меня будет подруга, что будет с кем поговорить, обсудить разные женские дела, сходить куда-нибудь вдвоём... А Вы взяли и выгнали её. Вы злой, Карим-ака! Думаете только о себе, а до меня Вам нет дела.

Чтобы окончательно не расплакаться, я повернулась и быстро ушла в свою комнату.  А мне во след неслись слова:
-Ты смотри, как она заговорила?! Научилась! Перечить брату — проще всего, а вот понять его, посочувствовать — труднее. Легче дверью хлопнуть и уйти...
Я зашла в свою комнату, закрыла уши руками, чтобы больше не слышать то, что говорит Карим-ака, чтобы окончательно не потерять к нему уважение. Он что-то ещё говорил, ходил по комнате, хлопал дверями и, как видно, был очень рассержен.

Быстро разделась и легла в свою постель. Хотела быстро заснуть, но мысли не давали покоя. Я поняла, что брат считает меня глупой, что у меня на плечах не голова, а  пустой казан. В эту минуту мне очень хотелось доказать ему, что это не так, что он ошибается. Если бы я была глупа, как он думает, разве я смогла бы закончить экономический институт? Причём с красным дипломом закончить. Красные дипломы не выдают за красивые глазки — для этого нужно прилежно и долго учится.

Я хочу работать, приносить людям пользу, сделать свою жизнь интересной,  нужной ещё кому-то, кроме брата.
-Может быть Карим-ака боится, что я могу сбиться с пути? - думала я озабоченно. 

Вот и Валя-апа говорила совсем недавно:
-Узбекская женщина совершенно зависит от мужчины, и эта зависимость делает её безвольной, слабой, не способной к самостоятельности. Русская женщина более эмансипирована, она от мужчины зависит в меньшей степени, и это даёт ей большую свободу. Даже молодая девушка славянского происхождения умеет пользоваться ею, отлично зная меру своей свободы.

Узбекская же девушка, получив свободу, к которой она не привыкла, начинает делать ошибку за ошибкой. Зачастую девушка-узбечка, приехав из кишлака учиться в большой город, начинает встречаться с юношей, вступает с ним в половые отношения, а, забеременев, всячески скрывает это до последнего момента. Родив ребёнка, где-нибудь в укромном уголке, она просто выбрасывает его затем на свалку... К сожалению, на моей практике такое бывало неоднократно.
   
Может Карим-ака боится, что со мной произойдёт тоже самое? Но мне  не семнадцать лет, к тому же я уже была замужем. И мне это совсем не понравилось. Я до сих пор со страхом вспоминаю те ночи, когда Батыр приставал ко мне. Его жадный рот, дрожащие губы  и хриплые слова:
-Ты моя жена! Ты должна  быть покорной, и делать всё, что я прикажу!

Эти воспоминания вызывают у меня неприятные ощущения в желудке и меня сразу начинает тошнить.
-Нет-нет, - отчаянно шепчу я,  притягивая одеяло к подбородку, - я никогда больше не выйду замуж! Если Карим-ака станет заставлять меня сделать это. Я лучше покончу с собой, чтобы больше никогда не испытывать такого страха, отвращения и обиды.

Чтобы избавиться от неприятных воспоминаний, я начала думать о том, как доказать брату, что я могу не только работу по дому выполнять, что способна на большее. Наташа сказала мне , что нужно найти работу. Но я  в своей жизни нигде ещё не работала, и мысль о том, что я должна куда-то идти, говорить с людьми,  пугает меня.
-Если бы Наташа была здесь! - вырвалось у меня. - Мы бы с ней вдвоём могли поискать работу. Вдвоём — не так страшно. Одна я не смогу это сделать: не пересилю страх.

Брат сказал, что её забрал Сабир-ака и отвёз к своим родителям, а значит я смогу с ней встретится, пока Карим-ака будет на работе. Это ничего, что Наташа ему не понравилась: он просто не знает, какая она умная. Наташа и английский язык знает, как настоящая англичанка. А как она поёт! Как София Ротару — даже ещё лучше!
Завтра, когда брат уйдёт на работу, я сходу в гости к родителям Сабира, посмотрю, как устроилась Наташа, поговорю с ней. Может она сможет помочь мне устроится на работу, или хотя бы подскажет, как сделать это. Эта мысль успокаивает меня и я засыпаю.

                *        *        *

Утром следующего дня, проводив брата на работу, я собралась к родителям Сабира Усманова, живущим на противоположенном конце Ташкента. Собрала гостинцы, оделась нарядно и вышла из дома.

Город давно проснулся. Он гудел, жил своей жизнью, звенел, дышал, как живое существо. Теперь я это чувствую, знаю: он живой. Меня это радует и возвышает. Попадая в центр города, я всегда удивляюсь большому количеству людей на улицах, в магазинах, на транспорте. Сам собой возникает вопрос:
-Неужели они нигде не работают? Ведь в это время все должны быть на рабочих местах. Ну старики и женщины — понятно, они могут не работать. А что делают мужчины на улицах, базарах, магазинах? Куда так спешат? Почему некоторые из них уже с утра сидят в чайханах — пьют чай с патыром (узбекской большой лепёшкой) и наватом (местным сахаром), о чём-то разговаривают, шутят, смеются? Сидят часами, забыв обо всём. Им что, больше нечего делать? Или у них такая работа?

Не раз я спрашивала об этом брата, но, как всегда, смеялся  мне в ответ:
-Дильбар, ты думаешь совсем не о том! Зачем тебе это знать?... Значит такая у них работа.
-Но у Вас, Карим-ака, работа другая?
-У меня другая, - соглашался брат. - У них — сидеть в чайхане, а у меня ловить таких, как они.

От такого ответа мне становилось не по себе, и я спрашивала обеспокоенно:
-Карим-ака, они что, бандиты?
-Ну, что ты, сестрёнка, конечно нет. Хотя я тебе уже сказал, что это не твоего ума дело.
Вот и весь ответ. И не поймёшь: серьёзно он говорит, или опять шутит.
Так за мыслями я и не заметила, как  добралась до дома Усмановых. Халима-апа и Усман-ака обрадовались моему приходу. Они сразу усадили меня на красочной тахте, устроенной под виноградником и устланную мягкими курпачами (узкими длинными матрасами) и подушками, заинтересованно  расспрашивали меня о нашей жизни, Кариме, его работе, обо мне, подливая в пиалу душистый индийский чай.

Халима-апа, как гостеприимная хозяйка, подкладывала мне сладости, свежие лепёшки, глядя на меня улыбчивыми, добрыми глазами, внимательно слушала мой рассказ. Её муж, Усман-ака, как всегда серьёзен и строг. Но эта  видимая строгость  не могут обмануть меня: я точно знаю, что он добрый и справедливый. Когда погибли наши родители, Усман-ака и Халима-апа очень помогали нам с братом.

Усман-ака был другом нашего отца. Они дружили с самого детства: жили на одной улице, вместе учились, служили в Армии. Только после Армии их пути разошлись: наш папа пошёл  работать в милицию, а Усман-ака — в школу.
Я спросила у Халимы-апы:
-Почему не видно Наташи?  Её нет дома?
-Да, кизим, - подтвердила пожилая женщина, - Наташи дома нет, она на работе.
-Наташа уже устроилась на работу? - удивилась я.
-Ей помог устроиться наш сын, - с гордостью сообщила хозяйка.
-Куда? - поинтересовалась я.
-Кажется в тот институт, в котором он учился.
-Да, - подтверди Усман-ака, - Наташа теперь работает в Политехническом институте на кафедре технической механики.

Я поделилась с родителями Сабира, как со своими мамой и папой своими сомнениями, рассказала о чём мы беседовали с Наташей и о том, что она советовала мне пойти на работу.
-Ну, что ты, кизим? - сказала Халима-апа. - Зачем тебе это? Разве у тебя дома мало работы?
-Молчи, кампыр (старушка), - вступился Усман-ака. - Как это зачем? Дильбархон пять лет училась в институте. Её  государство выучило на экономиста, а она сидит дома, носки борату штопает!
-Но она же женщина! - напоминает мужу Халима-апа.
-Ты тоже женщина! - сердится хозяин дома. - Но ты работала всю жизнь в школе и не считала это зазорным!

Чтобы успокоить расстроенного дядюшку Усмана, я говорю:
-Я хочу работать, Усман-ака, но мне некому помочь. Брат помогать мне в этом не хочет, потому что ему в доме нужна хозяйка, которая бы всё делала. Я хотела поговорить с Наташей и попросить её помочь мне, но её нет...
-Нет, дочка, - рассудительно  говорит Усман-ака, - Наташа тебе в этом вряд ли поможет, потому что сама в Ташкенте не знает никого. Ей самой наш сын помогал.

И, немного помолчав, продолжил:
-Я сам тебе,  пожалуй, смогу помочь.
-Это каким же образом? - интересуется  тётушка Халима.
-Я поговорю с Зуфаром Каюмовым, директором нашей школы и попрошу взять Дильбар для начала на полставки преподавателем узбекского языка и литературы... Она всегда неплохо знала и язык и узбекскую литературу. Помнишь, кампыр, как Диля  Омара Хайяма читала? Ты же сама литературу и русский преподавала, и всегда была в восторге от успехов  нашей девочки.
-Ты прав, отец, - согласилась тётя Халима, - из Дили может получиться хороший преподаватель.

Я знаю, что Усман-ака не любит долго уговаривать, и не любит тех, кто трусит, поэтому сразу соглашаюсь на его предложение, хотя по правде очень боюсь. Дядя Усман отечески похлопывает меня по плечу и спрашивает, обращаясь к жене:
-Кампыр, Дильбархон тебе никого сейчас не напоминает?
-А что? - улыбчиво щурит глаза Халима-апа! - Она тебе сейчас кого-то напомнила? Уж не меня ли в молодости?

Дядюшка Усман от души смеётся такой шутке и отвечает:
-Марьям она мне сейчас напомнила — свою  мать!
-И то правда! - шутливо всплеснула руками тётушка Халима, простодушно улыбаясь.

Улыбаюсь и я, вспоминая  знакомую с детства манеру разговора родителей Сабира: с шутками, поговорками, подначиванием, и смехом. Улыбаюсь, совершенно забыв с каким нелёгким сердцем шла сюда, сколько мыслей, неразрешимых проблем, тяжёлым грузом, несла за спиной. Улыбаюсь, где-то глубоко в сердце, осознавая, что всё у меня теперь будет хорошо.

Посидела ещё немного с дорогими сердцу соседями и друзьями, пообещала, что буду чаще навещать их, и начала прощаться. Домой меня  отпустили, нагрузив всяческими гостинцами:  крупными гроздьями винограда «Дамский пальчик», выращенными в саду Усмановых, сливой, чуть ли не в кулак младенца, яркими яблоками, вкусными фирменными печёностями тётушки Халимы.

Уже у ворот, провожая меня, Усман-ака предупреждает, что не откладывая надолго, поговорит с директором школы, и о результатах сообщит мне по телефону.
-Хоп майли, ака (хорошо, дядя), - отвечаю я, прикладывая руку к сердцу.
Шагая к остановке автобуса, думаю с  лёгкой грустью:
-Как хорошо, когда есть папа и мама... Как я рада за Сабира Усмановича: у него такие замечательные родители.

Домой совсем не хочется. Я решаю пройтись по магазинам, вспомнив о том,  как давно ничего себе не покупала. Если устраиваться в школу, то нужно подобрать подходящую  одежду. Не могу же я ходить на работу в том, в чём хожу дома, или на базар. Учитель должен выглядеть хорошо, чтобы не быть смешным, или неопрятным.

Сейчас, когда я сижу дома, дорогие вещи не нужны,  ведь кроме брата меня никто не видит: достаточно простого платья или домашнего халата. Но на работу в домашнем халате не пойдёшь, даже в таком красивом, что мне подарил Карим-ака на день рождения. Для школы нужна серьёзная, строгая одежда.

Доехав до ЦУМа,  растерянно  брожу среди  вешалок с женской одеждой, Глаза разбегаются от пестроты красок и разнообразия фасонов, и это приводит меня в замешательство: я не знаю, что выбрать.
-Вот где бы мне не помешала помощь Наташи, - думаю, прикладывая к себе очередной костюм. - Она в  европейской моде разбирается хорошо, а я  не разбираюсь совсем.

Промучившись так около часа, с подсказки  молоденькой русской продавщицы  всё же, наконец, останавливаю свой выбор на одном костюме. После примерки понимаю: это именно то, что нужно.
Домой возвращаюсь в хорошем настроении, стараясь не думать о последствиях своего шага.  Если Карим-ака узнает о том, что я решаю  так круто изменить свою жизнь, не посоветовавшись ним, он не погладит меня по голове.
-Это будет потом! — отмахиваюсь от нехорошей мысли, как от назойливой мухи. -А сейчас я ему просто ничего не скажу. Промолчу. Нет-нет, это не обман: промолчать — не значит обмануть. Это Карим-ака меня постоянно обманывает:  обещает не пить больше — и пьёт, обещает раньше возвращаться с работы -  и каждый раз приходит поздно, обещает привести в дом хозяйку — и до сих пор не женат.

Готовя ужин для брата, я вспоминаю слова  дяди Усмана:
-Дильбар, ничего, что у тебя не педагогическое образование: сейчас почти никто не работает по специальности. Главное, что ты хорошо знаешь  и язык, и литературу... Не волнуйся, дочка, я думаю, что тебя возьмут на работу.  Так что  готовься...

Очень хочется примерить сегодняшную покупку, внимательно посмотреть на то, как я буду выглядеть, и я не могу отказаться от этого. Доставая костюм я вдруг вспоминаю разговор, когда Карим-ака так нехорошо заставил меня снять Наташино вечернее платье, что мы  однажды примеряли. Когда брат сказал, что я в нём похожа на женщину лёгкого поведения (джаляп), Наташа пыталась доказать ему, что он ошибается, говорила, что в человеке всё должно быть прекрасно: и одежда, и душа, и мысли.

Карим-ака остановил её жестом и спросил:
-Кто это сказал?
-Чехов. - ответила девушка. - Антон Павлович Чехов.
Брат тоном строгого учителя начал говорить такие вещи, которые очень удивили Наташу, и это было видно по её лицу:
-Чехов не узбекский писатель, и он не знает наших обычаев, нашей жизни, поэтому не может  учить узбекскую женщину, что ей одевать и как ей жить!

Я не выдержала и вступилась за Наташу:
-Зачем Вы так, Карим-ака?  Почему Вы говорите так, чтобы о Вас думали плохо? Вы говорите так нарочно? Зачем?
-Затем, чтобы ты, сестрёнка, поняла, что всё это не твоё, не для тебя! - повысил голос Карим-ака. - Твоё дело дом, домашнее хозяйство, домашняя работа!
-Зачем же Вы тогда меня учили?!
-Чтобы ты была образованной, культурной.
-Для чего? - спросила я. - Чтобы готовить, стирать и убирать не нужно заканчивать институт — это умеет каждая девушка.

Мои слова рассердили брата:
-Ты это брось Дильбархон! Наслушалась глупых разговоров чужих людей  и повторяешь, как попугай! Главный в семье я, и ты должна слушать только меня!
Слова эти меня тогда очень обидели. Брат дал понять, что я полностью завишу от него, и не имею права  ни на свои мысли, ни на свои желания, ни на свои поступки. Словно принадлежу ему, как  что-то не воодушевлённое: как вещь, как мебель. Он вдруг стал таким же, как мой бывший муж Батыр.

После этого я перестала говорить брату то, что думаю, почти перестала разговаривать с ним, а он этого даже не заметил. У меня возникло непреодолимое желание изменить свою жизнь, чтобы никто не мог командовать мной, унижать, относится ко мне, как к вещи, упрекать, что нахожусь на иждивении.  Я решила идти работать, чтобы стать самостоятельной и ни от кого не зависеть.

Продолжение: http://proza.ru/2010/11/09/529