Глава 7. Будущее ждёт!

    
      Рассказ Сабира Усманова № 2 — продолжение)


Утром проснулся от знакомого позвякивания посуды, от соблазнительных запахов, доносящихся из кухни, от солнечного луча, падающего на мою подушку.
Мама хлопотала у газовой плиты, Отец тоже поднялся, несмотря на болезнь и сидел в саду под виноградником, шатром  раскинувшимся с южной стены дома. Я не стал нежится в постели, как в детстве.  Быстро соскочил, заправил кровать и направился к водопроводному крану во дворе, на ходу успевая поздороваться с мамой и прокричать свой привет отцу.

Предстояло много дел: подправить и подкрасить крыло машины, съездить с Наташей в Политех, поговорить насчёт аспирантуры, чтобы иметь ещё один повод для оправдания перед  Ферганскими родственниками, поговорить с Каримом, кое-что закупить для дома, ведь в воскресение некоторые магазины не работают.
Позавтракав на скорую руку,  попросил маму, когда позвонит Рахиля, сказать ей, что уехал в институт, но о помятом крыле не говорить ни слова. Когда  выехал из дома, было четверть девятого.

Мой путь лежал до ближайшей станции техобслуживания. Там  промариновали почти два часа и обслужили лишь тогда, когда получили кругленькую сумму. Мелочи нашего ненавязчивого сервиса способны испортить настроение любому — это их суть и привилегия. В результате: два часа потерянного времени, а работы на двадцать минут.

Я торопился к Кариму, опасаясь не застать Наташу дома. И чем ближе подъезжал к заветному дому, тем сильнее билось сердце, тем труднее было сдерживать волнение. Не доехав до места метров пятьдесят,  остановил машину, стараясь взять себя в руки, чтобы не явится в дом друга в таком  «разобранном»  состоянии.

Наташа была дома, но уже одета, словно собиралась уходить. Русалочьи глаза сверкнули секундной радостью и тут же потухли. Рассказал о своём посещении её матери, упустив некоторые подробности. Передал девушке  сумку и письмо.
Письмо она прочла быстро, невнимательно и отбросила на постель. Я удивлённо поднял правую бровь, вопросительно глядя девушке в глаза. Зелёный пламень её взгляда, обдал холодком. У меня даже, кажется, ладони вспотели, что бывает только в минуты сильного волнения.
-Одевайся и возьми документы, - попросил  Наташу. - Мы едем устраиваться на работу... Я подожду тебя в машине.

Ждать приходится недолго. Минут через пять девушка вышла из дома с небольшой сумочкой в руках. На ней очень подходящее платье: оно не длинно и не коротко, не легкомысленно, а в самый раз для того, чтобы  предстать перед «институтскими сухарями» в лице деканов и замдеканов. И мне её вид нравится.

Видя молчаливое одобрение, Наташа легко повернулась на своих стройных ножках и сказала:
-Я готова.
-Тогда в путь! - предложил я, распахивая перед девушкой дверцу машины.
И только в машине вспомнил, что забыл спросить о Кариме — хозяине дома и моём друге. Наташа ответила односложно, словно не желая о нём вспоминать. Отметив это про себя, решаю  непременно поговорить со старым другом и выяснить, что произошло тут в моё отсутствие.

-Карим прописал тебя?
-Да, вчера вернул мне паспорт с пропиской.
Девушка хочет, видимо, показать его, но я делаю знак рукой, и паспорт остаётся в сумочке. Наташа не выказывает особого желания общаться, и мне приходится  брать на себя эту миссию: разговорить неприветливое создание во что бы то ни стало. И вновь я рассказываю о городе, о тех местах, где мы  проезжаем, о институте, в котором, надеюсь, ей предстоит работать и учиться.

Наташа несколько раз переспрашивает, время от времени упуская нить рассказа. Отношу её невнимание к волнению перед предстоящим разговором в институте. Но это вполне оправдано: не каждый день приходится устраиваться на работу.

Наконец,  выезжаем на улицу  Алишера Навои, где движение машин наиболее интенсивно. Приходится удваивать внимание. Снижая скорость, чтобы вписаться в режим движения, думаю, улыбаясь своим мыслям:
-Как знакомы мне здесь каждое дерево, каждое здание. Даже пешеходы, как родные братья и сёстры, хоть и пытаются перебегать дорогу в неположенных местах... Сколько километров здесь  пройдено, сколько мыслей передумано, а чувств испытано. И как до сих пор это  близко, памятно, остро... Возможно, именно присутствие Наташи делает всё более значительным и значимым, расцвечивая радужными красками и прошлое, и настоящее?

Эта мысль поражает и удивляет своей  актуальной реальностью, заставляя повернуть голову в её сторону. Но реальность увлечена созерцанием города, и моего присутствия, как видно, не ощущает.
-Сабир, - думаю я, - ты глупец... Размечтался, как мальчишка... Да она тебе почти в дочери годится: ей всего семнадцать. Не забывай, дорогой: у тебя скоро появится четвёртый ребёнок... За плечами — немалое семейство и тридцать два года жизни...

Вполне своевременный и резонный довод, возвращает меня  с небес на землю, и я  спокойно и уверенно выруливаю на небольшую стоянку возле института.
-Ну, что, сударыня, - шучу напропалую, - Вы готовы войти в  будущее?
Наташа принимает мою игру, и отвечает дурашливо:
-Да, сударь, вполне.
-Тогда вперёд! - открываю я дверку. - Будущее ждёт!

Не стану описывать все волнения, хождения по этажам, все запланированные и неожиданные встречи, но через час заявление Наташи с просьбой принять на кафедру технической механики  подписывается и ложится  на стол ОК.
Открывая дверь в кабинет Отдела кадров и, пропуская девушку вперёд,  сталкиваюсь с очень знакомым взглядом, и сразу узнаю свою однокурсницу  Алиходжаеву  Насибу, которую не видел со дня окончания института.

Насиба поспешно встаёт со стула и начинает говорить со свойственной только ей скороговоркой:
-Сабир Усманов?! Ты ли это?! Какими судьбами? О, Аллах, сколько же лет мы не виделись?! Да проходи же ты, проходи сюда ко мне поближе. Дай тебя разглядеть. Какой красавец-мужчина! Повзрослел! Возмужал!

Отвечать на все её вопросы невозможно, да и вряд ли нужно, потому что она не станет слушать, пока не выплеснет их все, как поток воды из ведра, что всегда стоит у неё наготове.
-Где же ты пропадал всё это время, Сабирчик? Мы вот только вчера о тебе вспоминали с девчонками... Да проходи, что ты мнёшься, как неродной? Садись вот сюда, ко мне поближе.

И только на этих словах она замечает, наконец, Наташу.
-Ты не один? - интересуется она, откровенно разглядывая девушку. Взгляд  её чёрных глаз цепок и внимателен. Он словно оценивает, сравнивает — это понимаю даже я: так он недвусмыслен. Она сравнивает Наташу с Катей. И этот взгляд, переходя на моё лицо, спрашивает :
-Кто это?

И я отвечаю на него, покривив для пользы дела, душой:
-Насиба-хон, это наша соседка Наталья Аристова.  Она решила перед тем, как поступать  в институт сначала поработать, чтобы выбор был осознанным. Вот её заявление со всеми благородными подписями: она будет работать у нас на кафедре лаборанткой.

И добавляю шутливо:
-Если ты, конечно, не против, королева кадров?
Насиба смеётся мне в ответ:
-Не против, король шутов! Не против!
И обращается к Наташе уже вполне серьёзно:
-Давайте свои документы, Наталья Аристова.
Наташа достаёт из сумочки паспорт, свидетельство об окончании школы и говорит:
-Больше у меня ничего нет.

ОК просматривает их и говорит:
-Нет справки с места жительства.
-В чём дело, товарищ начальник? - улыбаюсь я, - Добудем, хоть из-под земли.
Вновь знакомое выражение возникает  на Лице Насибы, щедром на проявление радости.
-Из-под земли не нужно, - принимает она шутку, - нужно из махаллинского  комитета.

И продолжает, переключаясь  на меня:
-Сабирчик, дорогой, ты всё такой же весельчак и балагур, как раньше!
Отвечаю сущую правду:
-Только с тобой, ласточка-щебетунья. Только с тобой.
-Надо же,  удивляется Насиба, - ты до сих пор помнишь, как меня называли на курсе?

Многозначительно и почти торжественно произношу в ответ:
-Я всё помню, Насиба-хон...
Лицо однокурсницы становится серьёзным, а взгляд словно рентген, который готов   заглянуть в  самую душу, чтобы рассмотреть, что в ней есть на самом деле.
-Всё ли? - с сомнением интересуется она.
Отвечаю ей твёрдо, не отводя взгляда:
-Всё.

На несколько секунд мы замолкаем,  прикоснувшись душой к своей юности. Наташа с удивлением  и непониманием смотрит  то на меня, то на Насибу, но молчит, не мешая нам быть наедине со своим прошлым.

Я вижу, что Насиба хочет о чём-то спросить меня. Догадываюсь, что вопрос будет скорее всего касаться Кати Вороновой, и прикладываю палец к губам, прося о молчании.  И однокурсница понимает меня без слов. А я поднимаюсь со стула и говорю:
-Ну что же, Ласточка, пора. У меня ещё много дел: завтра нужно возвращаться домой, в Фергану. Я же проездом — по делам. Заскочил вот  к вам узнать насчёт аспирантуры, и соседке помочь в устройстве на работу.
-Не пропадай надолго, Сабир. - просит Насиба. - У нас есть о чём поговорить.

И добавляет многозначительно, подавая карточку с номерами своих телефонов:
-Звони. В любое время... Если не в институт, то домой. Всегда, чем смогу — помогу.
Я благодарю её, кладу  карточку во внутренний карман пиджака и прощаюсь со своей бывшей однокурсницей, недовольный собой за то, что желая покрасоваться перед Наташей и Насибой, в глазах этих  двух женщин  выглядел павлином, распустившим хвост.

И главное, как я понял, Насиба хотела рассказать мне что-то о Катюше, возможно, очень важное, а я не захотел выслушать её. Представляю, как она была ошарашена этим: некогда, так любивший  Воронову, Сабир — даже слышать о ней ничего не хочет.
-Это что-то! - реагирую любимой присказкой Насибы — естественно про себя.

Да, сегодня я предстал перед бывшей однокурсницей в весьма невыгодном свете.
-"Хочется надеяться, что Наташа не приняла мои действия за «ужимки и прыжки» отпетого ловеласа,"  - думаю я, спускаясь по лестнице в вестибюль.
Впрочем, я так и не понял этого: Наташа, девушка тактичная, и ни словом, ни взглядом не видала своего отношения к произошедшему «инциденту».

До вечера мы с Наташей успели и в магазинах побывать, закупить всё, что заказала Рахиля,  и взяли справку с места жительства, правда без взятки там не обошлось, и поужинать в  «Гриль баре»  на сквере в центре города.

На Каракамыш  вернулись уже когда сумерки опускались на город, зажигая звёзды  и рассыпая огни. В этом тихом районе и воздух не такой,  как в центре, он наполнен осенними ароматами спелых фруктов, дымком от тандыров, в которых местные жители пекут  воздушные лепёшки. Чуткое ухо улавливает то там, то тут весёлые мелодии: осень — время свадеб.

Останавливаю машину возле дома Карима и замираю на секунду-другую, вслушиваясь в вечерний шум города. Наташа тоже сидит молча, словно не хочет выходить из автомобиля, не хочет возвращаться в дом моего старинного друга. Но я открываю дверцу и решительно делаю шаг вперёд. Наташа так же молча следует за мной.
Возле  ступеней, ведущих к двери друга, останавливаюсь и спрашиваю девушку:
-Наташа, тебе не хочется  сюда возвращаться?

И она отвечает неожиданно жёстко, не щадя себя:
-На что может рассчитывать девушка, однажды шагнувшая  за порог родного дома, ставшего чужим?
-На помощь, - отвечаю ей с улыбкой, надеясь смягчить обиженное сердце девушки, - в крайнем случае — на сочувствие.
-Спасибо, - отвечает Наташа, ничуть не смягчившись. - В наше время никто, никому и ничем не обязан!
-Кто сказал? - попытался удивиться я, догадываясь, кто это  мог быть.
-Ваш друг,  Карим  Отабаевич.
-А-а-а, - звук получается несколько насмешливым. - От Карима можно ожидать и не такого.

Девушка не выдерживает и взрывается:
-Если Вы знали об этом, почему не предупредили?
Выразительные глаза девушки  смотрят на меня с непониманием и укором.
-Я предупреждал его! - начинаю злиться ей в ответ. - Просил оставить свои штучки, а он не послушал.
Моя вспышка настораживает Наташу. Приходится переходить на более спокойный и миролюбивый тон:
-Побудь тут. Я позову тебя, если будет нужно.

В дом захожу шумно, громко топая ногами, чтобы моё появление было всеми услышано. Из глубины дома на моё топанье появляется Карим. Рубашка  у него  расстёгнута, обнажая грудь,  покрытую чёрными курчавыми волосками. На весёлом лице широкая, добродушная  улыбка.
-Сабир, братишка, здорово! - говорит он и лезет обниматься.

Я  легко отстраняю  его и интересуюсь:
-Опять навеселе?
-Ты же знаешь друг: я вообще человек весёлый!
-А где Дильбархон? - спрашиваю строго, не одобряя веселье Карима.
-Она ещё из Янги-Юля не вернулась. Загуляла, видно, сестрёнка! - продолжает Карим не убавляя звука и  радости.
-Поэтому и ты в загул ударился. Свободу празднуешь, друг?
-Какая там свобода? - протестует Карим и тащит меня за рукав в зал.

Знакомая комната предстоит перед моим взором в плачевном состоянии: всюду пустые бутылки, окурки, пепел от сигарет. На столе, сваленные  горкой грязные тарелки, огрызки от фруктов. Показывая рукой на стол, Карим говорит:
-Вот, вчера посидели с друзьями немного... Поговорили,  молодость вспомнили... Толик был, Азиз... У Тахира сын родился. Обмыли...

И, немного помолчав, добавляет, сгоняя улыбку с широкого, слегка опухшего лица:
-А твоя прыцесса даже не вышла... Вот я и сказал ей пару ласковых...
Я беру Карима за воротник рубашки и начинаю трясти, как бутылку с кислым, дешёвым вином.
-Я же предупреждал тебя, Карим-ака, чтобы ты ненароком не обидел девушку.
-Да что ты?! - вырывается Карим. - Её обидишь, как же?! Утром даже разговаривать не стала. Есть отказалась.. А ей-то всего и предложили посидеть несколько минут за столом, составить нам компанию.
-Я же ясно сказал тебе, что эта девочка не про вас! Ты что, друг, не понял?

Карима окончательно развезло, он стал совершенно неприятен и заявил нахально:
-Если так, то забирай свою прынцессу  к чертям собачьим!
-Да уж, конечно, не оставлю! - соглашаюсь я. - Если  появился Тахир, то Наташе здесь делать нечего.

Мой пьяный друг пытается что-то сказать, но я не слушаю его, а разворачиваюсь и ухожу прочь от некогда преданного и верного друга. Но возле порога он догоняет меня и  хватает за рукав.
-Что, из-за какой-то девки отказываешься от старого друга?
-Повтори! — повышаю голос я.
-Для себя припасаешь?
-???
-У тебя же потрясающая жена, Сабир!... А я один, как палец.
-Причём тут это? - не понимаю я.
-А при том... - язык Карима заплетался всё больше. - Не суй всю пятерню в рот -подавиться можно.

Лицо Карима искажает неприятная гримаса,  он наклоняется ко мне, и я отталкиваю его.  Толкаю его так, что он грохается на пол и тут же засыпает. Или делает вид, что засыпает. А я иду в комнату, где неделю жила Наташа, собираю её вещи, косметику в ту самую сумку, которую мне вручила в пятницу Элеонора, и выбегаю из дома, чтобы больше не видеть Карима.

Моему возмущению и удивлению нет предела.
-Что стало с  Каримом? Я не узнаю своего друга, - думал я, шагая к машине с сумкой наперевес. - Он не был таким раньше... Это создание с обрюзглой физиономией — вовсе не Карим. Это какая-то пародия на моего друга!... Как всё изменилось за какие-то шесть-семь лет. Причём не в лучшую сторону...
-Что делает с нами жизнь? - спрашивал я сам себя. - Или это мы сами делаем с нашей жизнью, точнее из нашей жизни, что-то  совершенно неприглядное?

Лишь в автомобиле ко мне возвращается способность мыслить спокойно. Сижу, сложив руки на руль и лихорадочно соображаю:
-Придётся везти Наташу к нам — ничего иного мне не остаётся... Конечно, отец не одобрит моего поступка, но в гостеприимстве не откажет. Мама всё поймёт и примет девушку, как родную дочь...
-Итак, решено: едем к нам! - это я уже произношу вслух.
-Куда к вам? - не понимает Наташа, удивлённо  глядя на меня во все глаза.
-К нам — домой, - улыбаюсь  в ответ своим мыслям. - У человека, родившегося и выросшего  в Ташкенте, и дом должен быть в этом городе, не правда ли?
-Да, конечно, - поспешно соглашается девушка, потеряв неожиданно желание задирать меня.

Завожу машину, и мы едем через весь ночной город, на противоположенный конец — в дом моих родителей.  Прохладный воздух врывается в открытое окно автомобиля, овевая  моё разгорячённое лицо. Я молчу, сосредоточенно глядя на дорогу. Молчит и Наташа, не задавая никаких вопросов, но  мне предельно ясно, что она поняла всё, что произошло между  мной и Каримом.

Мне вспоминается, каким преданным другом был Карим Отабаев в нашем далёком детстве и в юношеские годы. Правда он никогда не был пай-мальчиком, но всегда отличался обострённым чувством справедливости и честности... Что произошло с другом? Когда начался  процесс падения?... Разве можно ответить на эти вопросы?

Шесть лет тому назад судьба развела нас в разные стороны: меня в Фергану, а друг остался здесь, в Ташкенте. Он был молод, полон сил, влюблён, сиял от счастья Девушку звали Луизой, и она была из обеспеченной семьи. У меня сложилось впечатление, что чувства были взаимными.
Но Луизу за Карима не отдали: отец невесты потребовал огромный по тем временам калым. А где мог взять такие деньги молодой человек, у которого кроме младшей сестрёнки на руках, не было никого, чтобы помочь ему? И Луизу отдали за другого.

Возможно, надрыв произошёл именно тогда, и Карим начал прикладываться к бутылке? Правда время от времени он спохватывался, и на некоторое время прекращал пьяные похождения, ведь подросла Дильбар, и нужно было думать о ней: устраивать её жизнь.
Диля  поступила в институт  и Карим с удвоенной энергией начал трудился в милиции, чтобы она могла закончить институт, выйти замуж за достойного человека. Впрочем, Карим и сейчас работает там же, и говорят его считают ценным сотрудником.  А то, что творится у него дома — не интересует никого.

Я несколько лет не видел друга, поэтому мало знал о его жизни — лишь со слов родителей, которые  потеряли его из вида, потому что Карим очень редко появлялся у нас. Год назад я  совсем неожиданно столкнулся с ним на улице. Нашей встрече друг очень обрадовался, как, впрочем, и я.  Он всё расспрашивал меня  о жизни, о работе,  семье. Мы посидели с ним в ресторане, вспомнили детскую дружбу, годы юности.

Карим был весел, щедр, открыт. Пил мало. И я уверился в том, что с ним всё в порядке. Поэтому и привёз Наташу не к родителям, а к нему, ведь дом Отабаевых достаточно большой, и девушка не стеснила бы их. Да и любопытствующих глаз меньше, меньше болтливых языков:  друг с сестрёнкой живут полу-затворнической жизнью — напоказ её не выставляют. Но теперь я вижу, что обманулся в своей надежде, и мне  придётся исправлять содеянное.

                *        *        *

Подъезжая к дому родителей, стараюсь настроиться  на серьёзный разговор с отцом. Что разговор  предстоит нелёгкий — в этом я не сомневался. Затихшая Наташа не мешала мне, думая о чём-то своём, лишь иногда бросая на меня обеспокоенный взгляд.

На этом раз я более, чем аккуратно, загнал машину во двор, мастерски минуя узкие места. Пока закрываю  ворота Наташа стоит у крыльца, переминаясь с ноги на ногу. Подхватив её дорожную сумку, жестом приглашаю девушку в дом.
-Прошу Вас, сударыня, переступить порог нашего скромного жилища, - предлагаю я, протягивая руку вперёд, чтобы распахнуть перед девушкой двери. Но я не успеваю сделать этого: на пороге появляется мама.
-Это ты, углим? - спрашивает он, обеспокоенно всматриваясь в темноту.
-Это мы, ана — отвечаю поспешно.
-Ты не один, азизим? - догадывается она.
-Да, ана, я с Наташей.

Немой вопрос застывает на худеньком лице мамы, но она ничего не спрашивает. А говорит:
-Милости просим в дом, дорогая гостья.
Пропускаю Наташу вперёд, а сам иду  за ней следом.
-Ана, - прошу тихо маму, - давай сначала устроим девушку в боковой комнате? Думаю, что там ей будет удобно...
-Хорошо, сынок, - отвечает мама. - там всегда убрано и всё готово к приёму гостей.

Боковая комната — комната наших девчонок, как говорит обычно мама. Подрастая, они одна за другой переселялись туда.  Сестры выросли, разлетелись кто куда, и комната теперь   пустует, сиротливо взирая своими окнами в сад.  Лишь мама заходит сюда и подолгу, пригорюнившись стоит на пороге, украдкой смахивая непрошеную слезу платочком.

Комната осиротела без своих обитательниц, стала тихой, неживой. А когда-то звонкий девичий смех наполнял её, радуя  душу родителей. Казалось. Что так будет всегда, но время сделало своё дело, и теперь здесь — тишина и покой.
Пока мама устраивает Наташу,я прохожу в кабинет к отцу, чтобы не откладывать разговор на потом. Дада откладывает газету, снимает очки и говорит:   
-Добрый вечер, сын... Что-то ты загулял совсем.  Рахиля уже два раза звонила: волнуется дорогая сношенька... А сынок — совсем не волнуется. Болтается где-то целыми днями...

Не успеваю ответить. А отец задаёт очередной вопрос:
-Я слышал у нас гость?
-Да, - отвечаю я. - Гостья. Наташей зовут.
-Кто такая? Откуда?

Лишь на пару секунд задумываюсь над вопросом отца, а затем рассказываю всё, ничего не скрывая, за исключением своего отношения к девушке. Рассказываю о встрече на дороге, о родителях Наташе, о Кариме, об институте. Отец внимательно выслушивает меня, а когда я,наконец, умолкаю, произносит:
-Помочь, конечно, девушке нужно, но что-то мне здесь всё-таки не нравиться.
-Что именно?! - вспыхиваю я.
-Как это такая молоденькая девушка не побоялась уйти от родителей неизвестно куда?... Ты не имеешь к этому отношения, углим?

Твёрдо смотрю во внимательные глаза отца и отвечаю без запинки:
-Никакого отношения, дада.
Мой честный, прямой ответ несколько успокаивает его, и но произносит раздумье:
-И всё-таки я не могу одобрить твой поступок, сын, ведь у тебя есть жена, дети... Наверняка твой поступок не понравится Рахиле.

Я умоляюще смотрю на отца:
-Дада, можно я попрошу Вас не говорить ей пока ничего?
Отец предостерегающе поднимает руку, как бы говоря: - «Не бери меня в сообщники», но тут же опускает её и произносит решительно:
-Если она не спросит — не скажу ничего, а если спросит — обманывать не стану.. Ты меня знаешь, углим.
-Хорошо, отец, - соглашаюсь я. - Большего мне не нужно.

Весь следующий день я провёл в кругу родителей и Наташи. Я шутил, смеялся, вовлекая в разговор и отца с мамой и Наташу, надеясь наладить между ними взаимопонимание и доброе отношение.
Временами ловил на себе обеспокоенные взгляды мамы: видимо, моё поведение показалось ей подозрительным. Она искала ответа на вопрос, почему я не похож сам на себя? И не находила.

Наедине с девушкой старался не оставаться, чтобы не вызвать недовольство отца и не осложнить положение девушки. Нужно было до конца доводить  версию о том, что я просто хочу помочь ей устроится в Ташкенте, чтобы начать здесь новую жизнь — и не более того.

Звонила Рахиля. Её голос звенел от раздражения и недовольства. Сказал, что задерживаюсь в Ташкенте из-за болезни отца, и буду в Фергане только ночью. Не знаю успокоило ли её моё объяснение, но уже более миролюбивым тоном она сказала:
-Приезжай. Ждём. И повесила трубку.

Улучшив момент, я решился поговорить с мамой, чтобы развеять её подозрения. Разговор был долгим, и для меня не совсем лёгким. Я обстоятельно рассказал маме о родителях Наташи, не охаивая, но и не приукрашивая (этого мама не любит). Немного рассказал о Наташе — самую малость: о её страстном желании учиться, о талантливости девушки, о своём бескорыстном желании помочь ей. Попросил маму взять над девушкой шефство, то есть позаботиться, ведь она совсем ещё девчонка.

-О чём разговор, углим? - успокоила меня мама. - Я буду рада о ком-то заботиться. Нам с отцом так сейчас не хватает этого... Может быть, отец и болеет так част только потому, что привык быть нужным, о ком-то заботится, кого-то опекать... Вы все выросли, разъехались. А мы остались одни.. Одиночество угнетает, делает жизнь однообразной, никому не нужной. А  это не каждому дано вынести... Отцу труднее, чем мне, углим. Он никак не может привыкнуть к тому, что наша семья настолько уменьшилась, сократилась до двух человек. Что в нашем доме не слышны детские голоса, смех.
-Сынок, ты бы переехал к нам со своей семьёй! - просит мама. - Попроси Рахилю от моего имени... Мы будем с отцом смотреть за детишками, а Рахиля сможет пойти работать.

Не хочется огорчать маму, поэтому соглашаюсь:
-Хорошо, она, я попрошу.
Мне, кажется, мама догадывается, что Рахиля никогда не поедет в Ташкент, никогда не оставит своего отца, но, как говорится: надежда умирает последней, поэтому мама и надеется.


Перед отъездом в Фергану я говорю Наташе, чтобы она чувствовала у нас, как дома, была естественной и чуть снисходительной к стариковским слабостям. И ещё попросил, чтобы она не боялась отца: он строг, но справедлив.
Услышав в ответ: -Я постараюсь, Сабир Усманович, - решаю, что этого вполне достаточно. Надеюсь, что Наташа поняла  меня, ведь  девушка  она неглупая.

В Фергану уезжал с чувством выполненного долга, пообещав на прощание маме, что непременно буду звонить. С отцом распрощались по-мужски крепко пожав  друг-другу руки. Мама и Наташа стояли на крыльце и махали мне вослед.
Дорога ровным полотном стелилась под колёса машины, но уезжать совсем не хотелось, не хотелось покидать дорогих моему сердцу людей. Обстоятельства вынуждали делать это: увы, я не свободен. Слишком много у меня обязанностей в этой жизни. Как, впрочем, и у каждого из нас...

Продолжение: http://proza.ru/2014/11/12/1480