Глава 41. Время собирать камни

       (Рассказ Натальи Аристовой № 4)

Через три дня после этого разговора я уезжала из Ташкента. Меня провожали Катя с Сабиром и Грек. Счастливая парочка была настроена очень оптимистически: то Сабир, то Катя начинали рассказывать мне, как найти их в Москве там, куда они должны переехать через каких-то полтора-два месяца.
-Я очень рада, Наташа, что ты решила ехать именно в Москву, - говорила мне Екатерина Львовна. – Все-таки, когда в таком большом, незнакомом городе есть хоть один родной человек (надеюсь, и ты нас считаешь родными), на сердце спокойнее.

Грек был молчалив и хмур, и я отчего–то чувствовала себя виноватой. О чем-то ему все говорила и говорила, а он молча кивал мне в ответ. Было не понятно, соглашается он со мной или просто кивает в такт своим невеселым мыслям.
Уже перед самой отправкой поезда, я не выдержала и заплакала, прижавшись головой к плечу Славки. Он молча гладил меня по голове своими тонкими длинными пальцами, а я никак не могла успокоиться.

Катя и Сабир, попрощавшись, ушли из вагона на улицу, оставив нас наедине.
-Не плачь, Натаха, - наконец, произнёс Славка. – Я не оставлю тебя одну. Как доберешься до места, сообщи, где устроилась, и я обязательно к тебе приеду!.. Я приеду, даже если ты этого и не хочешь!

Грек уходил стремительно, почти бегом, а я, давясь слезами, и, размазывая их по лицу, смотрела в окно на лица единственно близких мне людей, которые шли рядом с моим окном и махали рукой до тех пор, пока поезд не набрал скорость. За окном мелькнуло лицо Грека, и на секунду мне показалось, что у него по щекам текут слезы. Неожиданно захотелось выпрыгнуть из вагона и утешить этого доброго человека, к которому я стала относиться, как к старшему брату.

Но тепловоз дал длинный, прощальный гудок, стремительно набирая скорость, и провожающие остались где-то там позади, на перроне. За окнами вагона уже мелькала окраина города, а слезы все еще текли из моих глаз.
-Назад дороги нет! – думала я про себя, до боли сжимая пальцы. – Нет! Там, позади – прошлое... Впереди – будущее... Впереди мое будущее – не здесь...

В купе вместе со мной ехала молодая семья: муж с женой и ребенком. Они были всего года на два-три старше меня, а дочке, почти пять лет. Не знаю почему, но я очень понравилась их дочке Светланке. Она сразу привязалась ко мне, и уже ни на шаг не отходила. Это обстоятельство, видимо, и вызвало доверие ко мне ее родителей.

Мама Валя, как называла молодую женщину Светланка, очень любила поговорить, и делала это так непосредственно, так заразительно, что и меня вызвала на откровенность. Даже не заметила, как рассказала о себе почти все, оставив в тайне только сюжетную линию с Кучинским – это было не святым - было запретным, ведь наша «любовь» продолжалась чуть больше месяца и оставила после себя слишком горькие последствия.

В конце вторых суток нашего путешествия мы общались с соседями, как старые добрые знакомые. Я узнала, что Валя и Геннадий любят друг друга чуть ли не с начальной школы, что родители обоих были против этой любви. Но в девятом классе они поставили родителей перед фактом, объявив, что те скоро будут дедушками и бабушками. Родители, пошумев, поплакав, и, постучав кулаками по столу, вынуждены были дать согласие на брак и сыграть свадьбу.

Потом появилась Светланка, и юным родителям пришлось оканчивать школу экстерном. Затем работа и учеба заочно.
-Хорошо, что родители нам помогают: Светланка целиком на их попечении, - смеялась Валя, рассказывая о своей жизни, - поэтому она нас и называет мама Валя и папа Гена, так же, как и бабушка с дедушкой...

Молодая семья ехала к себе в Саратов. Родители Геннадия и Валя с мужем переехали туда год назад, а родители Вали пока еще живут в Ташкенте. И ребята были там в отпуску.
Не знаю, что натолкнуло Валентину на мысль, что я не должна ехать в Москву, что мне лучше поехать к ним, в Саратов, но она схватилась за нее с энтузиазмом.

-Москва очень большой, шумный город, - уговаривала она меня, - и слишком к людям равнодушный. А Саратов теплый, родной город, уютный! В нем много учебных заведений – можно поступить куда-нибудь, учиться. Ведь ты говорила, что училась неплохо.
-На учебу сейчас нужно много денег! – протестует Геннадий.
-Можно работать и учиться, - продолжает свою мысль Валентина. – Работы для молодых у нас в городе хватает.
-И учиться и работать? – переспрашивает ее муж. – Это нелегко.
-В нашей жизни - все нелегко! – не соглашается с мужем Валя. – Однако мы как-то карабкаемся, живем!
-Да у девчонки даже зимней одежды нет! – не успокаивается Геннадий. – А у нас зимы не как в Узбекистане…
-Господи, Генка, ну почему ты такой скептик?! Все у тебя трудно, все у тебя сложно! Да найдем мы выход, придумаем что-нибудь!

Понимая, что Геннадий справедливо опасается, что случайная попутчица может стать для них обузой, я поспешно отвечаю:
-Не стоит так беспокоиться обо мне, друзья, ведь у меня билет до Москвы. Я и поеду в Москву.
-Ну, вот еще чего! – протестует молодая женщина. – Кто тебя ждет в Москве?!
-Меня и в Саратове никто не ждет... Меня никто нигде не ждет...
После этих слов в купе воцаряется тягостное молчание, и я беру отложенную во время разговора книгу и делаю вид, что читаю, краем глаза замечая недовольный вид и жесты Валентины, пытающейся устыдить мужа.

Наконец, тот не выдерживает:
-А действительно, Наташа, почему бы тебе ни сойти с нами в Саратове? Жить ты бы могла у нашей тети Лиды. Она живет одна, и обычно одну комнату сдает девочке... По возможности мы тебе поможем, первое время... Нам ведь тоже родственники помогали, когда мы переехали из Узбекистана в Саратов... Долг, так сказать, платежом красен.
-А так как у тебя в России нет родственников, - вступает Валя, - то мы будем тебе, вместо родственников.
-Спасибо, - тихо отвечаю я, не решаясь поднять глаза, чтобы не расплакаться.

В тот день я не дала своего согласия, потому что не сомневалась в том, что  имею права перекладывать свои проблемы на плечи других людей. Но, видимо, моя уверенность была не такой твердой, или, возможно, очень пугал этот большой город Москва, в котором у меня нет ни одного знакомого человека, что я не знаю с чего начать, куда идти.

Чем дальше поезд удалялся от Ташкента, тем больше я ощущала этот страх. Поэтому на следующий день, когда Валя снова завела разговор о том, что я напрасно не соглашаюсь на их предложение, я согласилась слишком поспешно, порадовав женщину своим ответом.

Весь оставшийся путь молодые супруги посвящали меня в семейные мелочи жизни: рассказывали о тете Лиде, у которой мне предстояло жить, о том, где бы я могла работать. Узнав, что я немного работала в «Политехническом институте», на кафедре технической механики, Валентина сказала, обращаясь к мужу:
-Гена, может быть, поговорить с матерью твоего друга Димки Минина, ведь она работает в «Техническом университете»?
-Да, работает, но туда не попасть: все давно забито.
-Не волнуйся, Наташа, работу мы тебе найдем, - успокаивает меня женщина, глядя на мою озабоченную физиономию. – Город Саратов большой и работы в нем предостаточно.

Но этот вывод был явно поспешным: найти подходящее место оказалось не так просто, как казалось на первый взгляд. То не подходила я из-за отсутствия высшего образования и достаточного стажа работы, то место не подходило мне. Когда начальство проявляло чрезмерный интерес, разглядывая мои внешние данные чуть ли не под микроскоп, я разворачивалась и уходила, даже не попрощавшись. Иногда в след мне неслось:
-Куда же вы, девушка?! Я думаю, что мы могли бы с вами договориться!

Ответа в таком случае не следовало: договариваться ни с кем я не собиралась, потому что была заранее предупреждена и Валей и тетей Лидой, что обычно следует за такой договоренностью.
Наконец, спустя пару недель, работа была найдена. И хотя она мне не особенно нравилась, потому что я никогда не мечтала быть конторским работником, или, как говорят, в дальнем зарубежье, мелким клерком, но вынуждена была пересмотреть свои привязанности и антипатии: чтобы жить – нужно трудиться.

               *     *     *

Деньги, вырученные от квартиры и мебели, оказались по российским меркам столь мизерными, что их хватило только на то, чтобы уплатить тете Лиде за год за квартиру, приобрести кое-что из зимних вещей и обувь. В результате у меня остался лишь месячный прожиточный минимум, который при моем неумении вести домашнее хозяйство, таял буквально на глазах.
На работу меня устроила мама Геннадия к дочери своей подруги в бюджетную организацию.
-Зарплата хоть и маленькая, но регулярная, - объясняла будущая начальница, Ирина Владимировна, как-то уж очень внимательно присматриваясь ко мне, то ли отыскивая на моем лице следы порока, то ли надеясь рассмотреть необходимые для их «кропотливого и весьма ответственного труда»  - деловые качества.

Я улыбалась в ответ вполне добросовестно и доброжелательно, боясь показаться потенциальной начальнице нелюдимой и малообщительной, потому что Ирина Владимировна объявила, что мне придется работать с людьми.
-А это, сами понимаете, Наталья Дмитриева, большая ответственность! – очень назидательно внушала мне весьма строгая начальница.
-Да-да, конечно, - понимающе отвечала я, стараясь быть, как можно естественней, но в то же время и не казаться развязной.

То ли мой внешний вид вызвал доверие, то ли протекция была весомой, но меня все-таки на работу приняли, вопреки возникшим сомнением. Так я и стала, согласно определению тети Лиды, конторским работником, и с большим усердием, хоть и без особого желания, начала впитывать в себя все те знания, которыми меня потчевали не слишком щедрые на отдачу, сотрудники.

В процессе познания и накопления минимально-необходимого опыта было все: и откровенная грубость, и хамство, и упреки, и даже сетование на мою якобы тупизну, хотя за свои восемнадцать с лишним лет я никогда не слышала таких унизительных эпитетов. По-моему «доброжелатели» сильно приуменьшали мои умственные способности, сводя их почти до нулевой отметки. Особенно в этом направлении старалась одна сотрудница, Людмила Васильевна Бабина, особа, весьма приближенная к начальству. Она за что-то невзлюбила меня, и допекала своими придирками почти каждый день.

Женщины, работающие в нашем отделе, сообщили по секрету, что Бабина мечтала видеть на моем месте свою племянницу Светочку, которая в скором будущем оканчивает институт, и которой, конечно же, понадобиться работа. Словоохотливая бухгалтер расчетного стола сказала мне однажды, когда Людмилы Васильевны не было в кабинете:
-Поэтому она и ест тебя поедом, что рассчитывает на то, что ты не выдержишь и уйдешь, и на это место примут ее Светочку.

Когда я, в один из вечеров, явилась домой в настроении далеком от радужного, тетя Лида как-то странно посмотрела на меня и сказала:
-До тех пор, пока ты будешь молча сносить ее придирки, она будет кусать тебя. Это закон природы: «у сильного – всегда бессильный виноват».
-О чем это Вы, Лидия Васильевна? – сделала я непонимающее лицо.
-Всё о том же, - отвечала хозяйка двусмысленно. – И ты знаешь, дочка, о чем.
-И откуда Вы всегда, все знаете?! – искренне удивилась я.
-Земля слухами полниться, - ответила тетя Лида, делая многозначительное лицо. Но надолго её не хватает: никакие секреты хозяйка беречь не может, потому что очень любит поговорить. Мне иногда кажется, что она пускает квартирантов только потому, чтобы было с кем общаться:
-Племянница рассказала, что Людка тебя ест поедом.

Хозяйка ожидает моей реакции на свое сообщение, а я молчу, как партизан, не зная, как реагировать на это.
-Хочешь, дам тебе совет? – интересуется тетя Лида.
И мне ничего не остается, как ответить:
-Да, конечно.
-Я хорошо знаю Людку: она, по сути, труслива, как шакал. Сейчас она думает, что сильна, что находиться под покровительством патронессы, но это не так. Ирина просто терпит ее, потому что Людка уверяет всех, что является дальней родственницей нашего губернатора. Терпеть и покровительствовать – вещи разные.

Тетя Лида так быстро перескакивает с одной темы на другую, что я не успеваю уловить самого главного, поэтому уточняю:
-Вы говорите, Лидия Васильевна, что Бабина ни какая не родственница?
-Совершенно точно – не родственница.
-Странно, а наши женщины говорят об этом чуть ли не взахлеб...
-Лидка кому угодно мозги запудрит – она такая.

Предисловие явно завело нас в сторону от конечной цели разговора: совета, поэтому я делаю неопределенный жест, который словоохотливая хозяйка истолковывает по-своему.
-Подожди, дочка, не отмахивайся от старушки. Я хочу тебе только добра, потому что не могу спокойно смотреть на твое печальное лицо... В твоем возрасте девушка должна быть веселой, жизнерадостной, счастливой... Я уверена, что впереди у тебя только хорошее!
-Да-да, конечно, - как-то слишком вяло соглашаюсь я с ней.
-Людку нужно хоть однажды поставить на место! – наконец, добирается до сути хозяйка. – Она нападает, как тот шакалёнок, только на тех, кто ей не может, или не хочет дать сдачи... Я понимаю, что ты, дочка, не хочешь обострять отношения с коллективом. Но поверь мне: хуже не будет. Куда уж хуже?

Совет тети Лиды мне весьма пригодился, и на следующий же день, когда «шакаленок», в очередной раз, попыталась укусить меня, я ответила прямо в глаза:
-Людмила Васильевна, я давно хотела сказать, что вам не идет ехидство: Вы так напоминаете Моську, что лает на слона.
Людмила Васильевна поперхнулась, а остальные женщины, не ожидая от меня такой прыти, открыто прыснули.
-Кошка! – зло бросила Васильевна. – Рыжая кошка!
-Лучше быть рыжей кошкой, - улыбнулась я в ответ, - чем Моськой или шакаленком!

Мои слова произвели на сотрудников впечатление разорвавшейся бомбы: сотрудницы зашевелились, зашушукались. Я смотрела на Людмилу Васильевну и видела, как ее лицо покрывалось бурыми пятнами, а губёнки вытягивались в тонкую линию. И эти изменения явно не сулили мне ничего хорошего. Я ожидала взрыва, ожидала криков, но Бабина почему-то кричать не стала, а как-то бочком, бочком вышла из кабинета.

И тут оставшийся коллектив разразился диким хохотом. Этот, почти истерический смех, сильно меня озадачил, потому что я не могла понять, что вызвало такую реакцию: неожиданный ли отпор с моей стороны, или кличка, данная мной, в запальчивости, скандальной женщине.
Напротив меня сидела бухгалтер материального стола, моя тезка, Наталья Борисовна, которая от смеха была готова упасть со стула. Чуть поодаль смеялась расчетчица, дальше ухахатывалась кассирша Вера Ильинична. Их смех был настолько заразителен, что и у меня вызвал нервный смешок.

Смех смолк так же резко, как и возник, и я поняла по взглядам женщин, что настал мой час расплаты. В дверях нашего кабинета стояла начальница, как выразилась тетя Лида, патронесса. Взгляд ее карих глаз не обещал ничего хорошего.
-Наталья Дмитриевна, - сказала она жестким голосом, - зайдите в мой кабинет!
-«Ну, все, - решила я про себя. - Пришел твой конец, Натаха!»
И тон, и отсутствие слова, «пожалуйста», говорили о том, что «шефиня» выдаст сейчас мне по полной программе.

-Наталья Дмитриевна, - начала Ирина Владимировна слишком официальным тоном, и я сразу заскучала, - на Вас поступила жалоба... Грубите старшим. Не уважаете сотрудников. Ведете себя слишком агрессивно и надменно.
-Это мнение одного человека, который вам сейчас жаловался! – запротестовала я. – А Вы, Ирина Владимировна, пожалуйста, поинтересуйтесь мнением остального коллектива.

-Я это сделаю непременно, но чуть позже. А сейчас хочу выслушать вас. Имею я на это право, как ваш непосредственный начальник, или нет?
-Я не оспариваю ваших прав, Ирина Владимировна, и готова отвечать за свои слова. Но Людмила Васильевна доведет, кого хочет! От нее уже весь отдел плачет!
-Я что-то не заметила, Аристова, слез на ваших глазах! А Людмила Васильевна, взрослая женщина, влетела ко мне в кабинет вся в слезах…
-Я не люблю плакать на людях. Это унизительно и для того, кто плачет, и для того, кто это созерцает. Не так ли?

Начальница не собирается отвечать на мои вопросы, а задает их сама:
-Вам не кажется, Наталья Дмитриевна, что свою трудовую деятельность вы начинаете не с того? С Вашим появлением у нас стали возникать сплетни, скандалы, обострились отношения между сотрудниками.

Смотрю на начальницу во все глаза и удивляюсь тому, как мастерски она сваливает все грехи на меня, даже не попытавшись разобраться, кто виноват на самом деле.
-Вам нужен козел отпущения, Ирина Владимировна? – искренне удивляюсь я. – Всё потому, что Людмила Васильевна хочет видеть на моем месте свою племянницу?.. Зачем же травля?.. Вы только скажите, что я неугодна, и я тут же уйду.
-О чем это вы, Аристова? – не понимает, или делает вид, что не понимает, начальница.

-О том, что мне по несколько раз на дню напоминают, что я занимаю место Светочки Бабиной. А что касается сплетен и скандалов, то они исходят только от одного человека: от вашей подруги, Людмилы Васильевны.
-Какой подруги?! – протестует Ирина Владимировна. – Кто вам это сказал?!
-Людмила Васильевна козыряет этим постоянно, почти ежедневно, чтобы мы, не дай Бог, не забыли.
-Не может этого быть!
-А вы поговорите с коллективом по душам, и тогда поймете, что «паршивая овца», которая портит все стадо, вовсе не я.

Произнося эти слова, я смотрела прямо в глаза начальнице, взгляда не отводила, не прятала – этому меня учил папка, говоря: - «Если ты знаешь, что права, не дай собеседнику в этом усомниться: говори честно, прямо, открыто». И начальница сменила тон на более дружелюбный, более мягкий:
-Людмила Васильевна мне вовсе не подруга! Как, вы уже, надеюсь, заметили, Наталья Дмитриевна, она не подходит мне ни по возрасту, ни по интересам. Мы общаемся с ней только по работе. Я уважаю ее, как специалиста, как человека...

Я вижу, что начальница пытается сформулировать суть своего отношения к этой своей сотруднице, но никак не может подыскать подходящего слова, и поэтому говорю:
-А еще Вы уважаете ее за то, что она, якобы, родственница губернатора, хоть и дальняя.
-Почему якобы? Что за намеки?
-Это не намеки – это правда: Людмила Васильевна такая же родственница нашему губернатору, как я – Папе Римскому.
-Не сбивайте, пожалуйста, меня с толку, Аристова! Я вызвала вас не для того, чтобы обсуждать Людмилу Васильевну!

-Я понимаю, Ирина Владимировна, что вы вызвали меня для того, чтобы отчитать или уволить, но даже подсудимому дают последнее слово. И я вам говорю, Ирина Владимировна, что моей вины в том, в чем меня обвиняет Бабина – нет.
-Так не бывает! – протестует начальница. – Вы назвали Людмилу Васильевну Моськой! Оскорбили ее!
-А она меня – рыжей кошкой. Так что мы с ней квиты.
-Рыжей кошкой? – почему-то улыбнулась «шефиня». – Ну, это не оскорбление – это скорее комплимент.
-И Моська не оскорбление! – протестую я. – Это скорее кличка!
-Причем довольно меткая, - вдруг выдает начальница, но тут же спохватывается. – Идите на свое рабочее место, Наталья Дмитриевна, и продолжайте работать.
-Значит, меня не увольняют? – предполагаю я.
-Конечно, нет, - следует ответ, сопровождающийся улыбкой. – Не знаю, почему вы так решили?!

Вернувшись на место, и, встретившись взглядом с заплаканными, красными глазами Моськи, я задаю себе колючий вопрос:
-Почему нас, людей, зачастую сравнивают с животными? Риту Ералову прозвали Черной Пантерой, мне постоянно клеят Рыжую Кошку, Людмила Васильевна, уверена, с сегодняшнего дня станет Моськой.

Впрочем, я уже как-то задавала этот вопрос Рите, определив его, как абсурд, и она мне тогда ответила:
-Ты не права, Наталья – это вовсе не абсурд. И то, и другое животное – эталон красоты. Какая грация! Какая пластика, органичность! Человек может только мечтать об этом, или попытаться слегка приблизиться, потому что в сравнении с животными он здорово проигрывает.

Окончание: http://proza.ru/2015/03/31/556