Тепло человеческое

«Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лёд и пламень…»
Пушкин, «Евгений Онегин»

Всем известно, что небесами правят ледяные ангелы. Облака и ветры, бури и лёгкие дожди, снега и грозы – всем этим ведают они, лайлинги. Высоко в горах, или на вершинах неприступных скал пронзают холодный воздух одинокие белые иглы ангельских башен. Ангелы замкнуты, не часто людям, живущим в долинах, доводится встречаться с ними лицом к лицу. Да и не стремятся к этому люди: уж очень холодными и чужими кажутся им лайлинги. Однако нет и вражды между двумя народами, ведь ангелы ничего не требуют за свой труд. И только они сами знают, зачем помогают людям.

* * *
Шёл третий месяц зимы – месяц диких, непредсказуемых бурь. Но Аэртан любил это время, когда тонкая башня его убежища гудит под ветром, словно струна, натянутая между небом и землёй; когда, лавируя в потоках ветра, то взмываешь в самую высь, а то мчишься над самыми верхушками деревьев; когда для того, чтобы почти не прекращающаяся наверху буря не обрушивалась на долину всей своей бездумной мощью, да что там, порой просто, чтобы уцелеть, приходится напрягать все силы…

Близилась ночь, но Аэртан покинул башню. Врождённое чувство погоды, которым ангел вполне заслуженно гордился, предупредило, что к вершине ночи буран, уже сейчас не слабый, разойдётся не на шутку, а значит браться за работу нужно уже сейчас. И лайлинг, нырнув под плотную массу низких облаков, заскользил в нисходящем потоке.
Городок внизу помаргивал редкими вечерними огоньками, словно полузатухший костерок, прикрытый пеплом истрёпанных печных дымов. Ангел спустился ниже, и порыв ветра донёс тревожную перекличку собак – они тоже чуяли бурю.
Аэртан повернул на север, навстречу бурану. Между раскинутыми руками уже зрело голубовато-белое сияние Силы. Пора…

* * *
– Благодарю вас, мастер! Не знаю, что бы я без вас делала! – искренне проговорила Олья, оглаживая новенькую лыжу, вырезанную  столяром Ирвином на замену сломанной.
– Да ладно тебе… – хмыкнул тот, но по лицу было видно, что старик доволен. Впрочем, он сразу посерьёзнел. – А хочешь отблагодарить, так послушай моего совета: оставайся ты на ночь в городе, вот хоть у меня. Нечего по темноте да непогоде по лесам бегать!
– Да какая же это непогода…
– Ко мне, вот только что, забегал Корни, внучок соседов. Так он говорит, в небе видели ангела! А это, сама знаешь, дело верное – буран будет.
– Да ладно, – отмахнулась Олья. – Может, он просто крылья размять решил.
– Это не тема для шуток…
– Ну-у, он же нас не слышит! Я пойду, пожалуй, а то и впрямь, стемнеет, заплутаю…
Девушка рассмеялась, подхватила лыжи и выскочила на улицу. Она очень не любила огорчать мастера, который был ей симпатичен, но и оставаться в городе совсем не хотела. А потому предпочитала избегать подобных споров.

На улице было не столько холодно, сколько пронзительно-ветрено. Олья зябко натянула на лицо край шали, вдела ноги в лыжи (ну не тащить же их в руках до ворот!) и резво двинулась по улице.

Олья была травницей. Травница – это совсем не то, что ведьма. Она не колдует, она собирает травы, ягоды, корни, листья растений и тому подобное, а потом готовит из них отвары и мази на потребу людям. Потому-то дом девушки стоял на краю леса, там, где тот ближе всего подходит к городку. Хотя… дело было не только в этом. Глядя со стороны, сложно было догадаться, но Олья не любила и не умела общаться с людьми. А если более точно – она боялась оказаться в глупой, неудобной или просто неприятной ситуации (как, например, сегодня с Ирвином). Пропахшая травами и тишиной хижина, идеальные собеседники – книги... Именно это Олья выбрала для себя и ни разу ещё не пожалела.

«А Ирвин-то был прав», мрачно отметила про себя девушка. Ветер усиливался с каждой минутой, снежные хлопья превратились в мелкую острую крупу, которая нещадно секла открытую часть лица и забивалась во все щели в одежде. Время от времени высоко под облаками зарницами вспыхивало голубоватое сияние: ангел, живущий над их долиной, мерялся с бураном силами. Выходило у него в этот раз не очень, как подумала Олья, добавив несколько «ласковых» слов в адрес лайлинга. Она прибавила шагу, стремясь поскорее достичь уютной протопленной избушки, а где-то внутри засела, не отпуская, но и не оформляясь в слова, тревога. «Да ну, ерунда, – попыталась она себя успокоить, – что может случиться? Отродясь ничего такого не было, так с чего я решила, что сегодня...» Впереди над деревьями метнулся тускнеющий голубоватый свет, а треск ветвей близкого уже леса пробился даже через вой ветра. «Ну вот... Ищи его теперь...» – как-то отстранённо подумала травница, сворачивая с тропы.

* * *
Он недооценил надвигающуюся бурю. Недооценил, а потому истратил б;льшую часть сил в самом начале, оставшись практически беззащитным перед ещё только расходившейся стихией. Об обуздании бури речи уже не шло, но он ещё надеялся без потерь добраться до башни, когда... Он просто не успел развернуться навстречу неожиданному порыву, а ветер, словно только этого и ждал, подхватил, закружил как листок и, размахнувшись, швырнул вниз, на голые вершины деревьев. Аэртану потребовалось всё его мастерство, чтобы не напороться на ждущие сучья, но следующий порыв пришёлся в спину, лайлинга проволокло через мешанину тонких колючих ветвей и вышвырнуло в обжигающий и, почему-то, такой твёрдый снег опушки...

– Эй, очнись! Ты жив?
Аэртан сдавленно застонал, пытаясь вспомнить, что с ним и где он. Буря, падение... Ну что же ты меня так тормошишь? Как всё болит... Неизвестный попытался перевернуть ангела на спину, но только заставил издать новый стон. Нет, только не это... Если пострадали крылья, он пропал.
– Да вставай же! – раздражённый и испуганный голос непрошенного помощника наконец заставил ангела прийти в себя – по-настоящему. Сжав зубы, Аэртан зашевелился, кое-как поднялся на противно ослабевшие ноги, и с помощью незнакомца наконец сумел выпрямиться. Ветер, будто соскучившийся пёс, тут же бросился ему на грудь, норовя сбить с ног.
– Идти можешь? У меня тут дом неподалёку, но одна я тебя не дотащу...
Одна? Аэртан присмотрелся: и впрямь, женщина. Но что она делает одна возле леса, да ещё в такой буран? Но он не долго задавался этими вопросами. У него было занятие поважнее и посложнее: идти, не падая... ну или хотя бы просто идти.
 
Домик оказался низенькой, наполненной густым травяным духом избушкой. Втащив лайлинга внутрь и уложив его на низкий топчан у печи, хозяйка торопливо скинула верхнюю одежду и  принялась торопливо раздувать тлеющие в печи угли, затем зажгла от этих углей пару оплавленных свечей, начала выставлять на стол какие-то горшочки, коробочки, плошки, остро, даже в этом доме, пахнущие травами... Помогла ему раздеться, осмотрела повреждения, лишь коротко замялась, раздумывая, как подступиться к крыльям.
– Тебе повезло, ничего, кроме ушибов и глубоких царапин, – чуть погодя, проговорила она. – Сейчас снадобьями обработаю, завтра будешь как новый.
Аэртан с трудом сдержал вздох облегчения. Ангел, не способный больше летать – это хуже, чем калека. Лучше умереть.
Он с проснувшимся интересом стал разглядывать хижину и саму знахарку. Тесноватый на его взгляд, но опрятный и располагающий домик, на удивление много книг и всюду травы, травы, травы... Сама хозяйка оказалась молодой девушкой, лет двадцати – двадцати пяти, не больше. Тёмные рыжеватые волосы, тёмные же глаза, сама невысокая, стройная, черты лица не совсем правильные, но приятные. И ловкие, мягкие руки, умело промывающие, накладывающие мази... Аэртан вдруг по-настоящему прочувствовал, что буря осталась там, снаружи, а здесь тепло, здесь потрескивают дрова в печи, и не нужно куда-то лететь, с чем-то бороться. Это было непривычное, но очень приятное чувство...

* * *
Олья перебирала семена. Не сказать, чтобы это было таким важным делом, что его нельзя было отложить на завтра, но так девушка чувствовала себя уверенней. Пока нужно было тащить, лечить, устраивать, она была в своей стихии, но теперь ангел сидел по ту сторону стола (ложиться он не пожелал, хотя девушка ему и постелила), нахохленные крылья укрывали его чуть не целиком, как диковинная снежная мантия. Да и весь он чем-то походил на сугроб: этими белыми крыльями, бледно-серебристыми волосами, отстранённым и непроницаемым, как ледяная маска выражением лица. А Олья абсолютно не представляла, как же себя теперь вести, тем более что поначалу она обращалась с ним не очень уважительно... А вдруг он обиделся? Разговора-то у них как-то не получилось. Вечно у неё так: и молчать неудобно, и заговорить боязно... Правда, теперь она знала, что его зовут Аэртан, он благодарен ей за помощь, спать не хочет, но если он мешает... что вы, что вы, я и сама предполагала ещё посидеть... Хм. Нет, если бы можно было всё повторить, Олья поступила бы так же, но всё-таки... В глубине души ей хотелось, чтобы всего этого не было, чтобы он не сидел здесь, словно снеговик посреди комнаты, чтобы ему нужно было уже уходить... Знахарка ругала себя за малодушие, но ничего не могла поделать – лайлинг вызывал в ней страх.

Ангел смотрел на огонь в печи, но не видел его. Незнакомая тревога терзала ангела, и как он ни успокаивал себя, твердя, что всё будет нормально, что Олья явно знает своё дело, что он ещё полетает, тревога не проходила.
Травница перебирала какие-то семена, время от времени поглядывая в его сторону. Наверно она совсем не так предполагала провести этот вечер... то есть уже ночь. Наверно Аэртан ей мешал. Вообще-то, лайлинги умеют уважать чужое время и чужие желания, но в этот раз ему почему-то почти физически невозможно было подняться и уйти. Снова и снова, при каждом движении девушки в его сторону, накатывала щемящая тревога... И до ангела стало доходить – он боялся. Не самой Ольи, нет. Аэртан боялся, что она прогонит его, что ему придётся лишиться этого тепла – не печного, в его башне тоже было тепло, – тепла человеческого присутствия. И тут девушка спросила:
– Может нам... э-э... выпить чаю? У меня варенье малиновое есть...

Пожалуй, это был уже жест отчаяния. Но у неё уже не было сил выносить это молчание, и поэтому она и предложила... Ангел удивлённо вздрогнул от её слов, и Олья успела пожалеть о своей  смелости, но затем он неуверенно улыбнулся и ответил:
– Если тебе не трудно, то... я был бы рад.
Олья с облегчением вскочила, смахнула обратно в общую чашку полуразобранные семена и занялась чаем.
– Может мне помочь?
– Да нет, тут всего-то и дел... – отмахнулась девушка. А про себя неожиданно подумала: «А может, не всё так мрачно? Наверно можно и с ним найти общий язык?» И усмехнулась своим мыслям: как ребёнок, право слово! Но ей как будто стало чуточку легче дышать.

Это был самый обычный чай, самое обычное варенье, ничего не значащие и ни к чему не обязывающие разговоры: про зимние бури, про разные травы, про общую любовь к сладостям, про то, не страшно ли летать... Но Аэртану казалось, что ещё ничего подобного с ним не было... а может, и правда не было?
– Аэртан, послушай... Я хочу спросить...
– Да?
– Мне просто всегда было интересно, а почему вы нам помогаете? Ну, вы же не требуете платы, и вообще...
Лайлинг помедлил. А и правда, почему? Он, как ни странно, раньше не задумывался над этим.
– Наверно потому, что это придаёт нашей жизни смысл и остроту... Ведь мы не воюем, нам нечего делить ни с вами, ни между собой.
– Понятно...  – протянула Олья. – Ещё чаю?

* * *
Бушевавшая всю ночь буря к утру выдохлась окончательно, и небо сияло почти неестественной чистотой. В ярком свете утреннего солнца искрились нетронутые пока снежные барханы, и трудно было поверить, что ещё несколько часов назад всё это великолепие кружило в воздухе бесчисленным осиным роем.
Олья стояла на занесённом крылечке, глядя из-под руки в сторону высоких скал, на которых находилась башня Аэртана. Ангел стоял рядом полностью одетый, но, кажется, не спешил улетать, а она не собиралась его торопить. Ночью они так и не легли спать. Когда кончились темы и силы для бесед, они просто молчали, сидя рядом за столом и наблюдая, как ветер полощет за окном снежную кисею. Даже удивительно, что раньше она не знала, что молчать с кем-то может быть интересно. Олья украдкой посмотрела на него: крылья, как из белого шёлка, серебристые волосы и... надо же, как она раньше не заметила? Тёплые-тёплые жёлтые глаза, словно солнце в янтаре...
– Знаешь, мне всё это время казалось, что у тебя глаза голубые, ну или  серые... А они золотые и тёплые, как солнце!
Аэртан взглянул на неё смущённо и...будто пристыженно..? Олья забеспокоилась:
– Я сказала что-то не то?
– Нет, всё то... Просто они и правда сменили цвет. – Помедлив, он продолжал. – Помнишь, ты спросила, почему мы помогаем людям? Я... сказал тебе неправду. Дело не в остроте и не в смысле – а в зависти.
– Зависти?
– Да. Мы завидуем вам... Ведь при всех недостатках, присущих человеческому роду, у вас есть то, чего нет у нас: какое-то особое тепло... Это не передать словами, но я почувствовал его сразу, хоть и не сразу понял. Почувствовал и позаимствовал... Но пройдёт какое-то время – и это тепло уйдёт, наверно, мы не умеем его даже сохранять. – Аэртан не смотрел на Олью, словно боялся увидеть осуждение на её лице. Девушка с улыбкой качнула головой. Всё-таки одиночество, похоже, и впрямь не всегда приятно. Она это понимала... теперь.
– Тогда прилетай ещё, когда будет солнечно. Мне не жалко, я поделюсь!
Ангел обернулся, глядя удивлённо и радостно, нерешительно повёл крыльями...
– Значит, до встречи?
– До встречи!
– До ясного дня!