Полёты Уточкина на самолётах Левши

Образны строки мастера.
Можно распрощаться с жизнью в считанные секунды.

«Уточкин, окончательно погубленный кокаином, дошел в Петербурге, куда уехал, до таких эксцессов, что его пришлось поместить в психиатрическую лечебницу». Выяснилось, что утром 26 июля 1913 года возбужденный Уточкин ворвался в подъезд Зимнего дворца и потребовал доложить самому государю о приходе знаменитого авиатора. Перепуганный швейцар поспешил преградить путь незваному гостю. Тогда Уточкин набросился на него с кулаками. Сбежавшаяся охрана схватила безумца. "Я - гений! - кричал Уточкин. - Пустите! Я слышу, меня зовут!»


«…левша уже кончался, потому что
у него затылок о парат раскололся, и он одно только мог внятно выговорить:
     --  Скажите государю,  что у англичан ружья кирпичом не  чистят:  пусть
чтобы и у нас не чистили, а то, храни бог войны, они стрелять не годятся.
     И с этою верностью левша перекрестился и помер.  Мартын-Сольский сейчас
же поехал, об этом графу  Чернышеву доложил,  чтобы  до  государя довести, а
граф Чернышев на него закричал:
     -- Знай,-- говорит,-- свое рвотное да слабительное, а не в свое дело не
мешайся: в России на это генералы есть.
     Государю так и  не сказали, и чистка все продолжалась до самой Крымской
кампании.  В тогдашнее  время  как  стали  ружья  заряжать, а  пули  в них и
болтаются, потому что стволы кирпичом расчищены».


А начало было – лучше не придумаешь.



Осенью 1909 года одесский богач барон С.И. Ксидиас купил первый в России аэроплан "Фарман-4". Через полгода, 8 марта 1910 года в России произошло событие, которое особого ажиотажа не вызвало, но было отмечено всеми выходившими тогда газетами. В Одессе состоялся единственный полет русского авиатора Михаила Ефимова, который полгода учился летать в Париже. Сам полет диковинкой не был. До Ефимова в небо поднималось много авиаторов. Но это был первый полет русского авиатора. Вот что об этом писали "Одесские новости": "На ипподроме Бегового Общества состоялся единственный полет всемирного рекордсмена Ефимова на аэроплане. Наши дети и внуки, для которых летание людей по воздуху будет делом обычным, как езда в трамвае, не поймут наших вчерашних восторгов". Через неделю, 15 (28) марта, Уточкин выпросил у Ксидиаса разрешение, сел в аэроплан и взлетел без всякой подготовки. Правда, полет был не очень удачным, машину при посадке он слегка подломал, но ведь это был экспромт. Уточкин стал вторым русским авиатором. В апреле 1910 года третьим русским летчиком стал Николай Попов. К концу года их было уже почти 30. Российским первопроходцем в воздухе был Михаил Ефимов, но Уточкин был азартней, колоритней и быстро стал в стране любимцем публики и "главным летчиком" - отчасти в силу своей озорной и свойской натуры, подкупавшей всех, с кем общался этот компанейский заика.


Полёты разные бывают.
    
«Стали все подходить  и смотреть: блоха  действительно была на  все ноги
подкована  на  настоящие  подковы,  а левша  доложил, что  и это еще не  все
удивительное.
     -- Если  бы,-- говорит,-- был лучше мелкоскоп, который в пять миллионов
увеличивает,  так  вы  изволили  бы,--  говорит,-- увидать,  что  на  каждой
подковинке мастерово имя выставлено: какой русский мастер ту подковку делал.
     -- И твое имя тут есть? -- спросил государь.
     -- Никак нет,-- отвечает левша,-- моего одного и нет.
     -- Почему же?
     --  А потому,--  говорит,-- что  я  мельче  этих  подковок  работал:  я
гвоздики выковывал, которыми подковки забиты,--  там  уже  никакой мелкоскоп
взять не может.
     Государь спросил:
     -- Где же ваш мелкоскоп, с которым вы могли произвести это удивление?
     А левша ответил:
     -- Мы люди бедные и по бедности своей мелкоскопа  не имеем, а у нас так
глаз пристрелявши.
     Тут  и  другие  придворные, видя,  что левши дело выгорело,  начали его
целовать, а Платов ему сто рублей дал и говорит:
     -- Прости меня, братец, что я тебя за волосья отодрал.
     Левша отвечает:
     -- Бог простит,-- это нам не впервые такой снег на голову.
     А  больше  и  говорить  не  стал,  да  и  некогда  ему было  ни  с  кем
разговаривать,  потому  что  государь  приказал  сейчас же  эту  подкованную
нимфозорию  уложить и отослать  назад  в Англию  -- вроде подарка, чтобы там
поняли, что нам это не удивительно. И велел государь, чтобы вез блоху особый
курьер, который на все языки учен, а при нем чтобы и левша находился и чтобы
он сам англичанам мог показать работу и каковые у нас в Туле мастера есть.
     Платов его перекрестил.
     -- Пусть,  --  говорит, -- над тобою будет благословение, а на дорогу я
тебе моей  собственной кисляркя  пришлю.  Не  пей мало, не  пей много, а пей
средственно.
     Так и сделал – прислал».


И вот он роковой предел славы.


«…в десяти километрах от Новгорода забарахлил мотор, и пилот вынужден был посадить машину на шоссе. Солдаты мастерской Выборгского пехотного полка кое-как отремонтировали аэроплан, а чуть забрезжил рассвет, Уточкин вновь взлетел. Однако счастье в этом перелете Уточкину не улыбнулось. Через час после старта его летательный аппарат у села Зайцево попал в сильную "болтанку". Аэроплан бросило вниз, и пилот выключил мотор. Самолет врезался в крутой берег реки, Уточкин успел выпрыгнуть из машины, но был задет крылом и без чувств упал в воду. При этом получил серьезные травмы: перелом ноги, руки, вывих ключиц, коленной чашечки, тяжелые ушибы грудной клетки, головы...

Правда, были у Уточкина и ранения нелетного характера. В 1910 году, во время еврейских погромов в Одессе, Уточкин на улице стал грудью перед толпой, собравшейся линчевать старика-еврея. И получил нож в спину. Авиатор на семь недель угодил в больницу, куда, кстати, к нему явились именитые одесские евреи "благодарить". Уточкин категорически отказался от денег: "Я - человек, и считаю еврея человеком!" Вечером 18 ноября 1911 года, когда Уточкин возвращался домой, он подвергся нападению грабителя. В завязавшейся драке нападавший ударил его железным прутом в правый бок. Еще в одном случае Уточкин жаловался друзьям на то, что его избила …полиция.

То падение под Новгородом стало для Уточкина роковым. Долго, всеми забытый, он валялся в какой-то заштатной лечебнице, пока его не доставили в Одессу. "Это был уже не тот Уточкин, - писал одесский журналист. - Из больницы вышел тихий, хмурый и как бы прибитый обыватель. Он с бесконечной подозрительностью смотрел на всех окружающих". По одной из версий, именно тогда, в больнице, мучимый болями, он "подсел" на наркотики.


История та же, но раньше…

Лесков придумал? Или увидел?


«…Началось  у них пари  еще в  Твердиземном море, и пили  они до рижского
Динаминде, но шли  всє наравне и друг другу не  уступали и до того аккуратно
равнялись,  что когда один, глянув в море,  увидал, как  из воды черт лезет,
так сейчас  то  же самое и другому объявилось. Только  полшкипер видит черта
рыжего, а левша говорят, будто он темен, как мурин.
     Левша говорит:
     -- Перекрестись и отворотись -- это черт из пучины.
     А англичанин спорит, что "это морской водоглаз".
     --  Хочешь,-- говорит,-- я тебя в море швырну? Ты не  бойся  --  он мне
тебя сейчас назад подаст.
     А левша отвечает:
     -- Если так, то швыряй.
     Полшкипер его взял на закорки и понес к борту.
     Матросы это  увидали, остановили их и доложили капитану, а тот велел их
обоих вниз запереть и дать  им рому и вина и  холодной пищи, чтобы  могли  и
пить  и  есть и  свое пари выдержать,-- а горячего  студингу  с  огнем им не
подавать, потому что у них в нутре может спирт загореться.
     Так их и привезли взаперти  до Петербурга, и пари из них ни один друг у
друга  не выиграл; а тут расклали их на разные повозки и повезли англичанина
в посланнический дом на Аглицкую набережную, а левшу -- в квартал.
Отсюда судьба их начала сильно разниться.

     Англичанина  как привезли в посольский дом, сейчас сразу позвали к нему
лекаря и  аптекаря.  Лекарь велел  его  при себе  в теплую ванну всадить,  а
аптекарь сейчас же скатал гуттаперчевую пилюлю  и  сам в  рот ему  всунул, а
потом  оба  вместе взялись и положили  на  перину  и сверху шубой покрыли  и
оставили потеть, а чтобы ему никто не мешал, по всему посольству приказ дан,
чтобы  никто чихать не смел.  Дождались  лекарь с  аптекарем, пока полшкипер
заснул,  и  тогда  другую  гуттаперчевую пилюлю  ему  приготовили, возле его
изголовья на столик положили и ушли.
     А левшу свалили в квартале на пол и спрашивают:
     -- Кто такой и откудова, и есть ли паспорт или какой другой тугамент?
     А он  от болезни, от  питья и от долгого колтыханья так ослабел, что ни
слова не отвечает, а только стонет.
     Тогда  его сейчас  обыскали,  пестрое  платье  с него сняли  и  часы  с
трепетиром, и деньги обрали,  а самого  пристав велел на встречном извозчике
бесплатно в больницу отправить.
     Повел городовой левшу на  санки сажать, да долго  ни одного  встречника
поймать не мог, потому извозчики от полицейских бегают. А левша все время на
холодном парате  лежал;  потом поймал городовой извозчика, только без теплой
лисы,  потому что они лису в  санях в  таком разе под себя прячут,  чтобы  у
полицейских скорей ноги стыли. Везли левшу так непокрытого, да  как с одного
извозчика на другого станут пересаживать, всє роняют, а  поднимать станут --
ухи рвут, чтобы в память пришел.
     Привезли в  одну  больницу --  не  принимают без  тугамента, привезли в
другую -- и  там, не принимают, и  так в третью, и в четвертую  -- до самого
утра его по всем отдаленным кривопуткам таскали и все  пересаживали, так что
он  весь  избился.  Тогда  один  подлекарь  сказал городовому  везти  его  в
простонародную  Обухвинскую  больницу, где неведомого  сословия всех умирать
принимают.
     Тут  велели  расписку  дать,  а левшу  до  разборки  на полу в  коридор
посадить".



   
Судьба разнится.

У них да. А Уточкин на самолёте Левши.