Чернобыльские яблоки

Чернобыльские яблоки


Белорусским живописцу
Гавриилу Ващенко и писательнице Светлане
Алексиевич
посвящается


Зарево упало на дерево и застряло в его кроне, почти лишенной листьев, но густо усеянной плодами. Яблоня была стара и держала на себе весь “приплод” как немощная старуха, вынужденная до глубокой дряхлости нести на себе  груз забот о своих детях.
Зарево упало на крону яблони и так слилось с нею, что не было понятно, держат многочисленные подпорки под ветвями приплод или сгибаются под тяжестью зарева, вспыхнувшего ещё в пору цветения сада, похожего теперь на большое призрачное ярко- красное яблоко – в величину всей кроны.
Такой увиделась картина моего земляка художника Гавриила Ващенко  “Чернобыльские яблоки”… Поздние яблоки — сказ о людях, оставшихся наедине с бедою, о их неутолимой горечи о потерянном саде…
 …Погруженная в свои воспоминания, Тарасиха очнулась и подняла голову, оторвалась от грядки и вслух произнесла: ”Зовет что ли кто-то или померещилось?” Прислушалась… Тихо. Решила, что померещилось, с опаской оглянулась по сторонам, перекрестилась и снова припала к грядкам. Набожностью Тарасиха не отличалась с юных лет, да и на старости не часто поднимала свои очи к Небу, не искала Там ответов на свои полынь-вопросы. Крестным знамением осеняла себя скорее из суеверного страха, да еще потому, что помнила святые обычаи своей бабки.
Снова послышался стук и более громкий – молодой женский – голос: “Есть здесь кто-нибудь?” Тарасиха быстро распрямилась и засеменила к калитке, напрочь забыв о постоянной боли в спине. Незнакомый голос сослужил добрую службу. Действие этого “эликсира” недолговечно: уйдет гостья — и уйдут нечаянно нахлынувшие бодрость тела и духа, вернется прежняя ломота во всех суставах. И горькое осознание оставленности.
 И вот теперь нежданный голос с вопросом “есть здесь кто-нибудь?” вдруг показался “голосом с небес”, потому Тарасиха покинула землю, от которой почти никогда не отрывалась, и поспешила навстречу неведомому голосу. Он предвещал доброе, как подумалось Тарасихе, а иначе – “зачем кому-то вспоминать обо мне?”
У калитки стояла женщина средних лет, по всему виду – городская. Странная. Тарасиху поразило, что лицо и глаза незваной гостьи лучились – такими бывают глаза у древних старух-праведниц. Ни загорелая кожа, ни темный цвет очей не могли скрыть этот животворный свет.               
 - Добрый день, бабушка, - произнесла гостья. – Еле достучалась  до вас. Одна живете? Как звать-величать Вас?
 Тарасиха, с младых ногтей отличавшаяся крутым нравом, ответила вдруг кротко и приветливо:               
- Да с кем мне жить-то? Дети покинули, как на ноги встали, а муж – еще раньше. Умер он совсем молодым… А теперь  вот и я умираю – одна во всей деревне.
 Жила Тарасиха одна – на все полторы сотни брошенных дворов. И для нее было чудом, как безошибочно гостья нашла живую душу в брошенном поселении.
 - Вот чудо-то, - вслух повторила  мысль Тарасиха.
         - Да какое же чудо, бабушка?
 - Чудо, что вы сыскали меня. Кругом-то – заросли.
 - А я нашла вас только потому, что увидела ухоженные        сад и огород. Но вы мне так и не назвали своего имени.
 -  Татьяна я… Тарасовна. А вас как величать?
 -  Светлана.
Тарасиха улыбнулась и прищурилась, словно смотрела на солнце.
 -  Имя у вас совсем светлое, как вы сами. Подходящее имя.
Гостья смутилась.
 -  Да вы меня совсем не знаете.
 - Старому человеку бывает одной минутки, одного взгляда достаточно… - Гостья согласилась, кивнула головой. Волосы открыли лоб, покрытый сетью морщинок. – Да ты и сама все знаешь, - заключила Тарасиха.
Гостья хлопнула по какому-то квадратному предмету в кожаном чехле, висящем на плече.
-  Я вас записывать хочу, Татьяна Тарасовна. Можно?
Тарасиха ойкнула. В глазах возник испуг.
-  Куда записывать? Зачем? За что?
-  Да не бойтесь, бабушка. Воспоминания старожилов записываю я.
Тарасиха махнула рукой в сторону леса, которым заканчивался ее огород.
- Туда, детка, тебе идти надо, в Большие Иваны. Там этих…старожилов найдёшь. Там старики за сто лет живут, а мне в нынешнем году всего восьмой десяток пошёл. Какой я старожил. Да и вспоминать мне нечего.
-  А Чернобыль, бабушка?
Тарасиха удивилась: ее спрашивали о привычном.
-  Чернобыль? А что его вспоминать? Да и далеко он от нас. Вот из Больших Иванов, говорят в ясную погоду труба его видна. Будь она неладна.
  Гостья вздохнула.
- Не проводите ли в дом, Татьяна Тарасовна?
Так они попали в дом Тарасихи, в котором она вырастила четверых детей. Большой крюк, вбитый в балку под потолком, говорил о том, что именно здесь находилась общая колыбель большого тарасихиного семейства. В углу, занавешенные огромными вышитыми рушниками, выглядывали чьи-то глаза с иконы.
-  Молитесь? – спросила гостья.
-  Икона – бабкина. По наследству перешла…
-  А вера?..
Тарасиха внутренне вздрогнула: “Да откуда ты знаешь?” И решила, что гостья – не случайный человек в ее доме.
-  Не умею я молиться. Мать с отцом боялись иконы в доме держать. Сами знаете, какие были времена. Потом отец решил вступить в партию. Вот и выросла я такой… А ты о вере, молитве спрашиваешь. Не молюсь я. Не верю, что услышат молитву мою. Если бы слышали, то и Чернобыля этого проклятого не было бы.
Гостья отреагировала неожиданным для Тарасихи откровением:
- Если бы все молились, верили — и жили по-другому, многих бед не было бы.
Тарасиха пристально взглянула на гостью.
- Да откуда же ты такая? – вырвалось у нее. – Будто не на одном свете мы с тобой горюем, коль такое говоришь.
- Эх, бабушка, - вздохнула гостья. – Яблоня-то одна, да яблоки на ней вырастают разные. Одно не прячет свой бок в листве, а тянется к солнцу, потому и румянее и вкуснее остальных, а другое – кислое или червяками изъеденное.
За чаем разговор их длился, кажется, дольше века. Гостья собралась уходить.
- Ладно, мне пора… Извините, не обижу ли вас, если попрошу выпустить иконку из рушников вышитых на белый свет, чтоб почаще смотреть на нее, да о Боге вспоминать, да молиться. А слова сами придут – душа подскажет, что нужно говорить, чего и как просить, в чем каяться.
Гостья попросила колодезной воды на дорогу.
- А может яблочек? – предложила Тарасиха. – Яблоки мои по всей округе славились. Большие, сочные. В былые времена ночами не спала, сад сторожила. А сейчас… Деревня, видите, вымерла, а чужие, захожие не берут. Говорят: “Яблоки – чернобыльские”. И бегут, как черт от ладана.
  Гостья взяла  несколько яблок, положила в сумку.
- Спасибо, бабушка.
- Это я тебе спасибо говорить должна. Дал тебе Господь душу и сердце чистые… и глаза такие дивные. У бабки моей глаза похожие были. Она говорила, что Бога видела. Кто знает: может, и правда видела…
Гостья попрощалась  и тихо поплыла между огородными грядками, да и исчезла в леске за поворотом.
Тарасиха снова сгорбилась и пошла в дом. Там она стала на скамейку, распеленала икону Богородицы, бережно стерла с нее пыль, перекрестилась, присмотрелась к неземному лику.
- Батюшки, а глаза-то…
Долго стояла и беззвучно шевелила губами – разговаривала. Сходила в сад, собрала яблоки и несколько штук положила на божницу…