No trespassing сказка- мелодрама

- Скрип, скрип, - жалуется приоткрытая форточка, - что же мне теперь до конца века так скрипеть? Прикрыл бы кто-нибудь!

Но никто не приходит. Там, перед домом, на столбике, объявление: «No trespassing». Это по-английски значит «Прохода нет». Но дом привык больше по-русски разговаривать. Дверь называли дверью, окна — окнами,  и чайник, в котором кипятят воду, естественно  чайником, а не "tea pot".

Дом любил ночь. То есть раньше он, конечно, любил день. Это еще были времена, когда в доме звучали голоса. Но уже больше трех, а может быть пяти лет, дом ждет сумерек, и при наступлении темноты он облегченно вздыхает, прикрывает глаза-окна. Покряхтывая стенами, шурша сушеными травами на чердаке, он с наслаждением ждет того момента, когда можно не стесняясь своего вида расслабиться и отдыхать от солнечных лучей.

- А как вы думаете, легко ли при дневном свете хорохориться и делать вид, что ты еще совсем не плох? Дом, как все дома рядом. Ну и что, что крыша слегка покосилась? Краска на оконных рамах облетела, и нижняя ступенька крыльца прогнила... На крыльцо никто не ступает, а паутина на окнах не видна с дороги. С правой стены до самой крыши - вьюнок покрыл зеленью обвалившуюся штукатурку и  покачивая голубыми колокольчиками придавал дому такой уютный вид, что прохожие умилялись: «Посмотрите, какой хорошенький домик!»

Поселок погружался в темноту. Редкие фонари тускло освещали дорогу, и дом терпеливо ждал момента, когда под покровом ночи, за закрытой потрескавшейся входной дверью, начнется своя, домашняя жизнь. Вообще-то жизнью это назвать было трудно, ведь в доме не было света, не было живого огня, не закипал чайник, не расставлялись чашки, не пеклись пироги...

- Ах! Пироги! Я никогда не забуду этот запах! - Духовка, как правило, начинала говорить первой.  Она все еще никак не могла привыкнуть к своему бездействию. Ей не хватало жара и рук умелой хозяйки. - Вы ведь помните, с какой лаской и благодарностью Она всегда говорила мне: «Ну что за печка! Волшебница!» И согласитесь, она была права!

- При всем уважении к вам, милая моя, осмелюсь напомнить, что рецепт приготовления пирогов хозяйка привезла из Харбина. Ну, неужели вы не помните? Каждый раз, когда кто-то хвалил пироги, она рассказывала как в Китае, в первой эмиграции, соседом по квартире был пекарь из Львова. Я правильно называю название города?

Стол, дождавшись, наконец, своей очереди,  радостно поддерживал разговор. Ему, окруженному четырьмя стульями, было о чем вспомнить. Где, как не за чашкой чая ведутся самые интересные разговоры? То-то и оно!

- Ах! Китай, Китай! - прошептала стоящая на полке статуэтка китаянки в кимоно и с веером в правой руке. Узоры на веере слегка потускнели, но глаза красавицы не потеряли своей привлекательности и загадочной грусти. - Как это было давно...

Статуэтка научилась говорить по-русски. И что же удивительного? B доме никто не говорил по-китайски. А легкий акцент никого не смущал. Наоборот, все находили в этом прелесть, и китаяночка была любимицей теплой компании.

- Да! Да! Давно! Давно! - дружно зашептали чашки из китайского фарфора. - Это было во времена, когда наша милая хозяйка была молода и, ах, какая же она была красавица! А мила! А умна! Помните тот случай с чашечкой, когда Он рукавом нечаянно смахнул бедную чашку со стола, и она разбилась? «К счастью!» - сказала хозяйка. А Он потупил взор и промолчал...

- Он промолчал, а Она едва сдержала слезы и после его ухода написала стихи, - вступил в разговор письменный стол.

Это был момент, которого всегда ждали с нетерпением! То, о чем вспоминал стол, было настолько интересным, что все умолкали с готовностью окунуться в прошлое.

- Прочтите! Прочтите эти стихи! - взволнованно, громким шепотом зашептало окно.

- Ну, так откройте форточку пошире! Мне нужен сквозняк, чтобы перелистать страницы, - ответил стол. Он уже предвкушал момент и не сомневался в ожидающей тишине и всеобщем внимании.

Садовой змейкой,
Бесшумно, в душу твою.
Затаюсь под скамейкой
В забытом саду…

Стол, поскрипывая от волнения и запинаясь, продолжал:

Там калитка шиповником
Плечи прикрыла, и шипы
Не пускают пройти,
В память, где мило.
Там все было так мило…

О! Стол умел читать Ее стихи! Он даже втайне причислял себя к соавторству. Ведь сколько слез было пролито в те давние вечера!

Настольная лампа качнула шелковым абажуром:
- Это действительно, было очень мило! Как Она его любила!

- Но вы же не станете отрицать, моя дорогая, что и горести было предостаточно? - обратилось к лампе Старое бархатное кресло, стоявшее у окна, вполоборота к столу. - Вы ведь прекрасно помните, как все началось и чем закончилось... Это было счастливое время! Она только купила дом, обставляла его мебелью и всем необходимым для жизни. И не мне вам говорить, что она отличалась прекрасным вкусом! Посмотрите на нас. Мы элегантны, красивы и выдержаны в одном стиле! - все переглянулись, радостно кивая в ответ.

- Вы помните, Вы помните, - встрепенулась кружевная скатерть, - когда получив в подарок от соседей гипсовую фигурку лошади, которая скорее была похожа на собаку таксу, она испуганно отвела глаза, и, порозовев, изображая восторг, все благодарила их, благодарила? А, кстати, где «собаколошадь»? Мы ее давно не видели.

- Я думаю на чердаке. И прекрасно, ей там уютнее, подальше от ваших острых язычков, - хихикнул чайник, стоящий на плите.

- Но, тем не менее, - продолжало кресло, - соседи оказались чудесной парой. Вы помните их первый визит? Она пригласила их к себе на новоселье. Этот момент стал ее судьбой. Она влюбилась в Него с первого взгляда ... Я до сих пор помню запах ее духов и платочек, который она в отчаянии сжимала в руках, глядя в окно. Вам, скорее всего, не видна беседка в саду, А я прекрасно ее вижу: и жасмин, и шиповник... Как она любила сидеть на этой веранде по вечерам! Если господа не против, я прочту последнее ее стихотворение.

У кресла был прекрасный баритон, и слушатели затихли в ожидании:

Ах, если бы... С обрыва,
Вверх... Шурша крылами,
По памяти летать,
И нежничать,
Соприкасаясь с вами.
И вспоминать...
Когда свечой горящей,
Плавили обиды,
Мосты сжигая,
Хрупких отношений
Между нами.
Несмелою рукой
Пытаться починить
Словами, Жалостью, Слезами...

- Вы правы, - подтвердил комод, стоящий в углу комнаты, - это было последнее. Вскоре тяжело заболела его жена, и нашей хозяйке пришлось несколько месяцев ухаживать за ней - стирать, готовить еду, а ночами плакать от чувства горькой вины и жалости. «Его жена целует мне руки и благодарит, и завет меня «мой добрый самаритянин» ...»

- Вы помните, сколько отчаяния и раскаяния было в строчках ее дневника, который она писала ночами, а днем прятала под подушку... О! как он был ей благодарен! Растерянный, беспомощный, он метался между госпиталем и домашними хлопотами. Дети его приезжали два раза и в последний раз - на похороны...

- Она стояла чуть-чуть в стороне, с тремя розами, которые срезала у себя в саду, - скороговоркой вмешался старый зонт. - Вы не знаете, а я знаю - был дождь. Она держала меня в правой руке, а розы - в левой, и так терзалась, что розы росли у беседки, в которой, в которой ...

- Да, боже ты мой! Ведь ничего не случилось в этой беседке! - воскликнули часы-кукушка.

- Он клялся в любви и умолял ее уехать вместе с ним, - вмешались в разговор очки, лежащие на журнальном столике. - Она плакала и умоляла его уйти. Вот тут в шкатулке лежат ее записки к нему.

Через разбитое стекло сквозняк листал страницы.

- Будьте добры, помедленнее шелестите! Я не успеваю!

Очки читали грустными глазами: «Любимый! Не терзай меня! Не приходи, оставь! Уйди! Не судьба... Прости! Люблю... Забудь...»

- Но через шесть месяцев, Вы помните, на День благодарения?- снова вступила в разговор печь. - Она пекла пирог с яблоками. Он вошел и сказал: «Не гони. Я не могу без тебя...»  В тот день она впервые сожгла пирог. Было много счастья в доме. Ведь никто из вас не забыл эти годы? Какой уютной была жизнь!

- А сколько было музыки! - продребезжало расстроенное пианино. Это были прекрасные дни ...

- Это было так давно! Удивительно, что мы все помним...

- Я бы только хотело забыть один из этих дней, - сказало окно. - Когда он заболел, и она не отходила от его постели, он, теряя сознание, все шептал имя своей первой жены. Он все звал ее и звал, а наша хозяйка отвернулась к окну и все пыталась справиться со слезами, и когда справилась, взяла его руку и ласково сказала: «Я с тобой, мой милый! Я с тобой...»

Рассвет, прокравшись сквозь занавеску, окрасил стены гостиной в нежно розовое, и китаянка прикрыла веером свои грустные глаза...









   















  .