Мой первый рассказ. Он о некроманте

   Ну что ж, как говорится, дело было вечером, делать было нечего.
Поэтому я всё-таки снова попытался заставить дохлого ублюдка встать. А точнее встать и поговорить со мной.
К удивлению в этот раз вышло…

   В глубинах родового склепа блуждали тени, отбрасываемые тусклой свечкой.Свеча стояла на импровизированном рабочем столе- нише для гроба какого-то уважаемого члена Семьи. Здесь же были хрустальная чернильница с пером, мои записи о ходе эксперимента, кипа книг в углу ниши и много ещё важных предметов для ритуалов, и вообще…
  По серым каменным стенкам ниши тени прыгали особо рьяно, и казалось, будто именно там, где кто-то должен был найти свой вечный сон, принимали какие-то жутковатые очертания. Наверное, их извратили письмена на древнем омерзительном языке, впрочем, мне до этого дела было мало. 
  Кроме того, там же было тело. Тело начинающее, разлагаться и пованивать.
Этот сладковатый запашок не то чтобы нравился мне, я не страдаю некрофилией, но вот особого отвращения к нему никогда не испытывал. Нет, я, конечно же, понимаю, что это тело ЧЕЛОВЕКА! Да только человека там уже не было, он ушёл, и как показывает опыт - надолго. В общем, оно ему больше не понадобится.
  Я сидел напротив всего этого безобразия в стене склепа и лаконично разглядывал труп.
  Да, парню крупно не повезло глаза - ввалились, волосы повылезали, мышцы обмякли и местами уже превратились в студенистую массу, подтачиваемую опарышами и червями (я предусмотрительно снял их всех). Да и вообще, без куска мяса в области рёбер, выглядел он неважно. Дырка была примерно размером с ладонь и красовалась с левого бока, аккурат под сердцем. И через неё чётко проглядывалось ссохшееся, порванное лёгкое. Торчали пара рёбер (одно сломанное). Было ощущение, что этот ломтик у него кто-то просто выгрыз. Солидный чёрный костюм мистера трупа, такой хороший прежде, и видимо сшитый на заказ, тоже заметно обветшал, как и всё в этом помещении.
  Нда, до моего въезда сюда здесь всё было затянуто паутиной. Высокий  ветхий потолок гробницы осыпался мне на голову, и тут было сыро, так сыро, что дрожь пробирала. Ну, я прибрался, конечно, но без капитальных изменений. Да чего уж там! Просто смахнул паутину, там, куда смог дотянуться да подмёл, чтоб не дышать вековой пылью.
  Несмотря на все недостатки, тут были и свои плюсы. Во первых - здесь действительно просторно. Около тысячи квадратных метров! Да это настоящий комплекс гробниц, в четыре уровня под землёй. Во вторых - здесь было тихо, потому что это был склеп для выдающихся членов Семьи, а как известно, таких хоронят редко, ибо действительно выдающихся людей вообще дефицит. Труп был примерно полуторамесячной давности, так что о неожиданных визитёрах в этот храм вечной тишины мне можно не беспокоиться.
  Я перевёл взгляд на такую же нишу чуть повыше той, где отдыхал мистер Уважаемый Член Семьи. Оттуда гроб я также вытащил, теперь там покоятся книги. А нишу справа от моего «Рабочего стола» занимают мои вещи, гроб естественно оттуда изъят. Гробы аккуратно стоят в сторонке, стопочкой, один на другом, образуя некое подобие перегородки, между мной и лестницей, ведущий на следующий уровень гробницы. До лестницы примерно метров пятьдесят.
Так вот я и сидел на старом походном стульчике, оглядывая своё временное пристанище. И тут от вида этого проклятого мешка с костями, который уже неделю упорно не хотел со мной беседовать, а только невнятно мычал (и это в лучшем случае), я впал в неистовую ярость, во мне зажглась какая- то искра. Я резко вскочил, опрокинув стул, фактически подбежал к полке с книгами, выхватил «Некрономикон» и рывком открыл на нужной странице. Я начал читать слова древнего языка, направляя всю свою энергию на труп. Сначала – нормальным тоном,  затем - всё громче и громче, нечленораздельный рык вырывался из моей глотки. Во мне всё сильней закипала ярость. Не переставая читать заклятие, я схватил со «стола» кривой ритуальный кинжал и отбросил книгу. Я уже читал его по памяти, слова древнего языка впились в мою память стальными иглами. В ту минуту казалось невозможным их забыть, казалось невозможным думать о чём-то другом. Раз за разом, выкрикивая в темноту родового склепа слова заклятия, я полоснул ножом по вене и снова начал писать кровью пентаграмму.
Когда и это было завершено, я выкрикнул ещё пару слов, и стал медленно остывать. Поток ярости перестал хлестать из меня ключом, уступая место старым добрым хладнокровию и расчётливости. Я тут же почувствовал себя конченым идиотом. Что это было, думал я. Господи, да я был похож на чёртова психованного фанатика. Да, высокий парень в чёрном балахоне, стоящий посреди древней гробницы и нечленораздельно орущий какие-то дикие омерзительные заклинания само по себе зрелище не из приятных, а наличие полуразложившегося трупа, с дырой в боку и кровавых рун на стенке гробницы вообще переводит эту картину в разряд «Не для слабонервных». Возможно именно из-за таких вот образов всех некромантов считают извращенцами и психами, к тому же одним из главных ресурсов наших исследований являются человеческие трупы, а это же богохульство…
  От этих философских прений меня оторвал, мистер Уважаемый Член Семьи. Он медленно, как-то жеманно поднялся, и уставился на меня пустыми глазницами. В них гуляла тьма.
  - Приказывай - промямлил он.
  В тот момент я аж подпрыгнул от неожиданности и восторга. И было от чего. Мой финальный этап обучения завершен, и подумать только, всего за полмесяца! В среднем этот последний тест проходит от двух до трёх месяцев. Многие молодые некроманты просиживают в склепах и гробницах месяцы, ато и до года не редко доходит. Не говоря уже о тех беднягах, которые умирают от того, что выпускают из себя вообще всю кровь, поглощённые ритуалами. Кроме них ещё бывают случаи капитальных сдвигов в мозге, когда некроманту начинает не хватать материала, и он начинает убивать. Впрочем, их мало…
  - Стой здесь – сказал я, указывая на место за перегородкой из гробов.
  Мне не хотелось созерцать, как он безмолвно стоит и смотрит пустыми глазницами в темноту склепа. Это мешает сосредочится на сне.
  Я поужинал сочным бифштексом с отварной картошкой, запивая их великолепным красным вином. Все эти яства были вытащены из моих запасов и основательно приготовлены мной в честь победы. Я устроил себе небольшой праздник.
  После обильного ужина я лёг в четвёртую освобождённую мной нишу, на тюфяк . Конечно, сон в нише для гроба, в промозглом склепе – не самое приятное занятие, но после систематических погребений заживо, в саду моего учителя это – просто ерунда. Он частенько говорил мне, что такие прогулки в царство мёртвых сильно укрепляют дух будущего колдуна- некроманта, и был чертовски прав.
  Всегда прав. После его уроков я практически забыл, как можно позволить страху овладеть собой.
  Нет, я не был бесчувственным хладнокровным убийцей, каким рядовой обыватель представляет себе некроманта (таких вообще мало). Я чувствовал страх, но никогда не мог позволить ему завладеть собой. Учитель показал мне, как превозмочь свой страх, или уничтожить,  если он был так велик, что его невозможно было побороть.
  Так или иначе, свечи уже были погашены и я, ужасно уставший от ритуала быстро уснул.

  Глаза мои резко открылись, в царившем в склепе полумраке. Увидевший бы сейчас меня человек заметил, если бы конечно смог разглядеть, как сузились мои зрачки. Я судорожно сглатывал воздух, комом вставший в горле. Виной тому был сон, невероятно красочный сон, что так чётко прорисовывается в моей памяти и сейчас. Он не был кошмаром, нет, не в коем разе! Но сам тот факт, что мне что-то приснилось, был дико непривычен. Я давно перестал видеть сны. На замену им пришла пустота, в том месте, где должны были быть мои ночные грёзы, зияла огромная чёрная дыра. Честно признаться, меня даже немного пугало это. Вот так, то от них семь лет ни слуху ни духу, и тут нате вам, пожалуйста, получите!
  Сны ушли примерно тогда, когда я собрал свои немногочисленные пожитки и ушёл от своих родителей. Куда? Не имело значения, просто что-то там, внутри меня подсказывало, что мне нельзя больше оставаться там, если я хочу чего-нибудь добиться в этой жизни. Сны словно шагнули со мною вместе за порог отчего дома, и побрели куда-то дальше, совсем по и ной дороге что моё тело. Вот так однажды разделившись, мы разбежались в разные стороны, этой ночью мы так же случайно повстречались вновь – наши тропинки пересеклись.
  Что касается содержания сна – оно было причудливо. Я стоял на вершине огромной горы, и смотрел вниз, на деревню, состоящую сплошь из деревянных домов. Было раннее утро, и зоря только занималась над полосой горизонта. Яркие солнечные лучи освещали моё лицо, а откуда-то с юга дул лёгкий ветерок, составляя солнышку гармоничную компанию. Вокруг чирикали ранние утренние птички, и всё ещё тянули свою песню козодои. Вот так я и стоял высоко над землёю, разглядывая деревушку и изредка шнырявших внизу крестьян, они  ходили по деревенской площади, то взад, то вперёд, вдоль большого здания деревенских собраний.  Да, великолепное было зрелище! Крохотная деревушка, раскинувшаяся на фоне бескрайних зеленеющих лугов, и рощиц. И всё это под самым широченным в мире небосводом, без единого облачка, под гигантским куполом небес, на котором едва разгоралось раннее, весеннее солнышко.И ни одному из крестьян не пришло в голову посмотреть вверх.
  Я был не один, за моею спиной неподвижно застыла немёртвая рать. Зомби, вроде тех, каким теперь являлся мистер Уважаемый Член Семьи и скелеты - их будущая форма, и ещё что-то невообразимое, из кусков мёртвой плоти, сшитой меж собой прочными как самая крепкая в мире бечевка, колдовской нитью. Конечности у этих «Кукол» торчали бод самым невообразимым углом, извёрнутые внутрь локти и кисти с прорезанными, меж пальцев линиями, были ещё пустяком. Куда как неприятнее было смотреть на тех из них, кто уже побывал в бою после смерти. Эти ребята  с порванными животами и раздробленными головами зачастую волочили внутренности следом за собой, оставляя алые разводы на земле. Глотки многих из них, были порезаны, и при ходьбе они издавали мерзкие, булькающие звуки, расплёскивая кровь во все стороны. Некоторые уже не могли идти, ввиду полного отсутствия конечностей, кажется, ноги уже совсем разложились и больше уже не могли их ни куда привести. Эти зомби ползли на исковерканных временем и червями руках и волочили за собой  жалкие огрызки того, что раньше было ногами. Зрачки многих свежих мертвецов остекленели, и взор затуманился, у тех же, что  пролежали в земле подольше - ввалились. Над ними поднимался мерзкий смрад. Впрочем, я привычный к таким зрелищам вовсе не обращал на них внимания, меня куда больше занимал великолепный пейзаж. А они стояли за моей спиной, и, поблескивая воронёной сталью, доспехов и оружия, смотрели черными глазницами в пустоту.
   Но среди этого воинства не один я был жив. Здесь, рядом со мной были ещё несколько смутных, но, несомненно, живых фигур, но у них были такие нечёткие расплывчатые контуры, что я не мог разглядеть, ни одного из них, да меня это и не особо интересовало, в тот момент я был слишком увлечён раскинувшейся передо мной  картиной.
   И тут я, увлечённый невероятной красотой, пытаясь что-то разглядеть, подался вперёд, к краю уступа, на котором стоял и… оступился. Я полетел кубарем вперёд, прямо к деревушке, но в этот момент всё вокруг ужасно исказилось и завертелось. Я резко открыл глаза.

  После того, как способность дышать снова вернулась ко мне я, потягиваясь, поднялся. Я зажёг свечи, и тут же заглянул за гробы, желая убедиться, что эпизод воскрешения мистера Уважаемого Члена Семьи также не приснился мне. Труп был на месте, и всё также остервенело разглядывал тьму.
  Обрадованный  его присутствием, я спросил – Ну что, роднуля, как спалось? – Он проигнорировал мою реплику. Каков наглец!
   - Скажи слово – не унимался я.
   - Слово - прошамкал труп.
   - Ну, вот и чудненько, молодец! -  Ответил я, растроганный до глубины души его невольным сарказмом.
На том и порешили.
  Я не знал, сколько времени проспал, а по сему поспешил по крутой каменной лестнице склепа вверх, на первый уровень гробницы, к выходу. Я желал поглядеть какой, хоть примерно сейчас час, или хотя бы время суток. Я безвылазно сидел в гробнице уже… пять? Семь дней? Действительно, сколько прошло часов? Я точно знал, что выходил не больше недели назад, за тем, что бы пополнить свои запасы пищи и купить ещё чернил и пергамента в близлежащем городке. Подъём по лестнице занял у меня около десяти минут, потолки всё-таки были около пятнадцати метров в высоту. И вот, разгребая паутину, я взбегал по гигантской винтовой лестнице в полу- тьме, разрезаемой маленьким язычком пламени свечи. Поднявшись наверх, я отбросил свечу, и широким размашистым шагом пересёк склеп, с небольшим усилием толкнул огромную дубовую дверь. Не запертая, она легко поддалась и со скрипом отворилась.
  На меня пали первые лучи ласкового утреннего солнца. Пахнуло свежестью и утренней росой. Солнце уже поднялось над горизонтом, и над зелёной кромкой густого леса. Моё чёрное изорванное снизу рубище развевалось на ветру, впущенном мною в гробницу. Эта чёрная простая роба прошла со мной через многое, от долгих походов сквозь непроходимые буреломы и высокие горы, до погребений в саду моего учителя. Я радостно вдохнул полную грудь свежего лесного воздуха, с его неповторимым запахом цветов и ранней, весенней зелени. Господи, подумал я, нет ничего лучше утренней свежести после затхлой, промозглой гробницы.
  Узенькая брусчатая тропинка, местами облупленная, заросшая кустарником и сорной травой, что господствовала здесь, петляя, удалялась в гущу леса. По ней я и пустился, быстрыми широкими шагами, вперёд, к речушке, что спускалась с гор, находившихся за моей спиной. Идти было примерно с километр от склепа.
  И так, я шёл, сквозь лес, местами переходящий в бурелом, по узенькой тропке. Иногда я сворачивал с тропы, срывал дикий лесной цветок и глубоко, с наслаждением, вдыхал его дивный аромат или срывал ежевику, которая произрастала здесь в больших количествах, и кидал её в рот. Наслаждение моё уже достигло невообразимых высот, причиной тому была чудесная погода и свежий воздух. Вдруг, что-то зашуршало в кроне высокого дуба, раскинувшего свои огромные зелёные ветви прямо надо мной. Я спокойно перевёл свой взгляд вверх, уверенный, что это была белка или ещё какой - ни будь неизвестный мне  лесной зверёк. Но на раскинувшихся широченным коромыслом дубовых ветвях восседал крупных размеров ворон, и ворошил клювом свои перья. Большущих размеров когти впивались в вековую древесину гигантского дуба. Его растрёпанные перья были чернее каменного угля, и сразу становилось понятно, что они были уж куда чернее, чем у всех тех воронов, которые кормились на помойках, возле городов и деревень. Он раскрыл свой чёрный, заострённый клюв, и хрипло каркнул во всё горло, приветствуя меня. Признаться, он застал меня врасплох. Я никак не ожидал увидеть его сегодня, но всё – равно был рад старому другу.
   - Фауст! – Крикнул я и приветственно вскинул руку.
  Ворон немедля спикировал мне на плечо, чёрным пушистым веером раскинув свои огромные крылья, и удобно там устроившись, удовлетворённо каркнул.
  Смотря в его алые глаза-рубины, я чувствовал, как моё сердце наполняется радостью, как же я устал от этого одиночества...  И мы продолжили свой путь, теперь уже вместе, вдвоём. Я вёл, свой неспешный монолог, а Фауст каркал, и изредка изрекал своим скрипучим голосом нечто вроде «Не плохо», или «Хорош, хорош».
               
  Сегодня у Софии было отличное настроение, она сама не знала почему. Просто сегодня утром она открыла глаза и поняла, что счастье где-то рядом, что – это был её день.
«Может быть, виною тому прекрасный сон?» Мысленно спросила она себя.
Сон, где отец вел её к алтарю. А около алтаря Соню уже ждали - прекрасный юноша. У него были невероятно милые черты лица, а его великолепные, светло-русые волосы, лежали на широких плечах. Он был при параде, одетый в свой лучший сюртук, бирюзового цвета и широкие брюки всё того же приятного, ласкового цвета. В петлице находилась пунцовая, распустившаяся роза, и её благоухание, казалось, наполняло весь зал, и гости купались в её чудесном запахе. В зале сегодня присутствовали все её родные. Они сидели на больших, резных, приходских скамьях церкви. Здесь были и Мать, и отец, что вёл её под руку, и любимая сестра Ольга, все её друзья детства тоже были здесь. И все - счастливые, улыбались. С виражных окон свисали какие - то густо растущие зелёные побеги, с фиолетовыми крупными цветками, навроде тех, что у фиалок.   Зал городской часовни, сквозь цветные окна, с изображениями единого Бога, и святых, заливал мягкий, приятный свет. Сама она была в великолепном свадебном платье, которое врятли в реальности смогли бы позволить себе её родители. Нет, она была родом не из бедной семьи, да только такие платья могли позволить себе одни лишь княгини. Великолепное белое кружевное платье, с длиннющей фатой и не совсем подобающим юным девушкам, её происхождения вырезом. В белокаменных сводах часовни прозвучал бой колоколов, отец уже подвёл Софью к алтарю и священник начинал церемонию. Всё было идеально, так, как она всегда мечтала.
Как вдруг её служанка Машка, до того спокойно сидевшая в задних рядах, вместе со слугами, и выражавшая всем своим видом счастье, сорвалась с места, под ошарашенные взгляды гостей. И начала, дёргая её за рукав, просить проснуться.
   - Сударыня. Просыпайтесь, прошу вас, просыпайтесь.- Ворковала она.
   - Маша, о чём ты, какие сны! У меня сегодня свадьба – самый счастливый день в моей жизни! Сядь, не медля, не смей позорить меня! – Яростно вскричала Софья. Её буквально трясло от такой дерзости. Да как смела, эта девка!
   - Сударыня, да что ж вы, полдень уж на дворе, а вы всё в постели. Да ещё и про женитьбу грезите. Ох, услыхал бы вас сейчас ваш батюшка, и вам и мне влетело б за такие грёзы. Вам за грёзы, да и мне, за то, что под руку попалась.- Продолжала кудахтать Машка.
И тут часовня, с её великолепными витражными окнами, и гости, и сам жених стали расплываться у Сони перед глазами. Упоминания об отце окончательно прогнали сон. София лениво, и медленно открыла глаза.
   - Доброе утро, Машенька - Потягиваясь, произнесла она.
   - Да какое уж там утро, барыня, я и на рынок успела сходить, и в доме прибраться. А кухарка давно уже завтрак вам приготовила, а вы всё почить изволите! – не унималась служанка.
  На один лишь миг, София подумала, если она действительно проспала так долго, что уже полдень, то ей действительно влетело бы от отца, за то, что она позволила себе так долго прохлаждаться. Но Соня тут же отогнала эту мысль от себя. Она пришла ей в голову, только потому, что спросонья она не разглядела, за окнами едва занимавшуюся над городом зорю. Да, она знала все уловки своей служанки, но всё равно, почему – то всегда на них попадалась.
  - Встаю, встаю, милая – Протянула Соня, растроганная её заботливостью. Ведь она сама, вчера, вечером, попросила Машу разбудить её пораньше, чтобы утром, по свежевыпавшей росе пробежаться до лесу, к речке. Ей очень нравились такие утренние прогулки, по природе, вдали от суеты городка.

  После сударыня поднялась, позволила Машке, под звуки её болтовни, расчесать свои не очень длинные, до плеч, русые волосы в широкую, свободную косу, и одеть себя.
Сегодня Софья выбрала замечательный, светло- голубой сарафан, цвета раннего весеннего небосклона. Цвет платья великолепно гармонировал с цветом её глаз, таких же голубых как вода в речке, к которой Соня сегодня собиралась пойти. Сарафан, опять же, с достаточно большим вырезом. Ох, как же она их любила! Да и был повод! Такие платья открывали великолепную, светлую как любимый фарфор её матери, грудь. Кроме того, оно было таким лёгким, что всё её молодое и упругое тело продувал, лёгкий утренний ветерок. Её узкую талию, высокую, пышную грудь, нежные, мягкие руки и упругие, молодые бёдра. В таком платье было приятно пройтись по городской площади, притягивая восхищённые взгляды случайных прохожих, и праздных зевак, которых так много было в её городке.
  Вот так Машка одевала сударыню в её комнате, и готовила к последующему, насыщенному дню. У комнаты Сони стены были сложены из серого, обтёсанного в ровные прямоугольники, камня, их покрывали гобелены, с изображениями королевских замков, и рыцарей, кроме них ещё был шикарный, бархатный ковёр, буро- красного цвета, с узором из переплетающихся ветвей ясеня, таких корявых, неправильных, палок. Огромное, в три метра высотой узкое окно, с широким, дубовым подоконником, было открыто Марией настежь. Огромные, пышные, зелёные шторы, с кисточками, были тоже раскрыты. Из окна открывался прекрасный вид на их родной городок, с его узенькими улочками и низенькими, в два – три этажа каменными домами. За городом был виден лес. Зоря занималась над этой чудесной картиной. Окно занимало стену напротив Сониной кровати. У её изголовья как раз и висел тот самый шикарный ковёр. На деревянном паркетном полу лежал очень похожий на него, только более весенний что – ли. Этот был голубого цвета, и на ветвях, уже покрытых листвой, распускались цветы. Каменные стены, и без того высокие уходя вверх, становились деревянными, и сужались, там был чердак, у которого не было пола. Между  окном и кроватью, у стены, стоял Сонин туалетный, резной столик, с большим зеркалом в такой же резной, как и стол оправе. Здесь, прямо перед ним, на пуфике и сидела Софья, Маша, стояла у неё за спиной и наводила ей утренний туалет. Сзади них, на стене находилась дверь из красного дерева – выход из комнаты Софьи.
  После утренних процедур, София поблагодарила Машу, оглядывая её. Да, её служанка не была такой красоткой, как она сама, но всё же, и у неё был какой- то свой, слегка простоватый шарм. Девушка никогда не отличалась высоким ростом, но и малявкой не была. В отличие от Софьи, она не имела таких пышных форм, но всё равно отличалась красивой, хорошо сложенной фигуркой. Её лицо очень живое и подвижное, как и она сама. Маленькие юркие глазки, зелёного цвета, курносый, миниатюрный носик, нежные узкие губки, затянутые в бантик, узенькие полосочки бровей, так быстро скакавшие вверх, вниз по её лбу, без единой морщинки. На лоб постоянно падала непокорная прядь чёлки. Волосы Маши- каштановые, собранные в хвост на спине. Всё это было на правильной форме лица, с узким, слегка выдающимся вперёд подбородком.
  И при такой хрупкой внешности эта девушка была крайне сильна внутренне! Ведь она, взятая Сониной матерью в дом, сирота, даже в детстве отличалась сильным характером и обладала большой работоспособностью. В её девятнадцать лет, не имея ничего, с нуля она уже добилась многого. Она не гнушалась никакой работы, и с готовностью бралась за любое дело, о чём бы её не попросили её хозяева. И это не осталось не замеченным. Маша, этот юркий мышонок, была крайне умна и уже была управляющей в этом доме. Кроме того, Маша умело управляла слугами, находя свой подход к каждому из них, и так или иначе заставляла сделать то что должно.
   Да и Соня, давно считала Марью своей подругой.
   Софья поблагодарила служанку, и под её весёлый трескот они спустились вниз по узкой, деревянной лестнице, в парадную, а за тем перешли в столовую.
   Добротный, длинный стол был уже накрыт на одну персону. На Софию. На красивой, длинной, до пола скатерти, зеленовато-голубого цвета, цвета морской волны стоял её завтрак, в том самом, любимом фарфоре её матери. В тарелке покоилась коричневатая овсянка, которую Соня терпеть не могла. Но на тарелке, стоявшей чуть поодаль от неё, лежали маленькие аккуратненькие бутербродики, со свежей зеленью и тонко нарезанными ломтиками помидоров, блестевших красными боками на свету, что падал на них из окошка. На свежих листах салата сверкали капли воды, которой кухарка мыла его. Соня сразу позарилась на эти маленькие произведения искусства.  И всё это великолепие стояло на столе, и дымилось, испуская великолепный аромат.
   Соня подошла к столу и села на стул с высокой спинкой. Он был обит такой же зеленоватой, бархатной тканью, как и та, из которой была сшита скатерть. Машка аккуратно задвинула за ней стул, и повязала своей госпоже белую, накрахмаленную салфетку. И с той же милой, вежливой улыбкой налила ей в стакан густого, грейпфрутового сока из хрустального графина. 
   Софья отметила, что на столе стояли погашенные свечи. «Значит, отец уже позавтракал, и ушёл в свой кабинет» - подумала она. Её отец – суровый бородач, хмурое лицо которого, хранило на себе тяжелые отпечатки прошлого. Он всегда вставал, и завтракал засветло, и тут же принимался за работу. Трудолюбие в этом побитом жизнью, человеке было просто неискоренимо. Он невероятно много работал. Последнее время, скорее по привычке, чем для достижения каких-то благ, или расширения своей компании (она и так уже была достаточно велика). Да, У Отца Софьи была крупная торговая компания. Купить здесь, продать там, привести  государю мягкий шелковый ковёр от султана из соседней страны, или  султану крепкого, заморского эля с сурового севера- всем этим занималась его компания.
   Когда Соня была маленькой, отец часто показывал ей карты, приговаривая что-то вроде «Вот, Софьюшка, а сюда, на вот этот остров, похожий на полумесяц, вчера я послал своих купцов. Они привезут к нам на рынки, прямо в столицу, самое лучшее на всём белом свете вино!» Да,
   София быстро прикончила свой аппетитный завтрак, и, отодвинув свой стул, уверенно и  резко поднялась на ноги. Ножки стула издали противный скрежет, заставив Соню, слегка поморщится. Она опустила свои прекрасные карие глаза вниз, и увидела, что дорогой лакированный паркет, с ветвистыми узорами из красного дерева, слегка оцарапан.
   - Ой! Как же это так вышло? – Воскликнула Соня, разочарованно. – Машенька, милая, натри это лаком, пожалуйста, так, чтоб отец не заметил.
   - Да, как скажете, госпожа.- Ответила Мария.
На губах её играла кроткая, покорная улыбка.

   Софья шла по узеньким, каменным улочкам своего родного города. Каменные стены из серого щебня нависали над её головой. Узенькие, длинные окошки смотрели на неё тёмными щелочками. В некоторых из них чадили свечки, но в большинство попадали яркие лучи весеннего солнца, и видно было, как там, внутри шныряют слуги, и прочая всевозможная челядь. Они суетились, готовя завтраки, для своих господ, и совершая их утренние туалеты. Аристократы же, в свою очередь, потягиваясь, поднимались, ждали, пока слуги суетились вокруг них, одевая или причёсывая сильных мира сего. Большинство, конечно же, ещё спало, ведь это был район зажиточных горожан, и мелкой аристократии, что всегда  имелась в провинциальных городках вроде этого. Рано вставали только служивые люди, и вяло, они подтягивались, по одному,  по двое, к небольшому гарнизону, что находился аккурат за этим спальным районом .
   София остановилась у лотка уличной торговки фруктами, и попросила у старушки-продавщицы свежую, сочную грушу, протягивая ей медную монетку, которую Соня предварительно достала из войлочного мешочка, прятавшегося в складках её платья.
Чуть дальше по улице какой-то слуга поднимал на второй этаж воду, в деревянном ведре, сбитого из крепких досок. Его мордаха покраснела, от натуги, он пыхтел и отдувался, продолжая тянуть верёвку, с привязанным к ней ведром. Он стоял в очень неудобном положении, потому что изо всех сил старался не помять ни одного цветочка, ни одной веточки, тех извилистых побегов с фиолетовыми цветками, которыми заросло всё окно. Они свисали до самого пола, до каменной дорожки, узкого переулка, и закрывали почти всё окно первого этажа, так что не было видно той комнаты, что находилась за ним. Это было то самое растение, что Софья видела в своём сне.
   - Эй, парень! – Воскликнула Соня.
   Слуга, сосредоточенный на своём деле, жутко перепугался, когда услышал резкий, и требовательный голос, голос госпожи. Он подпрыгнул от неожиданности. Верёвка выскочила из его грубых, рабочих рук, и с характерным жужжанием, она пронеслась, боком скребя подоконник. Ведро, громко стукнув о брусчатку, завертелось, расплёскивая воду во все стороны. Немного попало и на Соню.
   Несколько мгновений они так и стояли, пялясь в разные стороны. София - на ведро, слуга – на Софию, лоточница - на груши. На эти мгновения, всё вдруг застыло, и все стали равны, все были ошарашены, и не было ни слуг, ни господ. Это продолжалось недолго. Вдруг всё вокруг завертелось, старушка запоздало вскрикнула, слуга запричитал, а Соня вновь приняла невозмутимый вид.
   - О, боже, господи! Простите великодушно, прекраснейшая госпожа!-  Кричал парень с верхнего этажа.
   - Ничего страшного – отмахнулась от него София – это- ерунда!
- Скажи мне лучше, как называется этот прекрасный цветок, из-за которого ты меня чуть не окатил ледяной водой?- По барски великодушно продолжала она.

   - Это… это - пурпурная ипомея, моя госпожа - Густо зардевшись, выпалил слуга.
   - Моя матушка выращивает её специально для нашего барина, ему очень нравятся эти цветки…
   - Спасибо тебе!- нетерпеливо оборвала его Соня.
   - Ещё раз простите  меня - неуклюжего болвана, простите, пожалуйста, великодушная госпожа.
   Но София уже не слушала его, она двинулась дальше, вниз по каменной дорожке, прямиком ведущей к лесу.
   И вот, уже буквально через пять минут, Соня, придерживая подол платья, бежала вниз по склону, в лес. Зелёная трава, мокрая от росы, мягко шелестела под ногами её, небо широко раскинулось над её головой. Его застилали длинные, слегка сероватые облака, а сквозь них на чащу, что была впереди, у подножья склона, падали солнечные лучи. В это утро было прохладно, и даже слегка сыровато, но вся природа вокруг дышала свежестью. Лёгкий весенний ветерок трепал её каштановые волосы. Она была счастлива в это утро. Соня подумала, что к вечеру, наверное, пойдёт дождь, но сейчас стояло раннее весеннее утро, и она, взяв руки свои летние, лёгкие туфельки бежала к реке, а остальное, сейчас, неважно.
   И вот София вошла в лес. Солнце здесь пробивалось сквозь кроны деревьев, а утренний лес ещё хранил ночную прохладу. Виляя меж деревьев, с широкими кронами, корявыми ветвями, и толстыми шершавыми стволами, она продвигалась по знакомой тропинке вперёд, к речушке. Она хорошо знала эту тропку, потому как она вела не только к речушке. А если быть точнее, к речушке она вовсе не вела, это речка пролегала совсем рядом с дорожкой (буквально в десяти метрах друг от друга они находились). Это была дорога, по которой избранные члены её семьи уходили в последний путь, дорога по которой недавно ушёл её дядя, и когда-нибудь, пройдёт и отец. Именно в тот день, когда хоронили её дядю, Софья и приглядела для прогулок эти дорожку, и речку. Повсюду вокруг росли кусты ежевики, и Соня, неспеша петляя по лесу, то и дело закидывала себе в рот ягодку – другую. Минут через десять, решив, что она уже достаточно отошла, и что дальше, в бурелом, к склепу, продвигаться не стоит, Соня свернула к речке.
   Она подошла к самой глади речной воды, и, заметив среди прибрежной зелени большой, поросший снизу зеленоватым мхом камень, удобно устроилась на нём. Присев, София аккуратно опустила руку вниз, и окунула её вводу. Прохладная вода, струилась промеж пальцев Сони.
   Утренний соловей затянул свою песнь над её головой. Соня подняла голову, и звонко, беззаботно рассмеялась. Ей всё больше и больше нравилось это утро.  Она прислушивалась к симфонии леса: шелест листьев, шепоток трав, тихое журчание прохладной воды, ещё не стихшая, заунывная песня козодоев, и конечно же соловей, он солировал в этом концерте, сидя невысоко, над речкой, на своей ветке.
   Подтянув  под себя свои упругие, молодые ноги, Соня спустила одну из них вниз, и стала поигрывать ей в воде. Не меняя позы, она достала гребешок из под платья, и, начав чесать им свои прекрасные волосы запела.

   Мы с Фаустом тихонько брели по лесу, но птица, утомлённая моим монологом, и дальним перелётом (Скорее моей болтовней, чем полётом), крепко задремала у меня на плече.
   Что ж, он имеет на это полное право, он действительно очень внимательно слушал, даже отвечал, когда хотел, радовался, что я так быстро, в рекордные сроки, справился с заданием учителя. Но, он всё-таки – птица, и полемика с демагогией – не его стихия. Стихия Фауста- небо, и как существо магической породы, он превосходит во всём своих родичей. Такой ворон- друг колдуна, и его верный спутник, намного сильнее обычных ворон. Да куда там воронам до него, мой друг равен по силе орлам! Да, он таков, потому, что Фауст, также обладает магией, как и я. Охо -хо, порой мне кажется, что этот ушлый, пернатый дьявол более сведущ в колдовстве, чем я.
   Ну, вот с такими размышлениями я и пробирался по узкой тропке по лесу. Тихо, стараясь не будить друга. И вдруг, я услышал тихую песню, она становилась громче, по мере того, как я продвигался вперёд, к выходу из чащи леса, и, раздаваясь со стороны речки, она ласкала мой слух. Пела, очевидно, молодая девица. «Что за ересь, подумал я, какого чёрта делает девушка рано утром в этом лесу? Это что, подарок богов, в честь моего терпения, и прилежности в учении?»  Эта мыслишка изрядно меня позабавила, я криво усмехнулся, предвкушая приятную встречу.

   София уже почти допела свою песню. Сейчас она тянула припев, последнего куплета, и звучал он примерно так:
Где ж ты мой милый, куда ты девался?
Ты двинулся в путь, и пропал ты давно,
Быть может ты волку в чаще попался,
Но ждать тебя буду я всё - равно…
   - Я здесь, душа моя – нежно проворковал голос у неё за спиной.
   А сразу за голосом последовали громкое, звучное хихиканье, от которого у Софии кровь стыла в жилах, а по спине пробегал холодок, заставляя волосы вставать дыбом. «Словно мыши перебираются по костям» - не отдавая себе в этом отчёта, подумала она.
Визжа от неожиданности и жуткого страха, ледяными щупальцами заползшего ей в душу, Соня стала медленно поворачиваться. Её взгляд был на полпути к источнику ужаса, когда мимо, с огромной скоростью, пронёсся чёрный, пернатый монстр, словно выпущенный из башенной катапульты. Не переставая истошно визжать, Соня проследила за ним своими прекрасными глазами.
   Огромных размеров птица (как ей показалось ворон), неслась прямиком к той ветке, где сидел соловей. Всё произошло в долю секунды. Маленький певец даже не успел сориентироваться, как чёрная тварь (теперь Соня точно могла сказать, что это – ворон), уже рвала его на куски, своими гигантскими когтями, и кривым чёрным клювом. И разноцветные перья вздымались в воздух, а затем медленно кружась, в потоках яркого солнца, падали в воду, так же обречённо, как осенние листья, навсегда покидавшие ветки деревьев.
   А сзади, вновь раздалось леденящее кровь хихиканье, на этот раз, видимо, вызванное проделкой птицы.
Соня с трудом оторвалась от этого, бесспорно, отвратительного зрелища, и таки повернулась на столь ужаснувшие её звуки.
   На старом, корявом пне, чуть поодаль от берега речки, сидел молодой парень, неопределённого возраста, и, набивая рот ежевикой, радостно ухмылялся и, громко смеялся, своим жутким, ввергающим в панику смехом. Он был довольно высокого роста. По-видимому, отличался худобой, хотя точно сказать было невозможно, потому, что его почти полностью – с шеи, до пят, покрывало тёмное, рваное рубище. Лицо, скрытое тенью капюшона было бледным как у трупа. Парень отбросил свой капюшон назад.
   Лицо его, не обделённое природной симпатичностью, словно шрам, будто уродливый рубец, искажала кривая ухмылка. Тёмные, непослушные, пряди волос ниспадали на его высокий лоб, и он нетерпеливо откидывал их назад своей ладонью. На его щеках играл здоровый румянец.

   Однажды, очень давно, когда Соня была маленькой девочкой, в её городке заезжие артисты, показывали представление, в своём стареньком разноцветном шатре. Там были и шуты- скоморохи, и медведь, катавшийся на велосипеде, и, больше всех запомнившийся маленькой Соне силач, и много ещё разных актёров.
   Скоморохи, вместе с медведем, бегали по маленькой, устланной яркой, красной тканью арене, и корчили рожи, прыгали, и вытворяли разные акробатические трюки: жонглировали огненными факелами, и острыми саблями, ставали друг другу на плечи, а затем довольно потешно падали вниз, ломая пирамиду из людей, прыгали сквозь огненные кольца, веселя народ.
   Силач, намазанный маслом, весь так и блестел, в свете факелов. Он с лёгкостью поднимал огромную штангу, и вертел её, подкидывая в воздух, будто она ничего не весила. Поигрывая своими мускулами, он поднимал двух милейших девушек- ассистенток, вызывая зависть и восхищение у мальчишек, и благоговейное восхищение, у маленьких девчонок.
Но помимо них там ещё был и колдун, показывавший всякие магические штучки. На потеху честному народу, он извлекал из своих ладоней столб яркого пламени, затем превратившегося в огненного дракона, который взвившись, улетел через круглую дырку в куполе. Маг делал из воды сосульки, а затем, сложивши их воедино, собирал из них гигантскую снежинку, которая ударившись об пол, немедля разбилась на тысячи маленьких осколков и исчезла.
   Волшебник показал ещё очень странный, и чудной фокус – он подкинул воздух маленькую чёрную горошину, которая стала разрастаться по мере того, как набирала высоту. И вот, на высоте примерно трёх – четырёх метров она, остановившись, была уже около метра в диаметре. Это была чёрная пустота в воздухе, она завораживала и притягивала взгляды детей и взрослых, они буквально не могли оторваться от неё, и казалось, будто они будут вовсе не против, если их затянет внутрь неё. И тогда чародей, на глазах у завороженной публики стал забрасывать в дыру различные, небольшие предметы. Они исчезали в ней, словно бы их и не было вовсе.

   Соня таки заткнулась. Она, смотрела в чёрные, непроницаемые, но вместе с тем, так притягивающие глаза юноши. Испытывала, тоже - самое, как и тогда, когда смотрела на колдовскую пустоту, что сотворил ярмарочный чародей. Она тонула в его глазах, так же, как тот мусор, который кидал маг в свою чёрную дыру. София тонула, а он, не переставая глумливо хихикать, продолжал криво усмехаться.

   Всё случилось в долю секунды. Ворон, держа свою добычу в клюве вспорхнул, с ветки, и тут же исчез  в чаще. Соня безвольно подалась к Колдуну, а ежевика уже полностью исчезла у него во рту. Некромант больше не гоготал, но всё та - же ухмылка играла на его устах. София тоже улыбнулась. Он повёл кистью руки и лямки её светло- голубого платья скользнули по её плечам. Падая вниз, её платье обнажило упругую, белую грудь. Затем шурша, и извиваясь, словно змея, упало к Сониным ногам.
   - Отлично- протянул некромант.
   - Да. Замечательно- глухо вторила София.
   Она переступила через платье, и мягко, на одних носочках, двинулась к пню.
В следующее мгновенье Софья исчезла в складках тёмной мантии некроманта. Одна лишь её голова выглядывала из под неё. Некромант склонил голову, уста их слились в поцелуе.
Он вошел в Соню. Она вскрикнула, громко. Сначала от боли, затем от удовольствия. И алая, струйка стекала по её бедру.
   Вот так, в лесу, на зелёной траве, глупая девочка Соня лишилась невинности, а на тёмной, рваной мантии появилось бурое пятно.