Глава 2

        Городище Прониила Сирого, Прянск, являло собой типичное славянское  поселение: располагалось на возвышенности,  огораживалось частоколом из заострённых брёвен и глубоким рвом с широким мостиком. Вокруг шумел лес, а с запада сквозь стволы деревьев проглядывалось русло небольшой речки.
Процессия “яснооких” благополучно добралась и остановилась в рощице передохнуть и подкрепиться. Денис в этот непростой поход отобрал скомороха Ярмошку, Ермилку-колченогого как неутомимого выдумщика, Стеньку-гусляра и двух молодиц-певиц, Явдоху и Росомаху. Обе вдовствовали, но отличались  умением заливисто, с подголосками петь и так голосить, что даже крепкие, бывалые воины пробивались на слезу. Центральной фигурой потешных послов был, конечно, скоморох Ярмошка. Он прихватил с собой бубен, трещётки и маски. Одна изображала волка, а другая козла. Первая была призвана попугать, а вторая посмешить.
Денис предупредил своих подопечных о риске. Что их ждёт у разбойных соседей, как их примут? – неведомо... Однако народ проникся важностью поручения, данного самим князем и освящённого Вениамином, и безропотно принял эту ношу. Вселял уверенность Ярмошка! Он, перед уходом, покорчил гримасы, прошёлся с бубном по людскому кругу и завопил не своим голосом:
- Проньку надо остудить, до каленья взвеселить! Эх-ма! На сим свете жить лучше, а в ад бежать, ноги крючит!
Люди заулыбались, стали переглядываться и подтанцовывать. Было видно, что настроение у них приподнялось.
Провожали всем миром, как воев, идущих на рать! Вослед им неслись пожелания удачи, тихие молитвы, перезвон колоколов и всхлипывания детей и женщин.

Только расположились на привал, как открылась створка ворот, и выглянули стражники-охранники. Они озадаченно посмотрели в сторону “отдыхающих” и пошептались.
- Кто будите? С чем пожаловали? – натужно крикнул один из них, с настороженным лицом.
Денис уже направился к мостику, бодро проскочил по тёсаным брёвнам и с достоинством представился:
- Мы потешные послы от князя Всеслава Ясноокого. Пришли повеселить соседей, родичей. Заодно уговориться, дабы лес по правде и взаимному согласию поделить. Бумага есть от князя и архиерея нашего к князю вашему... Так и доложите светлому Прониилу Сирому!
- Это как – потешные? – надулся стражник, пытаясь вникнуть в сказанное. - Однако князь разберётся... – махнул он рукой.
- Потешные – знать с миром, с весельем, песнями и танцами. Но дело несём важное! Так и доложи князю, - всё же пояснил Денис и добавил. – А возглавляю людей я, Денислав, сын умершего князя Святослава...
Стражники пожали плечами, переглянулись и вошли в ворота. Створка издала протяжный, нудный скрип и со стуком захлопнулась.
Подтянулись к Денису и остальные “послы” во главе с Ярмошкой.
- Дабы ждать было веселёй, затянем песню про лето красное, про солнце ясное! – ударил в бубен скоморох.
- Давайте, – поддержал Денис. – А ну-ка, Стенька, вдарь нашенскую!
Гусляр, не раздумывая, поправил инструмент, который висел у него спереди на кожаном ремешке, и с силой провёл по струнам. Они отозвались озорно и призывно. Явдоха с Росомахой подобрались, выпрямились, а шут слегка тряхнул колокольчиками бубна... И понеслась вверх раздольная песня!
Денис невольно заулыбался, давно не слышал этот напев с проникновенными словами, которые, казалось, знал всегда. Поддавшись настроению, он стал подпевать, обнаружив к своему удивлению, что голос у него звучит сочно, ровно и сильно. Даже Ярмошка подмигнул парню и притопнул ногой в такт.
- Зело выводишь! – похвалил скоморох.
И молодицы одобрительно закивали, повели плечами и заискрились глазами...
Так увлеклись импровизированным концертом, что не сразу восприняли большую группу дружинников, которая проворно выскочила из ворот и принялась окружать артистов. За воинами вывалилась толпа простых людей, растеклась вдоль частокола и с интересом начала рассматривать это необычное видение. О странствующих скоморохах слышали, но ещё никто не видел их воочию. Поэтому люди дивились и восторженно обменивались впечатлениями. Неслись одобрительные выкрики.
Когда дружинники плотным кольцом замкнули выступающих, те утихли и насторожились. Денис растерялся и высматривал, к кому бы обратиться для прояснения ситуации. И тут все притихли – из ворот вышел невысокий мужчина, в котором только по богатой блестящей сбруе, высокому остроконечному шелому отделанному узорами, золотым резным ножнам и пристальному, властному взгляду можно было предположить, что это сам князь Прониил! За ним следовали рослые воины при полном боевом снаряжении: в кольчуге, со щитами и копьями. Из-за них пугливо выглядывали знакомые стражники-охранники.
Князь остановился перед ясноокими, смахнул пот с подбородка,  втянул воздух и изрёк:
- Кто старшой?
- Я... – смело выдвинулся вперёд Денислав.
Пронька обернулся к своему сопровождению:
- Этого в пыточную, а тех – в кутузку.
- Мы же с миром... – начал было Денислав, но его уже подхватили под руки и потащили.
Ярмошка искривился и крикнул людям:
- Братки! Дайте потешить души ваши, не губите песню добрую и танец озорной...
Народ зароптал неопределённо, но дружинники пинками уже толкали послов к воротам. Им вслед неслись крики непонимания, разочарования, на что Пронька среагировал быстро. Он круто развернулся и неожиданно зычно прокричал:
- Не ропщите, братия! Выведать надоть - подосланы они али нет! Акимка-крюк у мёртвого прознает правду. Не ропщите зазря! А мы округу оглядим: нет ли пришлых и войска чужого!
Последние слова подействовали, и народ потянулся в городище, возбуждённо обсуждая происшедшее. А князь с воями, выстроившихся в две шеренги, направился в прилегающий лес.
Летний день заканчивался. Унылое солнце висело над лесом в лёгкой дымке облаков. На городище наваливались длинные тени...

Утро начиналось хмуро, тревожно. Акимка-крюк, здоровенный мужик, с изрезанным шрамами лицом и оголённым мощным торсом, встретил Денислава, вошедшего в “пыточную” с двумя дружинниками, приветливо. Он благостно, даже ласково, осмотрел  парня с головы до ног так, как примериваются к телку, перед тем, как его подрезать, разделать и приготовить поварам. Потом обошёл кругом и махнул стражникам рукой:
- Подьте вон, не мешайте...
Те подозрительно переглянулись и не спеша вышли.
Пыточная представляла собой странную смесь мастерской, кузни, фельдшерского пункта и скотской бойни! Механизмы, станки, верстаки, громоздились, как в столярке. Ножи, ножницы, крючочки, шила разных размеров, молотки, топорики и другой инструмент, аккуратно разложенный на отдельном столике, отдалённо напоминал медицинский. В углу горн, в котором тлели остатки дров. Свисающие с потолка верёвки: одна с крюком, другая с петлёй – и стены, обрызганные тёмно-коричневыми и красными, разной формы пятнами навевали тоскливые мысли о разделке туш.
Акимка продолжал обходиться с Дениславом учтиво. Он пододвинул громоздкий, неопрятного вида стул:
- Присядь...
Денислав торопливо уселся и заговорил взволнованно:
- Пошто меня пытать? У меня и моих людей нет злого умыслу. Пришли с добром, отыграть праздник шута горохового...
- Ого-го-го! – перебивая, передразнил его палач. – Ишо не встречал правдивых, - он наклонился с кривой гримасой и заговорщицки зашептал: - У каждого тайна есть... Скоки людишек через мой крюк проскочило, и у каждого нашлось тайное... Наш князь знает сие.
Зазвонили вдали колокола, палач выпрямился, посмотрел на маленькое оконце, перекрестился и продолжил философствовать. Денис слушал и покрывался смертным потом. То ли Акимка давненько не упражнялся в своём изуверском умении, то ли настроение у него было хвастливое, но рассказывал он страшное!
Оказалось, палач практиковал в пытках три главных ступени: обыкновенное битьё плетью узника, привязанного к колоде. Подвешивание за ноги и, как последнюю, самую действенную ступень - на крюк за ребро! Применение молотков, раскалённых щипцов, спиц и тому подобных  изувер считал промежуточными стадиями.
Искоса палач наблюдал за реакцией ясноокого и оставался доволен.
Его “милые” откровения прервал шум. Открылась дверь, и ворвалась девушка. Её глаза блестели слезами, а руки, которыми она придерживала полы длинного сарафана, дрожали.
- Отче! Мати рожае... А бабка Дуська мре...
Девушка захлёбывалась в чувствах, с трудом подбирая нужные слова. Грозный Акимка побледнел, скукожился, а его нижняя губа задёргалась:
- Повитуха Дуська мре? – переспросил он неожиданно писклявым голосом.
И тут Дениса словно бес подтолкнул. Он, пока Акимка, лихорадочно натягивал рубаху, предложил:
- Я умею у младенцев... пупки резать, во! – загорелся он.
Палач очумело посмотрел на свою жертву, но думал недолго:
- Пойдем...

Роды прошли успешно. Денислав в своих действиях руководствовался простыми принципами: чистота и аккуратность. Работал, как заправский акушер! Это было наитие, навеянное провидением...
Родилась девочка. Денис, смело отрезал ножом, который предварительно подержали в кипятке, а затем охладили, пуповину. Легонько хлопнул дитя по попке, и оно залилось криком. Потом омыл девочку в кадке, вытер расшитым полотенцем, запеленал в льняную простынь и передал счастливому отцу.
Палач выглядел растерянным мальчишкой! Он сжался, уменьшился в размерах и с глупой улыбкой, боясь придавить, трепетно прижимал кроху к груди. Его жена уже приходила в себя. Она облизывала губы, облегчённо вздыхала и обессилено прикрывала веки. А в дверях дома стояла девушка и восхищенными, припухшими очами смотрела то на новорожденную сестрёнку, то на раскрасневшегося парня...
Дальше события развивались для Дениса суматошно, смешавшись в один слабо воспринимаемый миг.
После родов Акимка потащил Дениса в соседний дом, где уже отпевали умершую повитуху, бабку Дуську. Отдав должное покойнице, палач, не выпуская руки парня, кинулся к княжескому терему: Пронька уже и сам намеревался послать гонцов в пыточную, дабы справиться, как проходит дознание.
По русскому обычаю, холоп упал на колени перед властителем и взмолился:
- Сей отрок спас и мою жёнку, и доченьку родившуюся! Не вели далее пытать. Злая душа не может делати добро...
Князь важно надулся, что-то обдумывая. Жестом показал, чтобы Акимка вставал и пронзительно уставился на Денислава:
- Ладно... Воев с собой не привели. Дитё родилось. Мужики мёдом зело разжились в медвежьем куту... Да и охотники ноне в удаче... Можно и потешить тело и душу! Так, Денислав?
Тот смотрел на лицо Проньки, в котором угрюмость и настороженность менялись на хитроватую усмешку, и не мог поверить, что самое трудное в их походе уходит... А князь продолжал:
- Праздник, говоришь, шута горохового?...
Денислав неуверенно кивнул.
- Иди к своим, - сохраняя важность, продолжил Пронька. - А вечером, разведём костёр и соберём людей. Тогда и покажите, гости потешные, чё там вы могете. – Ступайте! – повелительно махнул он рукой.
Акимка заискивающе раскланялся:
- Благодарствую, княже, благодарствую...
Почему-то опять схватил Денислава за руку, и они вышли из терема вместе.

*  *  *
Ясноокие встретили Денислава со смешанными чувствами: не знали - радоваться или горевать. Но по блеску глаз парня Ярмошка всё же определил, что новости хорошие. Да и следы пыток явно не проглядывались. Скоморох бросился навстречу:
- Как оно? Добро?...
- Добро, добро... Вечером будем показывать себя, сам князь возжелал, - вымученно улыбался парень и оглядывался.
Под кутузку был приспособлен коровий хлев, отчего здесь витал запах навоза и соломы; в узенькое окно влетали ласточки к своим многочисленным гнёздам, и было по-своему уютно. Эти особенности сразу отметил Денислав:
- На темницу не схожа энтая темница.
- Однако радости мало маяться тута, - подключился Ермилка-колченогий. – И отсель на дыбу тянут...
- Будем думать – избегли мы сего счастья, - обнадёжил Денислав и коротко рассказал, что с ним случилось.
Послы возрадовались так, что Стенька ударил по струнам, а женщины подержали его удалым напевом. Ярмошка бросился выделывать коленца, а Ермилка закрутился на одной ноге! На музыкальный шум и гам заглянули охранники - два бородача в лёгких доспехах и с короткими копьями. Они с пониманием стали посмеиваться и даже хлопать в такт пляске. Им было велено отпустить полонённых, что поднимало воякам настроение дополнительно.
- Ну, вот и ладно... – шептал Денис.

Им выделили гостевую избу, где послы подкрепились скромной едой, привели себя в порядок: умылись, причесались, подправили костюмы, поднастроили инструменты. Отрепетировали предстоящее выступление...
В хлопотах прозевали наступления вечера. Прибежавший шустрый парнишка, с пылающими глазами сообщил, что князь, воеводы, ратный и работный люд собрались на площади и уже ждут. Костёр зело горит...
- Ну, с Богом! – обернулся Денислав к своим.
Те, кроме Ярмошки, вдруг потускнели. Только сейчас поняли, на какое не простое дело пошли – а вдруг не получится праздник? А если князю не по душе придётся? Тогда не жди пощады... Такое мелькало и у Денислава, но хотелось верить в удачу. Как всегда всех взбодрил Ярмошка. Он хитро искривился, раскрыл широко очи и топнул ногой:
- Не тушуйтесь, братцы! Неужель не потешим сирых? Неужель Проньку не проймём?... Не бывать сему! – скоморох хлопнул в ладоши, пристукнул ногами и потешно выгнулся.
Даже женщины, наиболее остро принимавшие к сердцу все передряги, приободрились и заулыбались...

Князь со свитой уселись на лавках в первом ряду перед площадкой, на которой готовились выступать потешники. За властителем стеной, ощетинившейся остриями шеломов и копий, выстроились дружинники. Простой народ расположился чуть поодаль, образовав неровный полукруг, и равномерно гудел. На лицах людей бегали бесформенные тени от языков пламени костра, который горел сбоку площадки. За ним приглядывало несколько человек: они подбрасывали дрова, ровняли огонь, не давая высоко пылать и разлетаться искрам.
Денис ждал знака князя, а его товарищи жались в кучке вокруг Ярмошки. А занят был Пронька... квасом. Он степенно допивал напиток из ковша, украшенного узорами. Сбоку, склонив голову, в почтении застыл мужичок в фартуке и белом колпаке на гривастой голове. Пронька сделал последний глоток, смачно крякнул и протянул ковш мужичку. Вытер усы и бороду, удобней уселся и махнул Дениславу рукой. При тусклом свете лицо князя казалось суровым, даже хищным. Воеводы нахмурились и выпятили бороды вперёд...
Денислав, преодолевая напряжение, ощущая спиной тепло костра, ступил вперёд, поднял обе руки и начал говорить. Сначала медленно, преодолевая хрипоту, затем всё увереннее и громче! Чтобы не сбиться с мысли, он смотрел на звезду, которая зависла над крышей терема княжеского, мигала яркой точкой и словно подбадривала его. Лёгкий ветерок овевал его дымком, который настырно щекотал в ноздрях и своеобразно подзадоривал.
- Мы послы родичей ваших далёких, князя Всеслава Ясноокого. Пришли с миром и праздником - Шута Горохового!
В толпе послышались смешки, кто-то хлопнул в ладоши, а Денислав продолжал. Но вдруг почувствовал, что говорит не то, не так... Слова лезли неубедительные, затасканные, не в потешном духе. Зрители подметили заминку и недовольно зароптали. В отчаянии Денислав перевёл взгляд со звёздных небес и прошёлся по зрителям, словно выискивая подсказку и поддержку. Восторженные девичьи глаза показались знакомыми. Денислав задержался на них, и девушка улыбнулась... Её лицо излучало столько искреннего восхищения, тепла, предчувствия необычного, что Денислав встряхнулся. Он глянул на своих артистов и весело крикнул:
- Встречайте! Скоморох Ярмошка и сотоварищи! Разыграют шута горохового, спляшут и споют!
Ярмошка уже давно ждал выступления и, услышав своё имя, выскочил в центр площадки – Денислав едва успел ретироваться. Застрекотали трещотки в руках у Ермилки, запели Стенькины гусли и в такт заохали, заахали Явдоха с Росомахой, поворачиваясь в стороны и поводя игриво очами и станом!
- Я гороха выращу, сирых братьев угощу! Будем воздух собирать и до ночи рокотать! Эх! Ух!...  – вопил шут, бил в бубен, выделывал коленца, прыгая и переворачиваясь через голову!
Его поддержал Ермилка. Он ещё больше захромал, выбрасывая вперёд здоровую ногу и обходя зрителей по кругу. При этом подмигивал, строил рожицы и подсвистывал.
Народ заревел, захлопал и затопал ногами! Князь распрямил усы в невольном смехе, а его высокое окружение, забыв про важность, затряслось в сдерживаемом хохоте.
Ярмошка уже нацепил маску козла и, подражая скотине, блеял очередную частушку, самозабвенно звеня бубном. Потом потешно пугал народ волчьим ликом...
Когда улетело последнее слово из уст шута, артисты вдруг замолчали... От неожиданной тишины кто-то ойкнул, а Пронька в недоумении оглянулся на дружинников.
И тут заиграли гусли...
Грустная мелодия медленно устремилась вверх, набирая силу и мощь. Сначала Явдоха, а потом и Росомаха запели. Да так проникновенно, так жалобно, что даже у Денислава кольнуло в сердце и помутилось в глазах. Он стоял возле костра и поглядывал на ту девушку, что так помогла ему. Впрочем, и она не оставляла парня без внимания. Казалось, невидимый мостик уже перекинулся между ними, передавая их чувства и чаяния.
Резкая смена тональности представления оказалась настолько неожиданной, что все замерли... После этой песни сразу перешли на прощальную-ратную. В ней мать провожала на рать сына. Явдоха на припеве так заголосила, что послышался плач со стороны зрителей. Даже Пронька шмыгнул носом, и его глаза блеснули при свете костра.
Явдоха закончила петь, а Росомаха ещё держала высокую ноту, когда ударил бубен и в центр вновь вышел скоморох! Народ дружно выдохнул, засуетился оживлённо и заревел многоголосьем. А Ярмошка, взяв за руки своих помощниц, вместе с Ермилкой и Стенькой раскланивался во все стороны.
Князь Пронька поднялся, вытянул руку. Подождал, пока шум стихнет, и крикнул:
- Ублажили, потешили, али нет?
- Ублажили и потешили, светлый княже!
- Качать их! – неслись возбуждённые голоса.
Толпа хлынула на площадку, подхватила артистов и стала подбрасывать вверх. Не пощадили и женщин. Только Денислав оставался в сторонке. Его душа наполнялась тихой радостью и облегчением. Мысли и чувства тянулись к девушке...
Костёр совсем погас, когда взбудораженные люди, в обнимку с потешными гостями расходились по домам. Никто и не приметил, как за углом добротного дома, стояли двое: он и она. Они держались за руки и просто смотрели в глаза друг другу...
Вот уже стало стихать. Небо потемнело от набежавшей облачной пелены. А молодые всё стояли...