Глава 4

        Надоедал ветер. Он так теребил старые ели, высившиеся перед окнами “гостинки”, что скрипы стволов отдавались в ушах. К тому же набегали тучи, и небо серело, предвещая непогоду. Всё эти природные казусы не мешали готовиться послам к торжественному и ответственному мероприятию – сватанию Лии...
Настроение у потешных людей был на подъёме, поскольку наказы Всеслава исполнили – новый уговор подписали, людей сирых потешили и целы остались. Каждый внёс свой вклад в успех и чувствовал оттого гордость и удовлетворение – особенно Ермилка. Вместе с Дениславом на сватанье отрядили Ярмошку, Ермилку и Стеньку-гусляра. Так как голосить не предполагалось, женщин оставили на хозяйстве. Взяли и бражину! Правда, осталось менее половины кувшина, ещё того, что впервые опробовали.
Вообще, с убойным напоем наметилась явная нехватка, а свадьба на носу! И Ермилка с Явдохой (женщина сама вызвалась помочь) заходились учинять бражку. Дело сладилось. Необходимые компоненты, как-то: прокисший мёд, ржаная мука и другие добавки, которые Ермилка опробовал опытным путём, нашлись у соседей, неких Лисицыных. Глава семьи, Влас, слыл первейшим бортником в городище. Своим мёдом он снабжал самого князя!
Приступил неугомонный выдумщик и к изготовлению аппарата, самогонного. Тут тоже помог Влас, вернее его кум Кондрат, потомственный кузнец. Сделав глоток бражины, Влас долго утробно кашлял, даже слезы пробились, но остался доволен и энергично взялся из подручных материалов, старых кастрюль, корыт, выполнять заказ. В общем, “бражное” дело двинулось в ускоренном темпе, что больше всего радовало Ермилку – он чувствовал себя очень нужным и полезным в этом походе.

Акимка, как водится, знал заранее о визите потешных сватов. Более того, свадебная весть дошла и до князя. Тот тяжко приходил в себя после переговоров. Уже несколько дней попивал квас  и клял бражину, разгоняя всех, кто пытался попасть к нему по важным делам. Был князь самолюбив и не хотел признаваться ни себе, ни тем более подданным, что сплоховал с крепким напоем и дал слабину... Мелькала у него мысль – вызвать “на ругань” Денислава, выведать более про бражину, но решил оклематься, а уж потом!... Весть о сватовстве его взбодрила и слегка поменяла планы: решил неожиданно нагрянуть на празднество. А там и... Вот, что “там и”, князь только терялся в желаниях и намерениях.
Итак, процессия сватов прибила к дому невесты, когда птички уже отпели утренние серенады, ночная прохлада сменилась на умеренную жару, а ветер утих, словно выжидая чего-то необычного...
Под звуки трещотки, стуки ложек, звон бубна и переливы гуслей; под потешные, шутовские припевки и частушки, сваты расположились у ворот. Денислав держался чуть сзади и заметно терялся. На музыкальные звоны и припевки вышел Акимка с женой Лукерьей, одетой в расшитый сарафан и белый платок. Они степенно поклонились гостям:
- И по какому случаю такие весёлые гости? – пылая щеками, слащаво затараторила Лукерья.
- Могет не туды попали? – загудел Акимка, прищуриваясь.
- Грят у вас товар залежался, - подбоченясь выступил Ярмошка. – У вас товар у нас купец, а там дойдем и до колец! А ну робята – заиграй. Тащи-ка сваха каравай!
Вновь затрещали в руках Ермилки трещотки, и запели гусли, а Ярмошка собрался пуститься в пляс.
Но заартачился Акимка:
- Товар у нас не залежалый, а очень-но даже...
- Свеженький, молоденький, черноокий? – выпучил смешливые очи Ярмошка. – Так развейте сумления наши, порадуйте души мятущиеся!
Оживилась вдруг Лукерья и неожиданно съязвила:
- А ваш-то, купец, нечто язык прикусил,  али оробел?...
- Наш... – на миг растерялся Ярмошка, оглянувшись, но Денислав уже вышел вперёд и низко поклонился:
- Купцу бы на товар взглянуть – тот ли, что любить и лелеять буду до конца дней своих...
- Слышу слово сурьёзного мужа. А то – “сумление” у некоторых, - картинно кривя губами,  воспылал Акимка и обернулся к двери: - Выдь-ка! Пущай купец забирает... коли угадает!
Двери музыкально заскрипели, и вышло нечто, накрытое цветастой простынёй.
- Оное, али нет? – почти одновременно вскрикнули родители Лии.
Денислав начал вглядываться, а Ярмошка, отрицательно замотал головой, затопал ногами и захлопал в ладоши:
- Такую гору нам не впору! Не потерпим воровства – иде наш товар?
Тут и Денислав сообразил, что под покрывалом несколько человек. Он заулыбался:
- Нужен мне один товар – любимый...
Покрывало слетело и перед гостями предстала Лия со своим младшим братом. Девушка разрумянилась, заблестела поволокой в глазах  и застенчиво улыбнулась.
- Вот этно наше... – начал было Ярмошка, но со стороны дороги раздался топот множества ног и все оглянулись – к ним подходил Пронька в сопровождении воеводы Зосима Стельки и охраны...
Оделся князь по-домашнему, по-простецки: длинная рубаха, перехваченная в поясе тесёмкой; серые портки и добротные чуни. Он ещё издали поднял руку и прокричал:
- Без мого дозволу свататься?
Акимка побледнел, Лукерья перекрестилась и собиралась упасть на колени, но Пронька уже подошёл и залился смехом:
- Не пужайтесь! Шуткую я. Примите в сваты?
- А то как же, - просветлел Денислав, чувствуя, как неприятный холодок между лопатками сменяется жаром. – Ваша, княже, помощь подоспела ко времени – заартачились было отдавать мою сужену! Теперя дело, будем думать, шустрей сложится.
Потешный сваты прочувствовали момент и вдарили плясовую! Ярмошка с Ермилкой, взявшись за руки, крутанулись перед князем и кинулись вприсядку. И князь неожиданно вскинул руки, притопнул и вклинился в танцевальный круг! Тут уже и Акимка осмелел, и Лукерья поддержала... А Денислав улыбался и переглядывался с румяной Лией.
Потом дружно зашли в дом, где столы уже были давно накрыты – пришлось только кое-что добавить для князя и воеводы – и празднество набрало свою силу. Как всегда, веселье и настроение поддерживал Ярмошка и сотоварищи.
Поскольку бражины было мало, Пронька возмутился и затребовал от Денислава:
- Пока твой Ермила тута, пущай моих людей обучит варить сей напой. И быть ему тольки к княжескому столу, а не ко всякому! Должон же князь иметь лучшее, а? – пьяненько вопрошал Пронька, оглядывая своих холопов.
Те подобострастно кивали, а воевода Зосим заметил:
- Сей напой крепок зело, посему не может быть в широком употреблении. Верно глаголите княже светлый.
Когда звёзды замигали в ночной выси, и невидимый, только ощущаемый холодок упал на городище, веселье закончилось. Князя провожали торжественно, с песнями, молитвами и поклонами. На этом фоне почему-то забыли про потешных сватов. Они, поникшие, стояли в стороне, наблюдая за проводами. У Денислава были сложные чувства: приметил он, как поглядывал на Лию Пронька, как подхватывался с ней танцевать; как прижимал её раскрасневшуюся и взволнованную. Видно было, что она не ожидала такого внимания от властителя, отчего смущалась и краснела.
 А Акимка с Лукерьей старались вовсю. “Неладно это...” – нахмурился Денислав и махнул своим идти, не дожидаясь конца этого расставания. Да, повеселились вволю, а вот свадьбу так и не обговорили...

*  *  *
С востока наа Прянск налетела непогода. Сильный ветер нагнал тучи, и пролился ливень, который перешёл в затяжной, обложной ситничек. Чёрное небо опустилось до самой земли и укрыло всё нудной моросью. Люди сидели по домам, копошились по неотложным делам и выжидали. А ясноокие послы, кроме Днислава, помогали Ермилке в его хлопотах с бражиной.
Процесс наладили в сарайчике. Сюда же пришёл Влас и его кум Кондрат – учиться и перенимать опыт. Дело оказалось нехитрым и его освоили быстро. Поскольку по ходу обучения пробовали напой, то скоро повеселели. Женщины приготовили еду, и... опять стало разгораться, как солома в печи, безудержное загулье - там, где Ярмошка и веселящий напой, скучно не бывает.
А Денислав одиноко лежал в доме на лаве и думал грустную думу...
После сватовства, закончившегося безрезультатно, ему не удавалось встретиться с Лией. Ясноокие послы и задержались из-за этой неопределённости. Казалось, что всё вот-вот должно решиться, и тогда можно отправляться к своим и готовить свадьбу. Она должна укрепить заключённый уговор, поскольку предполагалась встреча обоих князей.
Думы, думы... Они толкались, то упрекая друг друга во всех грехах, навевая тоску, то вселяя призрачные надежды... Дениславу упрямо виделись те короткие встречи с Лией под бесконечными звёздными россыпями, сладкие девичьи губы, пахучие волосы и нежные руки. От этих воспоминаний он тихо рычал, как попавший в ловушку, волк и давил ладонями виски, словно стараясь выдавить из головы едкую горечь.
За тягостными перепевами не заметил, как за окном посветлело. Звуки песен и плясок, доносившиеся глухо со стороны двора вдруг утихли. Зато раздался стук в ворота и крики:
- Всем на вече! Народ будет князя вопрошати! Все на вече!...
Открылась дверь и вошла встревоженная Росомаха. Глубоко вздохнув, огорчённо проговорила:
- Мужики в загул ударились зело, а тут... кличут на вече. Ежели не пойдём, силой уведут. Так вот...
- Зачем силой, - поднялся Денислав. – Сходить надобно. Посмотрим, послушаем, как сирые с князем глаголят... Собирай мужиков. Ноги у них ишо ходкие?
Женщина улыбнулась:
- На ветру скоро остудятся, тады ноги зашевелятся.
- Тогда клич.
Вскоре процессия послов, в которой некоторые неуверенно обходили лужи, бывало и вступали в них, направилась в центр городища.
Уже издали увидели, что народу собралось немало. На деревянном помосте, как почётный караул, стояли вои в полном боевом снаряжении, а впереди Зосим Стелька. Князь Пронька отсутствовал.
Послы насторожились и задержались сзади. Денислав отметил, что люди оглядывались на них угрюмо, с неодобрением. Таких взглядов здесь, в городище сирых, он ещё не встречал. По спине потекли холодные струйки, а на душе отдалось смутной тревогой...
- ...Энтот уговор вреден, обделяет нас! - страстно, зычно вещал Стелька. – А то как же: князь колдовской напой пияет, чужых людей слушает, а своих гонит!...
Народ загудел неистово:
- Давно князя не видели!
- Грят опоили его зельем убойным!
- Где этни пересмешники воровские? На дыбу их!
- Акимка!
Засим выждал и вновь крикнул:
- Иеремею, духовному отцу нашему, видение было вчерась! Он сам вам скажет...
Стражники расступились и вышел седой, с длинной бородой и строгим лицом сухощавый мужчина в церковном облачении. На груди выделялся позолоченный крест.
Гам на площади утих. 
- Братия и сестры! – поднял он руку с крестом. – Прониил, княже наш, предал нас! Уговор подписал вредный, будучи опоён зельем колдовским. И пришло мне видение в образе мученика нашего, Гришки-безрукого. И вещал он, святыня наша, что княже Прониил сгубит народ, пока правит...
Рёв потряс площадь, потом понеслось:
- Убрати князя!
- Стельку в князи!
- Зелье колдовское вылити, а послов яснооких побитии и вытурить!
Послы трезвели и тревожно переглядывались. Денислав увидел мельком, как от толпы отделились фигуры Власа и Кондрата. Они, озираясь, кинулись в первый проулок. А народ гудел. Вот уже стали утверждать новым князем Зосима, вот уже послали привести Проньку! Кто-то крикнул, что он, невменяемый, спит на крыльце своего терема...
- Пора и нам уходити... – прошептал Денислав, ощущая, как тело и душа занемели, обволакиваясь холодом. Осталось только чувство самосохранения, которое подталкивало к решительным действиям. Даже неугомонный Ярмошка притих.
- Надо бы гусли взяти... – пролепетал Стенька.
- Поздно. Успеть бы из городища выбраться, - тревожно оглянулся на враждебную, возбуждённую толпу Денислав. – Отходим не спеша, а потом...
Им удалось добраться до ворот, но когда уже выскочили наружу, кто-то подбежал и крикнул охранникам:
- Не пущать их! Дознание провести велел новый княже Зосим!
Стражники кинулись за послами, но те прытко устремились в сторону леса. Денислав помогал Росомахе перескакивать через ямки и рытвины, а Стенька подхватил Явдоху. Последним, помогая рукой покалеченной ноге, скакал Ермилка, его не оставлял Ярмошка. Когда уже достигли леса, скоморох вдруг оступился и присел, скривившись от боли. Ермилка было кинулся на помощь, но уже подоспели стражники. Один из них вскинул копьё и метнул в выдумщика... Пронзённый прямо в живот, он дёрнулся, застонал и повалился ниц. А Ярмошку схватили подбежавшие. Скоморох каким-то чудом выхватил у одного из них меч и ударил по рукам, убившего Ермилку. Однако тут же сам был сражён смертельным ударом топорика...
Всё это беглецы, которым посчастливилось забежать в лес,  видели издалека. Женщины заголосили неистово, гусляр искривился в отчаянии, а Денисав с мертвенным лицом поторопил их дальше, приговаривая:
- Зря я послушал Ермилку, зря...
А лес волновался, неистовая гудел, будто горевал по невинно загубленным душам...