антисказка

Утро. Лениво светит в окно замёрзшее солнце. Лениво долбят лопатами замерзший снег сонные водители. Похрустывая, покуривая, ругаются матом, проклинают эту странную зиму… и все куда то торопятся… Всю жизнь эти несчастные люди куда то торопятся…
А я лежу на кровати, огромной кровати, раскинув руки, и …дышу…  Вдох выдох, так мирно, так спокойно, мне некуда спешить,  я просто живу… Лежу и мечтаю о вкусном кофе, о горячей ванне и о прочей ерунде, которая никогда бы не пришла в голову этим несчастным работягам. И чем же я от них отличаюсь? Мои желания всегда сбываются! Я делаю лишь то, что хочу, а хочу лишь то,  что могу сделать. Модель проста: я занудный аморальный циник, неделями не вылезающий из постели, меняющий подруг чаще, чем постельное бельё. Всегда свободен, голоден и улыбчив.
На сегодня были запланированы некоторые дела в центре, так что мне пришлось нарушить свою идиллию и первый раз за последние две недели выйти из дома. Укутанный в одеяло я в растерянности шёл на кухню. Меня посещали вполне уместные мысли, хотя среди них попадались и вполне безумные, короче говоря, я просто хотел есть, а из еды в моём доме обычно водилась только гречневая каша,  меня не особо  радующая. Мне даже казалось, что её аппетитный убийственно знакомый аромат, когда-нибудь доведёт меня до суицида. В мечтах о гречке-убийце я случайно обнаружил на своём пустом столе тарелку, прикрытую бумажной салфеткой и рядом маленькую записочку : «разведёшься- позвони». На самом деле женат я не был, но предпочитал говорить своим ночным гостьям, что утром придёт жена, дабы эти прекрасные создания не мозолили мне глаза своими не накрашенными личиками. Красивая ложь премного приятнее голой правды. Моя сегодняшняя муза, имени которой, а телефона и подавно, я не помнил, видимо решила сделать мне сюрприз, и я с замиранием сердца я дернул за салфетку, ожидая там увидеть всё что угодно. В моей голове заиграли фанфары, я уже представил, как открываю памятник кружевным труселям на блюде… но, каково же было моё поэтическое разочарование и человеческое восхищение, когда под салфеткой я обнаружил несколько ровно сложенных золотистых блинчиков. На душе потеплело. В желудке тоже.  Ртуть уличного термометра примёрзла к отметке -17. Надел чёрное пальто и красный шарф, не застёгиваясь, вышёл на улицу.
В лицо мне летели комья обжигающего снега. Люди смотрели на меня как на идиота, некоторые с удивлением, некоторые с сожалением, но были и молодые гражданки, лукаво улыбающиеся мне. Не смотря на то, что я был совершенно мокрый, замёрзший, небритый, и вызывал сострадание, я чувствовал себя героем, фантастического романа, сражающимся со снежным зверем и примитивностью социума.
Пребывая в таком задумчивом состоянии я вскоре достиг перекрестка, движение было оживлённым, но я , не останавливаясь, продолжал идти прямо. Резкий противный звук разбил мои мечтания на множество колких осколочков, - то некий нервный человек сигналил, сидя за рулём своей неновой девятки. « ей, бомжара, смотри куда идёшь..!» - крикнул хам, тем самым окончательно убив мои хрупкие мысли о геройстве и  очаровательных принцессах. «что б ты в сугроб въехал!»,-подумал я и пошёл дальше, через пару секунд меня пронзил визг тормозов, я оглянулся – водитель девятки не справился с управлением и улетел  в кювет. Сбежались люди, а я , не обращая внимания на врезающихся в меня прохожих, летел дальше, к новым сражениям, к метро.
В метро меня опять ждал лёгкий интим. На каждой станции люди , как мясные снаряды, продолжали вбиваться в вагон, толкаясь и ругаясь, в общем, единственное , что отличало это действо от жёсткого порно - это шубы ( хотя так даже интересней) и парочка моральных принципов. Единственное, чего бы я желал в тот момент, это что бы все эти люди куда-нибудь испарились. Знакомый до боли голос : «технологический институт». И все вышли. Совсем все. В какой то степени ехать одному в совершенно пустом вагоне – жутко. Иногда пропадает свет, в такие моменты кажется, словно ты -крохотный несёшься в глубину своего сознания на игрушечном поезде. А что там внутри?- ты и сам не знаешь.
Открылись двери – появился свет - вошли люди – идиллия кончилась. Я вышел  на Невском. После тусклого света метро я вошёл в свет высоких нравов. Всё вокруг светилось аристократически-приторно-изысканными огнями. Всё было чётко, ровно, ярко. Снующие, подобно пиявкам люди, портили всю эту картину умиротворения. Вместо них стоило бы запустить машинки на колёсиках, которые ходят прямо, тихо и не бросают мусор из карманов, как блёстки конфетти. Похрустывая заледенелым снегом я, переваливаясь с одной замёрзшей ноги на другую, качался в сторону Исаакиевского собора.  Триумф инженерной мысли, талантливого индивида, как и прежде , он напоминал о никчёмности массового разума: «и всё таки она вертится!» И маятник тоже. И жизнь. Но только не вокруг нас.
Я шёл в офис, мечтая о тепле, о черновом варианте моего сборника стихов и о милой секретарше, выдающей мне гонорар. Моему изумлению не было предела, когда в пустой приёмной меня уже ждала кружечка кофе, книжечка в мягком переплёте , пахнущая типографией, и беленький конвертик. Дела на сегодня были окончены, и я был счастлив: теперь мои прекрасные стихи услышит этот город. В этом безумном порыве счастья я запрыгнул на стул, распахнул книгу и гордо прочитал:

« Эх милые мои, нелюбимые
Девушки мои, некрасивые…
Шлюхи нежные, неревнивые
Твари подлые, говорливые,
Вы простите меня за презрение,
Ведь сегодня, вашу мать,  воскресение!...»

Эйфорию как ветром сдуло. Вместе с осознанием собственной бездарности пришла депрессия. Я выпил кофе, взял деньги и ушёл. Я шёл , словно пьяный,  зашёл в первое попавшееся кафе и заказал водки.  За столиком напротив сидела красивая молодая девушка с золотистыми волосами и задумчиво курила, рядом с ней , нахохлившийся словно петух , восседал лысый мужичок лет сорока. «пусть он уйдёт»,- подумал я. Мужчина повиновался. Через 5 минут мы с незнакомкой смотрели друг на друга равнодушными стеклянными глазами.- хороший симптом бессонной ночи. Мои мысли чётко диктовали ей, что надо сделать. Она села ко мне, мы выпили вместе. Поехали ко мне. Мы зашли на кухню, она предложила сварить кофе. И я вспомнил тот горький кофе рядом со злосчастной книгой в офисе, вспомнил золотистые блинчики вчерашней незнакомки, посмотрел на неё и спросил : « как зовут тебя?» «Александра»,-ответил я за неё, и пристально посмотрел ей в глаза. Я раньше использовал этот приём в пикапе, но это было совершенно другое ощущение. Я не пытался угадать имя, я знал его. Я знал об этой женщине всё, и чувствовал, что должен говорить. Слова пылко и резко срывались с моих губ, как будто я не разговаривал вечность. Я рассказал ей про её двоих детей, ждущих её дома, мальчику – 5лет, девочке нет и года, я рассказал про мужа, ушедшего из семьи полтора месяца назад к своей любовнице. Я назвал её адрес и мог бы указать рост, вес и размер груди , если бы пожелал. Я напомнил ей о фирме, в которой её сегодня уволили и о шефе, от которого несло чесноком. Она плакала,  её слёзы были невыношенными эмбрионами злости, она плакала и ей становилось легче. «кто вы?»,-спросила она наигранно спокойным тоном, стараясь приличия ради поддержать беседу. «Утром был поэт»,- растерянно ответил я. «хороши ли ваши стихи?»,- загадочно спросила она, с дьявольской проницательностью. «убирайтесь!»,- крикнул я и тихо, еле слышно добавил, -«вас джут дети». Она ушла, а я долго смотрел в потолок, лёжа на своей смятой постели. Черной точкой в белой комнате, в чёрном городе, занесённым белым снегом, я лёжал, раскинув руки и …дышал…
За окном бушевала вьюга. Так тихо, так коварно, заметала следы, уносила с собой…в бездонное небо, полное заледенелых слёз.