В милицейских отчетах холодно отражалось: « 12 ноября 2009г., в квартире № 14, по адресу ул. Ленина, д. 24, в 8:30 утра был обнаружен труп хозяйки квартиры, Дорошенко Лидии Максимовны, 1948 года рождения.» Милиция была вызвана соседкой погибшей Коломейчик Дарьей Васильевной, которая утверждала, что обеспокоена тем, что Дорошенко не открывает дверь. С помощью слесаря домоуправления, при соблюдении всех необходимых формальностей, в сопровождении понятых, дверь квартиры № 14 была вскрыта. Квартира имела явные следы погрома – все вещи были разорваны в клочья, деревянная мебель разбита, металлические детали стульев и кровати деформированы под воздействием, пока непонятной силы.
Труп хозяйки был обнаружен у большого напольного зеркала, скорее всего единственного предмета, оставшимся невредимым. Само тело имело неестественно изогнутый вид, ногти на руках вырваны, видимо при жизни потерпевшей, так как, судя по кровавым ранам, кровь была не свернута. На лице гримаса ужаса и боли, по всей видимости, потерпевшая очень мучительно пережила свои последние часы или минуты. Точнее даст свое заключение медэксперт. Предварительно можно с уверенностью сказать – смерть насильственна. Но вызывает много вопросов, и требует тщательного расследования тот факт, что дверь в квартиру потерпевшей была заперта изнутри.
Я проснулась от резкого звонка в дверь. Как же не хочется вставать, тем более что сегодня можно было от души выспаться. Четыре дня я не поднимала головы от отчетов. Нашла уйму ошибок, сделанных неопытной Танюшей, но Танюша – любимая племянница шефа, так что пожаловаться некому. А вчера вечером, сдав заветную папочку с бухгалтерскими документами, все-таки решилась и, жалобно заглядывая в глаза шефу, выклянчила себе отгул. С мечтами проваляться в постели весь день, допоздна смотрела телевизор. А теперь, пожалуйста, принесла кого-то нелегкая, в девять утра.
На ходу натягивая свой старый, но безумно любимый халат, еле волоча ноги, протопала в коридор. Сон как рукой сняло, как только открыла дверь. Все-таки во многих из нас живет врожденный страх перед милицией, а именно двое ее доблестных представителей и стояли перед моей квартирой.
- Третьякова Марина Владимировна!? – вопрос был задан таким тоном, будто, как минимум, я была под подозрением.
Прокручивая в голове, что я могла бы сделать такого эдакого в жизни, и улыбаясь, как можно приветливее, согласно кивнула.
- Она, она это. – из-за милицейских спин показалось скукоженое личико бабы Даши. Лицо ее было почему-то без обычного яркого макияжа, и выглядело очень испуганным. От ее вида, внутри меня, все задрожало.
- Что случилось? – почти шепотом спросила я.
Оба, как по команде, сунули мне под нос красные корочки. Причем у одного из них, на вид совсем мальчишки, почему-то дрожала рука. Я сделала вид, что внимательно разглядываю их документы, но на самом деле, от страха, у меня перед глазами стояла сплошная пелена.
- У нас к вам имеется несколько вопросов. – сверля меня тяжелым взглядом, произнес тот, кто выглядел лет, приблизительно, на тридцать пять. – Можно?
Это скорее всего, был и не вопрос, потому что, еще до того как сделать шаг назад, чтобы пропустить их у себе в квартиру, он уже шагнул вперед.
- М-м-можно. – проблеяла я.
- Дроздов Николай Сергеевич, мой помощник – Серенький Сергей Сергеевич. – оглядывая колючим взглядом квартиру и меня, представился тот, кто постарше.
Кто бы сомневался, кто в их компании главный, а кто помощник. Следом, бесшумно, в квартиру прошмыгнула баба Даша, которая тут же, от железобетонного голоса Дроздова – А вас попрошу подождать снаружи! – вылетела обратно.
Вспомнив о горе стиранного, но не разобранного белья, в том числе и нижнего, в зале на диване, я скоренько пропела:
- На кухню, пожалуйста. Чай, кофе, бутерброды? – не дожидаясь их согласия, юркнула на кухню и затарахтела чашками и блюдцами.
- Не стоит… - начал было Серенький, но его тут же перебил главный.
- А почему бы и нет? Согреться надо, еще намерзнемся. – и обращаясь ко мне, пытаясь говорить игриво, добавил – На улице, вон, мете-е-ль как резвится, да?
Стараясь не смотреть в его глаза, я сделала очень занятой вид и промычала что-то типа:
- Ыг-ы.
Я не знаю как бы я восприняла этого человека если бы не знала, что он мент. Но сейчас, от его голоса и взгляда мурашки по коже. Хотя, я уверена, ничего противозаконного в своей жизни не совершала, ну, конечно, не считая кражи понравившейся, как сейчас помню, розовой заколки у девочки еще в детском саду, обнесенных с друзьями садов на даче, в ранней юности, сломанный нос у сослуживца, гола три назад, но это была самооборона – я защищала свою честь. Ну и так, по мелочи – злостно нарушаю правила дорожного движения, корректирую бухгалтерию, но это не для себя – все для процветания дела, хоть и не моего. Ну, так вот, хотя я перед законом чиста, ноги от страха подкашиваются. Ставя на стол чашки с кофе и с чаем, рискнула еще раз, как можно увереннее, спросить:
- Так что случилось-то?
- А что вы так разволновались? – последовал ехидный вопрос.
- Кто, я?! – возможно переигрывая, возмутилась я. – Ничуть! Просто, согласитесь, немного необычно, когда вот так, без приглашения, к вам заглядывает милиция, с утра пораньше.
- С утра пораньше мы приехали к вашей соседке, а сейчас уже… - он демонстративно посмотрел на свои наручные часы, - двадцать минут десятого.
Обручальное кольцо отсутствует. «Господи, о чем я думаю?!» Но это скорее автоматически. Я поспешила вернуть свои мысли в нужное русло.
- К моей соседке? Так а я здесь причем? – в недоумении, и уже не боясь, уставилась я на Дроздова.
- К бывшей соседке. С сегодняшней ночи… - в упор глядя на меня, ответил он.
«Бывшая соседка? С сегодняшней ночи?» - не могла сообразить я. – Баба Даша? Так я ее видела. Еще одна и последняя соседка – это Лидия Максимовна.
- Что-то случилось в 14-ой?
- А вы откуда знаете? – оживился Серенький, до этого, словно не при делах, долго и нудно полоскавший чайную ложку в чашке кофе.
Что-то неприятное сквозило в его голосе. Молоденький, а уже натаскался, или оттуда уже такими приходят? Моему терпению пришел конец. Приняв позу – «руки в боки», меня понесло.
- Послушайте! Сколько можно? Возможно у вас имеется сходство с котами, только я не мышь. И играть в известную детскую игру не собираюсь. Я знать не знаю, случилось что-то или нет. Но если вы пришли к моей соседке, а их у меня только две – баба Даша и Лидия Максимовна, значит у кого-то из них что-то случилось. Бабу Дашу я видела в полном здравии, логично предположить, что случилось что-то с Лидией Максимовной.
- Да, вы правы – как-то по-другому глядя на меня, начал Дроздов, - ее убили…
- Убили-и-и? – садясь на табурет протянула я.
Я не знаю, что у меня отражалось на лице, возможно какое-то внутреннее чутье у представителей следственных органов присутствует, так как дальше они уже более приветливо продолжали.
- Как нам сообщила Коломейчик Дарья Васильевна, вы с погибшей были в достаточно дружеских отношениях. Что вы можете рассказать по этому поводу?
Я попыталась хоть как-то сконцентрироваться, но мысли упрямо расползались во все стороны. Не могу сказать, что на меня нахлынула боль утраты близкого человека. Нет. Лидия Максимовна не была для меня близка, но то что она была с самого моего рождения неотъемлемой частью моей жизни – это бесспорно.
- Назвать наши отношения дружескими, в полном смысле этого смысла, нельзя. Их, скорее всего, можно назвать странными, сложными… - начала я, а перед глазами – пожилая, красивая женщина, совершенно не выглядевшая на свой возраст. Черные вьющиеся волосы, скорее всего, до последних своих дней, она их красила. Смуглая, как у цыганки кожа, карие, с красивым разрезом, глаза и, несмотря на возраст, статная, стройная фигура.
- Сколько я себя помню, Лидия Максимовна всегда жила рядом с нами. Но общаться с ней я начала только после смерти мамы. Мама, при жизни, никогда, во всяком случае я об этом не знаю, с ней не общалась, даже не разговаривала, и мне запрещала. Не спрашивайте – я не знаю почему… Когда мне было семнадцать лет, мама умерла, я осталась одна. Отца я никогда не знала. Понимаю, конечно, что без мужчины в этом деле никуда, но на мои вопросы об отце, мама как-то неохотно отвечала, что все случилось как-то случайно и поэтому совершенно не важно. Да честно сказать, мне как-то и самой стало совершенно не интересно кто он и где. В общем, никакой родни своей не знаю, возможно, ее вовсе нет. С Лидией Максимовной наше общение началось с похорон мамы. Она вместе с бабой Дашей, по большому счету, все и организовали. Деньги дали с маминой работы, да как оказалось позже, и у нас дома лежали сбережения и не малые. На тот момент я успела поступить в институт, хотела перевестись на заочное, но Лидия Максимовна, неожиданно, как будто зная мои мысли, пришла ко мне и с порога сказала: «И не думай!». Я, конечно, сразу и не поняла, а она повторила: «И не думай переводиться на заочное. Ты должна получить достойное образование, как хотела твоя мама». И отодвинув меня в сторону, сразу направилась к журнальному столику. Ничего не говоря, перевернула его, и открутила одну из ножек. В этой самой ножке оказалось несколько, свернутых в тугую трубочку, пачек с деньгами. Причем это были доллары. Я была в шоке, а соседка, не считая, назвала мне сумму. – Здесь десять тысяч долларов. Тебе с лихвой хватит, чтобы безбедно жить и спокойно учиться. И твердым голосом добавила: - Но глупо оставлять такую сумму на руках у молоденькой девушки, деньги будут у меня. Я распределю деньги на оплату коммунальных услуг, еду, одежду и какие-то женские мелочи, которые тебе понадобятся, конечно, в разумных пределах. Завтра заходи ко мне в десять утра, все обсудим, а сегодня ложись в постель и выспись, тебе это необходимо. Сказано все это было совершенно незаботливо, неучастливо, никак…
- Вы хотите сказать, что Дорошенко никогда не общалась с вашей матерью, никогда не была у вас в квартире, но тем ни менее, каким-то образом, узнала и точную сумму денег и где они лежат? Не кажется ли вам это странным? – не скрывая иронии, спросил Серенький.
Я удивленно подняла брови.
- А вам разве о Лидии Максимовне ничего не рассказали?
Оперативники переглянулись.
- А что нам должны были рассказать?
- Лидия Максимовна, как бы это точнее сказать, была ведьмой, гадалкой, в общем, могла видеть то, что другим не дано.
- И вы всерьез верите во всю эту чушь? – рассмеялся Дроздов. Но его помощник не смеялся. В его глазах явно загорелся огонек любопытства и испуга, точь-в-точь как у маленького мальчишки.
Я пожала плечами.
- Как не верить? Слишком много разных подтверждений этому происходило на моих глазах.
- Продолжайте, пожалуйста, и поподробнее о ее знакомствах, может быть, кто-то ее посещал в последнее время?
Я поняла, мои рассказы о ее, мягко сказать, неординарных способностях, Дроздова совершенно не интересовали.
- Не знаю я никаких ее знакомых. Видела, конечно, посещали ее часто разные люди.
- Зачем?
- Ну я же вам говорю, она гадала. За этим люди и приходили.
- А как люди узнавали о ней?
- Не знаю. Но думаю как обычно – «сарафанное» радио.
- Очень интересно. А деньги за свои услуги она брала?
- Никогда не видела и не слышала. Но жила она не бедно…
- Перейдем к событиям сегодняшней ночи. – снова перебил меня Дроздов, - Где вы были, приблизительно, с 12 часов ночи и до семи часов утра?
Ощущая внутри неприятный холод, ответила:
- Дома, но…
- Кто-нибудь может это подтвердить?
- Нет, но…
- Квартиру покидали?
- Нет. Зачем?
- Вопросы задаем мы. У вас имеются ключи от квартиры Дорошенко?
- Нет. Зачем?
- А у кого они могут быть?
- Не знаю… - совершенно растерялась я. – Я не представляю, чтобы Лидия Максимовна
кому бы то ни было дала ключи от своей квартиры.
- Что-либо подозрительное слышали в указанное время?
Я задумалась. Вроде бы ничего. Хотя…
- Знаете, у нее в квартире вчера, очень громко работал телевизор…
- До какого времени?
- Не знаю… Я выключила свой телевизор около двух часов ночи. У нее он еще работал.
- И что, ничего кроме телевизора не слышали?
- Да нет. Я, знаете ли, сплю в бирушах, без них заснуть не могу.
- А могли бы вы определить, что шло по телевизору? – подал голос Серенький.
Вспоминая громкие крики, протяжный вой, какое-то, то ли гавканье, то ли вообще черт знает что, шум, предположила.
- Скорее всего что-то остросюжетное…
- Почему? – одновременно спросили оперативники.
Я, как могла, передала им звуки, которые слышала.
- А теперь подумайте и скажите, могли бы эти звуки быть не от телевизора?
- Ну, теоретически да… Но разве такие звуки могут издавать живые существа? - И сама ужаснулась возможному ответу.
Еще минут пятнадцать мне задавали, с моей точки зрения, совершенно бестолковые вопросы, и уже на выходе, «мягко» промурлыкав : «Марина Владимировна, мы попросим вас в ближайшее время не покидать город – можете понадобиться…», наконец-то, покинули мою квартиру.
Я тяжело вздохнула. Интересно, люди сами себя так накручивают, общаясь с доблестными органами, или же от них исходит эта тяжелая, изматывающая энергетика?
И мои мысли тут же понеслись к уже покойной Лидии Максимовне.
Что могло случиться? Явно, смерть ее неестественна, иначе не было бы милиции. Будут похороны. А кто будет всем этим заниматься? От возможного варианта меня передернуло. Нет, конечно, в какой-то степени я обязана нормально проводить в последний путь умершую, все-таки, в свое время, мне Лидия Максимовна очень помогла. Но как представлю – черный гроб, специфический запах и оставшееся, не помню от кого, вызывающее ужас, четкое правило – в доме покойника нельзя, до сорока дней, смотреть в зеркало, их вообще необходимо чем-нибудь закрыть…. Бр-р-р… Я поежилась… Как-то не хочется даже представлять, что я там могу увидеть.
От моих мрачных мыслей меня оторвал настойчивый звонок в дверь. Ну что еще?! Уверенная, что это снова из милиции распахнула дверь.
«Переигрывает» - глядя на прошмыгнувшую ко мне всхлипывающую бабу Дашу, подумала я и тут же устыдилась. Неизвестно, как бы чувствовала себя я, обнаружив мертвое тело давней близкой знакомой. А они с Лидией Максимовной действительно, судя по всему, были близки. Хотя со стороны их союз выглядел как-то нелепо. Лидия Максимовна – красивая, лощеная, может быть грубовато по отношению к покойной, но в ней чувствовалась порода, а баба Даша… Я даже отчество ее не знаю, сколько помню, она всегда была сначала тетя Даша, а затем только баба Даша. Хрупкая, юркая, с безобразно накрашенным лицом, с копной редких, но всегда окрашенных в ярко-рыжий цвет, волос. Одежда на ней, подозреваю, собранная по всем знакомым – то казалось мала ей, то явно великовата, но неизменно буйных раскрасок. Вот такая бабушка – вечный праздник. Увидев ее утром, улыбнувшись новому сочетанию безумных красок, весь день принимает радужный оттенок. В общем, это были два совершенно разных человека.
Баба Даша тяжело плюхнулась на, заскрипевший под ее тяжестью, кухонный табурет.
- Горе-е-то какое-е-е, Мариночка. – размазывая по лицу слезы, заголосила она.
От такого искреннего проявления горя, у меня на глазах выступили слезы.
- Баба Даша… - начала я и тут же осеклась. Мои руки нервно теребили халат. Возможно от того, что долгое время я прожила одна, и все мое общение с людьми, в основном, ограничивается работой, я не знаю как себя вести, что говорить в подобной ситуации. Как-то неловко, топорным движением, я поглаживала плечи горько рыдающей старушки.
Через какое-то время, громко высморкавшись в довольно замусоленный платок, и выпрямив спину на манер покойницы, баба Даша мягко отстранила мои руки.
- Все, все, Мариночка. Больше не плачу… Знаешь ли, мне эти менты не дали как следует оплакать Лидочку. Все расспрашивали кто да что. – шмыгала носом бабуля.
- Я хоть с тобой душу отвела. Спасибо, Мариночка.
- Да что вы! Какое может быть спасибо! Я же все понимаю, мне тоже очень жаль Лидию Максимовну… Все так неожиданно…
Глаза бабы Даши, при моих последних словах, странно сверкнули.
- Налей мне, деточка, своего хорошего коньячку. – и видя, что я достаю одну рюмку, добавила – И себе возьми.
Я уже хотела возразить, что по утрам не пью, но она не дала мне сказать.
- Знаю, знаю, Лидочка наставила тебя на правильный путь. Но ты не смотри, что еще нет и двенадцати дня, помянуть покойницу – дело святое. – баба Даша, неумело крестясь, налила коньяк из поставленной на стол начатой бутылки.
- И ты, дите, выпей. Выпей за окаянную душу покойницы, чтоб не сильно ее там… - и многозначительно глядя на мое удивленное лицо, своим артритным пальцем указала куда-то вверх.
Коньяк, обжигая рот и горло, насытил кровь горячим алкоголем.
Ничего себе – «окаянная душа»!? Куда это понесло старушку? Вроде бы подруги были, и слезы как натуральные… - думала я.
Достав из холодильника колбасу, сыр, я присела рядом со сразу же захмелевшей старушкой. А она, кинув в рот кружок колбаски, и снова разлив по рюмкам коньяк, продолжила.
- Ты не смотри на меня так, Мариночка. Ты знаешь, я не пьющая… Ну, если только иногда. Тем более хороший напиток…
Я с тоской смотрела на уменьшающуюся жидкость в бутылке и подсчитывала – насколько бы мне дней или недель хватило этого количества коньяка. А баба Даша, опрокидывая очередную рюмку и смачно пережевывая закуску, не останавливалась.
- Ты себе не представляешь, какой жути я натерпелась в Лидочкиной квартире. Прямо до сих пор весь этот кошмар перед глазами.
Глаза ее, действительно, отражали безумный испуг. Глядя в них, я почувствовала, что как-то совсем не хочется знать подробностей. Но баба Даша, раскрасневшаяся от слез и коньяка, возбужденно продолжала.
- Вся, буквально вся квартира в жутком хаосе. Ты же знаешь, какая Лидочка аккуратная была. А тут, все перевернуто с ног на голову. Мебель разбита и изодрана, замечательные ковры и шторы – в клочья. Ты помнишь ее прекрасные картины?
Я согласно кивнула, хотя, если честно, то, что на них был написано, было для меня непонятно. Я, конечно, не эксперт в этом направлении, но по мне, это просто мазня, а именно так и можно назвать смешение разнообразных красок на холсте. Но Лидия Максимовна с нежностью относилась к этим картинам. Кто их написал, и откуда они, я не знаю. И запомнила я только две из них. На одной – крупными мазками размыто красно-желтое пятно – «Июльское солнце». На другой, на темно-синем фоне бледные кляксы – это «Ночь». Из моих воспоминаний, меня вырвал голос бабы Даши.
- Ты представляешь?!
Я не понимала о чем речь и в недоумении уставилась на нее.
- Ты что, не слышишь? Я говорю – полностью испачканы кровью и чем-то еще черным! Что там картины! Стены, полы… Все!
У меня, видимо, на лице отразилось недоверие. Ну, мы же не в фильме ужаса, в конце концов.
- Ты что, мне не веришь?! – брызгая слюной, закричала баба Даша.
Ошарашенная, я лишь растеряно пожала плечами.
- Я всю правду говорю! – баба Даша стукнула себя худосочным кулачком в грудь. – Тебя там не было, а я была…
Она на мгновение замолчала. А я рассматривала ее лицо в поисках хоть каких-нибудь признаков вранья. Но на ее охмелевшем лице отражался только испуг, нет, страх.
Вторую рюмку коньяка организм принял не сопротивляясь.
- Если бы ты видела Лидочку. – снова, заливаясь слезами, прошептала старушка. – То, что с ней это сотворило – не человек…
Где-то под ложечкой неприятно холодело.
- Что с ней произошло? – я, невольно, тоже перешла на шепот.
- Да откуда я знаю! Только я ей всегда говорила – не доведут ее занятия до добра. Но чтобы так! Кто же мог подумать…
- Вы имеете в виду то, что она гадала? Ну что ж в этом такого? Много людей этим увлекается…
Но баба Даша Махнула рукой.
- Да брось ты… Другие… Побаловаться в карты, погадать на кофе, на рождество в зеркальце заглянуть – это детские забавы и чуть-чуть фантазии. А она действительно общалась с кем-то или чем-то потусторонним. Мне она, конечно, подробностей не рассказывала. Был грех, как-то просила ее научить и меня чему-нибудь. Но Лидочка раскричалась тогда на меня. Мол, чтоб и не думала даже – опасно это для несведущего человека. А сама иногда, бывало, проговорится, что вроде бы постоянно ждал ее кто-то… Это в пустой-то квартире. А недавно, может, и ты заметила, какая-то пасмурная ходила. Спрашиваю – что случилось? Молчит. Но за день до смерти - при этих словах, слезы снова потекли из уже опухших глаз бабы Даши. – Лидочка так печально вздохнула и говорит: «Смерть уже меня поджидает». Я ей: «Ты что, с ума сошла?! Не болеешь, годы еще позволяют под солнышком погреться». А она мне – Да я бы и сама еще пожить рада, да он забрать меня хочет. Я к ней с расспросами – кто да что? А она посмотрела на меня грустными глазами и говорит: «Лучше и не знать тебе никогда… Обманул меня он. Думала безобидный, а он злее и коварнее всех тех, кого за все годы знала».
- Так может быть, она о каком-нибудь новом знакомом говорила? – перебила я старушку.
- Нет, деточка, не о человеке она говорила.
Какое-то время мы сидели молча. В голове с трудом укладывался рассказ соседки. Я отношусь к тем людям, которые до сих пор верят в домовых и приведений. Но поверьте, не вижу их в каждом углу. И если честно, я их вообще ни разу не видела. Но представить какого-то потустороннего жителя, постоянно проживающего в соседской квартире? Такое даже для меня чересчур.
- А ты ночью ничего не слышала? – прервала наше молчание соседка.
Уже не зная, как точно обозначить, что именно слышала, я вернулась мыслями к ночным звукам, доносившимся из соседской квартиры. Был ли это работающий телевизор или что-то другое?
- Ну, так что? Слышала что-нибудь? – баба Даша с испуганным интересом заглядывала в мои глаза.
- Кое-что слышала, но точно не могу сказать.
- А вы? - в любом случае, помимо меня, это должны были слышать, как минимум, полдома.
Соседка жалобно залепетала.
- Мариночка, ты же знаешь, я женщина уже пожилая, болячек множество, по ночам, от проклятого артрита заснуть не могу. Вот и приходится принимать эту отраву аптечную. Так что я без снотворного в постель не ложусь, и сплю как убитая… Ой… - при этих словах баба Даша судорожно перекрестилась. - Возьмешь же такое на язык.
- А другие соседи? Они-то должны были слышать шум?
- Мариночка, да какие соседи? – удивилась старушка, - Ты все на работе пропадаешь, ничего не знаешь. Какой-то олигарх выкупил все три квартиры сверху – апартаменты себе отстраивает. Там стройка настоящая, так что никто пока не живет. Строители до шести вечера – и по домам. А сегодня, так вообще, как увидели милицию, так все и разбежались. Не нашенские они – то ли узбеки, то ли таджики. Внизу, одна квартира на продажу выставлена, тоже пустая. Во второй – алкаш Сенька живет. Он днями и ночами не просыхает, что он там услышит. А в той, что под твоей квартирой – Верка, она к новому мужу переехала, квартиру сыну оставила. Только он посменно работает – сутки – трое. В эту ночь, как раз, на смене был. Его милиция уже опрашивала, прямо в подъезде его и встретила, когда он с работы возвращался.
Ясно. С других этажей, даже спрашивать бесполезно. Если кто-то и слышал что-то отдаленно, то скорее всего точно никто ничего не скажет.
- Ну, а ты-то, что слышала? – не унималась баба Даша.
- Не знаю, баб Даш. Сначала думала, что телевизор у нее включен. Я еще подумала, что Лидия Максимовна слышать стала плохо, потому что слишком громко было.
- Деточка, да что ты?! Какой телевизор?! Она его уже полгода не включала, говорила, что смотреть там нечего. Все в свое новое зеркало пялилась. При этом сеялась, что в зеркале интереснее. – баба Даша на секунду задумалась, - Ну, точно! Как только, бог знает откуда, эту бандуру притащила, так и телевизор перестала смотреть. Она рассказывала, что зеркало это старинное и ручной работы, и силой обладает необыкновенной… Так это зеркало целым-то только и осталось.
Тут баба Даша, заискивающе заглядывая в мое лицо, взяла меня за руку.
- Мариночка, может на память о Лидочке, ты оставишь мне это зеркало?
Я от удивления чуть не крякнула.
- Я?! Да при чем я здесь?
Тут уж удивилась баба Даша.
- Как причем?! По завещанию, все тебе отходит. – и, видя мое недоумение, добавила, - А ты что, не знала?
В моей голове уже не умещалось столько информации, сколько я получила за сегодняшний день.
- Баб Даш, может вы ошиблись? С чего ей мне что-либо завещать?
- Да уж не знаю. – в ее голосе послышались нотки зависти. – Но я присутствовала, когда к ней нотариус приходил. Поэтому точно знаю!
- А у нее что, никаких родственников нет?
- Почему же нет? – старушка, почему-то, отвела глаза, - Сын у нее был… Да умер молодым.. – в этом ответе явно слышалась недосказанность. – Да еще племянница имеется. Только Лидочка на порог ее не пускала. Я ее как-то пристыдила, как-никак родственница. А Лидочка ответила, что ее какая это родня – сестру ее в могилу свела, а теперь и на теткину квартиру зарится. Так что вот так. Вступай в наследство.
- А вам же как? – мне было безумно неловко.
Соседка махнула рукой.
- Деточка, зачем мне? Я уж как-нибудь доживу свой век в скромности, как и жила все эти годы. – при этом бабуля так тяжело вздохнула.
- Баб Даш, да мне тоже чужое ни к чему.
Соседка, даже подскочила – Какая это ты чужая?! – и осеклась.
Отметив такое странное поведение, я не стала приставать к ней с расспросами. К чему? Как есть, так и есть..
Потихоньку допили коньяк, налили чаю. Дальше уже обсуждали чисто практические проблемы. Как хоронить и когда? Поминки делать или как? И самое главное, необходимы деньги. Правда, с этим мы определились довольно быстро. Покойница никаких распоряжений не оставляла. В квартиру ее попасть, чтобы найти возможные сбережения, мы не могли. Коли завещание оформлено на меня, а баба Даша не богаче любого среднестатистического бомжа, племянница живет где-то недалеко, но как ее найти мы не знали, то все расходы придется нести мне одной. Под мое вялое кивание головой, так постановила и решила баба Даша. Я же, ошалевшая от всего происходящего, даже не подумала возразить.
Я далеко не транжира, но и особо скупой себя не считаю. Тем более, какая-никакая благодарность умершей должна быть. У меня, конечно, не было сбережений для покупки новой иномарки, но достаточно средств, чтобы потянуть это грустное мероприятие. Единственным условием, по причине полного отсутствия опыта в подобных делах, организацию всего берет на себя баба Даша. На том и порешили.
Слегка заплетающимся языком, соседка начала звонить в милицию, в морг, и еще в какие-то инстанции. Откуда-то появился блокнот, исписанный множеством адресов и телефонов. Оказалось, у Лидии Максимовны был довольно широкий круг знакомых. Никогда не думала, что подруги общались с кем-то помимо друг друга и клиентов. Когда отдадут тело, и мы сможем войти в квартиру – неизвестно. Но нас уверили, что постараются как можно быстрее сделать все необходимое.
Перед поездкой в банк за деньгами, после утреннего коньяка, мне все-таки было необходимо, хотя бы часик, вздремнуть. Я довольно настойчиво выпроводила соседку, клятвенно заверив ее, что после банка сразу зайду к ней. С тоской окинув взглядом гору неглаженого белья, чувствуя себя так, будто не спала несколько дней, рухнула в постель.
После полуторачасового сна и быстрых сборов, на своей старой «девятке», смоталась в банк. Сняла часть денег, отложенных на давно полюбившийся Пежо 407, причем обязательно небесно-голубого цвета. Промелькнула неприятная мыслишка – а смогу ли я купить новую машину в ближайшем будущем? Но мысли материальны, поэтому с удовольствием ее прогнала. Затем посетила по-деловому настроенную бабу Дашу. У нее уже был составлен перечень всего необходимого и подсчитано возможное количество людей на похоронах и поминках. Многое, кроме скоропортящихся продуктов, можно было купить уже завтра. Все купленное будем складывать у меня и у нее. На счет гроба и автобуса баба Даша уже договорилась. Осталось внести предоплату. Даааа, с утра нас ждала масса дел.
- Господи!!! – чуть не заорала я, - Я жене предупредила на работе…
- Ничего, деточка, завтра я тебя пораньше подниму, все успеешь. – успокоила меня соседка.
Так, за разными планами и разговорами о делах, мы просидели часов до одиннадцати. О Лидии Максимовне больше не разговаривали, глядя в ночное окно, как-то жутковато было даже упоминать покойницу. То ли это врожденное чувство страха перед покойниками, то ли уже приобретенное, благодаря фильмам ужасов, различных передач, статей и всего остального. В конце концов, неважно. Жутковато и все!
Еле передвигая ноги, с затянувшейся тоской бросила взгляд на гору неглаженого белья, наложила себе тарелочку своего дежурного блюда – стандартного оливье и несколько маринованных маминых помидорчиков. Да, да, да – это все на ночь. Может быть какая-нибудь худышка или худеющая пампушка вскрикнет: «Какой ужас!!!» Но я давно уже успокоилась по поводу своих лишних десяти килограмм, хотя возможно, для идеала современной модели, лишними являются все двадцать. Но меня, поверьте, это совершенно не волнует. Конечно же мне иногда очень хочется одеть на себя что-то, что моего размера просто не существует в природе. Но я, возможно даже слишком, очень уж люблю себя. Поэтому особо ничего менять не собираюсь. Тем более, никогда не страдала от отсутствия внимания противоположного пола. Несколько раз, даже была на грани, правда, так и не начавшихся романов с женатыми мужчинами, у которых жены были раза в два худее меня. А так как у меня всего лишь округлые формы, можете представить, какие там были кости. Мой совет страдающим от диет, и видящим свои проблемы с мужчинами только в лишних граммах или килограммах – неважно, поискать причины у себя в голове или в головах своих партнеров. Чуть-чуть там покопавшись, поймете, что вы настоящее совершенство и ходячее достоинство. А кто этого не замечает, может быть просто не ваша половинка.
Ну так вот, с аппетитом съев свой ужин, укрывшись теплым одеялом, я попыталась уснуть. Но не тут-то было. Мысли снова и снова возвращались к произошедшим событиям. Что могло произойти? Неужели есть хоть часть правды в словах бабы Даши? Скоренько подскочив с постели, дрожащей рукой включила свет в спальне. Так-то лучше. Но бросив взгляд на, просвечивающую через стеклянную дверь, черноту коридора, поежилась. Как-то совсем не хочется предполагать, что там сидит в темноте. Поэтому выдохнув, кинулась туда, затем на кухню и в зал, щелкая везде выключателями. Более-менее успокоилась. На часах двенадцать тридцать, завтра рано вставать. Насильно закрывая глаза, приказала себе: «Спи, сейчас же!»
Проснулась я от легкого, но настойчивого постукивания. На часах – два часа ночи. Уставившись в потолок, будто там может быть ответ, размышляла, что это может быть. Это не капающая вода из крана, не сошедшие с ума строители, с верхних апартаментов. Тогда что? Похвалив себя за оставленный в комнатах свет, тихо вылезла из-под одеяла, и стараясь не шуметь, приоткрыла дверь спальни. Постукивание доносилось со стороны зала. В ярко освещенной комнате, конечно, никого не было. Но неожиданно, звуки изменились – на смену стуку пришли царапающие и шаркающие звуки. Эта комната соседствует с гостиной Лидии Максимовны. У меня по коже побежали мурашки. Что и кому могло понадобиться в опечатанной квартире?! Или это что-то другое?
Талант к фантазированию в мыслях сразу создал устрашающий образ, имеющий нечто среднее, собранное памятью со всех просмотренных фильмов ужасов. Я, с замиранием сердца, прильнула щекой к прохладной стене. По ту сторону, будто почувствовали меня – на мгновение все стихло. Но лишь на мгновение. Через секунду, заставив завибрировать стену, что-то, с невероятной силой, ударилось о преграду, разделяющую нас, как раз в том месте, где я приложила свое ухо. Я отпрыгнула от стены. Сердце учащенно билось, готовое в любой момент вырваться наружу. Крепко обняв саму себя за плечи, и боясь сделать хоть одно движение, я прислушалась. Уверена, чьи-то длинные крепкие когти еще раз царапнули стену, раздались быстрые, удаляющиеся шажки. И все стихло.
Мне кажется я не шевелясь, в напряжении, я простояла еще много минут, прежде чем решилась присесть на диван Воспаленный страхом мозг, только и мог задавать вопрос6 «Что происходит?» За закрытыми дверями и при включенном свете я не чувствовала себя в безопасности. Поэтому, не раздумывая, бросилась к телефону. Дроздов не оставил своих данных, во всяком случае мне, но не трудно было, по справочнику, найти необходимый номер телефона. Как могла, дрожащим голосом, опуская свои мистические фантазии, я объяснила дежурному суть происходящего и потребовала Дроздова или его молоденького помощника. Меня заверили, что с ними обязательно свяжутся, а мне оставалось лишь ждать.
Спать ложиться было уже ни к чему. Поэтому, налив себе кружку крепкого кофе, включила телевизор и, поеживаясь от гуляющих по кухне сквозняков, мысленно, стала репетировать речь. Я прекрасно понимала – чтобы не приняли за сумасшедшую, лучше помалкивать о моих соображениях по поводу источника сегодняшних звуков. А осмотреть квартиру покойной не помешает. В конце концов, вдруг я ошибаюсь, и в квартире был, всего лишь, какой-нибудь воришка. Минут через сорок в дверь позвонили.
- Да, если бы кто-то на меня напал, он успел бы уже и могилку вырыть и меня закопать. – не скрывая ехидства, поприветствовала я Дроздова. Хотела еще пару предложений добавить в таком же стиле, но рассмотрев лицо Дроздова, расхотелось. Даже стало его жалко. По его виду, было сразу понятно, что мой звонок прервал его, возможно, сладкий сон. Не обращая внимания на мое злорадство, он с порога спросил:
- Ну, что еще произошло? Рассказывайте!
Обходя ненужные моменты, очень коротко, я рассказала о шуме в соседней квартире.
- Та-а-к… Ну, пойдемте.
- Куда?! – я не смогла сдержать испуганного вскрика.
- Да что вы все время волнуетесь? Не в тюрьму же. – и бросив мне кривую усмешку, добавил, - Во всяком случае пока. В квартиру потерпевшей.
У меня подкосились ноги.
- Я-я не пойду.
- Да бросьте вы, в конце концов. Я уже понял, что вы девушка, верующая во всякую чушь. Но поверьте, максимум, кого мы можем там встретить – это или убийцу Лидии Максимовны, или случайного вора. – будто издеваясь над моими страхами он рассмеялся.
Лицо его при этом преобразилось. Ему очень к лицу, когда он смеется. Я даже на мгновение забыла свой страх. А он, видимо, по-другому расценив мое выражение лица, участливо прикоснувшись к моему плечу, спросил:
- Марина, с вами все в порядке? Да не обращайте на мои слова внимание. Там явно никого нет, и скорее всего не было. Я когда к вам шел, осмотрел печать на двери – она цела. Вы уверены, что вам не приснилось все это?
Я отстранилась от него. Ну, да! Показалось! Мент, он и в Африке мент. – подумала я, а вслух холодно ответила.
- Я не сомневаюсь в том, что слышала.
- Ну и черт с вами. В таком случае, пойдемте со мной, попробуете убедить меня в обратном. – почему-то разозлился оперативник, и открыл мою дверь.
По площадке гулял пронизывающий ветер, который беспрепятственно проникал в постоянно разбитое окно подъезда. Я молча накинула на плечи свою шубейку, и крепко в нее вцепившись, пошла за Дроздовым.
- Вот, посмотрите, пожалуйста, Марина Владимировна, - указывая на небольшой листик бумаги, приклеенный на соседской двери. Он снова перешел на официальный тон. – Видите?
Я не стала ему доказывать, что, по моему мнению, это совершенно ничего не значит. Ничего не стоит аккуратно отодрать один край, а затем снова приклеить. Дроздов, не дождавшись моего ответа, немного повозился с замком, отклеил один край, так называемой печати, и распахнул дверь.
Какое-то время мы стояли на пороге, словно раскрывшей свою черную пасть, квартиры. Я не могла сделать шаг вперед, накатывающая тошнотворная волна страха поднималась где-то внутри меня и, обдавая холодом, сковала мои конечности. Видимо и Дроздов чувствовал то же самое, потому что продолжал стоять со мной рядом. Мы переглянулись. В глазах читалась растерянность, возможно подобное он испытывал впервые. Но все-таки, переборов себя, натянуто улыбнулся.
- Что, страшно?
- А вам? – вопросом на вопрос ответила я.
Хмыкнув в ответ, Дроздов шагнул в квартиру. Наконец-то, после долгих чертыханий и ощупывания стены, коридор осветился. Здесь, вроде бы, было все по-прежнему. На тумбочке, аккуратно, были расставлены какие-то приятные безделушки. В приоткрытых шкафах-купе, в идеальном порядке были развешаны немодные, но в прошлом дорогие вещи. Я прошла за следователем. Он лишь беглым взглядом оглядел кухню и направился дальше. У него не было в руках пистолета, и он не крался, прячась за углы, как это часто показывают в фильмах. Он спокойно, я бы даже сказала, равнодушно, вскользь, осматривал квартиру. В спальне тоже все осталось по-прежнему. Белоснежные простынь и наволочки, без единой морщинки на постели. Обязательная на ночь книга, заложенная закладкой, на тумбочке, разноцветные фиалки, в маленьких глиняных горшочках на окне, добротный дубовый, с витиеватой резьбой, платяной шкаф. Пока я не увидела никакого разгрома, о котором так красочно рассказывала баба Даша. Я уже открыла рот, чтобы сказать об этом Николаю Сергеевичу, как от легкого щелчка загорелся свет в зале, точнее гостиной Лидии Максимовны.
Дом наш, Сталинской постройки, с просторными комнатами и высокими, более трех метров, потолками. Гостиная покойной была не меньше двадцати пяти квадратных метров. Здесь, на ряду со старинной дубовой, резной мебелью, уживался, достаточно комфортный современный диван и интересные, в стиле модерн, стулья с алюминиевыми ножками и спинками. С трех высоких окон свисали тяжелые бордовые шторы, с чересчур большими, на мой взгляд, золочеными кистями. Книжный шкаф был набит различными книгами в дорогих переплетах, различной тематики. Лидия Максимовна имела разносторонние интересы. Имела… Как и то, что я описала, имело место быть до ее смерти. На мгновение я зажмурилась, настолько ужасно выглядела комната сейчас. Казавшаяся вечной мебель вперемешку с вещами, книгами и бог весть чем, грудой лежала на полу. На месте некогда прекрасных штор, висели, изодранные в лоскуты, тряпки. Стекла окон, стены, были словно изрисованы сумасшедшим художником, находящимся на обостренном этапе своей болезни, который гигантской кистью наносил кровавые мазки. Из дивана и кресел торчали пружины. Модерновые стулья, скрюченные и покореженные, жалко валялись в углу. На грязном паркетном полу, искрящейся россыпью, лежали хрусталики от люстры, чей корявый остов остался висеть на потолке. Неестественно для царящего хаоса, посреди комнаты, возвышалось большое, прямоугольной формы, зеркало. Оно было двойным, глянцевая поверхность отражала царящий в квартире разгром с двух сторон. Обрамленное рамой из черного дерева, украшенное сложной резьбой, вросшее в корявую деревянную тумбу такого же глубокого черного цвета.
- Что за черт?! – услышала я растерянный голос Дроздова. Его лицо выражало недоумение.
- Что-то не так, товарищ генерал? – не удержавшись, съехидничала я.
Он бросил на меня нехороший взгляд, и подойдя к зеркалу ответил:
- Не льстите мне, с такими ночными историями, до генерала я не доживу.
Упираясь двумя руками в основание зеркала, он попытался сдвинуть его. Но несмотря на его внушительную комплекцию, зеркало сдвинулось лишь слегка.
- Что-то не так? – заинтересованно спросила я.
- Это чертово зеркало стояло у стены. – прокряхтел Николай Сергеевич.
- А кто же его сдвинул? – удивилась я.
- Вот это и интересно… - и сантиметр за сантиметром отодвигая зеркало, добавил. – Приношу свои извинения, уважаемая Марина Владимировна. В этой квартире, действительно кто-то был.
Внезапно, Дроздов, как-то резко пихнул зеркало. Сам он, не замечая ничего, продолжал усердствовать с ним. А я готова была поклясться, что по зеркалу пробежала рябь, будто по встревоженной поверхности воды. Я встряхнула головой. Возможно какое-то преломление света, или обман зрения? Крепко сжав пальцы, я подошла ближе. Под действием оперативника зеркало слегка раскачивалось. Но мне не показалось. Поверхность зеркала едва заметно колыхалась. Я, было уже, протянула руку с желанием прикоснуться к зеркалу, как внезапно, словно почувствовав мое желание, зеркало потемнело. Комната, отраженная в зеркале погрузилась во мрак. Это была та же самая комната и тем не менее уже не та. Рядом со мной пыхтел Дроздов, он упрямо толкал зеркало, но его отражения я не видела. В зеркале – только мрачная комната со смутными очертаниями гор мусора и я, с испуганными глазами. Не выдержав, я отпрянула от зеркала.
- Что случилось? – с любопытством глядя на меня, поднял свое раскрасневшееся лицо следователь.
- Я сейчас… - и кинулась в спальню бывшей хозяйки.
Там, открыв шкаф, схватила первую попавшуюся простынь, и под недоуменным взглядом Дроздова, накинула ее на зеркало. Не дожидаясь его вопросов, коротко сказала.
- В доме покойника зеркала, на всякий случай, закрывают.
Николай Сергеевич, неожиданно серьезно ответил:
- Я слышал об этом. Но знаете, за пятнадцать лет на этой работе, я перебывал во многих квартирах с покойниками, и заглядывал, наверное, в сотни зеркал, и даже, иногда, был бы рад увидеть в зеркале убитого, чтобы узнать у него, что с ним случилось, и показал лицо убийцы. Но увы, никто не появился. – помолчав, уже деловым тоном продолжил. – Сегодня уже навряд ли кто-то сюда вернется. А завтра, на ночь, я пришлю кого-нибудь дежурить. Возможно тот, кто был здесь сегодня, вернется. Только я попрошу вас – это должно остаться между нами.
- Но зачем кому-то сюда приходить?
- Возможно, кто-то не согласен с завещанием покойной. – увидев мое удивленное лицо, с ухмылкой добавил, - Марина Владимировна, неужели вы так плохо думаете о нас? Мы, в первую очередь, подозреваем тех, кому выгодна смерть человека.
- Вы все-таки думаете, что ее убили?
- Я о многом думаю, но, конечно же, кроме мистической белиберды. – улыбнулся Дроздов.
Боже мой, я, кажется, начинаю влюбляться в его улыбку. Но, тем не менее, достаточно грубо, спросила:
- Ну, коли вы знаете о завещании – я у вас подозреваемый номер один?
- Мне трудно представить, что вы могли так далеко передвинуть это зеркало. Тем более, зачем вам это? Ведь скоро, все это будет ваше. Да, Марина Владимировна, видите вон там? – он указал за горку черного пластика и серых стекол – Это телевизор, который, как вы думали, слышали той ночью.
Страх холодными потоками окатывал мое тело, в кончиках пальцев появилось болезненное чувство, будто кто-то с садистским увлечением и растягивая свое удовольствие, покусывает их.
- Но те звуки… Не могли быть человеческими…
Дроздов пожал плечами.
- Мало ли что вам могло послышаться спросонья. Иногда люди, самые обычные вещи и звуки видят или слышат, в силу вполне реальных причин, совершенно по-другому.
Я не стала спорить. К чему?
- Давайте уйдем отсюда. – жалобно попросила я. – Сил, находиться здесь, уже не осталось.
Николай Сергеевич внимательно посмотрел на меня и ничего не говоря, направился к выходу. Выйдя на площадку, я обрадовалась гуляющему там сквозняку. После сладковатых неприятных запахов в квартире, воздух в подъезде показался свежим морским бризом.
Следователь, покопавшись с замком, ловко приклеил обратно, так называемую, печать. Видимо ожидая моего приглашения, он как-то неуклюже топтался на месте. Я тяжело вздохнула, ну, что же, придется пригласить. Прекрасно представляю себе свое завтрашнее, вернее уже сегодняшнее, состояние. Но спать совершенно не хочется. И как-то жутковато оставаться одной в квартире.
- Может кофе? – распахивая свою дверь, как можно любезнее, предложила я.
- - А почему бы и нет? – с готовностью ответил Дроздов.
Аккуратно поставив свои, явно мокрые, ботинки, не дожидаясь дополнительных приглашений, оставляя на паркете следы от мокрых носков, он прошел на кухню. Судя по его лицу, развалившись на кухонном диванчике, он испытывал явное удовольствие.
- Может снимите пальто? – не сдерживая улыбки спросила Я.
- Ой, извините. – встрепенулся он. Проворно сбегал в прихожую и снова развалился на прежнем месте.
Под толстым свитером, просматривалось сильное, плотное тело. Непроизвольно у меня вырвался вздох: «Да, Мариночка, давно рядом с тобой не было такого тела…», посочувствовала я себе. А Дроздов, не зная моих мыслей, извиняющимся тоном оправдывался.
- Это, знаете ли, уже привычка такая, в отделе холодно, да бывает и некогда раздеваться. А сегодня я так намерзся… - и он показательно поежился.
Засвистел чайник. Дроздову я выбрала самую большую кружку и выложила на стол все, что имелось в холодильнике: сыр, колбаса, соленые огурцы, салат «оливье» и тарелочку с порезанным деревенским салом. Мой гость не отказывался, а лишь с голодными глазами дожидался, пока я все поставлю на стол. И судя по его разочарованному виду, я поняла, что для него всего этого будет маловато. Но пусть скажет спасибо и за это. Я молча пила свой горячий кофе и с тяжелым чувством внутри, под громкое чавканье следователя, смотрела в окно.
Метель, завоевавшая город в последние три дня, казалось, только усиливалась. Оледеневшие ветки огромного тополя у окна, словно лапки живого фантастического существа, царапаясь о стекло, просились вовнутрь. Я поежилась, тут же вспомнив о подобных звуках из квартиры покойницы. Все-таки очень хорошо, что следователь сидит рядом. Я бросила на него взгляд. Со счастливым выражением лица он уже умял сало и оливье, а сейчас, аппетитно хрустя солеными огурцами, укладывает себе пятиярусный бутерброд – хлеб, колбаса, сыр, колбаса, сыр. Наверное, давно не ел, растеряно глядя на него, подумала я. Чтобы не смущать его, я решила сходить в спальню и одеть что-нибудь потеплее. Занятый едой, он даже не обратил внимания на мой уход.
Какое-то время я провозилась в шкафу. Все-таки, когда в доме посторонний мужчина, что попало, не оденешь. Так… Халат одевать не будем. Этот свитер полнит… У этого неподходящая расцветка… У этой кофточки слишком большой вырез – оставим на следующий раз… Перебрав, таким образом, гору вещей, я остановилась на универсальном варианте – черное шерстяное платье. Длина чуть ниже колен, вырез открывает только мою белоснежную шею. Так, но носочки под это не одеть, пришлось натягивать черные колготки. Придирчиво осмотрела себя в зеркало, что-то мне говорило, что как-то уж чересчур вычурно я оделась. Но мне этот наряд к лицу, а провозилась я достаточно долго, на то, чтобы переодеться времени нет – неприлично оставлять гостя одного так долго.
Грациозной походкой, на которую только была способна, продефилировала на кухню. Дроздов, полулежа на небольшом диванчике, выдавал определенный трели, однозначно говорящие, что он спит. И сон его крепок и безмятежен. Я не сдержала тяжелый вздох. Мужчины… Мне просто необходимо было потратить столько времени на переодевание и легкий макияж, и все это, чтобы лицезреть красивое, но храпящее тело.
Следователя решила не будить. Все-таки, как-никак, отчасти, я виновата в его бессонной ночи. Стараясь не шуметь, перемыла посуду. Сквозь пелену снега, за окном виднелось, уже сереющее небо. Вот и рассвет… Запоздавший сон накатывал на уставший мозг, заставляя смыкаться веки. Но, тем не менее, пришлось наспех протереть пол после следовательских носков, и поставить его мокрые ботинки на батарею. Интересно, оценит он мою заботу? На прощание, бросив взгляд, на все еще лежащую в зале гору неглаженного белья, я, не раздеваясь, рухнула в свою постель, и провалилась в сон.
Я держала в руках маленькое зеркальце, и с интересом рассматривала черную резную рамку, в которую оно было заключено. Она была сделана мастерски. В изящных переплетениях резьбы были еле видны крохотные фигурки каких-то мифических существ. Что-то среднее между богом леса – Паном и то ли троллями, то ли гномами. Конечно, как я их, возможно ошибочно, представляю. Они словно запутались в петельках и переплетениях, которые, в избытке, вырезал мастер на рамке. Будто чья-то воля заставила их замереть, когда они распутывали многочисленные петли. Пухлые ручонки с острыми коготками, хватаясь за мягкие путы, и упираясь волосатыми ножками с малюсенькими копытцами, пытались освободиться. Уродливые мордашки застали в злом усердии. Неожиданно, что-то случилось. Зеркало колыхнулось. По его потемневшей поверхности пошли круги. Рамка вздохнула… Да, да. Это был настоящий вздох. Несколько десятков волшебных существ на ней ожили. Словно они и не были, еще секунду назад, всего лишь фрагментами рамки. Их застывшие путы обмякли. Сейчас, это было сложное переплетите какой-то черной веревки, я видела как крохотные ладошки, цепляясь черными коготками, усердно перебирают ее. На черных тельцах вздулись мускулы и напряглись жилы. На морщинистых лобиках заблестели капельки пота.
Я держала в руках преобразившееся зеркало, и не могла поверить своим глазам. А существа, рыча и бормоча непонятные мне слова, остервенело, раздирали петли. На поверхности зеркала уже не круги – это легкие волны, разбрызгивая темные капли, накатывают на свою ожившую преграду, и вместе с этим, расширяют свои владения. Черные существа еще более рьяно принялись за работу, распутывая петлю за петлей. По их крепким волосатым спинам бежали струйки пота. Рычание и бормотание стали громче. Живая рамка расширялась. Один из существ наткнулся на мой большой палец и действовал без промедления. Его глазки зло сверкнули. Я лишь успела в его открытом рту заметить желтые зубки, как острая боль пронзила мою руку. Я закричала. Тут же, как по команде, еще несколько злобных челюстей впились в мои пальцы. В ужасе я отбросила зеркало. Но оно не упало. Зависнув в воздухе, оно продолжало расширяться. Фигурки тоже увеличились. Они уже были размером с мою ладонь. Зеркальная гладь волновалась и пенилась, точь-в-точь как на море. Только воды этого моря были темны. И вот, передо мной, знакомое зеркало. Ба! Да это же зеркало Лидии Максимовны…
Вопреки всем законам, я не видела в нем своего отражения. Я подошла поближе. Приняв знакомый мне вид, поверхность зеркала успокоилась. И где-то в глубине зеркального мира я увидела маленькую черную точку, которая тут же, на глазах, росла и приобретала какие-то очертания. Все ближе, ближе, и ближе. Приложив свои ладони к холодному зеркалу, я всматривалась в него, пытаясь рассмотреть того, кто ко мне приближался. Вот различимы руки, ноги и копна слегка вьющихся волос. Вот можно рассмотреть лицо. Лидия Максимовна! «Но она же умерла!» – ужас сковал мое тело. А она продолжала приближаться ко мне. Она не шла, она, будто плыла навстречу мне. Черты ее красивого смуглого лица, как-то неприятно заострились. Некогда красивые карие глаза теперь отсутствовали, на их месте зияли пустые глазницы. Улыбка ее, теперь ухмылка мертвеца. Я отшатнулась от зеркала. Но мои ладони не смогли оторваться от него. Напрасно я что есть сил, пыталась освободиться. Зеркало поглотило их. Я видела свои руки по ту сторону зеркала. А Лидия Максимовна неотвратимо приближалась ко мне. Вот она протянула ко мне свои руки, окровавленные пальцы с вывернутыми ногтями, коснулись моих рук. Под злобный хохот черных существ, я закричала…
Кто-то тряс меня за плечи.
- Марина, Марина, проснись. – услышала я.
Надо мной склонились два встревоженных лица – Дроздова и бабы Даши. От облегчения, что весь недавний кошмар – всего лишь сон, я разрыдалась. Следователь нежно обнял меня за плечи.
- Ну, ну, будет. Это всего лишь сон. – как ребенку внушал он, гладя меня по волосам.
От него так приятно пахло, и руки у него такие крепкие и сильные. И как давно меня никто так не обнимал и не прижимал к себе. Мне так стало себя жалко, что уткнувшись в колючую, из-за свитера, грудь Дроздова, я разревелась с новой силой.
- Да что же это? – растерянным голосом бормотал следователь, - Мариночка, все хорошо. Никто тебя не обидит. Дарья Васильевна, может ей капелек каких-нибудь?
- Да, да, конечно, – засуетилась баба Даша. – сейчас мы ее успокоим.
И шаркая старыми тапками по полу, понеслась на кухню. Послышался стук открываемых друг за другом дверей шкафчиков. «Интересно, она носом чует припрятанную бутылочку, или как?» - продолжая всхлипывать, не смогла не подумать я. Перед носом появилась артритная рука со стаканом красного вина.
- Возьми, деточка, выпей. Лучше любых капель. – заботливо ворковала баба Даша.
- М-м-ы не надо. – попыталась сопротивляться я.
Но тут, Дроздов твердой рукой взял стакан, и не подлежащим оспариванию тоном, сказал:
- Пей!
«Я становлюсь алкоголичкой» - подумала я, глотая сладкое терпкое вино. И эта мысль настолько меня развеселила, что я залилась безудержным истерическим смехом. Баба Даша и Дроздов смотрели на меня удивленными глазами.
- У нее истерика – как доктор, констатировал Дроздов.
- И не мудрено. Как никак не чужая была Лидия Максимовна. – вторя следователю, прошептала баба Даша.
- Пусть поспит еще. – они продолжали общаться между собой так, будто меня здесь не было.
Баба Даша, видимо, была не согласна. Но Дроздов не дал ей возразить.
- Ничего, ничего. Вы мне скажите, чем вам помочь? Я быстро доделаю кое-какие дела и примчусь сюда. А она пусть спит.
Ласково погладив меня по голове, уложил уже икающую, то ли от рыданий, то ли от смеха, а может быть от раннего приема большого количества вина, обратно на подушку.
- Спи. – коротко сказал он. И подталкивая впереди себя бабу Дашу, тихо закрыл за собой дверь.
Вино и мой, становящийся уже хроническим, недосып, сделали свое дело. Веки с благодарностью закрылись, и я в ту же секунду уснула. В этот раз мне ничего не снилось…
Проснулась я сама, с ощущением полного удовлетворения. Я выспалась – какое блаженство! Тут я услышала шорохи, перешептывание и легкие шаги, доносившиеся из прихожей. «Чем они там занимаются?» - с раздражением подумала я о, ставшими моими спутниками, соседке и следователе. Кое-как поправив сбившиеся волосы, выглянула из спальни. Выглянула и обомлела. В прихожей, туда-сюда сновали незнакомые мне люди. Женщины, весьма преклонного возраста и не очень, мужчины в рабочей спецодежде, вносившие какие-то лавки и выносившие мои кресла и тумбочки.
- Эй, вы что!? – прокашлявшись от застрявшего в горле удивления, крикнула я. Меня удостоили лишь досадливым взглядом.
Кое-как протолкнувшись сквозь суетящихся людей, я заглянула на кухню. Там вовсю кипело и скворчало, обильно заливая мою навороченную газовую плиту жиром, мясо в нескольких жаровнях. Женщины в темных платках, будто отбивая чечетку, кромсали овощи. Под столом, на подоконнике стояли невесть откуда взявшиеся большие чашки и кастрюли. Я только и могла, что стоять с открытым ртом. Тут одна из бабуличек повернула ко мне лицо.
- А! Мариночка! Проснулась, деточка. А мы тут, видишь, почти все сделали.
Я уставилась на бабулю, говорящую со мной бабы Дашиным голосом. Да это же она и есть. Только ее совсем не узнать. Ее огненно-рыжие волосы были спрятаны под черный платок. И одета она была не в привычные разноцветные вещи, а в довольно строгое коричневое платье.
- Дарья Васильевна сказала, что вы все обговорили по поводу организации похорон. – раздался сзади меня голос Дроздова.
Чтобы не упасть, я облокотилась о стенку. «Только я не помню, чтобы мы договаривались, что все будет происходить в моей квартире». – понимая свое бессилие что-либо изменит, подумала я.
А баба Даша, воодушевленная предоставленной ей возможностью показать свои организаторские способности во всей красе, продолжала сыпать словами.
- Мариночка, это просто счастье, что бог нам послал такого хорошего человека. Так помог, так помог. Просто слов нет. И с машиной, на рынок съездить и все сюда привезти. И с рабочими, все перетаскать, ну, и лавки со стаканами чудесным образом нашел. И тело Лидочкино, – при последних словах, в ее руках материализовался носовой платок, которым она тут же смахнула появившиеся на глазах слезы. – помог пораньше забрать.
Тут же представив, что тело покойницы находится где-то в моей квартире, сдерживая вопль ужаса, испуганно спросила.
- Тело здесь?
- Да нет! Что ты! Завтра похороны. Тело в гробу прямо из морга повезем на кладбище. А потом уже сюда поминать пригласим всех.
Я застонала.
- Мы что-то не так сделали? – растерялся Дроздов.
Не давая мне ответить, баба Даша поставила руки в свои костлявые бока.
- Как это не так?! – отодвинув меня в сторону, она подошла к Дроздову. – Ты думаешь, я первый раз похороны организую? Да я за свои, кх-кхе-кхе, долгие годы знаешь, сколько перехоронила?
- Да успокойтесь вы. - улыбаясь, спокойно ответил Дроздов. – Просто мне кажется, Марине Владимировне не очень приятно, что все будет происходить в ее квартире.
- О! А где же еще?! – недоуменно заморгала все же подкрашенными ресницами соседка. Будто ей сказали о какой-то глупости, которая не воспринимается ее высокоорганизованным мышлением. – В Лидочкиной квартире разгром. В кафе цены непомерные, хоть ты, Мариночка не поскупилась и достаточно денег дала. Все-таки нечего чужие карманы набивать. Когда ты еще квартиру покойницы продашь. А нам еще поминки на сорок дней устраивать.
По-деловому нам все объяснив, она кинулась к плите переворачивать, подозрительно запахшее мясо на одной из жаровен.
Да, свою квартиру она даже как вариант не рассматривала. Ладно, делать нечего, это просто надо пережить. Случайно бросив взгляд на настенные часы, ужаснулась – пятнадцать тридцать. С криком: - Меня уволят! – бросилась к телефону.
Крепко меня схватив, так, что где-то в животе сладко заныло, Дроздов, все тем же спокойным тоном, сказал:
- Марина Владимировна, да не суетитесь и не волнуйтесь так, еще, не дай бог, с вами опять истерика приключится. Я позвонил на вашу работу, представился, объяснил ситуацию – мол, умерла бабушка, вы в шоковом состоянии, похороны, поминки… В общем, две недели вас на работе не ждут.
Я с теплотой посмотрела на него. Сейчас он был в какой-то синей футболке, которая еще больше подчеркивала голубизну его глаз. Русые волосы сексуально выглядывали из-за ворота майки. Всегда обожала волосатых мужчин. Не по принципу, конечно, чем больше, тем лучше. Но достаточное количество волос на теле мужчины, считаю, обязано быть. В конце концов это, как-никак, отражает количество мужских гормонов, которые и определяют мужские качества. В общем, мне нравится. А тут, помимо внешних данных, еще и такая забота. Все-таки, скорее всего, я ему нравлюсь. Не будет же он все это делать из чисто альтруистских соображений. А вдруг? Я попыталась рассмотреть ответ на мои сомнения в его глазах. Но увы… Рассмотреть я не успела. Заметив что-то не то в действиях рабочих, он начисто забыл обо мне. Ну что ж… А мне, для начала, нужно привести себя в порядок.
В ванной понежиться не получится, хотя бы умоюсь и почищу зубы. Скорее всего, после вчерашнего коньяка, сегодняшнего вина, от меня за версту несет перегаром.
Уединиться в ванной мне не удалось - постоянно кому-то требовался кран. С коротким: «Извините, не могли бы вы немного подвинуться?», меня отодвигали в сторону.
Ладно, это надо пережить. Я не успела подкраситься, как с легкой руки бабы Даши, меня подхватил водоворот различных дел, в большей своей части, заключающихся в «подай-отнеси» или «вымой то», «подотри там». Зато я выслушала ценнейшие лекции по замесу теста, приготовления лапши разным кулинарным хитростям.
Рабочие ушли. Теперь мой зал стал похож на какую-то заводскую столовую тридцатых годов. Каким-то образом, в него умудрились впихнуть два ряда столов, три лавки и с десяток табуретов. Ненужная мебель и аппаратура была вынесена в спальню или в квартиру бабы Даши.
Дроздов ушел в семь часов вечера, извинившись и пообещав прислать своего напарника – молоденького лейтенанта Серенького. Потихоньку разошлись, помогавшие нам женщины и бабульки. Оказывается, кто-то из них был знаком с Лидией Максимовной еще в молодости, кто-то, в желании заглянуть в будущее, частенько пользовался ее услугами. Но почему-то сильно много о покойнице не распространялись.
Кое-как, с бабой Дашей, с запозданием ругая себя, что отпустили Дроздова, вытащили четырех ведерную кастрюлю с куриным бульоном, который завтра станет лапшой, на балкон. На улице совсем темно. Деревья, балконы и крыши облеплены снегом, который лишь пару часов в день дает отдых, а затем снова устремляется на землю.
Соседка предложила допить мое вино, заверяя, что еще никогда в жизни подобного не пила. Но сей раз, я сказала ей свое твердое «нет». Она, по-моему, только обрадовалась и, сославшись на страх одиночества при создавшихся обстоятельствах, еще пару часов болтала о прежних временах – когда колбаса, которой не было, стоила копейки, когда были бесплатными институты, но почему-то, такого количества студентов как сейчас не было и многом другом, о чем с достоверностью говорить уже было нельзя. Я жутко проголодалась. Холодильник был забит до отказа всякой всячиной, но мне было как-то неловко есть то, что приготовлено на поминки. Поэтому, разбив десяток яиц, пожарила глазунью. Баба Даша, аппетитно закусывала вино, а я скребла вилкой по тарелке и посматривала на часы. Стрелка перевалила за девять, а Серенького все нет. Как-то совсем не хочется оставаться на ночь одной, рядом с квартирой, где творится бог весть что. Искоса посмотрела на уплетающую яичницу, раскрасневшуюся, на этот раз, от вина бабу Дашу. «Если что, попрошу ее остаться на ночь. Лишь бы не одна» - определилась я. Я ей не рассказала о своем ночном приключении, решила, что незачем, лишний раз, пугать старушку.
Она была уже на пороге, когда раздался звонок в дверь. Я облегченно вздохнула. Ну, слава богу! Серенький, весь запорошенный снегом, с мальчишеской улыбкой, переступил порог.
- Здрасьте! – весело поприветствовал он, словно не ночное дежурство пришел, а в гости к приятельнице.
- Здрасьте, здрасьте. – протянула, казалось, не удивившись, баба Даша. Гляжу я, Маринка, особым вниманием пользуешься ты у нашей милиции. – и тут же засуетившись, скороговоркой поправилась, - Все, все, ухожу, деточки. Я что же, не понимаю? Дело молодое. Хе-хе-хе…
Серенький засмущался и на его прыщеватых щеках появились малиновые пятна.
- Не обращай внимания, - попыталась я хоть как-то реабилитироваться за бабу Дашу, закрывая за ней дверь, - она же ничего не знает. Дроздов попросил никому ничего не говорить.
- Да ничего… - смущенно топтался на месте мальчишка.
- Да проходите, проходите. Или вы сразу в ту квартиру пойдете? – спросила я, причем фраза «в ту квартиру», неожиданно прозвучала с такой интонацией, будто я хотела сказать «в ту могилу».
Видимо почувствовал это и Серенький, потому что глаза его тут же, по-детски испуганно, распахнулись.
- Я думаю, сейчас нет смысла туда идти. Я думаю, после двенадцати – в самый раз. – и тут же спохватился, - Если я, конечно, не помешаю вам.
- Проходите, проходите, не помешаете.
У этого, на ногах были тоже мокрые ботинки, и его носки оставляли такие же мокрые следы на паркете, только разве что, размер был поменьше. Я вздохнула, под виноватым взглядом милиционера, сразу отнесла мокрые ботинки на батарею.
- А теперь, вы покушаете. – даже не спрашивая хочет ли, сказала я.
Все еще краснея, Серенький уселся на табурет и доверительным тоном спросил.
- А вы, действительно, верите во всякое такое?
И по его глазам и заинтригованному голосу, я поняла – он-то точно, в отличии от своего напарника, верит, как он сказал, во всякое такое.
- Я верю в то, что слышала.
- А что вы слышали?
- Ты спрашиваешь о первом разе или о последнем? – не поняла я.
- А что, был и последний раз? – даже подпрыгнул Серенький.
Я забыла, что и Дроздову не рассказала о шагах и царапанье по стене, которые я слышала. Но меня уже распирало рассказать все. Возможно, у вас это было, когда с кем-нибудь, при выключенном свете, лежа под одеялом, ты боясь пошевелить даже пальцем, тем ни менее, взахлеб, но шепотом, рассказываешь страшные истории. И тебе и собеседнику страшно, но ты все равно описываешь жуткие истории, которые, может быть, произошли с тобой, может, приключились с кем-то из знакомых твоих знакомых, а может быть эту историю, ты сочиняешь прямо на ходу. Неважно. Главное, что при этом ты испытываешь щекочущее, приятно тревожащее что-то, находящееся в районе твоего желудка. И не смотря на то, что я уже переступила тридцатилетний рубеж, испытывала то же самое.
С широко открытыми глазами, помощник следователя слушал мое красочное описание ночных событий. Я же, сдабривая свой рассказ соответствующей мимикой лица, энергичными жестами, закрепляла все интонацией голоса.
- Ничего себе! – по окончании повествования воскликнул парень.
- Ну как, не передумал идти туда? – подначила я.
Он тяжело вздохнул.
- По-другому нельзя. Вообще, это работа оперативников в засаде сидеть. Но у нас, как всегда, дефицит кадров. – и жалко улыбнувшись добавил, - Да и засмеют меня на работе, если даже заикнусь о таких вещах.
Он задумался о чем-то своем, возможно представляя, что его может ждать в нехорошей квартире, или же выдумывал пути отступления. Я спохватилась – что же я сижу, обещала накормить человека, а сама сижу, да ребенка запугиваю. Не знаю, конечно, сколько ему в действительности лет, но явно моложе меня. По-ребячьи вздернутый нос, юношеские прыщики на лице, глаза, смотрящие вокруг себя с неутраченным любопытством и интересом, вызывали желание заботиться о нем, как о мальчике. Решив, что совесть моя будет чиста, если я накормлю своего гостя мясом, отложенным на поминки, я щедро наложила на тарелку сочные куски жаркого, конечно же, не забыв предварительно его разогреть, и пахнущих ничем, помидоров.
- Ой, зачем столько? – попытался спорить, снова зардевшийся Серенький.
- Ешь! Тебе бессонная ночь предстоит. – постановила я, и спорить со мной было бессмысленно.
Парень и не собирался спорить, а принялся, буквально заглатывать еду, бросая на меня, по-собачьи благодарные, взгляды.
- А что же твой напарник с тобой не пришел? – пытаясь говорить как можно равнодушнее, спросила я, - Или жена не отпустила?
- Не-е…, братан уже года два как разведен. – с набитым ртом ответил Серенький.
У меня опустилась челюсть. Вот оно как! Братья!
- А что-то вы друг на друга не похожи, и фамилии у вас разные.
- В жизни по-разному же бывает. – не отвлекаясь от процесса пережевывания, философски заметил он.
- Наверное, отсыпается? – не унималась я.
- Да какой отсыпается. Дежурный он сегодня.
У меня будто камень с души упал – не женат и не у другой женщины. Воодушевленная этими фактами, я тут же предложила Сергею:
- А давай я с тобой пойду?
- Да нет, что вы! Так нельзя! Вдруг опасная ситуация?
Я задумалась. Действительно, он хоть с оружием, а я?
- Ладно, тогда я буду начеку. Если вдруг что – сразу вызываю Дроздова.
Кивком головы, Серенький выразил свое согласие. Дальше, в основном, говорила я. Просто, чтобы говорить. Наконец, Сергей Сергеевич отодвинул начищенную до блеска кусочком хлеба тарелку. Залпом выпил остывший кофе, и ласково погладил свой слегка округлившийся живот.
- Ух, спасибо большое. Давно так вкусно не ел. – сыто улыбаясь, поблагодарил он меня.
Хоть и не я это готовила, но его похвала меня немного смутила. Надо бы мне сменить образ жизни. Приглашать людей в гости, научиться вкусно готовить и выслушивать похвалы в адрес моих кулинарных талантов. Но на сегодняшний день, верх моего мастерства – это оливье, в приготовлении которого, фантазия у меня простирается только на чередование различных майонезов. При жизни, мама не успела научить меня готовить, а может быть просто хотела заботиться обо мне одна. После ее смерти, питалась в основном в кафе и буфетах, благо денег у меня было достаточно. Однажды, кто-то на работу на обед принес судок с оливье. То ли я была чересчур голодна, то ли действительно он был сделан мастерски – я безвозвратно влюбилась в это салат. А еще мне понравилась его простота и сытность. Провозившись три часа, кроша необходимые ингредиенты, в конце лицезрела большую кастрюлю, доверху наполненную желанной пищей. Вопреки всем правилам, этот салат ела всю неделю, совершенно от него не устав. Но сейчас, глядя на довольное сытое лицо милиционера, впервые захотелось, как фокусник из шляпы достает кролика, так же выставить на стол, одно за другим великолепные блюда и слушать, слушать, слушать дифирамбы в свой адрес.
- Ну, я, наверное, пойду. – вырвал меня из мечтаний Серенький, вставая с тяжелым вздохом.
На часах половина двенадцатого ночи. Черт бы побрал этого Дроздова! Это же надо, родного брата отправлять в такое место. И неважно, верит он в чертовщину всякую или нет, уж на всякий случай, мог бы не рисковать – мысленно злилась я на подполковника. Его младший брат будто угадал мои мысли, натягивая ботинки, кротко сказал:
- Работа, есть работа. Предварительно выглянув в дверной глазок, уже по-деловому сказал, - После того, как я войду туда, постарайтесь так же прилепить на место печать.
У меня было состояние, будто это я сама сейчас туда войду. Холодный страх медленно расползался внутри меня.
- Хорошо. – непроизвольно я перешла на шепот.
Стараясь не шуметь, заглядывая на лестничные пролеты нижнего и верхнего этажей, Сергей быстро открыл дверь соседской квартиры и юркнул туда. Тут же внутри раздался характерный грохот. Серенький в темноте налетел на тумбочку. Надеюсь, как говорят, отделался легкими ушибами. Дрожащими пальцами подцепила на место бумаженцию с печатью. И с колотящимся сердцем бросилась к себе в квартиру. Нет, все-таки Дроздов – свинья, и что мне теперь делать? Мало того, что самой страшно, так еще и за мальчишку переживать буду. Скрипя зубами, теперь от злости на нерадивого, по моему мнению, следователя, я прильнула к дверному глазку и решила не покидать свой пост до последнего.
На освещенной площадке, гоняемый сквозняками, кружился фантик, оброненный кем-то. Вот грохнула подъездная дверь – я замерла. Влюбленная парочка, интимно хихикая и не переставая обниматься, медленно поднялась на верхние этажи. Звонко ухнула стальная дверь, и опять все стихло.
Неугомонный фантик, как бабочка, трепыхался, взлетал и снова плавно опускался на пыльный пол. Сначала у меня свело правую ногу, затем задергался глаз. Немного проморгавшись, потопав ногами на месте, я снова заняла свой наблюдательный пост. Теперь затекла левая нога, и опять задергался глаз. Соседская квартира хранила гробовое молчание, в принципе, как и весь пятиэтажный дом. Интересно, как там себя чувствует Серенький? Наверное, сидит и дрожит от страха, а может быть заснул? На секунду я заглянула на кухню. Хлебнула минералки и посмотрела на часы. Час ночи. Спать мне не хотелось – все-таки выспалась сегодня днем. Но тем ни менее, мое малоподвижное занятие меня утомило.
Я снова прильнула к глазку. Уже надоевший и раздражающий меня фантик, продолжал трепыхаться на сквозняке. У меня возникло острое желание выйти, скомкать его и выбросить куда подальше. Я уже повернула ключ, чтобы открыть дверь, как раздался неожиданный звук. Он был едва различим, но мое сердце ухнуло вниз, и я замерла на месте. Легкое постукивание нарастало, затем резкий звук, напоминающий кошачий визг, и звон разбитого стекла.
На площадке, все так же, бесновался дурацкий фантик.
Я кинулась в гостиную, и со страхом прильнула ухом к стене. Из гостиной покойницы доносилась какая-то возня и хриплое, то ли бормотание, то ли рычание. Но эти звуки не мог издавать мальчишка. Я бегала вдоль стены, перепрыгивая расставленные табуреты, судорожно соображая, что делать. Но осознание того, что молоденький лейтенант явно находится в опасности, придало мне решимости.
- Эй! Эй, вы там! Прекратите немедленно! Я вызываю милицию! – лупя руками по стене, заорала я.
Как и в прошлый раз, невидимая сила с другой стороны, ударила стену, заставив ее вздрогнуть. Что-то живое, раздирая стену с противоположной от меня стороны, яростно рычало, казалось, еще мгновение и стена перестанет быть для меня защитой. С грохотом опрокидывая табуреты, я повалилась на пол. Внезапно раздался звонок в дверь. Не обращая внимания на острую боль в бедре, я бросилась к двери. На пороге стоял Дроздов. По его виду я поняла, что он больше чем встревожен, а увидев меня, его правый глаз задергался в нервном тике.
- Где Сергей? – не спросил, а прорычал он.
Горло сдавил спазм, лишь глазами я смогла показать на соседскую дверь. Не теряя ни секунды, разбежавшись, он всем своим телом навалился на дверь злополучной квартиры. Дверь с первого раза не поддалась.
- Звони в милицию и скорую. – заорал он, в очередной раз бросаясь на дверь.
Предположение, что может произойти самое страшное, заставило подогнуться мои ноги.
- Я сказал – быстро! – снова заорал мне в лицо следователь.
Цепляясь за холодные стены, я ввалилась в свою квартиру. Не попадая на кнопки телефона, мне казалось, я целую вечность набирала всего две цифры – ноль два. Наконец, на том конце провода, женский голос сообщил, что мне готовы помочь. Голосом, переходящим то в рыдания, то в истерические вопли, я требовала помощи. Потом, кое-как, онемевшими пальцами, набрала ноль три.
- Срочно нужна помощь сотруднику милиции. – обессиленным голосом проскрипела я, и назвала адрес.
В ту же секунду раздался треск. Соседская дверь, под мощными ударами Дроздова, не выдержала и сдалась. Сверху, через перила, выглядывали людские лица, удивленно и с испугом таращили глаза. Баба Даша, в надетом наспех халате, с бигудями на рыжих волосах, металась по лестничной площадке. Громко выдохнув, с пистолетом в руках, следователь бросился в квартиру. Следом за ним, со скрещенными на груди руками, вошла побледневшая баба Даша. Боясь увидеть непоправимое, я переступила порог. В прихожей горел, сразу включенный Дроздовым, свет. Видимо, уже не ожидая опасности, пистолет он убрал обратно. Сейчас он сидел на полу, склонившись над братом.
Умер – пронеслась мысль. Баба Даша, широко открыв глаза, крестилась дрожащей рукой, привалившись к стене. За широкой спиной следователя, мне было не видно лежащего в дверном проеме, между гостиной и прихожей, парня. Я подошла поближе и еле сдержала крик. Было ясно, что мальчишка, спасаясь, пытался уползти в прихожую. Он уже перевалился через порог, но что-то ему не дало это сделать. Так он и застыл – верхняя часть тела в прихожей, остальная - в темной гостиной. Кровавые следы на светлом паркете прихожей, и вывернутые ногти на окровавленных пальцах, говорили о том, что он изо всех сил цеплялся о деревянное покрытие пола, тогда как какая-то небывалая сила тащила его обратно в гостиную. Его лицо было фиолетового цвета, глаза открыты, а неестественно выпуклые глазные яблоки были сплошь в кровоточащих капиллярах. Его глаза ничего не выражали – они были мертвы. Дроздов, с побледневшим лицом, своими крепкими ладонями, ритмично давя на грудную клетку брата, пытался привести его в чувство.
- Живи, живи, живи. – задыхаясь, монотонно твердил он.
Сзади раздались шаги. Люди в светло-зеленых балахонах грубовато оттолкнули следователя. Мне не было видно за их спинами всех манипуляций. Были открыты какие-то ящички, вынуты непонятные мне приборы. Раздались знакомые по фильмам слова.
- Разряд…, еще разряд!
Затем
- Есть! Срочно в машину!
Один из врачей, повернувшись к Дроздову, тихо сказал.
- Шанс есть, но сейчас он в коме.
Я видела, как кровь прилила к лицу следователя. Он пошатнулся и буквально обвалился на стену. Я подошла к нему и крепко его обняла. Для меня этот человек, которого еще три дня тому назад я не знала, стал родным. Мой взгляд упал на зеркало в темной гостиной. Сердце замерло. Вчера, на моих глазах, Дроздов отодвинул его к стене, сейчас оно опять стояло в центре комнаты. Вокруг него белели клочки простыни, накинутой мною. Где-то в глубине его темного стекла отражался свет из прихожей. И я уверенно могу сказать, по поверхности зеркала расходилась легкая рябь.
На пороге, вынося Серенького, врачи столкнулись с наконец-то прибывшей милицией. Дроздов мягко освободился от моих объятий.
- Секунду, Валер. – попросил он одного из прибывших милиционеров. Скорее всего, они были из его отдела. А сам догнал на лестнице врачей, и пару минут встревожено, о чем-то с ними разговаривал. Хотя нетрудно догадаться о чем.
Вопреки моим ожиданиям, он не уехал вместе с врачами и братом. У меня снова промелькнула мысль о жестокосердии Дроздова, но видя выражение неподдельного горя на его лице, тут же устыдилась этой мысли. А он, со своими коллегами, по-деловому, начали осматривать комнаты. Защелкали выключатели, и все комнаты ярко осветились. Ужасая своим кровавым видом, осветилась и гостиная. Посреди зала, внушая мне благоговейный страх, стояло зеркало. Оно высокомерно, в своем дорогом величии, возвышалось среди окружающих, уже успевших запылиться, обломков, и равнодушно, как обычное зеркало, отражало обстановку вокруг себя.
- Марина Владимировна, можете идти пока к себе. Я попозже зайду и задам необходимые вопросы. – следователь взял меня за локоть и повел к выходу.
- Зеркало.. – начала я, но Дроздов перебил меня.
- Я видел, а теперь, идите. И вы идите, Дарья Васильевна, нечего уже здесь смотреть. – повернувшись, к все еще перепуганной бабе Даше, почти слившейся со стеной, от которой так и не отошла за все время.
Достаточно бесцеремонно подтолкнув нас через порог, закрыл за нами дверь. На площадке и лестнице галдели люди.
- Что там?
- А что было?
- Кого-то убили?
- А что вы видели? - не давая пройти, засыпали нас вопросами.
Ни сил, ни желания отвечать не было. Я поразилась количеству людей, живущих в нашем подъезде. Будто не я жила здесь с самого рождения, по-другому объяснить это было нельзя. Баба Даша, не спрашивая приглашения, хвостом залетела ко мне в квартиру. Непривычно молчаливая, с тяжелым вздохом, уселась на кухонный табурет и устремив свой пустой взгляд в ночное окно, замерла. Не спрашивая, я поставила на стол припрятанную ранее бутылку коньяка.
Мне на работе частенько преподносят подарки – за услуги, консультации. Конфеты, в основном, съедаются сразу же в коллективе, а некоторые бутылочки перекочевывают в кухонный шкафчик. Как-то, решив навести там порядок, я ужаснулась количеству разноцветных бутылок. Но по-хозяйски решив, что они есть не просят, так и оставила их там, однако, приняла решение больше домой их не приносить, а раздавать на работе.
Разливая янтарную жидкость по рюмкам, снова подумала о неотвратимости алкоголизма. Но на сей раз эта мысль меня не развеселила – не до веселья. Вытащила жареного цыпленка – да ну, эти поминки, тут и так на всех хватит – отсекла я появившееся чувство стыда. В конце концов, все это на мои деньги и в моей квартире приготовлено. Баба Даша, не говоря ни слова, махнула рюмку и, не закусывая, налила еще. Опасаясь, что это будет последним, что я сделала в своей жизни, все же последовала ее примеру. Обожженную гортань тут же сдавил жуткий спазм.
- Воды хлебни. – наконец-то подала голос соседка.
Я прильнула к первому попавшемуся сосуду. Жадно глотая воду из носика чайника, внимала бурчанию старушки.
- Эх, молодежь, молодежь. Не умея, перцовку глотают, в нехорошие квартиры по одному по ночам ходят.
- Это же коньяк. – кашляя, не согласилась я.
- Дура, хоть и образованная. Ты хотя бы прочитала, прежде чем на стол ставить. Того гляди, яду подсунешь соседке.
- Да что вы, баба Даша, – ужаснулась я, - у меня никогда никакого яда и в помине не было. – наконец прокашлявшись и утирая выступившие слезы на глазах, успокаивала старушку.
- Да закусывай уже. Это я так, просто. Перцовку лучше всего оливочками закусывать. Идеальная пара, как вино - сыр, водка - соленые огурчики или грибочки. А по поводу квартиры нехорошей, - тут лицо бабы Даши стало жестким, - не шучу. Дураки вы. Ладно милиция – они ни в бога, ни в черта… Но ты то! Неужели не понимаешь, что никакого убийцы или вора нет?
Ощущая свою вину в произошедшем, я промолчала в ответ.
- Что глаза опустила? – грубо спросила баба Даша, - видать вину свою почувствовала? То-то! А теперь что? Дай бог, чтобы выжил мальчонка.
Трясущаяся рука снова потянулась к бутылке.
- Подождите, у меня есть оливки. – пытаясь остановить обвинительную речь старухи, попросила я.
Но ее уже было не остановить.
- Я же тебе говорила. Лидка вызвала кого-то, того кто ее убил, лейтенантика покалечил и, помяни мое слово, просто так не уйдет!
Баночку с оливками я вскрывала трясущимися руками.
- Мне сон, Мариночка, плохой приснился…
Ужасное зеркальце из моего сна, тут же предстало у меня перед глазами. Автоматически я посмотрела на свои пальцы, несколько ногтей были синюшного цвета… Острые желтые зубки, яростно вцепившиеся в мои пальцы, реальной картинкой отпечатались в моем мозгу.
Не дожидаясь бабы Даши, я опрокинула рюмку с раздирающей горло настойкой. Мне было не до оливок. Видимо, столь крепкие напитки придумали именно для таких случаев – по-другому, затуманенную страхом голову не встряхнуть.
- Какой сон? – боясь услышать ответ, спросила я.
Соседка, не морщась, словно воду, медленно выпила.
- Не скажу. Говорят, чтобы сон не сбылся – нельзя его никому рассказывать. Только очень уж плохой сон.
И баба Даша заплакала. Всхлипывая и путая слова, она шептала.
- Заберет меня Лидочка, заберет. И там она без меня не может. Страшно, заберет. Он пришлет.
Я кинулась ее утешать. Утирая слезы с ее морщинистого лица, пыталась ее успокоить.
- Это всего лишь сон. Сон и больше ничего. Столько переживаний из-за всех этих событий, было бы удивительно, если бы ничего не снилось.
Обнимая ее, я поразилась хрупкости, на вид такой бойкой старушки, которую она всегда прятала под многочисленные разноцветные балахоны. Казалось, ее тело состоит из тончайших хрящиков.
- Вы будете жить долго – долго. Хотите мы в церковь сходим. Похороним Лидию Максимовну и сразу пойдем в церковь. И за покойницу свечку поставим, и за здравие ваше. Вот увидите – это точно поможет.
Баба Даша подняла на меня опухшие глаза и схватив меня за руки забормотала.
- Точно, это поможет. Завтра же, после похорон, пойдем в церковь.
- Хорошо, хорошо. Завтра, так завтра. А теперь, давайте я вас уложу спать. – приподнимая, неожиданно обессилившую старушку, согласилась я.
Неожиданный звонок прервал мои действия. На пороге стоял бледный, с усталыми глазами мой следователь. Не забыв скинуть, снова мокрые ботинки и свое пальто, молча, прошел на кухню. Соседка уже тихо посапывала, опустив свою голову на сложенные на столе руки. Я даже позавидовала такому умению быстро засыпать в экстремальной обстановке.
- Куда отнести? – заговорил Дроздов.
Укладывать старую женщину на узкий диван как-то неудобно.
- В спальню. – представляя свои ближайшие бессонные часы, со вздохом, ответила я.
Ничего не говоря, Дроздов подхватил на руки, словно ничего не весившую, бабу Дашу и отнес в спальню. На обратном пути зашел в ванную, долго что-то отмывал. Наконец, с капельками воды на мокрых ресницах, уселся за стол.
- Кажется мне уже пора прописываться у вас. – криво усмехнулся следователь.
Я пододвинула к нему, так и не начатую нами курицу. Но видимо у него тоже не было аппетита. Скользнув взглядом по начатой бутылке, поднялся и как у себя дома, стал заглядывать в шкафчики. Я не мешала ему. В конце концов, с одной стороны душу греет присутствие хозяина в доме, пусть даже на короткое время, а с другой стороны, мне совершенно все равно – на различные эмоции просто не было сил. А ему, оказывается, не подошла мелкая посуда, точнее рюмка. Видимо, после всего, он решил как следует напиться. Не жадничая, налил себе почти полный стакан перцовки.
- Осторожно – перцовка. – запоздало предупредила я.
Но громко стукнувшись о столешницу пустой стакан, уже стоял на столе. Пара оливок полетела, следом за перцовкой, в рот следователя. Лицо его побагровело. «Господи, меня окружают сплошь алкоголики!» - онемев от увиденного, подумала я.
- Кофе заварите, пожалуйста. – после недолгого молчания попросил Дроздов.
Мне очень хотелось, как-то его утешить, поддержать. Но вместо этого я отправилась выполнять его просьбу. Приятно меня удивив, он больше себе не наливал, и, судя по трезвым глазам, ему требуется намного большая доза, чтобы опьянеть. Хотя, возможно, все дело в тех переживаниях, которые, уверена, бушуют у него внутри.
Сделав несколько глотков горячего кофе, он достал бумагу из черной замусоленной папки.
- Мне надо задать вам необходимые вопросы.
Меня задел его официальный тон, ведь еще днем мне показалось, что как минимум, я ему нравлюсь. Решив придерживаться того же тона, я сухо ответила.
- Задавайте, Николай Сергеевич.
Около сорока минут холодных вопросов и таких же прохладных ответов. На этот раз я ничего не скрывала. Пусть знает – его вина в случившемся не меньше моей. Изначально, он даже не хотел допускать возможности мистического объяснения происходящего в злополучной квартире. Сегодня он не смеялся и не иронизировал над моим рассказом. Не поднимая глаз от своей писанины, он молча записывал мои слова, лишь изредка задавая новые короткие вопросы.
На часах полчетвертого утра. С момента как Серенький вошел в соседскую квартиру, прошло всего четыре часа, а казалось целая вечность. Неожиданно прозвучавший телефонный звонок спугнул холодную тишину в квартире и заставил меня подпрыгнуть на месте. Дроздов, разволновавшись, не попадая в карман, пытался достать свой телефон.
- Дроздов! Говорите! – наконец прильнул он к трубке.
По мере того, как доносился женский щебет, кожа на его лице начала приобретать живой цвет. Ладонями, прижатыми к груди, я пыталась успокоить выпрыгивающее сердце. Было ясно – звонили из больницы. Короткие гудки из трубки давно сигнализировали о конце разговора, а широкая ладонь Дроздова продолжала сжимать телефон.
- Что? – выталкивая из горла спазм, шепотом спросила я.
Николай Сергеевич поднял свои счастливые глаза.
- Жить будет…
Ему уже не было никакого дела до своих бумаг – наспех уложив их в папку, пододвинул к себе блюдо с курицей.
- Извините меня, - с набитым ртом, неудачно пытался выговаривать слова следователь, - после звонка понял, как я хочу есть. Я сейчас уже уйду.
- Да ладно уж… - пробормотала я прохладно.
Так быстро как он, сменить тон разговора у меня не получилось. Скорее всего, остатки обиды еще сидели внутри меня. А он, не обращая внимания на какие-то там интонации в моем голосе, смачно обгладывал косточку за косточкой. «Да уж, какая же жена выдержит такого троглодита. Если он в гостях столько ест, представляю, сколько он будет съедать дома. Или поэтому и ест столько в гостях, что дома уже кормить некому» - наблюдая за ним, раздумывала я. Заметив мой взгляд, он как-то напрягся.
- Извините, свинья я. Вы и так всю ночь не спали, а тут еще я…
Мне стало неловко. Это же надо, не дала человеку поесть спокойно.
- Это вы меня извините. У вас сегодня тяжелый день, а я тут стою и глазею на вас.
- Все, все, все, – утираясь салфеткой, поднялся из-за стола Дроздов, - вам пора спать. У вас завтра похороны. В двенадцать?
Внезапная, но ожидаемая усталость, накатила неожиданно. Я молча кивнула.
- Я пришлю ребят. Помогут.
Уже на пороге я спохватилась.
- А вы куда же сейчас?
Натягивая пальто и обувая мокрые ботинки (растяпа – в этот раз я забыла их высушить), будто ничего у него не случилось и совсем он не устал, бодро ответил.
- Страна зовет! Все! Ушел! – и переступив порог обернулся, - Да, и огромное спасибо, за все.- особо подчеркнул он два последних слова.
И так тепло он это сказал, что все внутри меня, в буквальном смысле, запело. Чередой понеслись мысли, не совсем взрослого человека: «А что он имел в виду? За что – за все? За еду? Или за внимание? Или за то, что обняла в трудную для него минуту?»
Улыбаясь, с этими мыслями, улеглась в теплую, долгожданную ванную. С этими же мыслями, кое-как уместившись на диване, укрывшись теплым пледом, уснула.
Прогоняя мою блаженную дрему, за которую я тщетно цеплялась, кто-то настойчиво тряс меня за плечо.
- Вставай соня, вставай же. Ты гляди, не просыпается никак.
- М-м-м – отмахивалась я от назойливого голоса.
- Маринка, вставай! Скоро похороны, а она дрыхнет!
Слово похороны тут же кинуло меня в нежеланную реальность. Бесполезно пытаясь открыть, словно склеенные веки, я подскочила на постели. И тут же чуть не рухнула вниз, если бы не зацепилась за стол, в притык приставленный к дивану.
- Давай, давай, вставай. Иди умойся, оденься, скоро люди придут. – командовала баба Даша, - Нам еще лапшу крошить, блины печь.
Видя мое неподъемное состояние, соседка начала спихивать меня с дивана.
- Маринка, вставай, кому говорю! Ты на часы посмотри! Уже восьмой час! А нам к одиннадцати в морг ехать!
Слово морг окончательно разбудило мои мозги, но не мое тело. Спотыкаясь и держась за расставленную вокруг мебель, я, наконец-то, выбралась из гостиной. Переваливаясь с пятки на носок, долго готовилась к струе холодной воды из-под крана. Решившись, сделала стремительный марш-бросок, засунула полголовы под ледяную струю. Мой сон помахал мне ручкой, оставив на прощанье, на моем лице красные поросячьи глазки. Благо, на такие случаи, у меня имеются волшебные глазные капли «Визинприн». Пары капель достаточно, чтобы краснота ушла, а глаза приняли свои обычные размеры.
Наспех высушив волосы феном, и собрав их в простой пучок, слегка подкрасила глаза.
- Да где ты там? – злилась за дверью неугомонная баба Даша.
Конечно, она на пару часов заснула раньше меня. Хотя стоит признать, меня она будила уже при полном параде. А сейчас, торопя меня, мощным миксером, в огромном тазу, взбивает тесто для блинов.
Покончив со своей головой, я понеслась одеваться. За моей спиной раздался звонок в дверь, затем приглушенные женские голоса и громкие распоряжения бабы Даши. Так, какое-то время меня не тронут, облегченно подумала я. Не тут-то было. Я успела на половину натянуть черные джинсы, как в комнату ворвалась соседка.
- Маринка! Тудыт-его-растудыт! Ты еще не оделась. Почти девять! Дуй за хлебом!
Простая черная водолазка дополнила мой скромный наряд. Баба Даша, нетерпеливо, уже топталась на пороге. Протягивая мне деньги, которые, чуть раньше, я же ей и дала, торопливо диктовала.
- Три булки белого хлеба, три батона и пару пачек хлебцев, может, кто из солидных женщин придет, а они постоянно на диете. Представляя, насколько солидны могут быть женщины, я понеслась в магазин.
Подъездный сквозняк продолжал издеваться над фантиком. Я не удержалась и скомкав, прервала его мучения. Метели не было, пушистые снежинки неторопливо опускались на землю. Некстати залюбовавшись, неосторожно ступила со ступеньки и тут же – плюх! Нога по щиколотку оказалась в ледяной жиже. Ох уж наши зимы! Легкий морозец, снег, а вокруг серо-белая грязь. Хорошо, что у меня отличная обувь. Но если бы я не на машине ездила, а как большая часть наших граждан, на работу и с работы, от остановки до остановки, на своих ногах бегала, за свою отличную обувь не поручилась бы. Стараясь впредь быть внимательнее, перепрыгивая через лужи, добежала до маркета. Все-таки в замечательное время мы живем! Даже в таком небольшом городе как наш, всюду понатыканы ларечки и магазинчики, минимаркеты и даже, четыре супермаркета. Так что проблем с продовольствием не существует.
Очереди не было, я снова мысленно похвалила нынешние времена и, вдыхая, обедненный кислородом, но такой свежий морозный воздух, понеслась обратно домой.
У плиты уже возвышалась приличная горка блинов. А стол был сплошь усыпан мукой. Две женщины усердно кромсали тончайшие пласты теста. Я залюбовалась – лапша получалась чуть тоньше нити, не слипалась и вся одного размера.
- Видишь, Маринка – это тебе не покупная лапша. Мука, домашние яйца, ложка подсолнечного масла, а вкус у лапши получается отменный.
Про себя решив обязательно как-нибудь попытаться сделать такую же лапшу, начала промывать, подсунутые бабой Дашей, сухофрукты для компота. Соседка постоянно отвлекалась, то и дело раздавались звонки в дверь. Друг за дружкой заходили какие-то люди с редкими цветами в руках, кого-то я уже видела вчера, кого-то впервые, кое-кто из них предлагал свою помощь, а некоторые, молча, присаживались в гостиной.
Баба Даша куда-то названивала и все выглядывала в окно. Наконец, в одиннадцать часов, выглянув в окно, с тяжелым вздохом сказала:
- Все! Пора ехать, автобус приехал.
Все люди, кроме двух женщин, которых баба Даша оставила в квартире для сервировки стола, темной молчаливой толпой потянулись к выходу. Они бросали косые испуганные взгляды на скрипящую под сквозняком дверь в квартиру покойницы.
- Я договорилась уже. Вечером придут, вставят новый замок. – поднимая старый песцовый воротник, пошептала рядом баба Даша.
Перед подъездом стоял довольно приличный автобус.
- Проходите, проходите, люди дорогие. Сейчас за Лидочкой заедим и проводим ее в последний путь. – стоя у входа в автобус, взволнованным голосом, щебетала старушка.
Покойницу из морга сразу повезем на кладбище, где уже должна была быть вырыта могила.
В проходе автобуса стояла, заранее приготовленная для гроба, лавка. Сразу же захотелось выскочить из автобуса обратно в промозглый день, но сзади мягко подпирали люди. Мне ничего не оставалось, как присесть на ближайшее сиденье. Автобус тронулся и петляя по улицам, разбрызгивая вокруг комья заснеженной грязи, медленно покатил к моргу. Городской морг был почти на выезде из города, но недалеко от кладбища.
Через полчаса автобус остановился у обшарпанного серого здания. Вокруг – ни деревьев, ни кустарников. Только грязь… К нам навстречу выскочил суетливый мужчинка в достаточно дорогом черном костюме. Услужливо распахнул перед нами старую, но добротную дверь с надписью: «Здесь временное пристанище дорогих нам усопших. Молитесь за грешные души их». «Ничего себе» - чуть не присвистнула я от удивления. Я ожидала увидеть грубых, неотесанных, с перегаром изо рта мужиков, и как минимум, совсем не рассчитывала на такой доброжелательный прием. Но дальше – больше. Мы вошли в большую просторную комнату, где вместо ободранной серой краски, на стенах дорогие тканевые драпировки очень темного бордового цвета. На полу сверкающий паркет, сверху свисает дорогая люстра, а по углам расставлены высокие кованые подсвечники с горящими в них толстыми свечами. Помимо этого, комната утопала в свежих цветах. Большие корзины с ними были расставлены всюду. Какой-то, просто невообразимых размеров и бело-красного цвета, букет, возвышался в центре.
Этот же суетливый мужчинка занял неприметную трибуну в темном углу.
- Дорогие провожающие, можете подойти к покойнице и попрощаться.
Люди, склонив головы, по очереди, стали подходить к груде цветов, расположенной по центру. У меня подкосились ноги. Она там, обложенная заботливыми руками огромным количеством цветов. В памяти всплыли, так старательно глубоко спрятанные мною, воспоминания.
Не было дорогой торжественной обстановки. Прощание проходило в нашей квартире. В черном скромном гробу, окруженном чужими мне людьми, лежала моя мама. Я знала, что она больше не встанет и никогда не откроет свои, почему-то всегда грустные глаза. Но сознание упорно не принимало ее смерти. Она спит… Только так. Кто-то, взяв меня сзади за плечи, подвел к ней. Неудержимые слезы, друг за дружкой, катились по щекам.
- Посиди с ней рядом, попрощайся. – шептал настойчивый голос.
Вокруг чужие лица, в большей степени с интересом наблюдающие за мной. Раздаются сочувствующие, всхлипывающие голоса. Те же пуки, настойчиво усаживают меня у изголовья спящей мамы. Я смотрю на ее восковое с впавшими глазами лицо. Ощущаю сладковатый липкий запах смерти. Внезапно, несколько звонких голосов прерывают скорбящую тишину вокруг. Я вздрогнула. Надрывающиеся слова поющих плакательниц рвут мое сердце. И кажется, сотрясающие мое тело рыдания, это рыдания умирающего сердца.
Песня давно закончилась, а ее слова снова и снова камнем сдавливали мою грудь. Мама больше не казалась спящей. Она попрощалась со мной. Она ушла…
Чьи-то руки мягко, но настойчиво, подталкивали меня вперед.
- Посиди рядом с ней, попрощайся. – шептала рядом баба Даша.
Восковая кожа, запавшие глаза и запах смерти – сладковатый, забивающий сразу нос, горло, липко обволакивающий всю меня.
Лидия Максимовна не казалась спящей, старческое лицо, умело замаскированное гримом, все еще носило отпечаток кошмарной смерти. Я отвела глаза, я больше не хочу видеть смерть. Хотя, возможно, смерти здесь уже и нет. Смерть приходила ранее, а сейчас передо мной бездушная оболочка, отходы производства божественной или сатанинской деятельности.
Солидный мужчина, умело играя голосом, что-то говорил о вечной жизни и неважности смерти. Возможно, для мертвых это действительно неважно. Кто-то сзади меня шмыгал носом, баба Даша, сидящая рядом со мной, тихо утирала слезы. У меня слез не было. Не потому что я ничего не чувствовала, мое сердце стонало от предчувствия беды, от вновь проснувшейся жалости к маме и от панического страха, когда-нибудь оказаться точно так же, в засыпанном цветами гробу. Как в тумане видела подошедших людей, готовых по команде накрыть покойницу.
- Попрощайтесь с покойной.
Люди подходили, задерживались на секунду у изголовья, не целуя в лоб и даже не прикоснувшись, отводя глаза, отходили. Не стала прикасаться к мертвой и я. Лишь баба Даша, низко наклонившись к лицу мертвой, что-то долго шептала. Наконец, громыхнув, тяжелая деревянная крышка гроба закрыла мертвое тело, обрекая его на вечную тьму.
На улице снова началась метель.
- Я сказал, мне все равно, что тело разбухло. Приходи в часы выдачи. – раздался хриплый мужской голос.
Я повернулась. В десяти метрах от двери, из которой только что мы вышли, стоял толстый мужик в клетчатом длинном фартуке. Из-за буро-зеленых пятен, было непонятно какого он цвета. И как-то совсем не хотелось угадывать, в чем может быть фартук работника морга.
- Сыночек, ну пожалуйста. Я же уже машину заказала, чтобы отвезти Мишеньку домой. Там уже и люди собрались проводить его в последний путь.
Вытирая слезы скомканным платочком, жалобно просила, согнувшись перед ним, щуплая старушка в стареньком драповом пальтишке.
- А я сказал – не мои проблемы, старуха! Положено до одиннадцати? Положено! А то вы только о правилах и законах вспоминаете, когда пенсии себе выбиваете, да льготы требуете! – брызжа слюной, орал мужик в лицо плачущей старушки.
- Но может, как-нибудь решим?
- Марина, нам ехать пора, гроб уже в автобус поставили. – поторопила меня баба Даша.
Уже залезая в автобус, обернулась. Морщинистая крохотная ручонка, что-то протянула грубому мужику, который своей волосатой лапищей, тут же запихнул это в свой карман. Не трудно было догадаться что именно. Вот, значит, как. Баба Даша не пожалела моих денег. Для Лидии Максимовны организовала достойные проводы. Возможно, для мертвого уже все равно, как его проводят. Но вот близким, конечно же, очень хочется по-хорошему проводить своих любимых. Ужасно, что, несмотря на тяжелую утрату, помимо поиска денег на похороны и организацию самих похорон, люди должны, унижаясь, просить об элементарных вещах.
В автобус я зашла одной из последних, чему порадовалась. Не считайте меня жестокосердной, но не могу я сидеть рядом с покойником. От одной этой мысли, голову затягивает пелена страха. В то и дело подпрыгивающем автобусе было настолько тихо, что было слышно, как скрипят дворники по стеклу, сметая налипающий снег. Сквозь завесу снега видны унылые белые просторы. Только впереди, серой лентой вьется дорога. Автобус вздрогнул и остановился. Мы на месте. В распахнутую дверь тут же ворвались резвые снежинки. Люди, поежившись, стали выпрыгивать на снег. Вокруг нас – сплошь могилы, с дорогими или уже покосившимися памятниками, кое-где простые деревянные кресты с облупившейся краской, а где-то еле приметные холмики, занесенные снегом. И тишина, нарушаемая редкими пронзительными выкриками кладбищенских стражей – ворон.
Несмотря на довольно свежий гуляющий ветер, казалось, атмосфера вокруг сгустилась, будто мертвые замерли в ожидании нового соседа. К нам подошли четверо мужиков в зеленых ватниках.
- Кого нести? – хмуро спросил один из них.
«Интересно, он и нас рассматривает как потенциальную ношу?» - удивилась я глупому вопросу.
- В автобусе гроб, ребята. – всполошилась баба Даша. – Николай Сергеевич гарантировал хорошую работу. Так, что мы дополнительно ребят не звали.
Тот же хмурый мужик, пробормотав что-то о том, где они видели милицию с Николаем Сергеевичем, махнув своим, так сказать, коллегам, не торопясь, полезли в автобус. Сначала один из работников вытащил лавку и отнес ее за ближайший холмик. Чертыхаясь и сопя, затем вынесли гроб. В моих руках материализовался небольшой венок – баба Даша продумала все.
Опустив головы, то ли отдавая последнюю дань уважения покойной, то ли пряча лицо от пронизывающего ветра, утопая в сугробах, мы медленно брели за мужиками, несущими гроб.
Снег забивался под потолок и в широкие рукава шубы. Вот и зияющая чернотой яма. Несколько минут гроб постоял на лавке.
- Прощай, Лидочка. – срывающийся голос бабы Даши тут же уносился лохматой метелью.
- Кар-р-р, кар-р-р – вторили ей вороны.
- Жди меня там… Скоро и я приду… - нежно гладя полированную крышку гроба рукой в колючей рукавице, плакала старуха.
Каждый из людей понуро подходил, слегка прикасались к уже заснеженному гробу, на секунду задерживали руку и второпях отходили.
Мозолистые руки мужиков ловко поддели гроб толстыми грязными, видимо уже бывших в употреблении, веревками. И не спеша стали спускать гроб. Раздался глухой стук. Веревки ловко выдернуты. Две гвоздики, брошенные кем-то вниз, смотрелись как алые пятна крови.
- Возьми, Мариночка, земельки, кинь на гроб. От близких земелька не так давить будет покойнице. – всхлипывала баба Даша.
Я отодрала кусок уже промерзшей земли.
- Бам! – разлетелось над кладбищем. – Бам, бам, бам… - замерзшие комья земли бились о гроб.
А мужики взялись за лопаты.
- Вы идите в автобус, - обращалась к людям соседка, - мы с Мариночкой дождемся, когда зароют, крест и венок поставим. А вам, зачем мерзнуть.
Люди, кажется, вздохнув с облегчением, спешно направились к автобусу. Баба Даша взяла меня под руку. Вокруг простирались владения метели. Тяжелое серое небо, из последних сил держалось, чтобы не упасть на землю. Сквозь метель, как сквозь туман, еще зловещей и печальней смотрелись надгробия усопших. Где-то вдалеке, бесформенным серым пятном, виднелись очертания города. Там люди, звуки, движение, там – жизнь. А здесь, осязаемое безмолвие – здесь поселилась смерть.
- Все готово. – голос вернул мне привычные ощущения. – Сейчас крест закрепим, а через три дня могилка утрясется, можно будет надгробие, какое уж вы пожелаете, ставить.
Гулкие удары по деревянному кресту, заставили меня вздрогнуть. Сразу вспомнились фильмы про вампиров, где в мертвую плоть вбивали колы, иногда тоже имеющие форму креста. И пусть, в данном случае, между телом и острием креста, как минимум, два метра, разницы особой я не ощутила. Интересно, откуда идет сия традиция, может быть то, что ставят крест на свежую могилу, изначально и несло некий определенный смысл? Я тряхнула головой. Все! Хватит! Больше не хочу думать ни о мертвых, ни о могилах.
Крест занял свое место. Пакет с парой бутылок, закуской и несколько купюр, перекачивали в, по-моему, совершенно незамерзшие руки работяг.
- Сейчас, Мариночка. Ты, небось, замерзла уже. Давай венок-то. Сейчас приладим на могилку и пойдем. – забирая венок, и заботливо укладывая его на могилку, тихим голосом, будто обращаясь сама к себе, пробормотала баба Даша.
Обратно до автобуса она практически висела у меня на руке.
- Как вы себя чувствуете? – испугалась я.
- Ничего, ничего, деточка. – громко глотая воздух, ответила соседка. – Стара я уже для таких грустных дел. Но ничего, сейчас домой приедем, полегчает…
На обратном пути, люди вокруг ожили, то ли отогрелись, то ли с отсутствием покойницы, в салоне исчезла и давящая напряженность. Ее больше не было. Не было больше и негласного, добровольного запрета на разговоры о ней.
- Как она точно все мне предсказала – один в один все так и случилось. – шептал рядом женский голос.
- А мне? Что было, что будет, все видела. Даже день и час, когда умрет свекровь. Сколько денег у нее на книжке, до копеечки сумму назвала. – перебил второй женский голос.
- Великая гадалка была. – пыталась перекричать их третья женщина. – Так мне и говорила: «Не пускай сына в армию. Нельзя. Не вернется». И подсказала: «Иди такого числа в комиссариат. В десять утра стой у такого-то кабинета. Первый кто в форме выйдет, падай тому в ноги. Он и поможет. Денег меньше чем другие возьмет. Продашь бабкину брошь – как раз хватит». Так-то! Великая гадалка была!
Поднялся гул. Все взахлеб, перебивая друг друга, рассказывали о чудесных предсказаниях умершей Лидии Максимовны. Кому была предсказана болезнь и дано название деревни, где именно найдется знахарка, которая избавит от болезни. Кому-то были открыты глаза на изменника – мужа и следовало точное описание разлучницы. Даты и места аварий и несчастных случаев, название предприятий, чьи акции следовало покупать, и от коих необходимо было срочно избавляться. Какую квартиру следует купить, а от какой следует держаться подальше. Как назвать ребенка, чтоб счастливым был и какого цвета завести дома кота. И много-много чего еще. Наверное, об этих чудесах говорили бы до бесконечности, но автобус дрогнул и остановился. Мы приехали домой.
В предвкушении горячей еды и горячительных напитков после холода, народ оживился еще больше. В пропахшую аппетитными ароматами квартиру входили уже шумной, не к месту, веселой компанией. Две женщины, оставленные соседкой, уже накрыли стол. Видимо не все съестное было у меня в холодильнике, потому что столы буквально ломились от еды. В больших супницах дымилась домашняя лапша, куры, жаркое из свинины, овощи, колбасы и сыры, запотевшие бутылки с водкой, бардовое и янтарное вино.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - захлопотала баба Даша, - верхняя одежда вся не поместится на вешалку. Вы уж извините. Кое-что можно отнести в спальню. – приглашая в мою спальню.
Она, по-моему, уже наглела. Вешалка подозрительно выгнулась, на кровати возвышалась гора разномастной одежды. В гостиной грохот стульев, звяканье посуды и гул людских голосов. «Ладно» - успокаивала я себя
- Мариночка, что же ты? Садись, садись, деточка, помянем Лидочку. – забулькало спиртное, разливаемое по рюмкам.
- Что ж, дорогие мои, сюда нас привело общее горе. – в ответ бабы Дашиному вступлению, вокруг зашмыгали носами. – Горько и больно, что ее больше нет рядом с нами. Прекрасная была женщина! Скольким помогла она! – люди согласно закивали головами. – Так помянем же рабу божью Лидию! Пусть земля будет ей пухом!
Как-то торопливо, с возбужденными глазами, люди опрокидывали рюмки, кто-то аккуратно откусывал кусочки овоще и мяса, кто-то, заливая золотыми каплями скатерть, громко втягивая, заедал горячей лапшой. Поднялась разодетая женщина, размахивая полными руками, увешанными тяжелыми золотыми кольцами и браслетами, всхлипывала и долго рассказывала о своей чудесной истории. Закончила: «Помянем Лидию Максимовну!», и под одобрительный гул поднесла к губам рюмку. Затем слово взяла следующая, затем еще одна и еще…
Все наперебой хотели сказать, рассказать что-то очень важное и необычайное. Заканчивали дежурным: «Помянем», короткая пауза для того, чтобы выпить и закусить и опять по новой. Нещадно заболела голова. Захватив опустошенные тарелки, я ушла на кухню. Мытье посуды, во всяком случае меня, успокаивает. Вот и сейчас, головная боль медленно куда-то уползла. Я размышляла, насколько нелепо выглядят эти поминки. Нет людей, обезображенных горем, нет тихой печали, нет всего того, что обычно есть, когда уходит человек. Стало обидно за Лидию Максимовну. Никто, возможно, кроме бабы Даши, не испытывает боль утраты. И даже я. Поэтому, наверное, не имею права осуждать, кого бы то ни было. Она жила как жила. По-моему, ей и при жизни была неважна чья-то близость. Я могу судить об этом, потому что она долго была рядом со мной. Она во многом мне помогла. Но никогда близко к себе не подпускала, да и ко мне с всякими муси-пуси не лезла. Не было доверительных разговоров, теплых прикосновений. Не было ничего, кроме четких, конкретных распоряжений, холодных, рассудительных советов. Я вообще не понимаю, зачем я ей понадобилась, все-таки это были лишние хлопоты. Помню ее холодный строгий взгляд, ни разу не потеплевший в чьем-либо присутствии. Как-то, по окончании института, я забежала к ней что-то спросить, она, бросив на меня недовольный взгляд, сказала, как отрезала.
- Ты уже достаточно взрослая, чтобы самой принимать те или иные решения. Хватит меня беспокоить.
После этого, мы, конечно же, общались, но все ограничивалось короткими фразами – «Как дела», «Как здоровье». На этом все. Так что, думаю, мертвой уж точно все равно, плачут о ней или нет. А мне должно быть, тем боле, без разницы.
Резкий звонок в дверь прервал мои мысли. «Пускай баба Даша открывает, все-таки на последние два дня она стала хозяйкой в моей квартире» - отмахнулась я.
- Что?! Угробили старуху?! – раздался женский вопль.
Разговоры в квартире сразу стихли.
- Что уставилась на меня? Где эта тварь? – продолжала орать женщина.
«Ну, вот, еще не хватало скандалов в моей квартире» - ощущая новый прилив головной боли, вздохнув, вышла в прихожую.
- Здравствуйте, – начала я, но увидев злое выражение лица незнакомой женщины, пожалела, что не спряталась под стол.
- А-а-а – гаденько улыбаясь, направилась в мою сторону живая фурия, - вот ты где, красавица?! Ты что же, сука, удумала?! Тетку Лидку придушила, думала все?! Твоя квартира?!
- Я не буду слушать весь этот бред. – стараясь не сорваться на крик, я повернулась к ней спиной и попыталась вернуться на кухню. Но не тут-то было. Крепкие руки цепко вцепились в мои плечи и резко развернули меня.
- А ну, стой, паскуда! – женщина, явно была не намерена останавливаться.
- Послушайте! Вы неправы. Я и знать не знала о завещании. – пыталась хоть как-нибудь вразумить разъяренную женщину.
- Ты это этим придуркам чухай. Ты кто такая? Ты откуда взялась?
- Я-я давно здесь живу.
- А-а-а, значит, давно спланировала, или это рыжая грымза все придумала? – сверкнув выпученными глазами на съежившуюся бабу Дашу, сделала она свои выводы.
- А вы вообще кто? – держа лицо хозяйки квартиры, спросила я.
- Я племянница! – забрызгивая меня своей слюной, с новой силой заорала женщина.
За ее спиной, бросая искоса взгляды то на меня, то на появившуюся племянницу, люди спешно натягивали свои шубы и пальто.
- Ах, блинчики! – расталкивая уже перепуганных людей, племянница ворвалась в гостиную. – Что, квартиру отхапала, банкет устроила?
Последний человек, бросив на меня сочувствующий взгляд, тихо прикрыв за собой дверь, скрылся в подъезде. Я разозлилась.
- А ну, выметайся отсюда!
-Чт-о-о?! – подскочила племянница, но голос уже был не столь воинственен.
- Я сказала – пошла вон! – холодным тоном повторила я.
Баба Даша, стоявшая рядом, зажмурилась. Да и я, если честно сказать, напряглась, готовая в любой момент отразить удар. Но скандалистка неожиданно как-то сникла, ее толстое лицо смешно скукожилось и, закрыв его большими ладонями, она разрыдалась. Мы с бабой Дашей переглянулись. Мой взгляд спрашивал – «что делать?», а ее отвечал… ничего не отвечал. Так и переглядывались бы, наверное, долго, ели бы племянница не заговорила первой. Громко высморкавшись, подняла свои опухшие глаза.
- Вы извините меня. – вполне человеческим голосом начала она. – Знаете, как-то навалилось все сразу. У меня знаете сколько проблем?
Все еще, на всякий случай, будучи на стороже, я покачала головой – «Откуда?»
- Да вы садитесь. Чего уж там. Я иногда срываюсь. Но это потому, что у меня проблем до фига. – видя, что мы не реагируем на ее любезное приглашение, она тяжело вздохнула.
- Ладно, чего уж там. Я все понимаю. Извините еще раз. – и поднимаясь из-за стола, жалко моргая мокрыми ресницами, добавила, - Пойду я.
- Сядьте! – резко остановила ее я. – Мы не знали как вас разыскать, поэтому похоронили вашу тетю без вас. – и показывая на все еще заставленный сто, не удержалась, съязвила – А этот, по вашим словам, банкет, поминки.
- Я же извини-и-лась. – виновато протянула племянница.
- Для начала давайте знакомиться, я – Марина, а вас как зовут? – уже вполне дружелюбно спросила я.
- Извините…
- Послушайте, хватит извиняться. Как вас зовут? – я снова начала выходить из себя.
- Лена. – тихим голосом, наконец-то, представилась женщина.
Сейчас, когда на ее лице было жалобно-виноватое выражение лица, она выглядела девушкой, ну, молодой женщиной.
- Сколько вам лет, Лена? – задала я не совсем тактичный вопрос.
- Тридцать.
Да она, практически, моего возраста. Но когда она истерически вопила, я подумала, что ей, как минимум, сорок. Баба Даша, видно еще не отошедшая от скандала, присела на краешек табуретки, готовая в любой момент сорваться с места. Но весь запал у не прошенной гостьи пропал. Судя по всему, она не собиралась больше никого атаковать.
- Да я случайно узнала, сегодня. – запинаясь, будто оправдывалась Лена. – Тут у вас маркет рядом, думаю, зайду, по дешевке масло куплю. А в очереди слышу, бабки про смерть гадалки толкуют. Мол, смерть нехорошая, странная. Да еще, что им страшно на похороны идти. Я-то знала, что тетка гадает, но мало ли, может, про кого другого говорят. Я к ним с расспросами. Точно. Про мою тетку говорят. А одна из них и спрашивает: «Что же тебя без наследства оставили, и даже на похороны не позвали?» Ну, я и не сдержалась. Прямо взорвалась вся. Ну, думаю, сейчас пойду и намылю морду. – тут Лена спохватилась. – Ой, извините-е-е.
- Да ладно, проехали. – отмахнулась я.
- Ой, что же мы сидим? – соседка, наконец-то, поверила, во всяком случае, во временную безобидность гостьи. – Леночка, давай помянем тетю твою. Как бы у вас не складывалось, все-таки родня. Водочку или вино?
Леночка, как и баба Даша, предпочла водочку, мне пришлось за упокой души выпить, хотя бы вина. Вообще, где-то слышала, что выпивая на поминках за, так сказать, облегчение души на том свете, мы, тем самым наоборот, только утяжеляем груз грехов, с которым она попадает на тот свет. Может быть это и правда. Но пусть простят усопшие, традицию не мне ломать. После рюмки, и так словоохотливая Лена, разговорилась еще больше.
Оказывается, она уже дважды была замужем, соответственно, неудачно. Первый муж был алкоголиком, и к тому же игрок. После развода с ним, из двухкомнатной квартиры Леночке пришлось перебираться в однокомнатную малосемейку. Второй не пил, но постоянно устраивал дебоши с битьем мебели и аппаратуры. После развода с ним, молодая женщина осталась в голых стенах. Поскольку последний муж хоть и громил все подряд, зарабатывал прилично и вскоре покупал новую мебель, телевизор. Уходя, он все, что мог забрал с собой. Сейчас Леночка живет в, так называемом, гражданском браке с «лицом кавказской национальности». Вроде бы и парень неплохой, но на шабашках получает копейки, и часть из них еще умудряется отсылать на историческую родину своей многочисленной родне. Сейчас требуется большая сумма денег на лечение двоюродного брата ее сожителя. Сожителя она очень любит, и видеть его стеснения не имеет никаких сил. Но месяц назад Лена потеряла работу, не ахти какую, но все-таки. Но как оказалось, найти и такую, достаточно проблематично. В общем, племянница Лидии Максимовны находится на грани нищеты и соответственно, нервного срыва.
Следующий мой шаг удивил как меня саму, так и Лену, а баба Даша так совсем, на несколько секунд впала в ступор. Вы, наверное, тоже посчитаете меня, мягко сказать, дурой. Не знаю, может, я действительно таковой являюсь, может быть мне действительно достаточно своих денег, а может, так пагубно подействовал алкоголь на мой незакаленный мозг. В общем, ни с того, ни с чего, я ляпнула:
- А знаешь, Лен, мне квартира не нужна.
- Господи! Сдурела?! – воскликнула баба Даша.
- Правда? – еще не веря, детским жалобным голосом, спросила Лена.
- Правда. Но… - тут женщина напряглась. На ее лице читалось – «ну, так я и знала, халявы не бывает».
- Но после продажи квартиры, сумму которую я затратила на похороны, я заберу обратно.
- Ой! Да ради бога! Конечно! И за хлопоты возьмите! – разволновалась Лена.
- Ну, вот и хорошо! – как-то стало сразу легко на душе.
С момента, как я узнала о завещании, меня не покидало тяжелое чувство, будто я кого-то обворовала. Не моя это квартира, никогда не была и не будет. Лена смотрела на меня преданными глазами, а у бабы Даши явно появились сомнения по поводу моего здоровья. Как всегда практичная соседка, давала советы по поводу хотя бы косметического ремонта разбитой гостиной, взяла на себя хлопоты по поиску бригады. И о зеркале не забыла, на всякий случай, отодвигаясь подальше от Лены, лилейным голосом прощебетала.
- Леночка, тебе, возможно, это не понравится, но Мариночка уже пообещала Лидочкино зеркало. Оно старое, тебе такое зачем? – скупая слеза скатилась по дряблой щеке соседки. – А мне хоть какая память о моей подруге.
Леночку совершенно не интересовало какое-то старое зеркало, поглядывая на нас веселыми глазами, она с удовольствием обгладывала куриную ножку, и лишь отмахнулась от бабы Даши, что стоило расценивать как – «Ой, ради бога! Какое зеркало?!» От упоминания зеркала, у меня неприятно заныло под ложечкой. Баба Даша так хочет это зеркало и ведь не боится. А по-моему стоило бы. Надо с ней обязательно поговорить.
- Жаль, что быстро не получится продать квартиру, – вздохнула жующая Лена, - очень уж деньги нужны.
Баба Даша тут же сообразила.
- Ну, раз все равно твое все будет, может, продашь что-нибудь из Лидочкиной мебели, посуду. У нее же все хорошее, качественное.
Леночка посмотрела на меня просящим взглядом.
- Да мне все равно. Только, разрешит ли милиция? – засомневалась я.
Баба Даша взмахнула руками.
- Ой, я тебя умоляю! Уж Николай Сергеевич тебе точно не откажет. Тем более, все что хотели – они уже осмотрели. Иди, позвони. Видя мою нерешительность – мне совсем не хотелось беспокоить следователя, ему сейчас явно не до меня, она настойчиво добавила. – Давай, давай, чего девчонку томить.
Леночкины глаза умоляюще смотрели на меня. Ну, что ж, делать нечего.
- Дроздов. – рявкнуло в трубку, да так, что я чуть не выронила телефон.
- Это… это – я растерялась, с языка чуть не сорвалось по-свойски – Марина, вовремя удержавшись, на мгновение запнулась. Тут же из трубки раздался взволнованный голос.
- Марина?! Марина, что случилось?! Почему молчите?!
- Да нет. То есть да, это я, но ничего не случилось. Просто…
- Да говорите, наконец. – рассердился Дроздов на мою нерешительность.
- Я хотела спросить…
- Ну?
- Тут племянница пришла…
- Чья?
- Лидии Максимовны.
- И?
- В общем…
- Послушайте, Марина Владимировна, я буду из вас по слову вытаскивать или сами все расскажите?
Его иронический тон меня взбесил.
- Да что же вы меня постоянно перебиваете, слова не даете сказать.
На том конце провода раздался смех.
- Ладно, ладно, не мешаю.
- В общем, я решила отказаться от квартиры. Мне она не нужна.
Было слышно, как Дроздов усиленно обдумывает мои слова. Пауза затянулась.
- Алло! Вы слышите меня?
- Да, да, слышу. Почему?
- Что почему? – не поняла я.
- Почему вам не нужна эта квартира? – его голос стал намного официальнее.
- Просто не нужна. Имею я право отказаться или нет?
- Конечно…имеете, но возникают некоторые вопросы. – ледяным тоном ответил следователь.
- Послушайте, вы можете задать мне любые вопросы, какие пожелаете, - в тон ему согласилась я, - но я звоню спросить, нельзя ли племяннице забрать кое-какие вещи и мебель из квартиры? Она сейчас в затруднительном положении.
Теперь по другую сторону провода затягивали разговор.
- Так модно или нет? – настаивала я.
- Так вы решили все отдать племяннице Лидии Максимовны?
- Ну да. Я, конечно, после продажи квартиры верну себе свои деньги, которые были потрачены. Ну, вы знаете… Да, еще, Дарья Васильевна зеркало заберет себе, ну то, что в гостиной стоит.
На том конце опять затянулась пауза.
- Николай Сергеевич, алло! Ну, так что? Пусть забирает?
- В принципе, не вижу оснований отказывать. Квартира осмотрена. Естественная смерть женщины у руководства не вызывает сомнений.
От возмущения, у меня перехватило дыхание.
- А у вас?
- Что у меня? – не понял следователь, или сделал вид, что не понял.
- У вас вызывает сомнения, так называемая, естественная смерть старушки?
- Марина Владимировна, я понимаю ваши чувства, но мы можем опираться только на факты. А факты таковы – судмедэкспертиза дала заключение, говоря человеческим языком, что смерть наступила в связи с острой сердечной недостаточности.
- А как же потеря крови и весь тот разгром в комнате? – перебила я его.
- Возможно, ей было плохо, и она в полубессознательном состоянии, сама себе причинила те раны, которые обнаружены у нее на теле и те разрушения в квартире.
У меня в голове не укладывалась такая тупость.
- Вы хоть сами верите в то, что говорите?
- Марина Владимировна, к чему такие вопросы? Дело прекращено.
- А ваш брат? – закричала я в трубку. – Он тоже сам себя ввел в кому?
В ответ раздался резкий ответ.
- Я не думаю, что это ваше дело, Марина Владимировна. – и после короткой паузы – С квартирой можете делать все, что хотите. До свидания.
Пораженная этим разговором, несколько минут я стояла, не обращая внимания на короткие гудки, доносящиеся из трубки.
- Что? – взволнованные глаза женщин встревожено смотрели на меня.
- Ничего. – все еще с горечью думая о разговоре с Дроздовым, бессознательно ответила я.
- Нет, ты уж нам рассказывай. – потребовала баба Даша.
Пришлось пересказать. Я думала баба Даша начнет возмущаться, размахивая руками. Но она лишь тихо сказала:
- А что ты хотела? Чтобы милиция искала призрака, черта или дьявола?
На это ответить было нечего. Я тут же пожалела о резких словах, которые высказала Дроздову, да еще сказанных таким тоном. Значит наша милиция мудрее меня. Настроение безвозвратно было потеряно. Слава богу, Леночка решила не откладывать в долгий ящик вывоз вещей из тетиной квартиры и, посидев с нами минут пятнадцать, выпив еще за пуховую землю для покойницы, унеслась на поиски машины. Баба Даша, сославшись на головную боль, причитая и охая по поводу старческих болячек, ушла к себе. Я осталась одна. Вокруг – горы остатков еды, грязной посуды и салфеток. «Это надо пережить» - подумала я, а у самой на глазах выступили слезы.
До девяти провозилась с грязной посудой. Все-таки, какой молодец Дроздов. У меня не хватило бы наглости отпроситься на две недели. И раньше, если уезжала в отпуск или когда брала больничный на два – три дня, всегда изводила себя мыслями о работе – как они там без меня, справляются ли. А сейчас, на удивление, совершенно о ней не вспоминала. Сейчас, все мои мысли были заняты последним неприятным разговором с Дроздовым. «Вот и все, - думала я – не успев начаться, все закончилось». И тут же успокаивала себя: «Ну и ладно, не сильно и хотелось. Таких кадров на каждом углу». Но на самом деле знала, что хоть с кадрами проблем и нет, но качество этих самых кадров оставляет желать лучшего. А еще необходим маленький нюанс – этого самого кадра желательно полюбить. А то, что я могла бы полюбить (или уже люблю) именно Дроздова, сомнений у меня не вызывало. Мои грустные размышления прервал звонок в дверь. В надежде, что это может быть мой следователь, я буквально полетела открывать дверь. Но, увы, на пороге стояла Леночка, за ее спиной маячили два мужика неопределенной национальности и возраста. Хотя какое мне дело до их возраста и национальности.
- Марина, извините ради бога, но я думаю, зайду, предупрежу, что приехала.
Я лишь приветливо кивнула в знак приветствия, и с трудом натянула дежурную улыбку – сил на большее не оставалось.
- А замок не сделали? – прекрасно видя, что замок на соседской двери не сделан, спросила Леночка.
Я отрицательно помотала головой. Баба Даша решила сэкономить и вызвала мастера с ЖЭКа, логично, что рассчитывать на приход мастера в день заявки не стоит. А Лена, видимо, обратила внимание на мое упорное молчание, и как я ни старалась, на мое явно не совсем довольное выражение лица.
- Марина, вы что, передумали? – широко раскрыв глаза, испугалась она.
- Нет. – рот пришлось открыть, - Просто очень устала.
- Ой, да, конечно же. А я дурра и не подумала. – сокрушалась женщина. – Ну, уж извините, ради бога, муж сейчас с другом кое-что погрузят, и повезем домой.
Я интенсивно кивала головой, давая ей понять, что она может делать все, что захочет, лишь бы меня оставили в покое и дали, наконец-то, выспаться. Если в таком ритме продолжаться мои две недели отпуска, я на работу приду еще более разбитая, чем до этого самого отпуска. На удивление, Леночка достаточно быстро все поняла и радостно попрощалась со мной.
- Все, все, все. Все понимаю. Спокойной ночи.
Наверное, получилось грубовато, но я захлопнула дверь прямо у нее перед носом, не дав ей распространяться о моей «спокойной ночи».
Все! Я одна! Быстро в ванную! Полчаса блаженства и моя мягкая уютная постель, с каким-нибудь толстенным бутербродом, благо холодильник забит, и ближайшую неделю мне не придется думать о хлебе насущном.
Где-то в глубине засыпающего мозга промелькнула мысль, что стоило бы предупредить Лену о непонятных и странных вещах, происходящих в квартире ее тети, но опрометчиво решив, что в компании с двумя мужчинами с ней ничего случиться не может, сладко уснула.
Темная зеркальная поверхность неотвратимо надвигалась. Я силилась сдвинуться с места, но мои руки и ноги словно парализовало. В немом крике открывая рот, я с ужасом всматривалась в ожившее зазеркалье. Как резиновая, поверхность зеркала растягивалась и выгибалась, а внутри него, словно в старом черно-белом фильме, по чаплински семеня, двигались темные фигурки людей. По мере того, как растягивалась глянцевая поверхность зеркала, увеличивались и фигурки людей. Вот уже отчетливо видны их лица – лица с пустыми глазницами. Их руки, плетьми висящие вдоль тел, оканчивались изуродованными окровавленными пальцами. Зазеркальные людишки, казалось, бесцельно сновали туда-сюда в своем ограниченном пространстве, то и дело, натыкаясь друг на друга. Я увидела Лидию Максимовну, она, как и другие, растерянно вертя безглазой головой, шла по какому-то своему кошмарному пути. Внезапно, вся мрачная толпа замерла и люди, точно могли что-то увидеть, устремили свои пустые глазницы в мою сторону, при этом приподняв свои подбородки, словно принюхиваясь. Мне они напомнили слепых, беспомощных щенят, которые в нетерпении, дрожа, пытаются унюхать свою мать. Почему-то я была уверена, что не я их заинтересовала.
Зеркало, растягиваясь и вибрируя, уже было на расстоянии моей вытянутой руки. Вдруг, в нем откуда-то снизу, послышалась какая-то возня. Сначала показалось черное в розоватых плешинах пятно, оно увеличивалось. Рычание и что-то похожее на хрюканье, сопение, становилось все громче. Я уже видела очертания спины какого-то существа. Острые серые локти интенсивно двигаются вверх-вниз. Вот показался черный длинный загривок. Я еще точно не вижу, но уже с ужасом ожидаю увидеть кошмарную морду. Я силюсь бежать, но руки и ноги словно опутаны невидимыми цепями, лишь хрип раздается из моего горла.
Длинные черные волосы, свалявшиеся в какой-то мерзости, оттопыренные серо-розовые уши – это голова существа, который, догадываюсь я, тащит что-то тяжелое. Это что-то уже находится в кошмарном зазеркалье, но я не могу пока это увидеть. Знаете, будто на экране телевизора идет фильм, и вы видите очень близко от себя героя, который, судя по его действиям, тащит, допустим, мешок, но сам мешок еще скрыт от ваших глаз границами экрана. Зеркало все ближе, его растягивающаяся поверхность кажется лишь тонкой пленкой, которая навряд ли сможет сдержать раздувающееся внутри него зазеркалье. Мертвые существа позади, сбились в одну черную толпу, замершую в предвкушении чего-то, лишь возбужденно дрожат их ноздри. Фигура существа выползла уже полностью, но я по-прежнему вижу его спину как бы сверху. Затем показались волосатые жилистые руки, с редкой черной шерсти стекали красные струйки. Страх рвотным сгустком подкатил к горлу. Я не хотела видеть кровавую ношу существа, но мои глаза, с режущей болью в уголках, наоборот, расширились от ужаса. В руках существа – окровавленные, передержанные в пергедроле, длинные, слегка вьющиеся женские волосы. Довольное хрюканье и сопение нарастало. Я вижу лицо его жертвы – это племянница Лидии Максимовны… Пустые глазницы и неестественно широко открытый рот, застывший в предсмертной агонии.
Внезапно, существо подняло голову и впилось в меня своим пустым зеркальным взглядом. Оно меня видит! Черный язык сыто облизывает окровавленные губы. Он бросает свою ношу, она его больше не интересует. Его интересую я. Мерзко улыбаясь, он подносит свою руку к разделяющему нас глянцевому экрану. Погрозил мне костлявым указательным пальцем и стремительно толкнул своим длинным желтым ногтем вздрогнувшую прозрачную преграду. Под силой его удара она натянулась. «Она сейчас порвется» - в ужасе подумала я, а существо не сводило с меня пронзительных глаз, медленно, но настойчиво растягивая мой предсмертный ужас, ковырял спасительную для меня преграду. От напряжения и страха слезились глаза, сквозь пелену слез я, не отрываясь, следила за утончающейся эластичной поверхностью зеркала. Раздался хлопок, словно лопнул шарик. В разорванном отверстии показался мерзкий, в засохшей крови ноготь. Радостный визг мертвой толпы и злорадный хохот сотен невидимых мне существ, вырвали мое сознание.
Не соображая, где я и что со мной, ощущая лишь панический страх и колотящееся сердце, я шарила по тумбочке в поисках выключателя. Наконец, дрожащая рука нащупала заветную пупырышку. Комната озарилась сумрачным светом небольшого светильника. В ту же секунду, задребезжав стеклом, хлопнула дверь, разделяющая мою спальню с прихожей. Но в эту долю секунды я успела увидеть черную косматую тень, метнувшуюся от кровати в прихожую. Тихим эхом прошелестел злой хохот, все стихло. Каждый волосок на моей голове ожил сам по себе, словно и не волосы это, а тысячи извивающихся змеек. Понимая, что раздираю лицо, какое-то время сидела, вцепившись в щеки, и жадно глотала воздух. «Что происходит?! Что происходит?! Что происходит?!!» Мой мозг, казалось, агонизировал от кошмарной неестественности происходящего. Ни встать, ни шелохнуться я не могла. Страх, тяжелой плитой придавил меня к кровати. Но надо же что-то делать!! Невозможно сидеть просто так. Нужно кого-нибудь позвать, кому-нибудь позвонить. Дроздов!
Рядом на тумбочке – сотовый. Все равно, что на часах половина двенадцатого ночи, все равно, что сегодня был неприятный разговор, и что, возможно, он спит. Если я останусь одна, сердце мое не выдержит, я просто умру.
Следователь ответил после первого же гудка. Он первый задал встревоженный вопрос.
- Что случилось?
Слезы градом полились из моих глаз. Борясь с рыданиями, я рассказала все – и свой первый сон, и последний про метаморфозы с соседским зеркалом, и про посещение моей квартиры каким-то кошмарным существом, и про то, что я уверена – в соседней квартире лежит труп, труп племянницы Лидии Максимовны. Он слушал не перебивая.
- Я сейчас приеду. Никуда не выходи. – коротко сказал он.
Накрывшись с головой одеялом, я лежала замерев, то и дело сбиваясь, пытаясь в мыслях сосчитать секунды до прихода следователя. В сотый раз, застряв на сорок шестой секунде, я услышала крадущиеся шаги. Сердце ледышкой ушло куда-то глубоко вниз. Я не дышала.
- Марина, это я. – мягко коснувшись одеяла, тихо произнес Дроздов.
От облегчения и радости, я буквально повисла у него на шее. Короткое мгновение, тяжело дыша, он крепко держал меня в своих руках. На часах без десяти двенадцать. Неудивительно, что он запыхался.
- Как вы вошли? – смогла я заговорить.
- У вас дверь на распашку. – удивленно ответил Дроздов и, многозначительно заглянув мне в глаза, добавил, - Я чуть не умер, думал что опоздал.
- Открыта?!
- Да, кто-то, как масло, разрезал ваши замки.
Я бросилась к двери. Действительно. Слегка обожженная кожа по краю двери, и явно чем-то, необычайно горячим, разрезаны замок и дверная цепочка.
- Но я совершенно ничего не слышала. – недоумевала я.
- Я вызвал бригаду, а теперь нужно проверить квартиру Лидии Максимовны.
Я внимательно всматривалась в его лицо, ища следы иронии. Но на его лице было только выражение озабоченности.
Дверь, слегка раскачиваемая сквозняком, по-прежнему тихо поскрипывала. Та же зияющая чернотой проклятая квартира
- Можно я не буду входить? – ощущая озноб во всем теле, спросила я.
- Это лучшее, что вы можете сейчас сделать. – следователь шагнул в соседскую прихожую.
В ту же секунду меня пронзило предчувствие беды.
- Стойте! – вцепилась я в него. – Нельзя!
Видимо то, как я закричала, и мое испуганное лицо не могли не остановить Дроздова. Он в нерешительности шагнул обратно на освещенную площадку.
- Не ходите туда сами, пожалуйста. – на всякий случай крепко его держа, всхлипывала я. – Пожалуйста. Ведь вы хоть и не говорите, но я знаю, вы уже верите, что там, - указала я на замершую в ожидании тьму страшной квартиры, - что-то существует, то, что убивает, и его уже не сдерживают кирпичные стены.
Дроздов мрачно смотрел на меня. О чем он думал? Считал ли меня полоумной или прикидывающейся такой, а может, наконец-то, и он поверил в смертельную опасность, таящуюся в квартире?
Внизу хлопнула подъездная дверь, раздался гулкий топот. Показались двое, уже знакомых мне, сотрудников милиции.
- Ну, что тут, Сергеевич? – спросил один из них.
- Что-то часто приходится сюда наведываться. – пробурчал другой. Бросив на меня цепкий взгляд, деланно воскликнул – Ба! Все те же лица. Может девушка сама устраивает эти «развлечения», а, Сергеевич? Ты об этом не думал?
- Хватит, Валер. – раздраженно прервал его Дроздов. – Надо будет осмотреть ту дверь. – указал он на мою квартиру. – Но сначала проверим эту квартиру.
Дроздов, не раздумывая более, первым перешагнул порог. Следом за ним, на ходу расстегивая свои пуховики, в квартиру вошли остальные. Я вся вжалась в ледяную стену. Она помогла мне не упасть. Судорожно вслушивалась я в каждый звук, доносящийся из квартиры. Шаги, негромкий стук мебели, кто-то снова налетел на тумбочку в прихожей, и бесполезное щелканье выключателем, потому что квартира так и не осветилась. Затем, видимо, кто-то зажег или спичку или зажигалку. Раздался сдержанный вскрик.
- Мать твою!
«Ее нашли…» - отсекла я последнюю надежду. Первым выскочил тот, кого Дроздов называл Валерой. Согнувшись пополам, зажимая ладонями рот, он тщетно пытался удержать рвоту. За ним, пошатываясь, вышли Дроздов и другой милиционер.
- Из вашей квартиры позвонить можно? – спросил он меня.
Все еще прижимаясь к стене, я лишь кивнула. Подошел Дроздов и взял меня за руки.
- Марина, вы были правы. Она там. – он прервался, чтобы вытереть выступивший на его лбу пот. – Сейчас приедут другие сотрудники, скорая. Вас будут спрашивать о многом, но… - он крепко сжал мои руки, - но пожалуйста, не рассказывайте о том, что рассказали мне.
Он заглядывал в мои глаза, ища ответ на свою просьбу.
- Марина, вы понимаете меня? – настаивал он.
- Я все поняла, Николай Сергеевич… Я все поняла. – он облегченно вздохнул.
- На счет моего прихода, просто скажите, что услышали подозрительные звуки и вызвали меня. Хорошо?
Я кивнула головой. Дроздов говорил со мной мягко и вкрадчиво. Так разговаривают с маленьким ребенком, которому хотят что-то втолковать.
- Вот и хорошо.
- Все, отзвонился, едут. – прервал Дроздова вышедший от меня коллега следователя.
- Может, вернетесь к себе. – заботливо предложил он.
- Нет, если можно, я здесь с вами побуду.
Сидеть одной в квартире было страшней, чем рядом с кровавой квартирой.
Гулким эхом разнеслись по подъезду многочисленные шаги – это прибыла скорая и сотрудники милиции. Один из них нес в руках лампочки. Кто-то попросил меня принести табурет. Минут пять были слышны громкие фразы определенного содержания. Раздались щелчки выключателей и наконец, квартира осветилась. Чьи-то руки, аккуратно ссыпали в полиэтиленовый мешочек почерневшие осколки прежних лампочек. Да… Чтобы не находилось в этой квартире, оно явно обладает невероятной, фантастической силой. Просто так, одновременно все лампочки в квартире не перегорают.
Вместе с милицией туда вошли и врачи. Не прошло и трех минут, побледневшие, они вышли обратно.
- Вызывайте труповозку. Здесь мы бессильны.
Минут сорок еще стояла, подперев стену, сквозняки, ледяными струйками, проникали под наброшенное поверх халата пальто. Но мне было плевать на них, я готова была мерзнуть хоть до посинения, лишь бы не в своей квартире. «Может попытаться разбудить бабу Дашу? Дроздов занят, а с ней хоть не так страшно будет». – раздумывала я. Но так этого и не сделала. В квартиру, пошатываясь, прошли какие-то невыспавшиеся, с опухшими лицами мужики, в руках они держали видавшие многое носилки. Через короткое время, матерясь через слово, на тяжесть своей ноши, на ублюдка, которому именно в ночь потребовалось убивать, и на весь замерзший вокруг мир, они кое-как протиснулись на площадку. Я опустила глаза и вдавилась в стену, пытаясь укрыться в ней от леденящего душу ужаса, и от возможности увидеть то, от чего боюсь, разорвется сердце. Мимо прошаркала первая пара грязных сапог. Кряхтели и матерились санитары. Леночка была очень упитанной женщиной. Я не поднимала глаз от пыльного пола площадки. «Ну, давайте, давайте уже, унесите, ради бога» - мысленно просила я. Шлямп! – гулко раздалось по подъезду. Неестественно бумажно-белого цвета, вся в вязких бурых пятнах, с носилок выпала окровавленная по локоть Леночкина рука. Раздался громкий окрик Дроздова, бурный мат пьяных санитаров, но меня в это мгновение, кружа в кровавом тумане, покинуло сознание.
Рядом со мной, активно храпя, лежало что-то большое. Храп был явно человеческий, а приятный запах неизвестного мне парфюма был очень даже знаком. Судорожно пытаясь вспомнить, что бы это могло значить, и, стараясь не шевельнуться, я приоткрыла правый глаз, не без усилий его скосив, обнаружила что уже ожидала. Рядом со мной, как ребенок, подложив широкую ладонь под колючую щеку, сладко спал Дроздов. Я не ханжа, и уже далеко не один раз в жизни приходилось делить постель с мужчиной. Но здесь меня посетила, прямо-таки девичья стыдливость, хотя все выглядело вполне пристойно – оба одеты. Стараясь производить как можно меньше шума, попыталась сползти с постели, но видимо, чуток сон доблестного милиционера.
- Доброе утро.
С тут же раскрасневшимся лицом, я пробормотала:
- Доброе утро…
- Как вы себя чувствуете?
Лучше бы он не задавал этот вопрос. Страшные воспоминания хлынули волной, заставив меня снова почувствовать панический ужас. Видимо, на моем лице сразу же это отразилось. В то же мгновение, крепко обняв меня за плечи, Дроздов сидел рядом со мной.
- Марина Вла-а…, - и тут же себя поправил – Марина, я не знаю, что происходит в этой чертовой квартире. Но то, что нужно срочно что-то предпринять – бесспорно. – сделав паузу, возможно обдумывая следующие слова, добавил – Вы мне не безразличны, Марина. И я не хочу, чтобы с вами, что-то произошло…
Все еще удерживающий меня страх, благодарность и что-то теплое, волнующее – все смешалось в душе. Наверное он ждал от меня каких-то ответных слов, но в этот момент я была поглощена своими чувствами.
- Не знаю, что делать… - наконец я заговорила. – Баба Даша предлагала в церковь сходить, наверное свечек купить, икону, может поможет? – скорее спрашивала я.
Дроздов несколько секунд, так же крепко прижав меня,, что-то обдумывал.
- Может… может поможет… - как-то неуверенно начал он. – Но мне кажется, самое лучшее – продать вам свою квартиру.
Мне эта мысль никогда не приходила в голову, и сейчас она показалась мне просто нелепой.
- Нет, нет! Я не хочу другую квартиру! Я здесь с рождения и вообще…здесь все родное… свое!
Возможно такие аргументы, в свете последних событий, звучали, мягко скажем, странновато. В конце концов, какое значение может иметь с рождения я в этой квартире или нет, когда непонятного происхождения кракозябра бегает, уже по двум квартирам, и убивает людей. Но я все еще была поглощена исключительно эмоциональной стороной вопроса, и к тому же, в отличии от следователя, я верю в чудодейственную силу церкви.
- Знаете, я много видел преступлений, убитых, раненых… Тот кто или что из этой квартиры творит такое с людьми, обладает невероятной силой, сомневаюсь, что здесь сможет помочь церковь. Хотя, я вам и тогда не верил, может быть, ошибаюсь и сейчас. Попробуйте. Но мне было бы спокойнее, если бы вас не было рядом с этой квартирой.
Какое-то время мы сидели молча, крепко прижавшись друг к другу, будто очень близкие люди, знакомые много-много лет.
- Ой, а баба Даша?! – всполошилась я – Она так и не вышла, может и ее…?! – произнести слово «убили» не повернулся язык. Спазм сдавил горло.
- Жива, жива, - поторопился успокоить меня Дроздов – она все проспала, накачавшись снотворного, о чем, видимо, очень сожалеет. Ее разбудили уже под утро – мы тоже решили удостовериться, что с ней все в порядке. Она рвалась к тебе, но я успокоил ее, что вы в надежных руках. Так что уверен, сейчас она в нетерпении топчется под дверью.
Представив бабу Дашу, я первый раз улыбнулась.
- Напугали вы меня. Уже хотел скорую вызывать, но нашатырный спирт помог. Правда, я у вас в шкафах бардак несусветный устроил, так что, извините…
- Да ладно уж, вы же для меня старались. – и не думала сердиться я. – Я после того как увидела оторванную руку…, как закружилась голова…, ничего не помню…
Дроздов развернул меня к себе лицом, и внимательно глядя на меня своими безумно голубыми глазами, сказал:
- Вы не считайте меня хамом, но даже если бы вы не попросили меня остаться, я все равно бы вас одну не оставил.
Его глаза так близко, его жесткие губы, слегка улыбаясь, говорят так нежно, с каким-то невероятным глубоким тембром. «Я точно его люблю» - пронеслось у меня в голове. И когда он коснулся моих губ своими, я уже не могла остановиться, да и не хотела. Его сильные руки, каким-то невероятным образом, я ощущала на всем теле, губы, шепча слова о которых я всегда мечтала, обжигали кожу, до боли волновали что-то внизу живота, заставляя стонать все мое естество. Вокруг не было ничего – ни стен, ни кровати, ни страха, ни мыслей – бесконечность, окрашенная неземными красками, уносила куда-то вверх, одновременно растворяя меня в Николае. Сопровождаемый прерывистым хриплым возгласом долгожданного мужчины, вихрь наслаждения достигал своего пика, заставляя меня кричать и плакать, одновременно наполняя каждую клеточку моего тела блаженством, он взорвался волшебным фейерверком где-то внизу живота.
Уткнувшись в мою грудь, Николай нежно гладил мое тело, будто растирая остатки блаженства по моей коже. Сладкие слезы тихо текли по моим щекам.
- Я теперь никуда от себя тебя не отпущу. – прошептал Дроздов.
Запустив пальцы в его густую шевелюру, я слегка дернула волосы и ответила:
- У вас теперь, товарищ следователь, даже если захотите меня отпустить, ничего не получится.
Дроздов рассмеялся мальчишеским задорным смехом и ловко подмял меня под себя.
- Марина Владимировна, я догадывался, что вы не та за которую себя выдаете…
Наверное, эти шутки привели бы еще к нескольким волшебным фейерверкам, но, к сожалению, нас прервал настойчивый звонок в дверь.
- М-м-м – потягиваясь в руках следователя, проворчала я, - никому не открою.
Но нежданный гость, хотя уже догадываюсь, кто это может быть, судя по всему, и не собирался ухолить, а наоборот, уже не отрывал руку от звонка.
- Ладно, ладно, иду. – злясь и возмущаясь, пришлось-таки натягивать на себя халат. – Когда-нибудь закончатся эти безумные дни или нет?
Дроздов же совершенно спокойный, лениво улыбаясь, наблюдал за мной.
- Тебе незачем беспокоиться, развратница, при первой возможности мы все повторим.
Сделав вид недоступной красавицы, даже с «вороньим гнездом» на голове, швырнула в него подушку и гордо хмыкнув, пошла открывать дверь.
- Да сейчас, сейчас. Я еле успела отскочить от резко открывшейся двери.
- Боже мой, Марина! Зачем же ты так меня пугаешь?! – баба Даша вихрем влетела в прихожую. – У меня же уже возраст неподходящий для таких переживаний… - она еще, скорее всего, долго бы возмущалась и причитала, но голос Дроздова, появившегося на пороге, заставил ее челюсть отвиснуть в буквальном смысле этого слова.
- Доброе утро еще раз, Дарья Васильевна. – лицо его сыто и довольно улыбалось, на щеке остался мятый след от постели. Слава богу, он сообразил полностью одеться, хотя это уже ничего не меняло. Мое лицо медленно покрывалось алыми пятнами.
- Доброе, доброе.. – проблеяла баба Даша.
Дроздов по-прежнему улыбался, а баба Даша вовсю пялилась на него.
- Может чаю? А? – решила я хоть как-то сгладить, во всяком случае для меня, неловкую ситуацию. Все с радостью ухватились за мое предложение.
Разогретые в микроволновке поминальные блинчики и ароматный черный чай с бергамотом, без следа развеяли скованность бабы Даши. А и так достаточно бодрого Дроздова прямо-таки распирало. Он то и дело подкладывал блинчики соседке, по ее желанию смазывал их, то медом, то вареньем. Баба Даша бросала на него по-девичьи смущенные влюбленные взгляды. Ртом поедались блины, а глазами, ставшее таким любимым и желанным тело Николая. Смешно топорщившийся, так им и не приглаженный вихор, темные курчавые волосики, выбивающиеся из-за ворота майки и твердые мышцы, недавно проверенные мною, то и дело натягивающие майку при каждом движении следователя, продолжали волновать. Мне так хорошо было в эти минуты…
- Ну, расскажите же, Николай Сергеевич, что там произошло?
Глаза Николая, небесно-голубого цвета, в мгновение приобрели металлический, стальной оттенок. От моего эйфорийного настроения не осталось и следа. Я почти с ненавистью посмотрела на соседку, так некстати задавшей этот вопрос. А Дроздов, сразу перешедший на деловой тон, нехотя ответил:
- Сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем, что там действительно произошло.
- Но все-таки, - не терпелось бабе Даше, - хоть что-нибудь. Чего она там одна осталась?! – тут старушку, видимо постигла страшная догадка – Или ее мужика тоже…того…полностью съели?!
«А кстати, действительно, - вспомнила я, - приходила она даже не с одним мужчиной. Где же они?»
- Господи! Дарья Васильевна! – воскликнул следователь, - Все намного проще. Ее сожитель с другом загрузили в «Газель» крупные вещи – мебель, посуду и уехали, а Журова – это фамилия племянницы Лидии Максимовны, осталась в квартире собирать всякую мелочевку, которую смогла бы унести в руках.
Дроздов замолчал, в его глазах, как впрочем, и в глазах бабы Даши, можно было прочесть, что каждый из них, возможно по-своему, представлял тот кошмар, с которым один на один пришлось столкнуться молодой женщине.
- Это я виновата. – сдерживая ужас произошедшего, чтобы он просто не сожрал мой мозг, закричала я.
- Да бог с тобой, деточка, не бери грех на душу, ты-то причем?! – махнув на меня обеими руками, будто пытаясь таким образом отмахнуться от подобной мысли, словно от чего-то темного, злого и материального. Но меня уже было не остановить.
- Я знала об опасности. Я и подумала предупредить ее, но посчитала, что в компании мужчин с ней ничего не может случиться. Но я все равно должна была предупредить. – слезы, щипая кожу, потоками стекали по моему лицу.
Дроздов нежно взял мои ладони в свои.
- Ты не виновата. Никто не виноват, единственное, кроме той твари или нескольких, что обитают в этой квартире.
Но меня это не успокоило, напротив, я решила действовать.
- Вам нельзя забирать это зеркало. – твердо сказала я, обращаясь к соседке.
- Ка-а-к?! – на лице у бабы Даши тут же появилось оскорбленное воинственное выражение.
«Все ясно. Просто, не будет…» - с сожалением глядя в ее злое лицо, подумала я.
- Да! Нельзя! – стояла я на своем. – Зеркало нужно уничтожить.
- Это с чего это ты взяла?! Откуда ты можешь знать, что зеркало виновато? Лидочка мне ничего не говорила. И что ты думаешь, если она знала, что эта гадость вылезет из зеркала, почему тогда она его не выбросила или не разбила?! – вопила старушка, ее возмущению не было предела. – Так и скажи, что себе захотелось зеркало оставить. А то всякую чушь несешь!
- Это не чушь, и зеркало это мне не нужно. – на секунду я задумалась, какие бы аргументы найти, чтобы убедить ее. Но думай, не думай, а аргумента два – мои сны и, с натяжкой надежные, исключительно только мною видимые, метаморфозы с зеркалом. Делать нечего, я должна заставить поверить в это и соседку.
- Я видела сны и видела, как может преображаться это зеркало в реальности. Я уверена, что именно из зеркала вылезает…
Баба Даша не дала мне договорить.
-Что!? Сны?! Ты что, издеваешься надо мной?! И какие это такие изменения с зеркалом?! Да может ты пьяная была, вот у тебя в глазах оно и изменялось?! Так и скажи, что пожадничала для меня зеркало. – и из старушечьих глаз хлынули слезы.
- Так! Давайте успокоимся. – Дроздову надоела наша перепалка.
- Марина, тебе зеркало не нужно?
Я отрицательно помотала головой.
- Дарья Васильевна, вам это зеркало срочно необходимо?
- Ну, конечно, хотелось бы…
- Так. Значит не срочно. С этим разобрались. Теперь мы должны как можно быстрей узнать причину всего происходящего, а если и не узнать, то хотя бы обезопасить и себя и остальных жителей этого дома.
- Но как это сделать?! – я смутно себе это представляла. Одно дело как-то защитить свою квартиру, ну, еще квартиру бабы Даши, допустим, с помощью молитв или икон. Но остальные? Приходить ко всем – «извините, пожалуйста, но в такой-то квартире завелся черт, купите срочно образа, зажгите свечи и прочитайте на ночь такую-то молитву…» Бред! Не пройдет и десяти минут, как у подъезда остановится фургончик и люди в белых халатах, очень настойчиво, предложат мне проехать с ними.
- У тебя вызывает опасение это зеркало? Ну, так с него и начнем.
- Так я и знала. Да что вы к этому зеркалу прицепились?! – снова начала буйствовать баба Даша.
-Дарья Васильевна, - по тону было ясно, что Дроздов начинает выходить из себя, - вы спокойно можете дослушать до конца?
Баба Даша зло сцепила свои губы, всем своим видом говоря, мол, давайте, давайте, я вас насквозь вижу, спите и видите, как бы облапошить бедную старушку.
А Дроздов словно не замечал приближающейся бури.
- Нужно как можно больше узнать об этом зеркале. Может быть, вызвать специалиста, пусть посмотрит. Возможно зеркало всего лишь барахло, и сейчас мы ведем пустые разговоры. А причина этих смертей в чем-то другом.
- Хм, барахло! Да что вы понимаете! Специалистом не надо быть, чтобы заметить – это необыкновенное зеркало!
- Баба Даша, да я же об этом и говорю! – обрадовалась я раньше времени.
- Хватит! – рявкнула, не на шутку разбушевавшаяся соседка. – Я знаю, что ты имела в виду. Зеркало никого не может убить. В квартире поселился какой-то злой дух, вот он все это и устраивает! А вам захотелось оттяпать зеркало себе. И не надо из себя дурачков корчить. Вы уже, наверное, давно приценились к зеркалу. Может оно дороже квартиры стоит?! А!? – яростно сверкая глазами, продолжала вопить старуха.
- Дарья Васильевна, - попытался успокоить ее Дроздов, но это было лишним. Буквально подпрыгнув со стула и грозно ткнув корявым указательным пальцем в лицо Николая, старуха истошно завопила с новой силой.
- А о вас, наша дорогая милиция, мы уж наслышаны. Хапуги и хамы, так что я не сомневаюсь, вы уже все продумали. И специалиста левого подгоните, и какие надо справки мне подсунете. Только я не дура, и кое-что в этой жизни соображаю. Но от тебя, Марина, - при этих словах лицо старушки стало еще больше похоже на печеное яблоко, - такого не ожидала!
Гордо подняв острый подбородок, бросив на нас источающий вселенскую ненависть взгляд, баба Даша, на прощание громко хлопнув дверью, оставила нас одних, растерянно таращащихся друг на друга.
- Да-а-а… - после некоторого замешательства протянул Дроздов.
- Ну, и что с ней делать? – пробормотала я.
-С ней – ничего, а вот зеркало, пока не разберемся, ей не видать. – как по-ментовски постановил Николай. – Я сейчас же схожу в ваш ЖЭК, пусть срочно ставят замки на дверь, а ты пока собирайся.
Я удивленно заморгала ресницами. Дроздов рассмеялся и притянул меня к себе.
- Дорогая моя, Марина Владимировна, я конечно понимаю, что скорее всего вы еще находитесь под впечатлением недавно проведенных минут, но я прошу вас собраться и вспомнить, что хотели посетить церковь. - Его руки при этом настойчиво гладили мое тело, а губы находились в опасной близости. - Мне так хочется послать к черту свою работу и вернуться с тобой в постель.
- Давай, ты быстро сделаешь все свои дела, и мы снов туда вернемся. – целуя его колючие щеки и ощущая приятную тяжесть во всем теле, проворковала я, даже удивительным для самой себя, томным голосом.
- М-м-м… - разочарованно, почти зарыдал Дроздов и разомкнул свои объятия.
- Все! Лечу в ЖЭК и жду тебя во дворе, собирайся! – уже на ходу, натягивая верхнюю одежду, скомандовал он, и, чмокнув меня в лоб, вылетел из квартиры.
Даже среди бела дня страх остался, оглядываясь по углам и с опаской открыв темный шкаф, кое-как оделась. В зеркале старалась смотреть только на свое отражение. Знакомые очертания мебели и каких-то предметов, теперь казались таящими угрозу. Я довела себя до такого состояния, что тушь то и дело выпадала из дрожащих рук, пока я пыталась накрасить ресницы. Наконец я закончила – передо мной сидела, несмотря на неестественно расширенные от страха глаза, с еле сдерживаемой в них паникой, «очень даже ничего» молодая женщина.
Чем ближе к выходу, тем все сложнее было сдерживать страх. Он буквально сверлил суставы, заставляя сорваться с места и бежать вон из квартиры. Попасть в рукава шубы удалось лишь с третьей попытки. В душе засело стойкое ощущение того, что если обернусь, то нос к носу столкнусь с кровожадной мордой и глазами, в которых, как в помутневших от времени зеркалах, увижу отражение своей смерти. Ощущение было настолько реальным, что последние манипуляции с ключами я производила уже в полуобморочном состоянии. Противная липкая тошнота уже поднялась до критической отметки, стиснув зубы, чтобы не вырвать и не закричать, я вылетела из квартиры. В безмолвном подъезде эхом раздавалось зловещее поскрипывание, которое издавала под гуляющими сквозняками так еще и не сделанная соседская дверь. Перепрыгивая ступеньки пыльной лестницы, я неслась к выходу, в любой момент, ожидая, что чьи-то когтистые лапы вцепятся в меня сзади. Наконец-то спасительная дверь, свежий морозный воздух обдал мое вспотевшее лицо. В вдогонку мне, словно злорадный каркающий хохот, раздался частый, с неживым визгом стук двери ударившейся о косяк. Отбежав на всякий случай подальше от подъезда, присела на заснеженную лавку – все равно, что сзади обязательно намокнет шуба. Сейчас было бы неплохо и разгоряченное лицо засунуть в сугроб поглубже. Но вместо этого я подставила его под падающие колючие снежинки. Я не думала о скорей всего потекшем макияже. Я думала о том, что, наверное, схожу с ума, а глядя на свой дом о том, что такая квартира должна была появиться именно в этом доме. Эта убежденность появилась в те пары секунд, что я бежала со второго этажа. Здесь всегда тишина, так любимая мною ранее, теперь казавшаяся злой, мертвой. За все годы, что я здесь живу, здесь редко когда можно было услышать детские голоса, чьи-то семейные ссоры. Люди, словно призраки, тихо возвращались домой не оставляя следов – ни тепла, ни звуков, ни легкого ветерка, вызванного дыханием живого существа – ничего. Они плотно закрывали за собой двери. И все. Их поглощали квартиры…
Я встряхнула головой, сквозь пелену снегопада пятиэтажный дом выглядел как разбухший серый кокон. Кокон, в котором разрастается и множится зло… Резкий сигнал машины рывком вырвал кошмар из моей головы.
- Марина! – раздался голос следователя. Он высовывался из окна вполне приличной иномарки.
- Да, как выросло благосостояние наших органов. – садясь в машину съязвила я.
- Ну, что же делать, прогресс не стоит на месте. – в тон мне ответил Николай и внимательно посмотрел на меня.
Я схватилась за зеркальце. Так и есть. По щекам текли густые черные потеки. Благо, в косметичке всегда найдется пара салфеток. Под ироничную улыбку Николая поправила, насколько конечно это возможно в движущемся автомобиле, испорченный макияж.
- Никого не успели напугать? – не удержался и съехидничал Дроздов.
- Как видите – двор пуст, все разбежались. – скрывая досаду, рявкнула я в ответ.
- Ну, не обижайся, Марин. Ты в любом случае – самая красивая.
Я внимательно посмотрела в его глаза. Где-то в их глубине дрожали озорные огоньки, а в остальном – вполне честный взгляд. Но внутри меня, противный червячок, требовал ответить.
- Скорее всего, я испугала и неустрашимого следователя. Но вы сами напросились, на случай если вы не знали, у меня имеется своя машина.
- Я в курсе вашего имущества и приблизительных доходов. – парировал Дроздов. – Но я не имел морального права, после таких трудных дней, что у вас выдались, позволить вам самой сесть за руль.
- Охо-хо-хо! Какие мы высоко-порядочные!
- А ты как думала?! – широкая улыбка не сползала со счастливого лица Николая.
Я давно хотела расспросить Дроздова о его брате, да все не решалась. Возможно, он у меня хоть немного отходил от тягостных переживаний, поэтому как-то не хотелось тревожить его своими расспросами. Но сегодня решила, что мое видимое равнодушие следователю может показаться, как минимум странным!
- Как брат? – задала вопрос и тут же пожалела, что спросила. Как стертая ластиком, улыбка исчезла с лица Дроздова. Его потемневшие глаза наполнились невыносимой болью.
- Не знаю… - с горечью в голосе ответил он. – Не знаю… Врачи говорят жить будет. Но как? Он до сих пор не приходит в сознание. Это не кома, и не клиническая смерть – это черт знает что. И мне никто не может сказать, сколько это может продлиться.
Каждое его слово было переполнено глубоким отчаянием. Любые слова были лишними, я лишь слегка коснулась его плеча. Дроздов с благодарностью посмотрел на меня.
Оставшуюся дорогу мы ехали молча, от недавнего веселья не осталось и следа. Вот и церковь, скорее церквушка. Говорят, когда-то на этом месте стояла высокая, сложенная из добротного, ярко бордового кирпича, церковь. Но в годы революции ее постигла та же участь, что и сотни церквей по всей России. В 90-е, благодаря чьей-то доброй воле, на пустом месте началось строительство новой. Оно растянулось на шесть лет. И хотя, как говорят, новая церковь сильно уступает прежней в размерах и красоте, на мой взгляд, получилось очень даже ничего. Золотой купол, венчающий белоснежные стены, и несколько куполообразных башенок, над главным входом, в сине-голубых тонах фреска с ликом Богоматери.
- Когда за тобой заехать? – заботливо спросил Николай.
- Не тревожься, я сама доберусь.
- Но…
- Правда, не надо. – перебила я его. – После церкви хочу зайти в магазины. Что-нибудь купить себе. Обычно бывает некогда, но коли выпала такая возможность, оторвусь по полной в магазинах. Как раз подлечу свою нервную систему шопингом.
Нежно взяв меня за подбородок, мягко поцеловал в губы и, заглядывая в глаза, спросил:
- У нас же все замечательно?
Я громко чмокнула его в лоб и, заверив широкой улыбкой, искренне ответила.
- Замечательней не могло бы быть!
- Я обещаю тебе, что с каждым днем будет все замечательней и замечательней…
Мое сердце, от каждого его слова переполнялось… Не знаю чем переполнялось. Таких слов нет, чтобы описать. Но каждый, кто подобное испытывал, знает это чувство. Когда горячее-горячее сердце, кажется, переполняется чем-то нежным, теплым, дрожащим…
- Я вечером заеду…- уже трогаясь с места, крикнул Дроздов. Разбрызгивая комья мерзлой грязи, его машина скрылась за поворотом.
В церкви я бываю нечасто. Бывает некогда, а бывает в силу каких-то непонятных для меня причин, мне просто туда не хочется идти. Так же, неожиданно для себя самой, возникает непреодолимое желание посетить ее. Я не знаю, что происходит со мной в окружении многоликих святых. Но с первых шагов под прохладными сводами, меня охватывает неописуемое волнение. Пронзительные глаза, всматривающиеся, кажется в самое сердце, иногда строги, иногда ироничны, но бывает, и это пугает – совершенно равнодушны. Но в каком бы настроении не были хозяева церкви, в их присутствии, причиняя какую-то блаженную, почти физическую боль, темной лавиной из глубины глубин меня, вместе со слезами выплескивается все, что серой пылью, а иногда и бетонными плитами давило и мешало душе дышать – горечь, обида, злость и сожаление. В эти мгновения ощущается эфемерная, как давно забытое воспоминание, тонкая нить, словно пуповина, связывающая ребенка с матерью, соединяющая нас с древним, намного старше Христа, божественным началом. Глубоко вдыхая витающие терпкие запахи лаванды, горящего воска и буквально вибрирующей вокруг, пронизывающей все тело неосязаемой благодати. Я ловлю эти ощущения, изо всех сил пытаясь удержать это острое чувство единства с богом, космосом, вечностью…
В моих руках, потрескивая, догорает свеча. Сегодня глаза Богоматери смотрят как-то напряженно, будто ожидая чего-то. Наверное, тяжело им там смотреть на нас, вести нас, спасать, возможно, уже прекрасно зная, как мы все равно поступим, какой мы, вопреки их воле, выберем путь и какой, несмотря на все старания ангелов-храниелей, нас ждет конец. Горячая капля воска больно обожгла руку, отвлекая меня от моих мыслей. Перекрестившись, опустошенная, но одновременно и наполненная теплым светом я покинула церковь. Сначала зашла в церковный киоск, купила свечи, четыре серебряных крестика и две иконки, почему-то особо мною почитаемой Казанской Богоматери. Крестики я подарю Дроздову и его брату, обязательно бабе Даше (даже не знаю, есть ли он у нее). У меня крестика нет. После рождения, знаю, мама меня крестила, но почему-то крестик не сохранился. Уже выйдя за церковные ворота, подумала, что лучше бы было проконсультироваться с кем-нибудь из служителей церкви – что делать и как, чтобы избавиться от нечисти, поселившейся в соседней квартире. Но опять-таки, наверное, врожденная расхлябанность, заставила самоуверенно подумать, что икон и зажженных свечей достаточно, чтобы защититься. А может быть просто страх выглядеть сумасшедшей, заставил меня не просить помощи у церкви.
Вокруг, за относительно короткий период, выросли магазины и магазинчики, набитые разнообразными вещами и предметами, зазывающие вычурными вывесками, неоновыми огнями и яркими гигантскими плакатами с безупречными красавицами на них. Призывно сверкая глазами, они манят, завлекают войти и купить все, от чего жизнь, как по волшебству, станет комфортней, а любая женщина, словно золушка, сможет отправиться сразу на бал, где, конечно же, в избытке разномастных принцев. Я тоже хочу на бал и тоже хочу принца, поэтому менять и улучшать свою жизнь начала с первого попавшегося магазина.
Почему-то чем шикарней магазин, тем все более «серые» девушки в нем работают. Скорее всего это делается, чтобы клиентки, и без того с корзиной комплексов, не чувствовали себя еще более ущербными, или чтобы молодые девушки, сливаясь с сероватой плиткой на полах, не отвлекали внимание от вещей.
Я с энтузиазмом, испытывая приятный зуд в ладонях, под искусственные улыбки скучающих работниц магазина, принялась перебирать вещички на невесомых вешалках. Поочередно беря в руки ту или иную вещь, мысленно примеряла ее на себя, во многое, однозначно, не влезла бы. Не понимаю производителей одежды. Ведь им достаточно выйти на улицу, причем в любой стране, наверное, кроме Китая, и то, слышала, что благодаря увеличению картофеля в рационе китайцев, масса тела граждан этой страны, неуклонно растет. Так вот, бросив даже беглый взгляд на окружающих людей, нетрудно подсчитать, что доля женщин с «нестандартной» фигурой составляет, как минимум, одну треть, а в некоторых местах и добрую половину от общего количества населяющих нашу землю женщин.
Себе я выбрала шерстяное платье шоколадного цвета, с вызывающим декольте, но вполне приличной длины – слегка прикрывает колени, трикотажную кофточку сочно-фиолетового цвета, и зачем-то еще одни черные, классического покроя брюки. Удержалась от покупки некоторых вещей, разумно решив, что магазинов еще много, так что деньги нужно придержать.
В примерочной мне все понравилось. Вообще, у меня видимо врожденное чутье на «мои вещи». Хотя, возможно какой-нибудь специалист и раскритиковал бы меня. Но я все-таки считаю, хоть ты специалист, хоть ты совершенный профан, отношение к выбору одежды в большей степени субъективно или же наоборот, необоснованно навязано со стороны. Затем я зашла во второй магазин одежды, в третий, четвертый… Наличность таяла на глазах, а количество разноцветных пакетов, хоть и не тяжелых, уже не помещалось в руках. Эх, все-таки надо было ехать на своей машине! Я прямо-таки растаяла, когда Дроздов предложил подвезти. А теперь что? Придется ехать в автобусе или же ловить такси. Но с учетом, что я как раз подходила к симпатичному магазинчику сувениров, на комфортную доставку к дому может просто не остаться денег.
Нежно звякнул колокольчик, висящий на двери. Внутри благоухало целым букетом благовоний, полмагазина было отведено под столь модную продукцию в стиле Фэн-Шуй. Гигантские толстопузые Будды, слоны, черепахи, жабы, божества, сулящие различные блага, каллиграфии с золотыми иероглифами, свечи, странные монетки, пирамиды и масса всяких безделушек, обязанных изменить вашу жизнь к лучшему, наполнить пустые карманы, изменить душу и тело. Ну что ж, думаю моему богу не помешает помощь чужого.
- Э-э-э… - сверля глазами спину продавщицы проэкала я, сигнализируя о том, что я потенциальный покупатель.
- Да, я вас слушаю. – пухленькое лицо симпатичной женщины смотрело нежно и уж как-то чересчур умиротворенно. Возможно, многочасовое вдыхание благовоний все-таки влияет на нервную систему.
- Э-э-э – опять проэкала я, пытаясь подобрать правильные слова для описания того, что мне нужно.
-Да, я вас слушаю. – не меняя тональности и выражения лица, повторила продавщица.
- Мне бы что-нибудь… э-э-э… от злых духов. – наконец-то тихо, чтобы не слышали окружающие покупатели, произнесла я.
К моему удивлению, лицо женщины за прилавком совсем не изменилось, глаза не округлились. Может быть, для них привычно общаться с людьми, сталкивающихся со злыми духами.
- Какого рода злой дух? – заботливо спросила она.
«Какого рода?» - глаза расширились у меня. Вот уж не думала о подобных нюансах.
- Я не знаю какого он рода. – растерялась я.
- Вы с ним не общались? – продолжала участливо расспрашивать продавец.
- Общалась?! – я все больше ощущала несуразность нашего диалога.
Но для продавца данного магазина все было естественным. В ее глазах явно читалось мудрое снисхождение, какое обычно бывает в глазах какого-нибудь профессора, свысока смотрящего на своих глупеньких студентов.
- Понимаете, - вкрадчиво начала она, - злые духи бывают разные, их множество. Очень часто, в общении с ними, можно понять с кем конкретно из их армии мы имеем дело.
Я в изумлении слушала ее. Появилось желание выйти наружу и повнимательнее прочитать вывеску – в то ли учреждение я попала.
- Но я так понимаю, у вас нет опыта отношений с ними? – продолжала заботливо ворковать продавщица.
- Не-е-т, опыта не было.
Интересно, как она себе представляет, стояла бы я рядом с ней, если бы у меня был опыт чуть больше имеющегося. Она будто прочла мои мысли, с расстановками, необходимыми при общении с несведущими, начала подробно рассказывать.
- Как я уже сказала, злые духи бывают разные. Одни очень опасны, другие менее, есть такие, которые причиняют вред соизмеримый с вредом комара. Ну, представьте, вы ни с того ни с чего, на ровном месте спотыкаетесь, говорят ноги запутались, или же на вас нападает безостановочный чих. Думаете аллергия? А вот и нет. Это злой дух безобразничает. От таких, чтобы избавиться бывает достаточно носить на теле какое-нибудь нефритовое изделие или же амулет. В православии от этого спасет утренняя молитва и крестик на шее. Есть ночные злые духи, тоже в принципе не такие уж опасные. Могут, конечно, напугать до полусмерти. Ну, например, заходите в темную комнату и в свете уличных фонарей, пробивающегося через окно, уверенно видите сидящее, допустим, в кресле, темное нечто. И на мгновение вам кажется, что даже глазки зло блеснули у непрошеного гостя. Вы в ужасе бросаетесь к выключателю, доля секунды и вы облегченно вздыхаете – в кресле никого, вам показалось. А вот и не показалось, там действительно кое-кто сидел. Только дальше того, чтобы попугать, поскрипеть в спящем доме, помурлыкать за спиной дремлющего человека, он не пойдет. Есть, конечно, более зловредные духи. Те, что проникают внутрь человека, заставляют своего носителя совершать нехорошие поступки. Редко, но могут и до самоубийства довести. Те, что в доме живут, беспорядки устраивают с битьем посуды, метанием тяжелых предметов. Самое опасное, если такой дух начинает забавляться с огнем – дома или квартиры можно легко лишиться и самому пострадать. Но существуют очень опасные духи. Слава Богу, они не так часто себя проявляют. Хотя, сколько вроде бы естественных смертей случается вокруг…
Волна страха стремительно захлестнула меня с головой. Видимо, на моем лице это явно проявилось, потому что впервые за все наше общение, выражение лица женщины наконец-то изменилось. С чересчур спокойного, заботливого, оно превратилось в бледную маску с испуганными глазами. Мы словно были отражением друг друга, и хоть изначально мы совершенно друг на друга не похожи, теперь мы были как сестры - близняшки, объединенные одним страхом. С той лишь разницей, что я осознавала его, а для женщины он пока оставался неосознанным.
- Вас посетил последний? – скорее не спрашивая, а уточняя, еле раздвигая заметно побледневшие под розовой помадой губы, произнесла она. Голос ее был еле слышен. Ее мозг еще не успел сформулировать четкий образ того, что сформулировала и чему ужаснулась чувствительная душа, принявшая и расшифровавшая черные волны ужаса, исходящие от каждой моей клетки. В ответ я кивнула головой.
- Он один?
Один ли он? Я даже не задумывалась об этом раньше. А если действительно их несколько? Или как она ранее сказала – армия? Чтобы не упасть, я прислонилась к витрине. Сияющее чистотой стекло испуганно затрещало. Но продавщица даже не обратила на это внимание.
- Я не знаю один ли он. – наконец я нашла в себе силы ответить.
- Где он, или они, себя проявили? – допытывалась женщина.
- Сначала в квартире соседки, которая умерла. По заключению милиции, смерть наступила от естественных причин. Но я видела! – почти что выкрикнула я последние слова. Головы нескольких посетителей испуганно повернулись в нашу сторону.
- Пойдемте со мной, все мне подробно расскажите. – ловко протиснувшись в узкий проход за прилавком, и увлекая меня в сторону маленькой двери, еле заметной из-за навешанных на нее сверкающих панно, встревоженным голосом пригласила женщина.
Я вошла в крохотный кабинет. Может показаться, что это продолжение магазина. На подоконнике умещались разного размера диковинные морские раковины, горшочки с искусственными деревцами, усыпанными монетками и камушками вместо листьев. Тихо журчали ручьи в искусственных горах мимо разноцветных домиков. И еще уйма всякой всячины стояло на полу и полках. Один лишь стол имел более-менее деловой вид. Вперемешку со статуэтками и нефритовыми зверюшками, возвышались горки бланков, накладных. Каким-то образом умещался небольшой компьютер.
- Присаживайтесь. – указала, скорее не продавец а директор магазина, на аккуратный пуфик. Сама она присела напротив меня, на обычное офисное кресло. Ее губы растянулись в подобии улыбки, при этом глаза оставались настороженно-испуганными.
- Расскажите мне все с самого начала.
Мой рассказ не занял и тридцати минут. Все это время Елена Григорьевна, так звали хозяйку магазина, принятую мною ранее за продавца, не прерывала меня. Я впервые встретила человека легко поверившего во все. Оказывается, она уже давно увлекается оккультизмом, демонологией и всякой чертовщиной. Имеет уйму знакомых специалистов в разных областях эзотерики. Какое-то время Елена Григорьевна в задумчивости смотрела в окно. Я не мешала ей, понимая, что такую историю надо еще пережевать.
- Вот что, мы сейчас же едем туда. – неожиданно приняла решение женщина,- Я должна сама увидеть это зеркало.
Бросив взгляд на мои многочисленные пакеты, уточнила:
- Вы, судя по всему, без машины?
Я кивнула.
- Значит, едем на моей. Через пять минут я садилась в шикарную «инфинити». Замечательная машина, но мое сердце принадлежит «Пежо», и именно 407 модели. При этих мыслях я тяжело вздохнула – исполнение желание отодвигалось на необозримое будущее. Судя по всему, деньги я свои верну не скоро. Как-то не представляю, каким образом теперь смогу продать эту квартиру, после этих жутких смертей в ней.
Машина плавно скользила по заснеженным улицам, «дворники» бесшумно стирали многочисленные снежинки со стекла. на улице, безмолвно, вступала в свои права тьма. Все гуще и темнее вытягивались тени от домов, спящих деревьев, фонарных столбов, на которых уже зажглись огни. Но они, из-за усилившегося снегопада, светили тусклым и каким-то таинственным сероватым светом. Вот и мой дом – мрачный, холодный, с редкими светящимися окнами. За ними дышат люди, не подозревая, что совсем рядом с ними посилилось нечто кровожадное и жестокое.
Слегка вздрогнув, машина остановилась. С приходом темноты крепчал мороз. Торопясь, мы покинули уютный салон машины. Словно желая нам удачи, «инфинити» мелодично пикнула, моргнув раскосыми фарами – хозяйка заботливо поставила ее на сигнализацию. Под ногами звонко трещала еще тонкая ледяная корочка, прячущая под собой грязь и воду непутевой зимы. Прикрывая ладонями лица от летящего снега, мы поспешили к подъезду. Нас приветливо «обласкал», проживающий на правах хозяина, холодный сквозняк, но по сравнению с уличным морозом, он показался оченб даже теплым.
- Какой этаж? – стуча острыми каблучками, чтобы стряхнуть налипший снег с замшевых сапожек, поинтересовалась Елена Григорьевна.
- Второй. – видимо порадовала я ее. В нашей пятиэтажке лифта нет. И я даже представить не могу, если бы мне пришлось каждый день подниматься на пятый этаж пешком.
- Может, надо было, на всякий случай, что-нибудь приобрести в вашем магазинчике?
- Если все так, как вы мне рассказали, - Елена Григорьевна прерывисто дышала – для нее и двух лестничных пролетов оказалось многовато. – нам никакая…даже самая гигантская статуя … не поможет… Ну? Какая квартира?
Она облегченно выдохнула на площадке. Я поднялась следом за ней, сразу же обратив внимание на записку в наконец-то отремонтированной соседской двери. Неприятно заныло где-то под ложечкой, превращая слюну во рту в горькую вязкую субстанцию. Предчувствие беды пульсировало в душе в такт часто бьющемуся сердцу. «Новые ключи в четырнадцатой квартире, бабка сказала, что вам отдаст. Вас ждать у меня нет времени». - корявым подчерком было написано на обрывке замусоленного листа. Под недоуменный взгляд Елены Григорьевны, я бросилась к квартире бабы Даши, зная наверняка - дверь не откроется, оттуда уже никогда не высунется морщинистое лицо в ареоле ярко рыжих безумных кудряшек. Но я все равно, в каком-то сумасшедшем исступлении, колотила в дверь, била не жалея своих дорогих сапог ногами. И выла. Выла от того, что ничего изменить уже нельзя, что снова и снова считала себя виноватой, кляла себя, Дроздова, слесаря и саму, уже явно безглазую, изуродованную старуху.
Елена Григорьевна, что-то кричала сзади, цепляясь за меня своими наманикюренными острыми коготками. Неожиданно, в этот ор вмешался голос Дроздова. Сильные руки рывком отбросили меня от двери. Затем послышался громкий треск ломающейся двери. Широкая спина Николая скрылась в погруженном во мрак коридоре. Я бросилась следом. На ходу ощущая запахи старости, пропитавшие видимо всю квартиру бабы Даши – валерьянки, нафталина, запах старых вещей, чистящих средств, которыми, еще недавно, старческие руки тщательно отмывали полы и не успевшие запылиться шкафы. Но сюда уже примешался чужеродный, опасный запах крови, обреченности, смерти. Все это пронеслось у меня в голове за мгновение. Хватая на ходу трехногий табурет, я влетела следом за Дроздовым в гостиную. На секунду я словно перенеслась в квартиру Лидии Максимовны. Тот же кровавый разгром, те же «исписанные» кистью сумасшедшего художника, рисовавшего кровью и чем-то еще, стены, корявые кучи изломанной мебели… И то же самое зловещее зеркало. Только неестественно распластавшись возле него, лежала уже баба Даша. Ее безумные кучеряшки приобрели более безумный ярко-бордовый цвет. «Когда она успела перекраситься?» - пронеслось в голове. И тут же я поняла – это не краска, это кровь. Не она кто-то другой, словно жестоко посмеявшись над причудливой старухой, перед смертью обновил ее цвет волос. Невидящие глазницы безучастно смотрели в потолок. Но они были не пусты. Полупрозрачными, словно жидкое зеркало, вязкими густыми ручейками из них выливалось что-то. И эти ручьи втекали в дышащее зеркало. Нет, скорее это зеркало втягивало, всасывало в себя эти ручьи.
Николай безуспешно пытался оттащить тряпичное тело старушки. Зеркало не насытившись, не отпускало свою жертву. Не раздумывая, я швырнула табурет в зеркало. Воздух вокруг вздрогнул. Истошный возмущенный визг взорвался сотнями зловещих голосов, причиняя острую боль ушным перепонкам. Я только сейчас обратила внимание на деревянную раму зеркала. Вырезанные из дерева фигурки фантастических существ, могу поклясться, были живы. Их тяжело дышащие тельца замерли в негодовании, а крохотные глазки смотрели со смертельной ненавистью, смотрели на меня. И в их многочисленных сверкающих глазках, я прочитала приговор. Раздался не привычный звонкий звук бьющегося стекла, а какой-то глухой стук. Такие звуки издают в негодовании толстые льдины, лопающиеся на реке под горячими лучами весеннего солнца. Зеркало осыпалось на пол многочисленными блестящими осколками. Прозрачной дымкой испарились кошмарные ручьи. Воцарилась неестественная тишина. Сумрачный предзакатный свет, торопясь, покидал комнату, оставляя нас в кромешной темноте. Ему здесь было уже неинтересно.
Пошатываясь, ко мне подошел Николай, нежно взял за плечи.
- Пойдем отсюда, ей уже не поможешь.
Я не кричала, не плакала, мое тело не сотрясала дрожь. Ни эмоций, ни чувств – лишь полная опустошенность. Будто вместе с субстанцией испарились и все мои силы. Елена Григорьевна, испуганно скорчившись, стояла, забившись в угол на лестничной площадке. Она не решилась войти следом за нами. Ну, и правильно сделала, нельзя это видеть, после этого трудно жить, после увиденного ты никогда не останешься прежним, после увиденного, перед тобой пропасть, наполненная кошмарами, слезами и кровью. За стенами, словно оплакивая Дарью Васильевну, уныло завывала метель. Неугомонный сквозняк беззаботно играл с снова брошенным кем-то фантиком. Его, бестелесного, не волновали ни люди, ни тем более их смерти. Шум и крики не побеспокоили и жителей дома. Никто не появился хотя бы полюбопытствовать, что за шум. Или уже привыкли, или чудовищный страх, черными щупальцами, крепко удерживает их, дрожащих и съежившихся, в квартирах за многочисленными замками и цепочками. А может быть, для кого-то из них, все земное уже не имеет никакого значения…
Рядом куда-то звонил Дроздов, что-то кричал… Что толку? Разве что-либо может изменить то, что произошло? Усталый мозг вяло это фиксировал, требуя отдыха. Через какое-то время последовало уже видено мною несколько дней тому назад продолжение, только со сменой некоторых персонажей. На фоне то усиливающейся, то ослабевающей, но все-таки непрекращающейся метели за окнами, сначала появились уже знакомые доблестные представители следственных органов и с ними молоденький участковый со скорбным выражением лица. Но скорее всего, скорбел он по своему спокойному, между прочим, уже наступившему субботнему вечеру. Затем санитары, очень похожие своими синюшными распухшими лицами на прежних. Рядом со мной, Дроздов так же встревожено посматривающий на меня. Прижимающаяся ко мне своим дрожащим плечом Елена Григорьевна – она новое действующее лицо в этой кошмарной заезженной киноленте. Она сменила постоянный персонаж – рыжеволосую бабу Дашу, которая, в свою страшную очередь, заняла место очередной мертвой жертвы на замызганных носилках. Потом были вопросы, ответы. В этой сцене, исполнители ролей остались прежними. Сколько все это длилось – не помню. Наконец, хлопанье дверей, удаляющиеся гулкие шаги, добросовестно выполнивших свою работу следователей, милиционеров. И наступила тишина – абсолютная тишина, впрочем, все-таки нарушаемая тихим тиканьем кухонных часов.
Елена Григорьевна еще была здесь. Она сидела напротив меня со сцепленными ладонями. Ее многочисленные перстни давили на бледную кожу рук и должно быть, причиняли, как минимум, неудобство. Но видимо, она этого не замечала. Дроздов, полусидя на подоконнике, смотрел в окно. Если бы не глубокая морщина на его переносице, можно бы было подумать, что он с профессиональным любопытством рассматривает разнообразные экземпляры снежинок.
Я поймала себя на мысли, что в этой тикающей тишине, весь мой слух сосредоточен на возможных звуках за стенами моей квартиры. Мышцы напряжены, а в мозгу, словно опасно натянутая струна – малейший шорох или случайный скрип и она порвется. И тогда уже ничто не удержит меня на краю пропасти. Непоколебимый инстинкт самосохранения заставил меня первой нарушить эту затянувшуюся опасную тишину. Громко громыхнув табуретом, поочередно прохлопала несколькими шкафными дверцами, сама для себя создавая видимость поиска необходимого. Запасы спиртного стояли на прежнем месте. Рука потянулась к какой-то фильдеперсовой бутылке с вином. Нет, сегодня это не подойдет. Сегодня я буду пить коньяк. Бутылка звонко стукнула об стол. Весело звякнули рюмки и тарелки с нехитрой закуской. Эти звуки выдворяли загостившуюся тишину вон, они оживляли напуганное пространство и заглушали нарастающую волну, еще не слышимых звуков из разодранной квартиры, где в кромешной вязкой темноте возвышалось старое разбитое зеркало. Они напоминали щелканье крохотных паучьих лапок, ловко плетущих свою паутину, или же легкое постукивание вязальных спиц, сплетающих нити в необыкновенные узоры. Только нити эти были не обычными. Сотни крохотных волосатых ручонок с острыми коготками плели зловещее полотно. Вспотевшие существа, зло перешептываясь и пыхтя ткали новое зеркало. Только всего этого я не слышала, а если бы и могла, не захотела бы слышать. Сейчас я напьюсь. И пусть за последние дни я явно превысила безопасную дозу, опасно будет для моих мозгов оставить их в нынешнем состоянии.
Дроздов, все еще молча, сел рядом, так же молча, разлил коньяк по рюмкам.
- Я за рулем. – как-то совсем не настойчиво, попыталась отказаться Елена Григорьевна.
- Поедете на такси, или здесь останетесь. – нетерпящим возражения тоном, прервал ее Николай.
- Ну, нет. Здесь я уж точно не останусь. – все-таки опрокидывая рюмку, поежившись, прошептала она.
Я ее понимаю. На ее месте я бы близко, не то чтобы к квартире, к дому не подошла. Пустые рюмки, без задержки, снова были налиты. Разгоряченная кровь мгновенно прогоняла напряжение в мышцах, согревала замороженную страхом голову.
- Что теперь?
Парадокс, но вторая рюмка вернула, утраченную было, способность говорить.
- Да ничего. – по-моему, небрежно ответил Николай, - Смерть наступила по причине неаккуратного обращения погибшей со стеклом. Похороны, то се…
- То се… - эхом протянула я.
- У меня есть знакомый, помешанный на зеркалах. Если будет можно, - она бросила взгляд на Дроздова, - завтра с утра я бы его привезла. Пусть посмотрит. Хотя и так ясно – вся причина именно в зеркале.
- Зеркало разбито. – с надеждой произнесла я.
Елена Григорьевна тяжело вздохнула.
- Да, разбито. Но мне не верится что так просто все решается. – и взяв меня за руку заботливо добавила. – Мариночка, на вашем месте я бы не оставалась здесь, хотя бы в темное время суток.
Я и сама понимала это.
- Она права. – сказал Дроздов. – Мы можем поехать ко мне.
Какое-то время я раздумывала. Назовите это тупостью или безрассудностью. Я сама неоднократно осуждала героинь ужастиков, которым было просто зачем-то необходимо лазать по заброшенным шахтам, темным чердакам, где их поджидал какой-нибудь монстр. Сейчас, я так же упрямо хочу остаться в своей квартире. Конечно же, у меня намного больше, чем просто теплые чувства к Дроздову, и где-то глубоко сидит естественное женское любопытство, по поводу его холостяцкого жилища, но это не заставит меня сменить мою любимую постель на, пусть даже более уютную, чужую. Тем более, уверена, Дроздов одну меня не оставит. Я с немой просьбой посмотрела на него.
- Я никуда не поеду.
- Но… - начал было Николай.
- Подожди, Коль. Во-первых, зеркало разбито, возможно, все закончилось. Во-вторых – если нет, кто-то должен узнать, что не закончилось. Третье – я все-таки в своей квартире, а оно убивало пока только тех, кто к нему приближался. В четвертых… - тут я сделала многозначительную, хотя, поверьте уж, чего-то такого в голове и близко не держала, паузу, - в четвертых – ты же останешься у меня.
Видимо Дроздов ничего такого в голове тоже не держал, потому что вполне искренне вздохнул, и чисто по-деловому согласился.
- Конечно, останусь.
Минут через пятьдесят, когда бутылка была наполовину пуста, мы с Дроздовым провели захмелевшую Елену Григорьевну до вызванного такси, заверив ее, что с ее машиной не случится. А если все-таки вдруг, Дроздов поднимет всю милицию города на уши, и не только вернет украденное, но еще и моральный ущерб выдаст. Видимо это более-менее успокоило женщину. Она больше не вздыхала, бросая нежные взгляды на свою любимицу.
Некоторое время, прижавшись друг к другу, мы провожали взглядом удаляющиеся красные огоньки такси. Снег тут же заносил рифленые следы от колес машины. Тихо гудели набухшие под снегом провода. Где-то вдалеке раздавался смех вечно не спящей молодежи. Стоя здесь, у своего дома, я ощущала себя жителем другого мира. Там спокойно спящие или бодрствующие люди, даже, по-моему, снега там намного меньше, и больше света. Здесь же, еще даже не войдя в дом, ощущаю холод, но не естественный холод. Дом дышит могильным холодом. Вместе с ним дышит тьма, и если ее не остановить, обреченные жители.
Серый снег комьями торопился похоронить нехороший дом. Но я жива, и сейчас во мне медленно зарождалась злоба. Я хочу возвращаться в свой дом, не боясь, не оглядываясь. Я хочу находиться в своей квартире, не заглядывая по углам. В конце концов, мне уже хватило одних похорон, на пороге следующие. Больше не хочу! Дроздов мягко взял меня под руку.
- Ну, пойдем, что ли? О чем задумалась?
- О чем можно думать в нынешней ситуации? – радуясь и физической и моральной его поддержке, поинтересовалась я.
- Еще не поздно, может, поедем ко мне? Если тебя что-то смущает, комната брата сейчас свободна.
- Не говори так! – почти закричала я. – Поздно не будет!
Николай прижал меня к себе.
- Марин, ну ты что? Я совсем не это имел в виду…
- Прости, нервы совсем расшатались. Пойдем, что-то я замерзла…
Не без опаски, украдкой бросила взгляд на дверь Дарьи Васильевны. Опечатано. Зачем? Разве она сдержит то, что действительно несет опасность? Или найдутся желающие войти в эту квартиру? Но одну такую желающую знаю. Мне в любом случае придется туда войти, чтобы удостовериться, что все кончено. Хотя то, что мы называем интуицией, упрямо твердило: «Продолжение следует».
Уже на кухне, включив маленький телевизор, и поставив чайник на плиту, спросила Николая.
- Мы завтра сможем посмотреть на зеркало?
Дроздов внимательно на меня посмотрел.
- Ты уверена, что тебе это нужно? Пусть осмотрит его специалист по зеркалам, которого Елена Григорьевна приведет, и… к чертовой матери!! И зеркало! И саму квартиру! – в сердцах закончил Дроздов.
Я нежно обняла его сзади. Я думаю только о том, сколько навалилось на меня. А сколько всего свалилось на него?
- Коль, я тоже хочу все послать куда подальше. – как можно мягче не согласилась я. – Но разве ты не понимаешь, просто так от этого не отмахнуться. Нужно покончить с этим. Милиция нам не помощник, никто не поможет, никто не поверит.
Дроздов не спорил, он и сам все прекрасно понимал. По телевизору шел какой-то замыленный отечественный сериал, с безликими и такими же замыленными актерами. Сплошь размалеванные парни – Кены, на фоне изысканных квартир, ресторанов и дорогих офисов. Почти всегда, переключая каналы, попадая на подобные фильмы, гадаю, в чем причина их никчемности – плохая игра актеров, тупой сценарий или режиссер. Но возможно это я не дотягиваю до подобных шедевров? Дроздов, видимо, разделял мое мнение, он тут же, раздраженно переключил канал. Теперь с экрана улыбалось добродушное лицо, ныне покойного, Леонова.
- Печать завтра уберут – несчастный случай. – наконец-то ответил Николай на мой вопрос. – Проблем не будет.
Стрелка плавно перевалила за час ночи. Чай был допит, скромная еда съедена. Дроздов использовал по назначению ванную комнату, я достала, приобретенные сегодня иконы, крестики и свечи. На глаза навернулись слезы. «Бабе Даше они уже не помогут. Надеюсь, что помогут мне». Одну икону поставила в прихожей на тумбочку, другую отнесла в спальню. Перед ними зажгла свечи. Скорее всего, при этом нужно читать какие-то молитвы. Я их не знала и мысленно попросила за это прощение. Еще, глядя в нарисованные глаза Богоматери, просила простить все мои грехи, вольные и невольные, просила защитить меня и, ставшим таким близким, Дроздова, и совершенно чужих мне соседей. В душе, тяжелым грузом засело предчувствие, оно ныло и стонало, не давая дышать полной грудью.
- Тебе нужно поспать. – Николай бесшумно появился сзади. – Я могу лечь на диване.
В его голосе сквозило смущение. Никогда бы не подумала, что ему это присуще.
-Ну, уж нет! – рассмеялась я. – Коли уж взялся оберегать мой сон, будешь, как положено, лежать у моих ног!
- Какая ты жестокая! – взлохмачивая мне волосы, театрально воскликнул Дроздов.
Смеясь, я вывернулась из его рук.
- Мне тоже надо в душ. – и скрываясь в ванной, послала ему воздушный поцелуй. – Не скучай без меня, и хорошенько сторожи хозяйкину постель. Гав!
С Дроздовым во мне просыпалось забытое детское баловство, и никакие страшные события в моей жизни не мешали им проявляться. Теплая ароматная вода в ванной, закрепляла улучшившееся настроение, отодвигала далеко страхи и беспокойство. Бархатистая пена для ванн обманула предчувствие, и оно перестало сжимать грудь. Внезапный телефонный звонок обрушил на меня леденящий душу панический страх. От спокойного благостного настроения не осталось и следа. В ночное время с хорошими новостями не звонят. Не обращая внимания на клочья пены по всему телу, влезла в махровый халат, и балансируя по мокрому полу, вылетела из ванны. Дроздов уже с кем-то разговаривал по телефону и, судя по его выражению лица, то, что ему говорили, его очень встревожило.
- Да, да, Елена Григорьевна, я все понял. Спасибо. Да, да, я слово в слово передам Марине. Да, да. Еще раз, спасибо. Спокойной ночи.
Какой-то «придавленный», он повесил трубку. Меня это жутко напугало.
- Что?! Коля, не молчи!!
- Не волнуйся, пожалуйста, - словно деревянным языком, как-то растерянно пробормотал он, увлекая меня на кухню. Тяжело выдохнув, плюхнулся на табурет. Сил ждать, пока он соберется с духом и все расскажет, больше не было.
- Ты можешь рассказать, что произошло?! – закричала я. Мой крик возымел действие, Дроздов, встрепенувшись, заговорил.
- Елена Григорьевна звонила, она не дождалась утра и позвонила своему «зеркальщику». – Николай сделал паузу, чтобы опрокинуть в себя стакан минералки. На его втором глотке меня начало трясти от нетерпения.
- Ну?! Да потом допьешь! Говори уже!
Стакан с грохотом был поставлен на стол.
- Что, ну? Ничего хорошего! Она как могла, описала ему это зеркало и все, что происходит. Он жутко всполошился. Единственное подобное зеркало, о котором ему известно и ранее считалось навсегда потерянным – это зеркало Боулики. Около двух тысяч лет назад, была такая королева Боулика – королева Друидов. Слышала о таких?
Смутно припоминая, я все-таки кивнула головой. Видимо не особо удовлетворенный моим кивком, Дроздов решил немного прояснит для меня эту тему. Хотя, судя по общим фразам, он и сам не особо был сведущ в этом вопросе.
- В древности, Англию и Ирландию, населяли язычники, и их религия основывалась на близости с природой. Они считали, что все, так скажем, физическое имеет свою душу. К деревьям они имели особые чувства. Все деревья наделялись не только душой, но и разными характерами. Ну, так вот. Долгие годы Друиды являлись, как бы вассалами Римлян. И в один день они начали роптать. Римляне убили короля Друидов, на позорном столбе высекли Боулику, а ее дочерей изнасиловали. Это было последней каплей, Боулика подняла свой народ на войну с римлянами. Из этого ничего не получилось, оскорбленная королева, перед своей гибелью, успела позвать к себе Верховного Жреца, этот человек должен был создать некий предмет, предназначенный для римлян, точнее для их элиты, и в итоге, должен был убить их, отомстив за убитого короля и поруганную честь его семьи. Боулика вскоре погибла, но Жрец исполнил ее волю с лихвой. Он изготовил зеркало, точнее раму для зеркала из священного дерева – дуба, взращенного на жертвенной крови сотен врагов Друидов, в те или иные времена посягавших на их страну. Дальше, эта рама сама создала внутри себя зеркальную поверхность. Это зеркало неизвестным образом попало к верхушке римской армии, и его воздействие превзошло все ожидания покойной королевы. Оно убивало всех, кто останется с ним после захода солнца, и не просто убивало, оно забирало глаза людей, точнее, почему-то именно глаза женщин. Зеркала, с незапамятных времен считаются зеркалами души. Этому зеркалу, почему-то больше интересны женские глаза – их души. Думаю, женские души, по своим краскам и оттенкам отличаются от мужских, тем и привлекательней. - Дроздов сделал паузу.
- Ну, что дальше?! – мне не терпелось узнать продолжение.
- А что может быть? Странные и страшные смерти стали косить военноначальников и их семьи. В конце концов, кто-то связал эти смерти с ос злополучным зеркалом. Его разбивали, жгли, но ничего не помогало. Чудесным образом, зеркало за одну ночь восстанавливалось. В итоге, я предполагаю, его просто спрятали подальше от людских глаз, и в прямом и в переносном смысле. – Дроздов вздохнул, - Но кто-то его все-таки нашел, и теперь оно в соседней квартире.
- Как же мы избавимся от него? – прошептала я.
- Елена Григорьевна, что-то рассказала, в общих чертах. Завтра она созвонится со своим знакомым, он обещал покопаться в книгах и расспросить знакомых. Что я понял, так это то, что каким-то образом необходимо заставить ту силу, которая заключена в зеркале, грубо говоря, сожрать или поглотить саму себя, в крайнем случае, опять спрятать его, но тогда останется риск, что его снова найдут.
Голова пошла кругом от какого-то сумасшедшего абсурда – заставить зеркало сожрать само себя.
- Ну, они завтра приедут и нам помогут.
- Нет, не приедут, - оборвал мои надежды Дроздов. – Елену Григорьевну сюда теперь на аркане не затянешь, а ее знакомый сослался на тяжелое заболевание. Но я думаю, что ему тоже не хочется рисковать. Глаза, может быть, и не вырвут, а останешься ли в живых - неизвестно. Так что, - Николай ободряюще похлопал меня по плечу, - подруга дней моих суровых, остались мы вдвоем, помощи ждать неоткуда, отступать некуда – позади Москва.
Он еще шутит, хотя в его глазах я не увидела ни грамма юмора.
До двух ночи, уже лежа в постели, мы безуспешно гадали, как и с помощью чего, можно произвести малопонятные манипуляции с зеркалом. Как и когда хоронить несчастную бабу Дашу. Родных у нее, как и у Лидии Максимовны не было. Вообще, это ужасно, доживать свой век без родных. Мне стало жутко, ведь точно так же и я могу закончить. Я покрепче обняла Дроздова. Ну, уж нет! Со мной такого не случится. Приложу все усилия, но семья у меня будет!
Тихо что-то бормотал телевизор, по всей квартире горел свет. Сон, наконец-то, тихо прокрадывался в измученную переживаниями голову. Дроздов уже тихо посапывал рядом, а я, напрягая слух, прислушивалась к ночной тишине. Но, видимо, у зеркала были более важные дела – ничто не нарушало покой спящей квартиры. Незаметно для себя, я уснула. Сны мои были уже привычными – покойницы, вырванные глаза с необыкновенными зеркальными зрачками, и непонятные, зловещие существа – были их главными героями.
Меня разбудили приятные ароматы, витающие по квартире. Где-то на кухне позвякивала посуда, и скворчало масло. В окно бились лучи утреннего солнца, пытающегося сквозь пелену непрекращающегося снега, хоть как-то обогреть землю. Выбираться из-под одеяла до слез не хотелось. Но делать нечего, слишком много ждет меня дел. Дел, от которых хотелось бы убежать на край света.
Мягкие тапочки заботливо приняли мои ступни.
- А-а-а, ты вовремя. – улыбаясь поприветствовал меня Николай. Нежный поцелуй в лоб, ласковые руки на моем теле.
На сковороде аппетитная яичница, а на столе аккуратно порезанные овощи. Вот-вот закипит чайник. Боже мой! Какое счастье, вот так просыпаться. И какое значение имеют все возможные проблемы и неприятности, когда вот так начинается день.
Тарелки пусты, в чашках дымящийся кофе.
- Ну, что? Каков план на сегодня? – почему-то Дроздов решил передать мне инициативу что-либо планировать.
- Я думаю, сначала позвонить Елене Григорьевне. Кстати, а ты сегодня разве на работу не идешь?
Дроздов с блаженством потянулся.
- Нет, я вытребовал себе отгул, если не случится ничего экстраординарного. – при этих словах он поплевал через плечо.
- О-о! Так мы оказывается все-таки суеверные!
- Ну, до этих событий у меня одно это суеверие и было-то. – оправдывался следователь.
Время еще – всего лишь полдевятого утра. Скорее всего, Елена Григорьевна еще не успела добыть необходимую информацию. Поэтому мы решили заняться организацией похорон бабы Даши. Было решено, все сделать по-простому и быстро. Конечно, все необходимые приличия будут соблюдены. Единственное – поминки, на этот раз, будут в квартире покойницы. С деньгами, при содействии Дроздова, надеемся, проблем не будет. В квартире, в шкафу, под стопкой белья, нашли кругленькую сумму – баба Даша банкам не доверяла. Думаю, если вдруг все-таки найдутся наследники, при наличии квитанций на потраченные деньги, претензий ко мне не будет. С похоронами решили на день-два повременить. Сейчас нужно быстро избавиться от зеркала. Просто выбросить нельзя – череда смертей продолжится.
В одиннадцать, не дождавшись звонка Елены Григорьевны, позвонила ей сама. Она ответила сразу.
- Нет, пока ничего нового сказать не могу. – взволнованным голосом говорила она. – Я сама переживаю, но мой знакомый еще не отзвонился. – Она еще пять минут убеждала меня на время сменить квартиру.
- Но вы же сами сказали, что оно становится опасным только после заката солнца? Ведь до сих пор так и происходило… - ощущая неприятное нытье под ложечкой, убеждала я скорее себя.
- Да откуда я или кто-либо может точно знать, когда оно опасно, а когда нет и вообще на что оно способно. Если сравнивать с аналогичными колдовскими штуками – с каждой новой жертвой прибавляется сила, которая однажды достигает своего пика. Откуда мы можем знать на какой стадии сейчас его потенциал. Говоря простым языком – достаточно ли ему кровушки и глазок? В любом случая, кто-то должен быть рядом с зеркалом, хотя бы для того, чтобы заметить возможные изменения. – продолжала спорить я.
- Когда эти изменения начнутся, надеюсь, надеюсь, вас там не будет. – судя по голосу, еще больше расстроилась женщина. Шепотом, словно боясь, что ее может услышать кто-то или что-то кроме меня, добавила – Ты уверена, что эти изменения не произошли? Ты уверена, что у тебя на пороге, в темном углу комнаты или за твоей спиной, никого нет?
Замерев от ужаса, я сжала трубку, но ничего ответить не смогла. Проклятый страх сдавил горло.
- Как только что-то узнаю, сразу же позвоню… - откуда-то издалека донесся голос Елены Григорьевны.
В трубке противно раздавались гудки. А я продолжала стоять, крепко сжимая трубку телефона. Я боялась шелохнуться, боялась обернуться, я даже боялась дышать. Кто-то или что-то, может услышать мое прерывистое тяжелое дыхание.
- Марина, - оклик Дроздова заставил меня подпрыгнуть на месте. – Марина, что…что случилось? – испуганно глядя на меня, закричал он.
- Обними меня. – еле шевеля языком, попросила я. – Мне страшно.
Его руки крепко обняли меня, мужские поцелуи, приятно шебурша в волосах, покрывали мою голову.
- Ничего не бойся, я никому не дам тебя в обиду. – шептали его губы.
Удушающий страх, потихоньку отступал, сейчас Николай его прогнал, но что будет через час, через два, что будет, когда солнце, так некстати по-зимнему рано, начнет катиться за горизонт. Я встряхнула головой. Я буду держать себя в руках! Раскисать нельзя!
- Пойдем на него посмотрим. – охрипшим голосом сказала я.
Дроздов удивленно посмотрел на меня.
- Ты уверена, что этого хочешь?
- Да! Уверена. Я хочу посмотреть и убедиться, что оно так же стоит разбитое и жалкое, а по комнате не водят хороводы какие-то чудища.
Дроздов еще раз внимательно заглянул в мои глаза. Спорить не стал, а коротко сказал.
- Пойдем.
Ключ плавно повернулся в замке, жалобно пискнув, распахнулась дверь, оббитая дешевым дерматином. В нос ударили уже знакомые не выветрившиеся, а скорее усилившиеся запахи. Тихо ступая, готовые в любой момент сорваться с места, мы крались по, показавшемуся на тот момент безумно длинным, коридору. В квартире царила гробовая тишина. Только мое сердце ритмично грохотало, словно тяжелые колеса поезда. Я даже бросила взгляд на крадущегося впереди меня Дроздова – слышит ли он стук напуганного сердца? Но он ничего не слышал, все его внимание было сосредоточено на комнате впереди.
в первое мгновение меня ослепил яркий солнечный свет. Необыкновенно яркое, сквозь непрекращающийся снегопад, солнце, будто собрало все свои силы, чтобы нам помочь. Через пару секунд глаза привыкли и выхватили из освещенного пространства возвышающееся зеркало. Черная рама, и внутри ее черная дыра. Я радостно вскрикнула – стекла внутри нет! Значит, его все-таки можно просто взять и разбить! Я уже шагнула к Дроздову, чтобы крепко-крепко расцеловать на радостях его, почему-то угрюмое лицо. Но мой взгляд зацепился за какое-то движение внутри зеркальной рамы. Внутри меня что-то оборвалось, заставив опереться на Николая. Рама была не пуста, стекло, или что там внутри нее, просто не отражало свет, оно его поглощало. Из-за этого мне показалось, что рама пуста. Что-то вязкое, глянцево-черное, явно живое, судорожно дышало и трепыхалось внутри нее. Будто заметив нас, это нечто, громко чавкнув, дернулось – полукругом пошла глубокая рябь. На мгновение оно замерло, я услышала глубокий вздох облегчения, вырвавшийся у Дроздова. Но внезапно, воздух вокруг нас охнул. Да, да, я возможно не полно описываю это ощущение, но поверьте. вполне точно – воздух вокруг нас охнул. Деревянная рама плавно, едва заметно начала деформироваться. Нехотя, словно ее потревожили раньше времени, просыпалась оригинальная рама, созданная виртуозным мастером из дерева, при жизни насытившегося горячей кровью. Маленькие существа, зло кряхтя, потягивались, открывая нашему взору свои крохотные ребра. Их можно бы было принять за маленьких мальчиков-с-пальчиков из любимых сказок, но скрюченные когти и редкие острые зубы в их раскрывающихся от зевоты ртах, не оставляли иллюзий по поводу их предназначения. Один из существ. растянув пасть и по-детски протирая свои смоляные глазки, заметил нас. В ту же секунду, в его глазах полыхнуло багровое пламя. Вопль, заставивший содрогнуться стены и отбросивший нас от зеркала, мощной волной обрушился на наши головы. Руки Дроздова до боли сжав мои плечи, вытолкнули меня сначала из комнаты, а затем швырнули на лестничную площадку.
Стук захлопнувшейся двери оборвал этот вопль. Воцарилась звенящая тишина. Или это звенит в травмированных ушах? Николай помог мне подняться. пошатываясь, мы вернулись в мою квартиру.
- Здесь нельзя оставаться. – шагая из угла в угол. начал Дроздов, со всей силы ударяя кулаком по стене, затем в отчаянии зарычал – Черт! Черт! Черт!
- Коль… - протянула я, у меня сил на подобные эмоции не было.
- Что Коль?! Твой Коля ни хрена не знает, что делать!
- Давай опять позвоним Елене Григорьевне, может что-нибудь уже известно…
Дроздов, плюхаясь на диван, обессилено махнул рукой.
- Звони. По-моему, это единственное, что мы пока можем сделать.
Елена Григорьевна, наверное, в любую секунду ожидая звонка, сразу же взяла трубку. Рассказывая ей о произошедшем, я словно видела ее перед собой – напуганную, сжавшуюся, с зажатой трубкой в вспотевшей ладони. После моего рассказа на том конце провода какое-то время царила тишина. Только по учащенному дыханию было ясно, что Елена Григорьевна там присутствует и скорее всего, усиленно размышляет. Я ей не мешала – от того, что она вспомнит или сообразит, зависело многое. Наконец она заговорила.
- Все происходит так, как я думала. Зеркало крепчает. Как я уже говорила, это присуще многим оккультным предметам. То, что оно ожило при солнечном свете… м-м-м, может как раз таки прямые солнечные лучи и не дали зеркалу, скажем, уснуть. Что-то вроде мощного раздражителя. Такие предметы, наверняка, и в дневное время хранятся где-нибудь подальше от света или накрываются. – Елена Григорьевна говорила, постоянно делая паузы. Так обычно говорят люди размышляющие вслух. – Существа… существа. конечно. опасны. но думаю. в зеркале заключена более мощная сила. Эти существа работники, солдаты может быть… Но должно быть что-то другое, то, что управляет ими. Не эти карлики убивают, хотя, наверное, смогли бы, женщин убило нечто другое… Еще не забывай о чем рассказывала твоя соседка, как ее звали?
- Баба Даша.
- Ну, да, да. Ну, так вот, помнишь, она рассказывала о нашей первой жертве, гадалке? – не дожидаясь моего ответа, Елена Григорьевна сама ответила на свой вопрос. – Та общалась с кем-то, находящимся в зеркале. Кто это был? И почему оно сразу не убило ее? Мне кажется, что та женщина знала какое-то заклятие, сдерживающее зеркало.
- Но потом-то Лидию Максимовну все-таки убили. Что могло произойти? – перебила я Елену Григорьевну.
После короткой паузы она ответила.
- Да. Убило. Полностью обуздать темные силы не под силу ни одному человеку. Подобные «дружеские» отношения могут складываться только на взаимовыгодной основе, или же если применяется насилие над некой силой с помощью заклинаний. Но обольщаться не стоит. Темные силы очень хитры и коварны, они не станут терпеть над собой власть человека. И рано или поздно обязательно освободятся, и тогда человеку, рискнувшему заглянуть в бездну, ничто не поможет. Главный Спаситель – Всевышний не заступится за отступника.
- А сейчас-то, что делать? – я ждала хоть какого-то продуктивного совета.
- Пока, как можно больше не узнаем об этом зеркале, что-нибудь предпринимать небезопасно. А это время, Марина, пережди в другом месте – сейчас это самое действенное.
Еще несколько минут она рассказывала мне какие-то необыкновенные истории о еще более необыкновенных вещах. Этим она еще больше убеждала меня какое-то время не оставаться в квартире, даже пригласила к себе. Я любезно отказалась, сославшись на имеющиеся варианты. На прощание она пообещала сразу же позвонить своему знакомому и поторопить его с поисками решения нашей проблемы. После звонка, за чашкой горячего чая, мы с Дроздовым долго обсуждали новую информацию. При этом я чувствовала себя первооткрывателем. Вспомнились давно забытые страшные истории полушепотом передаваемые в школе о домовых, призраках и всякой нечестии. Говорили о фильмах ужасов. Сейчас они не казались выдумкой чьего-то больного воображения. Сейчас мы главные герои, хотя нет, потенциальные жертвы в киноленте, запущенной с легкой подачи покойной Лидии Максимовны, легкой когтистой лапой темной силы.
Наш будоражащий разговор, прервал телефонный звонок на сотовый Николая.
- Что?... Да… Но… - и обреченно – Есть!
Не надо было ничего мне объяснять. И так все ясно. Взятый им отгул закончился едва начавшись. Но Дроздов, гладя на меня глазами побитой собаки, все-таки решил объяснить.
- Марин, там внезапная московская делегация, мне необходимо быть на работе.
- Да я все понимаю. Все нормально. – ответила я вздыхая. Совсем не хотелось с ним расставаться. – Это надолго?
- Да Бог их знает, может, покрутятся да и свалят, а может долго и нудно будут долбить всех – мол, это не то, это не так. Ну, ты сама понимаешь, как оно бывает.
- Да, понимаю. – протянула я.
- Собирайся, я завезу тебя к себе. – по-деловому скомандовал Николай, уже натягивая на себя пальто.
- Нет, Коль, не надо. – запротестовала я. И не дав ему возразить, сразу же добавила. – Я не хочу сейчас оставаться одной, ни у себя, ни у тебя .
- Куда тогда пойдешь?
- Не знаю. Может быть в кино, в кафе… не знаю, самое главное, чтобы среди людей.
- Ну, хорошо – Николай торопливо бросил взгляд на часы. – Я тебя подожду и подброшу, куда скажешь.
Снова настойчиво зазвонил его телефон.
- Да! – раздраженно рявкнул Дроздов в трубку, и тут же снизил тон. Ясно – разговаривает с начальством. – Буду через полчаса. Я не успею. Но… Да… Сейчас буду!
Ясно. Полчаса у него нет. И ждать он меня не сможет. Я, конечно же, могла бы быстро надеть шубу, прыгнуть в сапоги и как есть выйти в люди. Но в зеркале на меня смотрела бледная молодая женщина без грамма косметики, со взлахмоченными волосами. В таком виде, даже будучи напуганной, выйти на улицу я не смогла бы. Интересно, как это Дроздов до сих пор продолжает смотреть на меня явно влюбленным взглядом?
- Езжай, Коль. – нежно погладив его колючую щеку, мягко подтолкнула Николая к выходу.
- Марин, да к черту это начальство, подождут. А я подожду тебя, давай собирайся.
- Коль, не говори глупости. Никому никого ждать не надо. Не хватало, чтобы у тебя из-за меня были неприятности. Езжай, езжай. – крепким поцелуем в губы я прервала его попытки спорить со мной. – Все, езжай. – я нехотя оторвалась от его губ. – За меня не переживай. Я быстро соберусь т сразу же уйду. Когда освободишься – созвонимся, так и быть заберешь меня к себе.
- Пообещай мне, что не будешь задерживаться в квартире. – умоляюще смотря мне в глаза, попросил Дроздов. – И вдруг хоть один подозрительный шорох. сразу звони мне. Слышишь?! – Николай жестко сжал мои плечи – Слышишь?! Сразу же!
- Да поняла, поняла. Если вдруг что, сразу звоню. – послушно пообещала я, открывая дверь и выпуская Дроздова. – Я же не дурра, все понимаю.
Николай еще раз чмокнул меня в губы и торопливо поскакал по ступенькам. Взмахнул рукой на прощание и скрылся из виду. Послышался гулкий стук, тут же всполошив тишину на лестничных пролетах, захлопнувшейся подъездной двери. он показался слишком громким. Так, наверное, захлопывались железные двери в крепостях за стенами узников. Сквозняк испуганно, с недовольным шепотом, взвился вверх, поднимая легкое облако пыли. Тут же возникшую мертвую тишину прорезал телефонный звонок.
- Алло, Мариночка, ты где? – скороговоркой, явно взволнованно, спросила меня Елена Григорьевна.
- Я еще дома, но собираюсь уходить. – не ожидая утешительных вестей ответила я.
- Я так и знала! Тебе нужно срочно уходить! Твой с тобой? – Елена Григорьевна, видимо, имела в виду моего Дроздова.
- Нет, он только что вышел, его срочно вызвали на работу.
- Что?! Ты дома одна?! Да ты что, с ума сошла?! – завопила она.
- Но не могу же я голой на улицу выйти. И вещи кое-какие надо с собой взять. – бормотала я в ответ, женщина была напугана, очень напугана. И этот ее страх передался через расстояние и мне, подгибая мои ноги.
- Какие вещи! Быстро прыгай во что-то теплое и выметайся из квартиры! – не переставала орать Елена Григорьевна. – У тебя громкая связь есть?
- Да…
- Включай! Слушай и собирайся!
Без лишних слов я включила необходимую функцию и бросилась к шкафу. На пол летели юбки, брюки и майки. Слушая голос Елены Григорьевны, я пыталась сообразить какие вещи лучше взять.
- Тебе нужно срочно оттуда уходить, - уже в который раз повторила женщина, - то, что происходит с зеркалом – неспроста, и солнце не причем. Сила, заключенная в зеркале, набирает обороты. Она чувствует опасность, и не будет сидеть, и ждать удара, она постарается опередить. Точно неизвестно, что стоит за этой силой, возможно, сам демон заключен в зеркале. Если так, то, не зная с кем мы имеем дело, ввязываться в борьбу бессмысленно.
- Но вы говорили, что какой-то способ уничтожить его все-таки существует… - беспорядочно запихивая вещи в большую сумку, прокричала я, перебивая Елену Григорьевну. Последовала небольшая пауза, и затем, безнадежно:
- Не стоит рассчитывать на этот способ… Мы сначала думали, что фраза «И зеркало поглотит само себя» имеет под собой завуалированный смысл. Но сегодня мой знакомый позвонил и сказал, что, скорее всего, эти слова надо понимать практически буквально. В древних переводах друидских заклинаний говорится о втором зеркале. Оно было изготовлено Жрецом, который, видимо, все-таки был достаточно мудр, чтобы предположить, что рано или поздно. демон или сила, называй как хочешь, может выйти из-под контроля и навредить совершенно случайным людям.
- Как оно выглядит?! – не сдерживая радости, закричала я. Молнией пронеслась картина перед глазами, и интуитивно я понимала, что это то, что нам необходимо.
Где-то за месяц до смерти Лидии Максимовны я, как часто бывало, после работы занесла ей купленный мною хлеб, молоко, сыр. Она впустила меня в свою квартиру, но дальше прихожей я не пошла. Меня заинтересовал некий предмет на тумбочке. Сначала я подумала, что это декоративное украшение на стену. Особо не церемонясь, я не удержалась и взяла его в руки. С одной стороны это было зеркало овальной формы, амальгама которого была странного желтоватого оттенка. Я даже подумала, что это не стекло, а скорее всего медь. Оправа была сделана из очень светлого дерева в форме солнца. Каждый лучик был искусно вырезан, и это лучистое солнце казалось очень хрупким. Но на поверку оказалось очень твердым и тяжелым. На обратной стороне зеркала были выгравированы непонятные знаки. Сколько я не ломала голову, что бы это могло означать, так и не смогла сообразить. За этим занятием меня и застала, вышедшая из гостиной, Лидия Максимовна, которая отлучилась за деньгами за купленные мной продукты. Реакция была бурной, но вполне в ее духе. Сверкнув черными глазами, она грубо вырвала из моих рук зеркало, впихнула скомканные купюры и, распахнув дверь, проскрипела:
- Уходи!
Пожав плечами, в очередной раз удивляясь кошмарному характеру соседки, я ушла. Подобных яростных вспышек, за все время нашего знакомства, было множество, и я давно научилась не обращать на них внимание. И только сейчас подсознание выкинуло давно похороненное воспоминание.
- Я не знаю. – удивилась Елена Григорьевна. – Но думаю, оно должно выглядеть полной противоположностью… Ну, в стиле – свет и тьма… Но точно, конечно, я не могу ответить. А почему ты спрашиваешь? – спохватилась она.
Я не могла скрыть радостного возбуждения в голосе.
- Я видела это зеркало в квартире Лидии Максимовны! Оно там!
- Подожди, подожди, - Елена Григорьевна словно боялась обрадоваться раньше времени. – С чего ты взяла, что это, то самое зеркало?!
- Я просто знаю! Знаю! – забыв о разбросанных вещах вокруг, от радости орала я. – Я сейчас же пойду и найду его там!
Мне не терпелось закончить наш разговор. Спасение от зеркальной напасти так близко, я больше не могла терять ни минуты.
- Марина, стой! – на том конце провода бесполезно пытались меня остановить. – Не ходи туда! Ты же точно не можешь знать, что оно то самое! Это опасно, ты меня слышишь?!
Я ее хорошо слышала, но остановить меня было невозможно. На плечи было уже накинуто пальто. – Марина, почему ты не отвечаешь? Ты слышишь меня?! – в исступлении кричала женщина.
- Елена Григорьевна, я сейчас вернусь и вам перезвоню.
- Не ходи туда! Ты пойми, без определенных заклинаний, даже если это то зеркало, оно может оказаться бесполезным! Ты понимаешь!
Больше не говор ни слова я прервала связь, и крепко держа в руках ключи от квартиры Лидии Максимовны, вышла из квартиры.
В высокое пыльное окно подъезда бились лохматые снежные мухи. У меня пронеслась мысль о их схожести с зелеными мухами роящимися у прикрытого трупа. Меня передернуло. Возможно, это было из-за усилившегося сквозняка. Казалось, он проникал из множества невидимых щелей, и ледяными потоками, как щупальцами, вился вокруг меня, пытаясь то ли удержать, то ли погубить. Тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом заигравшегося на сквозняке фантика, давила на голову, вызывая тяжелое предчувствие чего-то страшного и неотвратимого. На мгновение захотелось вернуться в квартиру, закрыться на все замки, подпереть дверь чем-нибудь тяжелым, накрыться с головой одеялом и не высовываться пока все каким-то образом не образуется. Но разум не дал себя обмануть – ничто просто так не образуется. Что-то надо предпринимать самим. И я сделала первый шаг. Осталось лишь вставить ключи в замочную скважину, открыть дверь, быстро найти и забрать, виденное мною, зеркало и тогда можно уносить ноги до приезда Дроздова.
Ключ без помех вошел в замок, видимо слесарь постарался. Не дожидаясь моего толчка, дверь с таинственным шорохом распахнулась. Страх, черным тяжелым камнем вдавил меня в холодный пыльный пол, но еще больший страх, что потом может быть поздно, заставил меня все-таки зашевелиться.
Вездесущая пыль проникла уже и сюда. Без вывезенной племянницей Лидии Максимовны мебели, прихожая казалась еще больше. То там, то здесь валялись какие-то мелкие предметы – расчески, яркие баночки из-под крема, шпильки, щетки. В углу у распахнутого шкафа сиротливо, бесформенной кучей валялось старое драповое пальто с песцовым воротником, заботливо хранившимся Лидией Максимовной, и оказавшееся совершенно ненужным ее племяннице. На кухне остался только небольшой круглый стол. Светлая скатерть в розовый цветочек валялась рядом. Все кухонные шкафчики, раковина, современная газовая плита, были свинчены практичными друзьями Леночки. А вот цветы на окнах их не заинтересовали, и теперь они сиротливо стояли с пожелтевшими листьями. «Надо будет забрать» - отметила я про себя, надеясь, что их еще можно реанимировать. Здесь тоже искать негде. Оттягивая посещение «нехорошей» комнаты, после кухни зашла в спальню. В спальне у меня появилась, уже было погасшая, надежда найти зеркало. Почему-то два добротных деревянных платяных шкафа и большая кровать остались на месте. Скорее всего, они не поместились в машину, и были оставлены Леночкой до следующего раза. Постель оставалась по-прежнему нетронутой, аккуратно застеленной. В шкафах заботливо разложенные вещи, постельное белье. Никаких намеков на зеркало. Как профессиональный вор, но все-таки испытывая чувство неловкости, я прощупала и исследовала каждую полку. Ничего. Заглянула на шкафы и под них. Что-то под одним из них явно было. С трудом засунув туда руку, нащупала предмет в форме коробки. Без труда вытащила его и ахнула. Передо мной стояла шкатулка, но такую красоту я видела лишь по телевизору. Размером шкатулка была невелика, идеальной квадратной формы – сантиметров десять в диаметре. Но маленькие размеры с лихвой компенсировалось количеством и размером камней, которыми она была украшена. Камни были полудрагоценные – агаты, топазы, цитрины, аметисты и уйма неизвестных мне камней. Мастер, видимо, не обладал чувством меры и не скупясь, усыпал шкатулку камнями. На первый взгляд полное безвкусье делало поделку необычной и безумно красочной. За камнями даже не видно материала, из которого сделана шкатулка. Я потрясла ее. Внутри явно что-то находилось. Но как я ее не крутила, замка так и не нашла. Заинтригованная я уселась на кровать. Что-то больно укололо меня в то место, которое чуть ниже спины. Чуть не выронив шкатулку, я подскочила на месте. Под покрывалом руки нащупали какой-то твердый предмет. Сердце радостно забилось внутри, еще не вынув из под покрывала я уже знала, что это зеркало – зеркало, от которого многое зависело.
Я не ошиблась, это было именно оно. Еще бы не ошибиться в том, что это именно нужное – второе зеркало. Наспех затолкав шкатулку в объемный карман теплого халата, и прижимая к груди заветное зеркало, я поторопилась покинуть квартиру.
За окном усиливался ветер, под его завывающим натиском стонали обледенелые тополя, и скрипело оконное стекло. Комнаты стремительно погружались во мрак. Перед выходом я еще успела подумать о приближающейся буре, как какие-то посторонние звуки заставили меня задержаться в прихожей. Дом сотрясала мелкая дрожь, разрывая обои, по стенам, витиеватыми дорожками, во все стороны разбежались тонкие трещины. Потрясенная происходящим я замерла на месте. Так же неожиданно все стихло. Испытывая облегчение от того, что все прекратилось, я схватилась за круглую дверную ручку, сделала знакомое вращение по часовой стрелке…. В районе желудка что-то ухнуло, испарина покрыла лоб. Замок заклинило. Удушливая паника бешеным потоком вырвалась наружу. Ломая ногти, изо всех сил пыталась повернуть злосчастную ручку. Но, видимо, из-за непонятной встряски, дверной замок деформировался. Я осталась один на один со своими страхами, в квартире, постепенно съедаемой темнотой. Немного успокаивало лишь то, что проклятое зеркало в другой квартире. Но долго ли стены смогут меня скрывать от него, неизвестно. Прижимая вспотевшие ладони к груди, я пыталась успокоить колотившееся сердце. «Так! Возьми себя в руки!! Немедленно!!!» - обессилено припадая к шершавой двери, командовала я себе шепотом. «Должен быть способ выбраться отсюда! Думай! Думай! Думай!» Мозг судорожно искал выход. Телефон! Вот же он, старенький, зелененький, стоит себе тихо в уголке, а я, дурра, всполошилась. Сейчас позвоним, найдем Дроздова, телефон не помню, но через дежурного найду, если не найду, вызову спасателей. От пережитого страха заледеневшие пальцы не могли с первого раза набрать необходимые цифры. На телефоне допотопный диск с дырочками. Наконец-то!
- Дежурна… - на том конце успели лишь холодно произнести несколько слогов, как резкий звон в трубке, словно вдребезги разбилось множество стекла, ворвался в мое ухо, до боли раздирая перепонки. Я отшатнулась от телефона. Звон, деформируясь во что-то кошмарное, ворвался в квартиру. Это был скрежет, треск, рык вперемешку с бьющимся стеклом или зеркалами. Что есть силы, я закрывала уши руками, но звуки, как кислота, разъедая руки, проникала через кожу, кости. Эти звуки давили, били, они проникали в голову, сосуды. Казалось, это уже само мое тело вопит, кричит и разбивается вдребезги. Зеркало из моих рук неслышно упало на пол. По стенам скреблись серые тени, своими щупальцами они тянулись ко мне. Вокруг, почти все погрузилось в темноту, как-то незаметно я провалилась в пропасть.
Не знаю, сколько времени я находилась в неком пограничном состоянии. Немыслимые звуки теперь доносились откуда-то издалека, вокруг бродили темные тени, отражаясь в сотне зеркал, они принимали немыслимые устрашающие формы. Неожиданно раздался жуткий треск, по зеркалам, во все стороны, побежали корявые трещины. Еще мгновение и миллионы осколков, сверкающей волной, хлынули вниз. Неимоверной тяжестью они засыпали мое тело, бетонной плитой сдавило грудь. Задыхаясь, я хватала ртом воздух, осколки резали губы, язык, раздирали гортань. И вот, я засыпана, но не осколками – миллионы окровавленных светящихся человеческих глаз похоронили меня под собой. Мой рот был забит скользкими мягкими глазами, в глаза мне всматривались десятки чьих-то мертвых зрачков. Все тело сотрясалось в неком вопле ужаса и отвращения.
Причиняющим боль рывком, ко мне вернулось сознание. Я очнулась в звенящей тишине, лишь по стенам ползали те же серые тени. В кухонное окно царапался замерзший тополь. Во рту еще стоял вкус крови и слизи с глазных яблок. Желудок скрутил болезненный спазм, сдерживаться не было сил, и рвота, тошнотворным потоком, вырвалась наружу. Ощущения были, словно меня вывернули наизнанку. И, несмотря на мерзкий вкус во рту, стало легче. Рука, с опаской, потянулась к валяющейся рядом телефонной трубке. На этот раз я держала ее подальше от уха. Никаких гудков. Глотая слезы, я накручивала диск, трясла телефон – трубка хранила неумолимое молчание. Вжавшись в угол, я пыталась ухватиться за испуганные мысли. «Что же делать?! Что же делать?! Что?!!» Дверь! Кто-то же должен быть в доме?! Не может быть, что во всех пятнадцати квартирах в подъезде, нет ни одного человека! Я со всей силы колотила в дверь.
- Помогите! Люди! Помогите!
В ответ – тишина. Мало того, на площадке, как назло, наверное, перегорела лампочка – дверной глазок зиял чернотой. Здесь, в квартире, электричества не было, его отключили сразу после смерти Лидии Максимовны. За окном вступала в свои права темнота, усугубляющаяся огромной черной тучей, несущей бурю, распластавшейся над городом. Совсем скоро я окажусь в кромешной темноте, и тогда, дай мне бог не сойти с ума. Хотя это не самое страшное, что может меня ожидать. Самое страшное – при жизни вырванные глаза. Глаза… Я видела их, уже валяющиеся у моих ног. Не самое страшное уже начало со мной происходить. Я, очень даже заметно, начинала сходить с ума. Сколько же прошло времени? Пока я искала зеркало, пока ковырялась со шкатулкой, провозилась с замком и лежала без сознания, могло пройти много времени. Но, судя по бледным отблескам света в комнатах, скоро наступит шесть часов вечера. В зимнее время темнеет рано. Когда же освободится Дроздов. Может, после тщетных попыток мне дозвониться, он все бросит и примчится? А если у него нет времени мне звонить, и он находится в полной уверенности, что я благополучно сижу в кафе и попиваю коктейль. Подозреваю, что неспроста этот треск и звуки. Зеркало начинает себя проявлять, и у меня, возможно, совсем нет времени. У ног, светлым пятном, лежало зеркальце, на которое я возлагаю, возможно, напрасные надежды. Но я рада, что хоть какая-то осталась надежда. Я взяла его в руки и зашла на кухню. Там, у окна, хоть что-то можно рассмотреть. На улице бесновалась метель, издеваясь над деревьями. Уличные фонари, как размытые голубые пятнышки. Где-то вдалеке, как в замедленной киноленте, двигались фары машин. Опершись о подоконник, в поисках ответа – что с этим делать? – я стала рассматривать зеркало. Ничего, что могло бы указать, как этим пользоваться, я не увидела. Тусклый свет, падающий из окна, будто подсвечивал необыкновенное стекло зеркала. Оно играло золотистыми бликами. В нем смутно угадывались мои бледные черты лица. В общем, в принципе, зеркало как зеркало. С чего это я так уверилась, что оно какое-то особенное? Да, интересно сделано, интересное стекло. Ну и что? Светлый луч от зеркала упал на противоположную стену. Раздался звук рвущейся бумаги, по обоям пробежала кривая дорожка, обнажая серую стену. Но тут же я поняла, что не обычная стена скрывается под обоями. Светлый луч от зеркала в моих руках, внезапно отразился в одну сплошную, непрерывную линию. Остолбенев на мгновение, я бросилась срывать обои. Бумага, рваными кусками, шурша, осыпалась на пол, обнажая зеркальную стену. Мой дикий истерический хохот сотрясал квартиру. Ловя зеркалом последний рассеянный свет из окон, я отбрасывала его на стены. Как бритвой, слабый лучик разрезал обои. На кухне, в спальне и в изувеченной гостиной под обоями – зеркальные стены. Слезы отчаяния потоками стекали по моим щекам, а я, в карусели безумства, хохотала. Из зазеркалья, в ответ, доносился злорадный хохот сотен писклявых существ. Зеркала коварны. Кто же это сказал? А, неважно. Теперь это говорю я. Друидское зеркало воздвигло свои стены, свой замок. Видимо, оно насытилось сполна зеркалами души, и, судя по чистоте зеркал, души эти были не совершенны. Мутной тенью отражалась я в многочисленных зеркалах, пожирающих остатки света. Или это уже не я? Тогда где я? Здесь, дрожащая от страха и сумасшедшего возбуждения, по эту сторону зеркал или я там, в одной из многих блеклых фигур? А может, я. которая здесь, на самом деле уже там, по другую сторону друидского стекла? И я, всего лишь, размытое отражение той, настоящей Марины!
Нет! Стоп! Я до боли сжала шипы зеркала. Теперь они не казались мне лучами солнца, это были шипы какого-то чертополоха. Но самое главное, я чувствовала боль, а значит, я жива, я не бездушное отражение. И чтобы в конец не сойти с ума, надо убираться отсюда, как можно быстрей. Пока то, что страшней безумства, не пришло за строительным материалом для своего зеркального замка – моими глазами.
Попытаться позвать на помощь с балкона? Может какой-нибудь сумасшедший прохожий, гуляющий в такую погоду, услышит меня и вызовет помощь? Но мои хлипкие надежды рухнули, не успев окрепнуть. Сначала показалось, что уличный мороз пробрался в квартиру и сплел незамысловатые узоры из ледяных сверкающих кристаллов. Я прикоснулась и тут же вскрикнула от боли. На пальце осталась кровавая полоса. Пока я срывала обои, невидимая сила оплела окна и балконную дверь зеркальной паутиной. В лезвиях этой чудовищной паутины, мозаичной россыпью, отражались мои черты. Все выходы к спасению отрезаны. Но инстинкт самосохранения буквально насильно заставлял меня, балансируя на грани отчаяния, все же искать выход.
В моих руках зеркало, которое мне поможет. Какая же я дурра, зеркало действительно обладает некой силой – в этом сомнений нет. Но я не знаю, как им пользоваться. Попробовать пускать солнечных зайчиков на зеркала конечно можно, но к чему это приведет? Не рискуя экспериментировать, я положила зеркало к шкатулке в свой вместительный карман. Прошлась по комнатам, с трудом ища в потемках хоть что-нибудь, указывающее на выход из этого кошмара. В сгущающихся сумерках, в окружении зеркал, все предметы обрели зловещие, таинственные очертания. На миг я почувствовала себя Снежной Королевой бесшумно скользящей в своих чертогах, укрывающих от суровых гренландских метелей.
Стоп! Наконец-то! Вот то, что мне необходимо! На полу, вокруг растерзанной плетеной коробки, валялись клубки, катушки. спицы, крючки, большие и маленькие ножницы. Как же я раньше об этом не подумала. Прихватив все острые предметы, я бросилась к входной двери. Дай бог, что бы последних остатков света хватило на то, чтобы открыть дверь. Злорадно ухмыльнувшись, как это твари не догадались оплести своими лезвиями и эту дверь, принялась ковырять замок всеми подручными средствами. Спицы гнулись, пластмассовые ручки ножниц, уже отломанные, валялись на полу, но судя по разболтавшемуся замку, дело шло успешно. Вспотевшая, с изодранными руками, но довольная, я долбила последнюю преграду, разделяющую меня от спасении.
Раскуроченный замок звонко щелкнул, открывая дверь. Не удержавшись, я вывалилась в подъезд, и тут же острая боль разрезаемой плоти, заставила меня закричать. Мое тело угодило в ловушку из зеркальной паутины. Малейшее мое движение, и она все глубже впивалась в кожу. С моей головы бесшумно слетела прядь волос, и тут же наткнувшись на тончайшие лезвия, разрезанная в беспорядочные отрезки, осыпалась на пол. Твари предусмотрели все… Они поиграли со мной, давая надежду на спасение, теперь игры закончились. Начнется предсмертная агония, сопровождаемая ужасом предстоящей смерти. «Дроздов, где же ты? Неужели ты не чувствуешь, что я в беде?» - захлебываясь в слезах, смывающих кровь с моих щек, я мысленно пыталась достучаться до Николая. А может быть и на это надеяться нельзя, что если я уже в неком параллельном, ином, зеркальном мире. И Дроздов, спокойно в это время поднимающийся по пыльной лестнице моего подъезда, найдет в моей квартире лишь разбросанные вещи и никаких намеков на то, куда я могла подеваться. Потом, конечно, найдут мое выпотрошенное, безглазое тело. Но это будет потом, а сейчас мне надеяться не на что.
Внезапно, растянутая в хаотичном беспорядке паутина завибрировала и трубно загудела. Так тоскливо гудят электрические провода, натянутые между столбами где-нибудь на открытом пространстве, под пронизывающим ветром. Вибрация усиливалась, паутина сильнее вгрызлась в мою плоть. Я уже не понимала, чей истошный крик испуганно мечется по лестничным пролетам – мой или моего израненного тела. Что-то должно было сейчас произойти, и это что-то, скорее всего, моя смерть. Тоже самое, наверное, испытывает муха, вздрагивающая на паутине, раскачиваемой лапками приближающегося паука. Отчаяние, разрывающее сердце, предчувствие, заполняющее каждую клеточку, ужасной смерти. Вполне возможно, за мгновение до того как клыки вонзятся, кровь в жилах превратится в густую субстанцию и остановит сердце, спасая, тем самым, жертву от невообразимых мук. Я очень надеюсь, что со мной так и произойдет.
Рвя паутину, с треском, вывалилась входная дверь бабы Дашиной квартиры. Словно серебристая изморозь, цепляясь за обшарпанные стены, выползала зеркальная дымка, оставляя позади себя девственно чистые зеркальные стены. Как на еще мокрой от раствора фотографии, медленно проявлялось отражение. Вот дымчатыми нитями, первой отразилась паутина, тут же выстраивая в зеркалах таинственные кружевные коридоры. Вот где-то, сначала мутным пятном, затем все четче и четче, появлялась я, кошмарными окровавленными коконами, сразу в десятках отражений. Топ-топ-топ-топ – семенили крошечные, пока невидимые ножки. Топ-топ-топ-топ – ножки приближались. Клочки серого света, проникающие со слегка освещаемой единственным фонарем улицы через запыленное снегом большое подъездное окно, россыпью ложились на тут же отражающие их зеркальные нити, и играючи разбрасывались по стенам. Паутина и уже почти сплошь покрытые зеркалами стены, по-праздничному заискрились, создавая необыкновенно яркую иллюминацию. Так выглядит в покрытом инеем лесу, под ярким зимним солнцем ярко алые пятна крови, запятнавшие столь «сказочную красоту», делая эту картину не столь идеальной.
Что-то большое, не по-человечески угрожающе рыча, пыталось протиснуться через не очень широкий дверной проем. Зовя скорую, относительно легкую смерть, я, почему-то, не теряла сознание. Копошащаяся черная куча, под пыхтение черных, лоснящихся от пота трудолюбивых существ, выползала на лестничную площадку. Я истерично захохотала – «если Магомед не идет к горе, гора сама к нему придет». В данном случае, я являюсь Магомедом. Величаво, зеркало выходит на охоту. Только охотиться не придется, жертва уже в силках, осталось только аккуратно, вместе с красочной и богатой эмоциональной душой, выковырять ее карие глазки.
Внезапно хлопнула подъездная дверь. Успели раздаться только несколько торопливых шагов, затем испуганное: «Ой!». Господи, это же Елена Григорьевна!
Паутина вздрогнула, наверное, перерезая мое тело на мелкие осколки. Мордочки существ по-кошачьи сморщились и, разбрызгивая серую слюну, зло зашипели. Одновременно вместе с моим воплем боли и запоздалым – «Обратно!», новые смертельные нити выпущенные помутневшими зеркалами, многочисленными стрелами устремились навстречу обреченной женщине. Раздался истошный предсмертный крик. Ее, ставшее тряпичным, окровавленное тело, через долю секунды, волоком, на красных от крови нитях, было подтянуто к зеркалу. Мне казалось, сейчас мои глаза вылезут из орбит, и я их потеряю раньше отведенного мне времени. «Не смотри, закрой глаза!» - молила я сама себя. Но поздно. Лицо Елены Григорьевны вплотную развернуто к безжалостной поверхности зеркала. Существа, выпуская мерзкие языки, пуская кровожадную слюну, злорадно облизываются. Женщина еще жива. Ее дорого отманикюренные пальчики судорожно вздрагивают, высокая грудь, под изрезанным в клочья меховым пальто, тяжело вздымается. Ресницы слегка вздрогнули.
«Не смотри!!» - пытаясь сорваться с паутины, чтобы спасти женщину, то ли себе, то ли ей, закричала я. И тут же захлебнулась в собственном крике от жуткой боли. Елена Григорьевна как-то удивленно открыла глаза, еще пытаясь обернуться на мой крик. Тут же, из зеркала, что-то серое, жидкое, словно ртуть, мягко, чуть ли не нежно, проникло в ее широко открытые глаза. «Не смотри!!!» - шептала я. Ее тело выгнулось в смертельную дугу. «Не смотри!!!» Ее тело вися на нитях, напрямую соединяющих ее с поверхностью зеркала, вздрагивало в предсмертных судорогах. «Не смотри!!!» Последний захлебывающийся вздох выпал из ее изодранного болью рта. «Не смотри!!!» - упрямо шептали мои пересохшие губы. Но непослушные глаза все видели. Видели, как затем серое вещество заботливо укутало, я надеюсь, уже мертвое тело женщины. Какое-то время, что-то чавкало, сыто кряхтело. Маленькие существа с завистью, довольно хихикая, глазели на пиршество своего хозяина. Потом, нечто серое, пыхтя, было втянуто обратно. Тело еще недавно энергичной женщины, свалилось на пол изломанной бездушной кучей. Ну, что ж, теперь моя очередь. Я не чувствовала ничего, ни боли, ни отчаяния, ни желания выжить. Вместе с бедным телом Елены Григорьевны, проклятое зеркало выпотрошит и меня. Моя душа уже мне не принадлежала, я была просто тряпичная кукла, повисшая на нитях жестокого колдовства.
Видимо насытившись, Зеркало взяло тайм-аут. Находясь в хорошем расположении духа, оно не торопилось продолжать кровавую трапезу. Я была оставлена на десерт. А чтобы «десерт» не заскучал, Зеркало милосердно развернуло перед ним театрализованные действа. Благо, актеров в избытке. Пошатываясь, волоча ноги, удивленно озираясь по сторонам пустыми глазницами, темной толпой выходили они на зеркальные экраны. То и дело, спотыкаясь друг о друга, недовольно ворчали и по-щенячьи скулили. Сколько же людей погубило Зеркало, сколько же душ пленило навсегда. По обрывкам одежды, скудно покрывающих обезображенные тела, можно бы было изучать костюмы разных времен и народов. Вон та женщина, с почти полностью вырванным лицом, в чем-то на подобии туники, с руками, густо увешанными золотыми браслетами – скорее всего Древняя Греция. Мужчина в черном бархатном камзоле и в красной от крови манишке, у него с уха свисает, теперь ненужное, пенсне – его зрение уже ничто не поправит, скорее всего, из времен Пьера Безухова и Наташи Ростовой. Худощавая старуха, с высоко взбитой, хоть и разлахмаченной, прической в разодранном корсете на дряблой груди, в выглядывающих из-под остатков некогда пышной юбки на проволочном каркасе, белых панталонах – это времена Екатерины Второй. Один за другим они угрюмой толпой дефилировали в зеркалах, спешно установленных изобретательным мастером по всем стенам. Зеркало разрасталось, трех дверей на моей площадке уже не было, на их месте – сверкающие, дышащие зеркала. Глянцевая плесень ползала вверх на этажи, таща за собой кучки опасной паутины, и оставляя позади «свежее испачканные зеркала». Вместе с зеркалами расширялась и импровизированная сцена.
Измученные души жертв негромко скользили по зеркальным стенам и поднимались вверх, вслед за разрастающимся зеркалом. Постановка невидимого режиссера была не идеальной, только бредущие куда-то мертвецы, но умело выдержана в заданном жанре – трагическом. Зачем только мне это показывать? Запугать до конца? Так я запугана до полусмерти еще задолго до просмотра данного шедевра. А может быть, наоборот, Зеркало успокаивает? Мол, не переживай, видишь, ничего страшного нет, и по ту сторону очень даже ничего живется. А уж общение с разными интересными личностями гарантировано. А то, что глазок не будет, так это ерунда, и без них можно обойтись.
По моим щекам покатились слезы – вынужденная задержка перед смертью, обманывая, разбудила остатки эмоций. Я больше не хочу ждать. Я хочу умереть. Умереть быстро и безболезненно. По-моему это вполне реально. Мне было страшно представить в каком состоянии мое израненное паутиной тело, но боли я почти не чувствовала. Самое страшное – мучительно ждать момента, когда столкнешься лицом к лицу с изуродованной гримасой смерти. В это время, в зеркалах появились знакомые корявые тела. Вот как должно вперед, припадая на изломанные ноги, выступает Лидия Максимовна, ее подбородок, как всегда, высокомерно вздернут вверх, а спину, несмотря на свои увечья, она держит по-девичьи прямо. Тем нелепее смотрится ее морщинистое, скукоженное от пережитых страхов и мучений, пустоглазое лицо. За ней, испуганно оглядываясь, постоянно падая и неловко опираясь на огрызки рук, торопится кровная наследница Лидии Максимовны. Наследство она получила восхитительное… Не отставая от них, с окровавленной рыжей копной волос на голове, ковыляет баба Даша. Еще не высохшая кровь, стекая с волос, сочась из черных глазниц, натягивала на старушечье бледное лицо жуткую маску смерти. Скоро и я устремлюсь вслед за ними, и меня удостоят чести выступить перед каким-нибудь невольным зрителем на самом оригинальном подиуме.
Внезапно то, что стало с бабой Дашей, приостановилось, по-медвежьи выпятив слюнявую нижнюю губу, принялось раздувающимися ноздрями жадно втягивать воздух. Я сжалась, бесполезно пытаясь стать невидимой, неосязаемой. Я знала, кого унюхало рыжеволосое нечто. Меня. Но все напрасно. Старуха, разбрызгивая кровавую слюну, яростно зашипела и, ткнув указательным пальцем в мою сторону, завопила на нереально высокой частоте. – Это она!!!
Паутина задрожала. как гитарные струны под пальцами музыканта. Сотни мертвых лиц повернулись в мою сторону. Злобные мохнатые существа, казалось, только что дремавшие в каком-то потустороннем анабиозе, вздрогнули и открыли свои глазки. В предвкушении кровавого развлечения их тонкие голоса слились в скрипучем хихиканье. В это время, окровавленная толпа, пихаясь, и отталкивая друг друга, ринулась из зеркал. Грязные обломанные ногти впивались в тонкую глянцевую пленку, отделяющую зеркала от внешнего мира. Под их пальцами она с треском вытягивалась, еще мгновение и, под чьей-то разлагающейся рукой, со звуком лопающегося шарика, непрочная преграда разрывается. Все. Сотни мертвых рук увеличивают образовавшийся проем. Липкое, сладковатое зловоние сотен разлагающихся тел, вызывая спазмы, забивает нос, рот, обволакивает и так еле дышащие легкие.
Все. Первые жуткие жители Зазеркалья, скалясь и шипя, вываливаются на площадку, и тут же виснут на лезвиях паутины. Но это их не останавливает. Паутина, словно студень, разрезает их, давно позабывшие, что такое физическая боль, бескровные тела. Первые ряды мертвецов осыпаются на пол грудой кошмарных кусков. Но их головы продолжают шипеть, а искромсанные конечности куда-то рваться, дергаясь в судорожных конвульсиях. Но велика толпа, жаждущая моей крови, превращая ногами останки своих «сородичей» в месиво, и разрывая паутину, она направляется ко мне. Пустые глазницы меня не видят. Не видя, они идут, на безумно привлекающий их, мой запах. Пара секунд отделяет меня от вечной жизни. Жизни в бесконечных коридорах Зазеркалья, жизни среди этих тварей. Я не хочу такой жизни! Лучше острые лезвия разрезающие тело, лучше мгновение адской боли, чем вечность в аду. Собрав все силы, я бросилась на паутину, навстречу безобразным мордам, навстречу смерти.
Пронизывающая боль, как избавление и забвение, как награда. За мгновение до смерти, яркая вспышка пламени ослепила мои глаза. Одновременно со звоном разбивающегося стекла, раздался оглушающий визг, видимо, все-таки испытывающей боль безглазой толпы. Но меня это уже не касалось. Подхваченная невидимой силой, я устремлялась куда-то вверх, навстречу свету. Последнее, что я запомнила, это доносившийся откуда-то голос опоздавшего Дроздова.
Абсолютная белизна ослепила глаза. Где-то, совсем рядом, гудели незнакомые голоса. Своего тела я не чувствовала. Но это, наверное, неудивительно, на тот свет попадают без тела. Но как-то все-таки не так я его себе представляла. Какой-то очень знакомый запах щекочет нос. Откуда же я его знаю? Откуда? Извилины в моем мозгу, словно заржавевшие шестеренки, с большим трудом стали шевелиться. Гортань пересохла. Деревянным языком я попыталась облизать саднившие губы. Стоп! Я же уже не на земле! Значит, у меня нет тела, нет кожи! У меня ничего не может быть такого, что может пересохнуть, саднить и чем что-то можно облизать! Где я?! Если я не там, то тогда я…
Господи!! Я жива! Обрадованный разум, неразумно поторопился послать телу команду подпрыгнуть на месте. Тут же острая боль заставила-таки пересохшую гортань проскрипеть, что-то типа «ой». Тут же рядом раздался испуганный женский голос.
- Чего это ты?! Тихо, тихо…Лежи тихонько, деточка. А то заново штопать тебя придется.
Вместе с болью вернулась способность видеть, слышать, чувствовать. Надо мной склонилось милое старушечье лицо с ярко-голубыми глазами. Глаза… У нее есть глаза… И если я ее вижу, значит и у меня есть глаза. Если я чувствую боль, значит мое тело цело. Оно не рассыпалось на сотни разрезанных кусочков. Слезы радости и облегчения, обжигая кожу, хлынули из моих глаз.
- Что ты, деточка? Что ты? – защебетала старушка. – Все же хорошо. Жива. Хирург у нас хороший. Уж как старался. Полночи тебя спасал. Ранки заживут, швы рассосутся.
Ее шершавая ладонь гладила меня по волосам, а голос успокаивал, убаюкивал. Незаметно для себя, я заснула здоровым, первый раз за многие дни, безмятежным сном.
Яркие лучи солнца сквозь закрытые веки требовали проснуться. Знакомый аромат неизвестного мне парфюма, витал в воздухе. «Надо обязательно спросить Дроздова его название» - подумала я перед тем, как открыть глаза.
- Привет. – усталые, но по-прежнему, удивительно голубые глаза Дроздова, нежно смотрели на меня.
- Привет. – прошептала я.
Еще две недели я пролежала в больнице. Серьезных ран оказалось не так много, а вот тонкие шрамы теперь покрывают все мое тело. Но благодаря тому, что лезвия паутины были очень тонкие, шрамы еле заметны на моей белой коже. Я потеряла немного крови, но вскоре я полностью восстановилась. Дроздов приезжал ко мне по несколько раз в день. О последних моих мгновениях среди зеркал, мне рассказал уже он.
В тот день, сразу же после разговора со мной, Елена Григорьевна долго пыталась разыскать Дроздова, который в это время развлекал где-то московское начальство. Так и не найдя его, но оставив свои послания для него у всех с кем общалась, она все-таки бросилась мне на помощь. Ее страшная смерть навсегда легла тяжелой плитой вины на мою грудь. Оставленные ею сообщения, все-таки дошли до Николая. Послав к черту свое начальство, он бросился ко мне. Как назло, где-то на полпути, его машина застряла в сумасшедшем буране. С трудом поймав случайную попутку, он все-таки добрался до моего дома. И как оказалось, очень вовремя. Как он заем описывал, подъехав к дому, он сразу понял, что происходит что-то страшное. Во всех светящихся каким-то нереальным светом окнах, мелькали зловещие тени. Странные звуки, исходящие от дома, казалось, заставляли дрожать замерзший воздух. Да и стены самого дома вибрировали, вздыхали в такт усилившегося гула разбушевавшейся метели. Дроздов сориентировался сразу и, схватив первое, что пришло ему на ум. К его счастью, у перепуганного насмерть водителя, любезно его подвозившего, оказалась канистра бензина. Схватив ее и крепко сжимая спички, он ворвался в подъезд. Увиденное, его ошеломило, но на разглядывание страшного интерьера в подъезде, времени не было. Где-то в углу, за серыми шипящими телами, он мельком увидел меня. Содрогнувшись от мысли, что опоздал, сжав зубы, метнул открытую канистру прямо в черную толпу. Даже рискуя, что могу сгореть и я, не видя иного выхода, вслед за канистрой он швырнул зажженный спичечный коробок. Пламя, раскаленными языками хлестало по зловонным телам, выпуская смрад горящей плоти. Толпа взвыла, паутина, словно новогодняя гирлянда, вспыхнула искрящимися нитями. Черные мохнатые существа, душераздирающе вопя, вертясь в пламени горящей деревянной рамы, тщетно пытались сбить огонь со своей вспыхнувшей шерсти. Обжигаясь в веселящемся пламени, не обращая внимания на падающие на него тлеющие нити паутины и визжащие живые факелы вокруг него, Николай пробрался ко мне. Схватив в охапку мокрое от крови мое тело, одновременно пытаясь сбить огонь с моих волос и остатков одежды, вылетел из подъезда. Чтобы потушить остатки тлеющего огня, не жалея, засунул меня в ближайший сугроб, благо, погода щедро обеспечила необходимым снегом.
Водитель, подвозивший Николая, как только тот скрылся в подъезде, крестясь и молясь давно забытому богу, прыгнул в машину и поторопился убраться подальше от вопящего дома. Потом была скорая, пожарные, милиция.
Затем была большая статья в местной газете о разгуле преступности в нашем городе. О доблестном милиционере, рискнувшем своей жизнью, ради спасения двух женщин, попавших в руки, пока неизвестного, маньяка, жестоко изрезавшего своих жертв и путем поджога дома, скрывшего следы преступления. Газета выражала соболезнования родственникам погибшей Елены Григорьевны, желала мне скорейшего выздоровления. И все. Ни слова о многочисленных обгоревших останках, о сгоревшем зеркале… Но как объяснил Дроздов, там ничего так и не нашли.
Тогда, Дроздов как-то неуверенно пояснил – скорее всего, зеркало сгорело дотла. Я захотела ему поверить.
С тех пор прошло пять лет. Я давно перестала вздрагивать от отражения в зеркалах. С продажи двух квартир, мы с Дроздовым купили небольшой домик на окраине города. Кстати, теперь моя фамилия – Дроздова. У нас растет замечательный сынишка. Брат Николая, где-то через месяц после этих событий, неожиданно, пришел в себя. Что с ним было, так и осталось загадкой. Через год после этого, Николай вместе с братом, послал к черту свою работу, и теперь занимаются бизнесом. Оказывается, у моего мужа масса талантов.
В шкатулке, найденной в квартире Лидии Максимовны, оказались достаточно дорогие ювелирные украшения. Первым моим желанием было тут же избавиться от них. Но то ли жадность во мне проснулась, то ли что-то еще, но я их так и не продала, хотя ни разу, за все годы, так их и не надела.
Зеркальце в форме то ли Солнца, то ли Чертополоха, так и лежит у меня, точнее в железной коробке под замком, в темном углу чердака. Так. На всякий случай. Надеюсь, оно не попадет никому в руки, как никогда никому не попадет в руки То Зеркало – Зеркало мстительной Боулики. Но при этих мыслях, что-то холодное и липкое сжимает мое сердце…
Человек давно не ел и не спал, вчерашняя суррогатная водка разъедала его вонючую глотку. И хотя над горизонтом только-только заиграли солнечные лучи, его ненасытное брюхо и расплавленные мозги требовали добавки суррогата. Кряхтя и отрыгивая, он все-таки оторвал свое потное тело от грязного пола подвала. Как он сюда попал, он не помнил, да и неважно. Сейчас важно одно – выползти отсюда и попытаться найти своих дружков. Возможно, ему повезет, и у них можно разжиться хоть на полглотка чего-нибудь. Неважно чего, лишь бы почувствовать во рту этот волнительный вкус. Его правая нога зацепилась за что-то громоздкое. Упав на четвереньки, человек выругался. Еще не хватало переломать ноги. Хотя, подожди, может это что-то ценное, и его можно будет спихнуть за бутыль водяры. Закисшие глаза человека алчно сверкнули и тут же, в свете утренних лучей, пробивающихся через крохотное окошко, его много лет немытая рожа отразилась в большом зеркале.
Человек аж захлебнулся от счастья. Да за это можно получить две, нет, наверное, и пять, бутылок замечательной водочки. Да еще и на колбаску хватит. И дело не в самом зеркале, а в его необыкновенной оправе. Словно по повелению великого мага, крохотные существа застыли вокруг зеркала в непонятном танце. Их крохотные пальчики с острыми коготками крепко вцепились в тончайшие нити, а злые глазки, отражая солнечный свет, горели адским огнем…
В милицейских отчетах холодно отражалось: « 12 ноября 2009г., в квартире № 14, по адресу ул. Ленина, д. 24, в 8:30 утра был обнаружен труп хозяйки квартиры, Дорошенко Лидии Максимовны, 1948 года рождения.» Милиция была вызвана соседкой погибшей Коломейчик Дарьей Васильевной, которая утверждала, что обеспокоена тем, что Дорошенко не открывает дверь. С помощью слесаря домоуправления, при соблюдении всех необходимых формальностей, в сопровождении понятых, дверь квартиры № 14 была вскрыта. Квартира имела явные следы погрома – все вещи были разорваны в клочья, деревянная мебель разбита, металлические детали стульев и кровати деформированы под воздействием, пока непонятной силы.
Труп хозяйки был обнаружен у большого напольного зеркала, скорее всего единственного предмета, оставшимся невредимым. Само тело имело неестественно изогнутый вид, ногти на руках вырваны, видимо при жизни потерпевшей, так как, судя по кровавым ранам, кровь была не свернута. На лице гримаса ужаса и боли, по всей видимости, потерпевшая очень мучительно пережила свои последние часы или минуты. Точнее даст свое заключение медэксперт. Предварительно можно с уверенностью сказать – смерть насильственна. Но вызывает много вопросов, и требует тщательного расследования тот факт, что дверь в квартиру потерпевшей была заперта изнутри.
Я проснулась от резкого звонка в дверь. Как же не хочется вставать, тем более что сегодня можно было от души выспаться. Четыре дня я не поднимала головы от отчетов. Нашла уйму ошибок, сделанных неопытной Танюшей, но Танюша – любимая племянница шефа, так что пожаловаться некому. А вчера вечером, сдав заветную папочку с бухгалтерскими документами, все-таки решилась и, жалобно заглядывая в глаза шефу, выклянчила себе отгул. С мечтами проваляться в постели весь день, допоздна смотрела телевизор. А теперь, пожалуйста, принесла кого-то нелегкая, в девять утра.
На ходу натягивая свой старый, но безумно любимый халат, еле волоча ноги, протопала в коридор. Сон как рукой сняло, как только открыла дверь. Все-таки во многих из нас живет врожденный страх перед милицией, а именно двое ее доблестных представителей и стояли перед моей квартирой.
- Третьякова Марина Владимировна!? – вопрос был задан таким тоном, будто, как минимум, я была под подозрением.
Прокручивая в голове, что я могла бы сделать такого эдакого в жизни, и улыбаясь, как можно приветливее, согласно кивнула.
- Она, она это. – из-за милицейских спин показалось скукоженое личико бабы Даши. Лицо ее было почему-то без обычного яркого макияжа, и выглядело очень испуганным. От ее вида, внутри меня, все задрожало.
- Что случилось? – почти шепотом спросила я.
Оба, как по команде, сунули мне под нос красные корочки. Причем у одного из них, на вид совсем мальчишки, почему-то дрожала рука. Я сделала вид, что внимательно разглядываю их документы, но на самом деле, от страха, у меня перед глазами стояла сплошная пелена.
- У нас к вам имеется несколько вопросов. – сверля меня тяжелым взглядом, произнес тот, кто выглядел лет, приблизительно, на тридцать пять. – Можно?
Это скорее всего, был и не вопрос, потому что, еще до того как сделать шаг назад, чтобы пропустить их у себе в квартиру, он уже шагнул вперед.
- М-м-можно. – проблеяла я.
- Дроздов Николай Сергеевич, мой помощник – Серенький Сергей Сергеевич. – оглядывая колючим взглядом квартиру и меня, представился тот, кто постарше.
Кто бы сомневался, кто в их компании главный, а кто помощник. Следом, бесшумно, в квартиру прошмыгнула баба Даша, которая тут же, от железобетонного голоса Дроздова – А вас попрошу подождать снаружи! – вылетела обратно.
Вспомнив о горе стиранного, но не разобранного белья, в том числе и нижнего, в зале на диване, я скоренько пропела:
- На кухню, пожалуйста. Чай, кофе, бутерброды? – не дожидаясь их согласия, юркнула на кухню и затарахтела чашками и блюдцами.
- Не стоит… - начал было Серенький, но его тут же перебил главный.
- А почему бы и нет? Согреться надо, еще намерзнемся. – и обращаясь ко мне, пытаясь говорить игриво, добавил – На улице, вон, мете-е-ль как резвится, да?
Стараясь не смотреть в его глаза, я сделала очень занятой вид и промычала что-то типа:
- Ыг-ы.
Я не знаю как бы я восприняла этого человека если бы не знала, что он мент. Но сейчас, от его голоса и взгляда мурашки по коже. Хотя, я уверена, ничего противозаконного в своей жизни не совершала, ну, конечно, не считая кражи понравившейся, как сейчас помню, розовой заколки у девочки еще в детском саду, обнесенных с друзьями садов на даче, в ранней юности, сломанный нос у сослуживца, гола три назад, но это была самооборона – я защищала свою честь. Ну и так, по мелочи – злостно нарушаю правила дорожного движения, корректирую бухгалтерию, но это не для себя – все для процветания дела, хоть и не моего. Ну, так вот, хотя я перед законом чиста, ноги от страха подкашиваются. Ставя на стол чашки с кофе и с чаем, рискнула еще раз, как можно увереннее, спросить:
- Так что случилось-то?
- А что вы так разволновались? – последовал ехидный вопрос.
- Кто, я?! – возможно переигрывая, возмутилась я. – Ничуть! Просто, согласитесь, немного необычно, когда вот так, без приглашения, к вам заглядывает милиция, с утра пораньше.
- С утра пораньше мы приехали к вашей соседке, а сейчас уже… - он демонстративно посмотрел на свои наручные часы, - двадцать минут десятого.
Обручальное кольцо отсутствует. «Господи, о чем я думаю?!» Но это скорее автоматически. Я поспешила вернуть свои мысли в нужное русло.
- К моей соседке? Так а я здесь причем? – в недоумении, и уже не боясь, уставилась я на Дроздова.
- К бывшей соседке. С сегодняшней ночи… - в упор глядя на меня, ответил он.
«Бывшая соседка? С сегодняшней ночи?» - не могла сообразить я. – Баба Даша? Так я ее видела. Еще одна и последняя соседка – это Лидия Максимовна.
- Что-то случилось в 14-ой?
- А вы откуда знаете? – оживился Серенький, до этого, словно не при делах, долго и нудно полоскавший чайную ложку в чашке кофе.
Что-то неприятное сквозило в его голосе. Молоденький, а уже натаскался, или оттуда уже такими приходят? Моему терпению пришел конец. Приняв позу – «руки в боки», меня понесло.
- Послушайте! Сколько можно? Возможно у вас имеется сходство с котами, только я не мышь. И играть в известную детскую игру не собираюсь. Я знать не знаю, случилось что-то или нет. Но если вы пришли к моей соседке, а их у меня только две – баба Даша и Лидия Максимовна, значит у кого-то из них что-то случилось. Бабу Дашу я видела в полном здравии, логично предположить, что случилось что-то с Лидией Максимовной.
- Да, вы правы – как-то по-другому глядя на меня, начал Дроздов, - ее убили…
- Убили-и-и? – садясь на табурет протянула я.
Я не знаю, что у меня отражалось на лице, возможно какое-то внутреннее чутье у представителей следственных органов присутствует, так как дальше они уже более приветливо продолжали.
- Как нам сообщила Коломейчик Дарья Васильевна, вы с погибшей были в достаточно дружеских отношениях. Что вы можете рассказать по этому поводу?
Я попыталась хоть как-то сконцентрироваться, но мысли упрямо расползались во все стороны. Не могу сказать, что на меня нахлынула боль утраты близкого человека. Нет. Лидия Максимовна не была для меня близка, но то что она была с самого моего рождения неотъемлемой частью моей жизни – это бесспорно.
- Назвать наши отношения дружескими, в полном смысле этого смысла, нельзя. Их, скорее всего, можно назвать странными, сложными… - начала я, а перед глазами – пожилая, красивая женщина, совершенно не выглядевшая на свой возраст. Черные вьющиеся волосы, скорее всего, до последних своих дней, она их красила. Смуглая, как у цыганки кожа, карие, с красивым разрезом, глаза и, несмотря на возраст, статная, стройная фигура.
- Сколько я себя помню, Лидия Максимовна всегда жила рядом с нами. Но общаться с ней я начала только после смерти мамы. Мама, при жизни, никогда, во всяком случае я об этом не знаю, с ней не общалась, даже не разговаривала, и мне запрещала. Не спрашивайте – я не знаю почему… Когда мне было семнадцать лет, мама умерла, я осталась одна. Отца я никогда не знала. Понимаю, конечно, что без мужчины в этом деле никуда, но на мои вопросы об отце, мама как-то неохотно отвечала, что все случилось как-то случайно и поэтому совершенно не важно. Да честно сказать, мне как-то и самой стало совершенно не интересно кто он и где. В общем, никакой родни своей не знаю, возможно, ее вовсе нет. С Лидией Максимовной наше общение началось с похорон мамы. Она вместе с бабой Дашей, по большому счету, все и организовали. Деньги дали с маминой работы, да как оказалось позже, и у нас дома лежали сбережения и не малые. На тот момент я успела поступить в институт, хотела перевестись на заочное, но Лидия Максимовна, неожиданно, как будто зная мои мысли, пришла ко мне и с порога сказала: «И не думай!». Я, конечно, сразу и не поняла, а она повторила: «И не думай переводиться на заочное. Ты должна получить достойное образование, как хотела твоя мама». И отодвинув меня в сторону, сразу направилась к журнальному столику. Ничего не говоря, перевернула его, и открутила одну из ножек. В этой самой ножке оказалось несколько, свернутых в тугую трубочку, пачек с деньгами. Причем это были доллары. Я была в шоке, а соседка, не считая, назвала мне сумму. – Здесь десять тысяч долларов. Тебе с лихвой хватит, чтобы безбедно жить и спокойно учиться. И твердым голосом добавила: - Но глупо оставлять такую сумму на руках у молоденькой девушки, деньги будут у меня. Я распределю деньги на оплату коммунальных услуг, еду, одежду и какие-то женские мелочи, которые тебе понадобятся, конечно, в разумных пределах. Завтра заходи ко мне в десять утра, все обсудим, а сегодня ложись в постель и выспись, тебе это необходимо. Сказано все это было совершенно незаботливо, неучастливо, никак…
- Вы хотите сказать, что Дорошенко никогда не общалась с вашей матерью, никогда не была у вас в квартире, но тем ни менее, каким-то образом, узнала и точную сумму денег и где они лежат? Не кажется ли вам это странным? – не скрывая иронии, спросил Серенький.
Я удивленно подняла брови.
- А вам разве о Лидии Максимовне ничего не рассказали?
Оперативники переглянулись.
- А что нам должны были рассказать?
- Лидия Максимовна, как бы это точнее сказать, была ведьмой, гадалкой, в общем, могла видеть то, что другим не дано.
- И вы всерьез верите во всю эту чушь? – рассмеялся Дроздов. Но его помощник не смеялся. В его глазах явно загорелся огонек любопытства и испуга, точь-в-точь как у маленького мальчишки.
Я пожала плечами.
- Как не верить? Слишком много разных подтверждений этому происходило на моих глазах.
- Продолжайте, пожалуйста, и поподробнее о ее знакомствах, может быть, кто-то ее посещал в последнее время?
Я поняла, мои рассказы о ее, мягко сказать, неординарных способностях, Дроздова совершенно не интересовали.
- Не знаю я никаких ее знакомых. Видела, конечно, посещали ее часто разные люди.
- Зачем?
- Ну я же вам говорю, она гадала. За этим люди и приходили.
- А как люди узнавали о ней?
- Не знаю. Но думаю как обычно – «сарафанное» радио.
- Очень интересно. А деньги за свои услуги она брала?
- Никогда не видела и не слышала. Но жила она не бедно…
- Перейдем к событиям сегодняшней ночи. – снова перебил меня Дроздов, - Где вы были, приблизительно, с 12 часов ночи и до семи часов утра?
Ощущая внутри неприятный холод, ответила:
- Дома, но…
- Кто-нибудь может это подтвердить?
- Нет, но…
- Квартиру покидали?
- Нет. Зачем?
- Вопросы задаем мы. У вас имеются ключи от квартиры Дорошенко?
- Нет. Зачем?
- А у кого они могут быть?
- Не знаю… - совершенно растерялась я. – Я не представляю, чтобы Лидия Максимовна
кому бы то ни было дала ключи от своей квартиры.
- Что-либо подозрительное слышали в указанное время?
Я задумалась. Вроде бы ничего. Хотя…
- Знаете, у нее в квартире вчера, очень громко работал телевизор…
- До какого времени?
- Не знаю… Я выключила свой телевизор около двух часов ночи. У нее он еще работал.
- И что, ничего кроме телевизора не слышали?
- Да нет. Я, знаете ли, сплю в бирушах, без них заснуть не могу.
- А могли бы вы определить, что шло по телевизору? – подал голос Серенький.
Вспоминая громкие крики, протяжный вой, какое-то, то ли гавканье, то ли вообще черт знает что, шум, предположила.
- Скорее всего что-то остросюжетное…
- Почему? – одновременно спросили оперативники.
Я, как могла, передала им звуки, которые слышала.
- А теперь подумайте и скажите, могли бы эти звуки быть не от телевизора?
- Ну, теоретически да… Но разве такие звуки могут издавать живые существа? - И сама ужаснулась возможному ответу.
Еще минут пятнадцать мне задавали, с моей точки зрения, совершенно бестолковые вопросы, и уже на выходе, «мягко» промурлыкав : «Марина Владимировна, мы попросим вас в ближайшее время не покидать город – можете понадобиться…», наконец-то, покинули мою квартиру.
Я тяжело вздохнула. Интересно, люди сами себя так накручивают, общаясь с доблестными органами, или же от них исходит эта тяжелая, изматывающая энергетика?
И мои мысли тут же понеслись к уже покойной Лидии Максимовне.
Что могло случиться? Явно, смерть ее неестественна, иначе не было бы милиции. Будут похороны. А кто будет всем этим заниматься? От возможного варианта меня передернуло. Нет, конечно, в какой-то степени я обязана нормально проводить в последний путь умершую, все-таки, в свое время, мне Лидия Максимовна очень помогла. Но как представлю – черный гроб, специфический запах и оставшееся, не помню от кого, вызывающее ужас, четкое правило – в доме покойника нельзя, до сорока дней, смотреть в зеркало, их вообще необходимо чем-нибудь закрыть…. Бр-р-р… Я поежилась… Как-то не хочется даже представлять, что я там могу увидеть.
От моих мрачных мыслей меня оторвал настойчивый звонок в дверь. Ну что еще?! Уверенная, что это снова из милиции распахнула дверь.
«Переигрывает» - глядя на прошмыгнувшую ко мне всхлипывающую бабу Дашу, подумала я и тут же устыдилась. Неизвестно, как бы чувствовала себя я, обнаружив мертвое тело давней близкой знакомой. А они с Лидией Максимовной действительно, судя по всему, были близки. Хотя со стороны их союз выглядел как-то нелепо. Лидия Максимовна – красивая, лощеная, может быть грубовато по отношению к покойной, но в ней чувствовалась порода, а баба Даша… Я даже отчество ее не знаю, сколько помню, она всегда была сначала тетя Даша, а затем только баба Даша. Хрупкая, юркая, с безобразно накрашенным лицом, с копной редких, но всегда окрашенных в ярко-рыжий цвет, волос. Одежда на ней, подозреваю, собранная по всем знакомым – то казалось мала ей, то явно великовата, но неизменно буйных раскрасок. Вот такая бабушка – вечный праздник. Увидев ее утром, улыбнувшись новому сочетанию безумных красок, весь день принимает радужный оттенок. В общем, это были два совершенно разных человека.
Баба Даша тяжело плюхнулась на, заскрипевший под ее тяжестью, кухонный табурет.
- Горе-е-то какое-е-е, Мариночка. – размазывая по лицу слезы, заголосила она.
От такого искреннего проявления горя, у меня на глазах выступили слезы.
- Баба Даша… - начала я и тут же осеклась. Мои руки нервно теребили халат. Возможно от того, что долгое время я прожила одна, и все мое общение с людьми, в основном, ограничивается работой, я не знаю как себя вести, что говорить в подобной ситуации. Как-то неловко, топорным движением, я поглаживала плечи горько рыдающей старушки.
Через какое-то время, громко высморкавшись в довольно замусоленный платок, и выпрямив спину на манер покойницы, баба Даша мягко отстранила мои руки.
- Все, все, Мариночка. Больше не плачу… Знаешь ли, мне эти менты не дали как следует оплакать Лидочку. Все расспрашивали кто да что. – шмыгала носом бабуля.
- Я хоть с тобой душу отвела. Спасибо, Мариночка.
- Да что вы! Какое может быть спасибо! Я же все понимаю, мне тоже очень жаль Лидию Максимовну… Все так неожиданно…
Глаза бабы Даши, при моих последних словах, странно сверкнули.
- Налей мне, деточка, своего хорошего коньячку. – и видя, что я достаю одну рюмку, добавила – И себе возьми.
Я уже хотела возразить, что по утрам не пью, но она не дала мне сказать.
- Знаю, знаю, Лидочка наставила тебя на правильный путь. Но ты не смотри, что еще нет и двенадцати дня, помянуть покойницу – дело святое. – баба Даша, неумело крестясь, налила коньяк из поставленной на стол начатой бутылки.
- И ты, дите, выпей. Выпей за окаянную душу покойницы, чтоб не сильно ее там… - и многозначительно глядя на мое удивленное лицо, своим артритным пальцем указала куда-то вверх.
Коньяк, обжигая рот и горло, насытил кровь горячим алкоголем.
Ничего себе – «окаянная душа»!? Куда это понесло старушку? Вроде бы подруги были, и слезы как натуральные… - думала я.
Достав из холодильника колбасу, сыр, я присела рядом со сразу же захмелевшей старушкой. А она, кинув в рот кружок колбаски, и снова разлив по рюмкам коньяк, продолжила.
- Ты не смотри на меня так, Мариночка. Ты знаешь, я не пьющая… Ну, если только иногда. Тем более хороший напиток…
Я с тоской смотрела на уменьшающуюся жидкость в бутылке и подсчитывала – насколько бы мне дней или недель хватило этого количества коньяка. А баба Даша, опрокидывая очередную рюмку и смачно пережевывая закуску, не останавливалась.
- Ты себе не представляешь, какой жути я натерпелась в Лидочкиной квартире. Прямо до сих пор весь этот кошмар перед глазами.
Глаза ее, действительно, отражали безумный испуг. Глядя в них, я почувствовала, что как-то совсем не хочется знать подробностей. Но баба Даша, раскрасневшаяся от слез и коньяка, возбужденно продолжала.
- Вся, буквально вся квартира в жутком хаосе. Ты же знаешь, какая Лидочка аккуратная была. А тут, все перевернуто с ног на голову. Мебель разбита и изодрана, замечательные ковры и шторы – в клочья. Ты помнишь ее прекрасные картины?
Я согласно кивнула, хотя, если честно, то, что на них был написано, было для меня непонятно. Я, конечно, не эксперт в этом направлении, но по мне, это просто мазня, а именно так и можно назвать смешение разнообразных красок на холсте. Но Лидия Максимовна с нежностью относилась к этим картинам. Кто их написал, и откуда они, я не знаю. И запомнила я только две из них. На одной – крупными мазками размыто красно-желтое пятно – «Июльское солнце». На другой, на темно-синем фоне бледные кляксы – это «Ночь». Из моих воспоминаний, меня вырвал голос бабы Даши.
- Ты представляешь?!
Я не понимала о чем речь и в недоумении уставилась на нее.
- Ты что, не слышишь? Я говорю – полностью испачканы кровью и чем-то еще черным! Что там картины! Стены, полы… Все!
У меня, видимо, на лице отразилось недоверие. Ну, мы же не в фильме ужаса, в конце концов.
- Ты что, мне не веришь?! – брызгая слюной, закричала баба Даша.
Ошарашенная, я лишь растеряно пожала плечами.
- Я всю правду говорю! – баба Даша стукнула себя худосочным кулачком в грудь. – Тебя там не было, а я была…
Она на мгновение замолчала. А я рассматривала ее лицо в поисках хоть каких-нибудь признаков вранья. Но на ее охмелевшем лице отражался только испуг, нет, страх.
Вторую рюмку коньяка организм принял не сопротивляясь.
- Если бы ты видела Лидочку. – снова, заливаясь слезами, прошептала старушка. – То, что с ней это сотворило – не человек…
Где-то под ложечкой неприятно холодело.
- Что с ней произошло? – я, невольно, тоже перешла на шепот.
- Да откуда я знаю! Только я ей всегда говорила – не доведут ее занятия до добра. Но чтобы так! Кто же мог подумать…
- Вы имеете в виду то, что она гадала? Ну что ж в этом такого? Много людей этим увлекается…
Но баба Даша Махнула рукой.
- Да брось ты… Другие… Побаловаться в карты, погадать на кофе, на рождество в зеркальце заглянуть – это детские забавы и чуть-чуть фантазии. А она действительно общалась с кем-то или чем-то потусторонним. Мне она, конечно, подробностей не рассказывала. Был грех, как-то просила ее научить и меня чему-нибудь. Но Лидочка раскричалась тогда на меня. Мол, чтоб и не думала даже – опасно это для несведущего человека. А сама иногда, бывало, проговорится, что вроде бы постоянно ждал ее кто-то… Это в пустой-то квартире. А недавно, может, и ты заметила, какая-то пасмурная ходила. Спрашиваю – что случилось? Молчит. Но за день до смерти - при этих словах, слезы снова потекли из уже опухших глаз бабы Даши. – Лидочка так печально вздохнула и говорит: «Смерть уже меня поджидает». Я ей: «Ты что, с ума сошла?! Не болеешь, годы еще позволяют под солнышком погреться». А она мне – Да я бы и сама еще пожить рада, да он забрать меня хочет. Я к ней с расспросами – кто да что? А она посмотрела на меня грустными глазами и говорит: «Лучше и не знать тебе никогда… Обманул меня он. Думала безобидный, а он злее и коварнее всех тех, кого за все годы знала».
- Так может быть, она о каком-нибудь новом знакомом говорила? – перебила я старушку.
- Нет, деточка, не о человеке она говорила.
Какое-то время мы сидели молча. В голове с трудом укладывался рассказ соседки. Я отношусь к тем людям, которые до сих пор верят в домовых и приведений. Но поверьте, не вижу их в каждом углу. И если честно, я их вообще ни разу не видела. Но представить какого-то потустороннего жителя, постоянно проживающего в соседской квартире? Такое даже для меня чересчур.
- А ты ночью ничего не слышала? – прервала наше молчание соседка.
Уже не зная, как точно обозначить, что именно слышала, я вернулась мыслями к ночным звукам, доносившимся из соседской квартиры. Был ли это работающий телевизор или что-то другое?
- Ну, так что? Слышала что-нибудь? – баба Даша с испуганным интересом заглядывала в мои глаза.
- Кое-что слышала, но точно не могу сказать.
- А вы? - в любом случае, помимо меня, это должны были слышать, как минимум, полдома.
Соседка жалобно залепетала.
- Мариночка, ты же знаешь, я женщина уже пожилая, болячек множество, по ночам, от проклятого артрита заснуть не могу. Вот и приходится принимать эту отраву аптечную. Так что я без снотворного в постель не ложусь, и сплю как убитая… Ой… - при этих словах баба Даша судорожно перекрестилась. - Возьмешь же такое на язык.
- А другие соседи? Они-то должны были слышать шум?
- Мариночка, да какие соседи? – удивилась старушка, - Ты все на работе пропадаешь, ничего не знаешь. Какой-то олигарх выкупил все три квартиры сверху – апартаменты себе отстраивает. Там стройка настоящая, так что никто пока не живет. Строители до шести вечера – и по домам. А сегодня, так вообще, как увидели милицию, так все и разбежались. Не нашенские они – то ли узбеки, то ли таджики. Внизу, одна квартира на продажу выставлена, тоже пустая. Во второй – алкаш Сенька живет. Он днями и ночами не просыхает, что он там услышит. А в той, что под твоей квартирой – Верка, она к новому мужу переехала, квартиру сыну оставила. Только он посменно работает – сутки – трое. В эту ночь, как раз, на смене был. Его милиция уже опрашивала, прямо в подъезде его и встретила, когда он с работы возвращался.
Ясно. С других этажей, даже спрашивать бесполезно. Если кто-то и слышал что-то отдаленно, то скорее всего точно никто ничего не скажет.
- Ну, а ты-то, что слышала? – не унималась баба Даша.
- Не знаю, баб Даш. Сначала думала, что телевизор у нее включен. Я еще подумала, что Лидия Максимовна слышать стала плохо, потому что слишком громко было.
- Деточка, да что ты?! Какой телевизор?! Она его уже полгода не включала, говорила, что смотреть там нечего. Все в свое новое зеркало пялилась. При этом сеялась, что в зеркале интереснее. – баба Даша на секунду задумалась, - Ну, точно! Как только, бог знает откуда, эту бандуру притащила, так и телевизор перестала смотреть. Она рассказывала, что зеркало это старинное и ручной работы, и силой обладает необыкновенной… Так это зеркало целым-то только и осталось.
Тут баба Даша, заискивающе заглядывая в мое лицо, взяла меня за руку.
- Мариночка, может на память о Лидочке, ты оставишь мне это зеркало?
Я от удивления чуть не крякнула.
- Я?! Да при чем я здесь?
Тут уж удивилась баба Даша.
- Как причем?! По завещанию, все тебе отходит. – и, видя мое недоумение, добавила, - А ты что, не знала?
В моей голове уже не умещалось столько информации, сколько я получила за сегодняшний день.
- Баб Даш, может вы ошиблись? С чего ей мне что-либо завещать?
- Да уж не знаю. – в ее голосе послышались нотки зависти. – Но я присутствовала, когда к ней нотариус приходил. Поэтому точно знаю!
- А у нее что, никаких родственников нет?
- Почему же нет? – старушка, почему-то, отвела глаза, - Сын у нее был… Да умер молодым.. – в этом ответе явно слышалась недосказанность. – Да еще племянница имеется. Только Лидочка на порог ее не пускала. Я ее как-то пристыдила, как-никак родственница. А Лидочка ответила, что ее какая это родня – сестру ее в могилу свела, а теперь и на теткину квартиру зарится. Так что вот так. Вступай в наследство.
- А вам же как? – мне было безумно неловко.
Соседка махнула рукой.
- Деточка, зачем мне? Я уж как-нибудь доживу свой век в скромности, как и жила все эти годы. – при этом бабуля так тяжело вздохнула.
- Баб Даш, да мне тоже чужое ни к чему.
Соседка, даже подскочила – Какая это ты чужая?! – и осеклась.
Отметив такое странное поведение, я не стала приставать к ней с расспросами. К чему? Как есть, так и есть..
Потихоньку допили коньяк, налили чаю. Дальше уже обсуждали чисто практические проблемы. Как хоронить и когда? Поминки делать или как? И самое главное, необходимы деньги. Правда, с этим мы определились довольно быстро. Покойница никаких распоряжений не оставляла. В квартиру ее попасть, чтобы найти возможные сбережения, мы не могли. Коли завещание оформлено на меня, а баба Даша не богаче любого среднестатистического бомжа, племянница живет где-то недалеко, но как ее найти мы не знали, то все расходы придется нести мне одной. Под мое вялое кивание головой, так постановила и решила баба Даша. Я же, ошалевшая от всего происходящего, даже не подумала возразить.
Я далеко не транжира, но и особо скупой себя не считаю. Тем более, какая-никакая благодарность умершей должна быть. У меня, конечно, не было сбережений для покупки новой иномарки, но достаточно средств, чтобы потянуть это грустное мероприятие. Единственным условием, по причине полного отсутствия опыта в подобных делах, организацию всего берет на себя баба Даша. На том и порешили.
Слегка заплетающимся языком, соседка начала звонить в милицию, в морг, и еще в какие-то инстанции. Откуда-то появился блокнот, исписанный множеством адресов и телефонов. Оказалось, у Лидии Максимовны был довольно широкий круг знакомых. Никогда не думала, что подруги общались с кем-то помимо друг друга и клиентов. Когда отдадут тело, и мы сможем войти в квартиру – неизвестно. Но нас уверили, что постараются как можно быстрее сделать все необходимое.
Перед поездкой в банк за деньгами, после утреннего коньяка, мне все-таки было необходимо, хотя бы часик, вздремнуть. Я довольно настойчиво выпроводила соседку, клятвенно заверив ее, что после банка сразу зайду к ней. С тоской окинув взглядом гору неглаженого белья, чувствуя себя так, будто не спала несколько дней, рухнула в постель.
После полуторачасового сна и быстрых сборов, на своей старой «девятке», смоталась в банк. Сняла часть денег, отложенных на давно полюбившийся Пежо 407, причем обязательно небесно-голубого цвета. Промелькнула неприятная мыслишка – а смогу ли я купить новую машину в ближайшем будущем? Но мысли материальны, поэтому с удовольствием ее прогнала. Затем посетила по-деловому настроенную бабу Дашу. У нее уже был составлен перечень всего необходимого и подсчитано возможное количество людей на похоронах и поминках. Многое, кроме скоропортящихся продуктов, можно было купить уже завтра. Все купленное будем складывать у меня и у нее. На счет гроба и автобуса баба Даша уже договорилась. Осталось внести предоплату. Даааа, с утра нас ждала масса дел.
- Господи!!! – чуть не заорала я, - Я жене предупредила на работе…
- Ничего, деточка, завтра я тебя пораньше подниму, все успеешь. – успокоила меня соседка.
Так, за разными планами и разговорами о делах, мы просидели часов до одиннадцати. О Лидии Максимовне больше не разговаривали, глядя в ночное окно, как-то жутковато было даже упоминать покойницу. То ли это врожденное чувство страха перед покойниками, то ли уже приобретенное, благодаря фильмам ужасов, различных передач, статей и всего остального. В конце концов, неважно. Жутковато и все!
Еле передвигая ноги, с затянувшейся тоской бросила взгляд на гору неглаженого белья, наложила себе тарелочку своего дежурного блюда – стандартного оливье и несколько маринованных маминых помидорчиков. Да, да, да – это все на ночь. Может быть какая-нибудь худышка или худеющая пампушка вскрикнет: «Какой ужас!!!» Но я давно уже успокоилась по поводу своих лишних десяти килограмм, хотя возможно, для идеала современной модели, лишними являются все двадцать. Но меня, поверьте, это совершенно не волнует. Конечно же мне иногда очень хочется одеть на себя что-то, что моего размера просто не существует в природе. Но я, возможно даже слишком, очень уж люблю себя. Поэтому особо ничего менять не собираюсь. Тем более, никогда не страдала от отсутствия внимания противоположного пола. Несколько раз, даже была на грани, правда, так и не начавшихся романов с женатыми мужчинами, у которых жены были раза в два худее меня. А так как у меня всего лишь округлые формы, можете представить, какие там были кости. Мой совет страдающим от диет, и видящим свои проблемы с мужчинами только в лишних граммах или килограммах – неважно, поискать причины у себя в голове или в головах своих партнеров. Чуть-чуть там покопавшись, поймете, что вы настоящее совершенство и ходячее достоинство. А кто этого не замечает, может быть просто не ваша половинка.
Ну так вот, с аппетитом съев свой ужин, укрывшись теплым одеялом, я попыталась уснуть. Но не тут-то было. Мысли снова и снова возвращались к произошедшим событиям. Что могло произойти? Неужели есть хоть часть правды в словах бабы Даши? Скоренько подскочив с постели, дрожащей рукой включила свет в спальне. Так-то лучше. Но бросив взгляд на, просвечивающую через стеклянную дверь, черноту коридора, поежилась. Как-то совсем не хочется предполагать, что там сидит в темноте. Поэтому выдохнув, кинулась туда, затем на кухню и в зал, щелкая везде выключателями. Более-менее успокоилась. На часах двенадцать тридцать, завтра рано вставать. Насильно закрывая глаза, приказала себе: «Спи, сейчас же!»
Проснулась я от легкого, но настойчивого постукивания. На часах – два часа ночи. Уставившись в потолок, будто там может быть ответ, размышляла, что это может быть. Это не капающая вода из крана, не сошедшие с ума строители, с верхних апартаментов. Тогда что? Похвалив себя за оставленный в комнатах свет, тихо вылезла из-под одеяла, и стараясь не шуметь, приоткрыла дверь спальни. Постукивание доносилось со стороны зала. В ярко освещенной комнате, конечно, никого не было. Но неожиданно, звуки изменились – на смену стуку пришли царапающие и шаркающие звуки. Эта комната соседствует с гостиной Лидии Максимовны. У меня по коже побежали мурашки. Что и кому могло понадобиться в опечатанной квартире?! Или это что-то другое?
Талант к фантазированию в мыслях сразу создал устрашающий образ, имеющий нечто среднее, собранное памятью со всех просмотренных фильмов ужасов. Я, с замиранием сердца, прильнула щекой к прохладной стене. По ту сторону, будто почувствовали меня – на мгновение все стихло. Но лишь на мгновение. Через секунду, заставив завибрировать стену, что-то, с невероятной силой, ударилось о преграду, разделяющую нас, как раз в том месте, где я приложила свое ухо. Я отпрыгнула от стены. Сердце учащенно билось, готовое в любой момент вырваться наружу. Крепко обняв саму себя за плечи, и боясь сделать хоть одно движение, я прислушалась. Уверена, чьи-то длинные крепкие когти еще раз царапнули стену, раздались быстрые, удаляющиеся шажки. И все стихло.
Мне кажется я не шевелясь, в напряжении, я простояла еще много минут, прежде чем решилась присесть на диван Воспаленный страхом мозг, только и мог задавать вопрос6 «Что происходит?» За закрытыми дверями и при включенном свете я не чувствовала себя в безопасности. Поэтому, не раздумывая, бросилась к телефону. Дроздов не оставил своих данных, во всяком случае мне, но не трудно было, по справочнику, найти необходимый номер телефона. Как могла, дрожащим голосом, опуская свои мистические фантазии, я объяснила дежурному суть происходящего и потребовала Дроздова или его молоденького помощника. Меня заверили, что с ними обязательно свяжутся, а мне оставалось лишь ждать.
Спать ложиться было уже ни к чему. Поэтому, налив себе кружку крепкого кофе, включила телевизор и, поеживаясь от гуляющих по кухне сквозняков, мысленно, стала репетировать речь. Я прекрасно понимала – чтобы не приняли за сумасшедшую, лучше помалкивать о моих соображениях по поводу источника сегодняшних звуков. А осмотреть квартиру покойной не помешает. В конце концов, вдруг я ошибаюсь, и в квартире был, всего лишь, какой-нибудь воришка. Минут через сорок в дверь позвонили.
- Да, если бы кто-то на меня напал, он успел бы уже и могилку вырыть и меня закопать. – не скрывая ехидства, поприветствовала я Дроздова. Хотела еще пару предложений добавить в таком же стиле, но рассмотрев лицо Дроздова, расхотелось. Даже стало его жалко. По его виду, было сразу понятно, что мой звонок прервал его, возможно, сладкий сон. Не обращая внимания на мое злорадство, он с порога спросил:
- Ну, что еще произошло? Рассказывайте!
Обходя ненужные моменты, очень коротко, я рассказала о шуме в соседней квартире.
- Та-а-к… Ну, пойдемте.
- Куда?! – я не смогла сдержать испуганного вскрика.
- Да что вы все время волнуетесь? Не в тюрьму же. – и бросив мне кривую усмешку, добавил, - Во всяком случае пока. В квартиру потерпевшей.
У меня подкосились ноги.
- Я-я не пойду.
- Да бросьте вы, в конце концов. Я уже понял, что вы девушка, верующая во всякую чушь. Но поверьте, максимум, кого мы можем там встретить – это или убийцу Лидии Максимовны, или случайного вора. – будто издеваясь над моими страхами он рассмеялся.
Лицо его при этом преобразилось. Ему очень к лицу, когда он смеется. Я даже на мгновение забыла свой страх. А он, видимо, по-другому расценив мое выражение лица, участливо прикоснувшись к моему плечу, спросил:
- Марина, с вами все в порядке? Да не обращайте на мои слова внимание. Там явно никого нет, и скорее всего не было. Я когда к вам шел, осмотрел печать на двери – она цела. Вы уверены, что вам не приснилось все это?
Я отстранилась от него. Ну, да! Показалось! Мент, он и в Африке мент. – подумала я, а вслух холодно ответила.
- Я не сомневаюсь в том, что слышала.
- Ну и черт с вами. В таком случае, пойдемте со мной, попробуете убедить меня в обратном. – почему-то разозлился оперативник, и открыл мою дверь.
По площадке гулял пронизывающий ветер, который беспрепятственно проникал в постоянно разбитое окно подъезда. Я молча накинула на плечи свою шубейку, и крепко в нее вцепившись, пошла за Дроздовым.
- Вот, посмотрите, пожалуйста, Марина Владимировна, - указывая на небольшой листик бумаги, приклеенный на соседской двери. Он снова перешел на официальный тон. – Видите?
Я не стала ему доказывать, что, по моему мнению, это совершенно ничего не значит. Ничего не стоит аккуратно отодрать один край, а затем снова приклеить. Дроздов, не дождавшись моего ответа, немного повозился с замком, отклеил один край, так называемой печати, и распахнул дверь.
Какое-то время мы стояли на пороге, словно раскрывшей свою черную пасть, квартиры. Я не могла сделать шаг вперед, накатывающая тошнотворная волна страха поднималась где-то внутри меня и, обдавая холодом, сковала мои конечности. Видимо и Дроздов чувствовал то же самое, потому что продолжал стоять со мной рядом. Мы переглянулись. В глазах читалась растерянность, возможно подобное он испытывал впервые. Но все-таки, переборов себя, натянуто улыбнулся.
- Что, страшно?
- А вам? – вопросом на вопрос ответила я.
Хмыкнув в ответ, Дроздов шагнул в квартиру. Наконец-то, после долгих чертыханий и ощупывания стены, коридор осветился. Здесь, вроде бы, было все по-прежнему. На тумбочке, аккуратно, были расставлены какие-то приятные безделушки. В приоткрытых шкафах-купе, в идеальном порядке были развешаны немодные, но в прошлом дорогие вещи. Я прошла за следователем. Он лишь беглым взглядом оглядел кухню и направился дальше. У него не было в руках пистолета, и он не крался, прячась за углы, как это часто показывают в фильмах. Он спокойно, я бы даже сказала, равнодушно, вскользь, осматривал квартиру. В спальне тоже все осталось по-прежнему. Белоснежные простынь и наволочки, без единой морщинки на постели. Обязательная на ночь книга, заложенная закладкой, на тумбочке, разноцветные фиалки, в маленьких глиняных горшочках на окне, добротный дубовый, с витиеватой резьбой, платяной шкаф. Пока я не увидела никакого разгрома, о котором так красочно рассказывала баба Даша. Я уже открыла рот, чтобы сказать об этом Николаю Сергеевичу, как от легкого щелчка загорелся свет в зале, точнее гостиной Лидии Максимовны.
Дом наш, Сталинской постройки, с просторными комнатами и высокими, более трех метров, потолками. Гостиная покойной была не меньше двадцати пяти квадратных метров. Здесь, на ряду со старинной дубовой, резной мебелью, уживался, достаточно комфортный современный диван и интересные, в стиле модерн, стулья с алюминиевыми ножками и спинками. С трех высоких окон свисали тяжелые бордовые шторы, с чересчур большими, на мой взгляд, золочеными кистями. Книжный шкаф был набит различными книгами в дорогих переплетах, различной тематики. Лидия Максимовна имела разносторонние интересы. Имела… Как и то, что я описала, имело место быть до ее смерти. На мгновение я зажмурилась, настолько ужасно выглядела комната сейчас. Казавшаяся вечной мебель вперемешку с вещами, книгами и бог весть чем, грудой лежала на полу. На месте некогда прекрасных штор, висели, изодранные в лоскуты, тряпки. Стекла окон, стены, были словно изрисованы сумасшедшим художником, находящимся на обостренном этапе своей болезни, который гигантской кистью наносил кровавые мазки. Из дивана и кресел торчали пружины. Модерновые стулья, скрюченные и покореженные, жалко валялись в углу. На грязном паркетном полу, искрящейся россыпью, лежали хрусталики от люстры, чей корявый остов остался висеть на потолке. Неестественно для царящего хаоса, посреди комнаты, возвышалось большое, прямоугольной формы, зеркало. Оно было двойным, глянцевая поверхность отражала царящий в квартире разгром с двух сторон. Обрамленное рамой из черного дерева, украшенное сложной резьбой, вросшее в корявую деревянную тумбу такого же глубокого черного цвета.
- Что за черт?! – услышала я растерянный голос Дроздова. Его лицо выражало недоумение.
- Что-то не так, товарищ генерал? – не удержавшись, съехидничала я.
Он бросил на меня нехороший взгляд, и подойдя к зеркалу ответил:
- Не льстите мне, с такими ночными историями, до генерала я не доживу.
Упираясь двумя руками в основание зеркала, он попытался сдвинуть его. Но несмотря на его внушительную комплекцию, зеркало сдвинулось лишь слегка.
- Что-то не так? – заинтересованно спросила я.
- Это чертово зеркало стояло у стены. – прокряхтел Николай Сергеевич.
- А кто же его сдвинул? – удивилась я.
- Вот это и интересно… - и сантиметр за сантиметром отодвигая зеркало, добавил. – Приношу свои извинения, уважаемая Марина Владимировна. В этой квартире, действительно кто-то был.
Внезапно, Дроздов, как-то резко пихнул зеркало. Сам он, не замечая ничего, продолжал усердствовать с ним. А я готова была поклясться, что по зеркалу пробежала рябь, будто по встревоженной поверхности воды. Я встряхнула головой. Возможно какое-то преломление света, или обман зрения? Крепко сжав пальцы, я подошла ближе. Под действием оперативника зеркало слегка раскачивалось. Но мне не показалось. Поверхность зеркала едва заметно колыхалась. Я, было уже, протянула руку с желанием прикоснуться к зеркалу, как внезапно, словно почувствовав мое желание, зеркало потемнело. Комната, отраженная в зеркале погрузилась во мрак. Это была та же самая комната и тем не менее уже не та. Рядом со мной пыхтел Дроздов, он упрямо толкал зеркало, но его отражения я не видела. В зеркале – только мрачная комната со смутными очертаниями гор мусора и я, с испуганными глазами. Не выдержав, я отпрянула от зеркала.
- Что случилось? – с любопытством глядя на меня, поднял свое раскрасневшееся лицо следователь.
- Я сейчас… - и кинулась в спальню бывшей хозяйки.
Там, открыв шкаф, схватила первую попавшуюся простынь, и под недоуменным взглядом Дроздова, накинула ее на зеркало. Не дожидаясь его вопросов, коротко сказала.
- В доме покойника зеркала, на всякий случай, закрывают.
Николай Сергеевич, неожиданно серьезно ответил:
- Я слышал об этом. Но знаете, за пятнадцать лет на этой работе, я перебывал во многих квартирах с покойниками, и заглядывал, наверное, в сотни зеркал, и даже, иногда, был бы рад увидеть в зеркале убитого, чтобы узнать у него, что с ним случилось, и показал лицо убийцы. Но увы, никто не появился. – помолчав, уже деловым тоном продолжил. – Сегодня уже навряд ли кто-то сюда вернется. А завтра, на ночь, я пришлю кого-нибудь дежурить. Возможно тот, кто был здесь сегодня, вернется. Только я попрошу вас – это должно остаться между нами.
- Но зачем кому-то сюда приходить?
- Возможно, кто-то не согласен с завещанием покойной. – увидев мое удивленное лицо, с ухмылкой добавил, - Марина Владимировна, неужели вы так плохо думаете о нас? Мы, в первую очередь, подозреваем тех, кому выгодна смерть человека.
- Вы все-таки думаете, что ее убили?
- Я о многом думаю, но, конечно же, кроме мистической белиберды. – улыбнулся Дроздов.
Боже мой, я, кажется, начинаю влюбляться в его улыбку. Но, тем не менее, достаточно грубо, спросила:
- Ну, коли вы знаете о завещании – я у вас подозреваемый номер один?
- Мне трудно представить, что вы могли так далеко передвинуть это зеркало. Тем более, зачем вам это? Ведь скоро, все это будет ваше. Да, Марина Владимировна, видите вон там? – он указал за горку черного пластика и серых стекол – Это телевизор, который, как вы думали, слышали той ночью.
Страх холодными потоками окатывал мое тело, в кончиках пальцев появилось болезненное чувство, будто кто-то с садистским увлечением и растягивая свое удовольствие, покусывает их.
- Но те звуки… Не могли быть человеческими…
Дроздов пожал плечами.
- Мало ли что вам могло послышаться спросонья. Иногда люди, самые обычные вещи и звуки видят или слышат, в силу вполне реальных причин, совершенно по-другому.
Я не стала спорить. К чему?
- Давайте уйдем отсюда. – жалобно попросила я. – Сил, находиться здесь, уже не осталось.
Николай Сергеевич внимательно посмотрел на меня и ничего не говоря, направился к выходу. Выйдя на площадку, я обрадовалась гуляющему там сквозняку. После сладковатых неприятных запахов в квартире, воздух в подъезде показался свежим морским бризом.
Следователь, покопавшись с замком, ловко приклеил обратно, так называемую, печать. Видимо ожидая моего приглашения, он как-то неуклюже топтался на месте. Я тяжело вздохнула, ну, что же, придется пригласить. Прекрасно представляю себе свое завтрашнее, вернее уже сегодняшнее, состояние. Но спать совершенно не хочется. И как-то жутковато оставаться одной в квартире.
- Может кофе? – распахивая свою дверь, как можно любезнее, предложила я.
- - А почему бы и нет? – с готовностью ответил Дроздов.
Аккуратно поставив свои, явно мокрые, ботинки, не дожидаясь дополнительных приглашений, оставляя на паркете следы от мокрых носков, он прошел на кухню. Судя по его лицу, развалившись на кухонном диванчике, он испытывал явное удовольствие.
- Может снимите пальто? – не сдерживая улыбки спросила Я.
- Ой, извините. – встрепенулся он. Проворно сбегал в прихожую и снова развалился на прежнем месте.
Под толстым свитером, просматривалось сильное, плотное тело. Непроизвольно у меня вырвался вздох: «Да, Мариночка, давно рядом с тобой не было такого тела…», посочувствовала я себе. А Дроздов, не зная моих мыслей, извиняющимся тоном оправдывался.
- Это, знаете ли, уже привычка такая, в отделе холодно, да бывает и некогда раздеваться. А сегодня я так намерзся… - и он показательно поежился.
Засвистел чайник. Дроздову я выбрала самую большую кружку и выложила на стол все, что имелось в холодильнике: сыр, колбаса, соленые огурцы, салат «оливье» и тарелочку с порезанным деревенским салом. Мой гость не отказывался, а лишь с голодными глазами дожидался, пока я все поставлю на стол. И судя по его разочарованному виду, я поняла, что для него всего этого будет маловато. Но пусть скажет спасибо и за это. Я молча пила свой горячий кофе и с тяжелым чувством внутри, под громкое чавканье следователя, смотрела в окно.
Метель, завоевавшая город в последние три дня, казалось, только усиливалась. Оледеневшие ветки огромного тополя у окна, словно лапки живого фантастического существа, царапаясь о стекло, просились вовнутрь. Я поежилась, тут же вспомнив о подобных звуках из квартиры покойницы. Все-таки очень хорошо, что следователь сидит рядом. Я бросила на него взгляд. Со счастливым выражением лица он уже умял сало и оливье, а сейчас, аппетитно хрустя солеными огурцами, укладывает себе пятиярусный бутерброд – хлеб, колбаса, сыр, колбаса, сыр. Наверное, давно не ел, растеряно глядя на него, подумала я. Чтобы не смущать его, я решила сходить в спальню и одеть что-нибудь потеплее. Занятый едой, он даже не обратил внимания на мой уход.
Какое-то время я провозилась в шкафу. Все-таки, когда в доме посторонний мужчина, что попало, не оденешь. Так… Халат одевать не будем. Этот свитер полнит… У этого неподходящая расцветка… У этой кофточки слишком большой вырез – оставим на следующий раз… Перебрав, таким образом, гору вещей, я остановилась на универсальном варианте – черное шерстяное платье. Длина чуть ниже колен, вырез открывает только мою белоснежную шею. Так, но носочки под это не одеть, пришлось натягивать черные колготки. Придирчиво осмотрела себя в зеркало, что-то мне говорило, что как-то уж чересчур вычурно я оделась. Но мне этот наряд к лицу, а провозилась я достаточно долго, на то, чтобы переодеться времени нет – неприлично оставлять гостя одного так долго.
Грациозной походкой, на которую только была способна, продефилировала на кухню. Дроздов, полулежа на небольшом диванчике, выдавал определенный трели, однозначно говорящие, что он спит. И сон его крепок и безмятежен. Я не сдержала тяжелый вздох. Мужчины… Мне просто необходимо было потратить столько времени на переодевание и легкий макияж, и все это, чтобы лицезреть красивое, но храпящее тело.
Следователя решила не будить. Все-таки, как-никак, отчасти, я виновата в его бессонной ночи. Стараясь не шуметь, перемыла посуду. Сквозь пелену снега, за окном виднелось, уже сереющее небо. Вот и рассвет… Запоздавший сон накатывал на уставший мозг, заставляя смыкаться веки. Но, тем не менее, пришлось наспех протереть пол после следовательских носков, и поставить его мокрые ботинки на батарею. Интересно, оценит он мою заботу? На прощание, бросив взгляд, на все еще лежащую в зале гору неглаженного белья, я, не раздеваясь, рухнула в свою постель, и провалилась в сон.
Я держала в руках маленькое зеркальце, и с интересом рассматривала черную резную рамку, в которую оно было заключено. Она была сделана мастерски. В изящных переплетениях резьбы были еле видны крохотные фигурки каких-то мифических существ. Что-то среднее между богом леса – Паном и то ли троллями, то ли гномами. Конечно, как я их, возможно ошибочно, представляю. Они словно запутались в петельках и переплетениях, которые, в избытке, вырезал мастер на рамке. Будто чья-то воля заставила их замереть, когда они распутывали многочисленные петли. Пухлые ручонки с острыми коготками, хватаясь за мягкие путы, и упираясь волосатыми ножками с малюсенькими копытцами, пытались освободиться. Уродливые мордашки застали в злом усердии. Неожиданно, что-то случилось. Зеркало колыхнулось. По его потемневшей поверхности пошли круги. Рамка вздохнула… Да, да. Это был настоящий вздох. Несколько десятков волшебных существ на ней ожили. Словно они и не были, еще секунду назад, всего лишь фрагментами рамки. Их застывшие путы обмякли. Сейчас, это было сложное переплетите какой-то черной веревки, я видела как крохотные ладошки, цепляясь черными коготками, усердно перебирают ее. На черных тельцах вздулись мускулы и напряглись жилы. На морщинистых лобиках заблестели капельки пота.
Я держала в руках преобразившееся зеркало, и не могла поверить своим глазам. А существа, рыча и бормоча непонятные мне слова, остервенело, раздирали петли. На поверхности зеркала уже не круги – это легкие волны, разбрызгивая темные капли, накатывают на свою ожившую преграду, и вместе с этим, расширяют свои владения. Черные существа еще более рьяно принялись за работу, распутывая петлю за петлей. По их крепким волосатым спинам бежали струйки пота. Рычание и бормотание стали громче. Живая рамка расширялась. Один из существ наткнулся на мой большой палец и действовал без промедления. Его глазки зло сверкнули. Я лишь успела в его открытом рту заметить желтые зубки, как острая боль пронзила мою руку. Я закричала. Тут же, как по команде, еще несколько злобных челюстей впились в мои пальцы. В ужасе я отбросила зеркало. Но оно не упало. Зависнув в воздухе, оно продолжало расширяться. Фигурки тоже увеличились. Они уже были размером с мою ладонь. Зеркальная гладь волновалась и пенилась, точь-в-точь как на море. Только воды этого моря были темны. И вот, передо мной, знакомое зеркало. Ба! Да это же зеркало Лидии Максимовны…
Вопреки всем законам, я не видела в нем своего отражения. Я подошла поближе. Приняв знакомый мне вид, поверхность зеркала успокоилась. И где-то в глубине зеркального мира я увидела маленькую черную точку, которая тут же, на глазах, росла и приобретала какие-то очертания. Все ближе, ближе, и ближе. Приложив свои ладони к холодному зеркалу, я всматривалась в него, пытаясь рассмотреть того, кто ко мне приближался. Вот различимы руки, ноги и копна слегка вьющихся волос. Вот можно рассмотреть лицо. Лидия Максимовна! «Но она же умерла!» – ужас сковал мое тело. А она продолжала приближаться ко мне. Она не шла, она, будто плыла навстречу мне. Черты ее красивого смуглого лица, как-то неприятно заострились. Некогда красивые карие глаза теперь отсутствовали, на их месте зияли пустые глазницы. Улыбка ее, теперь ухмылка мертвеца. Я отшатнулась от зеркала. Но мои ладони не смогли оторваться от него. Напрасно я что есть сил, пыталась освободиться. Зеркало поглотило их. Я видела свои руки по ту сторону зеркала. А Лидия Максимовна неотвратимо приближалась ко мне. Вот она протянула ко мне свои руки, окровавленные пальцы с вывернутыми ногтями, коснулись моих рук. Под злобный хохот черных существ, я закричала…
Кто-то тряс меня за плечи.
- Марина, Марина, проснись. – услышала я.
Надо мной склонились два встревоженных лица – Дроздова и бабы Даши. От облегчения, что весь недавний кошмар – всего лишь сон, я разрыдалась. Следователь нежно обнял меня за плечи.
- Ну, ну, будет. Это всего лишь сон. – как ребенку внушал он, гладя меня по волосам.
От него так приятно пахло, и руки у него такие крепкие и сильные. И как давно меня никто так не обнимал и не прижимал к себе. Мне так стало себя жалко, что уткнувшись в колючую, из-за свитера, грудь Дроздова, я разревелась с новой силой.
- Да что же это? – растерянным голосом бормотал следователь, - Мариночка, все хорошо. Никто тебя не обидит. Дарья Васильевна, может ей капелек каких-нибудь?
- Да, да, конечно, – засуетилась баба Даша. – сейчас мы ее успокоим.
И шаркая старыми тапками по полу, понеслась на кухню. Послышался стук открываемых друг за другом дверей шкафчиков. «Интересно, она носом чует припрятанную бутылочку, или как?» - продолжая всхлипывать, не смогла не подумать я. Перед носом появилась артритная рука со стаканом красного вина.
- Возьми, деточка, выпей. Лучше любых капель. – заботливо ворковала баба Даша.
- М-м-ы не надо. – попыталась сопротивляться я.
Но тут, Дроздов твердой рукой взял стакан, и не подлежащим оспариванию тоном, сказал:
- Пей!
«Я становлюсь алкоголичкой» - подумала я, глотая сладкое терпкое вино. И эта мысль настолько меня развеселила, что я залилась безудержным истерическим смехом. Баба Даша и Дроздов смотрели на меня удивленными глазами.
- У нее истерика – как доктор, констатировал Дроздов.
- И не мудрено. Как никак не чужая была Лидия Максимовна. – вторя следователю, прошептала баба Даша.
- Пусть поспит еще. – они продолжали общаться между собой так, будто меня здесь не было.
Баба Даша, видимо, была не согласна. Но Дроздов не дал ей возразить.
- Ничего, ничего. Вы мне скажите, чем вам помочь? Я быстро доделаю кое-какие дела и примчусь сюда. А она пусть спит.
Ласково погладив меня по голове, уложил уже икающую, то ли от рыданий, то ли от смеха, а может быть от раннего приема большого количества вина, обратно на подушку.
- Спи. – коротко сказал он. И подталкивая впереди себя бабу Дашу, тихо закрыл за собой дверь.
Вино и мой, становящийся уже хроническим, недосып, сделали свое дело. Веки с благодарностью закрылись, и я в ту же секунду уснула. В этот раз мне ничего не снилось…
Проснулась я сама, с ощущением полного удовлетворения. Я выспалась – какое блаженство! Тут я услышала шорохи, перешептывание и легкие шаги, доносившиеся из прихожей. «Чем они там занимаются?» - с раздражением подумала я о, ставшими моими спутниками, соседке и следователе. Кое-как поправив сбившиеся волосы, выглянула из спальни. Выглянула и обомлела. В прихожей, туда-сюда сновали незнакомые мне люди. Женщины, весьма преклонного возраста и не очень, мужчины в рабочей спецодежде, вносившие какие-то лавки и выносившие мои кресла и тумбочки.
- Эй, вы что!? – прокашлявшись от застрявшего в горле удивления, крикнула я. Меня удостоили лишь досадливым взглядом.
Кое-как протолкнувшись сквозь суетящихся людей, я заглянула на кухню. Там вовсю кипело и скворчало, обильно заливая мою навороченную газовую плиту жиром, мясо в нескольких жаровнях. Женщины в темных платках, будто отбивая чечетку, кромсали овощи. Под столом, на подоконнике стояли невесть откуда взявшиеся большие чашки и кастрюли. Я только и могла, что стоять с открытым ртом. Тут одна из бабуличек повернула ко мне лицо.
- А! Мариночка! Проснулась, деточка. А мы тут, видишь, почти все сделали.
Я уставилась на бабулю, говорящую со мной бабы Дашиным голосом. Да это же она и есть. Только ее совсем не узнать. Ее огненно-рыжие волосы были спрятаны под черный платок. И одета она была не в привычные разноцветные вещи, а в довольно строгое коричневое платье.
- Дарья Васильевна сказала, что вы все обговорили по поводу организации похорон. – раздался сзади меня голос Дроздова.
Чтобы не упасть, я облокотилась о стенку. «Только я не помню, чтобы мы договаривались, что все будет происходить в моей квартире». – понимая свое бессилие что-либо изменит, подумала я.
А баба Даша, воодушевленная предоставленной ей возможностью показать свои организаторские способности во всей красе, продолжала сыпать словами.
- Мариночка, это просто счастье, что бог нам послал такого хорошего человека. Так помог, так помог. Просто слов нет. И с машиной, на рынок съездить и все сюда привезти. И с рабочими, все перетаскать, ну, и лавки со стаканами чудесным образом нашел. И тело Лидочкино, – при последних словах, в ее руках материализовался носовой платок, которым она тут же смахнула появившиеся на глазах слезы. – помог пораньше забрать.
Тут же представив, что тело покойницы находится где-то в моей квартире, сдерживая вопль ужаса, испуганно спросила.
- Тело здесь?
- Да нет! Что ты! Завтра похороны. Тело в гробу прямо из морга повезем на кладбище. А потом уже сюда поминать пригласим всех.
Я застонала.
- Мы что-то не так сделали? – растерялся Дроздов.
Не давая мне ответить, баба Даша поставила руки в свои костлявые бока.
- Как это не так?! – отодвинув меня в сторону, она подошла к Дроздову. – Ты думаешь, я первый раз похороны организую? Да я за свои, кх-кхе-кхе, долгие годы знаешь, сколько перехоронила?
- Да успокойтесь вы. - улыбаясь, спокойно ответил Дроздов. – Просто мне кажется, Марине Владимировне не очень приятно, что все будет происходить в ее квартире.
- О! А где же еще?! – недоуменно заморгала все же подкрашенными ресницами соседка. Будто ей сказали о какой-то глупости, которая не воспринимается ее высокоорганизованным мышлением. – В Лидочкиной квартире разгром. В кафе цены непомерные, хоть ты, Мариночка не поскупилась и достаточно денег дала. Все-таки нечего чужие карманы набивать. Когда ты еще квартиру покойницы продашь. А нам еще поминки на сорок дней устраивать.
По-деловому нам все объяснив, она кинулась к плите переворачивать, подозрительно запахшее мясо на одной из жаровен.
Да, свою квартиру она даже как вариант не рассматривала. Ладно, делать нечего, это просто надо пережить. Случайно бросив взгляд на настенные часы, ужаснулась – пятнадцать тридцать. С криком: - Меня уволят! – бросилась к телефону.
Крепко меня схватив, так, что где-то в животе сладко заныло, Дроздов, все тем же спокойным тоном, сказал:
- Марина Владимировна, да не суетитесь и не волнуйтесь так, еще, не дай бог, с вами опять истерика приключится. Я позвонил на вашу работу, представился, объяснил ситуацию – мол, умерла бабушка, вы в шоковом состоянии, похороны, поминки… В общем, две недели вас на работе не ждут.
Я с теплотой посмотрела на него. Сейчас он был в какой-то синей футболке, которая еще больше подчеркивала голубизну его глаз. Русые волосы сексуально выглядывали из-за ворота майки. Всегда обожала волосатых мужчин. Не по принципу, конечно, чем больше, тем лучше. Но достаточное количество волос на теле мужчины, считаю, обязано быть. В конце концов это, как-никак, отражает количество мужских гормонов, которые и определяют мужские качества. В общем, мне нравится. А тут, помимо внешних данных, еще и такая забота. Все-таки, скорее всего, я ему нравлюсь. Не будет же он все это делать из чисто альтруистских соображений. А вдруг? Я попыталась рассмотреть ответ на мои сомнения в его глазах. Но увы… Рассмотреть я не успела. Заметив что-то не то в действиях рабочих, он начисто забыл обо мне. Ну что ж… А мне, для начала, нужно привести себя в порядок.
В ванной понежиться не получится, хотя бы умоюсь и почищу зубы. Скорее всего, после вчерашнего коньяка, сегодняшнего вина, от меня за версту несет перегаром.
Уединиться в ванной мне не удалось - постоянно кому-то требовался кран. С коротким: «Извините, не могли бы вы немного подвинуться?», меня отодвигали в сторону.
Ладно, это надо пережить. Я не успела подкраситься, как с легкой руки бабы Даши, меня подхватил водоворот различных дел, в большей своей части, заключающихся в «подай-отнеси» или «вымой то», «подотри там». Зато я выслушала ценнейшие лекции по замесу теста, приготовления лапши разным кулинарным хитростям.
Рабочие ушли. Теперь мой зал стал похож на какую-то заводскую столовую тридцатых годов. Каким-то образом, в него умудрились впихнуть два ряда столов, три лавки и с десяток табуретов. Ненужная мебель и аппаратура была вынесена в спальню или в квартиру бабы Даши.
Дроздов ушел в семь часов вечера, извинившись и пообещав прислать своего напарника – молоденького лейтенанта Серенького. Потихоньку разошлись, помогавшие нам женщины и бабульки. Оказывается, кто-то из них был знаком с Лидией Максимовной еще в молодости, кто-то, в желании заглянуть в будущее, частенько пользовался ее услугами. Но почему-то сильно много о покойнице не распространялись.
Кое-как, с бабой Дашей, с запозданием ругая себя, что отпустили Дроздова, вытащили четырех ведерную кастрюлю с куриным бульоном, который завтра станет лапшой, на балкон. На улице совсем темно. Деревья, балконы и крыши облеплены снегом, который лишь пару часов в день дает отдых, а затем снова устремляется на землю.
Соседка предложила допить мое вино, заверяя, что еще никогда в жизни подобного не пила. Но сей раз, я сказала ей свое твердое «нет». Она, по-моему, только обрадовалась и, сославшись на страх одиночества при создавшихся обстоятельствах, еще пару часов болтала о прежних временах – когда колбаса, которой не было, стоила копейки, когда были бесплатными институты, но почему-то, такого количества студентов как сейчас не было и многом другом, о чем с достоверностью говорить уже было нельзя. Я жутко проголодалась. Холодильник был забит до отказа всякой всячиной, но мне было как-то неловко есть то, что приготовлено на поминки. Поэтому, разбив десяток яиц, пожарила глазунью. Баба Даша, аппетитно закусывала вино, а я скребла вилкой по тарелке и посматривала на часы. Стрелка перевалила за девять, а Серенького все нет. Как-то совсем не хочется оставаться на ночь одной, рядом с квартирой, где творится бог весть что. Искоса посмотрела на уплетающую яичницу, раскрасневшуюся, на этот раз, от вина бабу Дашу. «Если что, попрошу ее остаться на ночь. Лишь бы не одна» - определилась я. Я ей не рассказала о своем ночном приключении, решила, что незачем, лишний раз, пугать старушку.
Она была уже на пороге, когда раздался звонок в дверь. Я облегченно вздохнула. Ну, слава богу! Серенький, весь запорошенный снегом, с мальчишеской улыбкой, переступил порог.
- Здрасьте! – весело поприветствовал он, словно не ночное дежурство пришел, а в гости к приятельнице.
- Здрасьте, здрасьте. – протянула, казалось, не удивившись, баба Даша. Гляжу я, Маринка, особым вниманием пользуешься ты у нашей милиции. – и тут же засуетившись, скороговоркой поправилась, - Все, все, ухожу, деточки. Я что же, не понимаю? Дело молодое. Хе-хе-хе…
Серенький засмущался и на его прыщеватых щеках появились малиновые пятна.
- Не обращай внимания, - попыталась я хоть как-то реабилитироваться за бабу Дашу, закрывая за ней дверь, - она же ничего не знает. Дроздов попросил никому ничего не говорить.
- Да ничего… - смущенно топтался на месте мальчишка.
- Да проходите, проходите. Или вы сразу в ту квартиру пойдете? – спросила я, причем фраза «в ту квартиру», неожиданно прозвучала с такой интонацией, будто я хотела сказать «в ту могилу».
Видимо почувствовал это и Серенький, потому что глаза его тут же, по-детски испуганно, распахнулись.
- Я думаю, сейчас нет смысла туда идти. Я думаю, после двенадцати – в самый раз. – и тут же спохватился, - Если я, конечно, не помешаю вам.
- Проходите, проходите, не помешаете.
У этого, на ногах были тоже мокрые ботинки, и его носки оставляли такие же мокрые следы на паркете, только разве что, размер был поменьше. Я вздохнула, под виноватым взглядом милиционера, сразу отнесла мокрые ботинки на батарею.
- А теперь, вы покушаете. – даже не спрашивая хочет ли, сказала я.
Все еще краснея, Серенький уселся на табурет и доверительным тоном спросил.
- А вы, действительно, верите во всякое такое?
И по его глазам и заинтригованному голосу, я поняла – он-то точно, в отличии от своего напарника, верит, как он сказал, во всякое такое.
- Я верю в то, что слышала.
- А что вы слышали?
- Ты спрашиваешь о первом разе или о последнем? – не поняла я.
- А что, был и последний раз? – даже подпрыгнул Серенький.
Я забыла, что и Дроздову не рассказала о шагах и царапанье по стене, которые я слышала. Но меня уже распирало рассказать все. Возможно, у вас это было, когда с кем-нибудь, при выключенном свете, лежа под одеялом, ты боясь пошевелить даже пальцем, тем ни менее, взахлеб, но шепотом, рассказываешь страшные истории. И тебе и собеседнику страшно, но ты все равно описываешь жуткие истории, которые, может быть, произошли с тобой, может, приключились с кем-то из знакомых твоих знакомых, а может быть эту историю, ты сочиняешь прямо на ходу. Неважно. Главное, что при этом ты испытываешь щекочущее, приятно тревожащее что-то, находящееся в районе твоего желудка. И не смотря на то, что я уже переступила тридцатилетний рубеж, испытывала то же самое.
С широко открытыми глазами, помощник следователя слушал мое красочное описание ночных событий. Я же, сдабривая свой рассказ соответствующей мимикой лица, энергичными жестами, закрепляла все интонацией голоса.
- Ничего себе! – по окончании повествования воскликнул парень.
- Ну как, не передумал идти туда? – подначила я.
Он тяжело вздохнул.
- По-другому нельзя. Вообще, это работа оперативников в засаде сидеть. Но у нас, как всегда, дефицит кадров. – и жалко улыбнувшись добавил, - Да и засмеют меня на работе, если даже заикнусь о таких вещах.
Он задумался о чем-то своем, возможно представляя, что его может ждать в нехорошей квартире, или же выдумывал пути отступления. Я спохватилась – что же я сижу, обещала накормить человека, а сама сижу, да ребенка запугиваю. Не знаю, конечно, сколько ему в действительности лет, но явно моложе меня. По-ребячьи вздернутый нос, юношеские прыщики на лице, глаза, смотрящие вокруг себя с неутраченным любопытством и интересом, вызывали желание заботиться о нем, как о мальчике. Решив, что совесть моя будет чиста, если я накормлю своего гостя мясом, отложенным на поминки, я щедро наложила на тарелку сочные куски жаркого, конечно же, не забыв предварительно его разогреть, и пахнущих ничем, помидоров.
- Ой, зачем столько? – попытался спорить, снова зардевшийся Серенький.
- Ешь! Тебе бессонная ночь предстоит. – постановила я, и спорить со мной было бессмысленно.
Парень и не собирался спорить, а принялся, буквально заглатывать еду, бросая на меня, по-собачьи благодарные, взгляды.
- А что же твой напарник с тобой не пришел? – пытаясь говорить как можно равнодушнее, спросила я, - Или жена не отпустила?
- Не-е…, братан уже года два как разведен. – с набитым ртом ответил Серенький.
У меня опустилась челюсть. Вот оно как! Братья!
- А что-то вы друг на друга не похожи, и фамилии у вас разные.
- В жизни по-разному же бывает. – не отвлекаясь от процесса пережевывания, философски заметил он.
- Наверное, отсыпается? – не унималась я.
- Да какой отсыпается. Дежурный он сегодня.
У меня будто камень с души упал – не женат и не у другой женщины. Воодушевленная этими фактами, я тут же предложила Сергею:
- А давай я с тобой пойду?
- Да нет, что вы! Так нельзя! Вдруг опасная ситуация?
Я задумалась. Действительно, он хоть с оружием, а я?
- Ладно, тогда я буду начеку. Если вдруг что – сразу вызываю Дроздова.
Кивком головы, Серенький выразил свое согласие. Дальше, в основном, говорила я. Просто, чтобы говорить. Наконец, Сергей Сергеевич отодвинул начищенную до блеска кусочком хлеба тарелку. Залпом выпил остывший кофе, и ласково погладил свой слегка округлившийся живот.
- Ух, спасибо большое. Давно так вкусно не ел. – сыто улыбаясь, поблагодарил он меня.
Хоть и не я это готовила, но его похвала меня немного смутила. Надо бы мне сменить образ жизни. Приглашать людей в гости, научиться вкусно готовить и выслушивать похвалы в адрес моих кулинарных талантов. Но на сегодняшний день, верх моего мастерства – это оливье, в приготовлении которого, фантазия у меня простирается только на чередование различных майонезов. При жизни, мама не успела научить меня готовить, а может быть просто хотела заботиться обо мне одна. После ее смерти, питалась в основном в кафе и буфетах, благо денег у меня было достаточно. Однажды, кто-то на работу на обед принес судок с оливье. То ли я была чересчур голодна, то ли действительно он был сделан мастерски – я безвозвратно влюбилась в это салат. А еще мне понравилась его простота и сытность. Провозившись три часа, кроша необходимые ингредиенты, в конце лицезрела большую кастрюлю, доверху наполненную желанной пищей. Вопреки всем правилам, этот салат ела всю неделю, совершенно от него не устав. Но сейчас, глядя на довольное сытое лицо милиционера, впервые захотелось, как фокусник из шляпы достает кролика, так же выставить на стол, одно за другим великолепные блюда и слушать, слушать, слушать дифирамбы в свой адрес.
- Ну, я, наверное, пойду. – вырвал меня из мечтаний Серенький, вставая с тяжелым вздохом.
На часах половина двенадцатого ночи. Черт бы побрал этого Дроздова! Это же надо, родного брата отправлять в такое место. И неважно, верит он в чертовщину всякую или нет, уж на всякий случай, мог бы не рисковать – мысленно злилась я на подполковника. Его младший брат будто угадал мои мысли, натягивая ботинки, кротко сказал:
- Работа, есть работа. Предварительно выглянув в дверной глазок, уже по-деловому сказал, - После того, как я войду туда, постарайтесь так же прилепить на место печать.
У меня было состояние, будто это я сама сейчас туда войду. Холодный страх медленно расползался внутри меня.
- Хорошо. – непроизвольно я перешла на шепот.
Стараясь не шуметь, заглядывая на лестничные пролеты нижнего и верхнего этажей, Сергей быстро открыл дверь соседской квартиры и юркнул туда. Тут же внутри раздался характерный грохот. Серенький в темноте налетел на тумбочку. Надеюсь, как говорят, отделался легкими ушибами. Дрожащими пальцами подцепила на место бумаженцию с печатью. И с колотящимся сердцем бросилась к себе в квартиру. Нет, все-таки Дроздов – свинья, и что мне теперь делать? Мало того, что самой страшно, так еще и за мальчишку переживать буду. Скрипя зубами, теперь от злости на нерадивого, по моему мнению, следователя, я прильнула к дверному глазку и решила не покидать свой пост до последнего.
На освещенной площадке, гоняемый сквозняками, кружился фантик, оброненный кем-то. Вот грохнула подъездная дверь – я замерла. Влюбленная парочка, интимно хихикая и не переставая обниматься, медленно поднялась на верхние этажи. Звонко ухнула стальная дверь, и опять все стихло.
Неугомонный фантик, как бабочка, трепыхался, взлетал и снова плавно опускался на пыльный пол. Сначала у меня свело правую ногу, затем задергался глаз. Немного проморгавшись, потопав ногами на месте, я снова заняла свой наблюдательный пост. Теперь затекла левая нога, и опять задергался глаз. Соседская квартира хранила гробовое молчание, в принципе, как и весь пятиэтажный дом. Интересно, как там себя чувствует Серенький? Наверное, сидит и дрожит от страха, а может быть заснул? На секунду я заглянула на кухню. Хлебнула минералки и посмотрела на часы. Час ночи. Спать мне не хотелось – все-таки выспалась сегодня днем. Но тем ни менее, мое малоподвижное занятие меня утомило.
Я снова прильнула к глазку. Уже надоевший и раздражающий меня фантик, продолжал трепыхаться на сквозняке. У меня возникло острое желание выйти, скомкать его и выбросить куда подальше. Я уже повернула ключ, чтобы открыть дверь, как раздался неожиданный звук. Он был едва различим, но мое сердце ухнуло вниз, и я замерла на месте. Легкое постукивание нарастало, затем резкий звук, напоминающий кошачий визг, и звон разбитого стекла.
На площадке, все так же, бесновался дурацкий фантик.
Я кинулась в гостиную, и со страхом прильнула ухом к стене. Из гостиной покойницы доносилась какая-то возня и хриплое, то ли бормотание, то ли рычание. Но эти звуки не мог издавать мальчишка. Я бегала вдоль стены, перепрыгивая расставленные табуреты, судорожно соображая, что делать. Но осознание того, что молоденький лейтенант явно находится в опасности, придало мне решимости.
- Эй! Эй, вы там! Прекратите немедленно! Я вызываю милицию! – лупя руками по стене, заорала я.
Как и в прошлый раз, невидимая сила с другой стороны, ударила стену, заставив ее вздрогнуть. Что-то живое, раздирая стену с противоположной от меня стороны, яростно рычало, казалось, еще мгновение и стена перестанет быть для меня защитой. С грохотом опрокидывая табуреты, я повалилась на пол. Внезапно раздался звонок в дверь. Не обращая внимания на острую боль в бедре, я бросилась к двери. На пороге стоял Дроздов. По его виду я поняла, что он больше чем встревожен, а увидев меня, его правый глаз задергался в нервном тике.
- Где Сергей? – не спросил, а прорычал он.
Горло сдавил спазм, лишь глазами я смогла показать на соседскую дверь. Не теряя ни секунды, разбежавшись, он всем своим телом навалился на дверь злополучной квартиры. Дверь с первого раза не поддалась.
- Звони в милицию и скорую. – заорал он, в очередной раз бросаясь на дверь.
Предположение, что может произойти самое страшное, заставило подогнуться мои ноги.
- Я сказал – быстро! – снова заорал мне в лицо следователь.
Цепляясь за холодные стены, я ввалилась в свою квартиру. Не попадая на кнопки телефона, мне казалось, я целую вечность набирала всего две цифры – ноль два. Наконец, на том конце провода, женский голос сообщил, что мне готовы помочь. Голосом, переходящим то в рыдания, то в истерические вопли, я требовала помощи. Потом, кое-как, онемевшими пальцами, набрала ноль три.
- Срочно нужна помощь сотруднику милиции. – обессиленным голосом проскрипела я, и назвала адрес.
В ту же секунду раздался треск. Соседская дверь, под мощными ударами Дроздова, не выдержала и сдалась. Сверху, через перила, выглядывали людские лица, удивленно и с испугом таращили глаза. Баба Даша, в надетом наспех халате, с бигудями на рыжих волосах, металась по лестничной площадке. Громко выдохнув, с пистолетом в руках, следователь бросился в квартиру. Следом за ним, со скрещенными на груди руками, вошла побледневшая баба Даша. Боясь увидеть непоправимое, я переступила порог. В прихожей горел, сразу включенный Дроздовым, свет. Видимо, уже не ожидая опасности, пистолет он убрал обратно. Сейчас он сидел на полу, склонившись над братом.
Умер – пронеслась мысль. Баба Даша, широко открыв глаза, крестилась дрожащей рукой, привалившись к стене. За широкой спиной следователя, мне было не видно лежащего в дверном проеме, между гостиной и прихожей, парня. Я подошла поближе и еле сдержала крик. Было ясно, что мальчишка, спасаясь, пытался уползти в прихожую. Он уже перевалился через порог, но что-то ему не дало это сделать. Так он и застыл – верхняя часть тела в прихожей, остальная - в темной гостиной. Кровавые следы на светлом паркете прихожей, и вывернутые ногти на окровавленных пальцах, говорили о том, что он изо всех сил цеплялся о деревянное покрытие пола, тогда как какая-то небывалая сила тащила его обратно в гостиную. Его лицо было фиолетового цвета, глаза открыты, а неестественно выпуклые глазные яблоки были сплошь в кровоточащих капиллярах. Его глаза ничего не выражали – они были мертвы. Дроздов, с побледневшим лицом, своими крепкими ладонями, ритмично давя на грудную клетку брата, пытался привести его в чувство.
- Живи, живи, живи. – задыхаясь, монотонно твердил он.
Сзади раздались шаги. Люди в светло-зеленых балахонах грубовато оттолкнули следователя. Мне не было видно за их спинами всех манипуляций. Были открыты какие-то ящички, вынуты непонятные мне приборы. Раздались знакомые по фильмам слова.
- Разряд…, еще разряд!
Затем
- Есть! Срочно в машину!
Один из врачей, повернувшись к Дроздову, тихо сказал.
- Шанс есть, но сейчас он в коме.
Я видела, как кровь прилила к лицу следователя. Он пошатнулся и буквально обвалился на стену. Я подошла к нему и крепко его обняла. Для меня этот человек, которого еще три дня тому назад я не знала, стал родным. Мой взгляд упал на зеркало в темной гостиной. Сердце замерло. Вчера, на моих глазах, Дроздов отодвинул его к стене, сейчас оно опять стояло в центре комнаты. Вокруг него белели клочки простыни, накинутой мною. Где-то в глубине его темного стекла отражался свет из прихожей. И я уверенно могу сказать, по поверхности зеркала расходилась легкая рябь.
На пороге, вынося Серенького, врачи столкнулись с наконец-то прибывшей милицией. Дроздов мягко освободился от моих объятий.
- Секунду, Валер. – попросил он одного из прибывших милиционеров. Скорее всего, они были из его отдела. А сам догнал на лестнице врачей, и пару минут встревожено, о чем-то с ними разговаривал. Хотя нетрудно догадаться о чем.
Вопреки моим ожиданиям, он не уехал вместе с врачами и братом. У меня снова промелькнула мысль о жестокосердии Дроздова, но видя выражение неподдельного горя на его лице, тут же устыдилась этой мысли. А он, со своими коллегами, по-деловому, начали осматривать комнаты. Защелкали выключатели, и все комнаты ярко осветились. Ужасая своим кровавым видом, осветилась и гостиная. Посреди зала, внушая мне благоговейный страх, стояло зеркало. Оно высокомерно, в своем дорогом величии, возвышалось среди окружающих, уже успевших запылиться, обломков, и равнодушно, как обычное зеркало, отражало обстановку вокруг себя.
- Марина Владимировна, можете идти пока к себе. Я попозже зайду и задам необходимые вопросы. – следователь взял меня за локоть и повел к выходу.
- Зеркало.. – начала я, но Дроздов перебил меня.
- Я видел, а теперь, идите. И вы идите, Дарья Васильевна, нечего уже здесь смотреть. – повернувшись, к все еще перепуганной бабе Даше, почти слившейся со стеной, от которой так и не отошла за все время.
Достаточно бесцеремонно подтолкнув нас через порог, закрыл за нами дверь. На площадке и лестнице галдели люди.
- Что там?
- А что было?
- Кого-то убили?
- А что вы видели? - не давая пройти, засыпали нас вопросами.
Ни сил, ни желания отвечать не было. Я поразилась количеству людей, живущих в нашем подъезде. Будто не я жила здесь с самого рождения, по-другому объяснить это было нельзя. Баба Даша, не спрашивая приглашения, хвостом залетела ко мне в квартиру. Непривычно молчаливая, с тяжелым вздохом, уселась на кухонный табурет и устремив свой пустой взгляд в ночное окно, замерла. Не спрашивая, я поставила на стол припрятанную ранее бутылку коньяка.
Мне на работе частенько преподносят подарки – за услуги, консультации. Конфеты, в основном, съедаются сразу же в коллективе, а некоторые бутылочки перекочевывают в кухонный шкафчик. Как-то, решив навести там порядок, я ужаснулась количеству разноцветных бутылок. Но по-хозяйски решив, что они есть не просят, так и оставила их там, однако, приняла решение больше домой их не приносить, а раздавать на работе.
Разливая янтарную жидкость по рюмкам, снова подумала о неотвратимости алкоголизма. Но на сей раз эта мысль меня не развеселила – не до веселья. Вытащила жареного цыпленка – да ну, эти поминки, тут и так на всех хватит – отсекла я появившееся чувство стыда. В конце концов, все это на мои деньги и в моей квартире приготовлено. Баба Даша, не говоря ни слова, махнула рюмку и, не закусывая, налила еще. Опасаясь, что это будет последним, что я сделала в своей жизни, все же последовала ее примеру. Обожженную гортань тут же сдавил жуткий спазм.
- Воды хлебни. – наконец-то подала голос соседка.
Я прильнула к первому попавшемуся сосуду. Жадно глотая воду из носика чайника, внимала бурчанию старушки.
- Эх, молодежь, молодежь. Не умея, перцовку глотают, в нехорошие квартиры по одному по ночам ходят.
- Это же коньяк. – кашляя, не согласилась я.
- Дура, хоть и образованная. Ты хотя бы прочитала, прежде чем на стол ставить. Того гляди, яду подсунешь соседке.
- Да что вы, баба Даша, – ужаснулась я, - у меня никогда никакого яда и в помине не было. – наконец прокашлявшись и утирая выступившие слезы на глазах, успокаивала старушку.
- Да закусывай уже. Это я так, просто. Перцовку лучше всего оливочками закусывать. Идеальная пара, как вино - сыр, водка - соленые огурчики или грибочки. А по поводу квартиры нехорошей, - тут лицо бабы Даши стало жестким, - не шучу. Дураки вы. Ладно милиция – они ни в бога, ни в черта… Но ты то! Неужели не понимаешь, что никакого убийцы или вора нет?
Ощущая свою вину в произошедшем, я промолчала в ответ.
- Что глаза опустила? – грубо спросила баба Даша, - видать вину свою почувствовала? То-то! А теперь что? Дай бог, чтобы выжил мальчонка.
Трясущаяся рука снова потянулась к бутылке.
- Подождите, у меня есть оливки. – пытаясь остановить обвинительную речь старухи, попросила я.
Но ее уже было не остановить.
- Я же тебе говорила. Лидка вызвала кого-то, того кто ее убил, лейтенантика покалечил и, помяни мое слово, просто так не уйдет!
Баночку с оливками я вскрывала трясущимися руками.
- Мне сон, Мариночка, плохой приснился…
Ужасное зеркальце из моего сна, тут же предстало у меня перед глазами. Автоматически я посмотрела на свои пальцы, несколько ногтей были синюшного цвета… Острые желтые зубки, яростно вцепившиеся в мои пальцы, реальной картинкой отпечатались в моем мозгу.
Не дожидаясь бабы Даши, я опрокинула рюмку с раздирающей горло настойкой. Мне было не до оливок. Видимо, столь крепкие напитки придумали именно для таких случаев – по-другому, затуманенную страхом голову не встряхнуть.
- Какой сон? – боясь услышать ответ, спросила я.
Соседка, не морщась, словно воду, медленно выпила.
- Не скажу. Говорят, чтобы сон не сбылся – нельзя его никому рассказывать. Только очень уж плохой сон.
И баба Даша заплакала. Всхлипывая и путая слова, она шептала.
- Заберет меня Лидочка, заберет. И там она без меня не может. Страшно, заберет. Он пришлет.
Я кинулась ее утешать. Утирая слезы с ее морщинистого лица, пыталась ее успокоить.
- Это всего лишь сон. Сон и больше ничего. Столько переживаний из-за всех этих событий, было бы удивительно, если бы ничего не снилось.
Обнимая ее, я поразилась хрупкости, на вид такой бойкой старушки, которую она всегда прятала под многочисленные разноцветные балахоны. Казалось, ее тело состоит из тончайших хрящиков.
- Вы будете жить долго – долго. Хотите мы в церковь сходим. Похороним Лидию Максимовну и сразу пойдем в церковь. И за покойницу свечку поставим, и за здравие ваше. Вот увидите – это точно поможет.
Баба Даша подняла на меня опухшие глаза и схватив меня за руки забормотала.
- Точно, это поможет. Завтра же, после похорон, пойдем в церковь.
- Хорошо, хорошо. Завтра, так завтра. А теперь, давайте я вас уложу спать. – приподнимая, неожиданно обессилившую старушку, согласилась я.
Неожиданный звонок прервал мои действия. На пороге стоял бледный, с усталыми глазами мой следователь. Не забыв скинуть, снова мокрые ботинки и свое пальто, молча, прошел на кухню. Соседка уже тихо посапывала, опустив свою голову на сложенные на столе руки. Я даже позавидовала такому умению быстро засыпать в экстремальной обстановке.
- Куда отнести? – заговорил Дроздов.
Укладывать старую женщину на узкий диван как-то неудобно.
- В спальню. – представляя свои ближайшие бессонные часы, со вздохом, ответила я.
Ничего не говоря, Дроздов подхватил на руки, словно ничего не весившую, бабу Дашу и отнес в спальню. На обратном пути зашел в ванную, долго что-то отмывал. Наконец, с капельками воды на мокрых ресницах, уселся за стол.
- Кажется мне уже пора прописываться у вас. – криво усмехнулся следователь.
Я пододвинула к нему, так и не начатую нами курицу. Но видимо у него тоже не было аппетита. Скользнув взглядом по начатой бутылке, поднялся и как у себя дома, стал заглядывать в шкафчики. Я не мешала ему. В конце концов, с одной стороны душу греет присутствие хозяина в доме, пусть даже на короткое время, а с другой стороны, мне совершенно все равно – на различные эмоции просто не было сил. А ему, оказывается, не подошла мелкая посуда, точнее рюмка. Видимо, после всего, он решил как следует напиться. Не жадничая, налил себе почти полный стакан перцовки.
- Осторожно – перцовка. – запоздало предупредила я.
Но громко стукнувшись о столешницу пустой стакан, уже стоял на столе. Пара оливок полетела, следом за перцовкой, в рот следователя. Лицо его побагровело. «Господи, меня окружают сплошь алкоголики!» - онемев от увиденного, подумала я.
- Кофе заварите, пожалуйста. – после недолгого молчания попросил Дроздов.
Мне очень хотелось, как-то его утешить, поддержать. Но вместо этого я отправилась выполнять его просьбу. Приятно меня удивив, он больше себе не наливал, и, судя по трезвым глазам, ему требуется намного большая доза, чтобы опьянеть. Хотя, возможно, все дело в тех переживаниях, которые, уверена, бушуют у него внутри.
Сделав несколько глотков горячего кофе, он достал бумагу из черной замусоленной папки.
- Мне надо задать вам необходимые вопросы.
Меня задел его официальный тон, ведь еще днем мне показалось, что как минимум, я ему нравлюсь. Решив придерживаться того же тона, я сухо ответила.
- Задавайте, Николай Сергеевич.
Около сорока минут холодных вопросов и таких же прохладных ответов. На этот раз я ничего не скрывала. Пусть знает – его вина в случившемся не меньше моей. Изначально, он даже не хотел допускать возможности мистического объяснения происходящего в злополучной квартире. Сегодня он не смеялся и не иронизировал над моим рассказом. Не поднимая глаз от своей писанины, он молча записывал мои слова, лишь изредка задавая новые короткие вопросы.
На часах полчетвертого утра. С момента как Серенький вошел в соседскую квартиру, прошло всего четыре часа, а казалось целая вечность. Неожиданно прозвучавший телефонный звонок спугнул холодную тишину в квартире и заставил меня подпрыгнуть на месте. Дроздов, разволновавшись, не попадая в карман, пытался достать свой телефон.
- Дроздов! Говорите! – наконец прильнул он к трубке.
По мере того, как доносился женский щебет, кожа на его лице начала приобретать живой цвет. Ладонями, прижатыми к груди, я пыталась успокоить выпрыгивающее сердце. Было ясно – звонили из больницы. Короткие гудки из трубки давно сигнализировали о конце разговора, а широкая ладонь Дроздова продолжала сжимать телефон.
- Что? – выталкивая из горла спазм, шепотом спросила я.
Николай Сергеевич поднял свои счастливые глаза.
- Жить будет…
Ему уже не было никакого дела до своих бумаг – наспех уложив их в папку, пододвинул к себе блюдо с курицей.
- Извините меня, - с набитым ртом, неудачно пытался выговаривать слова следователь, - после звонка понял, как я хочу есть. Я сейчас уже уйду.
- Да ладно уж… - пробормотала я прохладно.
Так быстро как он, сменить тон разговора у меня не получилось. Скорее всего, остатки обиды еще сидели внутри меня. А он, не обращая внимания на какие-то там интонации в моем голосе, смачно обгладывал косточку за косточкой. «Да уж, какая же жена выдержит такого троглодита. Если он в гостях столько ест, представляю, сколько он будет съедать дома. Или поэтому и ест столько в гостях, что дома уже кормить некому» - наблюдая за ним, раздумывала я. Заметив мой взгляд, он как-то напрягся.
- Извините, свинья я. Вы и так всю ночь не спали, а тут еще я…
Мне стало неловко. Это же надо, не дала человеку поесть спокойно.
- Это вы меня извините. У вас сегодня тяжелый день, а я тут стою и глазею на вас.
- Все, все, все, – утираясь салфеткой, поднялся из-за стола Дроздов, - вам пора спать. У вас завтра похороны. В двенадцать?
Внезапная, но ожидаемая усталость, накатила неожиданно. Я молча кивнула.
- Я пришлю ребят. Помогут.
Уже на пороге я спохватилась.
- А вы куда же сейчас?
Натягивая пальто и обувая мокрые ботинки (растяпа – в этот раз я забыла их высушить), будто ничего у него не случилось и совсем он не устал, бодро ответил.
- Страна зовет! Все! Ушел! – и переступив порог обернулся, - Да, и огромное спасибо, за все.- особо подчеркнул он два последних слова.
И так тепло он это сказал, что все внутри меня, в буквальном смысле, запело. Чередой понеслись мысли, не совсем взрослого человека: «А что он имел в виду? За что – за все? За еду? Или за внимание? Или за то, что обняла в трудную для него минуту?»
Улыбаясь, с этими мыслями, улеглась в теплую, долгожданную ванную. С этими же мыслями, кое-как уместившись на диване, укрывшись теплым пледом, уснула.
Прогоняя мою блаженную дрему, за которую я тщетно цеплялась, кто-то настойчиво тряс меня за плечо.
- Вставай соня, вставай же. Ты гляди, не просыпается никак.
- М-м-м – отмахивалась я от назойливого голоса.
- Маринка, вставай! Скоро похороны, а она дрыхнет!
Слово похороны тут же кинуло меня в нежеланную реальность. Бесполезно пытаясь открыть, словно склеенные веки, я подскочила на постели. И тут же чуть не рухнула вниз, если бы не зацепилась за стол, в притык приставленный к дивану.
- Давай, давай, вставай. Иди умойся, оденься, скоро люди придут. – командовала баба Даша, - Нам еще лапшу крошить, блины печь.
Видя мое неподъемное состояние, соседка начала спихивать меня с дивана.
- Маринка, вставай, кому говорю! Ты на часы посмотри! Уже восьмой час! А нам к одиннадцати в морг ехать!
Слово морг окончательно разбудило мои мозги, но не мое тело. Спотыкаясь и держась за расставленную вокруг мебель, я, наконец-то, выбралась из гостиной. Переваливаясь с пятки на носок, долго готовилась к струе холодной воды из-под крана. Решившись, сделала стремительный марш-бросок, засунула полголовы под ледяную струю. Мой сон помахал мне ручкой, оставив на прощанье, на моем лице красные поросячьи глазки. Благо, на такие случаи, у меня имеются волшебные глазные капли «Визинприн». Пары капель достаточно, чтобы краснота ушла, а глаза приняли свои обычные размеры.
Наспех высушив волосы феном, и собрав их в простой пучок, слегка подкрасила глаза.
- Да где ты там? – злилась за дверью неугомонная баба Даша.
Конечно, она на пару часов заснула раньше меня. Хотя стоит признать, меня она будила уже при полном параде. А сейчас, торопя меня, мощным миксером, в огромном тазу, взбивает тесто для блинов.
Покончив со своей головой, я понеслась одеваться. За моей спиной раздался звонок в дверь, затем приглушенные женские голоса и громкие распоряжения бабы Даши. Так, какое-то время меня не тронут, облегченно подумала я. Не тут-то было. Я успела на половину натянуть черные джинсы, как в комнату ворвалась соседка.
- Маринка! Тудыт-его-растудыт! Ты еще не оделась. Почти девять! Дуй за хлебом!
Простая черная водолазка дополнила мой скромный наряд. Баба Даша, нетерпеливо, уже топталась на пороге. Протягивая мне деньги, которые, чуть раньше, я же ей и дала, торопливо диктовала.
- Три булки белого хлеба, три батона и пару пачек хлебцев, может, кто из солидных женщин придет, а они постоянно на диете. Представляя, насколько солидны могут быть женщины, я понеслась в магазин.
Подъездный сквозняк продолжал издеваться над фантиком. Я не удержалась и скомкав, прервала его мучения. Метели не было, пушистые снежинки неторопливо опускались на землю. Некстати залюбовавшись, неосторожно ступила со ступеньки и тут же – плюх! Нога по щиколотку оказалась в ледяной жиже. Ох уж наши зимы! Легкий морозец, снег, а вокруг серо-белая грязь. Хорошо, что у меня отличная обувь. Но если бы я не на машине ездила, а как большая часть наших граждан, на работу и с работы, от остановки до остановки, на своих ногах бегала, за свою отличную обувь не поручилась бы. Стараясь впредь быть внимательнее, перепрыгивая через лужи, добежала до маркета. Все-таки в замечательное время мы живем! Даже в таком небольшом городе как наш, всюду понатыканы ларечки и магазинчики, минимаркеты и даже, четыре супермаркета. Так что проблем с продовольствием не существует.
Очереди не было, я снова мысленно похвалила нынешние времена и, вдыхая, обедненный кислородом, но такой свежий морозный воздух, понеслась обратно домой.
У плиты уже возвышалась приличная горка блинов. А стол был сплошь усыпан мукой. Две женщины усердно кромсали тончайшие пласты теста. Я залюбовалась – лапша получалась чуть тоньше нити, не слипалась и вся одного размера.
- Видишь, Маринка – это тебе не покупная лапша. Мука, домашние яйца, ложка подсолнечного масла, а вкус у лапши получается отменный.
Про себя решив обязательно как-нибудь попытаться сделать такую же лапшу, начала промывать, подсунутые бабой Дашей, сухофрукты для компота. Соседка постоянно отвлекалась, то и дело раздавались звонки в дверь. Друг за дружкой заходили какие-то люди с редкими цветами в руках, кого-то я уже видела вчера, кого-то впервые, кое-кто из них предлагал свою помощь, а некоторые, молча, присаживались в гостиной.
Баба Даша куда-то названивала и все выглядывала в окно. Наконец, в одиннадцать часов, выглянув в окно, с тяжелым вздохом сказала:
- Все! Пора ехать, автобус приехал.
Все люди, кроме двух женщин, которых баба Даша оставила в квартире для сервировки стола, темной молчаливой толпой потянулись к выходу. Они бросали косые испуганные взгляды на скрипящую под сквозняком дверь в квартиру покойницы.
- Я договорилась уже. Вечером придут, вставят новый замок. – поднимая старый песцовый воротник, пошептала рядом баба Даша.
Перед подъездом стоял довольно приличный автобус.
- Проходите, проходите, люди дорогие. Сейчас за Лидочкой заедим и проводим ее в последний путь. – стоя у входа в автобус, взволнованным голосом, щебетала старушка.
Покойницу из морга сразу повезем на кладбище, где уже должна была быть вырыта могила.
В проходе автобуса стояла, заранее приготовленная для гроба, лавка. Сразу же захотелось выскочить из автобуса обратно в промозглый день, но сзади мягко подпирали люди. Мне ничего не оставалось, как присесть на ближайшее сиденье. Автобус тронулся и петляя по улицам, разбрызгивая вокруг комья заснеженной грязи, медленно покатил к моргу. Городской морг был почти на выезде из города, но недалеко от кладбища.
Через полчаса автобус остановился у обшарпанного серого здания. Вокруг – ни деревьев, ни кустарников. Только грязь… К нам навстречу выскочил суетливый мужчинка в достаточно дорогом черном костюме. Услужливо распахнул перед нами старую, но добротную дверь с надписью: «Здесь временное пристанище дорогих нам усопших. Молитесь за грешные души их». «Ничего себе» - чуть не присвистнула я от удивления. Я ожидала увидеть грубых, неотесанных, с перегаром изо рта мужиков, и как минимум, совсем не рассчитывала на такой доброжелательный прием. Но дальше – больше. Мы вошли в большую просторную комнату, где вместо ободранной серой краски, на стенах дорогие тканевые драпировки очень темного бордового цвета. На полу сверкающий паркет, сверху свисает дорогая люстра, а по углам расставлены высокие кованые подсвечники с горящими в них толстыми свечами. Помимо этого, комната утопала в свежих цветах. Большие корзины с ними были расставлены всюду. Какой-то, просто невообразимых размеров и бело-красного цвета, букет, возвышался в центре.
Этот же суетливый мужчинка занял неприметную трибуну в темном углу.
- Дорогие провожающие, можете подойти к покойнице и попрощаться.
Люди, склонив головы, по очереди, стали подходить к груде цветов, расположенной по центру. У меня подкосились ноги. Она там, обложенная заботливыми руками огромным количеством цветов. В памяти всплыли, так старательно глубоко спрятанные мною, воспоминания.
Не было дорогой торжественной обстановки. Прощание проходило в нашей квартире. В черном скромном гробу, окруженном чужими мне людьми, лежала моя мама. Я знала, что она больше не встанет и никогда не откроет свои, почему-то всегда грустные глаза. Но сознание упорно не принимало ее смерти. Она спит… Только так. Кто-то, взяв меня сзади за плечи, подвел к ней. Неудержимые слезы, друг за дружкой, катились по щекам.
- Посиди с ней рядом, попрощайся. – шептал настойчивый голос.
Вокруг чужие лица, в большей степени с интересом наблюдающие за мной. Раздаются сочувствующие, всхлипывающие голоса. Те же пуки, настойчиво усаживают меня у изголовья спящей мамы. Я смотрю на ее восковое с впавшими глазами лицо. Ощущаю сладковатый липкий запах смерти. Внезапно, несколько звонких голосов прерывают скорбящую тишину вокруг. Я вздрогнула. Надрывающиеся слова поющих плакательниц рвут мое сердце. И кажется, сотрясающие мое тело рыдания, это рыдания умирающего сердца.
Песня давно закончилась, а ее слова снова и снова камнем сдавливали мою грудь. Мама больше не казалась спящей. Она попрощалась со мной. Она ушла…
Чьи-то руки мягко, но настойчиво, подталкивали меня вперед.
- Посиди рядом с ней, попрощайся. – шептала рядом баба Даша.
Восковая кожа, запавшие глаза и запах смерти – сладковатый, забивающий сразу нос, горло, липко обволакивающий всю меня.
Лидия Максимовна не казалась спящей, старческое лицо, умело замаскированное гримом, все еще носило отпечаток кошмарной смерти. Я отвела глаза, я больше не хочу видеть смерть. Хотя, возможно, смерти здесь уже и нет. Смерть приходила ранее, а сейчас передо мной бездушная оболочка, отходы производства божественной или сатанинской деятельности.
Солидный мужчина, умело играя голосом, что-то говорил о вечной жизни и неважности смерти. Возможно, для мертвых это действительно неважно. Кто-то сзади меня шмыгал носом, баба Даша, сидящая рядом со мной, тихо утирала слезы. У меня слез не было. Не потому что я ничего не чувствовала, мое сердце стонало от предчувствия беды, от вновь проснувшейся жалости к маме и от панического страха, когда-нибудь оказаться точно так же, в засыпанном цветами гробу. Как в тумане видела подошедших людей, готовых по команде накрыть покойницу.
- Попрощайтесь с покойной.
Люди подходили, задерживались на секунду у изголовья, не целуя в лоб и даже не прикоснувшись, отводя глаза, отходили. Не стала прикасаться к мертвой и я. Лишь баба Даша, низко наклонившись к лицу мертвой, что-то долго шептала. Наконец, громыхнув, тяжелая деревянная крышка гроба закрыла мертвое тело, обрекая его на вечную тьму.
На улице снова началась метель.
- Я сказал, мне все равно, что тело разбухло. Приходи в часы выдачи. – раздался хриплый мужской голос.
Я повернулась. В десяти метрах от двери, из которой только что мы вышли, стоял толстый мужик в клетчатом длинном фартуке. Из-за буро-зеленых пятен, было непонятно какого он цвета. И как-то совсем не хотелось угадывать, в чем может быть фартук работника морга.
- Сыночек, ну пожалуйста. Я же уже машину заказала, чтобы отвезти Мишеньку домой. Там уже и люди собрались проводить его в последний путь.
Вытирая слезы скомканным платочком, жалобно просила, согнувшись перед ним, щуплая старушка в стареньком драповом пальтишке.
- А я сказал – не мои проблемы, старуха! Положено до одиннадцати? Положено! А то вы только о правилах и законах вспоминаете, когда пенсии себе выбиваете, да льготы требуете! – брызжа слюной, орал мужик в лицо плачущей старушки.
- Но может, как-нибудь решим?
- Марина, нам ехать пора, гроб уже в автобус поставили. – поторопила меня баба Даша.
Уже залезая в автобус, обернулась. Морщинистая крохотная ручонка, что-то протянула грубому мужику, который своей волосатой лапищей, тут же запихнул это в свой карман. Не трудно было догадаться что именно. Вот, значит, как. Баба Даша не пожалела моих денег. Для Лидии Максимовны организовала достойные проводы. Возможно, для мертвого уже все равно, как его проводят. Но вот близким, конечно же, очень хочется по-хорошему проводить своих любимых. Ужасно, что, несмотря на тяжелую утрату, помимо поиска денег на похороны и организацию самих похорон, люди должны, унижаясь, просить об элементарных вещах.
В автобус я зашла одной из последних, чему порадовалась. Не считайте меня жестокосердной, но не могу я сидеть рядом с покойником. От одной этой мысли, голову затягивает пелена страха. В то и дело подпрыгивающем автобусе было настолько тихо, что было слышно, как скрипят дворники по стеклу, сметая налипающий снег. Сквозь завесу снега видны унылые белые просторы. Только впереди, серой лентой вьется дорога. Автобус вздрогнул и остановился. Мы на месте. В распахнутую дверь тут же ворвались резвые снежинки. Люди, поежившись, стали выпрыгивать на снег. Вокруг нас – сплошь могилы, с дорогими или уже покосившимися памятниками, кое-где простые деревянные кресты с облупившейся краской, а где-то еле приметные холмики, занесенные снегом. И тишина, нарушаемая редкими пронзительными выкриками кладбищенских стражей – ворон.
Несмотря на довольно свежий гуляющий ветер, казалось, атмосфера вокруг сгустилась, будто мертвые замерли в ожидании нового соседа. К нам подошли четверо мужиков в зеленых ватниках.
- Кого нести? – хмуро спросил один из них.
«Интересно, он и нас рассматривает как потенциальную ношу?» - удивилась я глупому вопросу.
- В автобусе гроб, ребята. – всполошилась баба Даша. – Николай Сергеевич гарантировал хорошую работу. Так, что мы дополнительно ребят не звали.
Тот же хмурый мужик, пробормотав что-то о том, где они видели милицию с Николаем Сергеевичем, махнув своим, так сказать, коллегам, не торопясь, полезли в автобус. Сначала один из работников вытащил лавку и отнес ее за ближайший холмик. Чертыхаясь и сопя, затем вынесли гроб. В моих руках материализовался небольшой венок – баба Даша продумала все.
Опустив головы, то ли отдавая последнюю дань уважения покойной, то ли пряча лицо от пронизывающего ветра, утопая в сугробах, мы медленно брели за мужиками, несущими гроб.
Снег забивался под потолок и в широкие рукава шубы. Вот и зияющая чернотой яма. Несколько минут гроб постоял на лавке.
- Прощай, Лидочка. – срывающийся голос бабы Даши тут же уносился лохматой метелью.
- Кар-р-р, кар-р-р – вторили ей вороны.
- Жди меня там… Скоро и я приду… - нежно гладя полированную крышку гроба рукой в колючей рукавице, плакала старуха.
Каждый из людей понуро подходил, слегка прикасались к уже заснеженному гробу, на секунду задерживали руку и второпях отходили.
Мозолистые руки мужиков ловко поддели гроб толстыми грязными, видимо уже бывших в употреблении, веревками. И не спеша стали спускать гроб. Раздался глухой стук. Веревки ловко выдернуты. Две гвоздики, брошенные кем-то вниз, смотрелись как алые пятна крови.
- Возьми, Мариночка, земельки, кинь на гроб. От близких земелька не так давить будет покойнице. – всхлипывала баба Даша.
Я отодрала кусок уже промерзшей земли.
- Бам! – разлетелось над кладбищем. – Бам, бам, бам… - замерзшие комья земли бились о гроб.
А мужики взялись за лопаты.
- Вы идите в автобус, - обращалась к людям соседка, - мы с Мариночкой дождемся, когда зароют, крест и венок поставим. А вам, зачем мерзнуть.
Люди, кажется, вздохнув с облегчением, спешно направились к автобусу. Баба Даша взяла меня под руку. Вокруг простирались владения метели. Тяжелое серое небо, из последних сил держалось, чтобы не упасть на землю. Сквозь метель, как сквозь туман, еще зловещей и печальней смотрелись надгробия усопших. Где-то вдалеке, бесформенным серым пятном, виднелись очертания города. Там люди, звуки, движение, там – жизнь. А здесь, осязаемое безмолвие – здесь поселилась смерть.
- Все готово. – голос вернул мне привычные ощущения. – Сейчас крест закрепим, а через три дня могилка утрясется, можно будет надгробие, какое уж вы пожелаете, ставить.
Гулкие удары по деревянному кресту, заставили меня вздрогнуть. Сразу вспомнились фильмы про вампиров, где в мертвую плоть вбивали колы, иногда тоже имеющие форму креста. И пусть, в данном случае, между телом и острием креста, как минимум, два метра, разницы особой я не ощутила. Интересно, откуда идет сия традиция, может быть то, что ставят крест на свежую могилу, изначально и несло некий определенный смысл? Я тряхнула головой. Все! Хватит! Больше не хочу думать ни о мертвых, ни о могилах.
Крест занял свое место. Пакет с парой бутылок, закуской и несколько купюр, перекачивали в, по-моему, совершенно незамерзшие руки работяг.
- Сейчас, Мариночка. Ты, небось, замерзла уже. Давай венок-то. Сейчас приладим на могилку и пойдем. – забирая венок, и заботливо укладывая его на могилку, тихим голосом, будто обращаясь сама к себе, пробормотала баба Даша.
Обратно до автобуса она практически висела у меня на руке.
- Как вы себя чувствуете? – испугалась я.
- Ничего, ничего, деточка. – громко глотая воздух, ответила соседка. – Стара я уже для таких грустных дел. Но ничего, сейчас домой приедем, полегчает…
На обратном пути, люди вокруг ожили, то ли отогрелись, то ли с отсутствием покойницы, в салоне исчезла и давящая напряженность. Ее больше не было. Не было больше и негласного, добровольного запрета на разговоры о ней.
- Как она точно все мне предсказала – один в один все так и случилось. – шептал рядом женский голос.
- А мне? Что было, что будет, все видела. Даже день и час, когда умрет свекровь. Сколько денег у нее на книжке, до копеечки сумму назвала. – перебил второй женский голос.
- Великая гадалка была. – пыталась перекричать их третья женщина. – Так мне и говорила: «Не пускай сына в армию. Нельзя. Не вернется». И подсказала: «Иди такого числа в комиссариат. В десять утра стой у такого-то кабинета. Первый кто в форме выйдет, падай тому в ноги. Он и поможет. Денег меньше чем другие возьмет. Продашь бабкину брошь – как раз хватит». Так-то! Великая гадалка была!
Поднялся гул. Все взахлеб, перебивая друг друга, рассказывали о чудесных предсказаниях умершей Лидии Максимовны. Кому была предсказана болезнь и дано название деревни, где именно найдется знахарка, которая избавит от болезни. Кому-то были открыты глаза на изменника – мужа и следовало точное описание разлучницы. Даты и места аварий и несчастных случаев, название предприятий, чьи акции следовало покупать, и от коих необходимо было срочно избавляться. Какую квартиру следует купить, а от какой следует держаться подальше. Как назвать ребенка, чтоб счастливым был и какого цвета завести дома кота. И много-много чего еще. Наверное, об этих чудесах говорили бы до бесконечности, но автобус дрогнул и остановился. Мы приехали домой.
В предвкушении горячей еды и горячительных напитков после холода, народ оживился еще больше. В пропахшую аппетитными ароматами квартиру входили уже шумной, не к месту, веселой компанией. Две женщины, оставленные соседкой, уже накрыли стол. Видимо не все съестное было у меня в холодильнике, потому что столы буквально ломились от еды. В больших супницах дымилась домашняя лапша, куры, жаркое из свинины, овощи, колбасы и сыры, запотевшие бутылки с водкой, бардовое и янтарное вино.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - захлопотала баба Даша, - верхняя одежда вся не поместится на вешалку. Вы уж извините. Кое-что можно отнести в спальню. – приглашая в мою спальню.
Она, по-моему, уже наглела. Вешалка подозрительно выгнулась, на кровати возвышалась гора разномастной одежды. В гостиной грохот стульев, звяканье посуды и гул людских голосов. «Ладно» - успокаивала я себя
- Мариночка, что же ты? Садись, садись, деточка, помянем Лидочку. – забулькало спиртное, разливаемое по рюмкам.
- Что ж, дорогие мои, сюда нас привело общее горе. – в ответ бабы Дашиному вступлению, вокруг зашмыгали носами. – Горько и больно, что ее больше нет рядом с нами. Прекрасная была женщина! Скольким помогла она! – люди согласно закивали головами. – Так помянем же рабу божью Лидию! Пусть земля будет ей пухом!
Как-то торопливо, с возбужденными глазами, люди опрокидывали рюмки, кто-то аккуратно откусывал кусочки овоще и мяса, кто-то, заливая золотыми каплями скатерть, громко втягивая, заедал горячей лапшой. Поднялась разодетая женщина, размахивая полными руками, увешанными тяжелыми золотыми кольцами и браслетами, всхлипывала и долго рассказывала о своей чудесной истории. Закончила: «Помянем Лидию Максимовну!», и под одобрительный гул поднесла к губам рюмку. Затем слово взяла следующая, затем еще одна и еще…
Все наперебой хотели сказать, рассказать что-то очень важное и необычайное. Заканчивали дежурным: «Помянем», короткая пауза для того, чтобы выпить и закусить и опять по новой. Нещадно заболела голова. Захватив опустошенные тарелки, я ушла на кухню. Мытье посуды, во всяком случае меня, успокаивает. Вот и сейчас, головная боль медленно куда-то уползла. Я размышляла, насколько нелепо выглядят эти поминки. Нет людей, обезображенных горем, нет тихой печали, нет всего того, что обычно есть, когда уходит человек. Стало обидно за Лидию Максимовну. Никто, возможно, кроме бабы Даши, не испытывает боль утраты. И даже я. Поэтому, наверное, не имею права осуждать, кого бы то ни было. Она жила как жила. По-моему, ей и при жизни была неважна чья-то близость. Я могу судить об этом, потому что она долго была рядом со мной. Она во многом мне помогла. Но никогда близко к себе не подпускала, да и ко мне с всякими муси-пуси не лезла. Не было доверительных разговоров, теплых прикосновений. Не было ничего, кроме четких, конкретных распоряжений, холодных, рассудительных советов. Я вообще не понимаю, зачем я ей понадобилась, все-таки это были лишние хлопоты. Помню ее холодный строгий взгляд, ни разу не потеплевший в чьем-либо присутствии. Как-то, по окончании института, я забежала к ней что-то спросить, она, бросив на меня недовольный взгляд, сказала, как отрезала.
- Ты уже достаточно взрослая, чтобы самой принимать те или иные решения. Хватит меня беспокоить.
После этого, мы, конечно же, общались, но все ограничивалось короткими фразами – «Как дела», «Как здоровье». На этом все. Так что, думаю, мертвой уж точно все равно, плачут о ней или нет. А мне должно быть, тем боле, без разницы.
Резкий звонок в дверь прервал мои мысли. «Пускай баба Даша открывает, все-таки на последние два дня она стала хозяйкой в моей квартире» - отмахнулась я.
- Что?! Угробили старуху?! – раздался женский вопль.
Разговоры в квартире сразу стихли.
- Что уставилась на меня? Где эта тварь? – продолжала орать женщина.
«Ну, вот, еще не хватало скандалов в моей квартире» - ощущая новый прилив головной боли, вздохнув, вышла в прихожую.
- Здравствуйте, – начала я, но увидев злое выражение лица незнакомой женщины, пожалела, что не спряталась под стол.
- А-а-а – гаденько улыбаясь, направилась в мою сторону живая фурия, - вот ты где, красавица?! Ты что же, сука, удумала?! Тетку Лидку придушила, думала все?! Твоя квартира?!
- Я не буду слушать весь этот бред. – стараясь не сорваться на крик, я повернулась к ней спиной и попыталась вернуться на кухню. Но не тут-то было. Крепкие руки цепко вцепились в мои плечи и резко развернули меня.
- А ну, стой, паскуда! – женщина, явно была не намерена останавливаться.
- Послушайте! Вы неправы. Я и знать не знала о завещании. – пыталась хоть как-нибудь вразумить разъяренную женщину.
- Ты это этим придуркам чухай. Ты кто такая? Ты откуда взялась?
- Я-я давно здесь живу.
- А-а-а, значит, давно спланировала, или это рыжая грымза все придумала? – сверкнув выпученными глазами на съежившуюся бабу Дашу, сделала она свои выводы.
- А вы вообще кто? – держа лицо хозяйки квартиры, спросила я.
- Я племянница! – забрызгивая меня своей слюной, с новой силой заорала женщина.
За ее спиной, бросая искоса взгляды то на меня, то на появившуюся племянницу, люди спешно натягивали свои шубы и пальто.
- Ах, блинчики! – расталкивая уже перепуганных людей, племянница ворвалась в гостиную. – Что, квартиру отхапала, банкет устроила?
Последний человек, бросив на меня сочувствующий взгляд, тихо прикрыв за собой дверь, скрылся в подъезде. Я разозлилась.
- А ну, выметайся отсюда!
-Чт-о-о?! – подскочила племянница, но голос уже был не столь воинственен.
- Я сказала – пошла вон! – холодным тоном повторила я.
Баба Даша, стоявшая рядом, зажмурилась. Да и я, если честно сказать, напряглась, готовая в любой момент отразить удар. Но скандалистка неожиданно как-то сникла, ее толстое лицо смешно скукожилось и, закрыв его большими ладонями, она разрыдалась. Мы с бабой Дашей переглянулись. Мой взгляд спрашивал – «что делать?», а ее отвечал… ничего не отвечал. Так и переглядывались бы, наверное, долго, ели бы племянница не заговорила первой. Громко высморкавшись, подняла свои опухшие глаза.
- Вы извините меня. – вполне человеческим голосом начала она. – Знаете, как-то навалилось все сразу. У меня знаете сколько проблем?
Все еще, на всякий случай, будучи на стороже, я покачала головой – «Откуда?»
- Да вы садитесь. Чего уж там. Я иногда срываюсь. Но это потому, что у меня проблем до фига. – видя, что мы не реагируем на ее любезное приглашение, она тяжело вздохнула.
- Ладно, чего уж там. Я все понимаю. Извините еще раз. – и поднимаясь из-за стола, жалко моргая мокрыми ресницами, добавила, - Пойду я.
- Сядьте! – резко остановила ее я. – Мы не знали как вас разыскать, поэтому похоронили вашу тетю без вас. – и показывая на все еще заставленный сто, не удержалась, съязвила – А этот, по вашим словам, банкет, поминки.
- Я же извини-и-лась. – виновато протянула племянница.
- Для начала давайте знакомиться, я – Марина, а вас как зовут? – уже вполне дружелюбно спросила я.
- Извините…
- Послушайте, хватит извиняться. Как вас зовут? – я снова начала выходить из себя.
- Лена. – тихим голосом, наконец-то, представилась женщина.
Сейчас, когда на ее лице было жалобно-виноватое выражение лица, она выглядела девушкой, ну, молодой женщиной.
- Сколько вам лет, Лена? – задала я не совсем тактичный вопрос.
- Тридцать.
Да она, практически, моего возраста. Но когда она истерически вопила, я подумала, что ей, как минимум, сорок. Баба Даша, видно еще не отошедшая от скандала, присела на краешек табуретки, готовая в любой момент сорваться с места. Но весь запал у не прошенной гостьи пропал. Судя по всему, она не собиралась больше никого атаковать.
- Да я случайно узнала, сегодня. – запинаясь, будто оправдывалась Лена. – Тут у вас маркет рядом, думаю, зайду, по дешевке масло куплю. А в очереди слышу, бабки про смерть гадалки толкуют. Мол, смерть нехорошая, странная. Да еще, что им страшно на похороны идти. Я-то знала, что тетка гадает, но мало ли, может, про кого другого говорят. Я к ним с расспросами. Точно. Про мою тетку говорят. А одна из них и спрашивает: «Что же тебя без наследства оставили, и даже на похороны не позвали?» Ну, я и не сдержалась. Прямо взорвалась вся. Ну, думаю, сейчас пойду и намылю морду. – тут Лена спохватилась. – Ой, извините-е-е.
- Да ладно, проехали. – отмахнулась я.
- Ой, что же мы сидим? – соседка, наконец-то, поверила, во всяком случае, во временную безобидность гостьи. – Леночка, давай помянем тетю твою. Как бы у вас не складывалось, все-таки родня. Водочку или вино?
Леночка, как и баба Даша, предпочла водочку, мне пришлось за упокой души выпить, хотя бы вина. Вообще, где-то слышала, что выпивая на поминках за, так сказать, облегчение души на том свете, мы, тем самым наоборот, только утяжеляем груз грехов, с которым она попадает на тот свет. Может быть это и правда. Но пусть простят усопшие, традицию не мне ломать. После рюмки, и так словоохотливая Лена, разговорилась еще больше.
Оказывается, она уже дважды была замужем, соответственно, неудачно. Первый муж был алкоголиком, и к тому же игрок. После развода с ним, из двухкомнатной квартиры Леночке пришлось перебираться в однокомнатную малосемейку. Второй не пил, но постоянно устраивал дебоши с битьем мебели и аппаратуры. После развода с ним, молодая женщина осталась в голых стенах. Поскольку последний муж хоть и громил все подряд, зарабатывал прилично и вскоре покупал новую мебель, телевизор. Уходя, он все, что мог забрал с собой. Сейчас Леночка живет в, так называемом, гражданском браке с «лицом кавказской национальности». Вроде бы и парень неплохой, но на шабашках получает копейки, и часть из них еще умудряется отсылать на историческую родину своей многочисленной родне. Сейчас требуется большая сумма денег на лечение двоюродного брата ее сожителя. Сожителя она очень любит, и видеть его стеснения не имеет никаких сил. Но месяц назад Лена потеряла работу, не ахти какую, но все-таки. Но как оказалось, найти и такую, достаточно проблематично. В общем, племянница Лидии Максимовны находится на грани нищеты и соответственно, нервного срыва.
Следующий мой шаг удивил как меня саму, так и Лену, а баба Даша так совсем, на несколько секунд впала в ступор. Вы, наверное, тоже посчитаете меня, мягко сказать, дурой. Не знаю, может, я действительно таковой являюсь, может быть мне действительно достаточно своих денег, а может, так пагубно подействовал алкоголь на мой незакаленный мозг. В общем, ни с того, ни с чего, я ляпнула:
- А знаешь, Лен, мне квартира не нужна.
- Господи! Сдурела?! – воскликнула баба Даша.
- Правда? – еще не веря, детским жалобным голосом, спросила Лена.
- Правда. Но… - тут женщина напряглась. На ее лице читалось – «ну, так я и знала, халявы не бывает».
- Но после продажи квартиры, сумму которую я затратила на похороны, я заберу обратно.
- Ой! Да ради бога! Конечно! И за хлопоты возьмите! – разволновалась Лена.
- Ну, вот и хорошо! – как-то стало сразу легко на душе.
С момента, как я узнала о завещании, меня не покидало тяжелое чувство, будто я кого-то обворовала. Не моя это квартира, никогда не была и не будет. Лена смотрела на меня преданными глазами, а у бабы Даши явно появились сомнения по поводу моего здоровья. Как всегда практичная соседка, давала советы по поводу хотя бы косметического ремонта разбитой гостиной, взяла на себя хлопоты по поиску бригады. И о зеркале не забыла, на всякий случай, отодвигаясь подальше от Лены, лилейным голосом прощебетала.
- Леночка, тебе, возможно, это не понравится, но Мариночка уже пообещала Лидочкино зеркало. Оно старое, тебе такое зачем? – скупая слеза скатилась по дряблой щеке соседки. – А мне хоть какая память о моей подруге.
Леночку совершенно не интересовало какое-то старое зеркало, поглядывая на нас веселыми глазами, она с удовольствием обгладывала куриную ножку, и лишь отмахнулась от бабы Даши, что стоило расценивать как – «Ой, ради бога! Какое зеркало?!» От упоминания зеркала, у меня неприятно заныло под ложечкой. Баба Даша так хочет это зеркало и ведь не боится. А по-моему стоило бы. Надо с ней обязательно поговорить.
- Жаль, что быстро не получится продать квартиру, – вздохнула жующая Лена, - очень уж деньги нужны.
Баба Даша тут же сообразила.
- Ну, раз все равно твое все будет, может, продашь что-нибудь из Лидочкиной мебели, посуду. У нее же все хорошее, качественное.
Леночка посмотрела на меня просящим взглядом.
- Да мне все равно. Только, разрешит ли милиция? – засомневалась я.
Баба Даша взмахнула руками.
- Ой, я тебя умоляю! Уж Николай Сергеевич тебе точно не откажет. Тем более, все что хотели – они уже осмотрели. Иди, позвони. Видя мою нерешительность – мне совсем не хотелось беспокоить следователя, ему сейчас явно не до меня, она настойчиво добавила. – Давай, давай, чего девчонку томить.
Леночкины глаза умоляюще смотрели на меня. Ну, что ж, делать нечего.
- Дроздов. – рявкнуло в трубку, да так, что я чуть не выронила телефон.
- Это… это – я растерялась, с языка чуть не сорвалось по-свойски – Марина, вовремя удержавшись, на мгновение запнулась. Тут же из трубки раздался взволнованный голос.
- Марина?! Марина, что случилось?! Почему молчите?!
- Да нет. То есть да, это я, но ничего не случилось. Просто…
- Да говорите, наконец. – рассердился Дроздов на мою нерешительность.
- Я хотела спросить…
- Ну?
- Тут племянница пришла…
- Чья?
- Лидии Максимовны.
- И?
- В общем…
- Послушайте, Марина Владимировна, я буду из вас по слову вытаскивать или сами все расскажите?
Его иронический тон меня взбесил.
- Да что же вы меня постоянно перебиваете, слова не даете сказать.
На том конце провода раздался смех.
- Ладно, ладно, не мешаю.
- В общем, я решила отказаться от квартиры. Мне она не нужна.
Было слышно, как Дроздов усиленно обдумывает мои слова. Пауза затянулась.
- Алло! Вы слышите меня?
- Да, да, слышу. Почему?
- Что почему? – не поняла я.
- Почему вам не нужна эта квартира? – его голос стал намного официальнее.
- Просто не нужна. Имею я право отказаться или нет?
- Конечно…имеете, но возникают некоторые вопросы. – ледяным тоном ответил следователь.
- Послушайте, вы можете задать мне любые вопросы, какие пожелаете, - в тон ему согласилась я, - но я звоню спросить, нельзя ли племяннице забрать кое-какие вещи и мебель из квартиры? Она сейчас в затруднительном положении.
Теперь по другую сторону провода затягивали разговор.
- Так модно или нет? – настаивала я.
- Так вы решили все отдать племяннице Лидии Максимовны?
- Ну да. Я, конечно, после продажи квартиры верну себе свои деньги, которые были потрачены. Ну, вы знаете… Да, еще, Дарья Васильевна зеркало заберет себе, ну то, что в гостиной стоит.
На том конце опять затянулась пауза.
- Николай Сергеевич, алло! Ну, так что? Пусть забирает?
- В принципе, не вижу оснований отказывать. Квартира осмотрена. Естественная смерть женщины у руководства не вызывает сомнений.
От возмущения, у меня перехватило дыхание.
- А у вас?
- Что у меня? – не понял следователь, или сделал вид, что не понял.
- У вас вызывает сомнения, так называемая, естественная смерть старушки?
- Марина Владимировна, я понимаю ваши чувства, но мы можем опираться только на факты. А факты таковы – судмедэкспертиза дала заключение, говоря человеческим языком, что смерть наступила в связи с острой сердечной недостаточности.
- А как же потеря крови и весь тот разгром в комнате? – перебила я его.
- Возможно, ей было плохо, и она в полубессознательном состоянии, сама себе причинила те раны, которые обнаружены у нее на теле и те разрушения в квартире.
У меня в голове не укладывалась такая тупость.
- Вы хоть сами верите в то, что говорите?
- Марина Владимировна, к чему такие вопросы? Дело прекращено.
- А ваш брат? – закричала я в трубку. – Он тоже сам себя ввел в кому?
В ответ раздался резкий ответ.
- Я не думаю, что это ваше дело, Марина Владимировна. – и после короткой паузы – С квартирой можете делать все, что хотите. До свидания.
Пораженная этим разговором, несколько минут я стояла, не обращая внимания на короткие гудки, доносящиеся из трубки.
- Что? – взволнованные глаза женщин встревожено смотрели на меня.
- Ничего. – все еще с горечью думая о разговоре с Дроздовым, бессознательно ответила я.
- Нет, ты уж нам рассказывай. – потребовала баба Даша.
Пришлось пересказать. Я думала баба Даша начнет возмущаться, размахивая руками. Но она лишь тихо сказала:
- А что ты хотела? Чтобы милиция искала призрака, черта или дьявола?
На это ответить было нечего. Я тут же пожалела о резких словах, которые высказала Дроздову, да еще сказанных таким тоном. Значит наша милиция мудрее меня. Настроение безвозвратно было потеряно. Слава богу, Леночка решила не откладывать в долгий ящик вывоз вещей из тетиной квартиры и, посидев с нами минут пятнадцать, выпив еще за пуховую землю для покойницы, унеслась на поиски машины. Баба Даша, сославшись на головную боль, причитая и охая по поводу старческих болячек, ушла к себе. Я осталась одна. Вокруг – горы остатков еды, грязной посуды и салфеток. «Это надо пережить» - подумала я, а у самой на глазах выступили слезы.
До девяти провозилась с грязной посудой. Все-таки, какой молодец Дроздов. У меня не хватило бы наглости отпроситься на две недели. И раньше, если уезжала в отпуск или когда брала больничный на два – три дня, всегда изводила себя мыслями о работе – как они там без меня, справляются ли. А сейчас, на удивление, совершенно о ней не вспоминала. Сейчас, все мои мысли были заняты последним неприятным разговором с Дроздовым. «Вот и все, - думала я – не успев начаться, все закончилось». И тут же успокаивала себя: «Ну и ладно, не сильно и хотелось. Таких кадров на каждом углу». Но на самом деле знала, что хоть с кадрами проблем и нет, но качество этих самых кадров оставляет желать лучшего. А еще необходим маленький нюанс – этого самого кадра желательно полюбить. А то, что я могла бы полюбить (или уже люблю) именно Дроздова, сомнений у меня не вызывало. Мои грустные размышления прервал звонок в дверь. В надежде, что это может быть мой следователь, я буквально полетела открывать дверь. Но, увы, на пороге стояла Леночка, за ее спиной маячили два мужика неопределенной национальности и возраста. Хотя какое мне дело до их возраста и национальности.
- Марина, извините ради бога, но я думаю, зайду, предупрежу, что приехала.
Я лишь приветливо кивнула в знак приветствия, и с трудом натянула дежурную улыбку – сил на большее не оставалось.
- А замок не сделали? – прекрасно видя, что замок на соседской двери не сделан, спросила Леночка.
Я отрицательно помотала головой. Баба Даша решила сэкономить и вызвала мастера с ЖЭКа, логично, что рассчитывать на приход мастера в день заявки не стоит. А Лена, видимо, обратила внимание на мое упорное молчание, и как я ни старалась, на мое явно не совсем довольное выражение лица.
- Марина, вы что, передумали? – широко раскрыв глаза, испугалась она.
- Нет. – рот пришлось открыть, - Просто очень устала.
- Ой, да, конечно же. А я дурра и не подумала. – сокрушалась женщина. – Ну, уж извините, ради бога, муж сейчас с другом кое-что погрузят, и повезем домой.
Я интенсивно кивала головой, давая ей понять, что она может делать все, что захочет, лишь бы меня оставили в покое и дали, наконец-то, выспаться. Если в таком ритме продолжаться мои две недели отпуска, я на работу приду еще более разбитая, чем до этого самого отпуска. На удивление, Леночка достаточно быстро все поняла и радостно попрощалась со мной.
- Все, все, все. Все понимаю. Спокойной ночи.
Наверное, получилось грубовато, но я захлопнула дверь прямо у нее перед носом, не дав ей распространяться о моей «спокойной ночи».
Все! Я одна! Быстро в ванную! Полчаса блаженства и моя мягкая уютная постель, с каким-нибудь толстенным бутербродом, благо холодильник забит, и ближайшую неделю мне не придется думать о хлебе насущном.
Где-то в глубине засыпающего мозга промелькнула мысль, что стоило бы предупредить Лену о непонятных и странных вещах, происходящих в квартире ее тети, но опрометчиво решив, что в компании с двумя мужчинами с ней ничего случиться не может, сладко уснула.
Темная зеркальная поверхность неотвратимо надвигалась. Я силилась сдвинуться с места, но мои руки и ноги словно парализовало. В немом крике открывая рот, я с ужасом всматривалась в ожившее зазеркалье. Как резиновая, поверхность зеркала растягивалась и выгибалась, а внутри него, словно в старом черно-белом фильме, по чаплински семеня, двигались темные фигурки людей. По мере того, как растягивалась глянцевая поверхность зеркала, увеличивались и фигурки людей. Вот уже отчетливо видны их лица – лица с пустыми глазницами. Их руки, плетьми висящие вдоль тел, оканчивались изуродованными окровавленными пальцами. Зазеркальные людишки, казалось, бесцельно сновали туда-сюда в своем ограниченном пространстве, то и дело, натыкаясь друг на друга. Я увидела Лидию Максимовну, она, как и другие, растерянно вертя безглазой головой, шла по какому-то своему кошмарному пути. Внезапно, вся мрачная толпа замерла и люди, точно могли что-то увидеть, устремили свои пустые глазницы в мою сторону, при этом приподняв свои подбородки, словно принюхиваясь. Мне они напомнили слепых, беспомощных щенят, которые в нетерпении, дрожа, пытаются унюхать свою мать. Почему-то я была уверена, что не я их заинтересовала.
Зеркало, растягиваясь и вибрируя, уже было на расстоянии моей вытянутой руки. Вдруг, в нем откуда-то снизу, послышалась какая-то возня. Сначала показалось черное в розоватых плешинах пятно, оно увеличивалось. Рычание и что-то похожее на хрюканье, сопение, становилось все громче. Я уже видела очертания спины какого-то существа. Острые серые локти интенсивно двигаются вверх-вниз. Вот показался черный длинный загривок. Я еще точно не вижу, но уже с ужасом ожидаю увидеть кошмарную морду. Я силюсь бежать, но руки и ноги словно опутаны невидимыми цепями, лишь хрип раздается из моего горла.
Длинные черные волосы, свалявшиеся в какой-то мерзости, оттопыренные серо-розовые уши – это голова существа, который, догадываюсь я, тащит что-то тяжелое. Это что-то уже находится в кошмарном зазеркалье, но я не могу пока это увидеть. Знаете, будто на экране телевизора идет фильм, и вы видите очень близко от себя героя, который, судя по его действиям, тащит, допустим, мешок, но сам мешок еще скрыт от ваших глаз границами экрана. Зеркало все ближе, его растягивающаяся поверхность кажется лишь тонкой пленкой, которая навряд ли сможет сдержать раздувающееся внутри него зазеркалье. Мертвые существа позади, сбились в одну черную толпу, замершую в предвкушении чего-то, лишь возбужденно дрожат их ноздри. Фигура существа выползла уже полностью, но я по-прежнему вижу его спину как бы сверху. Затем показались волосатые жилистые руки, с редкой черной шерсти стекали красные струйки. Страх рвотным сгустком подкатил к горлу. Я не хотела видеть кровавую ношу существа, но мои глаза, с режущей болью в уголках, наоборот, расширились от ужаса. В руках существа – окровавленные, передержанные в пергедроле, длинные, слегка вьющиеся женские волосы. Довольное хрюканье и сопение нарастало. Я вижу лицо его жертвы – это племянница Лидии Максимовны… Пустые глазницы и неестественно широко открытый рот, застывший в предсмертной агонии.
Внезапно, существо подняло голову и впилось в меня своим пустым зеркальным взглядом. Оно меня видит! Черный язык сыто облизывает окровавленные губы. Он бросает свою ношу, она его больше не интересует. Его интересую я. Мерзко улыбаясь, он подносит свою руку к разделяющему нас глянцевому экрану. Погрозил мне костлявым указательным пальцем и стремительно толкнул своим длинным желтым ногтем вздрогнувшую прозрачную преграду. Под силой его удара она натянулась. «Она сейчас порвется» - в ужасе подумала я, а существо не сводило с меня пронзительных глаз, медленно, но настойчиво растягивая мой предсмертный ужас, ковырял спасительную для меня преграду. От напряжения и страха слезились глаза, сквозь пелену слез я, не отрываясь, следила за утончающейся эластичной поверхностью зеркала. Раздался хлопок, словно лопнул шарик. В разорванном отверстии показался мерзкий, в засохшей крови ноготь. Радостный визг мертвой толпы и злорадный хохот сотен невидимых мне существ, вырвали мое сознание.
Не соображая, где я и что со мной, ощущая лишь панический страх и колотящееся сердце, я шарила по тумбочке в поисках выключателя. Наконец, дрожащая рука нащупала заветную пупырышку. Комната озарилась сумрачным светом небольшого светильника. В ту же секунду, задребезжав стеклом, хлопнула дверь, разделяющая мою спальню с прихожей. Но в эту долю секунды я успела увидеть черную косматую тень, метнувшуюся от кровати в прихожую. Тихим эхом прошелестел злой хохот, все стихло. Каждый волосок на моей голове ожил сам по себе, словно и не волосы это, а тысячи извивающихся змеек. Понимая, что раздираю лицо, какое-то время сидела, вцепившись в щеки, и жадно глотала воздух. «Что происходит?! Что происходит?! Что происходит?!!» Мой мозг, казалось, агонизировал от кошмарной неестественности происходящего. Ни встать, ни шелохнуться я не могла. Страх, тяжелой плитой придавил меня к кровати. Но надо же что-то делать!! Невозможно сидеть просто так. Нужно кого-нибудь позвать, кому-нибудь позвонить. Дроздов!
Рядом на тумбочке – сотовый. Все равно, что на часах половина двенадцатого ночи, все равно, что сегодня был неприятный разговор, и что, возможно, он спит. Если я останусь одна, сердце мое не выдержит, я просто умру.
Следователь ответил после первого же гудка. Он первый задал встревоженный вопрос.
- Что случилось?
Слезы градом полились из моих глаз. Борясь с рыданиями, я рассказала все – и свой первый сон, и последний про метаморфозы с соседским зеркалом, и про посещение моей квартиры каким-то кошмарным существом, и про то, что я уверена – в соседней квартире лежит труп, труп племянницы Лидии Максимовны. Он слушал не перебивая.
- Я сейчас приеду. Никуда не выходи. – коротко сказал он.
Накрывшись с головой одеялом, я лежала замерев, то и дело сбиваясь, пытаясь в мыслях сосчитать секунды до прихода следователя. В сотый раз, застряв на сорок шестой секунде, я услышала крадущиеся шаги. Сердце ледышкой ушло куда-то глубоко вниз. Я не дышала.
- Марина, это я. – мягко коснувшись одеяла, тихо произнес Дроздов.
От облегчения и радости, я буквально повисла у него на шее. Короткое мгновение, тяжело дыша, он крепко держал меня в своих руках. На часах без десяти двенадцать. Неудивительно, что он запыхался.
- Как вы вошли? – смогла я заговорить.
- У вас дверь на распашку. – удивленно ответил Дроздов и, многозначительно заглянув мне в глаза, добавил, - Я чуть не умер, думал что опоздал.
- Открыта?!
- Да, кто-то, как масло, разрезал ваши замки.
Я бросилась к двери. Действительно. Слегка обожженная кожа по краю двери, и явно чем-то, необычайно горячим, разрезаны замок и дверная цепочка.
- Но я совершенно ничего не слышала. – недоумевала я.
- Я вызвал бригаду, а теперь нужно проверить квартиру Лидии Максимовны.
Я внимательно всматривалась в его лицо, ища следы иронии. Но на его лице было только выражение озабоченности.
Дверь, слегка раскачиваемая сквозняком, по-прежнему тихо поскрипывала. Та же зияющая чернотой проклятая квартира
- Можно я не буду входить? – ощущая озноб во всем теле, спросила я.
- Это лучшее, что вы можете сейчас сделать. – следователь шагнул в соседскую прихожую.
В ту же секунду меня пронзило предчувствие беды.
- Стойте! – вцепилась я в него. – Нельзя!
Видимо то, как я закричала, и мое испуганное лицо не могли не остановить Дроздова. Он в нерешительности шагнул обратно на освещенную площадку.
- Не ходите туда сами, пожалуйста. – на всякий случай крепко его держа, всхлипывала я. – Пожалуйста. Ведь вы хоть и не говорите, но я знаю, вы уже верите, что там, - указала я на замершую в ожидании тьму страшной квартиры, - что-то существует, то, что убивает, и его уже не сдерживают кирпичные стены.
Дроздов мрачно смотрел на меня. О чем он думал? Считал ли меня полоумной или прикидывающейся такой, а может, наконец-то, и он поверил в смертельную опасность, таящуюся в квартире?
Внизу хлопнула подъездная дверь, раздался гулкий топот. Показались двое, уже знакомых мне, сотрудников милиции.
- Ну, что тут, Сергеевич? – спросил один из них.
- Что-то часто приходится сюда наведываться. – пробурчал другой. Бросив на меня цепкий взгляд, деланно воскликнул – Ба! Все те же лица. Может девушка сама устраивает эти «развлечения», а, Сергеевич? Ты об этом не думал?
- Хватит, Валер. – раздраженно прервал его Дроздов. – Надо будет осмотреть ту дверь. – указал он на мою квартиру. – Но сначала проверим эту квартиру.
Дроздов, не раздумывая более, первым перешагнул порог. Следом за ним, на ходу расстегивая свои пуховики, в квартиру вошли остальные. Я вся вжалась в ледяную стену. Она помогла мне не упасть. Судорожно вслушивалась я в каждый звук, доносящийся из квартиры. Шаги, негромкий стук мебели, кто-то снова налетел на тумбочку в прихожей, и бесполезное щелканье выключателем, потому что квартира так и не осветилась. Затем, видимо, кто-то зажег или спичку или зажигалку. Раздался сдержанный вскрик.
- Мать твою!
«Ее нашли…» - отсекла я последнюю надежду. Первым выскочил тот, кого Дроздов называл Валерой. Согнувшись пополам, зажимая ладонями рот, он тщетно пытался удержать рвоту. За ним, пошатываясь, вышли Дроздов и другой милиционер.
- Из вашей квартиры позвонить можно? – спросил он меня.
Все еще прижимаясь к стене, я лишь кивнула. Подошел Дроздов и взял меня за руки.
- Марина, вы были правы. Она там. – он прервался, чтобы вытереть выступивший на его лбу пот. – Сейчас приедут другие сотрудники, скорая. Вас будут спрашивать о многом, но… - он крепко сжал мои руки, - но пожалуйста, не рассказывайте о том, что рассказали мне.
Он заглядывал в мои глаза, ища ответ на свою просьбу.
- Марина, вы понимаете меня? – настаивал он.
- Я все поняла, Николай Сергеевич… Я все поняла. – он облегченно вздохнул.
- На счет моего прихода, просто скажите, что услышали подозрительные звуки и вызвали меня. Хорошо?
Я кивнула головой. Дроздов говорил со мной мягко и вкрадчиво. Так разговаривают с маленьким ребенком, которому хотят что-то втолковать.
- Вот и хорошо.
- Все, отзвонился, едут. – прервал Дроздова вышедший от меня коллега следователя.
- Может, вернетесь к себе. – заботливо предложил он.
- Нет, если можно, я здесь с вами побуду.
Сидеть одной в квартире было страшней, чем рядом с кровавой квартирой.
Гулким эхом разнеслись по подъезду многочисленные шаги – это прибыла скорая и сотрудники милиции. Один из них нес в руках лампочки. Кто-то попросил меня принести табурет. Минут пять были слышны громкие фразы определенного содержания. Раздались щелчки выключателей и наконец, квартира осветилась. Чьи-то руки, аккуратно ссыпали в полиэтиленовый мешочек почерневшие осколки прежних лампочек. Да… Чтобы не находилось в этой квартире, оно явно обладает невероятной, фантастической силой. Просто так, одновременно все лампочки в квартире не перегорают.
Вместе с милицией туда вошли и врачи. Не прошло и трех минут, побледневшие, они вышли обратно.
- Вызывайте труповозку. Здесь мы бессильны.
Минут сорок еще стояла, подперев стену, сквозняки, ледяными струйками, проникали под наброшенное поверх халата пальто. Но мне было плевать на них, я готова была мерзнуть хоть до посинения, лишь бы не в своей квартире. «Может попытаться разбудить бабу Дашу? Дроздов занят, а с ней хоть не так страшно будет». – раздумывала я. Но так этого и не сделала. В квартиру, пошатываясь, прошли какие-то невыспавшиеся, с опухшими лицами мужики, в руках они держали видавшие многое носилки. Через короткое время, матерясь через слово, на тяжесть своей ноши, на ублюдка, которому именно в ночь потребовалось убивать, и на весь замерзший вокруг мир, они кое-как протиснулись на площадку. Я опустила глаза и вдавилась в стену, пытаясь укрыться в ней от леденящего душу ужаса, и от возможности увидеть то, от чего боюсь, разорвется сердце. Мимо прошаркала первая пара грязных сапог. Кряхтели и матерились санитары. Леночка была очень упитанной женщиной. Я не поднимала глаз от пыльного пола площадки. «Ну, давайте, давайте уже, унесите, ради бога» - мысленно просила я. Шлямп! – гулко раздалось по подъезду. Неестественно бумажно-белого цвета, вся в вязких бурых пятнах, с носилок выпала окровавленная по локоть Леночкина рука. Раздался громкий окрик Дроздова, бурный мат пьяных санитаров, но меня в это мгновение, кружа в кровавом тумане, покинуло сознание.
Рядом со мной, активно храпя, лежало что-то большое. Храп был явно человеческий, а приятный запах неизвестного мне парфюма был очень даже знаком. Судорожно пытаясь вспомнить, что бы это могло значить, и, стараясь не шевельнуться, я приоткрыла правый глаз, не без усилий его скосив, обнаружила что уже ожидала. Рядом со мной, как ребенок, подложив широкую ладонь под колючую щеку, сладко спал Дроздов. Я не ханжа, и уже далеко не один раз в жизни приходилось делить постель с мужчиной. Но здесь меня посетила, прямо-таки девичья стыдливость, хотя все выглядело вполне пристойно – оба одеты. Стараясь производить как можно меньше шума, попыталась сползти с постели, но видимо, чуток сон доблестного милиционера.
- Доброе утро.
С тут же раскрасневшимся лицом, я пробормотала:
- Доброе утро…
- Как вы себя чувствуете?
Лучше бы он не задавал этот вопрос. Страшные воспоминания хлынули волной, заставив меня снова почувствовать панический ужас. Видимо, на моем лице сразу же это отразилось. В то же мгновение, крепко обняв меня за плечи, Дроздов сидел рядом со мной.
- Марина Вла-а…, - и тут же себя поправил – Марина, я не знаю, что происходит в этой чертовой квартире. Но то, что нужно срочно что-то предпринять – бесспорно. – сделав паузу, возможно обдумывая следующие слова, добавил – Вы мне не безразличны, Марина. И я не хочу, чтобы с вами, что-то произошло…
Все еще удерживающий меня страх, благодарность и что-то теплое, волнующее – все смешалось в душе. Наверное он ждал от меня каких-то ответных слов, но в этот момент я была поглощена своими чувствами.
- Не знаю, что делать… - наконец я заговорила. – Баба Даша предлагала в церковь сходить, наверное свечек купить, икону, может поможет? – скорее спрашивала я.
Дроздов несколько секунд, так же крепко прижав меня,, что-то обдумывал.
- Может… может поможет… - как-то неуверенно начал он. – Но мне кажется, самое лучшее – продать вам свою квартиру.
Мне эта мысль никогда не приходила в голову, и сейчас она показалась мне просто нелепой.
- Нет, нет! Я не хочу другую квартиру! Я здесь с рождения и вообще…здесь все родное… свое!
Возможно такие аргументы, в свете последних событий, звучали, мягко скажем, странновато. В конце концов, какое значение может иметь с рождения я в этой квартире или нет, когда непонятного происхождения кракозябра бегает, уже по двум квартирам, и убивает людей. Но я все еще была поглощена исключительно эмоциональной стороной вопроса, и к тому же, в отличии от следователя, я верю в чудодейственную силу церкви.
- Знаете, я много видел преступлений, убитых, раненых… Тот кто или что из этой квартиры творит такое с людьми, обладает невероятной силой, сомневаюсь, что здесь сможет помочь церковь. Хотя, я вам и тогда не верил, может быть, ошибаюсь и сейчас. Попробуйте. Но мне было бы спокойнее, если бы вас не было рядом с этой квартирой.
Какое-то время мы сидели молча, крепко прижавшись друг к другу, будто очень близкие люди, знакомые много-много лет.
- Ой, а баба Даша?! – всполошилась я – Она так и не вышла, может и ее…?! – произнести слово «убили» не повернулся язык. Спазм сдавил горло.
- Жива, жива, - поторопился успокоить меня Дроздов – она все проспала, накачавшись снотворного, о чем, видимо, очень сожалеет. Ее разбудили уже под утро – мы тоже решили удостовериться, что с ней все в порядке. Она рвалась к тебе, но я успокоил ее, что вы в надежных руках. Так что уверен, сейчас она в нетерпении топчется под дверью.
Представив бабу Дашу, я первый раз улыбнулась.
- Напугали вы меня. Уже хотел скорую вызывать, но нашатырный спирт помог. Правда, я у вас в шкафах бардак несусветный устроил, так что, извините…
- Да ладно уж, вы же для меня старались. – и не думала сердиться я. – Я после того как увидела оторванную руку…, как закружилась голова…, ничего не помню…
Дроздов развернул меня к себе лицом, и внимательно глядя на меня своими безумно голубыми глазами, сказал:
- Вы не считайте меня хамом, но даже если бы вы не попросили меня остаться, я все равно бы вас одну не оставил.
Его глаза так близко, его жесткие губы, слегка улыбаясь, говорят так нежно, с каким-то невероятным глубоким тембром. «Я точно его люблю» - пронеслось у меня в голове. И когда он коснулся моих губ своими, я уже не могла остановиться, да и не хотела. Его сильные руки, каким-то невероятным образом, я ощущала на всем теле, губы, шепча слова о которых я всегда мечтала, обжигали кожу, до боли волновали что-то внизу живота, заставляя стонать все мое естество. Вокруг не было ничего – ни стен, ни кровати, ни страха, ни мыслей – бесконечность, окрашенная неземными красками, уносила куда-то вверх, одновременно растворяя меня в Николае. Сопровождаемый прерывистым хриплым возгласом долгожданного мужчины, вихрь наслаждения достигал своего пика, заставляя меня кричать и плакать, одновременно наполняя каждую клеточку моего тела блаженством, он взорвался волшебным фейерверком где-то внизу живота.
Уткнувшись в мою грудь, Николай нежно гладил мое тело, будто растирая остатки блаженства по моей коже. Сладкие слезы тихо текли по моим щекам.
- Я теперь никуда от себя тебя не отпущу. – прошептал Дроздов.
Запустив пальцы в его густую шевелюру, я слегка дернула волосы и ответила:
- У вас теперь, товарищ следователь, даже если захотите меня отпустить, ничего не получится.
Дроздов рассмеялся мальчишеским задорным смехом и ловко подмял меня под себя.
- Марина Владимировна, я догадывался, что вы не та за которую себя выдаете…
Наверное, эти шутки привели бы еще к нескольким волшебным фейерверкам, но, к сожалению, нас прервал настойчивый звонок в дверь.
- М-м-м – потягиваясь в руках следователя, проворчала я, - никому не открою.
Но нежданный гость, хотя уже догадываюсь, кто это может быть, судя по всему, и не собирался ухолить, а наоборот, уже не отрывал руку от звонка.
- Ладно, ладно, иду. – злясь и возмущаясь, пришлось-таки натягивать на себя халат. – Когда-нибудь закончатся эти безумные дни или нет?
Дроздов же совершенно спокойный, лениво улыбаясь, наблюдал за мной.
- Тебе незачем беспокоиться, развратница, при первой возможности мы все повторим.
Сделав вид недоступной красавицы, даже с «вороньим гнездом» на голове, швырнула в него подушку и гордо хмыкнув, пошла открывать дверь.
- Да сейчас, сейчас. Я еле успела отскочить от резко открывшейся двери.
- Боже мой, Марина! Зачем же ты так меня пугаешь?! – баба Даша вихрем влетела в прихожую. – У меня же уже возраст неподходящий для таких переживаний… - она еще, скорее всего, долго бы возмущалась и причитала, но голос Дроздова, появившегося на пороге, заставил ее челюсть отвиснуть в буквальном смысле этого слова.
- Доброе утро еще раз, Дарья Васильевна. – лицо его сыто и довольно улыбалось, на щеке остался мятый след от постели. Слава богу, он сообразил полностью одеться, хотя это уже ничего не меняло. Мое лицо медленно покрывалось алыми пятнами.
- Доброе, доброе.. – проблеяла баба Даша.
Дроздов по-прежнему улыбался, а баба Даша вовсю пялилась на него.
- Может чаю? А? – решила я хоть как-то сгладить, во всяком случае для меня, неловкую ситуацию. Все с радостью ухватились за мое предложение.
Разогретые в микроволновке поминальные блинчики и ароматный черный чай с бергамотом, без следа развеяли скованность бабы Даши. А и так достаточно бодрого Дроздова прямо-таки распирало. Он то и дело подкладывал блинчики соседке, по ее желанию смазывал их, то медом, то вареньем. Баба Даша бросала на него по-девичьи смущенные влюбленные взгляды. Ртом поедались блины, а глазами, ставшее таким любимым и желанным тело Николая. Смешно топорщившийся, так им и не приглаженный вихор, темные курчавые волосики, выбивающиеся из-за ворота майки и твердые мышцы, недавно проверенные мною, то и дело натягивающие майку при каждом движении следователя, продолжали волновать. Мне так хорошо было в эти минуты…
- Ну, расскажите же, Николай Сергеевич, что там произошло?
Глаза Николая, небесно-голубого цвета, в мгновение приобрели металлический, стальной оттенок. От моего эйфорийного настроения не осталось и следа. Я почти с ненавистью посмотрела на соседку, так некстати задавшей этот вопрос. А Дроздов, сразу перешедший на деловой тон, нехотя ответил:
- Сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем, что там действительно произошло.
- Но все-таки, - не терпелось бабе Даше, - хоть что-нибудь. Чего она там одна осталась?! – тут старушку, видимо постигла страшная догадка – Или ее мужика тоже…того…полностью съели?!
«А кстати, действительно, - вспомнила я, - приходила она даже не с одним мужчиной. Где же они?»
- Господи! Дарья Васильевна! – воскликнул следователь, - Все намного проще. Ее сожитель с другом загрузили в «Газель» крупные вещи – мебель, посуду и уехали, а Журова – это фамилия племянницы Лидии Максимовны, осталась в квартире собирать всякую мелочевку, которую смогла бы унести в руках.
Дроздов замолчал, в его глазах, как впрочем, и в глазах бабы Даши, можно было прочесть, что каждый из них, возможно по-своему, представлял тот кошмар, с которым один на один пришлось столкнуться молодой женщине.
- Это я виновата. – сдерживая ужас произошедшего, чтобы он просто не сожрал мой мозг, закричала я.
- Да бог с тобой, деточка, не бери грех на душу, ты-то причем?! – махнув на меня обеими руками, будто пытаясь таким образом отмахнуться от подобной мысли, словно от чего-то темного, злого и материального. Но меня уже было не остановить.
- Я знала об опасности. Я и подумала предупредить ее, но посчитала, что в компании мужчин с ней ничего не может случиться. Но я все равно должна была предупредить. – слезы, щипая кожу, потоками стекали по моему лицу.
Дроздов нежно взял мои ладони в свои.
- Ты не виновата. Никто не виноват, единственное, кроме той твари или нескольких, что обитают в этой квартире.
Но меня это не успокоило, напротив, я решила действовать.
- Вам нельзя забирать это зеркало. – твердо сказала я, обращаясь к соседке.
- Ка-а-к?! – на лице у бабы Даши тут же появилось оскорбленное воинственное выражение.
«Все ясно. Просто, не будет…» - с сожалением глядя в ее злое лицо, подумала я.
- Да! Нельзя! – стояла я на своем. – Зеркало нужно уничтожить.
- Это с чего это ты взяла?! Откуда ты можешь знать, что зеркало виновато? Лидочка мне ничего не говорила. И что ты думаешь, если она знала, что эта гадость вылезет из зеркала, почему тогда она его не выбросила или не разбила?! – вопила старушка, ее возмущению не было предела. – Так и скажи, что себе захотелось зеркало оставить. А то всякую чушь несешь!
- Это не чушь, и зеркало это мне не нужно. – на секунду я задумалась, какие бы аргументы найти, чтобы убедить ее. Но думай, не думай, а аргумента два – мои сны и, с натяжкой надежные, исключительно только мною видимые, метаморфозы с зеркалом. Делать нечего, я должна заставить поверить в это и соседку.
- Я видела сны и видела, как может преображаться это зеркало в реальности. Я уверена, что именно из зеркала вылезает…
Баба Даша не дала мне договорить.
-Что!? Сны?! Ты что, издеваешься надо мной?! И какие это такие изменения с зеркалом?! Да может ты пьяная была, вот у тебя в глазах оно и изменялось?! Так и скажи, что пожадничала для меня зеркало. – и из старушечьих глаз хлынули слезы.
- Так! Давайте успокоимся. – Дроздову надоела наша перепалка.
- Марина, тебе зеркало не нужно?
Я отрицательно помотала головой.
- Дарья Васильевна, вам это зеркало срочно необходимо?
- Ну, конечно, хотелось бы…
- Так. Значит не срочно. С этим разобрались. Теперь мы должны как можно быстрей узнать причину всего происходящего, а если и не узнать, то хотя бы обезопасить и себя и остальных жителей этого дома.
- Но как это сделать?! – я смутно себе это представляла. Одно дело как-то защитить свою квартиру, ну, еще квартиру бабы Даши, допустим, с помощью молитв или икон. Но остальные? Приходить ко всем – «извините, пожалуйста, но в такой-то квартире завелся черт, купите срочно образа, зажгите свечи и прочитайте на ночь такую-то молитву…» Бред! Не пройдет и десяти минут, как у подъезда остановится фургончик и люди в белых халатах, очень настойчиво, предложат мне проехать с ними.
- У тебя вызывает опасение это зеркало? Ну, так с него и начнем.
- Так я и знала. Да что вы к этому зеркалу прицепились?! – снова начала буйствовать баба Даша.
-Дарья Васильевна, - по тону было ясно, что Дроздов начинает выходить из себя, - вы спокойно можете дослушать до конца?
Баба Даша зло сцепила свои губы, всем своим видом говоря, мол, давайте, давайте, я вас насквозь вижу, спите и видите, как бы облапошить бедную старушку.
А Дроздов словно не замечал приближающейся бури.
- Нужно как можно больше узнать об этом зеркале. Может быть, вызвать специалиста, пусть посмотрит. Возможно зеркало всего лишь барахло, и сейчас мы ведем пустые разговоры. А причина этих смертей в чем-то другом.
- Хм, барахло! Да что вы понимаете! Специалистом не надо быть, чтобы заметить – это необыкновенное зеркало!
- Баба Даша, да я же об этом и говорю! – обрадовалась я раньше времени.
- Хватит! – рявкнула, не на шутку разбушевавшаяся соседка. – Я знаю, что ты имела в виду. Зеркало никого не может убить. В квартире поселился какой-то злой дух, вот он все это и устраивает! А вам захотелось оттяпать зеркало себе. И не надо из себя дурачков корчить. Вы уже, наверное, давно приценились к зеркалу. Может оно дороже квартиры стоит?! А!? – яростно сверкая глазами, продолжала вопить старуха.
- Дарья Васильевна, - попытался успокоить ее Дроздов, но это было лишним. Буквально подпрыгнув со стула и грозно ткнув корявым указательным пальцем в лицо Николая, старуха истошно завопила с новой силой.
- А о вас, наша дорогая милиция, мы уж наслышаны. Хапуги и хамы, так что я не сомневаюсь, вы уже все продумали. И специалиста левого подгоните, и какие надо справки мне подсунете. Только я не дура, и кое-что в этой жизни соображаю. Но от тебя, Марина, - при этих словах лицо старушки стало еще больше похоже на печеное яблоко, - такого не ожидала!
Гордо подняв острый подбородок, бросив на нас источающий вселенскую ненависть взгляд, баба Даша, на прощание громко хлопнув дверью, оставила нас одних, растерянно таращащихся друг на друга.
- Да-а-а… - после некоторого замешательства протянул Дроздов.
- Ну, и что с ней делать? – пробормотала я.
-С ней – ничего, а вот зеркало, пока не разберемся, ей не видать. – как по-ментовски постановил Николай. – Я сейчас же схожу в ваш ЖЭК, пусть срочно ставят замки на дверь, а ты пока собирайся.
Я удивленно заморгала ресницами. Дроздов рассмеялся и притянул меня к себе.
- Дорогая моя, Марина Владимировна, я конечно понимаю, что скорее всего вы еще находитесь под впечатлением недавно проведенных минут, но я прошу вас собраться и вспомнить, что хотели посетить церковь. - Его руки при этом настойчиво гладили мое тело, а губы находились в опасной близости. - Мне так хочется послать к черту свою работу и вернуться с тобой в постель.
- Давай, ты быстро сделаешь все свои дела, и мы снов туда вернемся. – целуя его колючие щеки и ощущая приятную тяжесть во всем теле, проворковала я, даже удивительным для самой себя, томным голосом.
- М-м-м… - разочарованно, почти зарыдал Дроздов и разомкнул свои объятия.
- Все! Лечу в ЖЭК и жду тебя во дворе, собирайся! – уже на ходу, натягивая верхнюю одежду, скомандовал он, и, чмокнув меня в лоб, вылетел из квартиры.
Даже среди бела дня страх остался, оглядываясь по углам и с опаской открыв темный шкаф, кое-как оделась. В зеркале старалась смотреть только на свое отражение. Знакомые очертания мебели и каких-то предметов, теперь казались таящими угрозу. Я довела себя до такого состояния, что тушь то и дело выпадала из дрожащих рук, пока я пыталась накрасить ресницы. Наконец я закончила – передо мной сидела, несмотря на неестественно расширенные от страха глаза, с еле сдерживаемой в них паникой, «очень даже ничего» молодая женщина.
Чем ближе к выходу, тем все сложнее было сдерживать страх. Он буквально сверлил суставы, заставляя сорваться с места и бежать вон из квартиры. Попасть в рукава шубы удалось лишь с третьей попытки. В душе засело стойкое ощущение того, что если обернусь, то нос к носу столкнусь с кровожадной мордой и глазами, в которых, как в помутневших от времени зеркалах, увижу отражение своей смерти. Ощущение было настолько реальным, что последние манипуляции с ключами я производила уже в полуобморочном состоянии. Противная липкая тошнота уже поднялась до критической отметки, стиснув зубы, чтобы не вырвать и не закричать, я вылетела из квартиры. В безмолвном подъезде эхом раздавалось зловещее поскрипывание, которое издавала под гуляющими сквозняками так еще и не сделанная соседская дверь. Перепрыгивая ступеньки пыльной лестницы, я неслась к выходу, в любой момент, ожидая, что чьи-то когтистые лапы вцепятся в меня сзади. Наконец-то спасительная дверь, свежий морозный воздух обдал мое вспотевшее лицо. В вдогонку мне, словно злорадный каркающий хохот, раздался частый, с неживым визгом стук двери ударившейся о косяк. Отбежав на всякий случай подальше от подъезда, присела на заснеженную лавку – все равно, что сзади обязательно намокнет шуба. Сейчас было бы неплохо и разгоряченное лицо засунуть в сугроб поглубже. Но вместо этого я подставила его под падающие колючие снежинки. Я не думала о скорей всего потекшем макияже. Я думала о том, что, наверное, схожу с ума, а глядя на свой дом о том, что такая квартира должна была появиться именно в этом доме. Эта убежденность появилась в те пары секунд, что я бежала со второго этажа. Здесь всегда тишина, так любимая мною ранее, теперь казавшаяся злой, мертвой. За все годы, что я здесь живу, здесь редко когда можно было услышать детские голоса, чьи-то семейные ссоры. Люди, словно призраки, тихо возвращались домой не оставляя следов – ни тепла, ни звуков, ни легкого ветерка, вызванного дыханием живого существа – ничего. Они плотно закрывали за собой двери. И все. Их поглощали квартиры…
Я встряхнула головой, сквозь пелену снегопада пятиэтажный дом выглядел как разбухший серый кокон. Кокон, в котором разрастается и множится зло… Резкий сигнал машины рывком вырвал кошмар из моей головы.
- Марина! – раздался голос следователя. Он высовывался из окна вполне приличной иномарки.
- Да, как выросло благосостояние наших органов. – садясь в машину съязвила я.
- Ну, что же делать, прогресс не стоит на месте. – в тон мне ответил Николай и внимательно посмотрел на меня.
Я схватилась за зеркальце. Так и есть. По щекам текли густые черные потеки. Благо, в косметичке всегда найдется пара салфеток. Под ироничную улыбку Николая поправила, насколько конечно это возможно в движущемся автомобиле, испорченный макияж.
- Никого не успели напугать? – не удержался и съехидничал Дроздов.
- Как видите – двор пуст, все разбежались. – скрывая досаду, рявкнула я в ответ.
- Ну, не обижайся, Марин. Ты в любом случае – самая красивая.
Я внимательно посмотрела в его глаза. Где-то в их глубине дрожали озорные огоньки, а в остальном – вполне честный взгляд. Но внутри меня, противный червячок, требовал ответить.
- Скорее всего, я испугала и неустрашимого следователя. Но вы сами напросились, на случай если вы не знали, у меня имеется своя машина.
- Я в курсе вашего имущества и приблизительных доходов. – парировал Дроздов. – Но я не имел морального права, после таких трудных дней, что у вас выдались, позволить вам самой сесть за руль.
- Охо-хо-хо! Какие мы высоко-порядочные!
- А ты как думала?! – широкая улыбка не сползала со счастливого лица Николая.
Я давно хотела расспросить Дроздова о его брате, да все не решалась. Возможно, он у меня хоть немного отходил от тягостных переживаний, поэтому как-то не хотелось тревожить его своими расспросами. Но сегодня решила, что мое видимое равнодушие следователю может показаться, как минимум странным!
- Как брат? – задала вопрос и тут же пожалела, что спросила. Как стертая ластиком, улыбка исчезла с лица Дроздова. Его потемневшие глаза наполнились невыносимой болью.
- Не знаю… - с горечью в голосе ответил он. – Не знаю… Врачи говорят жить будет. Но как? Он до сих пор не приходит в сознание. Это не кома, и не клиническая смерть – это черт знает что. И мне никто не может сказать, сколько это может продлиться.
Каждое его слово было переполнено глубоким отчаянием. Любые слова были лишними, я лишь слегка коснулась его плеча. Дроздов с благодарностью посмотрел на меня.
Оставшуюся дорогу мы ехали молча, от недавнего веселья не осталось и следа. Вот и церковь, скорее церквушка. Говорят, когда-то на этом месте стояла высокая, сложенная из добротного, ярко бордового кирпича, церковь. Но в годы революции ее постигла та же участь, что и сотни церквей по всей России. В 90-е, благодаря чьей-то доброй воле, на пустом месте началось строительство новой. Оно растянулось на шесть лет. И хотя, как говорят, новая церковь сильно уступает прежней в размерах и красоте, на мой взгляд, получилось очень даже ничего. Золотой купол, венчающий белоснежные стены, и несколько куполообразных башенок, над главным входом, в сине-голубых тонах фреска с ликом Богоматери.
- Когда за тобой заехать? – заботливо спросил Николай.
- Не тревожься, я сама доберусь.
- Но…
- Правда, не надо. – перебила я его. – После церкви хочу зайти в магазины. Что-нибудь купить себе. Обычно бывает некогда, но коли выпала такая возможность, оторвусь по полной в магазинах. Как раз подлечу свою нервную систему шопингом.
Нежно взяв меня за подбородок, мягко поцеловал в губы и, заглядывая в глаза, спросил:
- У нас же все замечательно?
Я громко чмокнула его в лоб и, заверив широкой улыбкой, искренне ответила.
- Замечательней не могло бы быть!
- Я обещаю тебе, что с каждым днем будет все замечательней и замечательней…
Мое сердце, от каждого его слова переполнялось… Не знаю чем переполнялось. Таких слов нет, чтобы описать. Но каждый, кто подобное испытывал, знает это чувство. Когда горячее-горячее сердце, кажется, переполняется чем-то нежным, теплым, дрожащим…
- Я вечером заеду…- уже трогаясь с места, крикнул Дроздов. Разбрызгивая комья мерзлой грязи, его машина скрылась за поворотом.
В церкви я бываю нечасто. Бывает некогда, а бывает в силу каких-то непонятных для меня причин, мне просто туда не хочется идти. Так же, неожиданно для себя самой, возникает непреодолимое желание посетить ее. Я не знаю, что происходит со мной в окружении многоликих святых. Но с первых шагов под прохладными сводами, меня охватывает неописуемое волнение. Пронзительные глаза, всматривающиеся, кажется в самое сердце, иногда строги, иногда ироничны, но бывает, и это пугает – совершенно равнодушны. Но в каком бы настроении не были хозяева церкви, в их присутствии, причиняя какую-то блаженную, почти физическую боль, темной лавиной из глубины глубин меня, вместе со слезами выплескивается все, что серой пылью, а иногда и бетонными плитами давило и мешало душе дышать – горечь, обида, злость и сожаление. В эти мгновения ощущается эфемерная, как давно забытое воспоминание, тонкая нить, словно пуповина, связывающая ребенка с матерью, соединяющая нас с древним, намного старше Христа, божественным началом. Глубоко вдыхая витающие терпкие запахи лаванды, горящего воска и буквально вибрирующей вокруг, пронизывающей все тело неосязаемой благодати. Я ловлю эти ощущения, изо всех сил пытаясь удержать это острое чувство единства с богом, космосом, вечностью…
В моих руках, потрескивая, догорает свеча. Сегодня глаза Богоматери смотрят как-то напряженно, будто ожидая чего-то. Наверное, тяжело им там смотреть на нас, вести нас, спасать, возможно, уже прекрасно зная, как мы все равно поступим, какой мы, вопреки их воле, выберем путь и какой, несмотря на все старания ангелов-храниелей, нас ждет конец. Горячая капля воска больно обожгла руку, отвлекая меня от моих мыслей. Перекрестившись, опустошенная, но одновременно и наполненная теплым светом я покинула церковь. Сначала зашла в церковный киоск, купила свечи, четыре серебряных крестика и две иконки, почему-то особо мною почитаемой Казанской Богоматери. Крестики я подарю Дроздову и его брату, обязательно бабе Даше (даже не знаю, есть ли он у нее). У меня крестика нет. После рождения, знаю, мама меня крестила, но почему-то крестик не сохранился. Уже выйдя за церковные ворота, подумала, что лучше бы было проконсультироваться с кем-нибудь из служителей церкви – что делать и как, чтобы избавиться от нечисти, поселившейся в соседней квартире. Но опять-таки, наверное, врожденная расхлябанность, заставила самоуверенно подумать, что икон и зажженных свечей достаточно, чтобы защититься. А может быть просто страх выглядеть сумасшедшей, заставил меня не просить помощи у церкви.
Вокруг, за относительно короткий период, выросли магазины и магазинчики, набитые разнообразными вещами и предметами, зазывающие вычурными вывесками, неоновыми огнями и яркими гигантскими плакатами с безупречными красавицами на них. Призывно сверкая глазами, они манят, завлекают войти и купить все, от чего жизнь, как по волшебству, станет комфортней, а любая женщина, словно золушка, сможет отправиться сразу на бал, где, конечно же, в избытке разномастных принцев. Я тоже хочу на бал и тоже хочу принца, поэтому менять и улучшать свою жизнь начала с первого попавшегося магазина.
Почему-то чем шикарней магазин, тем все более «серые» девушки в нем работают. Скорее всего это делается, чтобы клиентки, и без того с корзиной комплексов, не чувствовали себя еще более ущербными, или чтобы молодые девушки, сливаясь с сероватой плиткой на полах, не отвлекали внимание от вещей.
Я с энтузиазмом, испытывая приятный зуд в ладонях, под искусственные улыбки скучающих работниц магазина, принялась перебирать вещички на невесомых вешалках. Поочередно беря в руки ту или иную вещь, мысленно примеряла ее на себя, во многое, однозначно, не влезла бы. Не понимаю производителей одежды. Ведь им достаточно выйти на улицу, причем в любой стране, наверное, кроме Китая, и то, слышала, что благодаря увеличению картофеля в рационе китайцев, масса тела граждан этой страны, неуклонно растет. Так вот, бросив даже беглый взгляд на окружающих людей, нетрудно подсчитать, что доля женщин с «нестандартной» фигурой составляет, как минимум, одну треть, а в некоторых местах и добрую половину от общего количества населяющих нашу землю женщин.
Себе я выбрала шерстяное платье шоколадного цвета, с вызывающим декольте, но вполне приличной длины – слегка прикрывает колени, трикотажную кофточку сочно-фиолетового цвета, и зачем-то еще одни черные, классического покроя брюки. Удержалась от покупки некоторых вещей, разумно решив, что магазинов еще много, так что деньги нужно придержать.
В примерочной мне все понравилось. Вообще, у меня видимо врожденное чутье на «мои вещи». Хотя, возможно какой-нибудь специалист и раскритиковал бы меня. Но я все-таки считаю, хоть ты специалист, хоть ты совершенный профан, отношение к выбору одежды в большей степени субъективно или же наоборот, необоснованно навязано со стороны. Затем я зашла во второй магазин одежды, в третий, четвертый… Наличность таяла на глазах, а количество разноцветных пакетов, хоть и не тяжелых, уже не помещалось в руках. Эх, все-таки надо было ехать на своей машине! Я прямо-таки растаяла, когда Дроздов предложил подвезти. А теперь что? Придется ехать в автобусе или же ловить такси. Но с учетом, что я как раз подходила к симпатичному магазинчику сувениров, на комфортную доставку к дому может просто не остаться денег.
Нежно звякнул колокольчик, висящий на двери. Внутри благоухало целым букетом благовоний, полмагазина было отведено под столь модную продукцию в стиле Фэн-Шуй. Гигантские толстопузые Будды, слоны, черепахи, жабы, божества, сулящие различные блага, каллиграфии с золотыми иероглифами, свечи, странные монетки, пирамиды и масса всяких безделушек, обязанных изменить вашу жизнь к лучшему, наполнить пустые карманы, изменить душу и тело. Ну что ж, думаю моему богу не помешает помощь чужого.
- Э-э-э… - сверля глазами спину продавщицы проэкала я, сигнализируя о том, что я потенциальный покупатель.
- Да, я вас слушаю. – пухленькое лицо симпатичной женщины смотрело нежно и уж как-то чересчур умиротворенно. Возможно, многочасовое вдыхание благовоний все-таки влияет на нервную систему.
- Э-э-э – опять проэкала я, пытаясь подобрать правильные слова для описания того, что мне нужно.
-Да, я вас слушаю. – не меняя тональности и выражения лица, повторила продавщица.
- Мне бы что-нибудь… э-э-э… от злых духов. – наконец-то тихо, чтобы не слышали окружающие покупатели, произнесла я.
К моему удивлению, лицо женщины за прилавком совсем не изменилось, глаза не округлились. Может быть, для них привычно общаться с людьми, сталкивающихся со злыми духами.
- Какого рода злой дух? – заботливо спросила она.
«Какого рода?» - глаза расширились у меня. Вот уж не думала о подобных нюансах.
- Я не знаю какого он рода. – растерялась я.
- Вы с ним не общались? – продолжала участливо расспрашивать продавец.
- Общалась?! – я все больше ощущала несуразность нашего диалога.
Но для продавца данного магазина все было естественным. В ее глазах явно читалось мудрое снисхождение, какое обычно бывает в глазах какого-нибудь профессора, свысока смотрящего на своих глупеньких студентов.
- Понимаете, - вкрадчиво начала она, - злые духи бывают разные, их множество. Очень часто, в общении с ними, можно понять с кем конкретно из их армии мы имеем дело.
Я в изумлении слушала ее. Появилось желание выйти наружу и повнимательнее прочитать вывеску – в то ли учреждение я попала.
- Но я так понимаю, у вас нет опыта отношений с ними? – продолжала заботливо ворковать продавщица.
- Не-е-т, опыта не было.
Интересно, как она себе представляет, стояла бы я рядом с ней, если бы у меня был опыт чуть больше имеющегося. Она будто прочла мои мысли, с расстановками, необходимыми при общении с несведущими, начала подробно рассказывать.
- Как я уже сказала, злые духи бывают разные. Одни очень опасны, другие менее, есть такие, которые причиняют вред соизмеримый с вредом комара. Ну, представьте, вы ни с того ни с чего, на ровном месте спотыкаетесь, говорят ноги запутались, или же на вас нападает безостановочный чих. Думаете аллергия? А вот и нет. Это злой дух безобразничает. От таких, чтобы избавиться бывает достаточно носить на теле какое-нибудь нефритовое изделие или же амулет. В православии от этого спасет утренняя молитва и крестик на шее. Есть ночные злые духи, тоже в принципе не такие уж опасные. Могут, конечно, напугать до полусмерти. Ну, например, заходите в темную комнату и в свете уличных фонарей, пробивающегося через окно, уверенно видите сидящее, допустим, в кресле, темное нечто. И на мгновение вам кажется, что даже глазки зло блеснули у непрошеного гостя. Вы в ужасе бросаетесь к выключателю, доля секунды и вы облегченно вздыхаете – в кресле никого, вам показалось. А вот и не показалось, там действительно кое-кто сидел. Только дальше того, чтобы попугать, поскрипеть в спящем доме, помурлыкать за спиной дремлющего человека, он не пойдет. Есть, конечно, более зловредные духи. Те, что проникают внутрь человека, заставляют своего носителя совершать нехорошие поступки. Редко, но могут и до самоубийства довести. Те, что в доме живут, беспорядки устраивают с битьем посуды, метанием тяжелых предметов. Самое опасное, если такой дух начинает забавляться с огнем – дома или квартиры можно легко лишиться и самому пострадать. Но существуют очень опасные духи. Слава Богу, они не так часто себя проявляют. Хотя, сколько вроде бы естественных смертей случается вокруг…
Волна страха стремительно захлестнула меня с головой. Видимо, на моем лице это явно проявилось, потому что впервые за все наше общение, выражение лица женщины наконец-то изменилось. С чересчур спокойного, заботливого, оно превратилось в бледную маску с испуганными глазами. Мы словно были отражением друг друга, и хоть изначально мы совершенно друг на друга не похожи, теперь мы были как сестры - близняшки, объединенные одним страхом. С той лишь разницей, что я осознавала его, а для женщины он пока оставался неосознанным.
- Вас посетил последний? – скорее не спрашивая, а уточняя, еле раздвигая заметно побледневшие под розовой помадой губы, произнесла она. Голос ее был еле слышен. Ее мозг еще не успел сформулировать четкий образ того, что сформулировала и чему ужаснулась чувствительная душа, принявшая и расшифровавшая черные волны ужаса, исходящие от каждой моей клетки. В ответ я кивнула головой.
- Он один?
Один ли он? Я даже не задумывалась об этом раньше. А если действительно их несколько? Или как она ранее сказала – армия? Чтобы не упасть, я прислонилась к витрине. Сияющее чистотой стекло испуганно затрещало. Но продавщица даже не обратила на это внимание.
- Я не знаю один ли он. – наконец я нашла в себе силы ответить.
- Где он, или они, себя проявили? – допытывалась женщина.
- Сначала в квартире соседки, которая умерла. По заключению милиции, смерть наступила от естественных причин. Но я видела! – почти что выкрикнула я последние слова. Головы нескольких посетителей испуганно повернулись в нашу сторону.
- Пойдемте со мной, все мне подробно расскажите. – ловко протиснувшись в узкий проход за прилавком, и увлекая меня в сторону маленькой двери, еле заметной из-за навешанных на нее сверкающих панно, встревоженным голосом пригласила женщина.
Я вошла в крохотный кабинет. Может показаться, что это продолжение магазина. На подоконнике умещались разного размера диковинные морские раковины, горшочки с искусственными деревцами, усыпанными монетками и камушками вместо листьев. Тихо журчали ручьи в искусственных горах мимо разноцветных домиков. И еще уйма всякой всячины стояло на полу и полках. Один лишь стол имел более-менее деловой вид. Вперемешку со статуэтками и нефритовыми зверюшками, возвышались горки бланков, накладных. Каким-то образом умещался небольшой компьютер.
- Присаживайтесь. – указала, скорее не продавец а директор магазина, на аккуратный пуфик. Сама она присела напротив меня, на обычное офисное кресло. Ее губы растянулись в подобии улыбки, при этом глаза оставались настороженно-испуганными.
- Расскажите мне все с самого начала.
Мой рассказ не занял и тридцати минут. Все это время Елена Григорьевна, так звали хозяйку магазина, принятую мною ранее за продавца, не прерывала меня. Я впервые встретила человека легко поверившего во все. Оказывается, она уже давно увлекается оккультизмом, демонологией и всякой чертовщиной. Имеет уйму знакомых специалистов в разных областях эзотерики. Какое-то время Елена Григорьевна в задумчивости смотрела в окно. Я не мешала ей, понимая, что такую историю надо еще пережевать.
- Вот что, мы сейчас же едем туда. – неожиданно приняла решение женщина,- Я должна сама увидеть это зеркало.
Бросив взгляд на мои многочисленные пакеты, уточнила:
- Вы, судя по всему, без машины?
Я кивнула.
- Значит, едем на моей. Через пять минут я садилась в шикарную «инфинити». Замечательная машина, но мое сердце принадлежит «Пежо», и именно 407 модели. При этих мыслях я тяжело вздохнула – исполнение желание отодвигалось на необозримое будущее. Судя по всему, деньги я свои верну не скоро. Как-то не представляю, каким образом теперь смогу продать эту квартиру, после этих жутких смертей в ней.
Машина плавно скользила по заснеженным улицам, «дворники» бесшумно стирали многочисленные снежинки со стекла. на улице, безмолвно, вступала в свои права тьма. Все гуще и темнее вытягивались тени от домов, спящих деревьев, фонарных столбов, на которых уже зажглись огни. Но они, из-за усилившегося снегопада, светили тусклым и каким-то таинственным сероватым светом. Вот и мой дом – мрачный, холодный, с редкими светящимися окнами. За ними дышат люди, не подозревая, что совсем рядом с ними посилилось нечто кровожадное и жестокое.
Слегка вздрогнув, машина остановилась. С приходом темноты крепчал мороз. Торопясь, мы покинули уютный салон машины. Словно желая нам удачи, «инфинити» мелодично пикнула, моргнув раскосыми фарами – хозяйка заботливо поставила ее на сигнализацию. Под ногами звонко трещала еще тонкая ледяная корочка, прячущая под собой грязь и воду непутевой зимы. Прикрывая ладонями лица от летящего снега, мы поспешили к подъезду. Нас приветливо «обласкал», проживающий на правах хозяина, холодный сквозняк, но по сравнению с уличным морозом, он показался оченб даже теплым.
- Какой этаж? – стуча острыми каблучками, чтобы стряхнуть налипший снег с замшевых сапожек, поинтересовалась Елена Григорьевна.
- Второй. – видимо порадовала я ее. В нашей пятиэтажке лифта нет. И я даже представить не могу, если бы мне пришлось каждый день подниматься на пятый этаж пешком.
- Может, надо было, на всякий случай, что-нибудь приобрести в вашем магазинчике?
- Если все так, как вы мне рассказали, - Елена Григорьевна прерывисто дышала – для нее и двух лестничных пролетов оказалось многовато. – нам никакая…даже самая гигантская статуя … не поможет… Ну? Какая квартира?
Она облегченно выдохнула на площадке. Я поднялась следом за ней, сразу же обратив внимание на записку в наконец-то отремонтированной соседской двери. Неприятно заныло где-то под ложечкой, превращая слюну во рту в горькую вязкую субстанцию. Предчувствие беды пульсировало в душе в такт часто бьющемуся сердцу. «Новые ключи в четырнадцатой квартире, бабка сказала, что вам отдаст. Вас ждать у меня нет времени». - корявым подчерком было написано на обрывке замусоленного листа. Под недоуменный взгляд Елены Григорьевны, я бросилась к квартире бабы Даши, зная наверняка - дверь не откроется, оттуда уже никогда не высунется морщинистое лицо в ареоле ярко рыжих безумных кудряшек. Но я все равно, в каком-то сумасшедшем исступлении, колотила в дверь, била не жалея своих дорогих сапог ногами. И выла. Выла от того, что ничего изменить уже нельзя, что снова и снова считала себя виноватой, кляла себя, Дроздова, слесаря и саму, уже явно безглазую, изуродованную старуху.
Елена Григорьевна, что-то кричала сзади, цепляясь за меня своими наманикюренными острыми коготками. Неожиданно, в этот ор вмешался голос Дроздова. Сильные руки рывком отбросили меня от двери. Затем послышался громкий треск ломающейся двери. Широкая спина Николая скрылась в погруженном во мрак коридоре. Я бросилась следом. На ходу ощущая запахи старости, пропитавшие видимо всю квартиру бабы Даши – валерьянки, нафталина, запах старых вещей, чистящих средств, которыми, еще недавно, старческие руки тщательно отмывали полы и не успевшие запылиться шкафы. Но сюда уже примешался чужеродный, опасный запах крови, обреченности, смерти. Все это пронеслось у меня в голове за мгновение. Хватая на ходу трехногий табурет, я влетела следом за Дроздовым в гостиную. На секунду я словно перенеслась в квартиру Лидии Максимовны. Тот же кровавый разгром, те же «исписанные» кистью сумасшедшего художника, рисовавшего кровью и чем-то еще, стены, корявые кучи изломанной мебели… И то же самое зловещее зеркало. Только неестественно распластавшись возле него, лежала уже баба Даша. Ее безумные кучеряшки приобрели более безумный ярко-бордовый цвет. «Когда она успела перекраситься?» - пронеслось в голове. И тут же я поняла – это не краска, это кровь. Не она кто-то другой, словно жестоко посмеявшись над причудливой старухой, перед смертью обновил ее цвет волос. Невидящие глазницы безучастно смотрели в потолок. Но они были не пусты. Полупрозрачными, словно жидкое зеркало, вязкими густыми ручейками из них выливалось что-то. И эти ручьи втекали в дышащее зеркало. Нет, скорее это зеркало втягивало, всасывало в себя эти ручьи.
Николай безуспешно пытался оттащить тряпичное тело старушки. Зеркало не насытившись, не отпускало свою жертву. Не раздумывая, я швырнула табурет в зеркало. Воздух вокруг вздрогнул. Истошный возмущенный визг взорвался сотнями зловещих голосов, причиняя острую боль ушным перепонкам. Я только сейчас обратила внимание на деревянную раму зеркала. Вырезанные из дерева фигурки фантастических существ, могу поклясться, были живы. Их тяжело дышащие тельца замерли в негодовании, а крохотные глазки смотрели со смертельной ненавистью, смотрели на меня. И в их многочисленных сверкающих глазках, я прочитала приговор. Раздался не привычный звонкий звук бьющегося стекла, а какой-то глухой стук. Такие звуки издают в негодовании толстые льдины, лопающиеся на реке под горячими лучами весеннего солнца. Зеркало осыпалось на пол многочисленными блестящими осколками. Прозрачной дымкой испарились кошмарные ручьи. Воцарилась неестественная тишина. Сумрачный предзакатный свет, торопясь, покидал комнату, оставляя нас в кромешной темноте. Ему здесь было уже неинтересно.
Пошатываясь, ко мне подошел Николай, нежно взял за плечи.
- Пойдем отсюда, ей уже не поможешь.
Я не кричала, не плакала, мое тело не сотрясала дрожь. Ни эмоций, ни чувств – лишь полная опустошенность. Будто вместе с субстанцией испарились и все мои силы. Елена Григорьевна, испуганно скорчившись, стояла, забившись в угол на лестничной площадке. Она не решилась войти следом за нами. Ну, и правильно сделала, нельзя это видеть, после этого трудно жить, после увиденного ты никогда не останешься прежним, после увиденного, перед тобой пропасть, наполненная кошмарами, слезами и кровью. За стенами, словно оплакивая Дарью Васильевну, уныло завывала метель. Неугомонный сквозняк беззаботно играл с снова брошенным кем-то фантиком. Его, бестелесного, не волновали ни люди, ни тем более их смерти. Шум и крики не побеспокоили и жителей дома. Никто не появился хотя бы полюбопытствовать, что за шум. Или уже привыкли, или чудовищный страх, черными щупальцами, крепко удерживает их, дрожащих и съежившихся, в квартирах за многочисленными замками и цепочками. А может быть, для кого-то из них, все земное уже не имеет никакого значения…
Рядом куда-то звонил Дроздов, что-то кричал… Что толку? Разве что-либо может изменить то, что произошло? Усталый мозг вяло это фиксировал, требуя отдыха. Через какое-то время последовало уже видено мною несколько дней тому назад продолжение, только со сменой некоторых персонажей. На фоне то усиливающейся, то ослабевающей, но все-таки непрекращающейся метели за окнами, сначала появились уже знакомые доблестные представители следственных органов и с ними молоденький участковый со скорбным выражением лица. Но скорее всего, скорбел он по своему спокойному, между прочим, уже наступившему субботнему вечеру. Затем санитары, очень похожие своими синюшными распухшими лицами на прежних. Рядом со мной, Дроздов так же встревожено посматривающий на меня. Прижимающаяся ко мне своим дрожащим плечом Елена Григорьевна – она новое действующее лицо в этой кошмарной заезженной киноленте. Она сменила постоянный персонаж – рыжеволосую бабу Дашу, которая, в свою страшную очередь, заняла место очередной мертвой жертвы на замызганных носилках. Потом были вопросы, ответы. В этой сцене, исполнители ролей остались прежними. Сколько все это длилось – не помню. Наконец, хлопанье дверей, удаляющиеся гулкие шаги, добросовестно выполнивших свою работу следователей, милиционеров. И наступила тишина – абсолютная тишина, впрочем, все-таки нарушаемая тихим тиканьем кухонных часов.
Елена Григорьевна еще была здесь. Она сидела напротив меня со сцепленными ладонями. Ее многочисленные перстни давили на бледную кожу рук и должно быть, причиняли, как минимум, неудобство. Но видимо, она этого не замечала. Дроздов, полусидя на подоконнике, смотрел в окно. Если бы не глубокая морщина на его переносице, можно бы было подумать, что он с профессиональным любопытством рассматривает разнообразные экземпляры снежинок.
Я поймала себя на мысли, что в этой тикающей тишине, весь мой слух сосредоточен на возможных звуках за стенами моей квартиры. Мышцы напряжены, а в мозгу, словно опасно натянутая струна – малейший шорох или случайный скрип и она порвется. И тогда уже ничто не удержит меня на краю пропасти. Непоколебимый инстинкт самосохранения заставил меня первой нарушить эту затянувшуюся опасную тишину. Громко громыхнув табуретом, поочередно прохлопала несколькими шкафными дверцами, сама для себя создавая видимость поиска необходимого. Запасы спиртного стояли на прежнем месте. Рука потянулась к какой-то фильдеперсовой бутылке с вином. Нет, сегодня это не подойдет. Сегодня я буду пить коньяк. Бутылка звонко стукнула об стол. Весело звякнули рюмки и тарелки с нехитрой закуской. Эти звуки выдворяли загостившуюся тишину вон, они оживляли напуганное пространство и заглушали нарастающую волну, еще не слышимых звуков из разодранной квартиры, где в кромешной вязкой темноте возвышалось старое разбитое зеркало. Они напоминали щелканье крохотных паучьих лапок, ловко плетущих свою паутину, или же легкое постукивание вязальных спиц, сплетающих нити в необыкновенные узоры. Только нити эти были не обычными. Сотни крохотных волосатых ручонок с острыми коготками плели зловещее полотно. Вспотевшие существа, зло перешептываясь и пыхтя ткали новое зеркало. Только всего этого я не слышала, а если бы и могла, не захотела бы слышать. Сейчас я напьюсь. И пусть за последние дни я явно превысила безопасную дозу, опасно будет для моих мозгов оставить их в нынешнем состоянии.
Дроздов, все еще молча, сел рядом, так же молча, разлил коньяк по рюмкам.
- Я за рулем. – как-то совсем не настойчиво, попыталась отказаться Елена Григорьевна.
- Поедете на такси, или здесь останетесь. – нетерпящим возражения тоном, прервал ее Николай.
- Ну, нет. Здесь я уж точно не останусь. – все-таки опрокидывая рюмку, поежившись, прошептала она.
Я ее понимаю. На ее месте я бы близко, не то чтобы к квартире, к дому не подошла. Пустые рюмки, без задержки, снова были налиты. Разгоряченная кровь мгновенно прогоняла напряжение в мышцах, согревала замороженную страхом голову.
- Что теперь?
Парадокс, но вторая рюмка вернула, утраченную было, способность говорить.
- Да ничего. – по-моему, небрежно ответил Николай, - Смерть наступила по причине неаккуратного обращения погибшей со стеклом. Похороны, то се…
- То се… - эхом протянула я.
- У меня есть знакомый, помешанный на зеркалах. Если будет можно, - она бросила взгляд на Дроздова, - завтра с утра я бы его привезла. Пусть посмотрит. Хотя и так ясно – вся причина именно в зеркале.
- Зеркало разбито. – с надеждой произнесла я.
Елена Григорьевна тяжело вздохнула.
- Да, разбито. Но мне не верится что так просто все решается. – и взяв меня за руку заботливо добавила. – Мариночка, на вашем месте я бы не оставалась здесь, хотя бы в темное время суток.
Я и сама понимала это.
- Она права. – сказал Дроздов. – Мы можем поехать ко мне.
Какое-то время я раздумывала. Назовите это тупостью или безрассудностью. Я сама неоднократно осуждала героинь ужастиков, которым было просто зачем-то необходимо лазать по заброшенным шахтам, темным чердакам, где их поджидал какой-нибудь монстр. Сейчас, я так же упрямо хочу остаться в своей квартире. Конечно же, у меня намного больше, чем просто теплые чувства к Дроздову, и где-то глубоко сидит естественное женское любопытство, по поводу его холостяцкого жилища, но это не заставит меня сменить мою любимую постель на, пусть даже более уютную, чужую. Тем более, уверена, Дроздов одну меня не оставит. Я с немой просьбой посмотрела на него.
- Я никуда не поеду.
- Но… - начал было Николай.
- Подожди, Коль. Во-первых, зеркало разбито, возможно, все закончилось. Во-вторых – если нет, кто-то должен узнать, что не закончилось. Третье – я все-таки в своей квартире, а оно убивало пока только тех, кто к нему приближался. В четвертых… - тут я сделала многозначительную, хотя, поверьте уж, чего-то такого в голове и близко не держала, паузу, - в четвертых – ты же останешься у меня.
Видимо Дроздов ничего такого в голове тоже не держал, потому что вполне искренне вздохнул, и чисто по-деловому согласился.
- Конечно, останусь.
Минут через пятьдесят, когда бутылка была наполовину пуста, мы с Дроздовым провели захмелевшую Елену Григорьевну до вызванного такси, заверив ее, что с ее машиной не случится. А если все-таки вдруг, Дроздов поднимет всю милицию города на уши, и не только вернет украденное, но еще и моральный ущерб выдаст. Видимо это более-менее успокоило женщину. Она больше не вздыхала, бросая нежные взгляды на свою любимицу.
Некоторое время, прижавшись друг к другу, мы провожали взглядом удаляющиеся красные огоньки такси. Снег тут же заносил рифленые следы от колес машины. Тихо гудели набухшие под снегом провода. Где-то вдалеке раздавался смех вечно не спящей молодежи. Стоя здесь, у своего дома, я ощущала себя жителем другого мира. Там спокойно спящие или бодрствующие люди, даже, по-моему, снега там намного меньше, и больше света. Здесь же, еще даже не войдя в дом, ощущаю холод, но не естественный холод. Дом дышит могильным холодом. Вместе с ним дышит тьма, и если ее не остановить, обреченные жители.
Серый снег комьями торопился похоронить нехороший дом. Но я жива, и сейчас во мне медленно зарождалась злоба. Я хочу возвращаться в свой дом, не боясь, не оглядываясь. Я хочу находиться в своей квартире, не заглядывая по углам. В конце концов, мне уже хватило одних похорон, на пороге следующие. Больше не хочу! Дроздов мягко взял меня под руку.
- Ну, пойдем, что ли? О чем задумалась?
- О чем можно думать в нынешней ситуации? – радуясь и физической и моральной его поддержке, поинтересовалась я.
- Еще не поздно, может, поедем ко мне? Если тебя что-то смущает, комната брата сейчас свободна.
- Не говори так! – почти закричала я. – Поздно не будет!
Николай прижал меня к себе.
- Марин, ну ты что? Я совсем не это имел в виду…
- Прости, нервы совсем расшатались. Пойдем, что-то я замерзла…
Не без опаски, украдкой бросила взгляд на дверь Дарьи Васильевны. Опечатано. Зачем? Разве она сдержит то, что действительно несет опасность? Или найдутся желающие войти в эту квартиру? Но одну такую желающую знаю. Мне в любом случае придется туда войти, чтобы удостовериться, что все кончено. Хотя то, что мы называем интуицией, упрямо твердило: «Продолжение следует».
Уже на кухне, включив маленький телевизор, и поставив чайник на плиту, спросила Николая.
- Мы завтра сможем посмотреть на зеркало?
Дроздов внимательно на меня посмотрел.
- Ты уверена, что тебе это нужно? Пусть осмотрит его специалист по зеркалам, которого Елена Григорьевна приведет, и… к чертовой матери!! И зеркало! И саму квартиру! – в сердцах закончил Дроздов.
Я нежно обняла его сзади. Я думаю только о том, сколько навалилось на меня. А сколько всего свалилось на него?
- Коль, я тоже хочу все послать куда подальше. – как можно мягче не согласилась я. – Но разве ты не понимаешь, просто так от этого не отмахнуться. Нужно покончить с этим. Милиция нам не помощник, никто не поможет, никто не поверит.
Дроздов не спорил, он и сам все прекрасно понимал. По телевизору шел какой-то замыленный отечественный сериал, с безликими и такими же замыленными актерами. Сплошь размалеванные парни – Кены, на фоне изысканных квартир, ресторанов и дорогих офисов. Почти всегда, переключая каналы, попадая на подобные фильмы, гадаю, в чем причина их никчемности – плохая игра актеров, тупой сценарий или режиссер. Но возможно это я не дотягиваю до подобных шедевров? Дроздов, видимо, разделял мое мнение, он тут же, раздраженно переключил канал. Теперь с экрана улыбалось добродушное лицо, ныне покойного, Леонова.
- Печать завтра уберут – несчастный случай. – наконец-то ответил Николай на мой вопрос. – Проблем не будет.
Стрелка плавно перевалила за час ночи. Чай был допит, скромная еда съедена. Дроздов использовал по назначению ванную комнату, я достала, приобретенные сегодня иконы, крестики и свечи. На глаза навернулись слезы. «Бабе Даше они уже не помогут. Надеюсь, что помогут мне». Одну икону поставила в прихожей на тумбочку, другую отнесла в спальню. Перед ними зажгла свечи. Скорее всего, при этом нужно читать какие-то молитвы. Я их не знала и мысленно попросила за это прощение. Еще, глядя в нарисованные глаза Богоматери, просила простить все мои грехи, вольные и невольные, просила защитить меня и, ставшим таким близким, Дроздова, и совершенно чужих мне соседей. В душе, тяжелым грузом засело предчувствие, оно ныло и стонало, не давая дышать полной грудью.
- Тебе нужно поспать. – Николай бесшумно появился сзади. – Я могу лечь на диване.
В его голосе сквозило смущение. Никогда бы не подумала, что ему это присуще.
-Ну, уж нет! – рассмеялась я. – Коли уж взялся оберегать мой сон, будешь, как положено, лежать у моих ног!
- Какая ты жестокая! – взлохмачивая мне волосы, театрально воскликнул Дроздов.
Смеясь, я вывернулась из его рук.
- Мне тоже надо в душ. – и скрываясь в ванной, послала ему воздушный поцелуй. – Не скучай без меня, и хорошенько сторожи хозяйкину постель. Гав!
С Дроздовым во мне просыпалось забытое детское баловство, и никакие страшные события в моей жизни не мешали им проявляться. Теплая ароматная вода в ванной, закрепляла улучшившееся настроение, отодвигала далеко страхи и беспокойство. Бархатистая пена для ванн обманула предчувствие, и оно перестало сжимать грудь. Внезапный телефонный звонок обрушил на меня леденящий душу панический страх. От спокойного благостного настроения не осталось и следа. В ночное время с хорошими новостями не звонят. Не обращая внимания на клочья пены по всему телу, влезла в махровый халат, и балансируя по мокрому полу, вылетела из ванны. Дроздов уже с кем-то разговаривал по телефону и, судя по его выражению лица, то, что ему говорили, его очень встревожило.
- Да, да, Елена Григорьевна, я все понял. Спасибо. Да, да, я слово в слово передам Марине. Да, да. Еще раз, спасибо. Спокойной ночи.
Какой-то «придавленный», он повесил трубку. Меня это жутко напугало.
- Что?! Коля, не молчи!!
- Не волнуйся, пожалуйста, - словно деревянным языком, как-то растерянно пробормотал он, увлекая меня на кухню. Тяжело выдохнув, плюхнулся на табурет. Сил ждать, пока он соберется с духом и все расскажет, больше не было.
- Ты можешь рассказать, что произошло?! – закричала я. Мой крик возымел действие, Дроздов, встрепенувшись, заговорил.
- Елена Григорьевна звонила, она не дождалась утра и позвонила своему «зеркальщику». – Николай сделал паузу, чтобы опрокинуть в себя стакан минералки. На его втором глотке меня начало трясти от нетерпения.
- Ну?! Да потом допьешь! Говори уже!
Стакан с грохотом был поставлен на стол.
- Что, ну? Ничего хорошего! Она как могла, описала ему это зеркало и все, что происходит. Он жутко всполошился. Единственное подобное зеркало, о котором ему известно и ранее считалось навсегда потерянным – это зеркало Боулики. Около двух тысяч лет назад, была такая королева Боулика – королева Друидов. Слышала о таких?
Смутно припоминая, я все-таки кивнула головой. Видимо не особо удовлетворенный моим кивком, Дроздов решил немного прояснит для меня эту тему. Хотя, судя по общим фразам, он и сам не особо был сведущ в этом вопросе.
- В древности, Англию и Ирландию, населяли язычники, и их религия основывалась на близости с природой. Они считали, что все, так скажем, физическое имеет свою душу. К деревьям они имели особые чувства. Все деревья наделялись не только душой, но и разными характерами. Ну, так вот. Долгие годы Друиды являлись, как бы вассалами Римлян. И в один день они начали роптать. Римляне убили короля Друидов, на позорном столбе высекли Боулику, а ее дочерей изнасиловали. Это было последней каплей, Боулика подняла свой народ на войну с римлянами. Из этого ничего не получилось, оскорбленная королева, перед своей гибелью, успела позвать к себе Верховного Жреца, этот человек должен был создать некий предмет, предназначенный для римлян, точнее для их элиты, и в итоге, должен был убить их, отомстив за убитого короля и поруганную честь его семьи. Боулика вскоре погибла, но Жрец исполнил ее волю с лихвой. Он изготовил зеркало, точнее раму для зеркала из священного дерева – дуба, взращенного на жертвенной крови сотен врагов Друидов, в те или иные времена посягавших на их страну. Дальше, эта рама сама создала внутри себя зеркальную поверхность. Это зеркало неизвестным образом попало к верхушке римской армии, и его воздействие превзошло все ожидания покойной королевы. Оно убивало всех, кто останется с ним после захода солнца, и не просто убивало, оно забирало глаза людей, точнее, почему-то именно глаза женщин. Зеркала, с незапамятных времен считаются зеркалами души. Этому зеркалу, почему-то больше интересны женские глаза – их души. Думаю, женские души, по своим краскам и оттенкам отличаются от мужских, тем и привлекательней. - Дроздов сделал паузу.
- Ну, что дальше?! – мне не терпелось узнать продолжение.
- А что может быть? Странные и страшные смерти стали косить военноначальников и их семьи. В конце концов, кто-то связал эти смерти с ос злополучным зеркалом. Его разбивали, жгли, но ничего не помогало. Чудесным образом, зеркало за одну ночь восстанавливалось. В итоге, я предполагаю, его просто спрятали подальше от людских глаз, и в прямом и в переносном смысле. – Дроздов вздохнул, - Но кто-то его все-таки нашел, и теперь оно в соседней квартире.
- Как же мы избавимся от него? – прошептала я.
- Елена Григорьевна, что-то рассказала, в общих чертах. Завтра она созвонится со своим знакомым, он обещал покопаться в книгах и расспросить знакомых. Что я понял, так это то, что каким-то образом необходимо заставить ту силу, которая заключена в зеркале, грубо говоря, сожрать или поглотить саму себя, в крайнем случае, опять спрятать его, но тогда останется риск, что его снова найдут.
Голова пошла кругом от какого-то сумасшедшего абсурда – заставить зеркало сожрать само себя.
- Ну, они завтра приедут и нам помогут.
- Нет, не приедут, - оборвал мои надежды Дроздов. – Елену Григорьевну сюда теперь на аркане не затянешь, а ее знакомый сослался на тяжелое заболевание. Но я думаю, что ему тоже не хочется рисковать. Глаза, может быть, и не вырвут, а останешься ли в живых - неизвестно. Так что, - Николай ободряюще похлопал меня по плечу, - подруга дней моих суровых, остались мы вдвоем, помощи ждать неоткуда, отступать некуда – позади Москва.
Он еще шутит, хотя в его глазах я не увидела ни грамма юмора.
До двух ночи, уже лежа в постели, мы безуспешно гадали, как и с помощью чего, можно произвести малопонятные манипуляции с зеркалом. Как и когда хоронить несчастную бабу Дашу. Родных у нее, как и у Лидии Максимовны не было. Вообще, это ужасно, доживать свой век без родных. Мне стало жутко, ведь точно так же и я могу закончить. Я покрепче обняла Дроздова. Ну, уж нет! Со мной такого не случится. Приложу все усилия, но семья у меня будет!
Тихо что-то бормотал телевизор, по всей квартире горел свет. Сон, наконец-то, тихо прокрадывался в измученную переживаниями голову. Дроздов уже тихо посапывал рядом, а я, напрягая слух, прислушивалась к ночной тишине. Но, видимо, у зеркала были более важные дела – ничто не нарушало покой спящей квартиры. Незаметно для себя, я уснула. Сны мои были уже привычными – покойницы, вырванные глаза с необыкновенными зеркальными зрачками, и непонятные, зловещие существа – были их главными героями.
Меня разбудили приятные ароматы, витающие по квартире. Где-то на кухне позвякивала посуда, и скворчало масло. В окно бились лучи утреннего солнца, пытающегося сквозь пелену непрекращающегося снега, хоть как-то обогреть землю. Выбираться из-под одеяла до слез не хотелось. Но делать нечего, слишком много ждет меня дел. Дел, от которых хотелось бы убежать на край света.
Мягкие тапочки заботливо приняли мои ступни.
- А-а-а, ты вовремя. – улыбаясь поприветствовал меня Николай. Нежный поцелуй в лоб, ласковые руки на моем теле.
На сковороде аппетитная яичница, а на столе аккуратно порезанные овощи. Вот-вот закипит чайник. Боже мой! Какое счастье, вот так просыпаться. И какое значение имеют все возможные проблемы и неприятности, когда вот так начинается день.
Тарелки пусты, в чашках дымящийся кофе.
- Ну, что? Каков план на сегодня? – почему-то Дроздов решил передать мне инициативу что-либо планировать.
- Я думаю, сначала позвонить Елене Григорьевне. Кстати, а ты сегодня разве на работу не идешь?
Дроздов с блаженством потянулся.
- Нет, я вытребовал себе отгул, если не случится ничего экстраординарного. – при этих словах он поплевал через плечо.
- О-о! Так мы оказывается все-таки суеверные!
- Ну, до этих событий у меня одно это суеверие и было-то. – оправдывался следователь.
Время еще – всего лишь полдевятого утра. Скорее всего, Елена Григорьевна еще не успела добыть необходимую информацию. Поэтому мы решили заняться организацией похорон бабы Даши. Было решено, все сделать по-простому и быстро. Конечно, все необходимые приличия будут соблюдены. Единственное – поминки, на этот раз, будут в квартире покойницы. С деньгами, при содействии Дроздова, надеемся, проблем не будет. В квартире, в шкафу, под стопкой белья, нашли кругленькую сумму – баба Даша банкам не доверяла. Думаю, если вдруг все-таки найдутся наследники, при наличии квитанций на потраченные деньги, претензий ко мне не будет. С похоронами решили на день-два повременить. Сейчас нужно быстро избавиться от зеркала. Просто выбросить нельзя – череда смертей продолжится.
В одиннадцать, не дождавшись звонка Елены Григорьевны, позвонила ей сама. Она ответила сразу.
- Нет, пока ничего нового сказать не могу. – взволнованным голосом говорила она. – Я сама переживаю, но мой знакомый еще не отзвонился. – Она еще пять минут убеждала меня на время сменить квартиру.
- Но вы же сами сказали, что оно становится опасным только после заката солнца? Ведь до сих пор так и происходило… - ощущая неприятное нытье под ложечкой, убеждала я скорее себя.
- Да откуда я или кто-либо может точно знать, когда оно опасно, а когда нет и вообще на что оно способно. Если сравнивать с аналогичными колдовскими штуками – с каждой новой жертвой прибавляется сила, которая однажды достигает своего пика. Откуда мы можем знать на какой стадии сейчас его потенциал. Говоря простым языком – достаточно ли ему кровушки и глазок? В любом случая, кто-то должен быть рядом с зеркалом, хотя бы для того, чтобы заметить возможные изменения. – продолжала спорить я.
- Когда эти изменения начнутся, надеюсь, надеюсь, вас там не будет. – судя по голосу, еще больше расстроилась женщина. Шепотом, словно боясь, что ее может услышать кто-то или что-то кроме меня, добавила – Ты уверена, что эти изменения не произошли? Ты уверена, что у тебя на пороге, в темном углу комнаты или за твоей спиной, никого нет?
Замерев от ужаса, я сжала трубку, но ничего ответить не смогла. Проклятый страх сдавил горло.
- Как только что-то узнаю, сразу же позвоню… - откуда-то издалека донесся голос Елены Григорьевны.
В трубке противно раздавались гудки. А я продолжала стоять, крепко сжимая трубку телефона. Я боялась шелохнуться, боялась обернуться, я даже боялась дышать. Кто-то или что-то, может услышать мое прерывистое тяжелое дыхание.
- Марина, - оклик Дроздова заставил меня подпрыгнуть на месте. – Марина, что…что случилось? – испуганно глядя на меня, закричал он.
- Обними меня. – еле шевеля языком, попросила я. – Мне страшно.
Его руки крепко обняли меня, мужские поцелуи, приятно шебурша в волосах, покрывали мою голову.
- Ничего не бойся, я никому не дам тебя в обиду. – шептали его губы.
Удушающий страх, потихоньку отступал, сейчас Николай его прогнал, но что будет через час, через два, что будет, когда солнце, так некстати по-зимнему рано, начнет катиться за горизонт. Я встряхнула головой. Я буду держать себя в руках! Раскисать нельзя!
- Пойдем на него посмотрим. – охрипшим голосом сказала я.
Дроздов удивленно посмотрел на меня.
- Ты уверена, что этого хочешь?
- Да! Уверена. Я хочу посмотреть и убедиться, что оно так же стоит разбитое и жалкое, а по комнате не водят хороводы какие-то чудища.
Дроздов еще раз внимательно заглянул в мои глаза. Спорить не стал, а коротко сказал.
- Пойдем.
Ключ плавно повернулся в замке, жалобно пискнув, распахнулась дверь, оббитая дешевым дерматином. В нос ударили уже знакомые не выветрившиеся, а скорее усилившиеся запахи. Тихо ступая, готовые в любой момент сорваться с места, мы крались по, показавшемуся на тот момент безумно длинным, коридору. В квартире царила гробовая тишина. Только мое сердце ритмично грохотало, словно тяжелые колеса поезда. Я даже бросила взгляд на крадущегося впереди меня Дроздова – слышит ли он стук напуганного сердца? Но он ничего не слышал, все его внимание было сосредоточено на комнате впереди.
в первое мгновение меня ослепил яркий солнечный свет. Необыкновенно яркое, сквозь непрекращающийся снегопад, солнце, будто собрало все свои силы, чтобы нам помочь. Через пару секунд глаза привыкли и выхватили из освещенного пространства возвышающееся зеркало. Черная рама, и внутри ее черная дыра. Я радостно вскрикнула – стекла внутри нет! Значит, его все-таки можно просто взять и разбить! Я уже шагнула к Дроздову, чтобы крепко-крепко расцеловать на радостях его, почему-то угрюмое лицо. Но мой взгляд зацепился за какое-то движение внутри зеркальной рамы. Внутри меня что-то оборвалось, заставив опереться на Николая. Рама была не пуста, стекло, или что там внутри нее, просто не отражало свет, оно его поглощало. Из-за этого мне показалось, что рама пуста. Что-то вязкое, глянцево-черное, явно живое, судорожно дышало и трепыхалось внутри нее. Будто заметив нас, это нечто, громко чавкнув, дернулось – полукругом пошла глубокая рябь. На мгновение оно замерло, я услышала глубокий вздох облегчения, вырвавшийся у Дроздова. Но внезапно, воздух вокруг нас охнул. Да, да, я возможно не полно описываю это ощущение, но поверьте. вполне точно – воздух вокруг нас охнул. Деревянная рама плавно, едва заметно начала деформироваться. Нехотя, словно ее потревожили раньше времени, просыпалась оригинальная рама, созданная виртуозным мастером из дерева, при жизни насытившегося горячей кровью. Маленькие существа, зло кряхтя, потягивались, открывая нашему взору свои крохотные ребра. Их можно бы было принять за маленьких мальчиков-с-пальчиков из любимых сказок, но скрюченные когти и редкие острые зубы в их раскрывающихся от зевоты ртах, не оставляли иллюзий по поводу их предназначения. Один из существ. растянув пасть и по-детски протирая свои смоляные глазки, заметил нас. В ту же секунду, в его глазах полыхнуло багровое пламя. Вопль, заставивший содрогнуться стены и отбросивший нас от зеркала, мощной волной обрушился на наши головы. Руки Дроздова до боли сжав мои плечи, вытолкнули меня сначала из комнаты, а затем швырнули на лестничную площадку.
Стук захлопнувшейся двери оборвал этот вопль. Воцарилась звенящая тишина. Или это звенит в травмированных ушах? Николай помог мне подняться. пошатываясь, мы вернулись в мою квартиру.
- Здесь нельзя оставаться. – шагая из угла в угол. начал Дроздов, со всей силы ударяя кулаком по стене, затем в отчаянии зарычал – Черт! Черт! Черт!
- Коль… - протянула я, у меня сил на подобные эмоции не было.
- Что Коль?! Твой Коля ни хрена не знает, что делать!
- Давай опять позвоним Елене Григорьевне, может что-нибудь уже известно…
Дроздов, плюхаясь на диван, обессилено махнул рукой.
- Звони. По-моему, это единственное, что мы пока можем сделать.
Елена Григорьевна, наверное, в любую секунду ожидая звонка, сразу же взяла трубку. Рассказывая ей о произошедшем, я словно видела ее перед собой – напуганную, сжавшуюся, с зажатой трубкой в вспотевшей ладони. После моего рассказа на том конце провода какое-то время царила тишина. Только по учащенному дыханию было ясно, что Елена Григорьевна там присутствует и скорее всего, усиленно размышляет. Я ей не мешала – от того, что она вспомнит или сообразит, зависело многое. Наконец она заговорила.
- Все происходит так, как я думала. Зеркало крепчает. Как я уже говорила, это присуще многим оккультным предметам. То, что оно ожило при солнечном свете… м-м-м, может как раз таки прямые солнечные лучи и не дали зеркалу, скажем, уснуть. Что-то вроде мощного раздражителя. Такие предметы, наверняка, и в дневное время хранятся где-нибудь подальше от света или накрываются. – Елена Григорьевна говорила, постоянно делая паузы. Так обычно говорят люди размышляющие вслух. – Существа… существа. конечно. опасны. но думаю. в зеркале заключена более мощная сила. Эти существа работники, солдаты может быть… Но должно быть что-то другое, то, что управляет ими. Не эти карлики убивают, хотя, наверное, смогли бы, женщин убило нечто другое… Еще не забывай о чем рассказывала твоя соседка, как ее звали?
- Баба Даша.
- Ну, да, да. Ну, так вот, помнишь, она рассказывала о нашей первой жертве, гадалке? – не дожидаясь моего ответа, Елена Григорьевна сама ответила на свой вопрос. – Та общалась с кем-то, находящимся в зеркале. Кто это был? И почему оно сразу не убило ее? Мне кажется, что та женщина знала какое-то заклятие, сдерживающее зеркало.
- Но потом-то Лидию Максимовну все-таки убили. Что могло произойти? – перебила я Елену Григорьевну.
После короткой паузы она ответила.
- Да. Убило. Полностью обуздать темные силы не под силу ни одному человеку. Подобные «дружеские» отношения могут складываться только на взаимовыгодной основе, или же если применяется насилие над некой силой с помощью заклинаний. Но обольщаться не стоит. Темные силы очень хитры и коварны, они не станут терпеть над собой власть человека. И рано или поздно обязательно освободятся, и тогда человеку, рискнувшему заглянуть в бездну, ничто не поможет. Главный Спаситель – Всевышний не заступится за отступника.
- А сейчас-то, что делать? – я ждала хоть какого-то продуктивного совета.
- Пока, как можно больше не узнаем об этом зеркале, что-нибудь предпринимать небезопасно. А это время, Марина, пережди в другом месте – сейчас это самое действенное.
Еще несколько минут она рассказывала мне какие-то необыкновенные истории о еще более необыкновенных вещах. Этим она еще больше убеждала меня какое-то время не оставаться в квартире, даже пригласила к себе. Я любезно отказалась, сославшись на имеющиеся варианты. На прощание она пообещала сразу же позвонить своему знакомому и поторопить его с поисками решения нашей проблемы. После звонка, за чашкой горячего чая, мы с Дроздовым долго обсуждали новую информацию. При этом я чувствовала себя первооткрывателем. Вспомнились давно забытые страшные истории полушепотом передаваемые в школе о домовых, призраках и всякой нечестии. Говорили о фильмах ужасов. Сейчас они не казались выдумкой чьего-то больного воображения. Сейчас мы главные герои, хотя нет, потенциальные жертвы в киноленте, запущенной с легкой подачи покойной Лидии Максимовны, легкой когтистой лапой темной силы.
Наш будоражащий разговор, прервал телефонный звонок на сотовый Николая.
- Что?... Да… Но… - и обреченно – Есть!
Не надо было ничего мне объяснять. И так все ясно. Взятый им отгул закончился едва начавшись. Но Дроздов, гладя на меня глазами побитой собаки, все-таки решил объяснить.
- Марин, там внезапная московская делегация, мне необходимо быть на работе.
- Да я все понимаю. Все нормально. – ответила я вздыхая. Совсем не хотелось с ним расставаться. – Это надолго?
- Да Бог их знает, может, покрутятся да и свалят, а может долго и нудно будут долбить всех – мол, это не то, это не так. Ну, ты сама понимаешь, как оно бывает.
- Да, понимаю. – протянула я.
- Собирайся, я завезу тебя к себе. – по-деловому скомандовал Николай, уже натягивая на себя пальто.
- Нет, Коль, не надо. – запротестовала я. И не дав ему возразить, сразу же добавила. – Я не хочу сейчас оставаться одной, ни у себя, ни у тебя .
- Куда тогда пойдешь?
- Не знаю. Может быть в кино, в кафе… не знаю, самое главное, чтобы среди людей.
- Ну, хорошо – Николай торопливо бросил взгляд на часы. – Я тебя подожду и подброшу, куда скажешь.
Снова настойчиво зазвонил его телефон.
- Да! – раздраженно рявкнул Дроздов в трубку, и тут же снизил тон. Ясно – разговаривает с начальством. – Буду через полчаса. Я не успею. Но… Да… Сейчас буду!
Ясно. Полчаса у него нет. И ждать он меня не сможет. Я, конечно же, могла бы быстро надеть шубу, прыгнуть в сапоги и как есть выйти в люди. Но в зеркале на меня смотрела бледная молодая женщина без грамма косметики, со взлахмоченными волосами. В таком виде, даже будучи напуганной, выйти на улицу я не смогла бы. Интересно, как это Дроздов до сих пор продолжает смотреть на меня явно влюбленным взглядом?
- Езжай, Коль. – нежно погладив его колючую щеку, мягко подтолкнула Николая к выходу.
- Марин, да к черту это начальство, подождут. А я подожду тебя, давай собирайся.
- Коль, не говори глупости. Никому никого ждать не надо. Не хватало, чтобы у тебя из-за меня были неприятности. Езжай, езжай. – крепким поцелуем в губы я прервала его попытки спорить со мной. – Все, езжай. – я нехотя оторвалась от его губ. – За меня не переживай. Я быстро соберусь т сразу же уйду. Когда освободишься – созвонимся, так и быть заберешь меня к себе.
- Пообещай мне, что не будешь задерживаться в квартире. – умоляюще смотря мне в глаза, попросил Дроздов. – И вдруг хоть один подозрительный шорох. сразу звони мне. Слышишь?! – Николай жестко сжал мои плечи – Слышишь?! Сразу же!
- Да поняла, поняла. Если вдруг что, сразу звоню. – послушно пообещала я, открывая дверь и выпуская Дроздова. – Я же не дурра, все понимаю.
Николай еще раз чмокнул меня в губы и торопливо поскакал по ступенькам. Взмахнул рукой на прощание и скрылся из виду. Послышался гулкий стук, тут же всполошив тишину на лестничных пролетах, захлопнувшейся подъездной двери. он показался слишком громким. Так, наверное, захлопывались железные двери в крепостях за стенами узников. Сквозняк испуганно, с недовольным шепотом, взвился вверх, поднимая легкое облако пыли. Тут же возникшую мертвую тишину прорезал телефонный звонок.
- Алло, Мариночка, ты где? – скороговоркой, явно взволнованно, спросила меня Елена Григорьевна.
- Я еще дома, но собираюсь уходить. – не ожидая утешительных вестей ответила я.
- Я так и знала! Тебе нужно срочно уходить! Твой с тобой? – Елена Григорьевна, видимо, имела в виду моего Дроздова.
- Нет, он только что вышел, его срочно вызвали на работу.
- Что?! Ты дома одна?! Да ты что, с ума сошла?! – завопила она.
- Но не могу же я голой на улицу выйти. И вещи кое-какие надо с собой взять. – бормотала я в ответ, женщина была напугана, очень напугана. И этот ее страх передался через расстояние и мне, подгибая мои ноги.
- Какие вещи! Быстро прыгай во что-то теплое и выметайся из квартиры! – не переставала орать Елена Григорьевна. – У тебя громкая связь есть?
- Да…
- Включай! Слушай и собирайся!
Без лишних слов я включила необходимую функцию и бросилась к шкафу. На пол летели юбки, брюки и майки. Слушая голос Елены Григорьевны, я пыталась сообразить какие вещи лучше взять.
- Тебе нужно срочно оттуда уходить, - уже в который раз повторила женщина, - то, что происходит с зеркалом – неспроста, и солнце не причем. Сила, заключенная в зеркале, набирает обороты. Она чувствует опасность, и не будет сидеть, и ждать удара, она постарается опередить. Точно неизвестно, что стоит за этой силой, возможно, сам демон заключен в зеркале. Если так, то, не зная с кем мы имеем дело, ввязываться в борьбу бессмысленно.
- Но вы говорили, что какой-то способ уничтожить его все-таки существует… - беспорядочно запихивая вещи в большую сумку, прокричала я, перебивая Елену Григорьевну. Последовала небольшая пауза, и затем, безнадежно:
- Не стоит рассчитывать на этот способ… Мы сначала думали, что фраза «И зеркало поглотит само себя» имеет под собой завуалированный смысл. Но сегодня мой знакомый позвонил и сказал, что, скорее всего, эти слова надо понимать практически буквально. В древних переводах друидских заклинаний говорится о втором зеркале. Оно было изготовлено Жрецом, который, видимо, все-таки был достаточно мудр, чтобы предположить, что рано или поздно. демон или сила, называй как хочешь, может выйти из-под контроля и навредить совершенно случайным людям.
- Как оно выглядит?! – не сдерживая радости, закричала я. Молнией пронеслась картина перед глазами, и интуитивно я понимала, что это то, что нам необходимо.
Где-то за месяц до смерти Лидии Максимовны я, как часто бывало, после работы занесла ей купленный мною хлеб, молоко, сыр. Она впустила меня в свою квартиру, но дальше прихожей я не пошла. Меня заинтересовал некий предмет на тумбочке. Сначала я подумала, что это декоративное украшение на стену. Особо не церемонясь, я не удержалась и взяла его в руки. С одной стороны это было зеркало овальной формы, амальгама которого была странного желтоватого оттенка. Я даже подумала, что это не стекло, а скорее всего медь. Оправа была сделана из очень светлого дерева в форме солнца. Каждый лучик был искусно вырезан, и это лучистое солнце казалось очень хрупким. Но на поверку оказалось очень твердым и тяжелым. На обратной стороне зеркала были выгравированы непонятные знаки. Сколько я не ломала голову, что бы это могло означать, так и не смогла сообразить. За этим занятием меня и застала, вышедшая из гостиной, Лидия Максимовна, которая отлучилась за деньгами за купленные мной продукты. Реакция была бурной, но вполне в ее духе. Сверкнув черными глазами, она грубо вырвала из моих рук зеркало, впихнула скомканные купюры и, распахнув дверь, проскрипела:
- Уходи!
Пожав плечами, в очередной раз удивляясь кошмарному характеру соседки, я ушла. Подобных яростных вспышек, за все время нашего знакомства, было множество, и я давно научилась не обращать на них внимание. И только сейчас подсознание выкинуло давно похороненное воспоминание.
- Я не знаю. – удивилась Елена Григорьевна. – Но думаю, оно должно выглядеть полной противоположностью… Ну, в стиле – свет и тьма… Но точно, конечно, я не могу ответить. А почему ты спрашиваешь? – спохватилась она.
Я не могла скрыть радостного возбуждения в голосе.
- Я видела это зеркало в квартире Лидии Максимовны! Оно там!
- Подожди, подожди, - Елена Григорьевна словно боялась обрадоваться раньше времени. – С чего ты взяла, что это, то самое зеркало?!
- Я просто знаю! Знаю! – забыв о разбросанных вещах вокруг, от радости орала я. – Я сейчас же пойду и найду его там!
Мне не терпелось закончить наш разговор. Спасение от зеркальной напасти так близко, я больше не могла терять ни минуты.
- Марина, стой! – на том конце провода бесполезно пытались меня остановить. – Не ходи туда! Ты же точно не можешь знать, что оно то самое! Это опасно, ты меня слышишь?!
Я ее хорошо слышала, но остановить меня было невозможно. На плечи было уже накинуто пальто. – Марина, почему ты не отвечаешь? Ты слышишь меня?! – в исступлении кричала женщина.
- Елена Григорьевна, я сейчас вернусь и вам перезвоню.
- Не ходи туда! Ты пойми, без определенных заклинаний, даже если это то зеркало, оно может оказаться бесполезным! Ты понимаешь!
Больше не говор ни слова я прервала связь, и крепко держа в руках ключи от квартиры Лидии Максимовны, вышла из квартиры.
В высокое пыльное окно подъезда бились лохматые снежные мухи. У меня пронеслась мысль о их схожести с зелеными мухами роящимися у прикрытого трупа. Меня передернуло. Возможно, это было из-за усилившегося сквозняка. Казалось, он проникал из множества невидимых щелей, и ледяными потоками, как щупальцами, вился вокруг меня, пытаясь то ли удержать, то ли погубить. Тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом заигравшегося на сквозняке фантика, давила на голову, вызывая тяжелое предчувствие чего-то страшного и неотвратимого. На мгновение захотелось вернуться в квартиру, закрыться на все замки, подпереть дверь чем-нибудь тяжелым, накрыться с головой одеялом и не высовываться пока все каким-то образом не образуется. Но разум не дал себя обмануть – ничто просто так не образуется. Что-то надо предпринимать самим. И я сделала первый шаг. Осталось лишь вставить ключи в замочную скважину, открыть дверь, быстро найти и забрать, виденное мною, зеркало и тогда можно уносить ноги до приезда Дроздова.
Ключ без помех вошел в замок, видимо слесарь постарался. Не дожидаясь моего толчка, дверь с таинственным шорохом распахнулась. Страх, черным тяжелым камнем вдавил меня в холодный пыльный пол, но еще больший страх, что потом может быть поздно, заставил меня все-таки зашевелиться.
Вездесущая пыль проникла уже и сюда. Без вывезенной племянницей Лидии Максимовны мебели, прихожая казалась еще больше. То там, то здесь валялись какие-то мелкие предметы – расчески, яркие баночки из-под крема, шпильки, щетки. В углу у распахнутого шкафа сиротливо, бесформенной кучей валялось старое драповое пальто с песцовым воротником, заботливо хранившимся Лидией Максимовной, и оказавшееся совершенно ненужным ее племяннице. На кухне остался только небольшой круглый стол. Светлая скатерть в розовый цветочек валялась рядом. Все кухонные шкафчики, раковина, современная газовая плита, были свинчены практичными друзьями Леночки. А вот цветы на окнах их не заинтересовали, и теперь они сиротливо стояли с пожелтевшими листьями. «Надо будет забрать» - отметила я про себя, надеясь, что их еще можно реанимировать. Здесь тоже искать негде. Оттягивая посещение «нехорошей» комнаты, после кухни зашла в спальню. В спальне у меня появилась, уже было погасшая, надежда найти зеркало. Почему-то два добротных деревянных платяных шкафа и большая кровать остались на месте. Скорее всего, они не поместились в машину, и были оставлены Леночкой до следующего раза. Постель оставалась по-прежнему нетронутой, аккуратно застеленной. В шкафах заботливо разложенные вещи, постельное белье. Никаких намеков на зеркало. Как профессиональный вор, но все-таки испытывая чувство неловкости, я прощупала и исследовала каждую полку. Ничего. Заглянула на шкафы и под них. Что-то под одним из них явно было. С трудом засунув туда руку, нащупала предмет в форме коробки. Без труда вытащила его и ахнула. Передо мной стояла шкатулка, но такую красоту я видела лишь по телевизору. Размером шкатулка была невелика, идеальной квадратной формы – сантиметров десять в диаметре. Но маленькие размеры с лихвой компенсировалось количеством и размером камней, которыми она была украшена. Камни были полудрагоценные – агаты, топазы, цитрины, аметисты и уйма неизвестных мне камней. Мастер, видимо, не обладал чувством меры и не скупясь, усыпал шкатулку камнями. На первый взгляд полное безвкусье делало поделку необычной и безумно красочной. За камнями даже не видно материала, из которого сделана шкатулка. Я потрясла ее. Внутри явно что-то находилось. Но как я ее не крутила, замка так и не нашла. Заинтригованная я уселась на кровать. Что-то больно укололо меня в то место, которое чуть ниже спины. Чуть не выронив шкатулку, я подскочила на месте. Под покрывалом руки нащупали какой-то твердый предмет. Сердце радостно забилось внутри, еще не вынув из под покрывала я уже знала, что это зеркало – зеркало, от которого многое зависело.
Я не ошиблась, это было именно оно. Еще бы не ошибиться в том, что это именно нужное – второе зеркало. Наспех затолкав шкатулку в объемный карман теплого халата, и прижимая к груди заветное зеркало, я поторопилась покинуть квартиру.
За окном усиливался ветер, под его завывающим натиском стонали обледенелые тополя, и скрипело оконное стекло. Комнаты стремительно погружались во мрак. Перед выходом я еще успела подумать о приближающейся буре, как какие-то посторонние звуки заставили меня задержаться в прихожей. Дом сотрясала мелкая дрожь, разрывая обои, по стенам, витиеватыми дорожками, во все стороны разбежались тонкие трещины. Потрясенная происходящим я замерла на месте. Так же неожиданно все стихло. Испытывая облегчение от того, что все прекратилось, я схватилась за круглую дверную ручку, сделала знакомое вращение по часовой стрелке…. В районе желудка что-то ухнуло, испарина покрыла лоб. Замок заклинило. Удушливая паника бешеным потоком вырвалась наружу. Ломая ногти, изо всех сил пыталась повернуть злосчастную ручку. Но, видимо, из-за непонятной встряски, дверной замок деформировался. Я осталась один на один со своими страхами, в квартире, постепенно съедаемой темнотой. Немного успокаивало лишь то, что проклятое зеркало в другой квартире. Но долго ли стены смогут меня скрывать от него, неизвестно. Прижимая вспотевшие ладони к груди, я пыталась успокоить колотившееся сердце. «Так! Возьми себя в руки!! Немедленно!!!» - обессилено припадая к шершавой двери, командовала я себе шепотом. «Должен быть способ выбраться отсюда! Думай! Думай! Думай!» Мозг судорожно искал выход. Телефон! Вот же он, старенький, зелененький, стоит себе тихо в уголке, а я, дурра, всполошилась. Сейчас позвоним, найдем Дроздова, телефон не помню, но через дежурного найду, если не найду, вызову спасателей. От пережитого страха заледеневшие пальцы не могли с первого раза набрать необходимые цифры. На телефоне допотопный диск с дырочками. Наконец-то!
- Дежурна… - на том конце успели лишь холодно произнести несколько слогов, как резкий звон в трубке, словно вдребезги разбилось множество стекла, ворвался в мое ухо, до боли раздирая перепонки. Я отшатнулась от телефона. Звон, деформируясь во что-то кошмарное, ворвался в квартиру. Это был скрежет, треск, рык вперемешку с бьющимся стеклом или зеркалами. Что есть силы, я закрывала уши руками, но звуки, как кислота, разъедая руки, проникала через кожу, кости. Эти звуки давили, били, они проникали в голову, сосуды. Казалось, это уже само мое тело вопит, кричит и разбивается вдребезги. Зеркало из моих рук неслышно упало на пол. По стенам скреблись серые тени, своими щупальцами они тянулись ко мне. Вокруг, почти все погрузилось в темноту, как-то незаметно я провалилась в пропасть.
Не знаю, сколько времени я находилась в неком пограничном состоянии. Немыслимые звуки теперь доносились откуда-то издалека, вокруг бродили темные тени, отражаясь в сотне зеркал, они принимали немыслимые устрашающие формы. Неожиданно раздался жуткий треск, по зеркалам, во все стороны, побежали корявые трещины. Еще мгновение и миллионы осколков, сверкающей волной, хлынули вниз. Неимоверной тяжестью они засыпали мое тело, бетонной плитой сдавило грудь. Задыхаясь, я хватала ртом воздух, осколки резали губы, язык, раздирали гортань. И вот, я засыпана, но не осколками – миллионы окровавленных светящихся человеческих глаз похоронили меня под собой. Мой рот был забит скользкими мягкими глазами, в глаза мне всматривались десятки чьих-то мертвых зрачков. Все тело сотрясалось в неком вопле ужаса и отвращения.
Причиняющим боль рывком, ко мне вернулось сознание. Я очнулась в звенящей тишине, лишь по стенам ползали те же серые тени. В кухонное окно царапался замерзший тополь. Во рту еще стоял вкус крови и слизи с глазных яблок. Желудок скрутил болезненный спазм, сдерживаться не было сил, и рвота, тошнотворным потоком, вырвалась наружу. Ощущения были, словно меня вывернули наизнанку. И, несмотря на мерзкий вкус во рту, стало легче. Рука, с опаской, потянулась к валяющейся рядом телефонной трубке. На этот раз я держала ее подальше от уха. Никаких гудков. Глотая слезы, я накручивала диск, трясла телефон – трубка хранила неумолимое молчание. Вжавшись в угол, я пыталась ухватиться за испуганные мысли. «Что же делать?! Что же делать?! Что?!!» Дверь! Кто-то же должен быть в доме?! Не может быть, что во всех пятнадцати квартирах в подъезде, нет ни одного человека! Я со всей силы колотила в дверь.
- Помогите! Люди! Помогите!
В ответ – тишина. Мало того, на площадке, как назло, наверное, перегорела лампочка – дверной глазок зиял чернотой. Здесь, в квартире, электричества не было, его отключили сразу после смерти Лидии Максимовны. За окном вступала в свои права темнота, усугубляющаяся огромной черной тучей, несущей бурю, распластавшейся над городом. Совсем скоро я окажусь в кромешной темноте, и тогда, дай мне бог не сойти с ума. Хотя это не самое страшное, что может меня ожидать. Самое страшное – при жизни вырванные глаза. Глаза… Я видела их, уже валяющиеся у моих ног. Не самое страшное уже начало со мной происходить. Я, очень даже заметно, начинала сходить с ума. Сколько же прошло времени? Пока я искала зеркало, пока ковырялась со шкатулкой, провозилась с замком и лежала без сознания, могло пройти много времени. Но, судя по бледным отблескам света в комнатах, скоро наступит шесть часов вечера. В зимнее время темнеет рано. Когда же освободится Дроздов. Может, после тщетных попыток мне дозвониться, он все бросит и примчится? А если у него нет времени мне звонить, и он находится в полной уверенности, что я благополучно сижу в кафе и попиваю коктейль. Подозреваю, что неспроста этот треск и звуки. Зеркало начинает себя проявлять, и у меня, возможно, совсем нет времени. У ног, светлым пятном, лежало зеркальце, на которое я возлагаю, возможно, напрасные надежды. Но я рада, что хоть какая-то осталась надежда. Я взяла его в руки и зашла на кухню. Там, у окна, хоть что-то можно рассмотреть. На улице бесновалась метель, издеваясь над деревьями. Уличные фонари, как размытые голубые пятнышки. Где-то вдалеке, как в замедленной киноленте, двигались фары машин. Опершись о подоконник, в поисках ответа – что с этим делать? – я стала рассматривать зеркало. Ничего, что могло бы указать, как этим пользоваться, я не увидела. Тусклый свет, падающий из окна, будто подсвечивал необыкновенное стекло зеркала. Оно играло золотистыми бликами. В нем смутно угадывались мои бледные черты лица. В общем, в принципе, зеркало как зеркало. С чего это я так уверилась, что оно какое-то особенное? Да, интересно сделано, интересное стекло. Ну и что? Светлый луч от зеркала упал на противоположную стену. Раздался звук рвущейся бумаги, по обоям пробежала кривая дорожка, обнажая серую стену. Но тут же я поняла, что не обычная стена скрывается под обоями. Светлый луч от зеркала в моих руках, внезапно отразился в одну сплошную, непрерывную линию. Остолбенев на мгновение, я бросилась срывать обои. Бумага, рваными кусками, шурша, осыпалась на пол, обнажая зеркальную стену. Мой дикий истерический хохот сотрясал квартиру. Ловя зеркалом последний рассеянный свет из окон, я отбрасывала его на стены. Как бритвой, слабый лучик разрезал обои. На кухне, в спальне и в изувеченной гостиной под обоями – зеркальные стены. Слезы отчаяния потоками стекали по моим щекам, а я, в карусели безумства, хохотала. Из зазеркалья, в ответ, доносился злорадный хохот сотен писклявых существ. Зеркала коварны. Кто же это сказал? А, неважно. Теперь это говорю я. Друидское зеркало воздвигло свои стены, свой замок. Видимо, оно насытилось сполна зеркалами души, и, судя по чистоте зеркал, души эти были не совершенны. Мутной тенью отражалась я в многочисленных зеркалах, пожирающих остатки света. Или это уже не я? Тогда где я? Здесь, дрожащая от страха и сумасшедшего возбуждения, по эту сторону зеркал или я там, в одной из многих блеклых фигур? А может, я. которая здесь, на самом деле уже там, по другую сторону друидского стекла? И я, всего лишь, размытое отражение той, настоящей Марины!
Нет! Стоп! Я до боли сжала шипы зеркала. Теперь они не казались мне лучами солнца, это были шипы какого-то чертополоха. Но самое главное, я чувствовала боль, а значит, я жива, я не бездушное отражение. И чтобы в конец не сойти с ума, надо убираться отсюда, как можно быстрей. Пока то, что страшней безумства, не пришло за строительным материалом для своего зеркального замка – моими глазами.
Попытаться позвать на помощь с балкона? Может какой-нибудь сумасшедший прохожий, гуляющий в такую погоду, услышит меня и вызовет помощь? Но мои хлипкие надежды рухнули, не успев окрепнуть. Сначала показалось, что уличный мороз пробрался в квартиру и сплел незамысловатые узоры из ледяных сверкающих кристаллов. Я прикоснулась и тут же вскрикнула от боли. На пальце осталась кровавая полоса. Пока я срывала обои, невидимая сила оплела окна и балконную дверь зеркальной паутиной. В лезвиях этой чудовищной паутины, мозаичной россыпью, отражались мои черты. Все выходы к спасению отрезаны. Но инстинкт самосохранения буквально насильно заставлял меня, балансируя на грани отчаяния, все же искать выход.
В моих руках зеркало, которое мне поможет. Какая же я дурра, зеркало действительно обладает некой силой – в этом сомнений нет. Но я не знаю, как им пользоваться. Попробовать пускать солнечных зайчиков на зеркала конечно можно, но к чему это приведет? Не рискуя экспериментировать, я положила зеркало к шкатулке в свой вместительный карман. Прошлась по комнатам, с трудом ища в потемках хоть что-нибудь, указывающее на выход из этого кошмара. В сгущающихся сумерках, в окружении зеркал, все предметы обрели зловещие, таинственные очертания. На миг я почувствовала себя Снежной Королевой бесшумно скользящей в своих чертогах, укрывающих от суровых гренландских метелей.
Стоп! Наконец-то! Вот то, что мне необходимо! На полу, вокруг растерзанной плетеной коробки, валялись клубки, катушки. спицы, крючки, большие и маленькие ножницы. Как же я раньше об этом не подумала. Прихватив все острые предметы, я бросилась к входной двери. Дай бог, что бы последних остатков света хватило на то, чтобы открыть дверь. Злорадно ухмыльнувшись, как это твари не догадались оплести своими лезвиями и эту дверь, принялась ковырять замок всеми подручными средствами. Спицы гнулись, пластмассовые ручки ножниц, уже отломанные, валялись на полу, но судя по разболтавшемуся замку, дело шло успешно. Вспотевшая, с изодранными руками, но довольная, я долбила последнюю преграду, разделяющую меня от спасении.
Раскуроченный замок звонко щелкнул, открывая дверь. Не удержавшись, я вывалилась в подъезд, и тут же острая боль разрезаемой плоти, заставила меня закричать. Мое тело угодило в ловушку из зеркальной паутины. Малейшее мое движение, и она все глубже впивалась в кожу. С моей головы бесшумно слетела прядь волос, и тут же наткнувшись на тончайшие лезвия, разрезанная в беспорядочные отрезки, осыпалась на пол. Твари предусмотрели все… Они поиграли со мной, давая надежду на спасение, теперь игры закончились. Начнется предсмертная агония, сопровождаемая ужасом предстоящей смерти. «Дроздов, где же ты? Неужели ты не чувствуешь, что я в беде?» - захлебываясь в слезах, смывающих кровь с моих щек, я мысленно пыталась достучаться до Николая. А может быть и на это надеяться нельзя, что если я уже в неком параллельном, ином, зеркальном мире. И Дроздов, спокойно в это время поднимающийся по пыльной лестнице моего подъезда, найдет в моей квартире лишь разбросанные вещи и никаких намеков на то, куда я могла подеваться. Потом, конечно, найдут мое выпотрошенное, безглазое тело. Но это будет потом, а сейчас мне надеяться не на что.
Внезапно, растянутая в хаотичном беспорядке паутина завибрировала и трубно загудела. Так тоскливо гудят электрические провода, натянутые между столбами где-нибудь на открытом пространстве, под пронизывающим ветром. Вибрация усиливалась, паутина сильнее вгрызлась в мою плоть. Я уже не понимала, чей истошный крик испуганно мечется по лестничным пролетам – мой или моего израненного тела. Что-то должно было сейчас произойти, и это что-то, скорее всего, моя смерть. Тоже самое, наверное, испытывает муха, вздрагивающая на паутине, раскачиваемой лапками приближающегося паука. Отчаяние, разрывающее сердце, предчувствие, заполняющее каждую клеточку, ужасной смерти. Вполне возможно, за мгновение до того как клыки вонзятся, кровь в жилах превратится в густую субстанцию и остановит сердце, спасая, тем самым, жертву от невообразимых мук. Я очень надеюсь, что со мной так и произойдет.
Рвя паутину, с треском, вывалилась входная дверь бабы Дашиной квартиры. Словно серебристая изморозь, цепляясь за обшарпанные стены, выползала зеркальная дымка, оставляя позади себя девственно чистые зеркальные стены. Как на еще мокрой от раствора фотографии, медленно проявлялось отражение. Вот дымчатыми нитями, первой отразилась паутина, тут же выстраивая в зеркалах таинственные кружевные коридоры. Вот где-то, сначала мутным пятном, затем все четче и четче, появлялась я, кошмарными окровавленными коконами, сразу в десятках отражений. Топ-топ-топ-топ – семенили крошечные, пока невидимые ножки. Топ-топ-топ-топ – ножки приближались. Клочки серого света, проникающие со слегка освещаемой единственным фонарем улицы через запыленное снегом большое подъездное окно, россыпью ложились на тут же отражающие их зеркальные нити, и играючи разбрасывались по стенам. Паутина и уже почти сплошь покрытые зеркалами стены, по-праздничному заискрились, создавая необыкновенно яркую иллюминацию. Так выглядит в покрытом инеем лесу, под ярким зимним солнцем ярко алые пятна крови, запятнавшие столь «сказочную красоту», делая эту картину не столь идеальной.
Что-то большое, не по-человечески угрожающе рыча, пыталось протиснуться через не очень широкий дверной проем. Зовя скорую, относительно легкую смерть, я, почему-то, не теряла сознание. Копошащаяся черная куча, под пыхтение черных, лоснящихся от пота трудолюбивых существ, выползала на лестничную площадку. Я истерично захохотала – «если Магомед не идет к горе, гора сама к нему придет». В данном случае, я являюсь Магомедом. Величаво, зеркало выходит на охоту. Только охотиться не придется, жертва уже в силках, осталось только аккуратно, вместе с красочной и богатой эмоциональной душой, выковырять ее карие глазки.
Внезапно хлопнула подъездная дверь. Успели раздаться только несколько торопливых шагов, затем испуганное: «Ой!». Господи, это же Елена Григорьевна!
Паутина вздрогнула, наверное, перерезая мое тело на мелкие осколки. Мордочки существ по-кошачьи сморщились и, разбрызгивая серую слюну, зло зашипели. Одновременно вместе с моим воплем боли и запоздалым – «Обратно!», новые смертельные нити выпущенные помутневшими зеркалами, многочисленными стрелами устремились навстречу обреченной женщине. Раздался истошный предсмертный крик. Ее, ставшее тряпичным, окровавленное тело, через долю секунды, волоком, на красных от крови нитях, было подтянуто к зеркалу. Мне казалось, сейчас мои глаза вылезут из орбит, и я их потеряю раньше отведенного мне времени. «Не смотри, закрой глаза!» - молила я сама себя. Но поздно. Лицо Елены Григорьевны вплотную развернуто к безжалостной поверхности зеркала. Существа, выпуская мерзкие языки, пуская кровожадную слюну, злорадно облизываются. Женщина еще жива. Ее дорого отманикюренные пальчики судорожно вздрагивают, высокая грудь, под изрезанным в клочья меховым пальто, тяжело вздымается. Ресницы слегка вздрогнули.
«Не смотри!!» - пытаясь сорваться с паутины, чтобы спасти женщину, то ли себе, то ли ей, закричала я. И тут же захлебнулась в собственном крике от жуткой боли. Елена Григорьевна как-то удивленно открыла глаза, еще пытаясь обернуться на мой крик. Тут же, из зеркала, что-то серое, жидкое, словно ртуть, мягко, чуть ли не нежно, проникло в ее широко открытые глаза. «Не смотри!!!» - шептала я. Ее тело выгнулось в смертельную дугу. «Не смотри!!!» Ее тело вися на нитях, напрямую соединяющих ее с поверхностью зеркала, вздрагивало в предсмертных судорогах. «Не смотри!!!» Последний захлебывающийся вздох выпал из ее изодранного болью рта. «Не смотри!!!» - упрямо шептали мои пересохшие губы. Но непослушные глаза все видели. Видели, как затем серое вещество заботливо укутало, я надеюсь, уже мертвое тело женщины. Какое-то время, что-то чавкало, сыто кряхтело. Маленькие существа с завистью, довольно хихикая, глазели на пиршество своего хозяина. Потом, нечто серое, пыхтя, было втянуто обратно. Тело еще недавно энергичной женщины, свалилось на пол изломанной бездушной кучей. Ну, что ж, теперь моя очередь. Я не чувствовала ничего, ни боли, ни отчаяния, ни желания выжить. Вместе с бедным телом Елены Григорьевны, проклятое зеркало выпотрошит и меня. Моя душа уже мне не принадлежала, я была просто тряпичная кукла, повисшая на нитях жестокого колдовства.
Видимо насытившись, Зеркало взяло тайм-аут. Находясь в хорошем расположении духа, оно не торопилось продолжать кровавую трапезу. Я была оставлена на десерт. А чтобы «десерт» не заскучал, Зеркало милосердно развернуло перед ним театрализованные действа. Благо, актеров в избытке. Пошатываясь, волоча ноги, удивленно озираясь по сторонам пустыми глазницами, темной толпой выходили они на зеркальные экраны. То и дело, спотыкаясь друг о друга, недовольно ворчали и по-щенячьи скулили. Сколько же людей погубило Зеркало, сколько же душ пленило навсегда. По обрывкам одежды, скудно покрывающих обезображенные тела, можно бы было изучать костюмы разных времен и народов. Вон та женщина, с почти полностью вырванным лицом, в чем-то на подобии туники, с руками, густо увешанными золотыми браслетами – скорее всего Древняя Греция. Мужчина в черном бархатном камзоле и в красной от крови манишке, у него с уха свисает, теперь ненужное, пенсне – его зрение уже ничто не поправит, скорее всего, из времен Пьера Безухова и Наташи Ростовой. Худощавая старуха, с высоко взбитой, хоть и разлахмаченной, прической в разодранном корсете на дряблой груди, в выглядывающих из-под остатков некогда пышной юбки на проволочном каркасе, белых панталонах – это времена Екатерины Второй. Один за другим они угрюмой толпой дефилировали в зеркалах, спешно установленных изобретательным мастером по всем стенам. Зеркало разрасталось, трех дверей на моей площадке уже не было, на их месте – сверкающие, дышащие зеркала. Глянцевая плесень ползала вверх на этажи, таща за собой кучки опасной паутины, и оставляя позади «свежее испачканные зеркала». Вместе с зеркалами расширялась и импровизированная сцена.
Измученные души жертв негромко скользили по зеркальным стенам и поднимались вверх, вслед за разрастающимся зеркалом. Постановка невидимого режиссера была не идеальной, только бредущие куда-то мертвецы, но умело выдержана в заданном жанре – трагическом. Зачем только мне это показывать? Запугать до конца? Так я запугана до полусмерти еще задолго до просмотра данного шедевра. А может быть, наоборот, Зеркало успокаивает? Мол, не переживай, видишь, ничего страшного нет, и по ту сторону очень даже ничего живется. А уж общение с разными интересными личностями гарантировано. А то, что глазок не будет, так это ерунда, и без них можно обойтись.
По моим щекам покатились слезы – вынужденная задержка перед смертью, обманывая, разбудила остатки эмоций. Я больше не хочу ждать. Я хочу умереть. Умереть быстро и безболезненно. По-моему это вполне реально. Мне было страшно представить в каком состоянии мое израненное паутиной тело, но боли я почти не чувствовала. Самое страшное – мучительно ждать момента, когда столкнешься лицом к лицу с изуродованной гримасой смерти. В это время, в зеркалах появились знакомые корявые тела. Вот как должно вперед, припадая на изломанные ноги, выступает Лидия Максимовна, ее подбородок, как всегда, высокомерно вздернут вверх, а спину, несмотря на свои увечья, она держит по-девичьи прямо. Тем нелепее смотрится ее морщинистое, скукоженное от пережитых страхов и мучений, пустоглазое лицо. За ней, испуганно оглядываясь, постоянно падая и неловко опираясь на огрызки рук, торопится кровная наследница Лидии Максимовны. Наследство она получила восхитительное… Не отставая от них, с окровавленной рыжей копной волос на голове, ковыляет баба Даша. Еще не высохшая кровь, стекая с волос, сочась из черных глазниц, натягивала на старушечье бледное лицо жуткую маску смерти. Скоро и я устремлюсь вслед за ними, и меня удостоят чести выступить перед каким-нибудь невольным зрителем на самом оригинальном подиуме.
Внезапно то, что стало с бабой Дашей, приостановилось, по-медвежьи выпятив слюнявую нижнюю губу, принялось раздувающимися ноздрями жадно втягивать воздух. Я сжалась, бесполезно пытаясь стать невидимой, неосязаемой. Я знала, кого унюхало рыжеволосое нечто. Меня. Но все напрасно. Старуха, разбрызгивая кровавую слюну, яростно зашипела и, ткнув указательным пальцем в мою сторону, завопила на нереально высокой частоте. – Это она!!!
Паутина задрожала. как гитарные струны под пальцами музыканта. Сотни мертвых лиц повернулись в мою сторону. Злобные мохнатые существа, казалось, только что дремавшие в каком-то потустороннем анабиозе, вздрогнули и открыли свои глазки. В предвкушении кровавого развлечения их тонкие голоса слились в скрипучем хихиканье. В это время, окровавленная толпа, пихаясь, и отталкивая друг друга, ринулась из зеркал. Грязные обломанные ногти впивались в тонкую глянцевую пленку, отделяющую зеркала от внешнего мира. Под их пальцами она с треском вытягивалась, еще мгновение и, под чьей-то разлагающейся рукой, со звуком лопающегося шарика, непрочная преграда разрывается. Все. Сотни мертвых рук увеличивают образовавшийся проем. Липкое, сладковатое зловоние сотен разлагающихся тел, вызывая спазмы, забивает нос, рот, обволакивает и так еле дышащие легкие.
Все. Первые жуткие жители Зазеркалья, скалясь и шипя, вываливаются на площадку, и тут же виснут на лезвиях паутины. Но это их не останавливает. Паутина, словно студень, разрезает их, давно позабывшие, что такое физическая боль, бескровные тела. Первые ряды мертвецов осыпаются на пол грудой кошмарных кусков. Но их головы продолжают шипеть, а искромсанные конечности куда-то рваться, дергаясь в судорожных конвульсиях. Но велика толпа, жаждущая моей крови, превращая ногами останки своих «сородичей» в месиво, и разрывая паутину, она направляется ко мне. Пустые глазницы меня не видят. Не видя, они идут, на безумно привлекающий их, мой запах. Пара секунд отделяет меня от вечной жизни. Жизни в бесконечных коридорах Зазеркалья, жизни среди этих тварей. Я не хочу такой жизни! Лучше острые лезвия разрезающие тело, лучше мгновение адской боли, чем вечность в аду. Собрав все силы, я бросилась на паутину, навстречу безобразным мордам, навстречу смерти.
Пронизывающая боль, как избавление и забвение, как награда. За мгновение до смерти, яркая вспышка пламени ослепила мои глаза. Одновременно со звоном разбивающегося стекла, раздался оглушающий визг, видимо, все-таки испытывающей боль безглазой толпы. Но меня это уже не касалось. Подхваченная невидимой силой, я устремлялась куда-то вверх, навстречу свету. Последнее, что я запомнила, это доносившийся откуда-то голос опоздавшего Дроздова.
Абсолютная белизна ослепила глаза. Где-то, совсем рядом, гудели незнакомые голоса. Своего тела я не чувствовала. Но это, наверное, неудивительно, на тот свет попадают без тела. Но как-то все-таки не так я его себе представляла. Какой-то очень знакомый запах щекочет нос. Откуда же я его знаю? Откуда? Извилины в моем мозгу, словно заржавевшие шестеренки, с большим трудом стали шевелиться. Гортань пересохла. Деревянным языком я попыталась облизать саднившие губы. Стоп! Я же уже не на земле! Значит, у меня нет тела, нет кожи! У меня ничего не может быть такого, что может пересохнуть, саднить и чем что-то можно облизать! Где я?! Если я не там, то тогда я…
Господи!! Я жива! Обрадованный разум, неразумно поторопился послать телу команду подпрыгнуть на месте. Тут же острая боль заставила-таки пересохшую гортань проскрипеть, что-то типа «ой». Тут же рядом раздался испуганный женский голос.
- Чего это ты?! Тихо, тихо…Лежи тихонько, деточка. А то заново штопать тебя придется.
Вместе с болью вернулась способность видеть, слышать, чувствовать. Надо мной склонилось милое старушечье лицо с ярко-голубыми глазами. Глаза… У нее есть глаза… И если я ее вижу, значит и у меня есть глаза. Если я чувствую боль, значит мое тело цело. Оно не рассыпалось на сотни разрезанных кусочков. Слезы радости и облегчения, обжигая кожу, хлынули из моих глаз.
- Что ты, деточка? Что ты? – защебетала старушка. – Все же хорошо. Жива. Хирург у нас хороший. Уж как старался. Полночи тебя спасал. Ранки заживут, швы рассосутся.
Ее шершавая ладонь гладила меня по волосам, а голос успокаивал, убаюкивал. Незаметно для себя, я заснула здоровым, первый раз за многие дни, безмятежным сном.
Яркие лучи солнца сквозь закрытые веки требовали проснуться. Знакомый аромат неизвестного мне парфюма, витал в воздухе. «Надо обязательно спросить Дроздова его название» - подумала я перед тем, как открыть глаза.
- Привет. – усталые, но по-прежнему, удивительно голубые глаза Дроздова, нежно смотрели на меня.
- Привет. – прошептала я.
Еще две недели я пролежала в больнице. Серьезных ран оказалось не так много, а вот тонкие шрамы теперь покрывают все мое тело. Но благодаря тому, что лезвия паутины были очень тонкие, шрамы еле заметны на моей белой коже. Я потеряла немного крови, но вскоре я полностью восстановилась. Дроздов приезжал ко мне по несколько раз в день. О последних моих мгновениях среди зеркал, мне рассказал уже он.
В тот день, сразу же после разговора со мной, Елена Григорьевна долго пыталась разыскать Дроздова, который в это время развлекал где-то московское начальство. Так и не найдя его, но оставив свои послания для него у всех с кем общалась, она все-таки бросилась мне на помощь. Ее страшная смерть навсегда легла тяжелой плитой вины на мою грудь. Оставленные ею сообщения, все-таки дошли до Николая. Послав к черту свое начальство, он бросился ко мне. Как назло, где-то на полпути, его машина застряла в сумасшедшем буране. С трудом поймав случайную попутку, он все-таки добрался до моего дома. И как оказалось, очень вовремя. Как он заем описывал, подъехав к дому, он сразу понял, что происходит что-то страшное. Во всех светящихся каким-то нереальным светом окнах, мелькали зловещие тени. Странные звуки, исходящие от дома, казалось, заставляли дрожать замерзший воздух. Да и стены самого дома вибрировали, вздыхали в такт усилившегося гула разбушевавшейся метели. Дроздов сориентировался сразу и, схватив первое, что пришло ему на ум. К его счастью, у перепуганного насмерть водителя, любезно его подвозившего, оказалась канистра бензина. Схватив ее и крепко сжимая спички, он ворвался в подъезд. Увиденное, его ошеломило, но на разглядывание страшного интерьера в подъезде, времени не было. Где-то в углу, за серыми шипящими телами, он мельком увидел меня. Содрогнувшись от мысли, что опоздал, сжав зубы, метнул открытую канистру прямо в черную толпу. Даже рискуя, что могу сгореть и я, не видя иного выхода, вслед за канистрой он швырнул зажженный спичечный коробок. Пламя, раскаленными языками хлестало по зловонным телам, выпуская смрад горящей плоти. Толпа взвыла, паутина, словно новогодняя гирлянда, вспыхнула искрящимися нитями. Черные мохнатые существа, душераздирающе вопя, вертясь в пламени горящей деревянной рамы, тщетно пытались сбить огонь со своей вспыхнувшей шерсти. Обжигаясь в веселящемся пламени, не обращая внимания на падающие на него тлеющие нити паутины и визжащие живые факелы вокруг него, Николай пробрался ко мне. Схватив в охапку мокрое от крови мое тело, одновременно пытаясь сбить огонь с моих волос и остатков одежды, вылетел из подъезда. Чтобы потушить остатки тлеющего огня, не жалея, засунул меня в ближайший сугроб, благо, погода щедро обеспечила необходимым снегом.
Водитель, подвозивший Николая, как только тот скрылся в подъезде, крестясь и молясь давно забытому богу, прыгнул в машину и поторопился убраться подальше от вопящего дома. Потом была скорая, пожарные, милиция.
Затем была большая статья в местной газете о разгуле преступности в нашем городе. О доблестном милиционере, рискнувшем своей жизнью, ради спасения двух женщин, попавших в руки, пока неизвестного, маньяка, жестоко изрезавшего своих жертв и путем поджога дома, скрывшего следы преступления. Газета выражала соболезнования родственникам погибшей Елены Григорьевны, желала мне скорейшего выздоровления. И все. Ни слова о многочисленных обгоревших останках, о сгоревшем зеркале… Но как объяснил Дроздов, там ничего так и не нашли.
Тогда, Дроздов как-то неуверенно пояснил – скорее всего, зеркало сгорело дотла. Я захотела ему поверить.
С тех пор прошло пять лет. Я давно перестала вздрагивать от отражения в зеркалах. С продажи двух квартир, мы с Дроздовым купили небольшой домик на окраине города. Кстати, теперь моя фамилия – Дроздова. У нас растет замечательный сынишка. Брат Николая, где-то через месяц после этих событий, неожиданно, пришел в себя. Что с ним было, так и осталось загадкой. Через год после этого, Николай вместе с братом, послал к черту свою работу, и теперь занимаются бизнесом. Оказывается, у моего мужа масса талантов.
В шкатулке, найденной в квартире Лидии Максимовны, оказались достаточно дорогие ювелирные украшения. Первым моим желанием было тут же избавиться от них. Но то ли жадность во мне проснулась, то ли что-то еще, но я их так и не продала, хотя ни разу, за все годы, так их и не надела.
Зеркальце в форме то ли Солнца, то ли Чертополоха, так и лежит у меня, точнее в железной коробке под замком, в темном углу чердака. Так. На всякий случай. Надеюсь, оно не попадет никому в руки, как никогда никому не попадет в руки То Зеркало – Зеркало мстительной Боулики. Но при этих мыслях, что-то холодное и липкое сжимает мое сердце…
Человек давно не ел и не спал, вчерашняя суррогатная водка разъедала его вонючую глотку. И хотя над горизонтом только-только заиграли солнечные лучи, его ненасытное брюхо и расплавленные мозги требовали добавки суррогата. Кряхтя и отрыгивая, он все-таки оторвал свое потное тело от грязного пола подвала. Как он сюда попал, он не помнил, да и неважно. Сейчас важно одно – выползти отсюда и попытаться найти своих дружков. Возможно, ему повезет, и у них можно разжиться хоть на полглотка чего-нибудь. Неважно чего, лишь бы почувствовать во рту этот волнительный вкус. Его правая нога зацепилась за что-то громоздкое. Упав на четвереньки, человек выругался. Еще не хватало переломать ноги. Хотя, подожди, может это что-то ценное, и его можно будет спихнуть за бутыль водяры. Закисшие глаза человека алчно сверкнули и тут же, в свете утренних лучей, пробивающихся через крохотное окошко, его много лет немытая рожа отразилась в большом зеркале.
Человек аж захлебнулся от счастья. Да за это можно получить две, нет, наверное, и пять, бутылок замечательной водочки. Да еще и на колбаску хватит. И дело не в самом зеркале, а в его необыкновенной оправе. Словно по повелению великого мага, крохотные существа застыли вокруг зеркала в непонятном танце. Их крохотные пальчики с острыми коготками крепко вцепились в тончайшие нити, а злые глазки, отражая солнечный свет, горели адским огнем…
В милицейских отчетах холодно отражалось: « 12 ноября 2009г., в квартире № 14, по адресу ул. Ленина, д. 24, в 8:30 утра был обнаружен труп хозяйки квартиры, Дорошенко Лидии Максимовны, 1948 года рождения.» Милиция была вызвана соседкой погибшей Коломейчик Дарьей Васильевной, которая утверждала, что обеспокоена тем, что Дорошенко не открывает дверь. С помощью слесаря домоуправления, при соблюдении всех необходимых формальностей, в сопровождении понятых, дверь квартиры № 14 была вскрыта. Квартира имела явные следы погрома – все вещи были разорваны в клочья, деревянная мебель разбита, металлические детали стульев и кровати деформированы под воздействием, пока непонятной силы.
Труп хозяйки был обнаружен у большого напольного зеркала, скорее всего единственного предмета, оставшимся невредимым. Само тело имело неестественно изогнутый вид, ногти на руках вырваны, видимо при жизни потерпевшей, так как, судя по кровавым ранам, кровь была не свернута. На лице гримаса ужаса и боли, по всей видимости, потерпевшая очень мучительно пережила свои последние часы или минуты. Точнее даст свое заключение медэксперт. Предварительно можно с уверенностью сказать – смерть насильственна. Но вызывает много вопросов, и требует тщательного расследования тот факт, что дверь в квартиру потерпевшей была заперта изнутри.
Я проснулась от резкого звонка в дверь. Как же не хочется вставать, тем более что сегодня можно было от души выспаться. Четыре дня я не поднимала головы от отчетов. Нашла уйму ошибок, сделанных неопытной Танюшей, но Танюша – любимая племянница шефа, так что пожаловаться некому. А вчера вечером, сдав заветную папочку с бухгалтерскими документами, все-таки решилась и, жалобно заглядывая в глаза шефу, выклянчила себе отгул. С мечтами проваляться в постели весь день, допоздна смотрела телевизор. А теперь, пожалуйста, принесла кого-то нелегкая, в девять утра.
На ходу натягивая свой старый, но безумно любимый халат, еле волоча ноги, протопала в коридор. Сон как рукой сняло, как только открыла дверь. Все-таки во многих из нас живет врожденный страх перед милицией, а именно двое ее доблестных представителей и стояли перед моей квартирой.
- Третьякова Марина Владимировна!? – вопрос был задан таким тоном, будто, как минимум, я была под подозрением.
Прокручивая в голове, что я могла бы сделать такого эдакого в жизни, и улыбаясь, как можно приветливее, согласно кивнула.
- Она, она это. – из-за милицейских спин показалось скукоженое личико бабы Даши. Лицо ее было почему-то без обычного яркого макияжа, и выглядело очень испуганным. От ее вида, внутри меня, все задрожало.
- Что случилось? – почти шепотом спросила я.
Оба, как по команде, сунули мне под нос красные корочки. Причем у одного из них, на вид совсем мальчишки, почему-то дрожала рука. Я сделала вид, что внимательно разглядываю их документы, но на самом деле, от страха, у меня перед глазами стояла сплошная пелена.
- У нас к вам имеется несколько вопросов. – сверля меня тяжелым взглядом, произнес тот, кто выглядел лет, приблизительно, на тридцать пять. – Можно?
Это скорее всего, был и не вопрос, потому что, еще до того как сделать шаг назад, чтобы пропустить их у себе в квартиру, он уже шагнул вперед.
- М-м-можно. – проблеяла я.
- Дроздов Николай Сергеевич, мой помощник – Серенький Сергей Сергеевич. – оглядывая колючим взглядом квартиру и меня, представился тот, кто постарше.
Кто бы сомневался, кто в их компании главный, а кто помощник. Следом, бесшумно, в квартиру прошмыгнула баба Даша, которая тут же, от железобетонного голоса Дроздова – А вас попрошу подождать снаружи! – вылетела обратно.
Вспомнив о горе стиранного, но не разобранного белья, в том числе и нижнего, в зале на диване, я скоренько пропела:
- На кухню, пожалуйста. Чай, кофе, бутерброды? – не дожидаясь их согласия, юркнула на кухню и затарахтела чашками и блюдцами.
- Не стоит… - начал было Серенький, но его тут же перебил главный.
- А почему бы и нет? Согреться надо, еще намерзнемся. – и обращаясь ко мне, пытаясь говорить игриво, добавил – На улице, вон, мете-е-ль как резвится, да?
Стараясь не смотреть в его глаза, я сделала очень занятой вид и промычала что-то типа:
- Ыг-ы.
Я не знаю как бы я восприняла этого человека если бы не знала, что он мент. Но сейчас, от его голоса и взгляда мурашки по коже. Хотя, я уверена, ничего противозаконного в своей жизни не совершала, ну, конечно, не считая кражи понравившейся, как сейчас помню, розовой заколки у девочки еще в детском саду, обнесенных с друзьями садов на даче, в ранней юности, сломанный нос у сослуживца, гола три назад, но это была самооборона – я защищала свою честь. Ну и так, по мелочи – злостно нарушаю правила дорожного движения, корректирую бухгалтерию, но это не для себя – все для процветания дела, хоть и не моего. Ну, так вот, хотя я перед законом чиста, ноги от страха подкашиваются. Ставя на стол чашки с кофе и с чаем, рискнула еще раз, как можно увереннее, спросить:
- Так что случилось-то?
- А что вы так разволновались? – последовал ехидный вопрос.
- Кто, я?! – возможно переигрывая, возмутилась я. – Ничуть! Просто, согласитесь, немного необычно, когда вот так, без приглашения, к вам заглядывает милиция, с утра пораньше.
- С утра пораньше мы приехали к вашей соседке, а сейчас уже… - он демонстративно посмотрел на свои наручные часы, - двадцать минут десятого.
Обручальное кольцо отсутствует. «Господи, о чем я думаю?!» Но это скорее автоматически. Я поспешила вернуть свои мысли в нужное русло.
- К моей соседке? Так а я здесь причем? – в недоумении, и уже не боясь, уставилась я на Дроздова.
- К бывшей соседке. С сегодняшней ночи… - в упор глядя на меня, ответил он.
«Бывшая соседка? С сегодняшней ночи?» - не могла сообразить я. – Баба Даша? Так я ее видела. Еще одна и последняя соседка – это Лидия Максимовна.
- Что-то случилось в 14-ой?
- А вы откуда знаете? – оживился Серенький, до этого, словно не при делах, долго и нудно полоскавший чайную ложку в чашке кофе.
Что-то неприятное сквозило в его голосе. Молоденький, а уже натаскался, или оттуда уже такими приходят? Моему терпению пришел конец. Приняв позу – «руки в боки», меня понесло.
- Послушайте! Сколько можно? Возможно у вас имеется сходство с котами, только я не мышь. И играть в известную детскую игру не собираюсь. Я знать не знаю, случилось что-то или нет. Но если вы пришли к моей соседке, а их у меня только две – баба Даша и Лидия Максимовна, значит у кого-то из них что-то случилось. Бабу Дашу я видела в полном здравии, логично предположить, что случилось что-то с Лидией Максимовной.
- Да, вы правы – как-то по-другому глядя на меня, начал Дроздов, - ее убили…
- Убили-и-и? – садясь на табурет протянула я.
Я не знаю, что у меня отражалось на лице, возможно какое-то внутреннее чутье у представителей следственных органов присутствует, так как дальше они уже более приветливо продолжали.
- Как нам сообщила Коломейчик Дарья Васильевна, вы с погибшей были в достаточно дружеских отношениях. Что вы можете рассказать по этому поводу?
Я попыталась хоть как-то сконцентрироваться, но мысли упрямо расползались во все стороны. Не могу сказать, что на меня нахлынула боль утраты близкого человека. Нет. Лидия Максимовна не была для меня близка, но то что она была с самого моего рождения неотъемлемой частью моей жизни – это бесспорно.
- Назвать наши отношения дружескими, в полном смысле этого смысла, нельзя. Их, скорее всего, можно назвать странными, сложными… - начала я, а перед глазами – пожилая, красивая женщина, совершенно не выглядевшая на свой возраст. Черные вьющиеся волосы, скорее всего, до последних своих дней, она их красила. Смуглая, как у цыганки кожа, карие, с красивым разрезом, глаза и, несмотря на возраст, статная, стройная фигура.
- Сколько я себя помню, Лидия Максимовна всегда жила рядом с нами. Но общаться с ней я начала только после смерти мамы. Мама, при жизни, никогда, во всяком случае я об этом не знаю, с ней не общалась, даже не разговаривала, и мне запрещала. Не спрашивайте – я не знаю почему… Когда мне было семнадцать лет, мама умерла, я осталась одна. Отца я никогда не знала. Понимаю, конечно, что без мужчины в этом деле никуда, но на мои вопросы об отце, мама как-то неохотно отвечала, что все случилось как-то случайно и поэтому совершенно не важно. Да честно сказать, мне как-то и самой стало совершенно не интересно кто он и где. В общем, никакой родни своей не знаю, возможно, ее вовсе нет. С Лидией Максимовной наше общение началось с похорон мамы. Она вместе с бабой Дашей, по большому счету, все и организовали. Деньги дали с маминой работы, да как оказалось позже, и у нас дома лежали сбережения и не малые. На тот момент я успела поступить в институт, хотела перевестись на заочное, но Лидия Максимовна, неожиданно, как будто зная мои мысли, пришла ко мне и с порога сказала: «И не думай!». Я, конечно, сразу и не поняла, а она повторила: «И не думай переводиться на заочное. Ты должна получить достойное образование, как хотела твоя мама». И отодвинув меня в сторону, сразу направилась к журнальному столику. Ничего не говоря, перевернула его, и открутила одну из ножек. В этой самой ножке оказалось несколько, свернутых в тугую трубочку, пачек с деньгами. Причем это были доллары. Я была в шоке, а соседка, не считая, назвала мне сумму. – Здесь десять тысяч долларов. Тебе с лихвой хватит, чтобы безбедно жить и спокойно учиться. И твердым голосом добавила: - Но глупо оставлять такую сумму на руках у молоденькой девушки, деньги будут у меня. Я распределю деньги на оплату коммунальных услуг, еду, одежду и какие-то женские мелочи, которые тебе понадобятся, конечно, в разумных пределах. Завтра заходи ко мне в десять утра, все обсудим, а сегодня ложись в постель и выспись, тебе это необходимо. Сказано все это было совершенно незаботливо, неучастливо, никак…
- Вы хотите сказать, что Дорошенко никогда не общалась с вашей матерью, никогда не была у вас в квартире, но тем ни менее, каким-то образом, узнала и точную сумму денег и где они лежат? Не кажется ли вам это странным? – не скрывая иронии, спросил Серенький.
Я удивленно подняла брови.
- А вам разве о Лидии Максимовне ничего не рассказали?
Оперативники переглянулись.
- А что нам должны были рассказать?
- Лидия Максимовна, как бы это точнее сказать, была ведьмой, гадалкой, в общем, могла видеть то, что другим не дано.
- И вы всерьез верите во всю эту чушь? – рассмеялся Дроздов. Но его помощник не смеялся. В его глазах явно загорелся огонек любопытства и испуга, точь-в-точь как у маленького мальчишки.
Я пожала плечами.
- Как не верить? Слишком много разных подтверждений этому происходило на моих глазах.
- Продолжайте, пожалуйста, и поподробнее о ее знакомствах, может быть, кто-то ее посещал в последнее время?
Я поняла, мои рассказы о ее, мягко сказать, неординарных способностях, Дроздова совершенно не интересовали.
- Не знаю я никаких ее знакомых. Видела, конечно, посещали ее часто разные люди.
- Зачем?
- Ну я же вам говорю, она гадала. За этим люди и приходили.
- А как люди узнавали о ней?
- Не знаю. Но думаю как обычно – «сарафанное» радио.
- Очень интересно. А деньги за свои услуги она брала?
- Никогда не видела и не слышала. Но жила она не бедно…
- Перейдем к событиям сегодняшней ночи. – снова перебил меня Дроздов, - Где вы были, приблизительно, с 12 часов ночи и до семи часов утра?
Ощущая внутри неприятный холод, ответила:
- Дома, но…
- Кто-нибудь может это подтвердить?
- Нет, но…
- Квартиру покидали?
- Нет. Зачем?
- Вопросы задаем мы. У вас имеются ключи от квартиры Дорошенко?
- Нет. Зачем?
- А у кого они могут быть?
- Не знаю… - совершенно растерялась я. – Я не представляю, чтобы Лидия Максимовна
кому бы то ни было дала ключи от своей квартиры.
- Что-либо подозрительное слышали в указанное время?
Я задумалась. Вроде бы ничего. Хотя…
- Знаете, у нее в квартире вчера, очень громко работал телевизор…
- До какого времени?
- Не знаю… Я выключила свой телевизор около двух часов ночи. У нее он еще работал.
- И что, ничего кроме телевизора не слышали?
- Да нет. Я, знаете ли, сплю в бирушах, без них заснуть не могу.
- А могли бы вы определить, что шло по телевизору? – подал голос Серенький.
Вспоминая громкие крики, протяжный вой, какое-то, то ли гавканье, то ли вообще черт знает что, шум, предположила.
- Скорее всего что-то остросюжетное…
- Почему? – одновременно спросили оперативники.
Я, как могла, передала им звуки, которые слышала.
- А теперь подумайте и скажите, могли бы эти звуки быть не от телевизора?
- Ну, теоретически да… Но разве такие звуки могут издавать живые существа? - И сама ужаснулась возможному ответу.
Еще минут пятнадцать мне задавали, с моей точки зрения, совершенно бестолковые вопросы, и уже на выходе, «мягко» промурлыкав : «Марина Владимировна, мы попросим вас в ближайшее время не покидать город – можете понадобиться…», наконец-то, покинули мою квартиру.
Я тяжело вздохнула. Интересно, люди сами себя так накручивают, общаясь с доблестными органами, или же от них исходит эта тяжелая, изматывающая энергетика?
И мои мысли тут же понеслись к уже покойной Лидии Максимовне.
Что могло случиться? Явно, смерть ее неестественна, иначе не было бы милиции. Будут похороны. А кто будет всем этим заниматься? От возможного варианта меня передернуло. Нет, конечно, в какой-то степени я обязана нормально проводить в последний путь умершую, все-таки, в свое время, мне Лидия Максимовна очень помогла. Но как представлю – черный гроб, специфический запах и оставшееся, не помню от кого, вызывающее ужас, четкое правило – в доме покойника нельзя, до сорока дней, смотреть в зеркало, их вообще необходимо чем-нибудь закрыть…. Бр-р-р… Я поежилась… Как-то не хочется даже представлять, что я там могу увидеть.
От моих мрачных мыслей меня оторвал настойчивый звонок в дверь. Ну что еще?! Уверенная, что это снова из милиции распахнула дверь.
«Переигрывает» - глядя на прошмыгнувшую ко мне всхлипывающую бабу Дашу, подумала я и тут же устыдилась. Неизвестно, как бы чувствовала себя я, обнаружив мертвое тело давней близкой знакомой. А они с Лидией Максимовной действительно, судя по всему, были близки. Хотя со стороны их союз выглядел как-то нелепо. Лидия Максимовна – красивая, лощеная, может быть грубовато по отношению к покойной, но в ней чувствовалась порода, а баба Даша… Я даже отчество ее не знаю, сколько помню, она всегда была сначала тетя Даша, а затем только баба Даша. Хрупкая, юркая, с безобразно накрашенным лицом, с копной редких, но всегда окрашенных в ярко-рыжий цвет, волос. Одежда на ней, подозреваю, собранная по всем знакомым – то казалось мала ей, то явно великовата, но неизменно буйных раскрасок. Вот такая бабушка – вечный праздник. Увидев ее утром, улыбнувшись новому сочетанию безумных красок, весь день принимает радужный оттенок. В общем, это были два совершенно разных человека.
Баба Даша тяжело плюхнулась на, заскрипевший под ее тяжестью, кухонный табурет.
- Горе-е-то какое-е-е, Мариночка. – размазывая по лицу слезы, заголосила она.
От такого искреннего проявления горя, у меня на глазах выступили слезы.
- Баба Даша… - начала я и тут же осеклась. Мои руки нервно теребили халат. Возможно от того, что долгое время я прожила одна, и все мое общение с людьми, в основном, ограничивается работой, я не знаю как себя вести, что говорить в подобной ситуации. Как-то неловко, топорным движением, я поглаживала плечи горько рыдающей старушки.
Через какое-то время, громко высморкавшись в довольно замусоленный платок, и выпрямив спину на манер покойницы, баба Даша мягко отстранила мои руки.
- Все, все, Мариночка. Больше не плачу… Знаешь ли, мне эти менты не дали как следует оплакать Лидочку. Все расспрашивали кто да что. – шмыгала носом бабуля.
- Я хоть с тобой душу отвела. Спасибо, Мариночка.
- Да что вы! Какое может быть спасибо! Я же все понимаю, мне тоже очень жаль Лидию Максимовну… Все так неожиданно…
Глаза бабы Даши, при моих последних словах, странно сверкнули.
- Налей мне, деточка, своего хорошего коньячку. – и видя, что я достаю одну рюмку, добавила – И себе возьми.
Я уже хотела возразить, что по утрам не пью, но она не дала мне сказать.
- Знаю, знаю, Лидочка наставила тебя на правильный путь. Но ты не смотри, что еще нет и двенадцати дня, помянуть покойницу – дело святое. – баба Даша, неумело крестясь, налила коньяк из поставленной на стол начатой бутылки.
- И ты, дите, выпей. Выпей за окаянную душу покойницы, чтоб не сильно ее там… - и многозначительно глядя на мое удивленное лицо, своим артритным пальцем указала куда-то вверх.
Коньяк, обжигая рот и горло, насытил кровь горячим алкоголем.
Ничего себе – «окаянная душа»!? Куда это понесло старушку? Вроде бы подруги были, и слезы как натуральные… - думала я.
Достав из холодильника колбасу, сыр, я присела рядом со сразу же захмелевшей старушкой. А она, кинув в рот кружок колбаски, и снова разлив по рюмкам коньяк, продолжила.
- Ты не смотри на меня так, Мариночка. Ты знаешь, я не пьющая… Ну, если только иногда. Тем более хороший напиток…
Я с тоской смотрела на уменьшающуюся жидкость в бутылке и подсчитывала – насколько бы мне дней или недель хватило этого количества коньяка. А баба Даша, опрокидывая очередную рюмку и смачно пережевывая закуску, не останавливалась.
- Ты себе не представляешь, какой жути я натерпелась в Лидочкиной квартире. Прямо до сих пор весь этот кошмар перед глазами.
Глаза ее, действительно, отражали безумный испуг. Глядя в них, я почувствовала, что как-то совсем не хочется знать подробностей. Но баба Даша, раскрасневшаяся от слез и коньяка, возбужденно продолжала.
- Вся, буквально вся квартира в жутком хаосе. Ты же знаешь, какая Лидочка аккуратная была. А тут, все перевернуто с ног на голову. Мебель разбита и изодрана, замечательные ковры и шторы – в клочья. Ты помнишь ее прекрасные картины?
Я согласно кивнула, хотя, если честно, то, что на них был написано, было для меня непонятно. Я, конечно, не эксперт в этом направлении, но по мне, это просто мазня, а именно так и можно назвать смешение разнообразных красок на холсте. Но Лидия Максимовна с нежностью относилась к этим картинам. Кто их написал, и откуда они, я не знаю. И запомнила я только две из них. На одной – крупными мазками размыто красно-желтое пятно – «Июльское солнце». На другой, на темно-синем фоне бледные кляксы – это «Ночь». Из моих воспоминаний, меня вырвал голос бабы Даши.
- Ты представляешь?!
Я не понимала о чем речь и в недоумении уставилась на нее.
- Ты что, не слышишь? Я говорю – полностью испачканы кровью и чем-то еще черным! Что там картины! Стены, полы… Все!
У меня, видимо, на лице отразилось недоверие. Ну, мы же не в фильме ужаса, в конце концов.
- Ты что, мне не веришь?! – брызгая слюной, закричала баба Даша.
Ошарашенная, я лишь растеряно пожала плечами.
- Я всю правду говорю! – баба Даша стукнула себя худосочным кулачком в грудь. – Тебя там не было, а я была…
Она на мгновение замолчала. А я рассматривала ее лицо в поисках хоть каких-нибудь признаков вранья. Но на ее охмелевшем лице отражался только испуг, нет, страх.
Вторую рюмку коньяка организм принял не сопротивляясь.
- Если бы ты видела Лидочку. – снова, заливаясь слезами, прошептала старушка. – То, что с ней это сотворило – не человек…
Где-то под ложечкой неприятно холодело.
- Что с ней произошло? – я, невольно, тоже перешла на шепот.
- Да откуда я знаю! Только я ей всегда говорила – не доведут ее занятия до добра. Но чтобы так! Кто же мог подумать…
- Вы имеете в виду то, что она гадала? Ну что ж в этом такого? Много людей этим увлекается…
Но баба Даша Махнула рукой.
- Да брось ты… Другие… Побаловаться в карты, погадать на кофе, на рождество в зеркальце заглянуть – это детские забавы и чуть-чуть фантазии. А она действительно общалась с кем-то или чем-то потусторонним. Мне она, конечно, подробностей не рассказывала. Был грех, как-то просила ее научить и меня чему-нибудь. Но Лидочка раскричалась тогда на меня. Мол, чтоб и не думала даже – опасно это для несведущего человека. А сама иногда, бывало, проговорится, что вроде бы постоянно ждал ее кто-то… Это в пустой-то квартире. А недавно, может, и ты заметила, какая-то пасмурная ходила. Спрашиваю – что случилось? Молчит. Но за день до смерти - при этих словах, слезы снова потекли из уже опухших глаз бабы Даши. – Лидочка так печально вздохнула и говорит: «Смерть уже меня поджидает». Я ей: «Ты что, с ума сошла?! Не болеешь, годы еще позволяют под солнышком погреться». А она мне – Да я бы и сама еще пожить рада, да он забрать меня хочет. Я к ней с расспросами – кто да что? А она посмотрела на меня грустными глазами и говорит: «Лучше и не знать тебе никогда… Обманул меня он. Думала безобидный, а он злее и коварнее всех тех, кого за все годы знала».
- Так может быть, она о каком-нибудь новом знакомом говорила? – перебила я старушку.
- Нет, деточка, не о человеке она говорила.
Какое-то время мы сидели молча. В голове с трудом укладывался рассказ соседки. Я отношусь к тем людям, которые до сих пор верят в домовых и приведений. Но поверьте, не вижу их в каждом углу. И если честно, я их вообще ни разу не видела. Но представить какого-то потустороннего жителя, постоянно проживающего в соседской квартире? Такое даже для меня чересчур.
- А ты ночью ничего не слышала? – прервала наше молчание соседка.
Уже не зная, как точно обозначить, что именно слышала, я вернулась мыслями к ночным звукам, доносившимся из соседской квартиры. Был ли это работающий телевизор или что-то другое?
- Ну, так что? Слышала что-нибудь? – баба Даша с испуганным интересом заглядывала в мои глаза.
- Кое-что слышала, но точно не могу сказать.
- А вы? - в любом случае, помимо меня, это должны были слышать, как минимум, полдома.
Соседка жалобно залепетала.
- Мариночка, ты же знаешь, я женщина уже пожилая, болячек множество, по ночам, от проклятого артрита заснуть не могу. Вот и приходится принимать эту отраву аптечную. Так что я без снотворного в постель не ложусь, и сплю как убитая… Ой… - при этих словах баба Даша судорожно перекрестилась. - Возьмешь же такое на язык.
- А другие соседи? Они-то должны были слышать шум?
- Мариночка, да какие соседи? – удивилась старушка, - Ты все на работе пропадаешь, ничего не знаешь. Какой-то олигарх выкупил все три квартиры сверху – апартаменты себе отстраивает. Там стройка настоящая, так что никто пока не живет. Строители до шести вечера – и по домам. А сегодня, так вообще, как увидели милицию, так все и разбежались. Не нашенские они – то ли узбеки, то ли таджики. Внизу, одна квартира на продажу выставлена, тоже пустая. Во второй – алкаш Сенька живет. Он днями и ночами не просыхает, что он там услышит. А в той, что под твоей квартирой – Верка, она к новому мужу переехала, квартиру сыну оставила. Только он посменно работает – сутки – трое. В эту ночь, как раз, на смене был. Его милиция уже опрашивала, прямо в подъезде его и встретила, когда он с работы возвращался.
Ясно. С других этажей, даже спрашивать бесполезно. Если кто-то и слышал что-то отдаленно, то скорее всего точно никто ничего не скажет.
- Ну, а ты-то, что слышала? – не унималась баба Даша.
- Не знаю, баб Даш. Сначала думала, что телевизор у нее включен. Я еще подумала, что Лидия Максимовна слышать стала плохо, потому что слишком громко было.
- Деточка, да что ты?! Какой телевизор?! Она его уже полгода не включала, говорила, что смотреть там нечего. Все в свое новое зеркало пялилась. При этом сеялась, что в зеркале интереснее. – баба Даша на секунду задумалась, - Ну, точно! Как только, бог знает откуда, эту бандуру притащила, так и телевизор перестала смотреть. Она рассказывала, что зеркало это старинное и ручной работы, и силой обладает необыкновенной… Так это зеркало целым-то только и осталось.
Тут баба Даша, заискивающе заглядывая в мое лицо, взяла меня за руку.
- Мариночка, может на память о Лидочке, ты оставишь мне это зеркало?
Я от удивления чуть не крякнула.
- Я?! Да при чем я здесь?
Тут уж удивилась баба Даша.
- Как причем?! По завещанию, все тебе отходит. – и, видя мое недоумение, добавила, - А ты что, не знала?
В моей голове уже не умещалось столько информации, сколько я получила за сегодняшний день.
- Баб Даш, может вы ошиблись? С чего ей мне что-либо завещать?
- Да уж не знаю. – в ее голосе послышались нотки зависти. – Но я присутствовала, когда к ней нотариус приходил. Поэтому точно знаю!
- А у нее что, никаких родственников нет?
- Почему же нет? – старушка, почему-то, отвела глаза, - Сын у нее был… Да умер молодым.. – в этом ответе явно слышалась недосказанность. – Да еще племянница имеется. Только Лидочка на порог ее не пускала. Я ее как-то пристыдила, как-никак родственница. А Лидочка ответила, что ее какая это родня – сестру ее в могилу свела, а теперь и на теткину квартиру зарится. Так что вот так. Вступай в наследство.
- А вам же как? – мне было безумно неловко.
Соседка махнула рукой.
- Деточка, зачем мне? Я уж как-нибудь доживу свой век в скромности, как и жила все эти годы. – при этом бабуля так тяжело вздохнула.
- Баб Даш, да мне тоже чужое ни к чему.
Соседка, даже подскочила – Какая это ты чужая?! – и осеклась.
Отметив такое странное поведение, я не стала приставать к ней с расспросами. К чему? Как есть, так и есть..
Потихоньку допили коньяк, налили чаю. Дальше уже обсуждали чисто практические проблемы. Как хоронить и когда? Поминки делать или как? И самое главное, необходимы деньги. Правда, с этим мы определились довольно быстро. Покойница никаких распоряжений не оставляла. В квартиру ее попасть, чтобы найти возможные сбережения, мы не могли. Коли завещание оформлено на меня, а баба Даша не богаче любого среднестатистического бомжа, племянница живет где-то недалеко, но как ее найти мы не знали, то все расходы придется нести мне одной. Под мое вялое кивание головой, так постановила и решила баба Даша. Я же, ошалевшая от всего происходящего, даже не подумала возразить.
Я далеко не транжира, но и особо скупой себя не считаю. Тем более, какая-никакая благодарность умершей должна быть. У меня, конечно, не было сбережений для покупки новой иномарки, но достаточно средств, чтобы потянуть это грустное мероприятие. Единственным условием, по причине полного отсутствия опыта в подобных делах, организацию всего берет на себя баба Даша. На том и порешили.
Слегка заплетающимся языком, соседка начала звонить в милицию, в морг, и еще в какие-то инстанции. Откуда-то появился блокнот, исписанный множеством адресов и телефонов. Оказалось, у Лидии Максимовны был довольно широкий круг знакомых. Никогда не думала, что подруги общались с кем-то помимо друг друга и клиентов. Когда отдадут тело, и мы сможем войти в квартиру – неизвестно. Но нас уверили, что постараются как можно быстрее сделать все необходимое.
Перед поездкой в банк за деньгами, после утреннего коньяка, мне все-таки было необходимо, хотя бы часик, вздремнуть. Я довольно настойчиво выпроводила соседку, клятвенно заверив ее, что после банка сразу зайду к ней. С тоской окинув взглядом гору неглаженого белья, чувствуя себя так, будто не спала несколько дней, рухнула в постель.
После полуторачасового сна и быстрых сборов, на своей старой «девятке», смоталась в банк. Сняла часть денег, отложенных на давно полюбившийся Пежо 407, причем обязательно небесно-голубого цвета. Промелькнула неприятная мыслишка – а смогу ли я купить новую машину в ближайшем будущем? Но мысли материальны, поэтому с удовольствием ее прогнала. Затем посетила по-деловому настроенную бабу Дашу. У нее уже был составлен перечень всего необходимого и подсчитано возможное количество людей на похоронах и поминках. Многое, кроме скоропортящихся продуктов, можно было купить уже завтра. Все купленное будем складывать у меня и у нее. На счет гроба и автобуса баба Даша уже договорилась. Осталось внести предоплату. Даааа, с утра нас ждала масса дел.
- Господи!!! – чуть не заорала я, - Я жене предупредила на работе…
- Ничего, деточка, завтра я тебя пораньше подниму, все успеешь. – успокоила меня соседка.
Так, за разными планами и разговорами о делах, мы просидели часов до одиннадцати. О Лидии Максимовне больше не разговаривали, глядя в ночное окно, как-то жутковато было даже упоминать покойницу. То ли это врожденное чувство страха перед покойниками, то ли уже приобретенное, благодаря фильмам ужасов, различных передач, статей и всего остального. В конце концов, неважно. Жутковато и все!
Еле передвигая ноги, с затянувшейся тоской бросила взгляд на гору неглаженого белья, наложила себе тарелочку своего дежурного блюда – стандартного оливье и несколько маринованных маминых помидорчиков. Да, да, да – это все на ночь. Может быть какая-нибудь худышка или худеющая пампушка вскрикнет: «Какой ужас!!!» Но я давно уже успокоилась по поводу своих лишних десяти килограмм, хотя возможно, для идеала современной модели, лишними являются все двадцать. Но меня, поверьте, это совершенно не волнует. Конечно же мне иногда очень хочется одеть на себя что-то, что моего размера просто не существует в природе. Но я, возможно даже слишком, очень уж люблю себя. Поэтому особо ничего менять не собираюсь. Тем более, никогда не страдала от отсутствия внимания противоположного пола. Несколько раз, даже была на грани, правда, так и не начавшихся романов с женатыми мужчинами, у которых жены были раза в два худее меня. А так как у меня всего лишь округлые формы, можете представить, какие там были кости. Мой совет страдающим от диет, и видящим свои проблемы с мужчинами только в лишних граммах или килограммах – неважно, поискать причины у себя в голове или в головах своих партнеров. Чуть-чуть там покопавшись, поймете, что вы настоящее совершенство и ходячее достоинство. А кто этого не замечает, может быть просто не ваша половинка.
Ну так вот, с аппетитом съев свой ужин, укрывшись теплым одеялом, я попыталась уснуть. Но не тут-то было. Мысли снова и снова возвращались к произошедшим событиям. Что могло произойти? Неужели есть хоть часть правды в словах бабы Даши? Скоренько подскочив с постели, дрожащей рукой включила свет в спальне. Так-то лучше. Но бросив взгляд на, просвечивающую через стеклянную дверь, черноту коридора, поежилась. Как-то совсем не хочется предполагать, что там сидит в темноте. Поэтому выдохнув, кинулась туда, затем на кухню и в зал, щелкая везде выключателями. Более-менее успокоилась. На часах двенадцать тридцать, завтра рано вставать. Насильно закрывая глаза, приказала себе: «Спи, сейчас же!»
Проснулась я от легкого, но настойчивого постукивания. На часах – два часа ночи. Уставившись в потолок, будто там может быть ответ, размышляла, что это может быть. Это не капающая вода из крана, не сошедшие с ума строители, с верхних апартаментов. Тогда что? Похвалив себя за оставленный в комнатах свет, тихо вылезла из-под одеяла, и стараясь не шуметь, приоткрыла дверь спальни. Постукивание доносилось со стороны зала. В ярко освещенной комнате, конечно, никого не было. Но неожиданно, звуки изменились – на смену стуку пришли царапающие и шаркающие звуки. Эта комната соседствует с гостиной Лидии Максимовны. У меня по коже побежали мурашки. Что и кому могло понадобиться в опечатанной квартире?! Или это что-то другое?
Талант к фантазированию в мыслях сразу создал устрашающий образ, имеющий нечто среднее, собранное памятью со всех просмотренных фильмов ужасов. Я, с замиранием сердца, прильнула щекой к прохладной стене. По ту сторону, будто почувствовали меня – на мгновение все стихло. Но лишь на мгновение. Через секунду, заставив завибрировать стену, что-то, с невероятной силой, ударилось о преграду, разделяющую нас, как раз в том месте, где я приложила свое ухо. Я отпрыгнула от стены. Сердце учащенно билось, готовое в любой момент вырваться наружу. Крепко обняв саму себя за плечи, и боясь сделать хоть одно движение, я прислушалась. Уверена, чьи-то длинные крепкие когти еще раз царапнули стену, раздались быстрые, удаляющиеся шажки. И все стихло.
Мне кажется я не шевелясь, в напряжении, я простояла еще много минут, прежде чем решилась присесть на диван Воспаленный страхом мозг, только и мог задавать вопрос6 «Что происходит?» За закрытыми дверями и при включенном свете я не чувствовала себя в безопасности. Поэтому, не раздумывая, бросилась к телефону. Дроздов не оставил своих данных, во всяком случае мне, но не трудно было, по справочнику, найти необходимый номер телефона. Как могла, дрожащим голосом, опуская свои мистические фантазии, я объяснила дежурному суть происходящего и потребовала Дроздова или его молоденького помощника. Меня заверили, что с ними обязательно свяжутся, а мне оставалось лишь ждать.
Спать ложиться было уже ни к чему. Поэтому, налив себе кружку крепкого кофе, включила телевизор и, поеживаясь от гуляющих по кухне сквозняков, мысленно, стала репетировать речь. Я прекрасно понимала – чтобы не приняли за сумасшедшую, лучше помалкивать о моих соображениях по поводу источника сегодняшних звуков. А осмотреть квартиру покойной не помешает. В конце концов, вдруг я ошибаюсь, и в квартире был, всего лишь, какой-нибудь воришка. Минут через сорок в дверь позвонили.
- Да, если бы кто-то на меня напал, он успел бы уже и могилку вырыть и меня закопать. – не скрывая ехидства, поприветствовала я Дроздова. Хотела еще пару предложений добавить в таком же стиле, но рассмотрев лицо Дроздова, расхотелось. Даже стало его жалко. По его виду, было сразу понятно, что мой звонок прервал его, возможно, сладкий сон. Не обращая внимания на мое злорадство, он с порога спросил:
- Ну, что еще произошло? Рассказывайте!
Обходя ненужные моменты, очень коротко, я рассказала о шуме в соседней квартире.
- Та-а-к… Ну, пойдемте.
- Куда?! – я не смогла сдержать испуганного вскрика.
- Да что вы все время волнуетесь? Не в тюрьму же. – и бросив мне кривую усмешку, добавил, - Во всяком случае пока. В квартиру потерпевшей.
У меня подкосились ноги.
- Я-я не пойду.
- Да бросьте вы, в конце концов. Я уже понял, что вы девушка, верующая во всякую чушь. Но поверьте, максимум, кого мы можем там встретить – это или убийцу Лидии Максимовны, или случайного вора. – будто издеваясь над моими страхами он рассмеялся.
Лицо его при этом преобразилось. Ему очень к лицу, когда он смеется. Я даже на мгновение забыла свой страх. А он, видимо, по-другому расценив мое выражение лица, участливо прикоснувшись к моему плечу, спросил:
- Марина, с вами все в порядке? Да не обращайте на мои слова внимание. Там явно никого нет, и скорее всего не было. Я когда к вам шел, осмотрел печать на двери – она цела. Вы уверены, что вам не приснилось все это?
Я отстранилась от него. Ну, да! Показалось! Мент, он и в Африке мент. – подумала я, а вслух холодно ответила.
- Я не сомневаюсь в том, что слышала.
- Ну и черт с вами. В таком случае, пойдемте со мной, попробуете убедить меня в обратном. – почему-то разозлился оперативник, и открыл мою дверь.
По площадке гулял пронизывающий ветер, который беспрепятственно проникал в постоянно разбитое окно подъезда. Я молча накинула на плечи свою шубейку, и крепко в нее вцепившись, пошла за Дроздовым.
- Вот, посмотрите, пожалуйста, Марина Владимировна, - указывая на небольшой листик бумаги, приклеенный на соседской двери. Он снова перешел на официальный тон. – Видите?
Я не стала ему доказывать, что, по моему мнению, это совершенно ничего не значит. Ничего не стоит аккуратно отодрать один край, а затем снова приклеить. Дроздов, не дождавшись моего ответа, немного повозился с замком, отклеил один край, так называемой печати, и распахнул дверь.
Какое-то время мы стояли на пороге, словно раскрывшей свою черную пасть, квартиры. Я не могла сделать шаг вперед, накатывающая тошнотворная волна страха поднималась где-то внутри меня и, обдавая холодом, сковала мои конечности. Видимо и Дроздов чувствовал то же самое, потому что продолжал стоять со мной рядом. Мы переглянулись. В глазах читалась растерянность, возможно подобное он испытывал впервые. Но все-таки, переборов себя, натянуто улыбнулся.
- Что, страшно?
- А вам? – вопросом на вопрос ответила я.
Хмыкнув в ответ, Дроздов шагнул в квартиру. Наконец-то, после долгих чертыханий и ощупывания стены, коридор осветился. Здесь, вроде бы, было все по-прежнему. На тумбочке, аккуратно, были расставлены какие-то приятные безделушки. В приоткрытых шкафах-купе, в идеальном порядке были развешаны немодные, но в прошлом дорогие вещи. Я прошла за следователем. Он лишь беглым взглядом оглядел кухню и направился дальше. У него не было в руках пистолета, и он не крался, прячась за углы, как это часто показывают в фильмах. Он спокойно, я бы даже сказала, равнодушно, вскользь, осматривал квартиру. В спальне тоже все осталось по-прежнему. Белоснежные простынь и наволочки, без единой морщинки на постели. Обязательная на ночь книга, заложенная закладкой, на тумбочке, разноцветные фиалки, в маленьких глиняных горшочках на окне, добротный дубовый, с витиеватой резьбой, платяной шкаф. Пока я не увидела никакого разгрома, о котором так красочно рассказывала баба Даша. Я уже открыла рот, чтобы сказать об этом Николаю Сергеевичу, как от легкого щелчка загорелся свет в зале, точнее гостиной Лидии Максимовны.
Дом наш, Сталинской постройки, с просторными комнатами и высокими, более трех метров, потолками. Гостиная покойной была не меньше двадцати пяти квадратных метров. Здесь, на ряду со старинной дубовой, резной мебелью, уживался, достаточно комфортный современный диван и интересные, в стиле модерн, стулья с алюминиевыми ножками и спинками. С трех высоких окон свисали тяжелые бордовые шторы, с чересчур большими, на мой взгляд, золочеными кистями. Книжный шкаф был набит различными книгами в дорогих переплетах, различной тематики. Лидия Максимовна имела разносторонние интересы. Имела… Как и то, что я описала, имело место быть до ее смерти. На мгновение я зажмурилась, настолько ужасно выглядела комната сейчас. Казавшаяся вечной мебель вперемешку с вещами, книгами и бог весть чем, грудой лежала на полу. На месте некогда прекрасных штор, висели, изодранные в лоскуты, тряпки. Стекла окон, стены, были словно изрисованы сумасшедшим художником, находящимся на обостренном этапе своей болезни, который гигантской кистью наносил кровавые мазки. Из дивана и кресел торчали пружины. Модерновые стулья, скрюченные и покореженные, жалко валялись в углу. На грязном паркетном полу, искрящейся россыпью, лежали хрусталики от люстры, чей корявый остов остался висеть на потолке. Неестественно для царящего хаоса, посреди комнаты, возвышалось большое, прямоугольной формы, зеркало. Оно было двойным, глянцевая поверхность отражала царящий в квартире разгром с двух сторон. Обрамленное рамой из черного дерева, украшенное сложной резьбой, вросшее в корявую деревянную тумбу такого же глубокого черного цвета.
- Что за черт?! – услышала я растерянный голос Дроздова. Его лицо выражало недоумение.
- Что-то не так, товарищ генерал? – не удержавшись, съехидничала я.
Он бросил на меня нехороший взгляд, и подойдя к зеркалу ответил:
- Не льстите мне, с такими ночными историями, до генерала я не доживу.
Упираясь двумя руками в основание зеркала, он попытался сдвинуть его. Но несмотря на его внушительную комплекцию, зеркало сдвинулось лишь слегка.
- Что-то не так? – заинтересованно спросила я.
- Это чертово зеркало стояло у стены. – прокряхтел Николай Сергеевич.
- А кто же его сдвинул? – удивилась я.
- Вот это и интересно… - и сантиметр за сантиметром отодвигая зеркало, добавил. – Приношу свои извинения, уважаемая Марина Владимировна. В этой квартире, действительно кто-то был.
Внезапно, Дроздов, как-то резко пихнул зеркало. Сам он, не замечая ничего, продолжал усердствовать с ним. А я готова была поклясться, что по зеркалу пробежала рябь, будто по встревоженной поверхности воды. Я встряхнула головой. Возможно какое-то преломление света, или обман зрения? Крепко сжав пальцы, я подошла ближе. Под действием оперативника зеркало слегка раскачивалось. Но мне не показалось. Поверхность зеркала едва заметно колыхалась. Я, было уже, протянула руку с желанием прикоснуться к зеркалу, как внезапно, словно почувствовав мое желание, зеркало потемнело. Комната, отраженная в зеркале погрузилась во мрак. Это была та же самая комната и тем не менее уже не та. Рядом со мной пыхтел Дроздов, он упрямо толкал зеркало, но его отражения я не видела. В зеркале – только мрачная комната со смутными очертаниями гор мусора и я, с испуганными глазами. Не выдержав, я отпрянула от зеркала.
- Что случилось? – с любопытством глядя на меня, поднял свое раскрасневшееся лицо следователь.
- Я сейчас… - и кинулась в спальню бывшей хозяйки.
Там, открыв шкаф, схватила первую попавшуюся простынь, и под недоуменным взглядом Дроздова, накинула ее на зеркало. Не дожидаясь его вопросов, коротко сказала.
- В доме покойника зеркала, на всякий случай, закрывают.
Николай Сергеевич, неожиданно серьезно ответил:
- Я слышал об этом. Но знаете, за пятнадцать лет на этой работе, я перебывал во многих квартирах с покойниками, и заглядывал, наверное, в сотни зеркал, и даже, иногда, был бы рад увидеть в зеркале убитого, чтобы узнать у него, что с ним случилось, и показал лицо убийцы. Но увы, никто не появился. – помолчав, уже деловым тоном продолжил. – Сегодня уже навряд ли кто-то сюда вернется. А завтра, на ночь, я пришлю кого-нибудь дежурить. Возможно тот, кто был здесь сегодня, вернется. Только я попрошу вас – это должно остаться между нами.
- Но зачем кому-то сюда приходить?
- Возможно, кто-то не согласен с завещанием покойной. – увидев мое удивленное лицо, с ухмылкой добавил, - Марина Владимировна, неужели вы так плохо думаете о нас? Мы, в первую очередь, подозреваем тех, кому выгодна смерть человека.
- Вы все-таки думаете, что ее убили?
- Я о многом думаю, но, конечно же, кроме мистической белиберды. – улыбнулся Дроздов.
Боже мой, я, кажется, начинаю влюбляться в его улыбку. Но, тем не менее, достаточно грубо, спросила:
- Ну, коли вы знаете о завещании – я у вас подозреваемый номер один?
- Мне трудно представить, что вы могли так далеко передвинуть это зеркало. Тем более, зачем вам это? Ведь скоро, все это будет ваше. Да, Марина Владимировна, видите вон там? – он указал за горку черного пластика и серых стекол – Это телевизор, который, как вы думали, слышали той ночью.
Страх холодными потоками окатывал мое тело, в кончиках пальцев появилось болезненное чувство, будто кто-то с садистским увлечением и растягивая свое удовольствие, покусывает их.
- Но те звуки… Не могли быть человеческими…
Дроздов пожал плечами.
- Мало ли что вам могло послышаться спросонья. Иногда люди, самые обычные вещи и звуки видят или слышат, в силу вполне реальных причин, совершенно по-другому.
Я не стала спорить. К чему?
- Давайте уйдем отсюда. – жалобно попросила я. – Сил, находиться здесь, уже не осталось.
Николай Сергеевич внимательно посмотрел на меня и ничего не говоря, направился к выходу. Выйдя на площадку, я обрадовалась гуляющему там сквозняку. После сладковатых неприятных запахов в квартире, воздух в подъезде показался свежим морским бризом.
Следователь, покопавшись с замком, ловко приклеил обратно, так называемую, печать. Видимо ожидая моего приглашения, он как-то неуклюже топтался на месте. Я тяжело вздохнула, ну, что же, придется пригласить. Прекрасно представляю себе свое завтрашнее, вернее уже сегодняшнее, состояние. Но спать совершенно не хочется. И как-то жутковато оставаться одной в квартире.
- Может кофе? – распахивая свою дверь, как можно любезнее, предложила я.
- - А почему бы и нет? – с готовностью ответил Дроздов.
Аккуратно поставив свои, явно мокрые, ботинки, не дожидаясь дополнительных приглашений, оставляя на паркете следы от мокрых носков, он прошел на кухню. Судя по его лицу, развалившись на кухонном диванчике, он испытывал явное удовольствие.
- Может снимите пальто? – не сдерживая улыбки спросила Я.
- Ой, извините. – встрепенулся он. Проворно сбегал в прихожую и снова развалился на прежнем месте.
Под толстым свитером, просматривалось сильное, плотное тело. Непроизвольно у меня вырвался вздох: «Да, Мариночка, давно рядом с тобой не было такого тела…», посочувствовала я себе. А Дроздов, не зная моих мыслей, извиняющимся тоном оправдывался.
- Это, знаете ли, уже привычка такая, в отделе холодно, да бывает и некогда раздеваться. А сегодня я так намерзся… - и он показательно поежился.
Засвистел чайник. Дроздову я выбрала самую большую кружку и выложила на стол все, что имелось в холодильнике: сыр, колбаса, соленые огурцы, салат «оливье» и тарелочку с порезанным деревенским салом. Мой гость не отказывался, а лишь с голодными глазами дожидался, пока я все поставлю на стол. И судя по его разочарованному виду, я поняла, что для него всего этого будет маловато. Но пусть скажет спасибо и за это. Я молча пила свой горячий кофе и с тяжелым чувством внутри, под громкое чавканье следователя, смотрела в окно.
Метель, завоевавшая город в последние три дня, казалось, только усиливалась. Оледеневшие ветки огромного тополя у окна, словно лапки живого фантастического существа, царапаясь о стекло, просились вовнутрь. Я поежилась, тут же вспомнив о подобных звуках из квартиры покойницы. Все-таки очень хорошо, что следователь сидит рядом. Я бросила на него взгляд. Со счастливым выражением лица он уже умял сало и оливье, а сейчас, аппетитно хрустя солеными огурцами, укладывает себе пятиярусный бутерброд – хлеб, колбаса, сыр, колбаса, сыр. Наверное, давно не ел, растеряно глядя на него, подумала я. Чтобы не смущать его, я решила сходить в спальню и одеть что-нибудь потеплее. Занятый едой, он даже не обратил внимания на мой уход.
Какое-то время я провозилась в шкафу. Все-таки, когда в доме посторонний мужчина, что попало, не оденешь. Так… Халат одевать не будем. Этот свитер полнит… У этого неподходящая расцветка… У этой кофточки слишком большой вырез – оставим на следующий раз… Перебрав, таким образом, гору вещей, я остановилась на универсальном варианте – черное шерстяное платье. Длина чуть ниже колен, вырез открывает только мою белоснежную шею. Так, но носочки под это не одеть, пришлось натягивать черные колготки. Придирчиво осмотрела себя в зеркало, что-то мне говорило, что как-то уж чересчур вычурно я оделась. Но мне этот наряд к лицу, а провозилась я достаточно долго, на то, чтобы переодеться времени нет – неприлично оставлять гостя одного так долго.
Грациозной походкой, на которую только была способна, продефилировала на кухню. Дроздов, полулежа на небольшом диванчике, выдавал определенный трели, однозначно говорящие, что он спит. И сон его крепок и безмятежен. Я не сдержала тяжелый вздох. Мужчины… Мне просто необходимо было потратить столько времени на переодевание и легкий макияж, и все это, чтобы лицезреть красивое, но храпящее тело.
Следователя решила не будить. Все-таки, как-никак, отчасти, я виновата в его бессонной ночи. Стараясь не шуметь, перемыла посуду. Сквозь пелену снега, за окном виднелось, уже сереющее небо. Вот и рассвет… Запоздавший сон накатывал на уставший мозг, заставляя смыкаться веки. Но, тем не менее, пришлось наспех протереть пол после следовательских носков, и поставить его мокрые ботинки на батарею. Интересно, оценит он мою заботу? На прощание, бросив взгляд, на все еще лежащую в зале гору неглаженного белья, я, не раздеваясь, рухнула в свою постель, и провалилась в сон.
Я держала в руках маленькое зеркальце, и с интересом рассматривала черную резную рамку, в которую оно было заключено. Она была сделана мастерски. В изящных переплетениях резьбы были еле видны крохотные фигурки каких-то мифических существ. Что-то среднее между богом леса – Паном и то ли троллями, то ли гномами. Конечно, как я их, возможно ошибочно, представляю. Они словно запутались в петельках и переплетениях, которые, в избытке, вырезал мастер на рамке. Будто чья-то воля заставила их замереть, когда они распутывали многочисленные петли. Пухлые ручонки с острыми коготками, хватаясь за мягкие путы, и упираясь волосатыми ножками с малюсенькими копытцами, пытались освободиться. Уродливые мордашки застали в злом усердии. Неожиданно, что-то случилось. Зеркало колыхнулось. По его потемневшей поверхности пошли круги. Рамка вздохнула… Да, да. Это был настоящий вздох. Несколько десятков волшебных существ на ней ожили. Словно они и не были, еще секунду назад, всего лишь фрагментами рамки. Их застывшие путы обмякли. Сейчас, это было сложное переплетите какой-то черной веревки, я видела как крохотные ладошки, цепляясь черными коготками, усердно перебирают ее. На черных тельцах вздулись мускулы и напряглись жилы. На морщинистых лобиках заблестели капельки пота.
Я держала в руках преобразившееся зеркало, и не могла поверить своим глазам. А существа, рыча и бормоча непонятные мне слова, остервенело, раздирали петли. На поверхности зеркала уже не круги – это легкие волны, разбрызгивая темные капли, накатывают на свою ожившую преграду, и вместе с этим, расширяют свои владения. Черные существа еще более рьяно принялись за работу, распутывая петлю за петлей. По их крепким волосатым спинам бежали струйки пота. Рычание и бормотание стали громче. Живая рамка расширялась. Один из существ наткнулся на мой большой палец и действовал без промедления. Его глазки зло сверкнули. Я лишь успела в его открытом рту заметить желтые зубки, как острая боль пронзила мою руку. Я закричала. Тут же, как по команде, еще несколько злобных челюстей впились в мои пальцы. В ужасе я отбросила зеркало. Но оно не упало. Зависнув в воздухе, оно продолжало расширяться. Фигурки тоже увеличились. Они уже были размером с мою ладонь. Зеркальная гладь волновалась и пенилась, точь-в-точь как на море. Только воды этого моря были темны. И вот, передо мной, знакомое зеркало. Ба! Да это же зеркало Лидии Максимовны…
Вопреки всем законам, я не видела в нем своего отражения. Я подошла поближе. Приняв знакомый мне вид, поверхность зеркала успокоилась. И где-то в глубине зеркального мира я увидела маленькую черную точку, которая тут же, на глазах, росла и приобретала какие-то очертания. Все ближе, ближе, и ближе. Приложив свои ладони к холодному зеркалу, я всматривалась в него, пытаясь рассмотреть того, кто ко мне приближался. Вот различимы руки, ноги и копна слегка вьющихся волос. Вот можно рассмотреть лицо. Лидия Максимовна! «Но она же умерла!» – ужас сковал мое тело. А она продолжала приближаться ко мне. Она не шла, она, будто плыла навстречу мне. Черты ее красивого смуглого лица, как-то неприятно заострились. Некогда красивые карие глаза теперь отсутствовали, на их месте зияли пустые глазницы. Улыбка ее, теперь ухмылка мертвеца. Я отшатнулась от зеркала. Но мои ладони не смогли оторваться от него. Напрасно я что есть сил, пыталась освободиться. Зеркало поглотило их. Я видела свои руки по ту сторону зеркала. А Лидия Максимовна неотвратимо приближалась ко мне. Вот она протянула ко мне свои руки, окровавленные пальцы с вывернутыми ногтями, коснулись моих рук. Под злобный хохот черных существ, я закричала…
Кто-то тряс меня за плечи.
- Марина, Марина, проснись. – услышала я.
Надо мной склонились два встревоженных лица – Дроздова и бабы Даши. От облегчения, что весь недавний кошмар – всего лишь сон, я разрыдалась. Следователь нежно обнял меня за плечи.
- Ну, ну, будет. Это всего лишь сон. – как ребенку внушал он, гладя меня по волосам.
От него так приятно пахло, и руки у него такие крепкие и сильные. И как давно меня никто так не обнимал и не прижимал к себе. Мне так стало себя жалко, что уткнувшись в колючую, из-за свитера, грудь Дроздова, я разревелась с новой силой.
- Да что же это? – растерянным голосом бормотал следователь, - Мариночка, все хорошо. Никто тебя не обидит. Дарья Васильевна, может ей капелек каких-нибудь?
- Да, да, конечно, – засуетилась баба Даша. – сейчас мы ее успокоим.
И шаркая старыми тапками по полу, понеслась на кухню. Послышался стук открываемых друг за другом дверей шкафчиков. «Интересно, она носом чует припрятанную бутылочку, или как?» - продолжая всхлипывать, не смогла не подумать я. Перед носом появилась артритная рука со стаканом красного вина.
- Возьми, деточка, выпей. Лучше любых капель. – заботливо ворковала баба Даша.
- М-м-ы не надо. – попыталась сопротивляться я.
Но тут, Дроздов твердой рукой взял стакан, и не подлежащим оспариванию тоном, сказал:
- Пей!
«Я становлюсь алкоголичкой» - подумала я, глотая сладкое терпкое вино. И эта мысль настолько меня развеселила, что я залилась безудержным истерическим смехом. Баба Даша и Дроздов смотрели на меня удивленными глазами.
- У нее истерика – как доктор, констатировал Дроздов.
- И не мудрено. Как никак не чужая была Лидия Максимовна. – вторя следователю, прошептала баба Даша.
- Пусть поспит еще. – они продолжали общаться между собой так, будто меня здесь не было.
Баба Даша, видимо, была не согласна. Но Дроздов не дал ей возразить.
- Ничего, ничего. Вы мне скажите, чем вам помочь? Я быстро доделаю кое-какие дела и примчусь сюда. А она пусть спит.
Ласково погладив меня по голове, уложил уже икающую, то ли от рыданий, то ли от смеха, а может быть от раннего приема большого количества вина, обратно на подушку.
- Спи. – коротко сказал он. И подталкивая впереди себя бабу Дашу, тихо закрыл за собой дверь.
Вино и мой, становящийся уже хроническим, недосып, сделали свое дело. Веки с благодарностью закрылись, и я в ту же секунду уснула. В этот раз мне ничего не снилось…
Проснулась я сама, с ощущением полного удовлетворения. Я выспалась – какое блаженство! Тут я услышала шорохи, перешептывание и легкие шаги, доносившиеся из прихожей. «Чем они там занимаются?» - с раздражением подумала я о, ставшими моими спутниками, соседке и следователе. Кое-как поправив сбившиеся волосы, выглянула из спальни. Выглянула и обомлела. В прихожей, туда-сюда сновали незнакомые мне люди. Женщины, весьма преклонного возраста и не очень, мужчины в рабочей спецодежде, вносившие какие-то лавки и выносившие мои кресла и тумбочки.
- Эй, вы что!? – прокашлявшись от застрявшего в горле удивления, крикнула я. Меня удостоили лишь досадливым взглядом.
Кое-как протолкнувшись сквозь суетящихся людей, я заглянула на кухню. Там вовсю кипело и скворчало, обильно заливая мою навороченную газовую плиту жиром, мясо в нескольких жаровнях. Женщины в темных платках, будто отбивая чечетку, кромсали овощи. Под столом, на подоконнике стояли невесть откуда взявшиеся большие чашки и кастрюли. Я только и могла, что стоять с открытым ртом. Тут одна из бабуличек повернула ко мне лицо.
- А! Мариночка! Проснулась, деточка. А мы тут, видишь, почти все сделали.
Я уставилась на бабулю, говорящую со мной бабы Дашиным голосом. Да это же она и есть. Только ее совсем не узнать. Ее огненно-рыжие волосы были спрятаны под черный платок. И одета она была не в привычные разноцветные вещи, а в довольно строгое коричневое платье.
- Дарья Васильевна сказала, что вы все обговорили по поводу организации похорон. – раздался сзади меня голос Дроздова.
Чтобы не упасть, я облокотилась о стенку. «Только я не помню, чтобы мы договаривались, что все будет происходить в моей квартире». – понимая свое бессилие что-либо изменит, подумала я.
А баба Даша, воодушевленная предоставленной ей возможностью показать свои организаторские способности во всей красе, продолжала сыпать словами.
- Мариночка, это просто счастье, что бог нам послал такого хорошего человека. Так помог, так помог. Просто слов нет. И с машиной, на рынок съездить и все сюда привезти. И с рабочими, все перетаскать, ну, и лавки со стаканами чудесным образом нашел. И тело Лидочкино, – при последних словах, в ее руках материализовался носовой платок, которым она тут же смахнула появившиеся на глазах слезы. – помог пораньше забрать.
Тут же представив, что тело покойницы находится где-то в моей квартире, сдерживая вопль ужаса, испуганно спросила.
- Тело здесь?
- Да нет! Что ты! Завтра похороны. Тело в гробу прямо из морга повезем на кладбище. А потом уже сюда поминать пригласим всех.
Я застонала.
- Мы что-то не так сделали? – растерялся Дроздов.
Не давая мне ответить, баба Даша поставила руки в свои костлявые бока.
- Как это не так?! – отодвинув меня в сторону, она подошла к Дроздову. – Ты думаешь, я первый раз похороны организую? Да я за свои, кх-кхе-кхе, долгие годы знаешь, сколько перехоронила?
- Да успокойтесь вы. - улыбаясь, спокойно ответил Дроздов. – Просто мне кажется, Марине Владимировне не очень приятно, что все будет происходить в ее квартире.
- О! А где же еще?! – недоуменно заморгала все же подкрашенными ресницами соседка. Будто ей сказали о какой-то глупости, которая не воспринимается ее высокоорганизованным мышлением. – В Лидочкиной квартире разгром. В кафе цены непомерные, хоть ты, Мариночка не поскупилась и достаточно денег дала. Все-таки нечего чужие карманы набивать. Когда ты еще квартиру покойницы продашь. А нам еще поминки на сорок дней устраивать.
По-деловому нам все объяснив, она кинулась к плите переворачивать, подозрительно запахшее мясо на одной из жаровен.
Да, свою квартиру она даже как вариант не рассматривала. Ладно, делать нечего, это просто надо пережить. Случайно бросив взгляд на настенные часы, ужаснулась – пятнадцать тридцать. С криком: - Меня уволят! – бросилась к телефону.
Крепко меня схватив, так, что где-то в животе сладко заныло, Дроздов, все тем же спокойным тоном, сказал:
- Марина Владимировна, да не суетитесь и не волнуйтесь так, еще, не дай бог, с вами опять истерика приключится. Я позвонил на вашу работу, представился, объяснил ситуацию – мол, умерла бабушка, вы в шоковом состоянии, похороны, поминки… В общем, две недели вас на работе не ждут.
Я с теплотой посмотрела на него. Сейчас он был в какой-то синей футболке, которая еще больше подчеркивала голубизну его глаз. Русые волосы сексуально выглядывали из-за ворота майки. Всегда обожала волосатых мужчин. Не по принципу, конечно, чем больше, тем лучше. Но достаточное количество волос на теле мужчины, считаю, обязано быть. В конце концов это, как-никак, отражает количество мужских гормонов, которые и определяют мужские качества. В общем, мне нравится. А тут, помимо внешних данных, еще и такая забота. Все-таки, скорее всего, я ему нравлюсь. Не будет же он все это делать из чисто альтруистских соображений. А вдруг? Я попыталась рассмотреть ответ на мои сомнения в его глазах. Но увы… Рассмотреть я не успела. Заметив что-то не то в действиях рабочих, он начисто забыл обо мне. Ну что ж… А мне, для начала, нужно привести себя в порядок.
В ванной понежиться не получится, хотя бы умоюсь и почищу зубы. Скорее всего, после вчерашнего коньяка, сегодняшнего вина, от меня за версту несет перегаром.
Уединиться в ванной мне не удалось - постоянно кому-то требовался кран. С коротким: «Извините, не могли бы вы немного подвинуться?», меня отодвигали в сторону.
Ладно, это надо пережить. Я не успела подкраситься, как с легкой руки бабы Даши, меня подхватил водоворот различных дел, в большей своей части, заключающихся в «подай-отнеси» или «вымой то», «подотри там». Зато я выслушала ценнейшие лекции по замесу теста, приготовления лапши разным кулинарным хитростям.
Рабочие ушли. Теперь мой зал стал похож на какую-то заводскую столовую тридцатых годов. Каким-то образом, в него умудрились впихнуть два ряда столов, три лавки и с десяток табуретов. Ненужная мебель и аппаратура была вынесена в спальню или в квартиру бабы Даши.
Дроздов ушел в семь часов вечера, извинившись и пообещав прислать своего напарника – молоденького лейтенанта Серенького. Потихоньку разошлись, помогавшие нам женщины и бабульки. Оказывается, кто-то из них был знаком с Лидией Максимовной еще в молодости, кто-то, в желании заглянуть в будущее, частенько пользовался ее услугами. Но почему-то сильно много о покойнице не распространялись.
Кое-как, с бабой Дашей, с запозданием ругая себя, что отпустили Дроздова, вытащили четырех ведерную кастрюлю с куриным бульоном, который завтра станет лапшой, на балкон. На улице совсем темно. Деревья, балконы и крыши облеплены снегом, который лишь пару часов в день дает отдых, а затем снова устремляется на землю.
Соседка предложила допить мое вино, заверяя, что еще никогда в жизни подобного не пила. Но сей раз, я сказала ей свое твердое «нет». Она, по-моему, только обрадовалась и, сославшись на страх одиночества при создавшихся обстоятельствах, еще пару часов болтала о прежних временах – когда колбаса, которой не было, стоила копейки, когда были бесплатными институты, но почему-то, такого количества студентов как сейчас не было и многом другом, о чем с достоверностью говорить уже было нельзя. Я жутко проголодалась. Холодильник был забит до отказа всякой всячиной, но мне было как-то неловко есть то, что приготовлено на поминки. Поэтому, разбив десяток яиц, пожарила глазунью. Баба Даша, аппетитно закусывала вино, а я скребла вилкой по тарелке и посматривала на часы. Стрелка перевалила за девять, а Серенького все нет. Как-то совсем не хочется оставаться на ночь одной, рядом с квартирой, где творится бог весть что. Искоса посмотрела на уплетающую яичницу, раскрасневшуюся, на этот раз, от вина бабу Дашу. «Если что, попрошу ее остаться на ночь. Лишь бы не одна» - определилась я. Я ей не рассказала о своем ночном приключении, решила, что незачем, лишний раз, пугать старушку.
Она была уже на пороге, когда раздался звонок в дверь. Я облегченно вздохнула. Ну, слава богу! Серенький, весь запорошенный снегом, с мальчишеской улыбкой, переступил порог.
- Здрасьте! – весело поприветствовал он, словно не ночное дежурство пришел, а в гости к приятельнице.
- Здрасьте, здрасьте. – протянула, казалось, не удивившись, баба Даша. Гляжу я, Маринка, особым вниманием пользуешься ты у нашей милиции. – и тут же засуетившись, скороговоркой поправилась, - Все, все, ухожу, деточки. Я что же, не понимаю? Дело молодое. Хе-хе-хе…
Серенький засмущался и на его прыщеватых щеках появились малиновые пятна.
- Не обращай внимания, - попыталась я хоть как-то реабилитироваться за бабу Дашу, закрывая за ней дверь, - она же ничего не знает. Дроздов попросил никому ничего не говорить.
- Да ничего… - смущенно топтался на месте мальчишка.
- Да проходите, проходите. Или вы сразу в ту квартиру пойдете? – спросила я, причем фраза «в ту квартиру», неожиданно прозвучала с такой интонацией, будто я хотела сказать «в ту могилу».
Видимо почувствовал это и Серенький, потому что глаза его тут же, по-детски испуганно, распахнулись.
- Я думаю, сейчас нет смысла туда идти. Я думаю, после двенадцати – в самый раз. – и тут же спохватился, - Если я, конечно, не помешаю вам.
- Проходите, проходите, не помешаете.
У этого, на ногах были тоже мокрые ботинки, и его носки оставляли такие же мокрые следы на паркете, только разве что, размер был поменьше. Я вздохнула, под виноватым взглядом милиционера, сразу отнесла мокрые ботинки на батарею.
- А теперь, вы покушаете. – даже не спрашивая хочет ли, сказала я.
Все еще краснея, Серенький уселся на табурет и доверительным тоном спросил.
- А вы, действительно, верите во всякое такое?
И по его глазам и заинтригованному голосу, я поняла – он-то точно, в отличии от своего напарника, верит, как он сказал, во всякое такое.
- Я верю в то, что слышала.
- А что вы слышали?
- Ты спрашиваешь о первом разе или о последнем? – не поняла я.
- А что, был и последний раз? – даже подпрыгнул Серенький.
Я забыла, что и Дроздову не рассказала о шагах и царапанье по стене, которые я слышала. Но меня уже распирало рассказать все. Возможно, у вас это было, когда с кем-нибудь, при выключенном свете, лежа под одеялом, ты боясь пошевелить даже пальцем, тем ни менее, взахлеб, но шепотом, рассказываешь страшные истории. И тебе и собеседнику страшно, но ты все равно описываешь жуткие истории, которые, может быть, произошли с тобой, может, приключились с кем-то из знакомых твоих знакомых, а может быть эту историю, ты сочиняешь прямо на ходу. Неважно. Главное, что при этом ты испытываешь щекочущее, приятно тревожащее что-то, находящееся в районе твоего желудка. И не смотря на то, что я уже переступила тридцатилетний рубеж, испытывала то же самое.
С широко открытыми глазами, помощник следователя слушал мое красочное описание ночных событий. Я же, сдабривая свой рассказ соответствующей мимикой лица, энергичными жестами, закрепляла все интонацией голоса.
- Ничего себе! – по окончании повествования воскликнул парень.
- Ну как, не передумал идти туда? – подначила я.
Он тяжело вздохнул.
- По-другому нельзя. Вообще, это работа оперативников в засаде сидеть. Но у нас, как всегда, дефицит кадров. – и жалко улыбнувшись добавил, - Да и засмеют меня на работе, если даже заикнусь о таких вещах.
Он задумался о чем-то своем, возможно представляя, что его может ждать в нехорошей квартире, или же выдумывал пути отступления. Я спохватилась – что же я сижу, обещала накормить человека, а сама сижу, да ребенка запугиваю. Не знаю, конечно, сколько ему в действительности лет, но явно моложе меня. По-ребячьи вздернутый нос, юношеские прыщики на лице, глаза, смотрящие вокруг себя с неутраченным любопытством и интересом, вызывали желание заботиться о нем, как о мальчике. Решив, что совесть моя будет чиста, если я накормлю своего гостя мясом, отложенным на поминки, я щедро наложила на тарелку сочные куски жаркого, конечно же, не забыв предварительно его разогреть, и пахнущих ничем, помидоров.
- Ой, зачем столько? – попытался спорить, снова зардевшийся Серенький.
- Ешь! Тебе бессонная ночь предстоит. – постановила я, и спорить со мной было бессмысленно.
Парень и не собирался спорить, а принялся, буквально заглатывать еду, бросая на меня, по-собачьи благодарные, взгляды.
- А что же твой напарник с тобой не пришел? – пытаясь говорить как можно равнодушнее, спросила я, - Или жена не отпустила?
- Не-е…, братан уже года два как разведен. – с набитым ртом ответил Серенький.
У меня опустилась челюсть. Вот оно как! Братья!
- А что-то вы друг на друга не похожи, и фамилии у вас разные.
- В жизни по-разному же бывает. – не отвлекаясь от процесса пережевывания, философски заметил он.
- Наверное, отсыпается? – не унималась я.
- Да какой отсыпается. Дежурный он сегодня.
У меня будто камень с души упал – не женат и не у другой женщины. Воодушевленная этими фактами, я тут же предложила Сергею:
- А давай я с тобой пойду?
- Да нет, что вы! Так нельзя! Вдруг опасная ситуация?
Я задумалась. Действительно, он хоть с оружием, а я?
- Ладно, тогда я буду начеку. Если вдруг что – сразу вызываю Дроздова.
Кивком головы, Серенький выразил свое согласие. Дальше, в основном, говорила я. Просто, чтобы говорить. Наконец, Сергей Сергеевич отодвинул начищенную до блеска кусочком хлеба тарелку. Залпом выпил остывший кофе, и ласково погладил свой слегка округлившийся живот.
- Ух, спасибо большое. Давно так вкусно не ел. – сыто улыбаясь, поблагодарил он меня.
Хоть и не я это готовила, но его похвала меня немного смутила. Надо бы мне сменить образ жизни. Приглашать людей в гости, научиться вкусно готовить и выслушивать похвалы в адрес моих кулинарных талантов. Но на сегодняшний день, верх моего мастерства – это оливье, в приготовлении которого, фантазия у меня простирается только на чередование различных майонезов. При жизни, мама не успела научить меня готовить, а может быть просто хотела заботиться обо мне одна. После ее смерти, питалась в основном в кафе и буфетах, благо денег у меня было достаточно. Однажды, кто-то на работу на обед принес судок с оливье. То ли я была чересчур голодна, то ли действительно он был сделан мастерски – я безвозвратно влюбилась в это салат. А еще мне понравилась его простота и сытность. Провозившись три часа, кроша необходимые ингредиенты, в конце лицезрела большую кастрюлю, доверху наполненную желанной пищей. Вопреки всем правилам, этот салат ела всю неделю, совершенно от него не устав. Но сейчас, глядя на довольное сытое лицо милиционера, впервые захотелось, как фокусник из шляпы достает кролика, так же выставить на стол, одно за другим великолепные блюда и слушать, слушать, слушать дифирамбы в свой адрес.
- Ну, я, наверное, пойду. – вырвал меня из мечтаний Серенький, вставая с тяжелым вздохом.
На часах половина двенадцатого ночи. Черт бы побрал этого Дроздова! Это же надо, родного брата отправлять в такое место. И неважно, верит он в чертовщину всякую или нет, уж на всякий случай, мог бы не рисковать – мысленно злилась я на подполковника. Его младший брат будто угадал мои мысли, натягивая ботинки, кротко сказал:
- Работа, есть работа. Предварительно выглянув в дверной глазок, уже по-деловому сказал, - После того, как я войду туда, постарайтесь так же прилепить на место печать.
У меня было состояние, будто это я сама сейчас туда войду. Холодный страх медленно расползался внутри меня.
- Хорошо. – непроизвольно я перешла на шепот.
Стараясь не шуметь, заглядывая на лестничные пролеты нижнего и верхнего этажей, Сергей быстро открыл дверь соседской квартиры и юркнул туда. Тут же внутри раздался характерный грохот. Серенький в темноте налетел на тумбочку. Надеюсь, как говорят, отделался легкими ушибами. Дрожащими пальцами подцепила на место бумаженцию с печатью. И с колотящимся сердцем бросилась к себе в квартиру. Нет, все-таки Дроздов – свинья, и что мне теперь делать? Мало того, что самой страшно, так еще и за мальчишку переживать буду. Скрипя зубами, теперь от злости на нерадивого, по моему мнению, следователя, я прильнула к дверному глазку и решила не покидать свой пост до последнего.
На освещенной площадке, гоняемый сквозняками, кружился фантик, оброненный кем-то. Вот грохнула подъездная дверь – я замерла. Влюбленная парочка, интимно хихикая и не переставая обниматься, медленно поднялась на верхние этажи. Звонко ухнула стальная дверь, и опять все стихло.
Неугомонный фантик, как бабочка, трепыхался, взлетал и снова плавно опускался на пыльный пол. Сначала у меня свело правую ногу, затем задергался глаз. Немного проморгавшись, потопав ногами на месте, я снова заняла свой наблюдательный пост. Теперь затекла левая нога, и опять задергался глаз. Соседская квартира хранила гробовое молчание, в принципе, как и весь пятиэтажный дом. Интересно, как там себя чувствует Серенький? Наверное, сидит и дрожит от страха, а может быть заснул? На секунду я заглянула на кухню. Хлебнула минералки и посмотрела на часы. Час ночи. Спать мне не хотелось – все-таки выспалась сегодня днем. Но тем ни менее, мое малоподвижное занятие меня утомило.
Я снова прильнула к глазку. Уже надоевший и раздражающий меня фантик, продолжал трепыхаться на сквозняке. У меня возникло острое желание выйти, скомкать его и выбросить куда подальше. Я уже повернула ключ, чтобы открыть дверь, как раздался неожиданный звук. Он был едва различим, но мое сердце ухнуло вниз, и я замерла на месте. Легкое постукивание нарастало, затем резкий звук, напоминающий кошачий визг, и звон разбитого стекла.
На площадке, все так же, бесновался дурацкий фантик.
Я кинулась в гостиную, и со страхом прильнула ухом к стене. Из гостиной покойницы доносилась какая-то возня и хриплое, то ли бормотание, то ли рычание. Но эти звуки не мог издавать мальчишка. Я бегала вдоль стены, перепрыгивая расставленные табуреты, судорожно соображая, что делать. Но осознание того, что молоденький лейтенант явно находится в опасности, придало мне решимости.
- Эй! Эй, вы там! Прекратите немедленно! Я вызываю милицию! – лупя руками по стене, заорала я.
Как и в прошлый раз, невидимая сила с другой стороны, ударила стену, заставив ее вздрогнуть. Что-то живое, раздирая стену с противоположной от меня стороны, яростно рычало, казалось, еще мгновение и стена перестанет быть для меня защитой. С грохотом опрокидывая табуреты, я повалилась на пол. Внезапно раздался звонок в дверь. Не обращая внимания на острую боль в бедре, я бросилась к двери. На пороге стоял Дроздов. По его виду я поняла, что он больше чем встревожен, а увидев меня, его правый глаз задергался в нервном тике.
- Где Сергей? – не спросил, а прорычал он.
Горло сдавил спазм, лишь глазами я смогла показать на соседскую дверь. Не теряя ни секунды, разбежавшись, он всем своим телом навалился на дверь злополучной квартиры. Дверь с первого раза не поддалась.
- Звони в милицию и скорую. – заорал он, в очередной раз бросаясь на дверь.
Предположение, что может произойти самое страшное, заставило подогнуться мои ноги.
- Я сказал – быстро! – снова заорал мне в лицо следователь.
Цепляясь за холодные стены, я ввалилась в свою квартиру. Не попадая на кнопки телефона, мне казалось, я целую вечность набирала всего две цифры – ноль два. Наконец, на том конце провода, женский голос сообщил, что мне готовы помочь. Голосом, переходящим то в рыдания, то в истерические вопли, я требовала помощи. Потом, кое-как, онемевшими пальцами, набрала ноль три.
- Срочно нужна помощь сотруднику милиции. – обессиленным голосом проскрипела я, и назвала адрес.
В ту же секунду раздался треск. Соседская дверь, под мощными ударами Дроздова, не выдержала и сдалась. Сверху, через перила, выглядывали людские лица, удивленно и с испугом таращили глаза. Баба Даша, в надетом наспех халате, с бигудями на рыжих волосах, металась по лестничной площадке. Громко выдохнув, с пистолетом в руках, следователь бросился в квартиру. Следом за ним, со скрещенными на груди руками, вошла побледневшая баба Даша. Боясь увидеть непоправимое, я переступила порог. В прихожей горел, сразу включенный Дроздовым, свет. Видимо, уже не ожидая опасности, пистолет он убрал обратно. Сейчас он сидел на полу, склонившись над братом.
Умер – пронеслась мысль. Баба Даша, широко открыв глаза, крестилась дрожащей рукой, привалившись к стене. За широкой спиной следователя, мне было не видно лежащего в дверном проеме, между гостиной и прихожей, парня. Я подошла поближе и еле сдержала крик. Было ясно, что мальчишка, спасаясь, пытался уползти в прихожую. Он уже перевалился через порог, но что-то ему не дало это сделать. Так он и застыл – верхняя часть тела в прихожей, остальная - в темной гостиной. Кровавые следы на светлом паркете прихожей, и вывернутые ногти на окровавленных пальцах, говорили о том, что он изо всех сил цеплялся о деревянное покрытие пола, тогда как какая-то небывалая сила тащила его обратно в гостиную. Его лицо было фиолетового цвета, глаза открыты, а неестественно выпуклые глазные яблоки были сплошь в кровоточащих капиллярах. Его глаза ничего не выражали – они были мертвы. Дроздов, с побледневшим лицом, своими крепкими ладонями, ритмично давя на грудную клетку брата, пытался привести его в чувство.
- Живи, живи, живи. – задыхаясь, монотонно твердил он.
Сзади раздались шаги. Люди в светло-зеленых балахонах грубовато оттолкнули следователя. Мне не было видно за их спинами всех манипуляций. Были открыты какие-то ящички, вынуты непонятные мне приборы. Раздались знакомые по фильмам слова.
- Разряд…, еще разряд!
Затем
- Есть! Срочно в машину!
Один из врачей, повернувшись к Дроздову, тихо сказал.
- Шанс есть, но сейчас он в коме.
Я видела, как кровь прилила к лицу следователя. Он пошатнулся и буквально обвалился на стену. Я подошла к нему и крепко его обняла. Для меня этот человек, которого еще три дня тому назад я не знала, стал родным. Мой взгляд упал на зеркало в темной гостиной. Сердце замерло. Вчера, на моих глазах, Дроздов отодвинул его к стене, сейчас оно опять стояло в центре комнаты. Вокруг него белели клочки простыни, накинутой мною. Где-то в глубине его темного стекла отражался свет из прихожей. И я уверенно могу сказать, по поверхности зеркала расходилась легкая рябь.
На пороге, вынося Серенького, врачи столкнулись с наконец-то прибывшей милицией. Дроздов мягко освободился от моих объятий.
- Секунду, Валер. – попросил он одного из прибывших милиционеров. Скорее всего, они были из его отдела. А сам догнал на лестнице врачей, и пару минут встревожено, о чем-то с ними разговаривал. Хотя нетрудно догадаться о чем.
Вопреки моим ожиданиям, он не уехал вместе с врачами и братом. У меня снова промелькнула мысль о жестокосердии Дроздова, но видя выражение неподдельного горя на его лице, тут же устыдилась этой мысли. А он, со своими коллегами, по-деловому, начали осматривать комнаты. Защелкали выключатели, и все комнаты ярко осветились. Ужасая своим кровавым видом, осветилась и гостиная. Посреди зала, внушая мне благоговейный страх, стояло зеркало. Оно высокомерно, в своем дорогом величии, возвышалось среди окружающих, уже успевших запылиться, обломков, и равнодушно, как обычное зеркало, отражало обстановку вокруг себя.
- Марина Владимировна, можете идти пока к себе. Я попозже зайду и задам необходимые вопросы. – следователь взял меня за локоть и повел к выходу.
- Зеркало.. – начала я, но Дроздов перебил меня.
- Я видел, а теперь, идите. И вы идите, Дарья Васильевна, нечего уже здесь смотреть. – повернувшись, к все еще перепуганной бабе Даше, почти слившейся со стеной, от которой так и не отошла за все время.
Достаточно бесцеремонно подтолкнув нас через порог, закрыл за нами дверь. На площадке и лестнице галдели люди.
- Что там?
- А что было?
- Кого-то убили?
- А что вы видели? - не давая пройти, засыпали нас вопросами.
Ни сил, ни желания отвечать не было. Я поразилась количеству людей, живущих в нашем подъезде. Будто не я жила здесь с самого рождения, по-другому объяснить это было нельзя. Баба Даша, не спрашивая приглашения, хвостом залетела ко мне в квартиру. Непривычно молчаливая, с тяжелым вздохом, уселась на кухонный табурет и устремив свой пустой взгляд в ночное окно, замерла. Не спрашивая, я поставила на стол припрятанную ранее бутылку коньяка.
Мне на работе частенько преподносят подарки – за услуги, консультации. Конфеты, в основном, съедаются сразу же в коллективе, а некоторые бутылочки перекочевывают в кухонный шкафчик. Как-то, решив навести там порядок, я ужаснулась количеству разноцветных бутылок. Но по-хозяйски решив, что они есть не просят, так и оставила их там, однако, приняла решение больше домой их не приносить, а раздавать на работе.
Разливая янтарную жидкость по рюмкам, снова подумала о неотвратимости алкоголизма. Но на сей раз эта мысль меня не развеселила – не до веселья. Вытащила жареного цыпленка – да ну, эти поминки, тут и так на всех хватит – отсекла я появившееся чувство стыда. В конце концов, все это на мои деньги и в моей квартире приготовлено. Баба Даша, не говоря ни слова, махнула рюмку и, не закусывая, налила еще. Опасаясь, что это будет последним, что я сделала в своей жизни, все же последовала ее примеру. Обожженную гортань тут же сдавил жуткий спазм.
- Воды хлебни. – наконец-то подала голос соседка.
Я прильнула к первому попавшемуся сосуду. Жадно глотая воду из носика чайника, внимала бурчанию старушки.
- Эх, молодежь, молодежь. Не умея, перцовку глотают, в нехорошие квартиры по одному по ночам ходят.
- Это же коньяк. – кашляя, не согласилась я.
- Дура, хоть и образованная. Ты хотя бы прочитала, прежде чем на стол ставить. Того гляди, яду подсунешь соседке.
- Да что вы, баба Даша, – ужаснулась я, - у меня никогда никакого яда и в помине не было. – наконец прокашлявшись и утирая выступившие слезы на глазах, успокаивала старушку.
- Да закусывай уже. Это я так, просто. Перцовку лучше всего оливочками закусывать. Идеальная пара, как вино - сыр, водка - соленые огурчики или грибочки. А по поводу квартиры нехорошей, - тут лицо бабы Даши стало жестким, - не шучу. Дураки вы. Ладно милиция – они ни в бога, ни в черта… Но ты то! Неужели не понимаешь, что никакого убийцы или вора нет?
Ощущая свою вину в произошедшем, я промолчала в ответ.
- Что глаза опустила? – грубо спросила баба Даша, - видать вину свою почувствовала? То-то! А теперь что? Дай бог, чтобы выжил мальчонка.
Трясущаяся рука снова потянулась к бутылке.
- Подождите, у меня есть оливки. – пытаясь остановить обвинительную речь старухи, попросила я.
Но ее уже было не остановить.
- Я же тебе говорила. Лидка вызвала кого-то, того кто ее убил, лейтенантика покалечил и, помяни мое слово, просто так не уйдет!
Баночку с оливками я вскрывала трясущимися руками.
- Мне сон, Мариночка, плохой приснился…
Ужасное зеркальце из моего сна, тут же предстало у меня перед глазами. Автоматически я посмотрела на свои пальцы, несколько ногтей были синюшного цвета… Острые желтые зубки, яростно вцепившиеся в мои пальцы, реальной картинкой отпечатались в моем мозгу.
Не дожидаясь бабы Даши, я опрокинула рюмку с раздирающей горло настойкой. Мне было не до оливок. Видимо, столь крепкие напитки придумали именно для таких случаев – по-другому, затуманенную страхом голову не встряхнуть.
- Какой сон? – боясь услышать ответ, спросила я.
Соседка, не морщась, словно воду, медленно выпила.
- Не скажу. Говорят, чтобы сон не сбылся – нельзя его никому рассказывать. Только очень уж плохой сон.
И баба Даша заплакала. Всхлипывая и путая слова, она шептала.
- Заберет меня Лидочка, заберет. И там она без меня не может. Страшно, заберет. Он пришлет.
Я кинулась ее утешать. Утирая слезы с ее морщинистого лица, пыталась ее успокоить.
- Это всего лишь сон. Сон и больше ничего. Столько переживаний из-за всех этих событий, было бы удивительно, если бы ничего не снилось.
Обнимая ее, я поразилась хрупкости, на вид такой бойкой старушки, которую она всегда прятала под многочисленные разноцветные балахоны. Казалось, ее тело состоит из тончайших хрящиков.
- Вы будете жить долго – долго. Хотите мы в церковь сходим. Похороним Лидию Максимовну и сразу пойдем в церковь. И за покойницу свечку поставим, и за здравие ваше. Вот увидите – это точно поможет.
Баба Даша подняла на меня опухшие глаза и схватив меня за руки забормотала.
- Точно, это поможет. Завтра же, после похорон, пойдем в церковь.
- Хорошо, хорошо. Завтра, так завтра. А теперь, давайте я вас уложу спать. – приподнимая, неожиданно обессилившую старушку, согласилась я.
Неожиданный звонок прервал мои действия. На пороге стоял бледный, с усталыми глазами мой следователь. Не забыв скинуть, снова мокрые ботинки и свое пальто, молча, прошел на кухню. Соседка уже тихо посапывала, опустив свою голову на сложенные на столе руки. Я даже позавидовала такому умению быстро засыпать в экстремальной обстановке.
- Куда отнести? – заговорил Дроздов.
Укладывать старую женщину на узкий диван как-то неудобно.
- В спальню. – представляя свои ближайшие бессонные часы, со вздохом, ответила я.
Ничего не говоря, Дроздов подхватил на руки, словно ничего не весившую, бабу Дашу и отнес в спальню. На обратном пути зашел в ванную, долго что-то отмывал. Наконец, с капельками воды на мокрых ресницах, уселся за стол.
- Кажется мне уже пора прописываться у вас. – криво усмехнулся следователь.
Я пододвинула к нему, так и не начатую нами курицу. Но видимо у него тоже не было аппетита. Скользнув взглядом по начатой бутылке, поднялся и как у себя дома, стал заглядывать в шкафчики. Я не мешала ему. В конце концов, с одной стороны душу греет присутствие хозяина в доме, пусть даже на короткое время, а с другой стороны, мне совершенно все равно – на различные эмоции просто не было сил. А ему, оказывается, не подошла мелкая посуда, точнее рюмка. Видимо, после всего, он решил как следует напиться. Не жадничая, налил себе почти полный стакан перцовки.
- Осторожно – перцовка. – запоздало предупредила я.
Но громко стукнувшись о столешницу пустой стакан, уже стоял на столе. Пара оливок полетела, следом за перцовкой, в рот следователя. Лицо его побагровело. «Господи, меня окружают сплошь алкоголики!» - онемев от увиденного, подумала я.
- Кофе заварите, пожалуйста. – после недолгого молчания попросил Дроздов.
Мне очень хотелось, как-то его утешить, поддержать. Но вместо этого я отправилась выполнять его просьбу. Приятно меня удивив, он больше себе не наливал, и, судя по трезвым глазам, ему требуется намного большая доза, чтобы опьянеть. Хотя, возможно, все дело в тех переживаниях, которые, уверена, бушуют у него внутри.
Сделав несколько глотков горячего кофе, он достал бумагу из черной замусоленной папки.
- Мне надо задать вам необходимые вопросы.
Меня задел его официальный тон, ведь еще днем мне показалось, что как минимум, я ему нравлюсь. Решив придерживаться того же тона, я сухо ответила.
- Задавайте, Николай Сергеевич.
Около сорока минут холодных вопросов и таких же прохладных ответов. На этот раз я ничего не скрывала. Пусть знает – его вина в случившемся не меньше моей. Изначально, он даже не хотел допускать возможности мистического объяснения происходящего в злополучной квартире. Сегодня он не смеялся и не иронизировал над моим рассказом. Не поднимая глаз от своей писанины, он молча записывал мои слова, лишь изредка задавая новые короткие вопросы.
На часах полчетвертого утра. С момента как Серенький вошел в соседскую квартиру, прошло всего четыре часа, а казалось целая вечность. Неожиданно прозвучавший телефонный звонок спугнул холодную тишину в квартире и заставил меня подпрыгнуть на месте. Дроздов, разволновавшись, не попадая в карман, пытался достать свой телефон.
- Дроздов! Говорите! – наконец прильнул он к трубке.
По мере того, как доносился женский щебет, кожа на его лице начала приобретать живой цвет. Ладонями, прижатыми к груди, я пыталась успокоить выпрыгивающее сердце. Было ясно – звонили из больницы. Короткие гудки из трубки давно сигнализировали о конце разговора, а широкая ладонь Дроздова продолжала сжимать телефон.
- Что? – выталкивая из горла спазм, шепотом спросила я.
Николай Сергеевич поднял свои счастливые глаза.
- Жить будет…
Ему уже не было никакого дела до своих бумаг – наспех уложив их в папку, пододвинул к себе блюдо с курицей.
- Извините меня, - с набитым ртом, неудачно пытался выговаривать слова следователь, - после звонка понял, как я хочу есть. Я сейчас уже уйду.
- Да ладно уж… - пробормотала я прохладно.
Так быстро как он, сменить тон разговора у меня не получилось. Скорее всего, остатки обиды еще сидели внутри меня. А он, не обращая внимания на какие-то там интонации в моем голосе, смачно обгладывал косточку за косточкой. «Да уж, какая же жена выдержит такого троглодита. Если он в гостях столько ест, представляю, сколько он будет съедать дома. Или поэтому и ест столько в гостях, что дома уже кормить некому» - наблюдая за ним, раздумывала я. Заметив мой взгляд, он как-то напрягся.
- Извините, свинья я. Вы и так всю ночь не спали, а тут еще я…
Мне стало неловко. Это же надо, не дала человеку поесть спокойно.
- Это вы меня извините. У вас сегодня тяжелый день, а я тут стою и глазею на вас.
- Все, все, все, – утираясь салфеткой, поднялся из-за стола Дроздов, - вам пора спать. У вас завтра похороны. В двенадцать?
Внезапная, но ожидаемая усталость, накатила неожиданно. Я молча кивнула.
- Я пришлю ребят. Помогут.
Уже на пороге я спохватилась.
- А вы куда же сейчас?
Натягивая пальто и обувая мокрые ботинки (растяпа – в этот раз я забыла их высушить), будто ничего у него не случилось и совсем он не устал, бодро ответил.
- Страна зовет! Все! Ушел! – и переступив порог обернулся, - Да, и огромное спасибо, за все.- особо подчеркнул он два последних слова.
И так тепло он это сказал, что все внутри меня, в буквальном смысле, запело. Чередой понеслись мысли, не совсем взрослого человека: «А что он имел в виду? За что – за все? За еду? Или за внимание? Или за то, что обняла в трудную для него минуту?»
Улыбаясь, с этими мыслями, улеглась в теплую, долгожданную ванную. С этими же мыслями, кое-как уместившись на диване, укрывшись теплым пледом, уснула.
Прогоняя мою блаженную дрему, за которую я тщетно цеплялась, кто-то настойчиво тряс меня за плечо.
- Вставай соня, вставай же. Ты гляди, не просыпается никак.
- М-м-м – отмахивалась я от назойливого голоса.
- Маринка, вставай! Скоро похороны, а она дрыхнет!
Слово похороны тут же кинуло меня в нежеланную реальность. Бесполезно пытаясь открыть, словно склеенные веки, я подскочила на постели. И тут же чуть не рухнула вниз, если бы не зацепилась за стол, в притык приставленный к дивану.
- Давай, давай, вставай. Иди умойся, оденься, скоро люди придут. – командовала баба Даша, - Нам еще лапшу крошить, блины печь.
Видя мое неподъемное состояние, соседка начала спихивать меня с дивана.
- Маринка, вставай, кому говорю! Ты на часы посмотри! Уже восьмой час! А нам к одиннадцати в морг ехать!
Слово морг окончательно разбудило мои мозги, но не мое тело. Спотыкаясь и держась за расставленную вокруг мебель, я, наконец-то, выбралась из гостиной. Переваливаясь с пятки на носок, долго готовилась к струе холодной воды из-под крана. Решившись, сделала стремительный марш-бросок, засунула полголовы под ледяную струю. Мой сон помахал мне ручкой, оставив на прощанье, на моем лице красные поросячьи глазки. Благо, на такие случаи, у меня имеются волшебные глазные капли «Визинприн». Пары капель достаточно, чтобы краснота ушла, а глаза приняли свои обычные размеры.
Наспех высушив волосы феном, и собрав их в простой пучок, слегка подкрасила глаза.
- Да где ты там? – злилась за дверью неугомонная баба Даша.
Конечно, она на пару часов заснула раньше меня. Хотя стоит признать, меня она будила уже при полном параде. А сейчас, торопя меня, мощным миксером, в огромном тазу, взбивает тесто для блинов.
Покончив со своей головой, я понеслась одеваться. За моей спиной раздался звонок в дверь, затем приглушенные женские голоса и громкие распоряжения бабы Даши. Так, какое-то время меня не тронут, облегченно подумала я. Не тут-то было. Я успела на половину натянуть черные джинсы, как в комнату ворвалась соседка.
- Маринка! Тудыт-его-растудыт! Ты еще не оделась. Почти девять! Дуй за хлебом!
Простая черная водолазка дополнила мой скромный наряд. Баба Даша, нетерпеливо, уже топталась на пороге. Протягивая мне деньги, которые, чуть раньше, я же ей и дала, торопливо диктовала.
- Три булки белого хлеба, три батона и пару пачек хлебцев, может, кто из солидных женщин придет, а они постоянно на диете. Представляя, насколько солидны могут быть женщины, я понеслась в магазин.
Подъездный сквозняк продолжал издеваться над фантиком. Я не удержалась и скомкав, прервала его мучения. Метели не было, пушистые снежинки неторопливо опускались на землю. Некстати залюбовавшись, неосторожно ступила со ступеньки и тут же – плюх! Нога по щиколотку оказалась в ледяной жиже. Ох уж наши зимы! Легкий морозец, снег, а вокруг серо-белая грязь. Хорошо, что у меня отличная обувь. Но если бы я не на машине ездила, а как большая часть наших граждан, на работу и с работы, от остановки до остановки, на своих ногах бегала, за свою отличную обувь не поручилась бы. Стараясь впредь быть внимательнее, перепрыгивая через лужи, добежала до маркета. Все-таки в замечательное время мы живем! Даже в таком небольшом городе как наш, всюду понатыканы ларечки и магазинчики, минимаркеты и даже, четыре супермаркета. Так что проблем с продовольствием не существует.
Очереди не было, я снова мысленно похвалила нынешние времена и, вдыхая, обедненный кислородом, но такой свежий морозный воздух, понеслась обратно домой.
У плиты уже возвышалась приличная горка блинов. А стол был сплошь усыпан мукой. Две женщины усердно кромсали тончайшие пласты теста. Я залюбовалась – лапша получалась чуть тоньше нити, не слипалась и вся одного размера.
- Видишь, Маринка – это тебе не покупная лапша. Мука, домашние яйца, ложка подсолнечного масла, а вкус у лапши получается отменный.
Про себя решив обязательно как-нибудь попытаться сделать такую же лапшу, начала промывать, подсунутые бабой Дашей, сухофрукты для компота. Соседка постоянно отвлекалась, то и дело раздавались звонки в дверь. Друг за дружкой заходили какие-то люди с редкими цветами в руках, кого-то я уже видела вчера, кого-то впервые, кое-кто из них предлагал свою помощь, а некоторые, молча, присаживались в гостиной.
Баба Даша куда-то названивала и все выглядывала в окно. Наконец, в одиннадцать часов, выглянув в окно, с тяжелым вздохом сказала:
- Все! Пора ехать, автобус приехал.
Все люди, кроме двух женщин, которых баба Даша оставила в квартире для сервировки стола, темной молчаливой толпой потянулись к выходу. Они бросали косые испуганные взгляды на скрипящую под сквозняком дверь в квартиру покойницы.
- Я договорилась уже. Вечером придут, вставят новый замок. – поднимая старый песцовый воротник, пошептала рядом баба Даша.
Перед подъездом стоял довольно приличный автобус.
- Проходите, проходите, люди дорогие. Сейчас за Лидочкой заедим и проводим ее в последний путь. – стоя у входа в автобус, взволнованным голосом, щебетала старушка.
Покойницу из морга сразу повезем на кладбище, где уже должна была быть вырыта могила.
В проходе автобуса стояла, заранее приготовленная для гроба, лавка. Сразу же захотелось выскочить из автобуса обратно в промозглый день, но сзади мягко подпирали люди. Мне ничего не оставалось, как присесть на ближайшее сиденье. Автобус тронулся и петляя по улицам, разбрызгивая вокруг комья заснеженной грязи, медленно покатил к моргу. Городской морг был почти на выезде из города, но недалеко от кладбища.
Через полчаса автобус остановился у обшарпанного серого здания. Вокруг – ни деревьев, ни кустарников. Только грязь… К нам навстречу выскочил суетливый мужчинка в достаточно дорогом черном костюме. Услужливо распахнул перед нами старую, но добротную дверь с надписью: «Здесь временное пристанище дорогих нам усопших. Молитесь за грешные души их». «Ничего себе» - чуть не присвистнула я от удивления. Я ожидала увидеть грубых, неотесанных, с перегаром изо рта мужиков, и как минимум, совсем не рассчитывала на такой доброжелательный прием. Но дальше – больше. Мы вошли в большую просторную комнату, где вместо ободранной серой краски, на стенах дорогие тканевые драпировки очень темного бордового цвета. На полу сверкающий паркет, сверху свисает дорогая люстра, а по углам расставлены высокие кованые подсвечники с горящими в них толстыми свечами. Помимо этого, комната утопала в свежих цветах. Большие корзины с ними были расставлены всюду. Какой-то, просто невообразимых размеров и бело-красного цвета, букет, возвышался в центре.
Этот же суетливый мужчинка занял неприметную трибуну в темном углу.
- Дорогие провожающие, можете подойти к покойнице и попрощаться.
Люди, склонив головы, по очереди, стали подходить к груде цветов, расположенной по центру. У меня подкосились ноги. Она там, обложенная заботливыми руками огромным количеством цветов. В памяти всплыли, так старательно глубоко спрятанные мною, воспоминания.
Не было дорогой торжественной обстановки. Прощание проходило в нашей квартире. В черном скромном гробу, окруженном чужими мне людьми, лежала моя мама. Я знала, что она больше не встанет и никогда не откроет свои, почему-то всегда грустные глаза. Но сознание упорно не принимало ее смерти. Она спит… Только так. Кто-то, взяв меня сзади за плечи, подвел к ней. Неудержимые слезы, друг за дружкой, катились по щекам.
- Посиди с ней рядом, попрощайся. – шептал настойчивый голос.
Вокруг чужие лица, в большей степени с интересом наблюдающие за мной. Раздаются сочувствующие, всхлипывающие голоса. Те же пуки, настойчиво усаживают меня у изголовья спящей мамы. Я смотрю на ее восковое с впавшими глазами лицо. Ощущаю сладковатый липкий запах смерти. Внезапно, несколько звонких голосов прерывают скорбящую тишину вокруг. Я вздрогнула. Надрывающиеся слова поющих плакательниц рвут мое сердце. И кажется, сотрясающие мое тело рыдания, это рыдания умирающего сердца.
Песня давно закончилась, а ее слова снова и снова камнем сдавливали мою грудь. Мама больше не казалась спящей. Она попрощалась со мной. Она ушла…
Чьи-то руки мягко, но настойчиво, подталкивали меня вперед.
- Посиди рядом с ней, попрощайся. – шептала рядом баба Даша.
Восковая кожа, запавшие глаза и запах смерти – сладковатый, забивающий сразу нос, горло, липко обволакивающий всю меня.
Лидия Максимовна не казалась спящей, старческое лицо, умело замаскированное гримом, все еще носило отпечаток кошмарной смерти. Я отвела глаза, я больше не хочу видеть смерть. Хотя, возможно, смерти здесь уже и нет. Смерть приходила ранее, а сейчас передо мной бездушная оболочка, отходы производства божественной или сатанинской деятельности.
Солидный мужчина, умело играя голосом, что-то говорил о вечной жизни и неважности смерти. Возможно, для мертвых это действительно неважно. Кто-то сзади меня шмыгал носом, баба Даша, сидящая рядом со мной, тихо утирала слезы. У меня слез не было. Не потому что я ничего не чувствовала, мое сердце стонало от предчувствия беды, от вновь проснувшейся жалости к маме и от панического страха, когда-нибудь оказаться точно так же, в засыпанном цветами гробу. Как в тумане видела подошедших людей, готовых по команде накрыть покойницу.
- Попрощайтесь с покойной.
Люди подходили, задерживались на секунду у изголовья, не целуя в лоб и даже не прикоснувшись, отводя глаза, отходили. Не стала прикасаться к мертвой и я. Лишь баба Даша, низко наклонившись к лицу мертвой, что-то долго шептала. Наконец, громыхнув, тяжелая деревянная крышка гроба закрыла мертвое тело, обрекая его на вечную тьму.
На улице снова началась метель.
- Я сказал, мне все равно, что тело разбухло. Приходи в часы выдачи. – раздался хриплый мужской голос.
Я повернулась. В десяти метрах от двери, из которой только что мы вышли, стоял толстый мужик в клетчатом длинном фартуке. Из-за буро-зеленых пятен, было непонятно какого он цвета. И как-то совсем не хотелось угадывать, в чем может быть фартук работника морга.
- Сыночек, ну пожалуйста. Я же уже машину заказала, чтобы отвезти Мишеньку домой. Там уже и люди собрались проводить его в последний путь.
Вытирая слезы скомканным платочком, жалобно просила, согнувшись перед ним, щуплая старушка в стареньком драповом пальтишке.
- А я сказал – не мои проблемы, старуха! Положено до одиннадцати? Положено! А то вы только о правилах и законах вспоминаете, когда пенсии себе выбиваете, да льготы требуете! – брызжа слюной, орал мужик в лицо плачущей старушки.
- Но может, как-нибудь решим?
- Марина, нам ехать пора, гроб уже в автобус поставили. – поторопила меня баба Даша.
Уже залезая в автобус, обернулась. Морщинистая крохотная ручонка, что-то протянула грубому мужику, который своей волосатой лапищей, тут же запихнул это в свой карман. Не трудно было догадаться что именно. Вот, значит, как. Баба Даша не пожалела моих денег. Для Лидии Максимовны организовала достойные проводы. Возможно, для мертвого уже все равно, как его проводят. Но вот близким, конечно же, очень хочется по-хорошему проводить своих любимых. Ужасно, что, несмотря на тяжелую утрату, помимо поиска денег на похороны и организацию самих похорон, люди должны, унижаясь, просить об элементарных вещах.
В автобус я зашла одной из последних, чему порадовалась. Не считайте меня жестокосердной, но не могу я сидеть рядом с покойником. От одной этой мысли, голову затягивает пелена страха. В то и дело подпрыгивающем автобусе было настолько тихо, что было слышно, как скрипят дворники по стеклу, сметая налипающий снег. Сквозь завесу снега видны унылые белые просторы. Только впереди, серой лентой вьется дорога. Автобус вздрогнул и остановился. Мы на месте. В распахнутую дверь тут же ворвались резвые снежинки. Люди, поежившись, стали выпрыгивать на снег. Вокруг нас – сплошь могилы, с дорогими или уже покосившимися памятниками, кое-где простые деревянные кресты с облупившейся краской, а где-то еле приметные холмики, занесенные снегом. И тишина, нарушаемая редкими пронзительными выкриками кладбищенских стражей – ворон.
Несмотря на довольно свежий гуляющий ветер, казалось, атмосфера вокруг сгустилась, будто мертвые замерли в ожидании нового соседа. К нам подошли четверо мужиков в зеленых ватниках.
- Кого нести? – хмуро спросил один из них.
«Интересно, он и нас рассматривает как потенциальную ношу?» - удивилась я глупому вопросу.
- В автобусе гроб, ребята. – всполошилась баба Даша. – Николай Сергеевич гарантировал хорошую работу. Так, что мы дополнительно ребят не звали.
Тот же хмурый мужик, пробормотав что-то о том, где они видели милицию с Николаем Сергеевичем, махнув своим, так сказать, коллегам, не торопясь, полезли в автобус. Сначала один из работников вытащил лавку и отнес ее за ближайший холмик. Чертыхаясь и сопя, затем вынесли гроб. В моих руках материализовался небольшой венок – баба Даша продумала все.
Опустив головы, то ли отдавая последнюю дань уважения покойной, то ли пряча лицо от пронизывающего ветра, утопая в сугробах, мы медленно брели за мужиками, несущими гроб.
Снег забивался под потолок и в широкие рукава шубы. Вот и зияющая чернотой яма. Несколько минут гроб постоял на лавке.
- Прощай, Лидочка. – срывающийся голос бабы Даши тут же уносился лохматой метелью.
- Кар-р-р, кар-р-р – вторили ей вороны.
- Жди меня там… Скоро и я приду… - нежно гладя полированную крышку гроба рукой в колючей рукавице, плакала старуха.
Каждый из людей понуро подходил, слегка прикасались к уже заснеженному гробу, на секунду задерживали руку и второпях отходили.
Мозолистые руки мужиков ловко поддели гроб толстыми грязными, видимо уже бывших в употреблении, веревками. И не спеша стали спускать гроб. Раздался глухой стук. Веревки ловко выдернуты. Две гвоздики, брошенные кем-то вниз, смотрелись как алые пятна крови.
- Возьми, Мариночка, земельки, кинь на гроб. От близких земелька не так давить будет покойнице. – всхлипывала баба Даша.
Я отодрала кусок уже промерзшей земли.
- Бам! – разлетелось над кладбищем. – Бам, бам, бам… - замерзшие комья земли бились о гроб.
А мужики взялись за лопаты.
- Вы идите в автобус, - обращалась к людям соседка, - мы с Мариночкой дождемся, когда зароют, крест и венок поставим. А вам, зачем мерзнуть.
Люди, кажется, вздохнув с облегчением, спешно направились к автобусу. Баба Даша взяла меня под руку. Вокруг простирались владения метели. Тяжелое серое небо, из последних сил держалось, чтобы не упасть на землю. Сквозь метель, как сквозь туман, еще зловещей и печальней смотрелись надгробия усопших. Где-то вдалеке, бесформенным серым пятном, виднелись очертания города. Там люди, звуки, движение, там – жизнь. А здесь, осязаемое безмолвие – здесь поселилась смерть.
- Все готово. – голос вернул мне привычные ощущения. – Сейчас крест закрепим, а через три дня могилка утрясется, можно будет надгробие, какое уж вы пожелаете, ставить.
Гулкие удары по деревянному кресту, заставили меня вздрогнуть. Сразу вспомнились фильмы про вампиров, где в мертвую плоть вбивали колы, иногда тоже имеющие форму креста. И пусть, в данном случае, между телом и острием креста, как минимум, два метра, разницы особой я не ощутила. Интересно, откуда идет сия традиция, может быть то, что ставят крест на свежую могилу, изначально и несло некий определенный смысл? Я тряхнула головой. Все! Хватит! Больше не хочу думать ни о мертвых, ни о могилах.
Крест занял свое место. Пакет с парой бутылок, закуской и несколько купюр, перекачивали в, по-моему, совершенно незамерзшие руки работяг.
- Сейчас, Мариночка. Ты, небось, замерзла уже. Давай венок-то. Сейчас приладим на могилку и пойдем. – забирая венок, и заботливо укладывая его на могилку, тихим голосом, будто обращаясь сама к себе, пробормотала баба Даша.
Обратно до автобуса она практически висела у меня на руке.
- Как вы себя чувствуете? – испугалась я.
- Ничего, ничего, деточка. – громко глотая воздух, ответила соседка. – Стара я уже для таких грустных дел. Но ничего, сейчас домой приедем, полегчает…
На обратном пути, люди вокруг ожили, то ли отогрелись, то ли с отсутствием покойницы, в салоне исчезла и давящая напряженность. Ее больше не было. Не было больше и негласного, добровольного запрета на разговоры о ней.
- Как она точно все мне предсказала – один в один все так и случилось. – шептал рядом женский голос.
- А мне? Что было, что будет, все видела. Даже день и час, когда умрет свекровь. Сколько денег у нее на книжке, до копеечки сумму назвала. – перебил второй женский голос.
- Великая гадалка была. – пыталась перекричать их третья женщина. – Так мне и говорила: «Не пускай сына в армию. Нельзя. Не вернется». И подсказала: «Иди такого числа в комиссариат. В десять утра стой у такого-то кабинета. Первый кто в форме выйдет, падай тому в ноги. Он и поможет. Денег меньше чем другие возьмет. Продашь бабкину брошь – как раз хватит». Так-то! Великая гадалка была!
Поднялся гул. Все взахлеб, перебивая друг друга, рассказывали о чудесных предсказаниях умершей Лидии Максимовны. Кому была предсказана болезнь и дано название деревни, где именно найдется знахарка, которая избавит от болезни. Кому-то были открыты глаза на изменника – мужа и следовало точное описание разлучницы. Даты и места аварий и несчастных случаев, название предприятий, чьи акции следовало покупать, и от коих необходимо было срочно избавляться. Какую квартиру следует купить, а от какой следует держаться подальше. Как назвать ребенка, чтоб счастливым был и какого цвета завести дома кота. И много-много чего еще. Наверное, об этих чудесах говорили бы до бесконечности, но автобус дрогнул и остановился. Мы приехали домой.
В предвкушении горячей еды и горячительных напитков после холода, народ оживился еще больше. В пропахшую аппетитными ароматами квартиру входили уже шумной, не к месту, веселой компанией. Две женщины, оставленные соседкой, уже накрыли стол. Видимо не все съестное было у меня в холодильнике, потому что столы буквально ломились от еды. В больших супницах дымилась домашняя лапша, куры, жаркое из свинины, овощи, колбасы и сыры, запотевшие бутылки с водкой, бардовое и янтарное вино.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - захлопотала баба Даша, - верхняя одежда вся не поместится на вешалку. Вы уж извините. Кое-что можно отнести в спальню. – приглашая в мою спальню.
Она, по-моему, уже наглела. Вешалка подозрительно выгнулась, на кровати возвышалась гора разномастной одежды. В гостиной грохот стульев, звяканье посуды и гул людских голосов. «Ладно» - успокаивала я себя
- Мариночка, что же ты? Садись, садись, деточка, помянем Лидочку. – забулькало спиртное, разливаемое по рюмкам.
- Что ж, дорогие мои, сюда нас привело общее горе. – в ответ бабы Дашиному вступлению, вокруг зашмыгали носами. – Горько и больно, что ее больше нет рядом с нами. Прекрасная была женщина! Скольким помогла она! – люди согласно закивали головами. – Так помянем же рабу божью Лидию! Пусть земля будет ей пухом!
Как-то торопливо, с возбужденными глазами, люди опрокидывали рюмки, кто-то аккуратно откусывал кусочки овоще и мяса, кто-то, заливая золотыми каплями скатерть, громко втягивая, заедал горячей лапшой. Поднялась разодетая женщина, размахивая полными руками, увешанными тяжелыми золотыми кольцами и браслетами, всхлипывала и долго рассказывала о своей чудесной истории. Закончила: «Помянем Лидию Максимовну!», и под одобрительный гул поднесла к губам рюмку. Затем слово взяла следующая, затем еще одна и еще…
Все наперебой хотели сказать, рассказать что-то очень важное и необычайное. Заканчивали дежурным: «Помянем», короткая пауза для того, чтобы выпить и закусить и опять по новой. Нещадно заболела голова. Захватив опустошенные тарелки, я ушла на кухню. Мытье посуды, во всяком случае меня, успокаивает. Вот и сейчас, головная боль медленно куда-то уползла. Я размышляла, насколько нелепо выглядят эти поминки. Нет людей, обезображенных горем, нет тихой печали, нет всего того, что обычно есть, когда уходит человек. Стало обидно за Лидию Максимовну. Никто, возможно, кроме бабы Даши, не испытывает боль утраты. И даже я. Поэтому, наверное, не имею права осуждать, кого бы то ни было. Она жила как жила. По-моему, ей и при жизни была неважна чья-то близость. Я могу судить об этом, потому что она долго была рядом со мной. Она во многом мне помогла. Но никогда близко к себе не подпускала, да и ко мне с всякими муси-пуси не лезла. Не было доверительных разговоров, теплых прикосновений. Не было ничего, кроме четких, конкретных распоряжений, холодных, рассудительных советов. Я вообще не понимаю, зачем я ей понадобилась, все-таки это были лишние хлопоты. Помню ее холодный строгий взгляд, ни разу не потеплевший в чьем-либо присутствии. Как-то, по окончании института, я забежала к ней что-то спросить, она, бросив на меня недовольный взгляд, сказала, как отрезала.
- Ты уже достаточно взрослая, чтобы самой принимать те или иные решения. Хватит меня беспокоить.
После этого, мы, конечно же, общались, но все ограничивалось короткими фразами – «Как дела», «Как здоровье». На этом все. Так что, думаю, мертвой уж точно все равно, плачут о ней или нет. А мне должно быть, тем боле, без разницы.
Резкий звонок в дверь прервал мои мысли. «Пускай баба Даша открывает, все-таки на последние два дня она стала хозяйкой в моей квартире» - отмахнулась я.
- Что?! Угробили старуху?! – раздался женский вопль.
Разговоры в квартире сразу стихли.
- Что уставилась на меня? Где эта тварь? – продолжала орать женщина.
«Ну, вот, еще не хватало скандалов в моей квартире» - ощущая новый прилив головной боли, вздохнув, вышла в прихожую.
- Здравствуйте, – начала я, но увидев злое выражение лица незнакомой женщины, пожалела, что не спряталась под стол.
- А-а-а – гаденько улыбаясь, направилась в мою сторону живая фурия, - вот ты где, красавица?! Ты что же, сука, удумала?! Тетку Лидку придушила, думала все?! Твоя квартира?!
- Я не буду слушать весь этот бред. – стараясь не сорваться на крик, я повернулась к ней спиной и попыталась вернуться на кухню. Но не тут-то было. Крепкие руки цепко вцепились в мои плечи и резко развернули меня.
- А ну, стой, паскуда! – женщина, явно была не намерена останавливаться.
- Послушайте! Вы неправы. Я и знать не знала о завещании. – пыталась хоть как-нибудь вразумить разъяренную женщину.
- Ты это этим придуркам чухай. Ты кто такая? Ты откуда взялась?
- Я-я давно здесь живу.
- А-а-а, значит, давно спланировала, или это рыжая грымза все придумала? – сверкнув выпученными глазами на съежившуюся бабу Дашу, сделала она свои выводы.
- А вы вообще кто? – держа лицо хозяйки квартиры, спросила я.
- Я племянница! – забрызгивая меня своей слюной, с новой силой заорала женщина.
За ее спиной, бросая искоса взгляды то на меня, то на появившуюся племянницу, люди спешно натягивали свои шубы и пальто.
- Ах, блинчики! – расталкивая уже перепуганных людей, племянница ворвалась в гостиную. – Что, квартиру отхапала, банкет устроила?
Последний человек, бросив на меня сочувствующий взгляд, тихо прикрыв за собой дверь, скрылся в подъезде. Я разозлилась.
- А ну, выметайся отсюда!
-Чт-о-о?! – подскочила племянница, но голос уже был не столь воинственен.
- Я сказала – пошла вон! – холодным тоном повторила я.
Баба Даша, стоявшая рядом, зажмурилась. Да и я, если честно сказать, напряглась, готовая в любой момент отразить удар. Но скандалистка неожиданно как-то сникла, ее толстое лицо смешно скукожилось и, закрыв его большими ладонями, она разрыдалась. Мы с бабой Дашей переглянулись. Мой взгляд спрашивал – «что делать?», а ее отвечал… ничего не отвечал. Так и переглядывались бы, наверное, долго, ели бы племянница не заговорила первой. Громко высморкавшись, подняла свои опухшие глаза.
- Вы извините меня. – вполне человеческим голосом начала она. – Знаете, как-то навалилось все сразу. У меня знаете сколько проблем?
Все еще, на всякий случай, будучи на стороже, я покачала головой – «Откуда?»
- Да вы садитесь. Чего уж там. Я иногда срываюсь. Но это потому, что у меня проблем до фига. – видя, что мы не реагируем на ее любезное приглашение, она тяжело вздохнула.
- Ладно, чего уж там. Я все понимаю. Извините еще раз. – и поднимаясь из-за стола, жалко моргая мокрыми ресницами, добавила, - Пойду я.
- Сядьте! – резко остановила ее я. – Мы не знали как вас разыскать, поэтому похоронили вашу тетю без вас. – и показывая на все еще заставленный сто, не удержалась, съязвила – А этот, по вашим словам, банкет, поминки.
- Я же извини-и-лась. – виновато протянула племянница.
- Для начала давайте знакомиться, я – Марина, а вас как зовут? – уже вполне дружелюбно спросила я.
- Извините…
- Послушайте, хватит извиняться. Как вас зовут? – я снова начала выходить из себя.
- Лена. – тихим голосом, наконец-то, представилась женщина.
Сейчас, когда на ее лице было жалобно-виноватое выражение лица, она выглядела девушкой, ну, молодой женщиной.
- Сколько вам лет, Лена? – задала я не совсем тактичный вопрос.
- Тридцать.
Да она, практически, моего возраста. Но когда она истерически вопила, я подумала, что ей, как минимум, сорок. Баба Даша, видно еще не отошедшая от скандала, присела на краешек табуретки, готовая в любой момент сорваться с места. Но весь запал у не прошенной гостьи пропал. Судя по всему, она не собиралась больше никого атаковать.
- Да я случайно узнала, сегодня. – запинаясь, будто оправдывалась Лена. – Тут у вас маркет рядом, думаю, зайду, по дешевке масло куплю. А в очереди слышу, бабки про смерть гадалки толкуют. Мол, смерть нехорошая, странная. Да еще, что им страшно на похороны идти. Я-то знала, что тетка гадает, но мало ли, может, про кого другого говорят. Я к ним с расспросами. Точно. Про мою тетку говорят. А одна из них и спрашивает: «Что же тебя без наследства оставили, и даже на похороны не позвали?» Ну, я и не сдержалась. Прямо взорвалась вся. Ну, думаю, сейчас пойду и намылю морду. – тут Лена спохватилась. – Ой, извините-е-е.
- Да ладно, проехали. – отмахнулась я.
- Ой, что же мы сидим? – соседка, наконец-то, поверила, во всяком случае, во временную безобидность гостьи. – Леночка, давай помянем тетю твою. Как бы у вас не складывалось, все-таки родня. Водочку или вино?
Леночка, как и баба Даша, предпочла водочку, мне пришлось за упокой души выпить, хотя бы вина. Вообще, где-то слышала, что выпивая на поминках за, так сказать, облегчение души на том свете, мы, тем самым наоборот, только утяжеляем груз грехов, с которым она попадает на тот свет. Может быть это и правда. Но пусть простят усопшие, традицию не мне ломать. После рюмки, и так словоохотливая Лена, разговорилась еще больше.
Оказывается, она уже дважды была замужем, соответственно, неудачно. Первый муж был алкоголиком, и к тому же игрок. После развода с ним, из двухкомнатной квартиры Леночке пришлось перебираться в однокомнатную малосемейку. Второй не пил, но постоянно устраивал дебоши с битьем мебели и аппаратуры. После развода с ним, молодая женщина осталась в голых стенах. Поскольку последний муж хоть и громил все подряд, зарабатывал прилично и вскоре покупал новую мебель, телевизор. Уходя, он все, что мог забрал с собой. Сейчас Леночка живет в, так называемом, гражданском браке с «лицом кавказской национальности». Вроде бы и парень неплохой, но на шабашках получает копейки, и часть из них еще умудряется отсылать на историческую родину своей многочисленной родне. Сейчас требуется большая сумма денег на лечение двоюродного брата ее сожителя. Сожителя она очень любит, и видеть его стеснения не имеет никаких сил. Но месяц назад Лена потеряла работу, не ахти какую, но все-таки. Но как оказалось, найти и такую, достаточно проблематично. В общем, племянница Лидии Максимовны находится на грани нищеты и соответственно, нервного срыва.
Следующий мой шаг удивил как меня саму, так и Лену, а баба Даша так совсем, на несколько секунд впала в ступор. Вы, наверное, тоже посчитаете меня, мягко сказать, дурой. Не знаю, может, я действительно таковой являюсь, может быть мне действительно достаточно своих денег, а может, так пагубно подействовал алкоголь на мой незакаленный мозг. В общем, ни с того, ни с чего, я ляпнула:
- А знаешь, Лен, мне квартира не нужна.
- Господи! Сдурела?! – воскликнула баба Даша.
- Правда? – еще не веря, детским жалобным голосом, спросила Лена.
- Правда. Но… - тут женщина напряглась. На ее лице читалось – «ну, так я и знала, халявы не бывает».
- Но после продажи квартиры, сумму которую я затратила на похороны, я заберу обратно.
- Ой! Да ради бога! Конечно! И за хлопоты возьмите! – разволновалась Лена.
- Ну, вот и хорошо! – как-то стало сразу легко на душе.
С момента, как я узнала о завещании, меня не покидало тяжелое чувство, будто я кого-то обворовала. Не моя это квартира, никогда не была и не будет. Лена смотрела на меня преданными глазами, а у бабы Даши явно появились сомнения по поводу моего здоровья. Как всегда практичная соседка, давала советы по поводу хотя бы косметического ремонта разбитой гостиной, взяла на себя хлопоты по поиску бригады. И о зеркале не забыла, на всякий случай, отодвигаясь подальше от Лены, лилейным голосом прощебетала.
- Леночка, тебе, возможно, это не понравится, но Мариночка уже пообещала Лидочкино зеркало. Оно старое, тебе такое зачем? – скупая слеза скатилась по дряблой щеке соседки. – А мне хоть какая память о моей подруге.
Леночку совершенно не интересовало какое-то старое зеркало, поглядывая на нас веселыми глазами, она с удовольствием обгладывала куриную ножку, и лишь отмахнулась от бабы Даши, что стоило расценивать как – «Ой, ради бога! Какое зеркало?!» От упоминания зеркала, у меня неприятно заныло под ложечкой. Баба Даша так хочет это зеркало и ведь не боится. А по-моему стоило бы. Надо с ней обязательно поговорить.
- Жаль, что быстро не получится продать квартиру, – вздохнула жующая Лена, - очень уж деньги нужны.
Баба Даша тут же сообразила.
- Ну, раз все равно твое все будет, может, продашь что-нибудь из Лидочкиной мебели, посуду. У нее же все хорошее, качественное.
Леночка посмотрела на меня просящим взглядом.
- Да мне все равно. Только, разрешит ли милиция? – засомневалась я.
Баба Даша взмахнула руками.
- Ой, я тебя умоляю! Уж Николай Сергеевич тебе точно не откажет. Тем более, все что хотели – они уже осмотрели. Иди, позвони. Видя мою нерешительность – мне совсем не хотелось беспокоить следователя, ему сейчас явно не до меня, она настойчиво добавила. – Давай, давай, чего девчонку томить.
Леночкины глаза умоляюще смотрели на меня. Ну, что ж, делать нечего.
- Дроздов. – рявкнуло в трубку, да так, что я чуть не выронила телефон.
- Это… это – я растерялась, с языка чуть не сорвалось по-свойски – Марина, вовремя удержавшись, на мгновение запнулась. Тут же из трубки раздался взволнованный голос.
- Марина?! Марина, что случилось?! Почему молчите?!
- Да нет. То есть да, это я, но ничего не случилось. Просто…
- Да говорите, наконец. – рассердился Дроздов на мою нерешительность.
- Я хотела спросить…
- Ну?
- Тут племянница пришла…
- Чья?
- Лидии Максимовны.
- И?
- В общем…
- Послушайте, Марина Владимировна, я буду из вас по слову вытаскивать или сами все расскажите?
Его иронический тон меня взбесил.
- Да что же вы меня постоянно перебиваете, слова не даете сказать.
На том конце провода раздался смех.
- Ладно, ладно, не мешаю.
- В общем, я решила отказаться от квартиры. Мне она не нужна.
Было слышно, как Дроздов усиленно обдумывает мои слова. Пауза затянулась.
- Алло! Вы слышите меня?
- Да, да, слышу. Почему?
- Что почему? – не поняла я.
- Почему вам не нужна эта квартира? – его голос стал намного официальнее.
- Просто не нужна. Имею я право отказаться или нет?
- Конечно…имеете, но возникают некоторые вопросы. – ледяным тоном ответил следователь.
- Послушайте, вы можете задать мне любые вопросы, какие пожелаете, - в тон ему согласилась я, - но я звоню спросить, нельзя ли племяннице забрать кое-какие вещи и мебель из квартиры? Она сейчас в затруднительном положении.
Теперь по другую сторону провода затягивали разговор.
- Так модно или нет? – настаивала я.
- Так вы решили все отдать племяннице Лидии Максимовны?
- Ну да. Я, конечно, после продажи квартиры верну себе свои деньги, которые были потрачены. Ну, вы знаете… Да, еще, Дарья Васильевна зеркало заберет себе, ну то, что в гостиной стоит.
На том конце опять затянулась пауза.
- Николай Сергеевич, алло! Ну, так что? Пусть забирает?
- В принципе, не вижу оснований отказывать. Квартира осмотрена. Естественная смерть женщины у руководства не вызывает сомнений.
От возмущения, у меня перехватило дыхание.
- А у вас?
- Что у меня? – не понял следователь, или сделал вид, что не понял.
- У вас вызывает сомнения, так называемая, естественная смерть старушки?
- Марина Владимировна, я понимаю ваши чувства, но мы можем опираться только на факты. А факты таковы – судмедэкспертиза дала заключение, говоря человеческим языком, что смерть наступила в связи с острой сердечной недостаточности.
- А как же потеря крови и весь тот разгром в комнате? – перебила я его.
- Возможно, ей было плохо, и она в полубессознательном состоянии, сама себе причинила те раны, которые обнаружены у нее на теле и те разрушения в квартире.
У меня в голове не укладывалась такая тупость.
- Вы хоть сами верите в то, что говорите?
- Марина Владимировна, к чему такие вопросы? Дело прекращено.
- А ваш брат? – закричала я в трубку. – Он тоже сам себя ввел в кому?
В ответ раздался резкий ответ.
- Я не думаю, что это ваше дело, Марина Владимировна. – и после короткой паузы – С квартирой можете делать все, что хотите. До свидания.
Пораженная этим разговором, несколько минут я стояла, не обращая внимания на короткие гудки, доносящиеся из трубки.
- Что? – взволнованные глаза женщин встревожено смотрели на меня.
- Ничего. – все еще с горечью думая о разговоре с Дроздовым, бессознательно ответила я.
- Нет, ты уж нам рассказывай. – потребовала баба Даша.
Пришлось пересказать. Я думала баба Даша начнет возмущаться, размахивая руками. Но она лишь тихо сказала:
- А что ты хотела? Чтобы милиция искала призрака, черта или дьявола?
На это ответить было нечего. Я тут же пожалела о резких словах, которые высказала Дроздову, да еще сказанных таким тоном. Значит наша милиция мудрее меня. Настроение безвозвратно было потеряно. Слава богу, Леночка решила не откладывать в долгий ящик вывоз вещей из тетиной квартиры и, посидев с нами минут пятнадцать, выпив еще за пуховую землю для покойницы, унеслась на поиски машины. Баба Даша, сославшись на головную боль, причитая и охая по поводу старческих болячек, ушла к себе. Я осталась одна. Вокруг – горы остатков еды, грязной посуды и салфеток. «Это надо пережить» - подумала я, а у самой на глазах выступили слезы.
До девяти провозилась с грязной посудой. Все-таки, какой молодец Дроздов. У меня не хватило бы наглости отпроситься на две недели. И раньше, если уезжала в отпуск или когда брала больничный на два – три дня, всегда изводила себя мыслями о работе – как они там без меня, справляются ли. А сейчас, на удивление, совершенно о ней не вспоминала. Сейчас, все мои мысли были заняты последним неприятным разговором с Дроздовым. «Вот и все, - думала я – не успев начаться, все закончилось». И тут же успокаивала себя: «Ну и ладно, не сильно и хотелось. Таких кадров на каждом углу». Но на самом деле знала, что хоть с кадрами проблем и нет, но качество этих самых кадров оставляет желать лучшего. А еще необходим маленький нюанс – этого самого кадра желательно полюбить. А то, что я могла бы полюбить (или уже люблю) именно Дроздова, сомнений у меня не вызывало. Мои грустные размышления прервал звонок в дверь. В надежде, что это может быть мой следователь, я буквально полетела открывать дверь. Но, увы, на пороге стояла Леночка, за ее спиной маячили два мужика неопределенной национальности и возраста. Хотя какое мне дело до их возраста и национальности.
- Марина, извините ради бога, но я думаю, зайду, предупрежу, что приехала.
Я лишь приветливо кивнула в знак приветствия, и с трудом натянула дежурную улыбку – сил на большее не оставалось.
- А замок не сделали? – прекрасно видя, что замок на соседской двери не сделан, спросила Леночка.
Я отрицательно помотала головой. Баба Даша решила сэкономить и вызвала мастера с ЖЭКа, логично, что рассчитывать на приход мастера в день заявки не стоит. А Лена, видимо, обратила внимание на мое упорное молчание, и как я ни старалась, на мое явно не совсем довольное выражение лица.
- Марина, вы что, передумали? – широко раскрыв глаза, испугалась она.
- Нет. – рот пришлось открыть, - Просто очень устала.
- Ой, да, конечно же. А я дурра и не подумала. – сокрушалась женщина. – Ну, уж извините, ради бога, муж сейчас с другом кое-что погрузят, и повезем домой.
Я интенсивно кивала головой, давая ей понять, что она может делать все, что захочет, лишь бы меня оставили в покое и дали, наконец-то, выспаться. Если в таком ритме продолжаться мои две недели отпуска, я на работу приду еще более разбитая, чем до этого самого отпуска. На удивление, Леночка достаточно быстро все поняла и радостно попрощалась со мной.
- Все, все, все. Все понимаю. Спокойной ночи.
Наверное, получилось грубовато, но я захлопнула дверь прямо у нее перед носом, не дав ей распространяться о моей «спокойной ночи».
Все! Я одна! Быстро в ванную! Полчаса блаженства и моя мягкая уютная постель, с каким-нибудь толстенным бутербродом, благо холодильник забит, и ближайшую неделю мне не придется думать о хлебе насущном.
Где-то в глубине засыпающего мозга промелькнула мысль, что стоило бы предупредить Лену о непонятных и странных вещах, происходящих в квартире ее тети, но опрометчиво решив, что в компании с двумя мужчинами с ней ничего случиться не может, сладко уснула.
Темная зеркальная поверхность неотвратимо надвигалась. Я силилась сдвинуться с места, но мои руки и ноги словно парализовало. В немом крике открывая рот, я с ужасом всматривалась в ожившее зазеркалье. Как резиновая, поверхность зеркала растягивалась и выгибалась, а внутри него, словно в старом черно-белом фильме, по чаплински семеня, двигались темные фигурки людей. По мере того, как растягивалась глянцевая поверхность зеркала, увеличивались и фигурки людей. Вот уже отчетливо видны их лица – лица с пустыми глазницами. Их руки, плетьми висящие вдоль тел, оканчивались изуродованными окровавленными пальцами. Зазеркальные людишки, казалось, бесцельно сновали туда-сюда в своем ограниченном пространстве, то и дело, натыкаясь друг на друга. Я увидела Лидию Максимовну, она, как и другие, растерянно вертя безглазой головой, шла по какому-то своему кошмарному пути. Внезапно, вся мрачная толпа замерла и люди, точно могли что-то увидеть, устремили свои пустые глазницы в мою сторону, при этом приподняв свои подбородки, словно принюхиваясь. Мне они напомнили слепых, беспомощных щенят, которые в нетерпении, дрожа, пытаются унюхать свою мать. Почему-то я была уверена, что не я их заинтересовала.
Зеркало, растягиваясь и вибрируя, уже было на расстоянии моей вытянутой руки. Вдруг, в нем откуда-то снизу, послышалась какая-то возня. Сначала показалось черное в розоватых плешинах пятно, оно увеличивалось. Рычание и что-то похожее на хрюканье, сопение, становилось все громче. Я уже видела очертания спины какого-то существа. Острые серые локти интенсивно двигаются вверх-вниз. Вот показался черный длинный загривок. Я еще точно не вижу, но уже с ужасом ожидаю увидеть кошмарную морду. Я силюсь бежать, но руки и ноги словно опутаны невидимыми цепями, лишь хрип раздается из моего горла.
Длинные черные волосы, свалявшиеся в какой-то мерзости, оттопыренные серо-розовые уши – это голова существа, который, догадываюсь я, тащит что-то тяжелое. Это что-то уже находится в кошмарном зазеркалье, но я не могу пока это увидеть. Знаете, будто на экране телевизора идет фильм, и вы видите очень близко от себя героя, который, судя по его действиям, тащит, допустим, мешок, но сам мешок еще скрыт от ваших глаз границами экрана. Зеркало все ближе, его растягивающаяся поверхность кажется лишь тонкой пленкой, которая навряд ли сможет сдержать раздувающееся внутри него зазеркалье. Мертвые существа позади, сбились в одну черную толпу, замершую в предвкушении чего-то, лишь возбужденно дрожат их ноздри. Фигура существа выползла уже полностью, но я по-прежнему вижу его спину как бы сверху. Затем показались волосатые жилистые руки, с редкой черной шерсти стекали красные струйки. Страх рвотным сгустком подкатил к горлу. Я не хотела видеть кровавую ношу существа, но мои глаза, с режущей болью в уголках, наоборот, расширились от ужаса. В руках существа – окровавленные, передержанные в пергедроле, длинные, слегка вьющиеся женские волосы. Довольное хрюканье и сопение нарастало. Я вижу лицо его жертвы – это племянница Лидии Максимовны… Пустые глазницы и неестественно широко открытый рот, застывший в предсмертной агонии.
Внезапно, существо подняло голову и впилось в меня своим пустым зеркальным взглядом. Оно меня видит! Черный язык сыто облизывает окровавленные губы. Он бросает свою ношу, она его больше не интересует. Его интересую я. Мерзко улыбаясь, он подносит свою руку к разделяющему нас глянцевому экрану. Погрозил мне костлявым указательным пальцем и стремительно толкнул своим длинным желтым ногтем вздрогнувшую прозрачную преграду. Под силой его удара она натянулась. «Она сейчас порвется» - в ужасе подумала я, а существо не сводило с меня пронзительных глаз, медленно, но настойчиво растягивая мой предсмертный ужас, ковырял спасительную для меня преграду. От напряжения и страха слезились глаза, сквозь пелену слез я, не отрываясь, следила за утончающейся эластичной поверхностью зеркала. Раздался хлопок, словно лопнул шарик. В разорванном отверстии показался мерзкий, в засохшей крови ноготь. Радостный визг мертвой толпы и злорадный хохот сотен невидимых мне существ, вырвали мое сознание.
Не соображая, где я и что со мной, ощущая лишь панический страх и колотящееся сердце, я шарила по тумбочке в поисках выключателя. Наконец, дрожащая рука нащупала заветную пупырышку. Комната озарилась сумрачным светом небольшого светильника. В ту же секунду, задребезжав стеклом, хлопнула дверь, разделяющая мою спальню с прихожей. Но в эту долю секунды я успела увидеть черную косматую тень, метнувшуюся от кровати в прихожую. Тихим эхом прошелестел злой хохот, все стихло. Каждый волосок на моей голове ожил сам по себе, словно и не волосы это, а тысячи извивающихся змеек. Понимая, что раздираю лицо, какое-то время сидела, вцепившись в щеки, и жадно глотала воздух. «Что происходит?! Что происходит?! Что происходит?!!» Мой мозг, казалось, агонизировал от кошмарной неестественности происходящего. Ни встать, ни шелохнуться я не могла. Страх, тяжелой плитой придавил меня к кровати. Но надо же что-то делать!! Невозможно сидеть просто так. Нужно кого-нибудь позвать, кому-нибудь позвонить. Дроздов!
Рядом на тумбочке – сотовый. Все равно, что на часах половина двенадцатого ночи, все равно, что сегодня был неприятный разговор, и что, возможно, он спит. Если я останусь одна, сердце мое не выдержит, я просто умру.
Следователь ответил после первого же гудка. Он первый задал встревоженный вопрос.
- Что случилось?
Слезы градом полились из моих глаз. Борясь с рыданиями, я рассказала все – и свой первый сон, и последний про метаморфозы с соседским зеркалом, и про посещение моей квартиры каким-то кошмарным существом, и про то, что я уверена – в соседней квартире лежит труп, труп племянницы Лидии Максимовны. Он слушал не перебивая.
- Я сейчас приеду. Никуда не выходи. – коротко сказал он.
Накрывшись с головой одеялом, я лежала замерев, то и дело сбиваясь, пытаясь в мыслях сосчитать секунды до прихода следователя. В сотый раз, застряв на сорок шестой секунде, я услышала крадущиеся шаги. Сердце ледышкой ушло куда-то глубоко вниз. Я не дышала.
- Марина, это я. – мягко коснувшись одеяла, тихо произнес Дроздов.
От облегчения и радости, я буквально повисла у него на шее. Короткое мгновение, тяжело дыша, он крепко держал меня в своих руках. На часах без десяти двенадцать. Неудивительно, что он запыхался.
- Как вы вошли? – смогла я заговорить.
- У вас дверь на распашку. – удивленно ответил Дроздов и, многозначительно заглянув мне в глаза, добавил, - Я чуть не умер, думал что опоздал.
- Открыта?!
- Да, кто-то, как масло, разрезал ваши замки.
Я бросилась к двери. Действительно. Слегка обожженная кожа по краю двери, и явно чем-то, необычайно горячим, разрезаны замок и дверная цепочка.
- Но я совершенно ничего не слышала. – недоумевала я.
- Я вызвал бригаду, а теперь нужно проверить квартиру Лидии Максимовны.
Я внимательно всматривалась в его лицо, ища следы иронии. Но на его лице было только выражение озабоченности.
Дверь, слегка раскачиваемая сквозняком, по-прежнему тихо поскрипывала. Та же зияющая чернотой проклятая квартира
- Можно я не буду входить? – ощущая озноб во всем теле, спросила я.
- Это лучшее, что вы можете сейчас сделать. – следователь шагнул в соседскую прихожую.
В ту же секунду меня пронзило предчувствие беды.
- Стойте! – вцепилась я в него. – Нельзя!
Видимо то, как я закричала, и мое испуганное лицо не могли не остановить Дроздова. Он в нерешительности шагнул обратно на освещенную площадку.
- Не ходите туда сами, пожалуйста. – на всякий случай крепко его держа, всхлипывала я. – Пожалуйста. Ведь вы хоть и не говорите, но я знаю, вы уже верите, что там, - указала я на замершую в ожидании тьму страшной квартиры, - что-то существует, то, что убивает, и его уже не сдерживают кирпичные стены.
Дроздов мрачно смотрел на меня. О чем он думал? Считал ли меня полоумной или прикидывающейся такой, а может, наконец-то, и он поверил в смертельную опасность, таящуюся в квартире?
Внизу хлопнула подъездная дверь, раздался гулкий топот. Показались двое, уже знакомых мне, сотрудников милиции.
- Ну, что тут, Сергеевич? – спросил один из них.
- Что-то часто приходится сюда наведываться. – пробурчал другой. Бросив на меня цепкий взгляд, деланно воскликнул – Ба! Все те же лица. Может девушка сама устраивает эти «развлечения», а, Сергеевич? Ты об этом не думал?
- Хватит, Валер. – раздраженно прервал его Дроздов. – Надо будет осмотреть ту дверь. – указал он на мою квартиру. – Но сначала проверим эту квартиру.
Дроздов, не раздумывая более, первым перешагнул порог. Следом за ним, на ходу расстегивая свои пуховики, в квартиру вошли остальные. Я вся вжалась в ледяную стену. Она помогла мне не упасть. Судорожно вслушивалась я в каждый звук, доносящийся из квартиры. Шаги, негромкий стук мебели, кто-то снова налетел на тумбочку в прихожей, и бесполезное щелканье выключателем, потому что квартира так и не осветилась. Затем, видимо, кто-то зажег или спичку или зажигалку. Раздался сдержанный вскрик.
- Мать твою!
«Ее нашли…» - отсекла я последнюю надежду. Первым выскочил тот, кого Дроздов называл Валерой. Согнувшись пополам, зажимая ладонями рот, он тщетно пытался удержать рвоту. За ним, пошатываясь, вышли Дроздов и другой милиционер.
- Из вашей квартиры позвонить можно? – спросил он меня.
Все еще прижимаясь к стене, я лишь кивнула. Подошел Дроздов и взял меня за руки.
- Марина, вы были правы. Она там. – он прервался, чтобы вытереть выступивший на его лбу пот. – Сейчас приедут другие сотрудники, скорая. Вас будут спрашивать о многом, но… - он крепко сжал мои руки, - но пожалуйста, не рассказывайте о том, что рассказали мне.
Он заглядывал в мои глаза, ища ответ на свою просьбу.
- Марина, вы понимаете меня? – настаивал он.
- Я все поняла, Николай Сергеевич… Я все поняла. – он облегченно вздохнул.
- На счет моего прихода, просто скажите, что услышали подозрительные звуки и вызвали меня. Хорошо?
Я кивнула головой. Дроздов говорил со мной мягко и вкрадчиво. Так разговаривают с маленьким ребенком, которому хотят что-то втолковать.
- Вот и хорошо.
- Все, отзвонился, едут. – прервал Дроздова вышедший от меня коллега следователя.
- Может, вернетесь к себе. – заботливо предложил он.
- Нет, если можно, я здесь с вами побуду.
Сидеть одной в квартире было страшней, чем рядом с кровавой квартирой.
Гулким эхом разнеслись по подъезду многочисленные шаги – это прибыла скорая и сотрудники милиции. Один из них нес в руках лампочки. Кто-то попросил меня принести табурет. Минут пять были слышны громкие фразы определенного содержания. Раздались щелчки выключателей и наконец, квартира осветилась. Чьи-то руки, аккуратно ссыпали в полиэтиленовый мешочек почерневшие осколки прежних лампочек. Да… Чтобы не находилось в этой квартире, оно явно обладает невероятной, фантастической силой. Просто так, одновременно все лампочки в квартире не перегорают.
Вместе с милицией туда вошли и врачи. Не прошло и трех минут, побледневшие, они вышли обратно.
- Вызывайте труповозку. Здесь мы бессильны.
Минут сорок еще стояла, подперев стену, сквозняки, ледяными струйками, проникали под наброшенное поверх халата пальто. Но мне было плевать на них, я готова была мерзнуть хоть до посинения, лишь бы не в своей квартире. «Может попытаться разбудить бабу Дашу? Дроздов занят, а с ней хоть не так страшно будет». – раздумывала я. Но так этого и не сделала. В квартиру, пошатываясь, прошли какие-то невыспавшиеся, с опухшими лицами мужики, в руках они держали видавшие многое носилки. Через короткое время, матерясь через слово, на тяжесть своей ноши, на ублюдка, которому именно в ночь потребовалось убивать, и на весь замерзший вокруг мир, они кое-как протиснулись на площадку. Я опустила глаза и вдавилась в стену, пытаясь укрыться в ней от леденящего душу ужаса, и от возможности увидеть то, от чего боюсь, разорвется сердце. Мимо прошаркала первая пара грязных сапог. Кряхтели и матерились санитары. Леночка была очень упитанной женщиной. Я не поднимала глаз от пыльного пола площадки. «Ну, давайте, давайте уже, унесите, ради бога» - мысленно просила я. Шлямп! – гулко раздалось по подъезду. Неестественно бумажно-белого цвета, вся в вязких бурых пятнах, с носилок выпала окровавленная по локоть Леночкина рука. Раздался громкий окрик Дроздова, бурный мат пьяных санитаров, но меня в это мгновение, кружа в кровавом тумане, покинуло сознание.
Рядом со мной, активно храпя, лежало что-то большое. Храп был явно человеческий, а приятный запах неизвестного мне парфюма был очень даже знаком. Судорожно пытаясь вспомнить, что бы это могло значить, и, стараясь не шевельнуться, я приоткрыла правый глаз, не без усилий его скосив, обнаружила что уже ожидала. Рядом со мной, как ребенок, подложив широкую ладонь под колючую щеку, сладко спал Дроздов. Я не ханжа, и уже далеко не один раз в жизни приходилось делить постель с мужчиной. Но здесь меня посетила, прямо-таки девичья стыдливость, хотя все выглядело вполне пристойно – оба одеты. Стараясь производить как можно меньше шума, попыталась сползти с постели, но видимо, чуток сон доблестного милиционера.
- Доброе утро.
С тут же раскрасневшимся лицом, я пробормотала:
- Доброе утро…
- Как вы себя чувствуете?
Лучше бы он не задавал этот вопрос. Страшные воспоминания хлынули волной, заставив меня снова почувствовать панический ужас. Видимо, на моем лице сразу же это отразилось. В то же мгновение, крепко обняв меня за плечи, Дроздов сидел рядом со мной.
- Марина Вла-а…, - и тут же себя поправил – Марина, я не знаю, что происходит в этой чертовой квартире. Но то, что нужно срочно что-то предпринять – бесспорно. – сделав паузу, возможно обдумывая следующие слова, добавил – Вы мне не безразличны, Марина. И я не хочу, чтобы с вами, что-то произошло…
Все еще удерживающий меня страх, благодарность и что-то теплое, волнующее – все смешалось в душе. Наверное он ждал от меня каких-то ответных слов, но в этот момент я была поглощена своими чувствами.
- Не знаю, что делать… - наконец я заговорила. – Баба Даша предлагала в церковь сходить, наверное свечек купить, икону, может поможет? – скорее спрашивала я.
Дроздов несколько секунд, так же крепко прижав меня,, что-то обдумывал.
- Может… может поможет… - как-то неуверенно начал он. – Но мне кажется, самое лучшее – продать вам свою квартиру.
Мне эта мысль никогда не приходила в голову, и сейчас она показалась мне просто нелепой.
- Нет, нет! Я не хочу другую квартиру! Я здесь с рождения и вообще…здесь все родное… свое!
Возможно такие аргументы, в свете последних событий, звучали, мягко скажем, странновато. В конце концов, какое значение может иметь с рождения я в этой квартире или нет, когда непонятного происхождения кракозябра бегает, уже по двум квартирам, и убивает людей. Но я все еще была поглощена исключительно эмоциональной стороной вопроса, и к тому же, в отличии от следователя, я верю в чудодейственную силу церкви.
- Знаете, я много видел преступлений, убитых, раненых… Тот кто или что из этой квартиры творит такое с людьми, обладает невероятной силой, сомневаюсь, что здесь сможет помочь церковь. Хотя, я вам и тогда не верил, может быть, ошибаюсь и сейчас. Попробуйте. Но мне было бы спокойнее, если бы вас не было рядом с этой квартирой.
Какое-то время мы сидели молча, крепко прижавшись друг к другу, будто очень близкие люди, знакомые много-много лет.
- Ой, а баба Даша?! – всполошилась я – Она так и не вышла, может и ее…?! – произнести слово «убили» не повернулся язык. Спазм сдавил горло.
- Жива, жива, - поторопился успокоить меня Дроздов – она все проспала, накачавшись снотворного, о чем, видимо, очень сожалеет. Ее разбудили уже под утро – мы тоже решили удостовериться, что с ней все в порядке. Она рвалась к тебе, но я успокоил ее, что вы в надежных руках. Так что уверен, сейчас она в нетерпении топчется под дверью.
Представив бабу Дашу, я первый раз улыбнулась.
- Напугали вы меня. Уже хотел скорую вызывать, но нашатырный спирт помог. Правда, я у вас в шкафах бардак несусветный устроил, так что, извините…
- Да ладно уж, вы же для меня старались. – и не думала сердиться я. – Я после того как увидела оторванную руку…, как закружилась голова…, ничего не помню…
Дроздов развернул меня к себе лицом, и внимательно глядя на меня своими безумно голубыми глазами, сказал:
- Вы не считайте меня хамом, но даже если бы вы не попросили меня остаться, я все равно бы вас одну не оставил.
Его глаза так близко, его жесткие губы, слегка улыбаясь, говорят так нежно, с каким-то невероятным глубоким тембром. «Я точно его люблю» - пронеслось у меня в голове. И когда он коснулся моих губ своими, я уже не могла остановиться, да и не хотела. Его сильные руки, каким-то невероятным образом, я ощущала на всем теле, губы, шепча слова о которых я всегда мечтала, обжигали кожу, до боли волновали что-то внизу живота, заставляя стонать все мое естество. Вокруг не было ничего – ни стен, ни кровати, ни страха, ни мыслей – бесконечность, окрашенная неземными красками, уносила куда-то вверх, одновременно растворяя меня в Николае. Сопровождаемый прерывистым хриплым возгласом долгожданного мужчины, вихрь наслаждения достигал своего пика, заставляя меня кричать и плакать, одновременно наполняя каждую клеточку моего тела блаженством, он взорвался волшебным фейерверком где-то внизу живота.
Уткнувшись в мою грудь, Николай нежно гладил мое тело, будто растирая остатки блаженства по моей коже. Сладкие слезы тихо текли по моим щекам.
- Я теперь никуда от себя тебя не отпущу. – прошептал Дроздов.
Запустив пальцы в его густую шевелюру, я слегка дернула волосы и ответила:
- У вас теперь, товарищ следователь, даже если захотите меня отпустить, ничего не получится.
Дроздов рассмеялся мальчишеским задорным смехом и ловко подмял меня под себя.
- Марина Владимировна, я догадывался, что вы не та за которую себя выдаете…
Наверное, эти шутки привели бы еще к нескольким волшебным фейерверкам, но, к сожалению, нас прервал настойчивый звонок в дверь.
- М-м-м – потягиваясь в руках следователя, проворчала я, - никому не открою.
Но нежданный гость, хотя уже догадываюсь, кто это может быть, судя по всему, и не собирался ухолить, а наоборот, уже не отрывал руку от звонка.
- Ладно, ладно, иду. – злясь и возмущаясь, пришлось-таки натягивать на себя халат. – Когда-нибудь закончатся эти безумные дни или нет?
Дроздов же совершенно спокойный, лениво улыбаясь, наблюдал за мной.
- Тебе незачем беспокоиться, развратница, при первой возможности мы все повторим.
Сделав вид недоступной красавицы, даже с «вороньим гнездом» на голове, швырнула в него подушку и гордо хмыкнув, пошла открывать дверь.
- Да сейчас, сейчас. Я еле успела отскочить от резко открывшейся двери.
- Боже мой, Марина! Зачем же ты так меня пугаешь?! – баба Даша вихрем влетела в прихожую. – У меня же уже возраст неподходящий для таких переживаний… - она еще, скорее всего, долго бы возмущалась и причитала, но голос Дроздова, появившегося на пороге, заставил ее челюсть отвиснуть в буквальном смысле этого слова.
- Доброе утро еще раз, Дарья Васильевна. – лицо его сыто и довольно улыбалось, на щеке остался мятый след от постели. Слава богу, он сообразил полностью одеться, хотя это уже ничего не меняло. Мое лицо медленно покрывалось алыми пятнами.
- Доброе, доброе.. – проблеяла баба Даша.
Дроздов по-прежнему улыбался, а баба Даша вовсю пялилась на него.
- Может чаю? А? – решила я хоть как-то сгладить, во всяком случае для меня, неловкую ситуацию. Все с радостью ухватились за мое предложение.
Разогретые в микроволновке поминальные блинчики и ароматный черный чай с бергамотом, без следа развеяли скованность бабы Даши. А и так достаточно бодрого Дроздова прямо-таки распирало. Он то и дело подкладывал блинчики соседке, по ее желанию смазывал их, то медом, то вареньем. Баба Даша бросала на него по-девичьи смущенные влюбленные взгляды. Ртом поедались блины, а глазами, ставшее таким любимым и желанным тело Николая. Смешно топорщившийся, так им и не приглаженный вихор, темные курчавые волосики, выбивающиеся из-за ворота майки и твердые мышцы, недавно проверенные мною, то и дело натягивающие майку при каждом движении следователя, продолжали волновать. Мне так хорошо было в эти минуты…
- Ну, расскажите же, Николай Сергеевич, что там произошло?
Глаза Николая, небесно-голубого цвета, в мгновение приобрели металлический, стальной оттенок. От моего эйфорийного настроения не осталось и следа. Я почти с ненавистью посмотрела на соседку, так некстати задавшей этот вопрос. А Дроздов, сразу перешедший на деловой тон, нехотя ответил:
- Сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем, что там действительно произошло.
- Но все-таки, - не терпелось бабе Даше, - хоть что-нибудь. Чего она там одна осталась?! – тут старушку, видимо постигла страшная догадка – Или ее мужика тоже…того…полностью съели?!
«А кстати, действительно, - вспомнила я, - приходила она даже не с одним мужчиной. Где же они?»
- Господи! Дарья Васильевна! – воскликнул следователь, - Все намного проще. Ее сожитель с другом загрузили в «Газель» крупные вещи – мебель, посуду и уехали, а Журова – это фамилия племянницы Лидии Максимовны, осталась в квартире собирать всякую мелочевку, которую смогла бы унести в руках.
Дроздов замолчал, в его глазах, как впрочем, и в глазах бабы Даши, можно было прочесть, что каждый из них, возможно по-своему, представлял тот кошмар, с которым один на один пришлось столкнуться молодой женщине.
- Это я виновата. – сдерживая ужас произошедшего, чтобы он просто не сожрал мой мозг, закричала я.
- Да бог с тобой, деточка, не бери грех на душу, ты-то причем?! – махнув на меня обеими руками, будто пытаясь таким образом отмахнуться от подобной мысли, словно от чего-то темного, злого и материального. Но меня уже было не остановить.
- Я знала об опасности. Я и подумала предупредить ее, но посчитала, что в компании мужчин с ней ничего не может случиться. Но я все равно должна была предупредить. – слезы, щипая кожу, потоками стекали по моему лицу.
Дроздов нежно взял мои ладони в свои.
- Ты не виновата. Никто не виноват, единственное, кроме той твари или нескольких, что обитают в этой квартире.
Но меня это не успокоило, напротив, я решила действовать.
- Вам нельзя забирать это зеркало. – твердо сказала я, обращаясь к соседке.
- Ка-а-к?! – на лице у бабы Даши тут же появилось оскорбленное воинственное выражение.
«Все ясно. Просто, не будет…» - с сожалением глядя в ее злое лицо, подумала я.
- Да! Нельзя! – стояла я на своем. – Зеркало нужно уничтожить.
- Это с чего это ты взяла?! Откуда ты можешь знать, что зеркало виновато? Лидочка мне ничего не говорила. И что ты думаешь, если она знала, что эта гадость вылезет из зеркала, почему тогда она его не выбросила или не разбила?! – вопила старушка, ее возмущению не было предела. – Так и скажи, что себе захотелось зеркало оставить. А то всякую чушь несешь!
- Это не чушь, и зеркало это мне не нужно. – на секунду я задумалась, какие бы аргументы найти, чтобы убедить ее. Но думай, не думай, а аргумента два – мои сны и, с натяжкой надежные, исключительно только мною видимые, метаморфозы с зеркалом. Делать нечего, я должна заставить поверить в это и соседку.
- Я видела сны и видела, как может преображаться это зеркало в реальности. Я уверена, что именно из зеркала вылезает…
Баба Даша не дала мне договорить.
-Что!? Сны?! Ты что, издеваешься надо мной?! И какие это такие изменения с зеркалом?! Да может ты пьяная была, вот у тебя в глазах оно и изменялось?! Так и скажи, что пожадничала для меня зеркало. – и из старушечьих глаз хлынули слезы.
- Так! Давайте успокоимся. – Дроздову надоела наша перепалка.
- Марина, тебе зеркало не нужно?
Я отрицательно помотала головой.
- Дарья Васильевна, вам это зеркало срочно необходимо?
- Ну, конечно, хотелось бы…
- Так. Значит не срочно. С этим разобрались. Теперь мы должны как можно быстрей узнать причину всего происходящего, а если и не узнать, то хотя бы обезопасить и себя и остальных жителей этого дома.
- Но как это сделать?! – я смутно себе это представляла. Одно дело как-то защитить свою квартиру, ну, еще квартиру бабы Даши, допустим, с помощью молитв или икон. Но остальные? Приходить ко всем – «извините, пожалуйста, но в такой-то квартире завелся черт, купите срочно образа, зажгите свечи и прочитайте на ночь такую-то молитву…» Бред! Не пройдет и десяти минут, как у подъезда остановится фургончик и люди в белых халатах, очень настойчиво, предложат мне проехать с ними.
- У тебя вызывает опасение это зеркало? Ну, так с него и начнем.
- Так я и знала. Да что вы к этому зеркалу прицепились?! – снова начала буйствовать баба Даша.
-Дарья Васильевна, - по тону было ясно, что Дроздов начинает выходить из себя, - вы спокойно можете дослушать до конца?
Баба Даша зло сцепила свои губы, всем своим видом говоря, мол, давайте, давайте, я вас насквозь вижу, спите и видите, как бы облапошить бедную старушку.
А Дроздов словно не замечал приближающейся бури.
- Нужно как можно больше узнать об этом зеркале. Может быть, вызвать специалиста, пусть посмотрит. Возможно зеркало всего лишь барахло, и сейчас мы ведем пустые разговоры. А причина этих смертей в чем-то другом.
- Хм, барахло! Да что вы понимаете! Специалистом не надо быть, чтобы заметить – это необыкновенное зеркало!
- Баба Даша, да я же об этом и говорю! – обрадовалась я раньше времени.
- Хватит! – рявкнула, не на шутку разбушевавшаяся соседка. – Я знаю, что ты имела в виду. Зеркало никого не может убить. В квартире поселился какой-то злой дух, вот он все это и устраивает! А вам захотелось оттяпать зеркало себе. И не надо из себя дурачков корчить. Вы уже, наверное, давно приценились к зеркалу. Может оно дороже квартиры стоит?! А!? – яростно сверкая глазами, продолжала вопить старуха.
- Дарья Васильевна, - попытался успокоить ее Дроздов, но это было лишним. Буквально подпрыгнув со стула и грозно ткнув корявым указательным пальцем в лицо Николая, старуха истошно завопила с новой силой.
- А о вас, наша дорогая милиция, мы уж наслышаны. Хапуги и хамы, так что я не сомневаюсь, вы уже все продумали. И специалиста левого подгоните, и какие надо справки мне подсунете. Только я не дура, и кое-что в этой жизни соображаю. Но от тебя, Марина, - при этих словах лицо старушки стало еще больше похоже на печеное яблоко, - такого не ожидала!
Гордо подняв острый подбородок, бросив на нас источающий вселенскую ненависть взгляд, баба Даша, на прощание громко хлопнув дверью, оставила нас одних, растерянно таращащихся друг на друга.
- Да-а-а… - после некоторого замешательства протянул Дроздов.
- Ну, и что с ней делать? – пробормотала я.
-С ней – ничего, а вот зеркало, пока не разберемся, ей не видать. – как по-ментовски постановил Николай. – Я сейчас же схожу в ваш ЖЭК, пусть срочно ставят замки на дверь, а ты пока собирайся.
Я удивленно заморгала ресницами. Дроздов рассмеялся и притянул меня к себе.
- Дорогая моя, Марина Владимировна, я конечно понимаю, что скорее всего вы еще находитесь под впечатлением недавно проведенных минут, но я прошу вас собраться и вспомнить, что хотели посетить церковь. - Его руки при этом настойчиво гладили мое тело, а губы находились в опасной близости. - Мне так хочется послать к черту свою работу и вернуться с тобой в постель.
- Давай, ты быстро сделаешь все свои дела, и мы снов туда вернемся. – целуя его колючие щеки и ощущая приятную тяжесть во всем теле, проворковала я, даже удивительным для самой себя, томным голосом.
- М-м-м… - разочарованно, почти зарыдал Дроздов и разомкнул свои объятия.
- Все! Лечу в ЖЭК и жду тебя во дворе, собирайся! – уже на ходу, натягивая верхнюю одежду, скомандовал он, и, чмокнув меня в лоб, вылетел из квартиры.
Даже среди бела дня страх остался, оглядываясь по углам и с опаской открыв темный шкаф, кое-как оделась. В зеркале старалась смотреть только на свое отражение. Знакомые очертания мебели и каких-то предметов, теперь казались таящими угрозу. Я довела себя до такого состояния, что тушь то и дело выпадала из дрожащих рук, пока я пыталась накрасить ресницы. Наконец я закончила – передо мной сидела, несмотря на неестественно расширенные от страха глаза, с еле сдерживаемой в них паникой, «очень даже ничего» молодая женщина.
Чем ближе к выходу, тем все сложнее было сдерживать страх. Он буквально сверлил суставы, заставляя сорваться с места и бежать вон из квартиры. Попасть в рукава шубы удалось лишь с третьей попытки. В душе засело стойкое ощущение того, что если обернусь, то нос к носу столкнусь с кровожадной мордой и глазами, в которых, как в помутневших от времени зеркалах, увижу отражение своей смерти. Ощущение было настолько реальным, что последние манипуляции с ключами я производила уже в полуобморочном состоянии. Противная липкая тошнота уже поднялась до критической отметки, стиснув зубы, чтобы не вырвать и не закричать, я вылетела из квартиры. В безмолвном подъезде эхом раздавалось зловещее поскрипывание, которое издавала под гуляющими сквозняками так еще и не сделанная соседская дверь. Перепрыгивая ступеньки пыльной лестницы, я неслась к выходу, в любой момент, ожидая, что чьи-то когтистые лапы вцепятся в меня сзади. Наконец-то спасительная дверь, свежий морозный воздух обдал мое вспотевшее лицо. В вдогонку мне, словно злорадный каркающий хохот, раздался частый, с неживым визгом стук двери ударившейся о косяк. Отбежав на всякий случай подальше от подъезда, присела на заснеженную лавку – все равно, что сзади обязательно намокнет шуба. Сейчас было бы неплохо и разгоряченное лицо засунуть в сугроб поглубже. Но вместо этого я подставила его под падающие колючие снежинки. Я не думала о скорей всего потекшем макияже. Я думала о том, что, наверное, схожу с ума, а глядя на свой дом о том, что такая квартира должна была появиться именно в этом доме. Эта убежденность появилась в те пары секунд, что я бежала со второго этажа. Здесь всегда тишина, так любимая мною ранее, теперь казавшаяся злой, мертвой. За все годы, что я здесь живу, здесь редко когда можно было услышать детские голоса, чьи-то семейные ссоры. Люди, словно призраки, тихо возвращались домой не оставляя следов – ни тепла, ни звуков, ни легкого ветерка, вызванного дыханием живого существа – ничего. Они плотно закрывали за собой двери. И все. Их поглощали квартиры…
Я встряхнула головой, сквозь пелену снегопада пятиэтажный дом выглядел как разбухший серый кокон. Кокон, в котором разрастается и множится зло… Резкий сигнал машины рывком вырвал кошмар из моей головы.
- Марина! – раздался голос следователя. Он высовывался из окна вполне приличной иномарки.
- Да, как выросло благосостояние наших органов. – садясь в машину съязвила я.
- Ну, что же делать, прогресс не стоит на месте. – в тон мне ответил Николай и внимательно посмотрел на меня.
Я схватилась за зеркальце. Так и есть. По щекам текли густые черные потеки. Благо, в косметичке всегда найдется пара салфеток. Под ироничную улыбку Николая поправила, насколько конечно это возможно в движущемся автомобиле, испорченный макияж.
- Никого не успели напугать? – не удержался и съехидничал Дроздов.
- Как видите – двор пуст, все разбежались. – скрывая досаду, рявкнула я в ответ.
- Ну, не обижайся, Марин. Ты в любом случае – самая красивая.
Я внимательно посмотрела в его глаза. Где-то в их глубине дрожали озорные огоньки, а в остальном – вполне честный взгляд. Но внутри меня, противный червячок, требовал ответить.
- Скорее всего, я испугала и неустрашимого следователя. Но вы сами напросились, на случай если вы не знали, у меня имеется своя машина.
- Я в курсе вашего имущества и приблизительных доходов. – парировал Дроздов. – Но я не имел морального права, после таких трудных дней, что у вас выдались, позволить вам самой сесть за руль.
- Охо-хо-хо! Какие мы высоко-порядочные!
- А ты как думала?! – широкая улыбка не сползала со счастливого лица Николая.
Я давно хотела расспросить Дроздова о его брате, да все не решалась. Возможно, он у меня хоть немного отходил от тягостных переживаний, поэтому как-то не хотелось тревожить его своими расспросами. Но сегодня решила, что мое видимое равнодушие следователю может показаться, как минимум странным!
- Как брат? – задала вопрос и тут же пожалела, что спросила. Как стертая ластиком, улыбка исчезла с лица Дроздова. Его потемневшие глаза наполнились невыносимой болью.
- Не знаю… - с горечью в голосе ответил он. – Не знаю… Врачи говорят жить будет. Но как? Он до сих пор не приходит в сознание. Это не кома, и не клиническая смерть – это черт знает что. И мне никто не может сказать, сколько это может продлиться.
Каждое его слово было переполнено глубоким отчаянием. Любые слова были лишними, я лишь слегка коснулась его плеча. Дроздов с благодарностью посмотрел на меня.
Оставшуюся дорогу мы ехали молча, от недавнего веселья не осталось и следа. Вот и церковь, скорее церквушка. Говорят, когда-то на этом месте стояла высокая, сложенная из добротного, ярко бордового кирпича, церковь. Но в годы революции ее постигла та же участь, что и сотни церквей по всей России. В 90-е, благодаря чьей-то доброй воле, на пустом месте началось строительство новой. Оно растянулось на шесть лет. И хотя, как говорят, новая церковь сильно уступает прежней в размерах и красоте, на мой взгляд, получилось очень даже ничего. Золотой купол, венчающий белоснежные стены, и несколько куполообразных башенок, над главным входом, в сине-голубых тонах фреска с ликом Богоматери.
- Когда за тобой заехать? – заботливо спросил Николай.
- Не тревожься, я сама доберусь.
- Но…
- Правда, не надо. – перебила я его. – После церкви хочу зайти в магазины. Что-нибудь купить себе. Обычно бывает некогда, но коли выпала такая возможность, оторвусь по полной в магазинах. Как раз подлечу свою нервную систему шопингом.
Нежно взяв меня за подбородок, мягко поцеловал в губы и, заглядывая в глаза, спросил:
- У нас же все замечательно?
Я громко чмокнула его в лоб и, заверив широкой улыбкой, искренне ответила.
- Замечательней не могло бы быть!
- Я обещаю тебе, что с каждым днем будет все замечательней и замечательней…
Мое сердце, от каждого его слова переполнялось… Не знаю чем переполнялось. Таких слов нет, чтобы описать. Но каждый, кто подобное испытывал, знает это чувство. Когда горячее-горячее сердце, кажется, переполняется чем-то нежным, теплым, дрожащим…
- Я вечером заеду…- уже трогаясь с места, крикнул Дроздов. Разбрызгивая комья мерзлой грязи, его машина скрылась за поворотом.
В церкви я бываю нечасто. Бывает некогда, а бывает в силу каких-то непонятных для меня причин, мне просто туда не хочется идти. Так же, неожиданно для себя самой, возникает непреодолимое желание посетить ее. Я не знаю, что происходит со мной в окружении многоликих святых. Но с первых шагов под прохладными сводами, меня охватывает неописуемое волнение. Пронзительные глаза, всматривающиеся, кажется в самое сердце, иногда строги, иногда ироничны, но бывает, и это пугает – совершенно равнодушны. Но в каком бы настроении не были хозяева церкви, в их присутствии, причиняя какую-то блаженную, почти физическую боль, темной лавиной из глубины глубин меня, вместе со слезами выплескивается все, что серой пылью, а иногда и бетонными плитами давило и мешало душе дышать – горечь, обида, злость и сожаление. В эти мгновения ощущается эфемерная, как давно забытое воспоминание, тонкая нить, словно пуповина, связывающая ребенка с матерью, соединяющая нас с древним, намного старше Христа, божественным началом. Глубоко вдыхая витающие терпкие запахи лаванды, горящего воска и буквально вибрирующей вокруг, пронизывающей все тело неосязаемой благодати. Я ловлю эти ощущения, изо всех сил пытаясь удержать это острое чувство единства с богом, космосом, вечностью…
В моих руках, потрескивая, догорает свеча. Сегодня глаза Богоматери смотрят как-то напряженно, будто ожидая чего-то. Наверное, тяжело им там смотреть на нас, вести нас, спасать, возможно, уже прекрасно зная, как мы все равно поступим, какой мы, вопреки их воле, выберем путь и какой, несмотря на все старания ангелов-храниелей, нас ждет конец. Горячая капля воска больно обожгла руку, отвлекая меня от моих мыслей. Перекрестившись, опустошенная, но одновременно и наполненная теплым светом я покинула церковь. Сначала зашла в церковный киоск, купила свечи, четыре серебряных крестика и две иконки, почему-то особо мною почитаемой Казанской Богоматери. Крестики я подарю Дроздову и его брату, обязательно бабе Даше (даже не знаю, есть ли он у нее). У меня крестика нет. После рождения, знаю, мама меня крестила, но почему-то крестик не сохранился. Уже выйдя за церковные ворота, подумала, что лучше бы было проконсультироваться с кем-нибудь из служителей церкви – что делать и как, чтобы избавиться от нечисти, поселившейся в соседней квартире. Но опять-таки, наверное, врожденная расхлябанность, заставила самоуверенно подумать, что икон и зажженных свечей достаточно, чтобы защититься. А может быть просто страх выглядеть сумасшедшей, заставил меня не просить помощи у церкви.
Вокруг, за относительно короткий период, выросли магазины и магазинчики, набитые разнообразными вещами и предметами, зазывающие вычурными вывесками, неоновыми огнями и яркими гигантскими плакатами с безупречными красавицами на них. Призывно сверкая глазами, они манят, завлекают войти и купить все, от чего жизнь, как по волшебству, станет комфортней, а любая женщина, словно золушка, сможет отправиться сразу на бал, где, конечно же, в избытке разномастных принцев. Я тоже хочу на бал и тоже хочу принца, поэтому менять и улучшать свою жизнь начала с первого попавшегося магазина.
Почему-то чем шикарней магазин, тем все более «серые» девушки в нем работают. Скорее всего это делается, чтобы клиентки, и без того с корзиной комплексов, не чувствовали себя еще более ущербными, или чтобы молодые девушки, сливаясь с сероватой плиткой на полах, не отвлекали внимание от вещей.
Я с энтузиазмом, испытывая приятный зуд в ладонях, под искусственные улыбки скучающих работниц магазина, принялась перебирать вещички на невесомых вешалках. Поочередно беря в руки ту или иную вещь, мысленно примеряла ее на себя, во многое, однозначно, не влезла бы. Не понимаю производителей одежды. Ведь им достаточно выйти на улицу, причем в любой стране, наверное, кроме Китая, и то, слышала, что благодаря увеличению картофеля в рационе китайцев, масса тела граждан этой страны, неуклонно растет. Так вот, бросив даже беглый взгляд на окружающих людей, нетрудно подсчитать, что доля женщин с «нестандартной» фигурой составляет, как минимум, одну треть, а в некоторых местах и добрую половину от общего количества населяющих нашу землю женщин.
Себе я выбрала шерстяное платье шоколадного цвета, с вызывающим декольте, но вполне приличной длины – слегка прикрывает колени, трикотажную кофточку сочно-фиолетового цвета, и зачем-то еще одни черные, классического покроя брюки. Удержалась от покупки некоторых вещей, разумно решив, что магазинов еще много, так что деньги нужно придержать.
В примерочной мне все понравилось. Вообще, у меня видимо врожденное чутье на «мои вещи». Хотя, возможно какой-нибудь специалист и раскритиковал бы меня. Но я все-таки считаю, хоть ты специалист, хоть ты совершенный профан, отношение к выбору одежды в большей степени субъективно или же наоборот, необоснованно навязано со стороны. Затем я зашла во второй магазин одежды, в третий, четвертый… Наличность таяла на глазах, а количество разноцветных пакетов, хоть и не тяжелых, уже не помещалось в руках. Эх, все-таки надо было ехать на своей машине! Я прямо-таки растаяла, когда Дроздов предложил подвезти. А теперь что? Придется ехать в автобусе или же ловить такси. Но с учетом, что я как раз подходила к симпатичному магазинчику сувениров, на комфортную доставку к дому может просто не остаться денег.
Нежно звякнул колокольчик, висящий на двери. Внутри благоухало целым букетом благовоний, полмагазина было отведено под столь модную продукцию в стиле Фэн-Шуй. Гигантские толстопузые Будды, слоны, черепахи, жабы, божества, сулящие различные блага, каллиграфии с золотыми иероглифами, свечи, странные монетки, пирамиды и масса всяких безделушек, обязанных изменить вашу жизнь к лучшему, наполнить пустые карманы, изменить душу и тело. Ну что ж, думаю моему богу не помешает помощь чужого.
- Э-э-э… - сверля глазами спину продавщицы проэкала я, сигнализируя о том, что я потенциальный покупатель.
- Да, я вас слушаю. – пухленькое лицо симпатичной женщины смотрело нежно и уж как-то чересчур умиротворенно. Возможно, многочасовое вдыхание благовоний все-таки влияет на нервную систему.
- Э-э-э – опять проэкала я, пытаясь подобрать правильные слова для описания того, что мне нужно.
-Да, я вас слушаю. – не меняя тональности и выражения лица, повторила продавщица.
- Мне бы что-нибудь… э-э-э… от злых духов. – наконец-то тихо, чтобы не слышали окружающие покупатели, произнесла я.
К моему удивлению, лицо женщины за прилавком совсем не изменилось, глаза не округлились. Может быть, для них привычно общаться с людьми, сталкивающихся со злыми духами.
- Какого рода злой дух? – заботливо спросила она.
«Какого рода?» - глаза расширились у меня. Вот уж не думала о подобных нюансах.
- Я не знаю какого он рода. – растерялась я.
- Вы с ним не общались? – продолжала участливо расспрашивать продавец.
- Общалась?! – я все больше ощущала несуразность нашего диалога.
Но для продавца данного магазина все было естественным. В ее глазах явно читалось мудрое снисхождение, какое обычно бывает в глазах какого-нибудь профессора, свысока смотрящего на своих глупеньких студентов.
- Понимаете, - вкрадчиво начала она, - злые духи бывают разные, их множество. Очень часто, в общении с ними, можно понять с кем конкретно из их армии мы имеем дело.
Я в изумлении слушала ее. Появилось желание выйти наружу и повнимательнее прочитать вывеску – в то ли учреждение я попала.
- Но я так понимаю, у вас нет опыта отношений с ними? – продолжала заботливо ворковать продавщица.
- Не-е-т, опыта не было.
Интересно, как она себе представляет, стояла бы я рядом с ней, если бы у меня был опыт чуть больше имеющегося. Она будто прочла мои мысли, с расстановками, необходимыми при общении с несведущими, начала подробно рассказывать.
- Как я уже сказала, злые духи бывают разные. Одни очень опасны, другие менее, есть такие, которые причиняют вред соизмеримый с вредом комара. Ну, представьте, вы ни с того ни с чего, на ровном месте спотыкаетесь, говорят ноги запутались, или же на вас нападает безостановочный чих. Думаете аллергия? А вот и нет. Это злой дух безобразничает. От таких, чтобы избавиться бывает достаточно носить на теле какое-нибудь нефритовое изделие или же амулет. В православии от этого спасет утренняя молитва и крестик на шее. Есть ночные злые духи, тоже в принципе не такие уж опасные. Могут, конечно, напугать до полусмерти. Ну, например, заходите в темную комнату и в свете уличных фонарей, пробивающегося через окно, уверенно видите сидящее, допустим, в кресле, темное нечто. И на мгновение вам кажется, что даже глазки зло блеснули у непрошеного гостя. Вы в ужасе бросаетесь к выключателю, доля секунды и вы облегченно вздыхаете – в кресле никого, вам показалось. А вот и не показалось, там действительно кое-кто сидел. Только дальше того, чтобы попугать, поскрипеть в спящем доме, помурлыкать за спиной дремлющего человека, он не пойдет. Есть, конечно, более зловредные духи. Те, что проникают внутрь человека, заставляют своего носителя совершать нехорошие поступки. Редко, но могут и до самоубийства довести. Те, что в доме живут, беспорядки устраивают с битьем посуды, метанием тяжелых предметов. Самое опасное, если такой дух начинает забавляться с огнем – дома или квартиры можно легко лишиться и самому пострадать. Но существуют очень опасные духи. Слава Богу, они не так часто себя проявляют. Хотя, сколько вроде бы естественных смертей случается вокруг…
Волна страха стремительно захлестнула меня с головой. Видимо, на моем лице это явно проявилось, потому что впервые за все наше общение, выражение лица женщины наконец-то изменилось. С чересчур спокойного, заботливого, оно превратилось в бледную маску с испуганными глазами. Мы словно были отражением друг друга, и хоть изначально мы совершенно друг на друга не похожи, теперь мы были как сестры - близняшки, объединенные одним страхом. С той лишь разницей, что я осознавала его, а для женщины он пока оставался неосознанным.
- Вас посетил последний? – скорее не спрашивая, а уточняя, еле раздвигая заметно побледневшие под розовой помадой губы, произнесла она. Голос ее был еле слышен. Ее мозг еще не успел сформулировать четкий образ того, что сформулировала и чему ужаснулась чувствительная душа, принявшая и расшифровавшая черные волны ужаса, исходящие от каждой моей клетки. В ответ я кивнула головой.
- Он один?
Один ли он? Я даже не задумывалась об этом раньше. А если действительно их несколько? Или как она ранее сказала – армия? Чтобы не упасть, я прислонилась к витрине. Сияющее чистотой стекло испуганно затрещало. Но продавщица даже не обратила на это внимание.
- Я не знаю один ли он. – наконец я нашла в себе силы ответить.
- Где он, или они, себя проявили? – допытывалась женщина.
- Сначала в квартире соседки, которая умерла. По заключению милиции, смерть наступила от естественных причин. Но я видела! – почти что выкрикнула я последние слова. Головы нескольких посетителей испуганно повернулись в нашу сторону.
- Пойдемте со мной, все мне подробно расскажите. – ловко протиснувшись в узкий проход за прилавком, и увлекая меня в сторону маленькой двери, еле заметной из-за навешанных на нее сверкающих панно, встревоженным голосом пригласила женщина.
Я вошла в крохотный кабинет. Может показаться, что это продолжение магазина. На подоконнике умещались разного размера диковинные морские раковины, горшочки с искусственными деревцами, усыпанными монетками и камушками вместо листьев. Тихо журчали ручьи в искусственных горах мимо разноцветных домиков. И еще уйма всякой всячины стояло на полу и полках. Один лишь стол имел более-менее деловой вид. Вперемешку со статуэтками и нефритовыми зверюшками, возвышались горки бланков, накладных. Каким-то образом умещался небольшой компьютер.
- Присаживайтесь. – указала, скорее не продавец а директор магазина, на аккуратный пуфик. Сама она присела напротив меня, на обычное офисное кресло. Ее губы растянулись в подобии улыбки, при этом глаза оставались настороженно-испуганными.
- Расскажите мне все с самого начала.
Мой рассказ не занял и тридцати минут. Все это время Елена Григорьевна, так звали хозяйку магазина, принятую мною ранее за продавца, не прерывала меня. Я впервые встретила человека легко поверившего во все. Оказывается, она уже давно увлекается оккультизмом, демонологией и всякой чертовщиной. Имеет уйму знакомых специалистов в разных областях эзотерики. Какое-то время Елена Григорьевна в задумчивости смотрела в окно. Я не мешала ей, понимая, что такую историю надо еще пережевать.
- Вот что, мы сейчас же едем туда. – неожиданно приняла решение женщина,- Я должна сама увидеть это зеркало.
Бросив взгляд на мои многочисленные пакеты, уточнила:
- Вы, судя по всему, без машины?
Я кивнула.
- Значит, едем на моей. Через пять минут я садилась в шикарную «инфинити». Замечательная машина, но мое сердце принадлежит «Пежо», и именно 407 модели. При этих мыслях я тяжело вздохнула – исполнение желание отодвигалось на необозримое будущее. Судя по всему, деньги я свои верну не скоро. Как-то не представляю, каким образом теперь смогу продать эту квартиру, после этих жутких смертей в ней.
Машина плавно скользила по заснеженным улицам, «дворники» бесшумно стирали многочисленные снежинки со стекла. на улице, безмолвно, вступала в свои права тьма. Все гуще и темнее вытягивались тени от домов, спящих деревьев, фонарных столбов, на которых уже зажглись огни. Но они, из-за усилившегося снегопада, светили тусклым и каким-то таинственным сероватым светом. Вот и мой дом – мрачный, холодный, с редкими светящимися окнами. За ними дышат люди, не подозревая, что совсем рядом с ними посилилось нечто кровожадное и жестокое.
Слегка вздрогнув, машина остановилась. С приходом темноты крепчал мороз. Торопясь, мы покинули уютный салон машины. Словно желая нам удачи, «инфинити» мелодично пикнула, моргнув раскосыми фарами – хозяйка заботливо поставила ее на сигнализацию. Под ногами звонко трещала еще тонкая ледяная корочка, прячущая под собой грязь и воду непутевой зимы. Прикрывая ладонями лица от летящего снега, мы поспешили к подъезду. Нас приветливо «обласкал», проживающий на правах хозяина, холодный сквозняк, но по сравнению с уличным морозом, он показался оченб даже теплым.
- Какой этаж? – стуча острыми каблучками, чтобы стряхнуть налипший снег с замшевых сапожек, поинтересовалась Елена Григорьевна.
- Второй. – видимо порадовала я ее. В нашей пятиэтажке лифта нет. И я даже представить не могу, если бы мне пришлось каждый день подниматься на пятый этаж пешком.
- Может, надо было, на всякий случай, что-нибудь приобрести в вашем магазинчике?
- Если все так, как вы мне рассказали, - Елена Григорьевна прерывисто дышала – для нее и двух лестничных пролетов оказалось многовато. – нам никакая…даже самая гигантская статуя … не поможет… Ну? Какая квартира?
Она облегченно выдохнула на площадке. Я поднялась следом за ней, сразу же обратив внимание на записку в наконец-то отремонтированной соседской двери. Неприятно заныло где-то под ложечкой, превращая слюну во рту в горькую вязкую субстанцию. Предчувствие беды пульсировало в душе в такт часто бьющемуся сердцу. «Новые ключи в четырнадцатой квартире, бабка сказала, что вам отдаст. Вас ждать у меня нет времени». - корявым подчерком было написано на обрывке замусоленного листа. Под недоуменный взгляд Елены Григорьевны, я бросилась к квартире бабы Даши, зная наверняка - дверь не откроется, оттуда уже никогда не высунется морщинистое лицо в ареоле ярко рыжих безумных кудряшек. Но я все равно, в каком-то сумасшедшем исступлении, колотила в дверь, била не жалея своих дорогих сапог ногами. И выла. Выла от того, что ничего изменить уже нельзя, что снова и снова считала себя виноватой, кляла себя, Дроздова, слесаря и саму, уже явно безглазую, изуродованную старуху.
Елена Григорьевна, что-то кричала сзади, цепляясь за меня своими наманикюренными острыми коготками. Неожиданно, в этот ор вмешался голос Дроздова. Сильные руки рывком отбросили меня от двери. Затем послышался громкий треск ломающейся двери. Широкая спина Николая скрылась в погруженном во мрак коридоре. Я бросилась следом. На ходу ощущая запахи старости, пропитавшие видимо всю квартиру бабы Даши – валерьянки, нафталина, запах старых вещей, чистящих средств, которыми, еще недавно, старческие руки тщательно отмывали полы и не успевшие запылиться шкафы. Но сюда уже примешался чужеродный, опасный запах крови, обреченности, смерти. Все это пронеслось у меня в голове за мгновение. Хватая на ходу трехногий табурет, я влетела следом за Дроздовым в гостиную. На секунду я словно перенеслась в квартиру Лидии Максимовны. Тот же кровавый разгром, те же «исписанные» кистью сумасшедшего художника, рисовавшего кровью и чем-то еще, стены, корявые кучи изломанной мебели… И то же самое зловещее зеркало. Только неестественно распластавшись возле него, лежала уже баба Даша. Ее безумные кучеряшки приобрели более безумный ярко-бордовый цвет. «Когда она успела перекраситься?» - пронеслось в голове. И тут же я поняла – это не краска, это кровь. Не она кто-то другой, словно жестоко посмеявшись над причудливой старухой, перед смертью обновил ее цвет волос. Невидящие глазницы безучастно смотрели в потолок. Но они были не пусты. Полупрозрачными, словно жидкое зеркало, вязкими густыми ручейками из них выливалось что-то. И эти ручьи втекали в дышащее зеркало. Нет, скорее это зеркало втягивало, всасывало в себя эти ручьи.
Николай безуспешно пытался оттащить тряпичное тело старушки. Зеркало не насытившись, не отпускало свою жертву. Не раздумывая, я швырнула табурет в зеркало. Воздух вокруг вздрогнул. Истошный возмущенный визг взорвался сотнями зловещих голосов, причиняя острую боль ушным перепонкам. Я только сейчас обратила внимание на деревянную раму зеркала. Вырезанные из дерева фигурки фантастических существ, могу поклясться, были живы. Их тяжело дышащие тельца замерли в негодовании, а крохотные глазки смотрели со смертельной ненавистью, смотрели на меня. И в их многочисленных сверкающих глазках, я прочитала приговор. Раздался не привычный звонкий звук бьющегося стекла, а какой-то глухой стук. Такие звуки издают в негодовании толстые льдины, лопающиеся на реке под горячими лучами весеннего солнца. Зеркало осыпалось на пол многочисленными блестящими осколками. Прозрачной дымкой испарились кошмарные ручьи. Воцарилась неестественная тишина. Сумрачный предзакатный свет, торопясь, покидал комнату, оставляя нас в кромешной темноте. Ему здесь было уже неинтересно.
Пошатываясь, ко мне подошел Николай, нежно взял за плечи.
- Пойдем отсюда, ей уже не поможешь.
Я не кричала, не плакала, мое тело не сотрясала дрожь. Ни эмоций, ни чувств – лишь полная опустошенность. Будто вместе с субстанцией испарились и все мои силы. Елена Григорьевна, испуганно скорчившись, стояла, забившись в угол на лестничной площадке. Она не решилась войти следом за нами. Ну, и правильно сделала, нельзя это видеть, после этого трудно жить, после увиденного ты никогда не останешься прежним, после увиденного, перед тобой пропасть, наполненная кошмарами, слезами и кровью. За стенами, словно оплакивая Дарью Васильевну, уныло завывала метель. Неугомонный сквозняк беззаботно играл с снова брошенным кем-то фантиком. Его, бестелесного, не волновали ни люди, ни тем более их смерти. Шум и крики не побеспокоили и жителей дома. Никто не появился хотя бы полюбопытствовать, что за шум. Или уже привыкли, или чудовищный страх, черными щупальцами, крепко удерживает их, дрожащих и съежившихся, в квартирах за многочисленными замками и цепочками. А может быть, для кого-то из них, все земное уже не имеет никакого значения…
Рядом куда-то звонил Дроздов, что-то кричал… Что толку? Разве что-либо может изменить то, что произошло? Усталый мозг вяло это фиксировал, требуя отдыха. Через какое-то время последовало уже видено мною несколько дней тому назад продолжение, только со сменой некоторых персонажей. На фоне то усиливающейся, то ослабевающей, но все-таки непрекращающейся метели за окнами, сначала появились уже знакомые доблестные представители следственных органов и с ними молоденький участковый со скорбным выражением лица. Но скорее всего, скорбел он по своему спокойному, между прочим, уже наступившему субботнему вечеру. Затем санитары, очень похожие своими синюшными распухшими лицами на прежних. Рядом со мной, Дроздов так же встревожено посматривающий на меня. Прижимающаяся ко мне своим дрожащим плечом Елена Григорьевна – она новое действующее лицо в этой кошмарной заезженной киноленте. Она сменила постоянный персонаж – рыжеволосую бабу Дашу, которая, в свою страшную очередь, заняла место очередной мертвой жертвы на замызганных носилках. Потом были вопросы, ответы. В этой сцене, исполнители ролей остались прежними. Сколько все это длилось – не помню. Наконец, хлопанье дверей, удаляющиеся гулкие шаги, добросовестно выполнивших свою работу следователей, милиционеров. И наступила тишина – абсолютная тишина, впрочем, все-таки нарушаемая тихим тиканьем кухонных часов.
Елена Григорьевна еще была здесь. Она сидела напротив меня со сцепленными ладонями. Ее многочисленные перстни давили на бледную кожу рук и должно быть, причиняли, как минимум, неудобство. Но видимо, она этого не замечала. Дроздов, полусидя на подоконнике, смотрел в окно. Если бы не глубокая морщина на его переносице, можно бы было подумать, что он с профессиональным любопытством рассматривает разнообразные экземпляры снежинок.
Я поймала себя на мысли, что в этой тикающей тишине, весь мой слух сосредоточен на возможных звуках за стенами моей квартиры. Мышцы напряжены, а в мозгу, словно опасно натянутая струна – малейший шорох или случайный скрип и она порвется. И тогда уже ничто не удержит меня на краю пропасти. Непоколебимый инстинкт самосохранения заставил меня первой нарушить эту затянувшуюся опасную тишину. Громко громыхнув табуретом, поочередно прохлопала несколькими шкафными дверцами, сама для себя создавая видимость поиска необходимого. Запасы спиртного стояли на прежнем месте. Рука потянулась к какой-то фильдеперсовой бутылке с вином. Нет, сегодня это не подойдет. Сегодня я буду пить коньяк. Бутылка звонко стукнула об стол. Весело звякнули рюмки и тарелки с нехитрой закуской. Эти звуки выдворяли загостившуюся тишину вон, они оживляли напуганное пространство и заглушали нарастающую волну, еще не слышимых звуков из разодранной квартиры, где в кромешной вязкой темноте возвышалось старое разбитое зеркало. Они напоминали щелканье крохотных паучьих лапок, ловко плетущих свою паутину, или же легкое постукивание вязальных спиц, сплетающих нити в необыкновенные узоры. Только нити эти были не обычными. Сотни крохотных волосатых ручонок с острыми коготками плели зловещее полотно. Вспотевшие существа, зло перешептываясь и пыхтя ткали новое зеркало. Только всего этого я не слышала, а если бы и могла, не захотела бы слышать. Сейчас я напьюсь. И пусть за последние дни я явно превысила безопасную дозу, опасно будет для моих мозгов оставить их в нынешнем состоянии.
Дроздов, все еще молча, сел рядом, так же молча, разлил коньяк по рюмкам.
- Я за рулем. – как-то совсем не настойчиво, попыталась отказаться Елена Григорьевна.
- Поедете на такси, или здесь останетесь. – нетерпящим возражения тоном, прервал ее Николай.
- Ну, нет. Здесь я уж точно не останусь. – все-таки опрокидывая рюмку, поежившись, прошептала она.
Я ее понимаю. На ее месте я бы близко, не то чтобы к квартире, к дому не подошла. Пустые рюмки, без задержки, снова были налиты. Разгоряченная кровь мгновенно прогоняла напряжение в мышцах, согревала замороженную страхом голову.
- Что теперь?
Парадокс, но вторая рюмка вернула, утраченную было, способность говорить.
- Да ничего. – по-моему, небрежно ответил Николай, - Смерть наступила по причине неаккуратного обращения погибшей со стеклом. Похороны, то се…
- То се… - эхом протянула я.
- У меня есть знакомый, помешанный на зеркалах. Если будет можно, - она бросила взгляд на Дроздова, - завтра с утра я бы его привезла. Пусть посмотрит. Хотя и так ясно – вся причина именно в зеркале.
- Зеркало разбито. – с надеждой произнесла я.
Елена Григорьевна тяжело вздохнула.
- Да, разбито. Но мне не верится что так просто все решается. – и взяв меня за руку заботливо добавила. – Мариночка, на вашем месте я бы не оставалась здесь, хотя бы в темное время суток.
Я и сама понимала это.
- Она права. – сказал Дроздов. – Мы можем поехать ко мне.
Какое-то время я раздумывала. Назовите это тупостью или безрассудностью. Я сама неоднократно осуждала героинь ужастиков, которым было просто зачем-то необходимо лазать по заброшенным шахтам, темным чердакам, где их поджидал какой-нибудь монстр. Сейчас, я так же упрямо хочу остаться в своей квартире. Конечно же, у меня намного больше, чем просто теплые чувства к Дроздову, и где-то глубоко сидит естественное женское любопытство, по поводу его холостяцкого жилища, но это не заставит меня сменить мою любимую постель на, пусть даже более уютную, чужую. Тем более, уверена, Дроздов одну меня не оставит. Я с немой просьбой посмотрела на него.
- Я никуда не поеду.
- Но… - начал было Николай.
- Подожди, Коль. Во-первых, зеркало разбито, возможно, все закончилось. Во-вторых – если нет, кто-то должен узнать, что не закончилось. Третье – я все-таки в своей квартире, а оно убивало пока только тех, кто к нему приближался. В четвертых… - тут я сделала многозначительную, хотя, поверьте уж, чего-то такого в голове и близко не держала, паузу, - в четвертых – ты же останешься у меня.
Видимо Дроздов ничего такого в голове тоже не держал, потому что вполне искренне вздохнул, и чисто по-деловому согласился.
- Конечно, останусь.
Минут через пятьдесят, когда бутылка была наполовину пуста, мы с Дроздовым провели захмелевшую Елену Григорьевну до вызванного такси, заверив ее, что с ее машиной не случится. А если все-таки вдруг, Дроздов поднимет всю милицию города на уши, и не только вернет украденное, но еще и моральный ущерб выдаст. Видимо это более-менее успокоило женщину. Она больше не вздыхала, бросая нежные взгляды на свою любимицу.
Некоторое время, прижавшись друг к другу, мы провожали взглядом удаляющиеся красные огоньки такси. Снег тут же заносил рифленые следы от колес машины. Тихо гудели набухшие под снегом провода. Где-то вдалеке раздавался смех вечно не спящей молодежи. Стоя здесь, у своего дома, я ощущала себя жителем другого мира. Там спокойно спящие или бодрствующие люди, даже, по-моему, снега там намного меньше, и больше света. Здесь же, еще даже не войдя в дом, ощущаю холод, но не естественный холод. Дом дышит могильным холодом. Вместе с ним дышит тьма, и если ее не остановить, обреченные жители.
Серый снег комьями торопился похоронить нехороший дом. Но я жива, и сейчас во мне медленно зарождалась злоба. Я хочу возвращаться в свой дом, не боясь, не оглядываясь. Я хочу находиться в своей квартире, не заглядывая по углам. В конце концов, мне уже хватило одних похорон, на пороге следующие. Больше не хочу! Дроздов мягко взял меня под руку.
- Ну, пойдем, что ли? О чем задумалась?
- О чем можно думать в нынешней ситуации? – радуясь и физической и моральной его поддержке, поинтересовалась я.
- Еще не поздно, может, поедем ко мне? Если тебя что-то смущает, комната брата сейчас свободна.
- Не говори так! – почти закричала я. – Поздно не будет!
Николай прижал меня к себе.
- Марин, ну ты что? Я совсем не это имел в виду…
- Прости, нервы совсем расшатались. Пойдем, что-то я замерзла…
Не без опаски, украдкой бросила взгляд на дверь Дарьи Васильевны. Опечатано. Зачем? Разве она сдержит то, что действительно несет опасность? Или найдутся желающие войти в эту квартиру? Но одну такую желающую знаю. Мне в любом случае придется туда войти, чтобы удостовериться, что все кончено. Хотя то, что мы называем интуицией, упрямо твердило: «Продолжение следует».
Уже на кухне, включив маленький телевизор, и поставив чайник на плиту, спросила Николая.
- Мы завтра сможем посмотреть на зеркало?
Дроздов внимательно на меня посмотрел.
- Ты уверена, что тебе это нужно? Пусть осмотрит его специалист по зеркалам, которого Елена Григорьевна приведет, и… к чертовой матери!! И зеркало! И саму квартиру! – в сердцах закончил Дроздов.
Я нежно обняла его сзади. Я думаю только о том, сколько навалилось на меня. А сколько всего свалилось на него?
- Коль, я тоже хочу все послать куда подальше. – как можно мягче не согласилась я. – Но разве ты не понимаешь, просто так от этого не отмахнуться. Нужно покончить с этим. Милиция нам не помощник, никто не поможет, никто не поверит.
Дроздов не спорил, он и сам все прекрасно понимал. По телевизору шел какой-то замыленный отечественный сериал, с безликими и такими же замыленными актерами. Сплошь размалеванные парни – Кены, на фоне изысканных квартир, ресторанов и дорогих офисов. Почти всегда, переключая каналы, попадая на подобные фильмы, гадаю, в чем причина их никчемности – плохая игра актеров, тупой сценарий или режиссер. Но возможно это я не дотягиваю до подобных шедевров? Дроздов, видимо, разделял мое мнение, он тут же, раздраженно переключил канал. Теперь с экрана улыбалось добродушное лицо, ныне покойного, Леонова.
- Печать завтра уберут – несчастный случай. – наконец-то ответил Николай на мой вопрос. – Проблем не будет.
Стрелка плавно перевалила за час ночи. Чай был допит, скромная еда съедена. Дроздов использовал по назначению ванную комнату, я достала, приобретенные сегодня иконы, крестики и свечи. На глаза навернулись слезы. «Бабе Даше они уже не помогут. Надеюсь, что помогут мне». Одну икону поставила в прихожей на тумбочку, другую отнесла в спальню. Перед ними зажгла свечи. Скорее всего, при этом нужно читать какие-то молитвы. Я их не знала и мысленно попросила за это прощение. Еще, глядя в нарисованные глаза Богоматери, просила простить все мои грехи, вольные и невольные, просила защитить меня и, ставшим таким близким, Дроздова, и совершенно чужих мне соседей. В душе, тяжелым грузом засело предчувствие, оно ныло и стонало, не давая дышать полной грудью.
- Тебе нужно поспать. – Николай бесшумно появился сзади. – Я могу лечь на диване.
В его голосе сквозило смущение. Никогда бы не подумала, что ему это присуще.
-Ну, уж нет! – рассмеялась я. – Коли уж взялся оберегать мой сон, будешь, как положено, лежать у моих ног!
- Какая ты жестокая! – взлохмачивая мне волосы, театрально воскликнул Дроздов.
Смеясь, я вывернулась из его рук.
- Мне тоже надо в душ. – и скрываясь в ванной, послала ему воздушный поцелуй. – Не скучай без меня, и хорошенько сторожи хозяйкину постель. Гав!
С Дроздовым во мне просыпалось забытое детское баловство, и никакие страшные события в моей жизни не мешали им проявляться. Теплая ароматная вода в ванной, закрепляла улучшившееся настроение, отодвигала далеко страхи и беспокойство. Бархатистая пена для ванн обманула предчувствие, и оно перестало сжимать грудь. Внезапный телефонный звонок обрушил на меня леденящий душу панический страх. От спокойного благостного настроения не осталось и следа. В ночное время с хорошими новостями не звонят. Не обращая внимания на клочья пены по всему телу, влезла в махровый халат, и балансируя по мокрому полу, вылетела из ванны. Дроздов уже с кем-то разговаривал по телефону и, судя по его выражению лица, то, что ему говорили, его очень встревожило.
- Да, да, Елена Григорьевна, я все понял. Спасибо. Да, да, я слово в слово передам Марине. Да, да. Еще раз, спасибо. Спокойной ночи.
Какой-то «придавленный», он повесил трубку. Меня это жутко напугало.
- Что?! Коля, не молчи!!
- Не волнуйся, пожалуйста, - словно деревянным языком, как-то растерянно пробормотал он, увлекая меня на кухню. Тяжело выдохнув, плюхнулся на табурет. Сил ждать, пока он соберется с духом и все расскажет, больше не было.
- Ты можешь рассказать, что произошло?! – закричала я. Мой крик возымел действие, Дроздов, встрепенувшись, заговорил.
- Елена Григорьевна звонила, она не дождалась утра и позвонила своему «зеркальщику». – Николай сделал паузу, чтобы опрокинуть в себя стакан минералки. На его втором глотке меня начало трясти от нетерпения.
- Ну?! Да потом допьешь! Говори уже!
Стакан с грохотом был поставлен на стол.
- Что, ну? Ничего хорошего! Она как могла, описала ему это зеркало и все, что происходит. Он жутко всполошился. Единственное подобное зеркало, о котором ему известно и ранее считалось навсегда потерянным – это зеркало Боулики. Около двух тысяч лет назад, была такая королева Боулика – королева Друидов. Слышала о таких?
Смутно припоминая, я все-таки кивнула головой. Видимо не особо удовлетворенный моим кивком, Дроздов решил немного прояснит для меня эту тему. Хотя, судя по общим фразам, он и сам не особо был сведущ в этом вопросе.
- В древности, Англию и Ирландию, населяли язычники, и их религия основывалась на близости с природой. Они считали, что все, так скажем, физическое имеет свою душу. К деревьям они имели особые чувства. Все деревья наделялись не только душой, но и разными характерами. Ну, так вот. Долгие годы Друиды являлись, как бы вассалами Римлян. И в один день они начали роптать. Римляне убили короля Друидов, на позорном столбе высекли Боулику, а ее дочерей изнасиловали. Это было последней каплей, Боулика подняла свой народ на войну с римлянами. Из этого ничего не получилось, оскорбленная королева, перед своей гибелью, успела позвать к себе Верховного Жреца, этот человек должен был создать некий предмет, предназначенный для римлян, точнее для их элиты, и в итоге, должен был убить их, отомстив за убитого короля и поруганную честь его семьи. Боулика вскоре погибла, но Жрец исполнил ее волю с лихвой. Он изготовил зеркало, точнее раму для зеркала из священного дерева – дуба, взращенного на жертвенной крови сотен врагов Друидов, в те или иные времена посягавших на их страну. Дальше, эта рама сама создала внутри себя зеркальную поверхность. Это зеркало неизвестным образом попало к верхушке римской армии, и его воздействие превзошло все ожидания покойной королевы. Оно убивало всех, кто останется с ним после захода солнца, и не просто убивало, оно забирало глаза людей, точнее, почему-то именно глаза женщин. Зеркала, с незапамятных времен считаются зеркалами души. Этому зеркалу, почему-то больше интересны женские глаза – их души. Думаю, женские души, по своим краскам и оттенкам отличаются от мужских, тем и привлекательней. - Дроздов сделал паузу.
- Ну, что дальше?! – мне не терпелось узнать продолжение.
- А что может быть? Странные и страшные смерти стали косить военноначальников и их семьи. В конце концов, кто-то связал эти смерти с ос злополучным зеркалом. Его разбивали, жгли, но ничего не помогало. Чудесным образом, зеркало за одну ночь восстанавливалось. В итоге, я предполагаю, его просто спрятали подальше от людских глаз, и в прямом и в переносном смысле. – Дроздов вздохнул, - Но кто-то его все-таки нашел, и теперь оно в соседней квартире.
- Как же мы избавимся от него? – прошептала я.
- Елена Григорьевна, что-то рассказала, в общих чертах. Завтра она созвонится со своим знакомым, он обещал покопаться в книгах и расспросить знакомых. Что я понял, так это то, что каким-то образом необходимо заставить ту силу, которая заключена в зеркале, грубо говоря, сожрать или поглотить саму себя, в крайнем случае, опять спрятать его, но тогда останется риск, что его снова найдут.
Голова пошла кругом от какого-то сумасшедшего абсурда – заставить зеркало сожрать само себя.
- Ну, они завтра приедут и нам помогут.
- Нет, не приедут, - оборвал мои надежды Дроздов. – Елену Григорьевну сюда теперь на аркане не затянешь, а ее знакомый сослался на тяжелое заболевание. Но я думаю, что ему тоже не хочется рисковать. Глаза, может быть, и не вырвут, а останешься ли в живых - неизвестно. Так что, - Николай ободряюще похлопал меня по плечу, - подруга дней моих суровых, остались мы вдвоем, помощи ждать неоткуда, отступать некуда – позади Москва.
Он еще шутит, хотя в его глазах я не увидела ни грамма юмора.
До двух ночи, уже лежа в постели, мы безуспешно гадали, как и с помощью чего, можно произвести малопонятные манипуляции с зеркалом. Как и когда хоронить несчастную бабу Дашу. Родных у нее, как и у Лидии Максимовны не было. Вообще, это ужасно, доживать свой век без родных. Мне стало жутко, ведь точно так же и я могу закончить. Я покрепче обняла Дроздова. Ну, уж нет! Со мной такого не случится. Приложу все усилия, но семья у меня будет!
Тихо что-то бормотал телевизор, по всей квартире горел свет. Сон, наконец-то, тихо прокрадывался в измученную переживаниями голову. Дроздов уже тихо посапывал рядом, а я, напрягая слух, прислушивалась к ночной тишине. Но, видимо, у зеркала были более важные дела – ничто не нарушало покой спящей квартиры. Незаметно для себя, я уснула. Сны мои были уже привычными – покойницы, вырванные глаза с необыкновенными зеркальными зрачками, и непонятные, зловещие существа – были их главными героями.
Меня разбудили приятные ароматы, витающие по квартире. Где-то на кухне позвякивала посуда, и скворчало масло. В окно бились лучи утреннего солнца, пытающегося сквозь пелену непрекращающегося снега, хоть как-то обогреть землю. Выбираться из-под одеяла до слез не хотелось. Но делать нечего, слишком много ждет меня дел. Дел, от которых хотелось бы убежать на край света.
Мягкие тапочки заботливо приняли мои ступни.
- А-а-а, ты вовремя. – улыбаясь поприветствовал меня Николай. Нежный поцелуй в лоб, ласковые руки на моем теле.
На сковороде аппетитная яичница, а на столе аккуратно порезанные овощи. Вот-вот закипит чайник. Боже мой! Какое счастье, вот так просыпаться. И какое значение имеют все возможные проблемы и неприятности, когда вот так начинается день.
Тарелки пусты, в чашках дымящийся кофе.
- Ну, что? Каков план на сегодня? – почему-то Дроздов решил передать мне инициативу что-либо планировать.
- Я думаю, сначала позвонить Елене Григорьевне. Кстати, а ты сегодня разве на работу не идешь?
Дроздов с блаженством потянулся.
- Нет, я вытребовал себе отгул, если не случится ничего экстраординарного. – при этих словах он поплевал через плечо.
- О-о! Так мы оказывается все-таки суеверные!
- Ну, до этих событий у меня одно это суеверие и было-то. – оправдывался следователь.
Время еще – всего лишь полдевятого утра. Скорее всего, Елена Григорьевна еще не успела добыть необходимую информацию. Поэтому мы решили заняться организацией похорон бабы Даши. Было решено, все сделать по-простому и быстро. Конечно, все необходимые приличия будут соблюдены. Единственное – поминки, на этот раз, будут в квартире покойницы. С деньгами, при содействии Дроздова, надеемся, проблем не будет. В квартире, в шкафу, под стопкой белья, нашли кругленькую сумму – баба Даша банкам не доверяла. Думаю, если вдруг все-таки найдутся наследники, при наличии квитанций на потраченные деньги, претензий ко мне не будет. С похоронами решили на день-два повременить. Сейчас нужно быстро избавиться от зеркала. Просто выбросить нельзя – череда смертей продолжится.
В одиннадцать, не дождавшись звонка Елены Григорьевны, позвонила ей сама. Она ответила сразу.
- Нет, пока ничего нового сказать не могу. – взволнованным голосом говорила она. – Я сама переживаю, но мой знакомый еще не отзвонился. – Она еще пять минут убеждала меня на время сменить квартиру.
- Но вы же сами сказали, что оно становится опасным только после заката солнца? Ведь до сих пор так и происходило… - ощущая неприятное нытье под ложечкой, убеждала я скорее себя.
- Да откуда я или кто-либо может точно знать, когда оно опасно, а когда нет и вообще на что оно способно. Если сравнивать с аналогичными колдовскими штуками – с каждой новой жертвой прибавляется сила, которая однажды достигает своего пика. Откуда мы можем знать на какой стадии сейчас его потенциал. Говоря простым языком – достаточно ли ему кровушки и глазок? В любом случая, кто-то должен быть рядом с зеркалом, хотя бы для того, чтобы заметить возможные изменения. – продолжала спорить я.
- Когда эти изменения начнутся, надеюсь, надеюсь, вас там не будет. – судя по голосу, еще больше расстроилась женщина. Шепотом, словно боясь, что ее может услышать кто-то или что-то кроме меня, добавила – Ты уверена, что эти изменения не произошли? Ты уверена, что у тебя на пороге, в темном углу комнаты или за твоей спиной, никого нет?
Замерев от ужаса, я сжала трубку, но ничего ответить не смогла. Проклятый страх сдавил горло.
- Как только что-то узнаю, сразу же позвоню… - откуда-то издалека донесся голос Елены Григорьевны.
В трубке противно раздавались гудки. А я продолжала стоять, крепко сжимая трубку телефона. Я боялась шелохнуться, боялась обернуться, я даже боялась дышать. Кто-то или что-то, может услышать мое прерывистое тяжелое дыхание.
- Марина, - оклик Дроздова заставил меня подпрыгнуть на месте. – Марина, что…что случилось? – испуганно глядя на меня, закричал он.
- Обними меня. – еле шевеля языком, попросила я. – Мне страшно.
Его руки крепко обняли меня, мужские поцелуи, приятно шебурша в волосах, покрывали мою голову.
- Ничего не бойся, я никому не дам тебя в обиду. – шептали его губы.
Удушающий страх, потихоньку отступал, сейчас Николай его прогнал, но что будет через час, через два, что будет, когда солнце, так некстати по-зимнему рано, начнет катиться за горизонт. Я встряхнула головой. Я буду держать себя в руках! Раскисать нельзя!
- Пойдем на него посмотрим. – охрипшим голосом сказала я.
Дроздов удивленно посмотрел на меня.
- Ты уверена, что этого хочешь?
- Да! Уверена. Я хочу посмотреть и убедиться, что оно так же стоит разбитое и жалкое, а по комнате не водят хороводы какие-то чудища.
Дроздов еще раз внимательно заглянул в мои глаза. Спорить не стал, а коротко сказал.
- Пойдем.
Ключ плавно повернулся в замке, жалобно пискнув, распахнулась дверь, оббитая дешевым дерматином. В нос ударили уже знакомые не выветрившиеся, а скорее усилившиеся запахи. Тихо ступая, готовые в любой момент сорваться с места, мы крались по, показавшемуся на тот момент безумно длинным, коридору. В квартире царила гробовая тишина. Только мое сердце ритмично грохотало, словно тяжелые колеса поезда. Я даже бросила взгляд на крадущегося впереди меня Дроздова – слышит ли он стук напуганного сердца? Но он ничего не слышал, все его внимание было сосредоточено на комнате впереди.
в первое мгновение меня ослепил яркий солнечный свет. Необыкновенно яркое, сквозь непрекращающийся снегопад, солнце, будто собрало все свои силы, чтобы нам помочь. Через пару секунд глаза привыкли и выхватили из освещенного пространства возвышающееся зеркало. Черная рама, и внутри ее черная дыра. Я радостно вскрикнула – стекла внутри нет! Значит, его все-таки можно просто взять и разбить! Я уже шагнула к Дроздову, чтобы крепко-крепко расцеловать на радостях его, почему-то угрюмое лицо. Но мой взгляд зацепился за какое-то движение внутри зеркальной рамы. Внутри меня что-то оборвалось, заставив опереться на Николая. Рама была не пуста, стекло, или что там внутри нее, просто не отражало свет, оно его поглощало. Из-за этого мне показалось, что рама пуста. Что-то вязкое, глянцево-черное, явно живое, судорожно дышало и трепыхалось внутри нее. Будто заметив нас, это нечто, громко чавкнув, дернулось – полукругом пошла глубокая рябь. На мгновение оно замерло, я услышала глубокий вздох облегчения, вырвавшийся у Дроздова. Но внезапно, воздух вокруг нас охнул. Да, да, я возможно не полно описываю это ощущение, но поверьте. вполне точно – воздух вокруг нас охнул. Деревянная рама плавно, едва заметно начала деформироваться. Нехотя, словно ее потревожили раньше времени, просыпалась оригинальная рама, созданная виртуозным мастером из дерева, при жизни насытившегося горячей кровью. Маленькие существа, зло кряхтя, потягивались, открывая нашему взору свои крохотные ребра. Их можно бы было принять за маленьких мальчиков-с-пальчиков из любимых сказок, но скрюченные когти и редкие острые зубы в их раскрывающихся от зевоты ртах, не оставляли иллюзий по поводу их предназначения. Один из существ. растянув пасть и по-детски протирая свои смоляные глазки, заметил нас. В ту же секунду, в его глазах полыхнуло багровое пламя. Вопль, заставивший содрогнуться стены и отбросивший нас от зеркала, мощной волной обрушился на наши головы. Руки Дроздова до боли сжав мои плечи, вытолкнули меня сначала из комнаты, а затем швырнули на лестничную площадку.
Стук захлопнувшейся двери оборвал этот вопль. Воцарилась звенящая тишина. Или это звенит в травмированных ушах? Николай помог мне подняться. пошатываясь, мы вернулись в мою квартиру.
- Здесь нельзя оставаться. – шагая из угла в угол. начал Дроздов, со всей силы ударяя кулаком по стене, затем в отчаянии зарычал – Черт! Черт! Черт!
- Коль… - протянула я, у меня сил на подобные эмоции не было.
- Что Коль?! Твой Коля ни хрена не знает, что делать!
- Давай опять позвоним Елене Григорьевне, может что-нибудь уже известно…
Дроздов, плюхаясь на диван, обессилено махнул рукой.
- Звони. По-моему, это единственное, что мы пока можем сделать.
Елена Григорьевна, наверное, в любую секунду ожидая звонка, сразу же взяла трубку. Рассказывая ей о произошедшем, я словно видела ее перед собой – напуганную, сжавшуюся, с зажатой трубкой в вспотевшей ладони. После моего рассказа на том конце провода какое-то время царила тишина. Только по учащенному дыханию было ясно, что Елена Григорьевна там присутствует и скорее всего, усиленно размышляет. Я ей не мешала – от того, что она вспомнит или сообразит, зависело многое. Наконец она заговорила.
- Все происходит так, как я думала. Зеркало крепчает. Как я уже говорила, это присуще многим оккультным предметам. То, что оно ожило при солнечном свете… м-м-м, может как раз таки прямые солнечные лучи и не дали зеркалу, скажем, уснуть. Что-то вроде мощного раздражителя. Такие предметы, наверняка, и в дневное время хранятся где-нибудь подальше от света или накрываются. – Елена Григорьевна говорила, постоянно делая паузы. Так обычно говорят люди размышляющие вслух. – Существа… существа. конечно. опасны. но думаю. в зеркале заключена более мощная сила. Эти существа работники, солдаты может быть… Но должно быть что-то другое, то, что управляет ими. Не эти карлики убивают, хотя, наверное, смогли бы, женщин убило нечто другое… Еще не забывай о чем рассказывала твоя соседка, как ее звали?
- Баба Даша.
- Ну, да, да. Ну, так вот, помнишь, она рассказывала о нашей первой жертве, гадалке? – не дожидаясь моего ответа, Елена Григорьевна сама ответила на свой вопрос. – Та общалась с кем-то, находящимся в зеркале. Кто это был? И почему оно сразу не убило ее? Мне кажется, что та женщина знала какое-то заклятие, сдерживающее зеркало.
- Но потом-то Лидию Максимовну все-таки убили. Что могло произойти? – перебила я Елену Григорьевну.
После короткой паузы она ответила.
- Да. Убило. Полностью обуздать темные силы не под силу ни одному человеку. Подобные «дружеские» отношения могут складываться только на взаимовыгодной основе, или же если применяется насилие над некой силой с помощью заклинаний. Но обольщаться не стоит. Темные силы очень хитры и коварны, они не станут терпеть над собой власть человека. И рано или поздно обязательно освободятся, и тогда человеку, рискнувшему заглянуть в бездну, ничто не поможет. Главный Спаситель – Всевышний не заступится за отступника.
- А сейчас-то, что делать? – я ждала хоть какого-то продуктивного совета.
- Пока, как можно больше не узнаем об этом зеркале, что-нибудь предпринимать небезопасно. А это время, Марина, пережди в другом месте – сейчас это самое действенное.
Еще несколько минут она рассказывала мне какие-то необыкновенные истории о еще более необыкновенных вещах. Этим она еще больше убеждала меня какое-то время не оставаться в квартире, даже пригласила к себе. Я любезно отказалась, сославшись на имеющиеся варианты. На прощание она пообещала сразу же позвонить своему знакомому и поторопить его с поисками решения нашей проблемы. После звонка, за чашкой горячего чая, мы с Дроздовым долго обсуждали новую информацию. При этом я чувствовала себя первооткрывателем. Вспомнились давно забытые страшные истории полушепотом передаваемые в школе о домовых, призраках и всякой нечестии. Говорили о фильмах ужасов. Сейчас они не казались выдумкой чьего-то больного воображения. Сейчас мы главные герои, хотя нет, потенциальные жертвы в киноленте, запущенной с легкой подачи покойной Лидии Максимовны, легкой когтистой лапой темной силы.
Наш будоражащий разговор, прервал телефонный звонок на сотовый Николая.
- Что?... Да… Но… - и обреченно – Есть!
Не надо было ничего мне объяснять. И так все ясно. Взятый им отгул закончился едва начавшись. Но Дроздов, гладя на меня глазами побитой собаки, все-таки решил объяснить.
- Марин, там внезапная московская делегация, мне необходимо быть на работе.
- Да я все понимаю. Все нормально. – ответила я вздыхая. Совсем не хотелось с ним расставаться. – Это надолго?
- Да Бог их знает, может, покрутятся да и свалят, а может долго и нудно будут долбить всех – мол, это не то, это не так. Ну, ты сама понимаешь, как оно бывает.
- Да, понимаю. – протянула я.
- Собирайся, я завезу тебя к себе. – по-деловому скомандовал Николай, уже натягивая на себя пальто.
- Нет, Коль, не надо. – запротестовала я. И не дав ему возразить, сразу же добавила. – Я не хочу сейчас оставаться одной, ни у себя, ни у тебя .
- Куда тогда пойдешь?
- Не знаю. Может быть в кино, в кафе… не знаю, самое главное, чтобы среди людей.
- Ну, хорошо – Николай торопливо бросил взгляд на часы. – Я тебя подожду и подброшу, куда скажешь.
Снова настойчиво зазвонил его телефон.
- Да! – раздраженно рявкнул Дроздов в трубку, и тут же снизил тон. Ясно – разговаривает с начальством. – Буду через полчаса. Я не успею. Но… Да… Сейчас буду!
Ясно. Полчаса у него нет. И ждать он меня не сможет. Я, конечно же, могла бы быстро надеть шубу, прыгнуть в сапоги и как есть выйти в люди. Но в зеркале на меня смотрела бледная молодая женщина без грамма косметики, со взлахмоченными волосами. В таком виде, даже будучи напуганной, выйти на улицу я не смогла бы. Интересно, как это Дроздов до сих пор продолжает смотреть на меня явно влюбленным взглядом?
- Езжай, Коль. – нежно погладив его колючую щеку, мягко подтолкнула Николая к выходу.
- Марин, да к черту это начальство, подождут. А я подожду тебя, давай собирайся.
- Коль, не говори глупости. Никому никого ждать не надо. Не хватало, чтобы у тебя из-за меня были неприятности. Езжай, езжай. – крепким поцелуем в губы я прервала его попытки спорить со мной. – Все, езжай. – я нехотя оторвалась от его губ. – За меня не переживай. Я быстро соберусь т сразу же уйду. Когда освободишься – созвонимся, так и быть заберешь меня к себе.
- Пообещай мне, что не будешь задерживаться в квартире. – умоляюще смотря мне в глаза, попросил Дроздов. – И вдруг хоть один подозрительный шорох. сразу звони мне. Слышишь?! – Николай жестко сжал мои плечи – Слышишь?! Сразу же!
- Да поняла, поняла. Если вдруг что, сразу звоню. – послушно пообещала я, открывая дверь и выпуская Дроздова. – Я же не дурра, все понимаю.
Николай еще раз чмокнул меня в губы и торопливо поскакал по ступенькам. Взмахнул рукой на прощание и скрылся из виду. Послышался гулкий стук, тут же всполошив тишину на лестничных пролетах, захлопнувшейся подъездной двери. он показался слишком громким. Так, наверное, захлопывались железные двери в крепостях за стенами узников. Сквозняк испуганно, с недовольным шепотом, взвился вверх, поднимая легкое облако пыли. Тут же возникшую мертвую тишину прорезал телефонный звонок.
- Алло, Мариночка, ты где? – скороговоркой, явно взволнованно, спросила меня Елена Григорьевна.
- Я еще дома, но собираюсь уходить. – не ожидая утешительных вестей ответила я.
- Я так и знала! Тебе нужно срочно уходить! Твой с тобой? – Елена Григорьевна, видимо, имела в виду моего Дроздова.
- Нет, он только что вышел, его срочно вызвали на работу.
- Что?! Ты дома одна?! Да ты что, с ума сошла?! – завопила она.
- Но не могу же я голой на улицу выйти. И вещи кое-какие надо с собой взять. – бормотала я в ответ, женщина была напугана, очень напугана. И этот ее страх передался через расстояние и мне, подгибая мои ноги.
- Какие вещи! Быстро прыгай во что-то теплое и выметайся из квартиры! – не переставала орать Елена Григорьевна. – У тебя громкая связь есть?
- Да…
- Включай! Слушай и собирайся!
Без лишних слов я включила необходимую функцию и бросилась к шкафу. На пол летели юбки, брюки и майки. Слушая голос Елены Григорьевны, я пыталась сообразить какие вещи лучше взять.
- Тебе нужно срочно оттуда уходить, - уже в который раз повторила женщина, - то, что происходит с зеркалом – неспроста, и солнце не причем. Сила, заключенная в зеркале, набирает обороты. Она чувствует опасность, и не будет сидеть, и ждать удара, она постарается опередить. Точно неизвестно, что стоит за этой силой, возможно, сам демон заключен в зеркале. Если так, то, не зная с кем мы имеем дело, ввязываться в борьбу бессмысленно.
- Но вы говорили, что какой-то способ уничтожить его все-таки существует… - беспорядочно запихивая вещи в большую сумку, прокричала я, перебивая Елену Григорьевну. Последовала небольшая пауза, и затем, безнадежно:
- Не стоит рассчитывать на этот способ… Мы сначала думали, что фраза «И зеркало поглотит само себя» имеет под собой завуалированный смысл. Но сегодня мой знакомый позвонил и сказал, что, скорее всего, эти слова надо понимать практически буквально. В древних переводах друидских заклинаний говорится о втором зеркале. Оно было изготовлено Жрецом, который, видимо, все-таки был достаточно мудр, чтобы предположить, что рано или поздно. демон или сила, называй как хочешь, может выйти из-под контроля и навредить совершенно случайным людям.
- Как оно выглядит?! – не сдерживая радости, закричала я. Молнией пронеслась картина перед глазами, и интуитивно я понимала, что это то, что нам необходимо.
Где-то за месяц до смерти Лидии Максимовны я, как часто бывало, после работы занесла ей купленный мною хлеб, молоко, сыр. Она впустила меня в свою квартиру, но дальше прихожей я не пошла. Меня заинтересовал некий предмет на тумбочке. Сначала я подумала, что это декоративное украшение на стену. Особо не церемонясь, я не удержалась и взяла его в руки. С одной стороны это было зеркало овальной формы, амальгама которого была странного желтоватого оттенка. Я даже подумала, что это не стекло, а скорее всего медь. Оправа была сделана из очень светлого дерева в форме солнца. Каждый лучик был искусно вырезан, и это лучистое солнце казалось очень хрупким. Но на поверку оказалось очень твердым и тяжелым. На обратной стороне зеркала были выгравированы непонятные знаки. Сколько я не ломала голову, что бы это могло означать, так и не смогла сообразить. За этим занятием меня и застала, вышедшая из гостиной, Лидия Максимовна, которая отлучилась за деньгами за купленные мной продукты. Реакция была бурной, но вполне в ее духе. Сверкнув черными глазами, она грубо вырвала из моих рук зеркало, впихнула скомканные купюры и, распахнув дверь, проскрипела:
- Уходи!
Пожав плечами, в очередной раз удивляясь кошмарному характеру соседки, я ушла. Подобных яростных вспышек, за все время нашего знакомства, было множество, и я давно научилась не обращать на них внимание. И только сейчас подсознание выкинуло давно похороненное воспоминание.
- Я не знаю. – удивилась Елена Григорьевна. – Но думаю, оно должно выглядеть полной противоположностью… Ну, в стиле – свет и тьма… Но точно, конечно, я не могу ответить. А почему ты спрашиваешь? – спохватилась она.
Я не могла скрыть радостного возбуждения в голосе.
- Я видела это зеркало в квартире Лидии Максимовны! Оно там!
- Подожди, подожди, - Елена Григорьевна словно боялась обрадоваться раньше времени. – С чего ты взяла, что это, то самое зеркало?!
- Я просто знаю! Знаю! – забыв о разбросанных вещах вокруг, от радости орала я. – Я сейчас же пойду и найду его там!
Мне не терпелось закончить наш разговор. Спасение от зеркальной напасти так близко, я больше не могла терять ни минуты.
- Марина, стой! – на том конце провода бесполезно пытались меня остановить. – Не ходи туда! Ты же точно не можешь знать, что оно то самое! Это опасно, ты меня слышишь?!
Я ее хорошо слышала, но остановить меня было невозможно. На плечи было уже накинуто пальто. – Марина, почему ты не отвечаешь? Ты слышишь меня?! – в исступлении кричала женщина.
- Елена Григорьевна, я сейчас вернусь и вам перезвоню.
- Не ходи туда! Ты пойми, без определенных заклинаний, даже если это то зеркало, оно может оказаться бесполезным! Ты понимаешь!
Больше не говор ни слова я прервала связь, и крепко держа в руках ключи от квартиры Лидии Максимовны, вышла из квартиры.
В высокое пыльное окно подъезда бились лохматые снежные мухи. У меня пронеслась мысль о их схожести с зелеными мухами роящимися у прикрытого трупа. Меня передернуло. Возможно, это было из-за усилившегося сквозняка. Казалось, он проникал из множества невидимых щелей, и ледяными потоками, как щупальцами, вился вокруг меня, пытаясь то ли удержать, то ли погубить. Тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом заигравшегося на сквозняке фантика, давила на голову, вызывая тяжелое предчувствие чего-то страшного и неотвратимого. На мгновение захотелось вернуться в квартиру, закрыться на все замки, подпереть дверь чем-нибудь тяжелым, накрыться с головой одеялом и не высовываться пока все каким-то образом не образуется. Но разум не дал себя обмануть – ничто просто так не образуется. Что-то надо предпринимать самим. И я сделала первый шаг. Осталось лишь вставить ключи в замочную скважину, открыть дверь, быстро найти и забрать, виденное мною, зеркало и тогда можно уносить ноги до приезда Дроздова.
Ключ без помех вошел в замок, видимо слесарь постарался. Не дожидаясь моего толчка, дверь с таинственным шорохом распахнулась. Страх, черным тяжелым камнем вдавил меня в холодный пыльный пол, но еще больший страх, что потом может быть поздно, заставил меня все-таки зашевелиться.
Вездесущая пыль проникла уже и сюда. Без вывезенной племянницей Лидии Максимовны мебели, прихожая казалась еще больше. То там, то здесь валялись какие-то мелкие предметы – расчески, яркие баночки из-под крема, шпильки, щетки. В углу у распахнутого шкафа сиротливо, бесформенной кучей валялось старое драповое пальто с песцовым воротником, заботливо хранившимся Лидией Максимовной, и оказавшееся совершенно ненужным ее племяннице. На кухне остался только небольшой круглый стол. Светлая скатерть в розовый цветочек валялась рядом. Все кухонные шкафчики, раковина, современная газовая плита, были свинчены практичными друзьями Леночки. А вот цветы на окнах их не заинтересовали, и теперь они сиротливо стояли с пожелтевшими листьями. «Надо будет забрать» - отметила я про себя, надеясь, что их еще можно реанимировать. Здесь тоже искать негде. Оттягивая посещение «нехорошей» комнаты, после кухни зашла в спальню. В спальне у меня появилась, уже было погасшая, надежда найти зеркало. Почему-то два добротных деревянных платяных шкафа и большая кровать остались на месте. Скорее всего, они не поместились в машину, и были оставлены Леночкой до следующего раза. Постель оставалась по-прежнему нетронутой, аккуратно застеленной. В шкафах заботливо разложенные вещи, постельное белье. Никаких намеков на зеркало. Как профессиональный вор, но все-таки испытывая чувство неловкости, я прощупала и исследовала каждую полку. Ничего. Заглянула на шкафы и под них. Что-то под одним из них явно было. С трудом засунув туда руку, нащупала предмет в форме коробки. Без труда вытащила его и ахнула. Передо мной стояла шкатулка, но такую красоту я видела лишь по телевизору. Размером шкатулка была невелика, идеальной квадратной формы – сантиметров десять в диаметре. Но маленькие размеры с лихвой компенсировалось количеством и размером камней, которыми она была украшена. Камни были полудрагоценные – агаты, топазы, цитрины, аметисты и уйма неизвестных мне камней. Мастер, видимо, не обладал чувством меры и не скупясь, усыпал шкатулку камнями. На первый взгляд полное безвкусье делало поделку необычной и безумно красочной. За камнями даже не видно материала, из которого сделана шкатулка. Я потрясла ее. Внутри явно что-то находилось. Но как я ее не крутила, замка так и не нашла. Заинтригованная я уселась на кровать. Что-то больно укололо меня в то место, которое чуть ниже спины. Чуть не выронив шкатулку, я подскочила на месте. Под покрывалом руки нащупали какой-то твердый предмет. Сердце радостно забилось внутри, еще не вынув из под покрывала я уже знала, что это зеркало – зеркало, от которого многое зависело.
Я не ошиблась, это было именно оно. Еще бы не ошибиться в том, что это именно нужное – второе зеркало. Наспех затолкав шкатулку в объемный карман теплого халата, и прижимая к груди заветное зеркало, я поторопилась покинуть квартиру.
За окном усиливался ветер, под его завывающим натиском стонали обледенелые тополя, и скрипело оконное стекло. Комнаты стремительно погружались во мрак. Перед выходом я еще успела подумать о приближающейся буре, как какие-то посторонние звуки заставили меня задержаться в прихожей. Дом сотрясала мелкая дрожь, разрывая обои, по стенам, витиеватыми дорожками, во все стороны разбежались тонкие трещины. Потрясенная происходящим я замерла на месте. Так же неожиданно все стихло. Испытывая облегчение от того, что все прекратилось, я схватилась за круглую дверную ручку, сделала знакомое вращение по часовой стрелке…. В районе желудка что-то ухнуло, испарина покрыла лоб. Замок заклинило. Удушливая паника бешеным потоком вырвалась наружу. Ломая ногти, изо всех сил пыталась повернуть злосчастную ручку. Но, видимо, из-за непонятной встряски, дверной замок деформировался. Я осталась один на один со своими страхами, в квартире, постепенно съедаемой темнотой. Немного успокаивало лишь то, что проклятое зеркало в другой квартире. Но долго ли стены смогут меня скрывать от него, неизвестно. Прижимая вспотевшие ладони к груди, я пыталась успокоить колотившееся сердце. «Так! Возьми себя в руки!! Немедленно!!!» - обессилено припадая к шершавой двери, командовала я себе шепотом. «Должен быть способ выбраться отсюда! Думай! Думай! Думай!» Мозг судорожно искал выход. Телефон! Вот же он, старенький, зелененький, стоит себе тихо в уголке, а я, дурра, всполошилась. Сейчас позвоним, найдем Дроздова, телефон не помню, но через дежурного найду, если не найду, вызову спасателей. От пережитого страха заледеневшие пальцы не могли с первого раза набрать необходимые цифры. На телефоне допотопный диск с дырочками. Наконец-то!
- Дежурна… - на том конце успели лишь холодно произнести несколько слогов, как резкий звон в трубке, словно вдребезги разбилось множество стекла, ворвался в мое ухо, до боли раздирая перепонки. Я отшатнулась от телефона. Звон, деформируясь во что-то кошмарное, ворвался в квартиру. Это был скрежет, треск, рык вперемешку с бьющимся стеклом или зеркалами. Что есть силы, я закрывала уши руками, но звуки, как кислота, разъедая руки, проникала через кожу, кости. Эти звуки давили, били, они проникали в голову, сосуды. Казалось, это уже само мое тело вопит, кричит и разбивается вдребезги. Зеркало из моих рук неслышно упало на пол. По стенам скреблись серые тени, своими щупальцами они тянулись ко мне. Вокруг, почти все погрузилось в темноту, как-то незаметно я провалилась в пропасть.
Не знаю, сколько времени я находилась в неком пограничном состоянии. Немыслимые звуки теперь доносились откуда-то издалека, вокруг бродили темные тени, отражаясь в сотне зеркал, они принимали немыслимые устрашающие формы. Неожиданно раздался жуткий треск, по зеркалам, во все стороны, побежали корявые трещины. Еще мгновение и миллионы осколков, сверкающей волной, хлынули вниз. Неимоверной тяжестью они засыпали мое тело, бетонной плитой сдавило грудь. Задыхаясь, я хватала ртом воздух, осколки резали губы, язык, раздирали гортань. И вот, я засыпана, но не осколками – миллионы окровавленных светящихся человеческих глаз похоронили меня под собой. Мой рот был забит скользкими мягкими глазами, в глаза мне всматривались десятки чьих-то мертвых зрачков. Все тело сотрясалось в неком вопле ужаса и отвращения.
Причиняющим боль рывком, ко мне вернулось сознание. Я очнулась в звенящей тишине, лишь по стенам ползали те же серые тени. В кухонное окно царапался замерзший тополь. Во рту еще стоял вкус крови и слизи с глазных яблок. Желудок скрутил болезненный спазм, сдерживаться не было сил, и рвота, тошнотворным потоком, вырвалась наружу. Ощущения были, словно меня вывернули наизнанку. И, несмотря на мерзкий вкус во рту, стало легче. Рука, с опаской, потянулась к валяющейся рядом телефонной трубке. На этот раз я держала ее подальше от уха. Никаких гудков. Глотая слезы, я накручивала диск, трясла телефон – трубка хранила неумолимое молчание. Вжавшись в угол, я пыталась ухватиться за испуганные мысли. «Что же делать?! Что же делать?! Что?!!» Дверь! Кто-то же должен быть в доме?! Не может быть, что во всех пятнадцати квартирах в подъезде, нет ни одного человека! Я со всей силы колотила в дверь.
- Помогите! Люди! Помогите!
В ответ – тишина. Мало того, на площадке, как назло, наверное, перегорела лампочка – дверной глазок зиял чернотой. Здесь, в квартире, электричества не было, его отключили сразу после смерти Лидии Максимовны. За окном вступала в свои права темнота, усугубляющаяся огромной черной тучей, несущей бурю, распластавшейся над городом. Совсем скоро я окажусь в кромешной темноте, и тогда, дай мне бог не сойти с ума. Хотя это не самое страшное, что может меня ожидать. Самое страшное – при жизни вырванные глаза. Глаза… Я видела их, уже валяющиеся у моих ног. Не самое страшное уже начало со мной происходить. Я, очень даже заметно, начинала сходить с ума. Сколько же прошло времени? Пока я искала зеркало, пока ковырялась со шкатулкой, провозилась с замком и лежала без сознания, могло пройти много времени. Но, судя по бледным отблескам света в комнатах, скоро наступит шесть часов вечера. В зимнее время темнеет рано. Когда же освободится Дроздов. Может, после тщетных попыток мне дозвониться, он все бросит и примчится? А если у него нет времени мне звонить, и он находится в полной уверенности, что я благополучно сижу в кафе и попиваю коктейль. Подозреваю, что неспроста этот треск и звуки. Зеркало начинает себя проявлять, и у меня, возможно, совсем нет времени. У ног, светлым пятном, лежало зеркальце, на которое я возлагаю, возможно, напрасные надежды. Но я рада, что хоть какая-то осталась надежда. Я взяла его в руки и зашла на кухню. Там, у окна, хоть что-то можно рассмотреть. На улице бесновалась метель, издеваясь над деревьями. Уличные фонари, как размытые голубые пятнышки. Где-то вдалеке, как в замедленной киноленте, двигались фары машин. Опершись о подоконник, в поисках ответа – что с этим делать? – я стала рассматривать зеркало. Ничего, что могло бы указать, как этим пользоваться, я не увидела. Тусклый свет, падающий из окна, будто подсвечивал необыкновенное стекло зеркала. Оно играло золотистыми бликами. В нем смутно угадывались мои бледные черты лица. В общем, в принципе, зеркало как зеркало. С чего это я так уверилась, что оно какое-то особенное? Да, интересно сделано, интересное стекло. Ну и что? Светлый луч от зеркала упал на противоположную стену. Раздался звук рвущейся бумаги, по обоям пробежала кривая дорожка, обнажая серую стену. Но тут же я поняла, что не обычная стена скрывается под обоями. Светлый луч от зеркала в моих руках, внезапно отразился в одну сплошную, непрерывную линию. Остолбенев на мгновение, я бросилась срывать обои. Бумага, рваными кусками, шурша, осыпалась на пол, обнажая зеркальную стену. Мой дикий истерический хохот сотрясал квартиру. Ловя зеркалом последний рассеянный свет из окон, я отбрасывала его на стены. Как бритвой, слабый лучик разрезал обои. На кухне, в спальне и в изувеченной гостиной под обоями – зеркальные стены. Слезы отчаяния потоками стекали по моим щекам, а я, в карусели безумства, хохотала. Из зазеркалья, в ответ, доносился злорадный хохот сотен писклявых существ. Зеркала коварны. Кто же это сказал? А, неважно. Теперь это говорю я. Друидское зеркало воздвигло свои стены, свой замок. Видимо, оно насытилось сполна зеркалами души, и, судя по чистоте зеркал, души эти были не совершенны. Мутной тенью отражалась я в многочисленных зеркалах, пожирающих остатки света. Или это уже не я? Тогда где я? Здесь, дрожащая от страха и сумасшедшего возбуждения, по эту сторону зеркал или я там, в одной из многих блеклых фигур? А может, я. которая здесь, на самом деле уже там, по другую сторону друидского стекла? И я, всего лишь, размытое отражение той, настоящей Марины!
Нет! Стоп! Я до боли сжала шипы зеркала. Теперь они не казались мне лучами солнца, это были шипы какого-то чертополоха. Но самое главное, я чувствовала боль, а значит, я жива, я не бездушное отражение. И чтобы в конец не сойти с ума, надо убираться отсюда, как можно быстрей. Пока то, что страшней безумства, не пришло за строительным материалом для своего зеркального замка – моими глазами.
Попытаться позвать на помощь с балкона? Может какой-нибудь сумасшедший прохожий, гуляющий в такую погоду, услышит меня и вызовет помощь? Но мои хлипкие надежды рухнули, не успев окрепнуть. Сначала показалось, что уличный мороз пробрался в квартиру и сплел незамысловатые узоры из ледяных сверкающих кристаллов. Я прикоснулась и тут же вскрикнула от боли. На пальце осталась кровавая полоса. Пока я срывала обои, невидимая сила оплела окна и балконную дверь зеркальной паутиной. В лезвиях этой чудовищной паутины, мозаичной россыпью, отражались мои черты. Все выходы к спасению отрезаны. Но инстинкт самосохранения буквально насильно заставлял меня, балансируя на грани отчаяния, все же искать выход.
В моих руках зеркало, которое мне поможет. Какая же я дурра, зеркало действительно обладает некой силой – в этом сомнений нет. Но я не знаю, как им пользоваться. Попробовать пускать солнечных зайчиков на зеркала конечно можно, но к чему это приведет? Не рискуя экспериментировать, я положила зеркало к шкатулке в свой вместительный карман. Прошлась по комнатам, с трудом ища в потемках хоть что-нибудь, указывающее на выход из этого кошмара. В сгущающихся сумерках, в окружении зеркал, все предметы обрели зловещие, таинственные очертания. На миг я почувствовала себя Снежной Королевой бесшумно скользящей в своих чертогах, укрывающих от суровых гренландских метелей.
Стоп! Наконец-то! Вот то, что мне необходимо! На полу, вокруг растерзанной плетеной коробки, валялись клубки, катушки. спицы, крючки, большие и маленькие ножницы. Как же я раньше об этом не подумала. Прихватив все острые предметы, я бросилась к входной двери. Дай бог, что бы последних остатков света хватило на то, чтобы открыть дверь. Злорадно ухмыльнувшись, как это твари не догадались оплести своими лезвиями и эту дверь, принялась ковырять замок всеми подручными средствами. Спицы гнулись, пластмассовые ручки ножниц, уже отломанные, валялись на полу, но судя по разболтавшемуся замку, дело шло успешно. Вспотевшая, с изодранными руками, но довольная, я долбила последнюю преграду, разделяющую меня от спасении.
Раскуроченный замок звонко щелкнул, открывая дверь. Не удержавшись, я вывалилась в подъезд, и тут же острая боль разрезаемой плоти, заставила меня закричать. Мое тело угодило в ловушку из зеркальной паутины. Малейшее мое движение, и она все глубже впивалась в кожу. С моей головы бесшумно слетела прядь волос, и тут же наткнувшись на тончайшие лезвия, разрезанная в беспорядочные отрезки, осыпалась на пол. Твари предусмотрели все… Они поиграли со мной, давая надежду на спасение, теперь игры закончились. Начнется предсмертная агония, сопровождаемая ужасом предстоящей смерти. «Дроздов, где же ты? Неужели ты не чувствуешь, что я в беде?» - захлебываясь в слезах, смывающих кровь с моих щек, я мысленно пыталась достучаться до Николая. А может быть и на это надеяться нельзя, что если я уже в неком параллельном, ином, зеркальном мире. И Дроздов, спокойно в это время поднимающийся по пыльной лестнице моего подъезда, найдет в моей квартире лишь разбросанные вещи и никаких намеков на то, куда я могла подеваться. Потом, конечно, найдут мое выпотрошенное, безглазое тело. Но это будет потом, а сейчас мне надеяться не на что.
Внезапно, растянутая в хаотичном беспорядке паутина завибрировала и трубно загудела. Так тоскливо гудят электрические провода, натянутые между столбами где-нибудь на открытом пространстве, под пронизывающим ветром. Вибрация усиливалась, паутина сильнее вгрызлась в мою плоть. Я уже не понимала, чей истошный крик испуганно мечется по лестничным пролетам – мой или моего израненного тела. Что-то должно было сейчас произойти, и это что-то, скорее всего, моя смерть. Тоже самое, наверное, испытывает муха, вздрагивающая на паутине, раскачиваемой лапками приближающегося паука. Отчаяние, разрывающее сердце, предчувствие, заполняющее каждую клеточку, ужасной смерти. Вполне возможно, за мгновение до того как клыки вонзятся, кровь в жилах превратится в густую субстанцию и остановит сердце, спасая, тем самым, жертву от невообразимых мук. Я очень надеюсь, что со мной так и произойдет.
Рвя паутину, с треском, вывалилась входная дверь бабы Дашиной квартиры. Словно серебристая изморозь, цепляясь за обшарпанные стены, выползала зеркальная дымка, оставляя позади себя девственно чистые зеркальные стены. Как на еще мокрой от раствора фотографии, медленно проявлялось отражение. Вот дымчатыми нитями, первой отразилась паутина, тут же выстраивая в зеркалах таинственные кружевные коридоры. Вот где-то, сначала мутным пятном, затем все четче и четче, появлялась я, кошмарными окровавленными коконами, сразу в десятках отражений. Топ-топ-топ-топ – семенили крошечные, пока невидимые ножки. Топ-топ-топ-топ – ножки приближались. Клочки серого света, проникающие со слегка освещаемой единственным фонарем улицы через запыленное снегом большое подъездное окно, россыпью ложились на тут же отражающие их зеркальные нити, и играючи разбрасывались по стенам. Паутина и уже почти сплошь покрытые зеркалами стены, по-праздничному заискрились, создавая необыкновенно яркую иллюминацию. Так выглядит в покрытом инеем лесу, под ярким зимним солнцем ярко алые пятна крови, запятнавшие столь «сказочную красоту», делая эту картину не столь идеальной.
Что-то большое, не по-человечески угрожающе рыча, пыталось протиснуться через не очень широкий дверной проем. Зовя скорую, относительно легкую смерть, я, почему-то, не теряла сознание. Копошащаяся черная куча, под пыхтение черных, лоснящихся от пота трудолюбивых существ, выползала на лестничную площадку. Я истерично захохотала – «если Магомед не идет к горе, гора сама к нему придет». В данном случае, я являюсь Магомедом. Величаво, зеркало выходит на охоту. Только охотиться не придется, жертва уже в силках, осталось только аккуратно, вместе с красочной и богатой эмоциональной душой, выковырять ее карие глазки.
Внезапно хлопнула подъездная дверь. Успели раздаться только несколько торопливых шагов, затем испуганное: «Ой!». Господи, это же Елена Григорьевна!
Паутина вздрогнула, наверное, перерезая мое тело на мелкие осколки. Мордочки существ по-кошачьи сморщились и, разбрызгивая серую слюну, зло зашипели. Одновременно вместе с моим воплем боли и запоздалым – «Обратно!», новые смертельные нити выпущенные помутневшими зеркалами, многочисленными стрелами устремились навстречу обреченной женщине. Раздался истошный предсмертный крик. Ее, ставшее тряпичным, окровавленное тело, через долю секунды, волоком, на красных от крови нитях, было подтянуто к зеркалу. Мне казалось, сейчас мои глаза вылезут из орбит, и я их потеряю раньше отведенного мне времени. «Не смотри, закрой глаза!» - молила я сама себя. Но поздно. Лицо Елены Григорьевны вплотную развернуто к безжалостной поверхности зеркала. Существа, выпуская мерзкие языки, пуская кровожадную слюну, злорадно облизываются. Женщина еще жива. Ее дорого отманикюренные пальчики судорожно вздрагивают, высокая грудь, под изрезанным в клочья меховым пальто, тяжело вздымается. Ресницы слегка вздрогнули.
«Не смотри!!» - пытаясь сорваться с паутины, чтобы спасти женщину, то ли себе, то ли ей, закричала я. И тут же захлебнулась в собственном крике от жуткой боли. Елена Григорьевна как-то удивленно открыла глаза, еще пытаясь обернуться на мой крик. Тут же, из зеркала, что-то серое, жидкое, словно ртуть, мягко, чуть ли не нежно, проникло в ее широко открытые глаза. «Не смотри!!!» - шептала я. Ее тело выгнулось в смертельную дугу. «Не смотри!!!» Ее тело вися на нитях, напрямую соединяющих ее с поверхностью зеркала, вздрагивало в предсмертных судорогах. «Не смотри!!!» Последний захлебывающийся вздох выпал из ее изодранного болью рта. «Не смотри!!!» - упрямо шептали мои пересохшие губы. Но непослушные глаза все видели. Видели, как затем серое вещество заботливо укутало, я надеюсь, уже мертвое тело женщины. Какое-то время, что-то чавкало, сыто кряхтело. Маленькие существа с завистью, довольно хихикая, глазели на пиршество своего хозяина. Потом, нечто серое, пыхтя, было втянуто обратно. Тело еще недавно энергичной женщины, свалилось на пол изломанной бездушной кучей. Ну, что ж, теперь моя очередь. Я не чувствовала ничего, ни боли, ни отчаяния, ни желания выжить. Вместе с бедным телом Елены Григорьевны, проклятое зеркало выпотрошит и меня. Моя душа уже мне не принадлежала, я была просто тряпичная кукла, повисшая на нитях жестокого колдовства.
Видимо насытившись, Зеркало взяло тайм-аут. Находясь в хорошем расположении духа, оно не торопилось продолжать кровавую трапезу. Я была оставлена на десерт. А чтобы «десерт» не заскучал, Зеркало милосердно развернуло перед ним театрализованные действа. Благо, актеров в избытке. Пошатываясь, волоча ноги, удивленно озираясь по сторонам пустыми глазницами, темной толпой выходили они на зеркальные экраны. То и дело, спотыкаясь друг о друга, недовольно ворчали и по-щенячьи скулили. Сколько же людей погубило Зеркало, сколько же душ пленило навсегда. По обрывкам одежды, скудно покрывающих обезображенные тела, можно бы было изучать костюмы разных времен и народов. Вон та женщина, с почти полностью вырванным лицом, в чем-то на подобии туники, с руками, густо увешанными золотыми браслетами – скорее всего Древняя Греция. Мужчина в черном бархатном камзоле и в красной от крови манишке, у него с уха свисает, теперь ненужное, пенсне – его зрение уже ничто не поправит, скорее всего, из времен Пьера Безухова и Наташи Ростовой. Худощавая старуха, с высоко взбитой, хоть и разлахмаченной, прической в разодранном корсете на дряблой груди, в выглядывающих из-под остатков некогда пышной юбки на проволочном каркасе, белых панталонах – это времена Екатерины Второй. Один за другим они угрюмой толпой дефилировали в зеркалах, спешно установленных изобретательным мастером по всем стенам. Зеркало разрасталось, трех дверей на моей площадке уже не было, на их месте – сверкающие, дышащие зеркала. Глянцевая плесень ползала вверх на этажи, таща за собой кучки опасной паутины, и оставляя позади «свежее испачканные зеркала». Вместе с зеркалами расширялась и импровизированная сцена.
Измученные души жертв негромко скользили по зеркальным стенам и поднимались вверх, вслед за разрастающимся зеркалом. Постановка невидимого режиссера была не идеальной, только бредущие куда-то мертвецы, но умело выдержана в заданном жанре – трагическом. Зачем только мне это показывать? Запугать до конца? Так я запугана до полусмерти еще задолго до просмотра данного шедевра. А может быть, наоборот, Зеркало успокаивает? Мол, не переживай, видишь, ничего страшного нет, и по ту сторону очень даже ничего живется. А уж общение с разными интересными личностями гарантировано. А то, что глазок не будет, так это ерунда, и без них можно обойтись.
По моим щекам покатились слезы – вынужденная задержка перед смертью, обманывая, разбудила остатки эмоций. Я больше не хочу ждать. Я хочу умереть. Умереть быстро и безболезненно. По-моему это вполне реально. Мне было страшно представить в каком состоянии мое израненное паутиной тело, но боли я почти не чувствовала. Самое страшное – мучительно ждать момента, когда столкнешься лицом к лицу с изуродованной гримасой смерти. В это время, в зеркалах появились знакомые корявые тела. Вот как должно вперед, припадая на изломанные ноги, выступает Лидия Максимовна, ее подбородок, как всегда, высокомерно вздернут вверх, а спину, несмотря на свои увечья, она держит по-девичьи прямо. Тем нелепее смотрится ее морщинистое, скукоженное от пережитых страхов и мучений, пустоглазое лицо. За ней, испуганно оглядываясь, постоянно падая и неловко опираясь на огрызки рук, торопится кровная наследница Лидии Максимовны. Наследство она получила восхитительное… Не отставая от них, с окровавленной рыжей копной волос на голове, ковыляет баба Даша. Еще не высохшая кровь, стекая с волос, сочась из черных глазниц, натягивала на старушечье бледное лицо жуткую маску смерти. Скоро и я устремлюсь вслед за ними, и меня удостоят чести выступить перед каким-нибудь невольным зрителем на самом оригинальном подиуме.
Внезапно то, что стало с бабой Дашей, приостановилось, по-медвежьи выпятив слюнявую нижнюю губу, принялось раздувающимися ноздрями жадно втягивать воздух. Я сжалась, бесполезно пытаясь стать невидимой, неосязаемой. Я знала, кого унюхало рыжеволосое нечто. Меня. Но все напрасно. Старуха, разбрызгивая кровавую слюну, яростно зашипела и, ткнув указательным пальцем в мою сторону, завопила на нереально высокой частоте. – Это она!!!
Паутина задрожала. как гитарные струны под пальцами музыканта. Сотни мертвых лиц повернулись в мою сторону. Злобные мохнатые существа, казалось, только что дремавшие в каком-то потустороннем анабиозе, вздрогнули и открыли свои глазки. В предвкушении кровавого развлечения их тонкие голоса слились в скрипучем хихиканье. В это время, окровавленная толпа, пихаясь, и отталкивая друг друга, ринулась из зеркал. Грязные обломанные ногти впивались в тонкую глянцевую пленку, отделяющую зеркала от внешнего мира. Под их пальцами она с треском вытягивалась, еще мгновение и, под чьей-то разлагающейся рукой, со звуком лопающегося шарика, непрочная преграда разрывается. Все. Сотни мертвых рук увеличивают образовавшийся проем. Липкое, сладковатое зловоние сотен разлагающихся тел, вызывая спазмы, забивает нос, рот, обволакивает и так еле дышащие легкие.
Все. Первые жуткие жители Зазеркалья, скалясь и шипя, вываливаются на площадку, и тут же виснут на лезвиях паутины. Но это их не останавливает. Паутина, словно студень, разрезает их, давно позабывшие, что такое физическая боль, бескровные тела. Первые ряды мертвецов осыпаются на пол грудой кошмарных кусков. Но их головы продолжают шипеть, а искромсанные конечности куда-то рваться, дергаясь в судорожных конвульсиях. Но велика толпа, жаждущая моей крови, превращая ногами останки своих «сородичей» в месиво, и разрывая паутину, она направляется ко мне. Пустые глазницы меня не видят. Не видя, они идут, на безумно привлекающий их, мой запах. Пара секунд отделяет меня от вечной жизни. Жизни в бесконечных коридорах Зазеркалья, жизни среди этих тварей. Я не хочу такой жизни! Лучше острые лезвия разрезающие тело, лучше мгновение адской боли, чем вечность в аду. Собрав все силы, я бросилась на паутину, навстречу безобразным мордам, навстречу смерти.
Пронизывающая боль, как избавление и забвение, как награда. За мгновение до смерти, яркая вспышка пламени ослепила мои глаза. Одновременно со звоном разбивающегося стекла, раздался оглушающий визг, видимо, все-таки испытывающей боль безглазой толпы. Но меня это уже не касалось. Подхваченная невидимой силой, я устремлялась куда-то вверх, навстречу свету. Последнее, что я запомнила, это доносившийся откуда-то голос опоздавшего Дроздова.
Абсолютная белизна ослепила глаза. Где-то, совсем рядом, гудели незнакомые голоса. Своего тела я не чувствовала. Но это, наверное, неудивительно, на тот свет попадают без тела. Но как-то все-таки не так я его себе представляла. Какой-то очень знакомый запах щекочет нос. Откуда же я его знаю? Откуда? Извилины в моем мозгу, словно заржавевшие шестеренки, с большим трудом стали шевелиться. Гортань пересохла. Деревянным языком я попыталась облизать саднившие губы. Стоп! Я же уже не на земле! Значит, у меня нет тела, нет кожи! У меня ничего не может быть такого, что может пересохнуть, саднить и чем что-то можно облизать! Где я?! Если я не там, то тогда я…
Господи!! Я жива! Обрадованный разум, неразумно поторопился послать телу команду подпрыгнуть на месте. Тут же острая боль заставила-таки пересохшую гортань проскрипеть, что-то типа «ой». Тут же рядом раздался испуганный женский голос.
- Чего это ты?! Тихо, тихо…Лежи тихонько, деточка. А то заново штопать тебя придется.
Вместе с болью вернулась способность видеть, слышать, чувствовать. Надо мной склонилось милое старушечье лицо с ярко-голубыми глазами. Глаза… У нее есть глаза… И если я ее вижу, значит и у меня есть глаза. Если я чувствую боль, значит мое тело цело. Оно не рассыпалось на сотни разрезанных кусочков. Слезы радости и облегчения, обжигая кожу, хлынули из моих глаз.
- Что ты, деточка? Что ты? – защебетала старушка. – Все же хорошо. Жива. Хирург у нас хороший. Уж как старался. Полночи тебя спасал. Ранки заживут, швы рассосутся.
Ее шершавая ладонь гладила меня по волосам, а голос успокаивал, убаюкивал. Незаметно для себя, я заснула здоровым, первый раз за многие дни, безмятежным сном.
Яркие лучи солнца сквозь закрытые веки требовали проснуться. Знакомый аромат неизвестного мне парфюма, витал в воздухе. «Надо обязательно спросить Дроздова его название» - подумала я перед тем, как открыть глаза.
- Привет. – усталые, но по-прежнему, удивительно голубые глаза Дроздова, нежно смотрели на меня.
- Привет. – прошептала я.
Еще две недели я пролежала в больнице. Серьезных ран оказалось не так много, а вот тонкие шрамы теперь покрывают все мое тело. Но благодаря тому, что лезвия паутины были очень тонкие, шрамы еле заметны на моей белой коже. Я потеряла немного крови, но вскоре я полностью восстановилась. Дроздов приезжал ко мне по несколько раз в день. О последних моих мгновениях среди зеркал, мне рассказал уже он.
В тот день, сразу же после разговора со мной, Елена Григорьевна долго пыталась разыскать Дроздова, который в это время развлекал где-то московское начальство. Так и не найдя его, но оставив свои послания для него у всех с кем общалась, она все-таки бросилась мне на помощь. Ее страшная смерть навсегда легла тяжелой плитой вины на мою грудь. Оставленные ею сообщения, все-таки дошли до Николая. Послав к черту свое начальство, он бросился ко мне. Как назло, где-то на полпути, его машина застряла в сумасшедшем буране. С трудом поймав случайную попутку, он все-таки добрался до моего дома. И как оказалось, очень вовремя. Как он заем описывал, подъехав к дому, он сразу понял, что происходит что-то страшное. Во всех светящихся каким-то нереальным светом окнах, мелькали зловещие тени. Странные звуки, исходящие от дома, казалось, заставляли дрожать замерзший воздух. Да и стены самого дома вибрировали, вздыхали в такт усилившегося гула разбушевавшейся метели. Дроздов сориентировался сразу и, схватив первое, что пришло ему на ум. К его счастью, у перепуганного насмерть водителя, любезно его подвозившего, оказалась канистра бензина. Схватив ее и крепко сжимая спички, он ворвался в подъезд. Увиденное, его ошеломило, но на разглядывание страшного интерьера в подъезде, времени не было. Где-то в углу, за серыми шипящими телами, он мельком увидел меня. Содрогнувшись от мысли, что опоздал, сжав зубы, метнул открытую канистру прямо в черную толпу. Даже рискуя, что могу сгореть и я, не видя иного выхода, вслед за канистрой он швырнул зажженный спичечный коробок. Пламя, раскаленными языками хлестало по зловонным телам, выпуская смрад горящей плоти. Толпа взвыла, паутина, словно новогодняя гирлянда, вспыхнула искрящимися нитями. Черные мохнатые существа, душераздирающе вопя, вертясь в пламени горящей деревянной рамы, тщетно пытались сбить огонь со своей вспыхнувшей шерсти. Обжигаясь в веселящемся пламени, не обращая внимания на падающие на него тлеющие нити паутины и визжащие живые факелы вокруг него, Николай пробрался ко мне. Схватив в охапку мокрое от крови мое тело, одновременно пытаясь сбить огонь с моих волос и остатков одежды, вылетел из подъезда. Чтобы потушить остатки тлеющего огня, не жалея, засунул меня в ближайший сугроб, благо, погода щедро обеспечила необходимым снегом.
Водитель, подвозивший Николая, как только тот скрылся в подъезде, крестясь и молясь давно забытому богу, прыгнул в машину и поторопился убраться подальше от вопящего дома. Потом была скорая, пожарные, милиция.
Затем была большая статья в местной газете о разгуле преступности в нашем городе. О доблестном милиционере, рискнувшем своей жизнью, ради спасения двух женщин, попавших в руки, пока неизвестного, маньяка, жестоко изрезавшего своих жертв и путем поджога дома, скрывшего следы преступления. Газета выражала соболезнования родственникам погибшей Елены Григорьевны, желала мне скорейшего выздоровления. И все. Ни слова о многочисленных обгоревших останках, о сгоревшем зеркале… Но как объяснил Дроздов, там ничего так и не нашли.
Тогда, Дроздов как-то неуверенно пояснил – скорее всего, зеркало сгорело дотла. Я захотела ему поверить.
С тех пор прошло пять лет. Я давно перестала вздрагивать от отражения в зеркалах. С продажи двух квартир, мы с Дроздовым купили небольшой домик на окраине города. Кстати, теперь моя фамилия – Дроздова. У нас растет замечательный сынишка. Брат Николая, где-то через месяц после этих событий, неожиданно, пришел в себя. Что с ним было, так и осталось загадкой. Через год после этого, Николай вместе с братом, послал к черту свою работу, и теперь занимаются бизнесом. Оказывается, у моего мужа масса талантов.
В шкатулке, найденной в квартире Лидии Максимовны, оказались достаточно дорогие ювелирные украшения. Первым моим желанием было тут же избавиться от них. Но то ли жадность во мне проснулась, то ли что-то еще, но я их так и не продала, хотя ни разу, за все годы, так их и не надела.
Зеркальце в форме то ли Солнца, то ли Чертополоха, так и лежит у меня, точнее в железной коробке под замком, в темном углу чердака. Так. На всякий случай. Надеюсь, оно не попадет никому в руки, как никогда никому не попадет в руки То Зеркало – Зеркало мстительной Боулики. Но при этих мыслях, что-то холодное и липкое сжимает мое сердце…
Человек давно не ел и не спал, вчерашняя суррогатная водка разъедала его вонючую глотку. И хотя над горизонтом только-только заиграли солнечные лучи, его ненасытное брюхо и расплавленные мозги требовали добавки суррогата. Кряхтя и отрыгивая, он все-таки оторвал свое потное тело от грязного пола подвала. Как он сюда попал, он не помнил, да и неважно. Сейчас важно одно – выползти отсюда и попытаться найти своих дружков. Возможно, ему повезет, и у них можно разжиться хоть на полглотка чего-нибудь. Неважно чего, лишь бы почувствовать во рту этот волнительный вкус. Его правая нога зацепилась за что-то громоздкое. Упав на четвереньки, человек выругался. Еще не хватало переломать ноги. Хотя, подожди, может это что-то ценное, и его можно будет спихнуть за бутыль водяры. Закисшие глаза человека алчно сверкнули и тут же, в свете утренних лучей, пробивающихся через крохотное окошко, его много лет немытая рожа отразилась в большом зеркале.
Человек аж захлебнулся от счастья. Да за это можно получить две, нет, наверное, и пять, бутылок замечательной водочки. Да еще и на колбаску хватит. И дело не в самом зеркале, а в его необыкновенной оправе. Словно по повелению великого мага, крохотные существа застыли вокруг зеркала в непонятном танце. Их крохотные пальчики с острыми коготками крепко вцепились в тончайшие нити, а злые глазки, отражая солнечный свет, горели адским огнем…
В милицейских отчетах холодно отражалось: « 12 ноября 2009г., в квартире № 14, по адресу ул. Ленина, д. 24, в 8:30 утра был обнаружен труп хозяйки квартиры, Дорошенко Лидии Максимовны, 1948 года рождения.» Милиция была вызвана соседкой погибшей Коломейчик Дарьей Васильевной, которая утверждала, что обеспокоена тем, что Дорошенко не открывает дверь. С помощью слесаря домоуправления, при соблюдении всех необходимых формальностей, в сопровождении понятых, дверь квартиры № 14 была вскрыта. Квартира имела явные следы погрома – все вещи были разорваны в клочья, деревянная мебель разбита, металлические детали стульев и кровати деформированы под воздействием, пока непонятной силы.
Труп хозяйки был обнаружен у большого напольного зеркала, скорее всего единственного предмета, оставшимся невредимым. Само тело имело неестественно изогнутый вид, ногти на руках вырваны, видимо при жизни потерпевшей, так как, судя по кровавым ранам, кровь была не свернута. На лице гримаса ужаса и боли, по всей видимости, потерпевшая очень мучительно пережила свои последние часы или минуты. Точнее даст свое заключение медэксперт. Предварительно можно с уверенностью сказать – смерть насильственна. Но вызывает много вопросов, и требует тщательного расследования тот факт, что дверь в квартиру потерпевшей была заперта изнутри.
Я проснулась от резкого звонка в дверь. Как же не хочется вставать, тем более что сегодня можно было от души выспаться. Четыре дня я не поднимала головы от отчетов. Нашла уйму ошибок, сделанных неопытной Танюшей, но Танюша – любимая племянница шефа, так что пожаловаться некому. А вчера вечером, сдав заветную папочку с бухгалтерскими документами, все-таки решилась и, жалобно заглядывая в глаза шефу, выклянчила себе отгул. С мечтами проваляться в постели весь день, допоздна смотрела телевизор. А теперь, пожалуйста, принесла кого-то нелегкая, в девять утра.
На ходу натягивая свой старый, но безумно любимый халат, еле волоча ноги, протопала в коридор. Сон как рукой сняло, как только открыла дверь. Все-таки во многих из нас живет врожденный страх перед милицией, а именно двое ее доблестных представителей и стояли перед моей квартирой.
- Третьякова Марина Владимировна!? – вопрос был задан таким тоном, будто, как минимум, я была под подозрением.
Прокручивая в голове, что я могла бы сделать такого эдакого в жизни, и улыбаясь, как можно приветливее, согласно кивнула.
- Она, она это. – из-за милицейских спин показалось скукоженое личико бабы Даши. Лицо ее было почему-то без обычного яркого макияжа, и выглядело очень испуганным. От ее вида, внутри меня, все задрожало.
- Что случилось? – почти шепотом спросила я.
Оба, как по команде, сунули мне под нос красные корочки. Причем у одного из них, на вид совсем мальчишки, почему-то дрожала рука. Я сделала вид, что внимательно разглядываю их документы, но на самом деле, от страха, у меня перед глазами стояла сплошная пелена.
- У нас к вам имеется несколько вопросов. – сверля меня тяжелым взглядом, произнес тот, кто выглядел лет, приблизительно, на тридцать пять. – Можно?
Это скорее всего, был и не вопрос, потому что, еще до того как сделать шаг назад, чтобы пропустить их у себе в квартиру, он уже шагнул вперед.
- М-м-можно. – проблеяла я.
- Дроздов Николай Сергеевич, мой помощник – Серенький Сергей Сергеевич. – оглядывая колючим взглядом квартиру и меня, представился тот, кто постарше.
Кто бы сомневался, кто в их компании главный, а кто помощник. Следом, бесшумно, в квартиру прошмыгнула баба Даша, которая тут же, от железобетонного голоса Дроздова – А вас попрошу подождать снаружи! – вылетела обратно.
Вспомнив о горе стиранного, но не разобранного белья, в том числе и нижнего, в зале на диване, я скоренько пропела:
- На кухню, пожалуйста. Чай, кофе, бутерброды? – не дожидаясь их согласия, юркнула на кухню и затарахтела чашками и блюдцами.
- Не стоит… - начал было Серенький, но его тут же перебил главный.
- А почему бы и нет? Согреться надо, еще намерзнемся. – и обращаясь ко мне, пытаясь говорить игриво, добавил – На улице, вон, мете-е-ль как резвится, да?
Стараясь не смотреть в его глаза, я сделала очень занятой вид и промычала что-то типа:
- Ыг-ы.
Я не знаю как бы я восприняла этого человека если бы не знала, что он мент. Но сейчас, от его голоса и взгляда мурашки по коже. Хотя, я уверена, ничего противозаконного в своей жизни не совершала, ну, конечно, не считая кражи понравившейся, как сейчас помню, розовой заколки у девочки еще в детском саду, обнесенных с друзьями садов на даче, в ранней юности, сломанный нос у сослуживца, гола три назад, но это была самооборона – я защищала свою честь. Ну и так, по мелочи – злостно нарушаю правила дорожного движения, корректирую бухгалтерию, но это не для себя – все для процветания дела, хоть и не моего. Ну, так вот, хотя я перед законом чиста, ноги от страха подкашиваются. Ставя на стол чашки с кофе и с чаем, рискнула еще раз, как можно увереннее, спросить:
- Так что случилось-то?
- А что вы так разволновались? – последовал ехидный вопрос.
- Кто, я?! – возможно переигрывая, возмутилась я. – Ничуть! Просто, согласитесь, немного необычно, когда вот так, без приглашения, к вам заглядывает милиция, с утра пораньше.
- С утра пораньше мы приехали к вашей соседке, а сейчас уже… - он демонстративно посмотрел на свои наручные часы, - двадцать минут десятого.
Обручальное кольцо отсутствует. «Господи, о чем я думаю?!» Но это скорее автоматически. Я поспешила вернуть свои мысли в нужное русло.
- К моей соседке? Так а я здесь причем? – в недоумении, и уже не боясь, уставилась я на Дроздова.
- К бывшей соседке. С сегодняшней ночи… - в упор глядя на меня, ответил он.
«Бывшая соседка? С сегодняшней ночи?» - не могла сообразить я. – Баба Даша? Так я ее видела. Еще одна и последняя соседка – это Лидия Максимовна.
- Что-то случилось в 14-ой?
- А вы откуда знаете? – оживился Серенький, до этого, словно не при делах, долго и нудно полоскавший чайную ложку в чашке кофе.
Что-то неприятное сквозило в его голосе. Молоденький, а уже натаскался, или оттуда уже такими приходят? Моему терпению пришел конец. Приняв позу – «руки в боки», меня понесло.
- Послушайте! Сколько можно? Возможно у вас имеется сходство с котами, только я не мышь. И играть в известную детскую игру не собираюсь. Я знать не знаю, случилось что-то или нет. Но если вы пришли к моей соседке, а их у меня только две – баба Даша и Лидия Максимовна, значит у кого-то из них что-то случилось. Бабу Дашу я видела в полном здравии, логично предположить, что случилось что-то с Лидией Максимовной.
- Да, вы правы – как-то по-другому глядя на меня, начал Дроздов, - ее убили…
- Убили-и-и? – садясь на табурет протянула я.
Я не знаю, что у меня отражалось на лице, возможно какое-то внутреннее чутье у представителей следственных органов присутствует, так как дальше они уже более приветливо продолжали.
- Как нам сообщила Коломейчик Дарья Васильевна, вы с погибшей были в достаточно дружеских отношениях. Что вы можете рассказать по этому поводу?
Я попыталась хоть как-то сконцентрироваться, но мысли упрямо расползались во все стороны. Не могу сказать, что на меня нахлынула боль утраты близкого человека. Нет. Лидия Максимовна не была для меня близка, но то что она была с самого моего рождения неотъемлемой частью моей жизни – это бесспорно.
- Назвать наши отношения дружескими, в полном смысле этого смысла, нельзя. Их, скорее всего, можно назвать странными, сложными… - начала я, а перед глазами – пожилая, красивая женщина, совершенно не выглядевшая на свой возраст. Черные вьющиеся волосы, скорее всего, до последних своих дней, она их красила. Смуглая, как у цыганки кожа, карие, с красивым разрезом, глаза и, несмотря на возраст, статная, стройная фигура.
- Сколько я себя помню, Лидия Максимовна всегда жила рядом с нами. Но общаться с ней я начала только после смерти мамы. Мама, при жизни, никогда, во всяком случае я об этом не знаю, с ней не общалась, даже не разговаривала, и мне запрещала. Не спрашивайте – я не знаю почему… Когда мне было семнадцать лет, мама умерла, я осталась одна. Отца я никогда не знала. Понимаю, конечно, что без мужчины в этом деле никуда, но на мои вопросы об отце, мама как-то неохотно отвечала, что все случилось как-то случайно и поэтому совершенно не важно. Да честно сказать, мне как-то и самой стало совершенно не интересно кто он и где. В общем, никакой родни своей не знаю, возможно, ее вовсе нет. С Лидией Максимовной наше общение началось с похорон мамы. Она вместе с бабой Дашей, по большому счету, все и организовали. Деньги дали с маминой работы, да как оказалось позже, и у нас дома лежали сбережения и не малые. На тот момент я успела поступить в институт, хотела перевестись на заочное, но Лидия Максимовна, неожиданно, как будто зная мои мысли, пришла ко мне и с порога сказала: «И не думай!». Я, конечно, сразу и не поняла, а она повторила: «И не думай переводиться на заочное. Ты должна получить достойное образование, как хотела твоя мама». И отодвинув меня в сторону, сразу направилась к журнальному столику. Ничего не говоря, перевернула его, и открутила одну из ножек. В этой самой ножке оказалось несколько, свернутых в тугую трубочку, пачек с деньгами. Причем это были доллары. Я была в шоке, а соседка, не считая, назвала мне сумму. – Здесь десять тысяч долларов. Тебе с лихвой хватит, чтобы безбедно жить и спокойно учиться. И твердым голосом добавила: - Но глупо оставлять такую сумму на руках у молоденькой девушки, деньги будут у меня. Я распределю деньги на оплату коммунальных услуг, еду, одежду и какие-то женские мелочи, которые тебе понадобятся, конечно, в разумных пределах. Завтра заходи ко мне в десять утра, все обсудим, а сегодня ложись в постель и выспись, тебе это необходимо. Сказано все это было совершенно незаботливо, неучастливо, никак…
- Вы хотите сказать, что Дорошенко никогда не общалась с вашей матерью, никогда не была у вас в квартире, но тем ни менее, каким-то образом, узнала и точную сумму денег и где они лежат? Не кажется ли вам это странным? – не скрывая иронии, спросил Серенький.
Я удивленно подняла брови.
- А вам разве о Лидии Максимовне ничего не рассказали?
Оперативники переглянулись.
- А что нам должны были рассказать?
- Лидия Максимовна, как бы это точнее сказать, была ведьмой, гадалкой, в общем, могла видеть то, что другим не дано.
- И вы всерьез верите во всю эту чушь? – рассмеялся Дроздов. Но его помощник не смеялся. В его глазах явно загорелся огонек любопытства и испуга, точь-в-точь как у маленького мальчишки.
Я пожала плечами.
- Как не верить? Слишком много разных подтверждений этому происходило на моих глазах.
- Продолжайте, пожалуйста, и поподробнее о ее знакомствах, может быть, кто-то ее посещал в последнее время?
Я поняла, мои рассказы о ее, мягко сказать, неординарных способностях, Дроздова совершенно не интересовали.
- Не знаю я никаких ее знакомых. Видела, конечно, посещали ее часто разные люди.
- Зачем?
- Ну я же вам говорю, она гадала. За этим люди и приходили.
- А как люди узнавали о ней?
- Не знаю. Но думаю как обычно – «сарафанное» радио.
- Очень интересно. А деньги за свои услуги она брала?
- Никогда не видела и не слышала. Но жила она не бедно…
- Перейдем к событиям сегодняшней ночи. – снова перебил меня Дроздов, - Где вы были, приблизительно, с 12 часов ночи и до семи часов утра?
Ощущая внутри неприятный холод, ответила:
- Дома, но…
- Кто-нибудь может это подтвердить?
- Нет, но…
- Квартиру покидали?
- Нет. Зачем?
- Вопросы задаем мы. У вас имеются ключи от квартиры Дорошенко?
- Нет. Зачем?
- А у кого они могут быть?
- Не знаю… - совершенно растерялась я. – Я не представляю, чтобы Лидия Максимовна
кому бы то ни было дала ключи от своей квартиры.
- Что-либо подозрительное слышали в указанное время?
Я задумалась. Вроде бы ничего. Хотя…
- Знаете, у нее в квартире вчера, очень громко работал телевизор…
- До какого времени?
- Не знаю… Я выключила свой телевизор около двух часов ночи. У нее он еще работал.
- И что, ничего кроме телевизора не слышали?
- Да нет. Я, знаете ли, сплю в бирушах, без них заснуть не могу.
- А могли бы вы определить, что шло по телевизору? – подал голос Серенький.
Вспоминая громкие крики, протяжный вой, какое-то, то ли гавканье, то ли вообще черт знает что, шум, предположила.
- Скорее всего что-то остросюжетное…
- Почему? – одновременно спросили оперативники.
Я, как могла, передала им звуки, которые слышала.
- А теперь подумайте и скажите, могли бы эти звуки быть не от телевизора?
- Ну, теоретически да… Но разве такие звуки могут издавать живые существа? - И сама ужаснулась возможному ответу.
Еще минут пятнадцать мне задавали, с моей точки зрения, совершенно бестолковые вопросы, и уже на выходе, «мягко» промурлыкав : «Марина Владимировна, мы попросим вас в ближайшее время не покидать город – можете понадобиться…», наконец-то, покинули мою квартиру.
Я тяжело вздохнула. Интересно, люди сами себя так накручивают, общаясь с доблестными органами, или же от них исходит эта тяжелая, изматывающая энергетика?
И мои мысли тут же понеслись к уже покойной Лидии Максимовне.
Что могло случиться? Явно, смерть ее неестественна, иначе не было бы милиции. Будут похороны. А кто будет всем этим заниматься? От возможного варианта меня передернуло. Нет, конечно, в какой-то степени я обязана нормально проводить в последний путь умершую, все-таки, в свое время, мне Лидия Максимовна очень помогла. Но как представлю – черный гроб, специфический запах и оставшееся, не помню от кого, вызывающее ужас, четкое правило – в доме покойника нельзя, до сорока дней, смотреть в зеркало, их вообще необходимо чем-нибудь закрыть…. Бр-р-р… Я поежилась… Как-то не хочется даже представлять, что я там могу увидеть.
От моих мрачных мыслей меня оторвал настойчивый звонок в дверь. Ну что еще?! Уверенная, что это снова из милиции распахнула дверь.
«Переигрывает» - глядя на прошмыгнувшую ко мне всхлипывающую бабу Дашу, подумала я и тут же устыдилась. Неизвестно, как бы чувствовала себя я, обнаружив мертвое тело давней близкой знакомой. А они с Лидией Максимовной действительно, судя по всему, были близки. Хотя со стороны их союз выглядел как-то нелепо. Лидия Максимовна – красивая, лощеная, может быть грубовато по отношению к покойной, но в ней чувствовалась порода, а баба Даша… Я даже отчество ее не знаю, сколько помню, она всегда была сначала тетя Даша, а затем только баба Даша. Хрупкая, юркая, с безобразно накрашенным лицом, с копной редких, но всегда окрашенных в ярко-рыжий цвет, волос. Одежда на ней, подозреваю, собранная по всем знакомым – то казалось мала ей, то явно великовата, но неизменно буйных раскрасок. Вот такая бабушка – вечный праздник. Увидев ее утром, улыбнувшись новому сочетанию безумных красок, весь день принимает радужный оттенок. В общем, это были два совершенно разных человека.
Баба Даша тяжело плюхнулась на, заскрипевший под ее тяжестью, кухонный табурет.
- Горе-е-то какое-е-е, Мариночка. – размазывая по лицу слезы, заголосила она.
От такого искреннего проявления горя, у меня на глазах выступили слезы.
- Баба Даша… - начала я и тут же осеклась. Мои руки нервно теребили халат. Возможно от того, что долгое время я прожила одна, и все мое общение с людьми, в основном, ограничивается работой, я не знаю как себя вести, что говорить в подобной ситуации. Как-то неловко, топорным движением, я поглаживала плечи горько рыдающей старушки.
Через какое-то время, громко высморкавшись в довольно замусоленный платок, и выпрямив спину на манер покойницы, баба Даша мягко отстранила мои руки.
- Все, все, Мариночка. Больше не плачу… Знаешь ли, мне эти менты не дали как следует оплакать Лидочку. Все расспрашивали кто да что. – шмыгала носом бабуля.
- Я хоть с тобой душу отвела. Спасибо, Мариночка.
- Да что вы! Какое может быть спасибо! Я же все понимаю, мне тоже очень жаль Лидию Максимовну… Все так неожиданно…
Глаза бабы Даши, при моих последних словах, странно сверкнули.
- Налей мне, деточка, своего хорошего коньячку. – и видя, что я достаю одну рюмку, добавила – И себе возьми.
Я уже хотела возразить, что по утрам не пью, но она не дала мне сказать.
- Знаю, знаю, Лидочка наставила тебя на правильный путь. Но ты не смотри, что еще нет и двенадцати дня, помянуть покойницу – дело святое. – баба Даша, неумело крестясь, налила коньяк из поставленной на стол начатой бутылки.
- И ты, дите, выпей. Выпей за окаянную душу покойницы, чтоб не сильно ее там… - и многозначительно глядя на мое удивленное лицо, своим артритным пальцем указала куда-то вверх.
Коньяк, обжигая рот и горло, насытил кровь горячим алкоголем.
Ничего себе – «окаянная душа»!? Куда это понесло старушку? Вроде бы подруги были, и слезы как натуральные… - думала я.
Достав из холодильника колбасу, сыр, я присела рядом со сразу же захмелевшей старушкой. А она, кинув в рот кружок колбаски, и снова разлив по рюмкам коньяк, продолжила.
- Ты не смотри на меня так, Мариночка. Ты знаешь, я не пьющая… Ну, если только иногда. Тем более хороший напиток…
Я с тоской смотрела на уменьшающуюся жидкость в бутылке и подсчитывала – насколько бы мне дней или недель хватило этого количества коньяка. А баба Даша, опрокидывая очередную рюмку и смачно пережевывая закуску, не останавливалась.
- Ты себе не представляешь, какой жути я натерпелась в Лидочкиной квартире. Прямо до сих пор весь этот кошмар перед глазами.
Глаза ее, действительно, отражали безумный испуг. Глядя в них, я почувствовала, что как-то совсем не хочется знать подробностей. Но баба Даша, раскрасневшаяся от слез и коньяка, возбужденно продолжала.
- Вся, буквально вся квартира в жутком хаосе. Ты же знаешь, какая Лидочка аккуратная была. А тут, все перевернуто с ног на голову. Мебель разбита и изодрана, замечательные ковры и шторы – в клочья. Ты помнишь ее прекрасные картины?
Я согласно кивнула, хотя, если честно, то, что на них был написано, было для меня непонятно. Я, конечно, не эксперт в этом направлении, но по мне, это просто мазня, а именно так и можно назвать смешение разнообразных красок на холсте. Но Лидия Максимовна с нежностью относилась к этим картинам. Кто их написал, и откуда они, я не знаю. И запомнила я только две из них. На одной – крупными мазками размыто красно-желтое пятно – «Июльское солнце». На другой, на темно-синем фоне бледные кляксы – это «Ночь». Из моих воспоминаний, меня вырвал голос бабы Даши.
- Ты представляешь?!
Я не понимала о чем речь и в недоумении уставилась на нее.
- Ты что, не слышишь? Я говорю – полностью испачканы кровью и чем-то еще черным! Что там картины! Стены, полы… Все!
У меня, видимо, на лице отразилось недоверие. Ну, мы же не в фильме ужаса, в конце концов.
- Ты что, мне не веришь?! – брызгая слюной, закричала баба Даша.
Ошарашенная, я лишь растеряно пожала плечами.
- Я всю правду говорю! – баба Даша стукнула себя худосочным кулачком в грудь. – Тебя там не было, а я была…
Она на мгновение замолчала. А я рассматривала ее лицо в поисках хоть каких-нибудь признаков вранья. Но на ее охмелевшем лице отражался только испуг, нет, страх.
Вторую рюмку коньяка организм принял не сопротивляясь.
- Если бы ты видела Лидочку. – снова, заливаясь слезами, прошептала старушка. – То, что с ней это сотворило – не человек…
Где-то под ложечкой неприятно холодело.
- Что с ней произошло? – я, невольно, тоже перешла на шепот.
- Да откуда я знаю! Только я ей всегда говорила – не доведут ее занятия до добра. Но чтобы так! Кто же мог подумать…
- Вы имеете в виду то, что она гадала? Ну что ж в этом такого? Много людей этим увлекается…
Но баба Даша Махнула рукой.
- Да брось ты… Другие… Побаловаться в карты, погадать на кофе, на рождество в зеркальце заглянуть – это детские забавы и чуть-чуть фантазии. А она действительно общалась с кем-то или чем-то потусторонним. Мне она, конечно, подробностей не рассказывала. Был грех, как-то просила ее научить и меня чему-нибудь. Но Лидочка раскричалась тогда на меня. Мол, чтоб и не думала даже – опасно это для несведущего человека. А сама иногда, бывало, проговорится, что вроде бы постоянно ждал ее кто-то… Это в пустой-то квартире. А недавно, может, и ты заметила, какая-то пасмурная ходила. Спрашиваю – что случилось? Молчит. Но за день до смерти - при этих словах, слезы снова потекли из уже опухших глаз бабы Даши. – Лидочка так печально вздохнула и говорит: «Смерть уже меня поджидает». Я ей: «Ты что, с ума сошла?! Не болеешь, годы еще позволяют под солнышком погреться». А она мне – Да я бы и сама еще пожить рада, да он забрать меня хочет. Я к ней с расспросами – кто да что? А она посмотрела на меня грустными глазами и говорит: «Лучше и не знать тебе никогда… Обманул меня он. Думала безобидный, а он злее и коварнее всех тех, кого за все годы знала».
- Так может быть, она о каком-нибудь новом знакомом говорила? – перебила я старушку.
- Нет, деточка, не о человеке она говорила.
Какое-то время мы сидели молча. В голове с трудом укладывался рассказ соседки. Я отношусь к тем людям, которые до сих пор верят в домовых и приведений. Но поверьте, не вижу их в каждом углу. И если честно, я их вообще ни разу не видела. Но представить какого-то потустороннего жителя, постоянно проживающего в соседской квартире? Такое даже для меня чересчур.
- А ты ночью ничего не слышала? – прервала наше молчание соседка.
Уже не зная, как точно обозначить, что именно слышала, я вернулась мыслями к ночным звукам, доносившимся из соседской квартиры. Был ли это работающий телевизор или что-то другое?
- Ну, так что? Слышала что-нибудь? – баба Даша с испуганным интересом заглядывала в мои глаза.
- Кое-что слышала, но точно не могу сказать.
- А вы? - в любом случае, помимо меня, это должны были слышать, как минимум, полдома.
Соседка жалобно залепетала.
- Мариночка, ты же знаешь, я женщина уже пожилая, болячек множество, по ночам, от проклятого артрита заснуть не могу. Вот и приходится принимать эту отраву аптечную. Так что я без снотворного в постель не ложусь, и сплю как убитая… Ой… - при этих словах баба Даша судорожно перекрестилась. - Возьмешь же такое на язык.
- А другие соседи? Они-то должны были слышать шум?
- Мариночка, да какие соседи? – удивилась старушка, - Ты все на работе пропадаешь, ничего не знаешь. Какой-то олигарх выкупил все три квартиры сверху – апартаменты себе отстраивает. Там стройка настоящая, так что никто пока не живет. Строители до шести вечера – и по домам. А сегодня, так вообще, как увидели милицию, так все и разбежались. Не нашенские они – то ли узбеки, то ли таджики. Внизу, одна квартира на продажу выставлена, тоже пустая. Во второй – алкаш Сенька живет. Он днями и ночами не просыхает, что он там услышит. А в той, что под твоей квартирой – Верка, она к новому мужу переехала, квартиру сыну оставила. Только он посменно работает – сутки – трое. В эту ночь, как раз, на смене был. Его милиция уже опрашивала, прямо в подъезде его и встретила, когда он с работы возвращался.
Ясно. С других этажей, даже спрашивать бесполезно. Если кто-то и слышал что-то отдаленно, то скорее всего точно никто ничего не скажет.
- Ну, а ты-то, что слышала? – не унималась баба Даша.
- Не знаю, баб Даш. Сначала думала, что телевизор у нее включен. Я еще подумала, что Лидия Максимовна слышать стала плохо, потому что слишком громко было.
- Деточка, да что ты?! Какой телевизор?! Она его уже полгода не включала, говорила, что смотреть там нечего. Все в свое новое зеркало пялилась. При этом сеялась, что в зеркале интереснее. – баба Даша на секунду задумалась, - Ну, точно! Как только, бог знает откуда, эту бандуру притащила, так и телевизор перестала смотреть. Она рассказывала, что зеркало это старинное и ручной работы, и силой обладает необыкновенной… Так это зеркало целым-то только и осталось.
Тут баба Даша, заискивающе заглядывая в мое лицо, взяла меня за руку.
- Мариночка, может на память о Лидочке, ты оставишь мне это зеркало?
Я от удивления чуть не крякнула.
- Я?! Да при чем я здесь?
Тут уж удивилась баба Даша.
- Как причем?! По завещанию, все тебе отходит. – и, видя мое недоумение, добавила, - А ты что, не знала?
В моей голове уже не умещалось столько информации, сколько я получила за сегодняшний день.
- Баб Даш, может вы ошиблись? С чего ей мне что-либо завещать?
- Да уж не знаю. – в ее голосе послышались нотки зависти. – Но я присутствовала, когда к ней нотариус приходил. Поэтому точно знаю!
- А у нее что, никаких родственников нет?
- Почему же нет? – старушка, почему-то, отвела глаза, - Сын у нее был… Да умер молодым.. – в этом ответе явно слышалась недосказанность. – Да еще племянница имеется. Только Лидочка на порог ее не пускала. Я ее как-то пристыдила, как-никак родственница. А Лидочка ответила, что ее какая это родня – сестру ее в могилу свела, а теперь и на теткину квартиру зарится. Так что вот так. Вступай в наследство.
- А вам же как? – мне было безумно неловко.
Соседка махнула рукой.
- Деточка, зачем мне? Я уж как-нибудь доживу свой век в скромности, как и жила все эти годы. – при этом бабуля так тяжело вздохнула.
- Баб Даш, да мне тоже чужое ни к чему.
Соседка, даже подскочила – Какая это ты чужая?! – и осеклась.
Отметив такое странное поведение, я не стала приставать к ней с расспросами. К чему? Как есть, так и есть..
Потихоньку допили коньяк, налили чаю. Дальше уже обсуждали чисто практические проблемы. Как хоронить и когда? Поминки делать или как? И самое главное, необходимы деньги. Правда, с этим мы определились довольно быстро. Покойница никаких распоряжений не оставляла. В квартиру ее попасть, чтобы найти возможные сбережения, мы не могли. Коли завещание оформлено на меня, а баба Даша не богаче любого среднестатистического бомжа, племянница живет где-то недалеко, но как ее найти мы не знали, то все расходы придется нести мне одной. Под мое вялое кивание головой, так постановила и решила баба Даша. Я же, ошалевшая от всего происходящего, даже не подумала возразить.
Я далеко не транжира, но и особо скупой себя не считаю. Тем более, какая-никакая благодарность умершей должна быть. У меня, конечно, не было сбережений для покупки новой иномарки, но достаточно средств, чтобы потянуть это грустное мероприятие. Единственным условием, по причине полного отсутствия опыта в подобных делах, организацию всего берет на себя баба Даша. На том и порешили.
Слегка заплетающимся языком, соседка начала звонить в милицию, в морг, и еще в какие-то инстанции. Откуда-то появился блокнот, исписанный множеством адресов и телефонов. Оказалось, у Лидии Максимовны был довольно широкий круг знакомых. Никогда не думала, что подруги общались с кем-то помимо друг друга и клиентов. Когда отдадут тело, и мы сможем войти в квартиру – неизвестно. Но нас уверили, что постараются как можно быстрее сделать все необходимое.
Перед поездкой в банк за деньгами, после утреннего коньяка, мне все-таки было необходимо, хотя бы часик, вздремнуть. Я довольно настойчиво выпроводила соседку, клятвенно заверив ее, что после банка сразу зайду к ней. С тоской окинув взглядом гору неглаженого белья, чувствуя себя так, будто не спала несколько дней, рухнула в постель.
После полуторачасового сна и быстрых сборов, на своей старой «девятке», смоталась в банк. Сняла часть денег, отложенных на давно полюбившийся Пежо 407, причем обязательно небесно-голубого цвета. Промелькнула неприятная мыслишка – а смогу ли я купить новую машину в ближайшем будущем? Но мысли материальны, поэтому с удовольствием ее прогнала. Затем посетила по-деловому настроенную бабу Дашу. У нее уже был составлен перечень всего необходимого и подсчитано возможное количество людей на похоронах и поминках. Многое, кроме скоропортящихся продуктов, можно было купить уже завтра. Все купленное будем складывать у меня и у нее. На счет гроба и автобуса баба Даша уже договорилась. Осталось внести предоплату. Даааа, с утра нас ждала масса дел.
- Господи!!! – чуть не заорала я, - Я жене предупредила на работе…
- Ничего, деточка, завтра я тебя пораньше подниму, все успеешь. – успокоила меня соседка.
Так, за разными планами и разговорами о делах, мы просидели часов до одиннадцати. О Лидии Максимовне больше не разговаривали, глядя в ночное окно, как-то жутковато было даже упоминать покойницу. То ли это врожденное чувство страха перед покойниками, то ли уже приобретенное, благодаря фильмам ужасов, различных передач, статей и всего остального. В конце концов, неважно. Жутковато и все!
Еле передвигая ноги, с затянувшейся тоской бросила взгляд на гору неглаженого белья, наложила себе тарелочку своего дежурного блюда – стандартного оливье и несколько маринованных маминых помидорчиков. Да, да, да – это все на ночь. Может быть какая-нибудь худышка или худеющая пампушка вскрикнет: «Какой ужас!!!» Но я давно уже успокоилась по поводу своих лишних десяти килограмм, хотя возможно, для идеала современной модели, лишними являются все двадцать. Но меня, поверьте, это совершенно не волнует. Конечно же мне иногда очень хочется одеть на себя что-то, что моего размера просто не существует в природе. Но я, возможно даже слишком, очень уж люблю себя. Поэтому особо ничего менять не собираюсь. Тем более, никогда не страдала от отсутствия внимания противоположного пола. Несколько раз, даже была на грани, правда, так и не начавшихся романов с женатыми мужчинами, у которых жены были раза в два худее меня. А так как у меня всего лишь округлые формы, можете представить, какие там были кости. Мой совет страдающим от диет, и видящим свои проблемы с мужчинами только в лишних граммах или килограммах – неважно, поискать причины у себя в голове или в головах своих партнеров. Чуть-чуть там покопавшись, поймете, что вы настоящее совершенство и ходячее достоинство. А кто этого не замечает, может быть просто не ваша половинка.
Ну так вот, с аппетитом съев свой ужин, укрывшись теплым одеялом, я попыталась уснуть. Но не тут-то было. Мысли снова и снова возвращались к произошедшим событиям. Что могло произойти? Неужели есть хоть часть правды в словах бабы Даши? Скоренько подскочив с постели, дрожащей рукой включила свет в спальне. Так-то лучше. Но бросив взгляд на, просвечивающую через стеклянную дверь, черноту коридора, поежилась. Как-то совсем не хочется предполагать, что там сидит в темноте. Поэтому выдохнув, кинулась туда, затем на кухню и в зал, щелкая везде выключателями. Более-менее успокоилась. На часах двенадцать тридцать, завтра рано вставать. Насильно закрывая глаза, приказала себе: «Спи, сейчас же!»
Проснулась я от легкого, но настойчивого постукивания. На часах – два часа ночи. Уставившись в потолок, будто там может быть ответ, размышляла, что это может быть. Это не капающая вода из крана, не сошедшие с ума строители, с верхних апартаментов. Тогда что? Похвалив себя за оставленный в комнатах свет, тихо вылезла из-под одеяла, и стараясь не шуметь, приоткрыла дверь спальни. Постукивание доносилось со стороны зала. В ярко освещенной комнате, конечно, никого не было. Но неожиданно, звуки изменились – на смену стуку пришли царапающие и шаркающие звуки. Эта комната соседствует с гостиной Лидии Максимовны. У меня по коже побежали мурашки. Что и кому могло понадобиться в опечатанной квартире?! Или это что-то другое?
Талант к фантазированию в мыслях сразу создал устрашающий образ, имеющий нечто среднее, собранное памятью со всех просмотренных фильмов ужасов. Я, с замиранием сердца, прильнула щекой к прохладной стене. По ту сторону, будто почувствовали меня – на мгновение все стихло. Но лишь на мгновение. Через секунду, заставив завибрировать стену, что-то, с невероятной силой, ударилось о преграду, разделяющую нас, как раз в том месте, где я приложила свое ухо. Я отпрыгнула от стены. Сердце учащенно билось, готовое в любой момент вырваться наружу. Крепко обняв саму себя за плечи, и боясь сделать хоть одно движение, я прислушалась. Уверена, чьи-то длинные крепкие когти еще раз царапнули стену, раздались быстрые, удаляющиеся шажки. И все стихло.
Мне кажется я не шевелясь, в напряжении, я простояла еще много минут, прежде чем решилась присесть на диван Воспаленный страхом мозг, только и мог задавать вопрос6 «Что происходит?» За закрытыми дверями и при включенном свете я не чувствовала себя в безопасности. Поэтому, не раздумывая, бросилась к телефону. Дроздов не оставил своих данных, во всяком случае мне, но не трудно было, по справочнику, найти необходимый номер телефона. Как могла, дрожащим голосом, опуская свои мистические фантазии, я объяснила дежурному суть происходящего и потребовала Дроздова или его молоденького помощника. Меня заверили, что с ними обязательно свяжутся, а мне оставалось лишь ждать.
Спать ложиться было уже ни к чему. Поэтому, налив себе кружку крепкого кофе, включила телевизор и, поеживаясь от гуляющих по кухне сквозняков, мысленно, стала репетировать речь. Я прекрасно понимала – чтобы не приняли за сумасшедшую, лучше помалкивать о моих соображениях по поводу источника сегодняшних звуков. А осмотреть квартиру покойной не помешает. В конце концов, вдруг я ошибаюсь, и в квартире был, всего лишь, какой-нибудь воришка. Минут через сорок в дверь позвонили.
- Да, если бы кто-то на меня напал, он успел бы уже и могилку вырыть и меня закопать. – не скрывая ехидства, поприветствовала я Дроздова. Хотела еще пару предложений добавить в таком же стиле, но рассмотрев лицо Дроздова, расхотелось. Даже стало его жалко. По его виду, было сразу понятно, что мой звонок прервал его, возможно, сладкий сон. Не обращая внимания на мое злорадство, он с порога спросил:
- Ну, что еще произошло? Рассказывайте!
Обходя ненужные моменты, очень коротко, я рассказала о шуме в соседней квартире.
- Та-а-к… Ну, пойдемте.
- Куда?! – я не смогла сдержать испуганного вскрика.
- Да что вы все время волнуетесь? Не в тюрьму же. – и бросив мне кривую усмешку, добавил, - Во всяком случае пока. В квартиру потерпевшей.
У меня подкосились ноги.
- Я-я не пойду.
- Да бросьте вы, в конце концов. Я уже понял, что вы девушка, верующая во всякую чушь. Но поверьте, максимум, кого мы можем там встретить – это или убийцу Лидии Максимовны, или случайного вора. – будто издеваясь над моими страхами он рассмеялся.
Лицо его при этом преобразилось. Ему очень к лицу, когда он смеется. Я даже на мгновение забыла свой страх. А он, видимо, по-другому расценив мое выражение лица, участливо прикоснувшись к моему плечу, спросил:
- Марина, с вами все в порядке? Да не обращайте на мои слова внимание. Там явно никого нет, и скорее всего не было. Я когда к вам шел, осмотрел печать на двери – она цела. Вы уверены, что вам не приснилось все это?
Я отстранилась от него. Ну, да! Показалось! Мент, он и в Африке мент. – подумала я, а вслух холодно ответила.
- Я не сомневаюсь в том, что слышала.
- Ну и черт с вами. В таком случае, пойдемте со мной, попробуете убедить меня в обратном. – почему-то разозлился оперативник, и открыл мою дверь.
По площадке гулял пронизывающий ветер, который беспрепятственно проникал в постоянно разбитое окно подъезда. Я молча накинула на плечи свою шубейку, и крепко в нее вцепившись, пошла за Дроздовым.
- Вот, посмотрите, пожалуйста, Марина Владимировна, - указывая на небольшой листик бумаги, приклеенный на соседской двери. Он снова перешел на официальный тон. – Видите?
Я не стала ему доказывать, что, по моему мнению, это совершенно ничего не значит. Ничего не стоит аккуратно отодрать один край, а затем снова приклеить. Дроздов, не дождавшись моего ответа, немного повозился с замком, отклеил один край, так называемой печати, и распахнул дверь.
Какое-то время мы стояли на пороге, словно раскрывшей свою черную пасть, квартиры. Я не могла сделать шаг вперед, накатывающая тошнотворная волна страха поднималась где-то внутри меня и, обдавая холодом, сковала мои конечности. Видимо и Дроздов чувствовал то же самое, потому что продолжал стоять со мной рядом. Мы переглянулись. В глазах читалась растерянность, возможно подобное он испытывал впервые. Но все-таки, переборов себя, натянуто улыбнулся.
- Что, страшно?
- А вам? – вопросом на вопрос ответила я.
Хмыкнув в ответ, Дроздов шагнул в квартиру. Наконец-то, после долгих чертыханий и ощупывания стены, коридор осветился. Здесь, вроде бы, было все по-прежнему. На тумбочке, аккуратно, были расставлены какие-то приятные безделушки. В приоткрытых шкафах-купе, в идеальном порядке были развешаны немодные, но в прошлом дорогие вещи. Я прошла за следователем. Он лишь беглым взглядом оглядел кухню и направился дальше. У него не было в руках пистолета, и он не крался, прячась за углы, как это часто показывают в фильмах. Он спокойно, я бы даже сказала, равнодушно, вскользь, осматривал квартиру. В спальне тоже все осталось по-прежнему. Белоснежные простынь и наволочки, без единой морщинки на постели. Обязательная на ночь книга, заложенная закладкой, на тумбочке, разноцветные фиалки, в маленьких глиняных горшочках на окне, добротный дубовый, с витиеватой резьбой, платяной шкаф. Пока я не увидела никакого разгрома, о котором так красочно рассказывала баба Даша. Я уже открыла рот, чтобы сказать об этом Николаю Сергеевичу, как от легкого щелчка загорелся свет в зале, точнее гостиной Лидии Максимовны.
Дом наш, Сталинской постройки, с просторными комнатами и высокими, более трех метров, потолками. Гостиная покойной была не меньше двадцати пяти квадратных метров. Здесь, на ряду со старинной дубовой, резной мебелью, уживался, достаточно комфортный современный диван и интересные, в стиле модерн, стулья с алюминиевыми ножками и спинками. С трех высоких окон свисали тяжелые бордовые шторы, с чересчур большими, на мой взгляд, золочеными кистями. Книжный шкаф был набит различными книгами в дорогих переплетах, различной тематики. Лидия Максимовна имела разносторонние интересы. Имела… Как и то, что я описала, имело место быть до ее смерти. На мгновение я зажмурилась, настолько ужасно выглядела комната сейчас. Казавшаяся вечной мебель вперемешку с вещами, книгами и бог весть чем, грудой лежала на полу. На месте некогда прекрасных штор, висели, изодранные в лоскуты, тряпки. Стекла окон, стены, были словно изрисованы сумасшедшим художником, находящимся на обостренном этапе своей болезни, который гигантской кистью наносил кровавые мазки. Из дивана и кресел торчали пружины. Модерновые стулья, скрюченные и покореженные, жалко валялись в углу. На грязном паркетном полу, искрящейся россыпью, лежали хрусталики от люстры, чей корявый остов остался висеть на потолке. Неестественно для царящего хаоса, посреди комнаты, возвышалось большое, прямоугольной формы, зеркало. Оно было двойным, глянцевая поверхность отражала царящий в квартире разгром с двух сторон. Обрамленное рамой из черного дерева, украшенное сложной резьбой, вросшее в корявую деревянную тумбу такого же глубокого черного цвета.
- Что за черт?! – услышала я растерянный голос Дроздова. Его лицо выражало недоумение.
- Что-то не так, товарищ генерал? – не удержавшись, съехидничала я.
Он бросил на меня нехороший взгляд, и подойдя к зеркалу ответил:
- Не льстите мне, с такими ночными историями, до генерала я не доживу.
Упираясь двумя руками в основание зеркала, он попытался сдвинуть его. Но несмотря на его внушительную комплекцию, зеркало сдвинулось лишь слегка.
- Что-то не так? – заинтересованно спросила я.
- Это чертово зеркало стояло у стены. – прокряхтел Николай Сергеевич.
- А кто же его сдвинул? – удивилась я.
- Вот это и интересно… - и сантиметр за сантиметром отодвигая зеркало, добавил. – Приношу свои извинения, уважаемая Марина Владимировна. В этой квартире, действительно кто-то был.
Внезапно, Дроздов, как-то резко пихнул зеркало. Сам он, не замечая ничего, продолжал усердствовать с ним. А я готова была поклясться, что по зеркалу пробежала рябь, будто по встревоженной поверхности воды. Я встряхнула головой. Возможно какое-то преломление света, или обман зрения? Крепко сжав пальцы, я подошла ближе. Под действием оперативника зеркало слегка раскачивалось. Но мне не показалось. Поверхность зеркала едва заметно колыхалась. Я, было уже, протянула руку с желанием прикоснуться к зеркалу, как внезапно, словно почувствовав мое желание, зеркало потемнело. Комната, отраженная в зеркале погрузилась во мрак. Это была та же самая комната и тем не менее уже не та. Рядом со мной пыхтел Дроздов, он упрямо толкал зеркало, но его отражения я не видела. В зеркале – только мрачная комната со смутными очертаниями гор мусора и я, с испуганными глазами. Не выдержав, я отпрянула от зеркала.
- Что случилось? – с любопытством глядя на меня, поднял свое раскрасневшееся лицо следователь.
- Я сейчас… - и кинулась в спальню бывшей хозяйки.
Там, открыв шкаф, схватила первую попавшуюся простынь, и под недоуменным взглядом Дроздова, накинула ее на зеркало. Не дожидаясь его вопросов, коротко сказала.
- В доме покойника зеркала, на всякий случай, закрывают.
Николай Сергеевич, неожиданно серьезно ответил:
- Я слышал об этом. Но знаете, за пятнадцать лет на этой работе, я перебывал во многих квартирах с покойниками, и заглядывал, наверное, в сотни зеркал, и даже, иногда, был бы рад увидеть в зеркале убитого, чтобы узнать у него, что с ним случилось, и показал лицо убийцы. Но увы, никто не появился. – помолчав, уже деловым тоном продолжил. – Сегодня уже навряд ли кто-то сюда вернется. А завтра, на ночь, я пришлю кого-нибудь дежурить. Возможно тот, кто был здесь сегодня, вернется. Только я попрошу вас – это должно остаться между нами.
- Но зачем кому-то сюда приходить?
- Возможно, кто-то не согласен с завещанием покойной. – увидев мое удивленное лицо, с ухмылкой добавил, - Марина Владимировна, неужели вы так плохо думаете о нас? Мы, в первую очередь, подозреваем тех, кому выгодна смерть человека.
- Вы все-таки думаете, что ее убили?
- Я о многом думаю, но, конечно же, кроме мистической белиберды. – улыбнулся Дроздов.
Боже мой, я, кажется, начинаю влюбляться в его улыбку. Но, тем не менее, достаточно грубо, спросила:
- Ну, коли вы знаете о завещании – я у вас подозреваемый номер один?
- Мне трудно представить, что вы могли так далеко передвинуть это зеркало. Тем более, зачем вам это? Ведь скоро, все это будет ваше. Да, Марина Владимировна, видите вон там? – он указал за горку черного пластика и серых стекол – Это телевизор, который, как вы думали, слышали той ночью.
Страх холодными потоками окатывал мое тело, в кончиках пальцев появилось болезненное чувство, будто кто-то с садистским увлечением и растягивая свое удовольствие, покусывает их.
- Но те звуки… Не могли быть человеческими…
Дроздов пожал плечами.
- Мало ли что вам могло послышаться спросонья. Иногда люди, самые обычные вещи и звуки видят или слышат, в силу вполне реальных причин, совершенно по-другому.
Я не стала спорить. К чему?
- Давайте уйдем отсюда. – жалобно попросила я. – Сил, находиться здесь, уже не осталось.
Николай Сергеевич внимательно посмотрел на меня и ничего не говоря, направился к выходу. Выйдя на площадку, я обрадовалась гуляющему там сквозняку. После сладковатых неприятных запахов в квартире, воздух в подъезде показался свежим морским бризом.
Следователь, покопавшись с замком, ловко приклеил обратно, так называемую, печать. Видимо ожидая моего приглашения, он как-то неуклюже топтался на месте. Я тяжело вздохнула, ну, что же, придется пригласить. Прекрасно представляю себе свое завтрашнее, вернее уже сегодняшнее, состояние. Но спать совершенно не хочется. И как-то жутковато оставаться одной в квартире.
- Может кофе? – распахивая свою дверь, как можно любезнее, предложила я.
- - А почему бы и нет? – с готовностью ответил Дроздов.
Аккуратно поставив свои, явно мокрые, ботинки, не дожидаясь дополнительных приглашений, оставляя на паркете следы от мокрых носков, он прошел на кухню. Судя по его лицу, развалившись на кухонном диванчике, он испытывал явное удовольствие.
- Может снимите пальто? – не сдерживая улыбки спросила Я.
- Ой, извините. – встрепенулся он. Проворно сбегал в прихожую и снова развалился на прежнем месте.
Под толстым свитером, просматривалось сильное, плотное тело. Непроизвольно у меня вырвался вздох: «Да, Мариночка, давно рядом с тобой не было такого тела…», посочувствовала я себе. А Дроздов, не зная моих мыслей, извиняющимся тоном оправдывался.
- Это, знаете ли, уже привычка такая, в отделе холодно, да бывает и некогда раздеваться. А сегодня я так намерзся… - и он показательно поежился.
Засвистел чайник. Дроздову я выбрала самую большую кружку и выложила на стол все, что имелось в холодильнике: сыр, колбаса, соленые огурцы, салат «оливье» и тарелочку с порезанным деревенским салом. Мой гость не отказывался, а лишь с голодными глазами дожидался, пока я все поставлю на стол. И судя по его разочарованному виду, я поняла, что для него всего этого будет маловато. Но пусть скажет спасибо и за это. Я молча пила свой горячий кофе и с тяжелым чувством внутри, под громкое чавканье следователя, смотрела в окно.
Метель, завоевавшая город в последние три дня, казалось, только усиливалась. Оледеневшие ветки огромного тополя у окна, словно лапки живого фантастического существа, царапаясь о стекло, просились вовнутрь. Я поежилась, тут же вспомнив о подобных звуках из квартиры покойницы. Все-таки очень хорошо, что следователь сидит рядом. Я бросила на него взгляд. Со счастливым выражением лица он уже умял сало и оливье, а сейчас, аппетитно хрустя солеными огурцами, укладывает себе пятиярусный бутерброд – хлеб, колбаса, сыр, колбаса, сыр. Наверное, давно не ел, растеряно глядя на него, подумала я. Чтобы не смущать его, я решила сходить в спальню и одеть что-нибудь потеплее. Занятый едой, он даже не обратил внимания на мой уход.
Какое-то время я провозилась в шкафу. Все-таки, когда в доме посторонний мужчина, что попало, не оденешь. Так… Халат одевать не будем. Этот свитер полнит… У этого неподходящая расцветка… У этой кофточки слишком большой вырез – оставим на следующий раз… Перебрав, таким образом, гору вещей, я остановилась на универсальном варианте – черное шерстяное платье. Длина чуть ниже колен, вырез открывает только мою белоснежную шею. Так, но носочки под это не одеть, пришлось натягивать черные колготки. Придирчиво осмотрела себя в зеркало, что-то мне говорило, что как-то уж чересчур вычурно я оделась. Но мне этот наряд к лицу, а провозилась я достаточно долго, на то, чтобы переодеться времени нет – неприлично оставлять гостя одного так долго.
Грациозной походкой, на которую только была способна, продефилировала на кухню. Дроздов, полулежа на небольшом диванчике, выдавал определенный трели, однозначно говорящие, что он спит. И сон его крепок и безмятежен. Я не сдержала тяжелый вздох. Мужчины… Мне просто необходимо было потратить столько времени на переодевание и легкий макияж, и все это, чтобы лицезреть красивое, но храпящее тело.
Следователя решила не будить. Все-таки, как-никак, отчасти, я виновата в его бессонной ночи. Стараясь не шуметь, перемыла посуду. Сквозь пелену снега, за окном виднелось, уже сереющее небо. Вот и рассвет… Запоздавший сон накатывал на уставший мозг, заставляя смыкаться веки. Но, тем не менее, пришлось наспех протереть пол после следовательских носков, и поставить его мокрые ботинки на батарею. Интересно, оценит он мою заботу? На прощание, бросив взгляд, на все еще лежащую в зале гору неглаженного белья, я, не раздеваясь, рухнула в свою постель, и провалилась в сон.
Я держала в руках маленькое зеркальце, и с интересом рассматривала черную резную рамку, в которую оно было заключено. Она была сделана мастерски. В изящных переплетениях резьбы были еле видны крохотные фигурки каких-то мифических существ. Что-то среднее между богом леса – Паном и то ли троллями, то ли гномами. Конечно, как я их, возможно ошибочно, представляю. Они словно запутались в петельках и переплетениях, которые, в избытке, вырезал мастер на рамке. Будто чья-то воля заставила их замереть, когда они распутывали многочисленные петли. Пухлые ручонки с острыми коготками, хватаясь за мягкие путы, и упираясь волосатыми ножками с малюсенькими копытцами, пытались освободиться. Уродливые мордашки застали в злом усердии. Неожиданно, что-то случилось. Зеркало колыхнулось. По его потемневшей поверхности пошли круги. Рамка вздохнула… Да, да. Это был настоящий вздох. Несколько десятков волшебных существ на ней ожили. Словно они и не были, еще секунду назад, всего лишь фрагментами рамки. Их застывшие путы обмякли. Сейчас, это было сложное переплетите какой-то черной веревки, я видела как крохотные ладошки, цепляясь черными коготками, усердно перебирают ее. На черных тельцах вздулись мускулы и напряглись жилы. На морщинистых лобиках заблестели капельки пота.
Я держала в руках преобразившееся зеркало, и не могла поверить своим глазам. А существа, рыча и бормоча непонятные мне слова, остервенело, раздирали петли. На поверхности зеркала уже не круги – это легкие волны, разбрызгивая темные капли, накатывают на свою ожившую преграду, и вместе с этим, расширяют свои владения. Черные существа еще более рьяно принялись за работу, распутывая петлю за петлей. По их крепким волосатым спинам бежали струйки пота. Рычание и бормотание стали громче. Живая рамка расширялась. Один из существ наткнулся на мой большой палец и действовал без промедления. Его глазки зло сверкнули. Я лишь успела в его открытом рту заметить желтые зубки, как острая боль пронзила мою руку. Я закричала. Тут же, как по команде, еще несколько злобных челюстей впились в мои пальцы. В ужасе я отбросила зеркало. Но оно не упало. Зависнув в воздухе, оно продолжало расширяться. Фигурки тоже увеличились. Они уже были размером с мою ладонь. Зеркальная гладь волновалась и пенилась, точь-в-точь как на море. Только воды этого моря были темны. И вот, передо мной, знакомое зеркало. Ба! Да это же зеркало Лидии Максимовны…
Вопреки всем законам, я не видела в нем своего отражения. Я подошла поближе. Приняв знакомый мне вид, поверхность зеркала успокоилась. И где-то в глубине зеркального мира я увидела маленькую черную точку, которая тут же, на глазах, росла и приобретала какие-то очертания. Все ближе, ближе, и ближе. Приложив свои ладони к холодному зеркалу, я всматривалась в него, пытаясь рассмотреть того, кто ко мне приближался. Вот различимы руки, ноги и копна слегка вьющихся волос. Вот можно рассмотреть лицо. Лидия Максимовна! «Но она же умерла!» – ужас сковал мое тело. А она продолжала приближаться ко мне. Она не шла, она, будто плыла навстречу мне. Черты ее красивого смуглого лица, как-то неприятно заострились. Некогда красивые карие глаза теперь отсутствовали, на их месте зияли пустые глазницы. Улыбка ее, теперь ухмылка мертвеца. Я отшатнулась от зеркала. Но мои ладони не смогли оторваться от него. Напрасно я что есть сил, пыталась освободиться. Зеркало поглотило их. Я видела свои руки по ту сторону зеркала. А Лидия Максимовна неотвратимо приближалась ко мне. Вот она протянула ко мне свои руки, окровавленные пальцы с вывернутыми ногтями, коснулись моих рук. Под злобный хохот черных существ, я закричала…
Кто-то тряс меня за плечи.
- Марина, Марина, проснись. – услышала я.
Надо мной склонились два встревоженных лица – Дроздова и бабы Даши. От облегчения, что весь недавний кошмар – всего лишь сон, я разрыдалась. Следователь нежно обнял меня за плечи.
- Ну, ну, будет. Это всего лишь сон. – как ребенку внушал он, гладя меня по волосам.
От него так приятно пахло, и руки у него такие крепкие и сильные. И как давно меня никто так не обнимал и не прижимал к себе. Мне так стало себя жалко, что уткнувшись в колючую, из-за свитера, грудь Дроздова, я разревелась с новой силой.
- Да что же это? – растерянным голосом бормотал следователь, - Мариночка, все хорошо. Никто тебя не обидит. Дарья Васильевна, может ей капелек каких-нибудь?
- Да, да, конечно, – засуетилась баба Даша. – сейчас мы ее успокоим.
И шаркая старыми тапками по полу, понеслась на кухню. Послышался стук открываемых друг за другом дверей шкафчиков. «Интересно, она носом чует припрятанную бутылочку, или как?» - продолжая всхлипывать, не смогла не подумать я. Перед носом появилась артритная рука со стаканом красного вина.
- Возьми, деточка, выпей. Лучше любых капель. – заботливо ворковала баба Даша.
- М-м-ы не надо. – попыталась сопротивляться я.
Но тут, Дроздов твердой рукой взял стакан, и не подлежащим оспариванию тоном, сказал:
- Пей!
«Я становлюсь алкоголичкой» - подумала я, глотая сладкое терпкое вино. И эта мысль настолько меня развеселила, что я залилась безудержным истерическим смехом. Баба Даша и Дроздов смотрели на меня удивленными глазами.
- У нее истерика – как доктор, констатировал Дроздов.
- И не мудрено. Как никак не чужая была Лидия Максимовна. – вторя следователю, прошептала баба Даша.
- Пусть поспит еще. – они продолжали общаться между собой так, будто меня здесь не было.
Баба Даша, видимо, была не согласна. Но Дроздов не дал ей возразить.
- Ничего, ничего. Вы мне скажите, чем вам помочь? Я быстро доделаю кое-какие дела и примчусь сюда. А она пусть спит.
Ласково погладив меня по голове, уложил уже икающую, то ли от рыданий, то ли от смеха, а может быть от раннего приема большого количества вина, обратно на подушку.
- Спи. – коротко сказал он. И подталкивая впереди себя бабу Дашу, тихо закрыл за собой дверь.
Вино и мой, становящийся уже хроническим, недосып, сделали свое дело. Веки с благодарностью закрылись, и я в ту же секунду уснула. В этот раз мне ничего не снилось…
Проснулась я сама, с ощущением полного удовлетворения. Я выспалась – какое блаженство! Тут я услышала шорохи, перешептывание и легкие шаги, доносившиеся из прихожей. «Чем они там занимаются?» - с раздражением подумала я о, ставшими моими спутниками, соседке и следователе. Кое-как поправив сбившиеся волосы, выглянула из спальни. Выглянула и обомлела. В прихожей, туда-сюда сновали незнакомые мне люди. Женщины, весьма преклонного возраста и не очень, мужчины в рабочей спецодежде, вносившие какие-то лавки и выносившие мои кресла и тумбочки.
- Эй, вы что!? – прокашлявшись от застрявшего в горле удивления, крикнула я. Меня удостоили лишь досадливым взглядом.
Кое-как протолкнувшись сквозь суетящихся людей, я заглянула на кухню. Там вовсю кипело и скворчало, обильно заливая мою навороченную газовую плиту жиром, мясо в нескольких жаровнях. Женщины в темных платках, будто отбивая чечетку, кромсали овощи. Под столом, на подоконнике стояли невесть откуда взявшиеся большие чашки и кастрюли. Я только и могла, что стоять с открытым ртом. Тут одна из бабуличек повернула ко мне лицо.
- А! Мариночка! Проснулась, деточка. А мы тут, видишь, почти все сделали.
Я уставилась на бабулю, говорящую со мной бабы Дашиным голосом. Да это же она и есть. Только ее совсем не узнать. Ее огненно-рыжие волосы были спрятаны под черный платок. И одета она была не в привычные разноцветные вещи, а в довольно строгое коричневое платье.
- Дарья Васильевна сказала, что вы все обговорили по поводу организации похорон. – раздался сзади меня голос Дроздова.
Чтобы не упасть, я облокотилась о стенку. «Только я не помню, чтобы мы договаривались, что все будет происходить в моей квартире». – понимая свое бессилие что-либо изменит, подумала я.
А баба Даша, воодушевленная предоставленной ей возможностью показать свои организаторские способности во всей красе, продолжала сыпать словами.
- Мариночка, это просто счастье, что бог нам послал такого хорошего человека. Так помог, так помог. Просто слов нет. И с машиной, на рынок съездить и все сюда привезти. И с рабочими, все перетаскать, ну, и лавки со стаканами чудесным образом нашел. И тело Лидочкино, – при последних словах, в ее руках материализовался носовой платок, которым она тут же смахнула появившиеся на глазах слезы. – помог пораньше забрать.
Тут же представив, что тело покойницы находится где-то в моей квартире, сдерживая вопль ужаса, испуганно спросила.
- Тело здесь?
- Да нет! Что ты! Завтра похороны. Тело в гробу прямо из морга повезем на кладбище. А потом уже сюда поминать пригласим всех.
Я застонала.
- Мы что-то не так сделали? – растерялся Дроздов.
Не давая мне ответить, баба Даша поставила руки в свои костлявые бока.
- Как это не так?! – отодвинув меня в сторону, она подошла к Дроздову. – Ты думаешь, я первый раз похороны организую? Да я за свои, кх-кхе-кхе, долгие годы знаешь, сколько перехоронила?
- Да успокойтесь вы. - улыбаясь, спокойно ответил Дроздов. – Просто мне кажется, Марине Владимировне не очень приятно, что все будет происходить в ее квартире.
- О! А где же еще?! – недоуменно заморгала все же подкрашенными ресницами соседка. Будто ей сказали о какой-то глупости, которая не воспринимается ее высокоорганизованным мышлением. – В Лидочкиной квартире разгром. В кафе цены непомерные, хоть ты, Мариночка не поскупилась и достаточно денег дала. Все-таки нечего чужие карманы набивать. Когда ты еще квартиру покойницы продашь. А нам еще поминки на сорок дней устраивать.
По-деловому нам все объяснив, она кинулась к плите переворачивать, подозрительно запахшее мясо на одной из жаровен.
Да, свою квартиру она даже как вариант не рассматривала. Ладно, делать нечего, это просто надо пережить. Случайно бросив взгляд на настенные часы, ужаснулась – пятнадцать тридцать. С криком: - Меня уволят! – бросилась к телефону.
Крепко меня схватив, так, что где-то в животе сладко заныло, Дроздов, все тем же спокойным тоном, сказал:
- Марина Владимировна, да не суетитесь и не волнуйтесь так, еще, не дай бог, с вами опять истерика приключится. Я позвонил на вашу работу, представился, объяснил ситуацию – мол, умерла бабушка, вы в шоковом состоянии, похороны, поминки… В общем, две недели вас на работе не ждут.
Я с теплотой посмотрела на него. Сейчас он был в какой-то синей футболке, которая еще больше подчеркивала голубизну его глаз. Русые волосы сексуально выглядывали из-за ворота майки. Всегда обожала волосатых мужчин. Не по принципу, конечно, чем больше, тем лучше. Но достаточное количество волос на теле мужчины, считаю, обязано быть. В конце концов это, как-никак, отражает количество мужских гормонов, которые и определяют мужские качества. В общем, мне нравится. А тут, помимо внешних данных, еще и такая забота. Все-таки, скорее всего, я ему нравлюсь. Не будет же он все это делать из чисто альтруистских соображений. А вдруг? Я попыталась рассмотреть ответ на мои сомнения в его глазах. Но увы… Рассмотреть я не успела. Заметив что-то не то в действиях рабочих, он начисто забыл обо мне. Ну что ж… А мне, для начала, нужно привести себя в порядок.
В ванной понежиться не получится, хотя бы умоюсь и почищу зубы. Скорее всего, после вчерашнего коньяка, сегодняшнего вина, от меня за версту несет перегаром.
Уединиться в ванной мне не удалось - постоянно кому-то требовался кран. С коротким: «Извините, не могли бы вы немного подвинуться?», меня отодвигали в сторону.
Ладно, это надо пережить. Я не успела подкраситься, как с легкой руки бабы Даши, меня подхватил водоворот различных дел, в большей своей части, заключающихся в «подай-отнеси» или «вымой то», «подотри там». Зато я выслушала ценнейшие лекции по замесу теста, приготовления лапши разным кулинарным хитростям.
Рабочие ушли. Теперь мой зал стал похож на какую-то заводскую столовую тридцатых годов. Каким-то образом, в него умудрились впихнуть два ряда столов, три лавки и с десяток табуретов. Ненужная мебель и аппаратура была вынесена в спальню или в квартиру бабы Даши.
Дроздов ушел в семь часов вечера, извинившись и пообещав прислать своего напарника – молоденького лейтенанта Серенького. Потихоньку разошлись, помогавшие нам женщины и бабульки. Оказывается, кто-то из них был знаком с Лидией Максимовной еще в молодости, кто-то, в желании заглянуть в будущее, частенько пользовался ее услугами. Но почему-то сильно много о покойнице не распространялись.
Кое-как, с бабой Дашей, с запозданием ругая себя, что отпустили Дроздова, вытащили четырех ведерную кастрюлю с куриным бульоном, который завтра станет лапшой, на балкон. На улице совсем темно. Деревья, балконы и крыши облеплены снегом, который лишь пару часов в день дает отдых, а затем снова устремляется на землю.
Соседка предложила допить мое вино, заверяя, что еще никогда в жизни подобного не пила. Но сей раз, я сказала ей свое твердое «нет». Она, по-моему, только обрадовалась и, сославшись на страх одиночества при создавшихся обстоятельствах, еще пару часов болтала о прежних временах – когда колбаса, которой не было, стоила копейки, когда были бесплатными институты, но почему-то, такого количества студентов как сейчас не было и многом другом, о чем с достоверностью говорить уже было нельзя. Я жутко проголодалась. Холодильник был забит до отказа всякой всячиной, но мне было как-то неловко есть то, что приготовлено на поминки. Поэтому, разбив десяток яиц, пожарила глазунью. Баба Даша, аппетитно закусывала вино, а я скребла вилкой по тарелке и посматривала на часы. Стрелка перевалила за девять, а Серенького все нет. Как-то совсем не хочется оставаться на ночь одной, рядом с квартирой, где творится бог весть что. Искоса посмотрела на уплетающую яичницу, раскрасневшуюся, на этот раз, от вина бабу Дашу. «Если что, попрошу ее остаться на ночь. Лишь бы не одна» - определилась я. Я ей не рассказала о своем ночном приключении, решила, что незачем, лишний раз, пугать старушку.
Она была уже на пороге, когда раздался звонок в дверь. Я облегченно вздохнула. Ну, слава богу! Серенький, весь запорошенный снегом, с мальчишеской улыбкой, переступил порог.
- Здрасьте! – весело поприветствовал он, словно не ночное дежурство пришел, а в гости к приятельнице.
- Здрасьте, здрасьте. – протянула, казалось, не удивившись, баба Даша. Гляжу я, Маринка, особым вниманием пользуешься ты у нашей милиции. – и тут же засуетившись, скороговоркой поправилась, - Все, все, ухожу, деточки. Я что же, не понимаю? Дело молодое. Хе-хе-хе…
Серенький засмущался и на его прыщеватых щеках появились малиновые пятна.
- Не обращай внимания, - попыталась я хоть как-то реабилитироваться за бабу Дашу, закрывая за ней дверь, - она же ничего не знает. Дроздов попросил никому ничего не говорить.
- Да ничего… - смущенно топтался на месте мальчишка.
- Да проходите, проходите. Или вы сразу в ту квартиру пойдете? – спросила я, причем фраза «в ту квартиру», неожиданно прозвучала с такой интонацией, будто я хотела сказать «в ту могилу».
Видимо почувствовал это и Серенький, потому что глаза его тут же, по-детски испуганно, распахнулись.
- Я думаю, сейчас нет смысла туда идти. Я думаю, после двенадцати – в самый раз. – и тут же спохватился, - Если я, конечно, не помешаю вам.
- Проходите, проходите, не помешаете.
У этого, на ногах были тоже мокрые ботинки, и его носки оставляли такие же мокрые следы на паркете, только разве что, размер был поменьше. Я вздохнула, под виноватым взглядом милиционера, сразу отнесла мокрые ботинки на батарею.
- А теперь, вы покушаете. – даже не спрашивая хочет ли, сказала я.
Все еще краснея, Серенький уселся на табурет и доверительным тоном спросил.
- А вы, действительно, верите во всякое такое?
И по его глазам и заинтригованному голосу, я поняла – он-то точно, в отличии от своего напарника, верит, как он сказал, во всякое такое.
- Я верю в то, что слышала.
- А что вы слышали?
- Ты спрашиваешь о первом разе или о последнем? – не поняла я.
- А что, был и последний раз? – даже подпрыгнул Серенький.
Я забыла, что и Дроздову не рассказала о шагах и царапанье по стене, которые я слышала. Но меня уже распирало рассказать все. Возможно, у вас это было, когда с кем-нибудь, при выключенном свете, лежа под одеялом, ты боясь пошевелить даже пальцем, тем ни менее, взахлеб, но шепотом, рассказываешь страшные истории. И тебе и собеседнику страшно, но ты все равно описываешь жуткие истории, которые, может быть, произошли с тобой, может, приключились с кем-то из знакомых твоих знакомых, а может быть эту историю, ты сочиняешь прямо на ходу. Неважно. Главное, что при этом ты испытываешь щекочущее, приятно тревожащее что-то, находящееся в районе твоего желудка. И не смотря на то, что я уже переступила тридцатилетний рубеж, испытывала то же самое.
С широко открытыми глазами, помощник следователя слушал мое красочное описание ночных событий. Я же, сдабривая свой рассказ соответствующей мимикой лица, энергичными жестами, закрепляла все интонацией голоса.
- Ничего себе! – по окончании повествования воскликнул парень.
- Ну как, не передумал идти туда? – подначила я.
Он тяжело вздохнул.
- По-другому нельзя. Вообще, это работа оперативников в засаде сидеть. Но у нас, как всегда, дефицит кадров. – и жалко улыбнувшись добавил, - Да и засмеют меня на работе, если даже заикнусь о таких вещах.
Он задумался о чем-то своем, возможно представляя, что его может ждать в нехорошей квартире, или же выдумывал пути отступления. Я спохватилась – что же я сижу, обещала накормить человека, а сама сижу, да ребенка запугиваю. Не знаю, конечно, сколько ему в действительности лет, но явно моложе меня. По-ребячьи вздернутый нос, юношеские прыщики на лице, глаза, смотрящие вокруг себя с неутраченным любопытством и интересом, вызывали желание заботиться о нем, как о мальчике. Решив, что совесть моя будет чиста, если я накормлю своего гостя мясом, отложенным на поминки, я щедро наложила на тарелку сочные куски жаркого, конечно же, не забыв предварительно его разогреть, и пахнущих ничем, помидоров.
- Ой, зачем столько? – попытался спорить, снова зардевшийся Серенький.
- Ешь! Тебе бессонная ночь предстоит. – постановила я, и спорить со мной было бессмысленно.
Парень и не собирался спорить, а принялся, буквально заглатывать еду, бросая на меня, по-собачьи благодарные, взгляды.
- А что же твой напарник с тобой не пришел? – пытаясь говорить как можно равнодушнее, спросила я, - Или жена не отпустила?
- Не-е…, братан уже года два как разведен. – с набитым ртом ответил Серенький.
У меня опустилась челюсть. Вот оно как! Братья!
- А что-то вы друг на друга не похожи, и фамилии у вас разные.
- В жизни по-разному же бывает. – не отвлекаясь от процесса пережевывания, философски заметил он.
- Наверное, отсыпается? – не унималась я.
- Да какой отсыпается. Дежурный он сегодня.
У меня будто камень с души упал – не женат и не у другой женщины. Воодушевленная этими фактами, я тут же предложила Сергею:
- А давай я с тобой пойду?
- Да нет, что вы! Так нельзя! Вдруг опасная ситуация?
Я задумалась. Действительно, он хоть с оружием, а я?
- Ладно, тогда я буду начеку. Если вдруг что – сразу вызываю Дроздова.
Кивком головы, Серенький выразил свое согласие. Дальше, в основном, говорила я. Просто, чтобы говорить. Наконец, Сергей Сергеевич отодвинул начищенную до блеска кусочком хлеба тарелку. Залпом выпил остывший кофе, и ласково погладил свой слегка округлившийся живот.
- Ух, спасибо большое. Давно так вкусно не ел. – сыто улыбаясь, поблагодарил он меня.
Хоть и не я это готовила, но его похвала меня немного смутила. Надо бы мне сменить образ жизни. Приглашать людей в гости, научиться вкусно готовить и выслушивать похвалы в адрес моих кулинарных талантов. Но на сегодняшний день, верх моего мастерства – это оливье, в приготовлении которого, фантазия у меня простирается только на чередование различных майонезов. При жизни, мама не успела научить меня готовить, а может быть просто хотела заботиться обо мне одна. После ее смерти, питалась в основном в кафе и буфетах, благо денег у меня было достаточно. Однажды, кто-то на работу на обед принес судок с оливье. То ли я была чересчур голодна, то ли действительно он был сделан мастерски – я безвозвратно влюбилась в это салат. А еще мне понравилась его простота и сытность. Провозившись три часа, кроша необходимые ингредиенты, в конце лицезрела большую кастрюлю, доверху наполненную желанной пищей. Вопреки всем правилам, этот салат ела всю неделю, совершенно от него не устав. Но сейчас, глядя на довольное сытое лицо милиционера, впервые захотелось, как фокусник из шляпы достает кролика, так же выставить на стол, одно за другим великолепные блюда и слушать, слушать, слушать дифирамбы в свой адрес.
- Ну, я, наверное, пойду. – вырвал меня из мечтаний Серенький, вставая с тяжелым вздохом.
На часах половина двенадцатого ночи. Черт бы побрал этого Дроздова! Это же надо, родного брата отправлять в такое место. И неважно, верит он в чертовщину всякую или нет, уж на всякий случай, мог бы не рисковать – мысленно злилась я на подполковника. Его младший брат будто угадал мои мысли, натягивая ботинки, кротко сказал:
- Работа, есть работа. Предварительно выглянув в дверной глазок, уже по-деловому сказал, - После того, как я войду туда, постарайтесь так же прилепить на место печать.
У меня было состояние, будто это я сама сейчас туда войду. Холодный страх медленно расползался внутри меня.
- Хорошо. – непроизвольно я перешла на шепот.
Стараясь не шуметь, заглядывая на лестничные пролеты нижнего и верхнего этажей, Сергей быстро открыл дверь соседской квартиры и юркнул туда. Тут же внутри раздался характерный грохот. Серенький в темноте налетел на тумбочку. Надеюсь, как говорят, отделался легкими ушибами. Дрожащими пальцами подцепила на место бумаженцию с печатью. И с колотящимся сердцем бросилась к себе в квартиру. Нет, все-таки Дроздов – свинья, и что мне теперь делать? Мало того, что самой страшно, так еще и за мальчишку переживать буду. Скрипя зубами, теперь от злости на нерадивого, по моему мнению, следователя, я прильнула к дверному глазку и решила не покидать свой пост до последнего.
На освещенной площадке, гоняемый сквозняками, кружился фантик, оброненный кем-то. Вот грохнула подъездная дверь – я замерла. Влюбленная парочка, интимно хихикая и не переставая обниматься, медленно поднялась на верхние этажи. Звонко ухнула стальная дверь, и опять все стихло.
Неугомонный фантик, как бабочка, трепыхался, взлетал и снова плавно опускался на пыльный пол. Сначала у меня свело правую ногу, затем задергался глаз. Немного проморгавшись, потопав ногами на месте, я снова заняла свой наблюдательный пост. Теперь затекла левая нога, и опять задергался глаз. Соседская квартира хранила гробовое молчание, в принципе, как и весь пятиэтажный дом. Интересно, как там себя чувствует Серенький? Наверное, сидит и дрожит от страха, а может быть заснул? На секунду я заглянула на кухню. Хлебнула минералки и посмотрела на часы. Час ночи. Спать мне не хотелось – все-таки выспалась сегодня днем. Но тем ни менее, мое малоподвижное занятие меня утомило.
Я снова прильнула к глазку. Уже надоевший и раздражающий меня фантик, продолжал трепыхаться на сквозняке. У меня возникло острое желание выйти, скомкать его и выбросить куда подальше. Я уже повернула ключ, чтобы открыть дверь, как раздался неожиданный звук. Он был едва различим, но мое сердце ухнуло вниз, и я замерла на месте. Легкое постукивание нарастало, затем резкий звук, напоминающий кошачий визг, и звон разбитого стекла.
На площадке, все так же, бесновался дурацкий фантик.
Я кинулась в гостиную, и со страхом прильнула ухом к стене. Из гостиной покойницы доносилась какая-то возня и хриплое, то ли бормотание, то ли рычание. Но эти звуки не мог издавать мальчишка. Я бегала вдоль стены, перепрыгивая расставленные табуреты, судорожно соображая, что делать. Но осознание того, что молоденький лейтенант явно находится в опасности, придало мне решимости.
- Эй! Эй, вы там! Прекратите немедленно! Я вызываю милицию! – лупя руками по стене, заорала я.
Как и в прошлый раз, невидимая сила с другой стороны, ударила стену, заставив ее вздрогнуть. Что-то живое, раздирая стену с противоположной от меня стороны, яростно рычало, казалось, еще мгновение и стена перестанет быть для меня защитой. С грохотом опрокидывая табуреты, я повалилась на пол. Внезапно раздался звонок в дверь. Не обращая внимания на острую боль в бедре, я бросилась к двери. На пороге стоял Дроздов. По его виду я поняла, что он больше чем встревожен, а увидев меня, его правый глаз задергался в нервном тике.
- Где Сергей? – не спросил, а прорычал он.
Горло сдавил спазм, лишь глазами я смогла показать на соседскую дверь. Не теряя ни секунды, разбежавшись, он всем своим телом навалился на дверь злополучной квартиры. Дверь с первого раза не поддалась.
- Звони в милицию и скорую. – заорал он, в очередной раз бросаясь на дверь.
Предположение, что может произойти самое страшное, заставило подогнуться мои ноги.
- Я сказал – быстро! – снова заорал мне в лицо следователь.
Цепляясь за холодные стены, я ввалилась в свою квартиру. Не попадая на кнопки телефона, мне казалось, я целую вечность набирала всего две цифры – ноль два. Наконец, на том конце провода, женский голос сообщил, что мне готовы помочь. Голосом, переходящим то в рыдания, то в истерические вопли, я требовала помощи. Потом, кое-как, онемевшими пальцами, набрала ноль три.
- Срочно нужна помощь сотруднику милиции. – обессиленным голосом проскрипела я, и назвала адрес.
В ту же секунду раздался треск. Соседская дверь, под мощными ударами Дроздова, не выдержала и сдалась. Сверху, через перила, выглядывали людские лица, удивленно и с испугом таращили глаза. Баба Даша, в надетом наспех халате, с бигудями на рыжих волосах, металась по лестничной площадке. Громко выдохнув, с пистолетом в руках, следователь бросился в квартиру. Следом за ним, со скрещенными на груди руками, вошла побледневшая баба Даша. Боясь увидеть непоправимое, я переступила порог. В прихожей горел, сразу включенный Дроздовым, свет. Видимо, уже не ожидая опасности, пистолет он убрал обратно. Сейчас он сидел на полу, склонившись над братом.
Умер – пронеслась мысль. Баба Даша, широко открыв глаза, крестилась дрожащей рукой, привалившись к стене. За широкой спиной следователя, мне было не видно лежащего в дверном проеме, между гостиной и прихожей, парня. Я подошла поближе и еле сдержала крик. Было ясно, что мальчишка, спасаясь, пытался уползти в прихожую. Он уже перевалился через порог, но что-то ему не дало это сделать. Так он и застыл – верхняя часть тела в прихожей, остальная - в темной гостиной. Кровавые следы на светлом паркете прихожей, и вывернутые ногти на окровавленных пальцах, говорили о том, что он изо всех сил цеплялся о деревянное покрытие пола, тогда как какая-то небывалая сила тащила его обратно в гостиную. Его лицо было фиолетового цвета, глаза открыты, а неестественно выпуклые глазные яблоки были сплошь в кровоточащих капиллярах. Его глаза ничего не выражали – они были мертвы. Дроздов, с побледневшим лицом, своими крепкими ладонями, ритмично давя на грудную клетку брата, пытался привести его в чувство.
- Живи, живи, живи. – задыхаясь, монотонно твердил он.
Сзади раздались шаги. Люди в светло-зеленых балахонах грубовато оттолкнули следователя. Мне не было видно за их спинами всех манипуляций. Были открыты какие-то ящички, вынуты непонятные мне приборы. Раздались знакомые по фильмам слова.
- Разряд…, еще разряд!
Затем
- Есть! Срочно в машину!
Один из врачей, повернувшись к Дроздову, тихо сказал.
- Шанс есть, но сейчас он в коме.
Я видела, как кровь прилила к лицу следователя. Он пошатнулся и буквально обвалился на стену. Я подошла к нему и крепко его обняла. Для меня этот человек, которого еще три дня тому назад я не знала, стал родным. Мой взгляд упал на зеркало в темной гостиной. Сердце замерло. Вчера, на моих глазах, Дроздов отодвинул его к стене, сейчас оно опять стояло в центре комнаты. Вокруг него белели клочки простыни, накинутой мною. Где-то в глубине его темного стекла отражался свет из прихожей. И я уверенно могу сказать, по поверхности зеркала расходилась легкая рябь.
На пороге, вынося Серенького, врачи столкнулись с наконец-то прибывшей милицией. Дроздов мягко освободился от моих объятий.
- Секунду, Валер. – попросил он одного из прибывших милиционеров. Скорее всего, они были из его отдела. А сам догнал на лестнице врачей, и пару минут встревожено, о чем-то с ними разговаривал. Хотя нетрудно догадаться о чем.
Вопреки моим ожиданиям, он не уехал вместе с врачами и братом. У меня снова промелькнула мысль о жестокосердии Дроздова, но видя выражение неподдельного горя на его лице, тут же устыдилась этой мысли. А он, со своими коллегами, по-деловому, начали осматривать комнаты. Защелкали выключатели, и все комнаты ярко осветились. Ужасая своим кровавым видом, осветилась и гостиная. Посреди зала, внушая мне благоговейный страх, стояло зеркало. Оно высокомерно, в своем дорогом величии, возвышалось среди окружающих, уже успевших запылиться, обломков, и равнодушно, как обычное зеркало, отражало обстановку вокруг себя.
- Марина Владимировна, можете идти пока к себе. Я попозже зайду и задам необходимые вопросы. – следователь взял меня за локоть и повел к выходу.
- Зеркало.. – начала я, но Дроздов перебил меня.
- Я видел, а теперь, идите. И вы идите, Дарья Васильевна, нечего уже здесь смотреть. – повернувшись, к все еще перепуганной бабе Даше, почти слившейся со стеной, от которой так и не отошла за все время.
Достаточно бесцеремонно подтолкнув нас через порог, закрыл за нами дверь. На площадке и лестнице галдели люди.
- Что там?
- А что было?
- Кого-то убили?
- А что вы видели? - не давая пройти, засыпали нас вопросами.
Ни сил, ни желания отвечать не было. Я поразилась количеству людей, живущих в нашем подъезде. Будто не я жила здесь с самого рождения, по-другому объяснить это было нельзя. Баба Даша, не спрашивая приглашения, хвостом залетела ко мне в квартиру. Непривычно молчаливая, с тяжелым вздохом, уселась на кухонный табурет и устремив свой пустой взгляд в ночное окно, замерла. Не спрашивая, я поставила на стол припрятанную ранее бутылку коньяка.
Мне на работе частенько преподносят подарки – за услуги, консультации. Конфеты, в основном, съедаются сразу же в коллективе, а некоторые бутылочки перекочевывают в кухонный шкафчик. Как-то, решив навести там порядок, я ужаснулась количеству разноцветных бутылок. Но по-хозяйски решив, что они есть не просят, так и оставила их там, однако, приняла решение больше домой их не приносить, а раздавать на работе.
Разливая янтарную жидкость по рюмкам, снова подумала о неотвратимости алкоголизма. Но на сей раз эта мысль меня не развеселила – не до веселья. Вытащила жареного цыпленка – да ну, эти поминки, тут и так на всех хватит – отсекла я появившееся чувство стыда. В конце концов, все это на мои деньги и в моей квартире приготовлено. Баба Даша, не говоря ни слова, махнула рюмку и, не закусывая, налила еще. Опасаясь, что это будет последним, что я сделала в своей жизни, все же последовала ее примеру. Обожженную гортань тут же сдавил жуткий спазм.
- Воды хлебни. – наконец-то подала голос соседка.
Я прильнула к первому попавшемуся сосуду. Жадно глотая воду из носика чайника, внимала бурчанию старушки.
- Эх, молодежь, молодежь. Не умея, перцовку глотают, в нехорошие квартиры по одному по ночам ходят.
- Это же коньяк. – кашляя, не согласилась я.
- Дура, хоть и образованная. Ты хотя бы прочитала, прежде чем на стол ставить. Того гляди, яду подсунешь соседке.
- Да что вы, баба Даша, – ужаснулась я, - у меня никогда никакого яда и в помине не было. – наконец прокашлявшись и утирая выступившие слезы на глазах, успокаивала старушку.
- Да закусывай уже. Это я так, просто. Перцовку лучше всего оливочками закусывать. Идеальная пара, как вино - сыр, водка - соленые огурчики или грибочки. А по поводу квартиры нехорошей, - тут лицо бабы Даши стало жестким, - не шучу. Дураки вы. Ладно милиция – они ни в бога, ни в черта… Но ты то! Неужели не понимаешь, что никакого убийцы или вора нет?
Ощущая свою вину в произошедшем, я промолчала в ответ.
- Что глаза опустила? – грубо спросила баба Даша, - видать вину свою почувствовала? То-то! А теперь что? Дай бог, чтобы выжил мальчонка.
Трясущаяся рука снова потянулась к бутылке.
- Подождите, у меня есть оливки. – пытаясь остановить обвинительную речь старухи, попросила я.
Но ее уже было не остановить.
- Я же тебе говорила. Лидка вызвала кого-то, того кто ее убил, лейтенантика покалечил и, помяни мое слово, просто так не уйдет!
Баночку с оливками я вскрывала трясущимися руками.
- Мне сон, Мариночка, плохой приснился…
Ужасное зеркальце из моего сна, тут же предстало у меня перед глазами. Автоматически я посмотрела на свои пальцы, несколько ногтей были синюшного цвета… Острые желтые зубки, яростно вцепившиеся в мои пальцы, реальной картинкой отпечатались в моем мозгу.
Не дожидаясь бабы Даши, я опрокинула рюмку с раздирающей горло настойкой. Мне было не до оливок. Видимо, столь крепкие напитки придумали именно для таких случаев – по-другому, затуманенную страхом голову не встряхнуть.
- Какой сон? – боясь услышать ответ, спросила я.
Соседка, не морщась, словно воду, медленно выпила.
- Не скажу. Говорят, чтобы сон не сбылся – нельзя его никому рассказывать. Только очень уж плохой сон.
И баба Даша заплакала. Всхлипывая и путая слова, она шептала.
- Заберет меня Лидочка, заберет. И там она без меня не может. Страшно, заберет. Он пришлет.
Я кинулась ее утешать. Утирая слезы с ее морщинистого лица, пыталась ее успокоить.
- Это всего лишь сон. Сон и больше ничего. Столько переживаний из-за всех этих событий, было бы удивительно, если бы ничего не снилось.
Обнимая ее, я поразилась хрупкости, на вид такой бойкой старушки, которую она всегда прятала под многочисленные разноцветные балахоны. Казалось, ее тело состоит из тончайших хрящиков.
- Вы будете жить долго – долго. Хотите мы в церковь сходим. Похороним Лидию Максимовну и сразу пойдем в церковь. И за покойницу свечку поставим, и за здравие ваше. Вот увидите – это точно поможет.
Баба Даша подняла на меня опухшие глаза и схватив меня за руки забормотала.
- Точно, это поможет. Завтра же, после похорон, пойдем в церковь.
- Хорошо, хорошо. Завтра, так завтра. А теперь, давайте я вас уложу спать. – приподнимая, неожиданно обессилившую старушку, согласилась я.
Неожиданный звонок прервал мои действия. На пороге стоял бледный, с усталыми глазами мой следователь. Не забыв скинуть, снова мокрые ботинки и свое пальто, молча, прошел на кухню. Соседка уже тихо посапывала, опустив свою голову на сложенные на столе руки. Я даже позавидовала такому умению быстро засыпать в экстремальной обстановке.
- Куда отнести? – заговорил Дроздов.
Укладывать старую женщину на узкий диван как-то неудобно.
- В спальню. – представляя свои ближайшие бессонные часы, со вздохом, ответила я.
Ничего не говоря, Дроздов подхватил на руки, словно ничего не весившую, бабу Дашу и отнес в спальню. На обратном пути зашел в ванную, долго что-то отмывал. Наконец, с капельками воды на мокрых ресницах, уселся за стол.
- Кажется мне уже пора прописываться у вас. – криво усмехнулся следователь.
Я пододвинула к нему, так и не начатую нами курицу. Но видимо у него тоже не было аппетита. Скользнув взглядом по начатой бутылке, поднялся и как у себя дома, стал заглядывать в шкафчики. Я не мешала ему. В конце концов, с одной стороны душу греет присутствие хозяина в доме, пусть даже на короткое время, а с другой стороны, мне совершенно все равно – на различные эмоции просто не было сил. А ему, оказывается, не подошла мелкая посуда, точнее рюмка. Видимо, после всего, он решил как следует напиться. Не жадничая, налил себе почти полный стакан перцовки.
- Осторожно – перцовка. – запоздало предупредила я.
Но громко стукнувшись о столешницу пустой стакан, уже стоял на столе. Пара оливок полетела, следом за перцовкой, в рот следователя. Лицо его побагровело. «Господи, меня окружают сплошь алкоголики!» - онемев от увиденного, подумала я.
- Кофе заварите, пожалуйста. – после недолгого молчания попросил Дроздов.
Мне очень хотелось, как-то его утешить, поддержать. Но вместо этого я отправилась выполнять его просьбу. Приятно меня удивив, он больше себе не наливал, и, судя по трезвым глазам, ему требуется намного большая доза, чтобы опьянеть. Хотя, возможно, все дело в тех переживаниях, которые, уверена, бушуют у него внутри.
Сделав несколько глотков горячего кофе, он достал бумагу из черной замусоленной папки.
- Мне надо задать вам необходимые вопросы.
Меня задел его официальный тон, ведь еще днем мне показалось, что как минимум, я ему нравлюсь. Решив придерживаться того же тона, я сухо ответила.
- Задавайте, Николай Сергеевич.
Около сорока минут холодных вопросов и таких же прохладных ответов. На этот раз я ничего не скрывала. Пусть знает – его вина в случившемся не меньше моей. Изначально, он даже не хотел допускать возможности мистического объяснения происходящего в злополучной квартире. Сегодня он не смеялся и не иронизировал над моим рассказом. Не поднимая глаз от своей писанины, он молча записывал мои слова, лишь изредка задавая новые короткие вопросы.
На часах полчетвертого утра. С момента как Серенький вошел в соседскую квартиру, прошло всего четыре часа, а казалось целая вечность. Неожиданно прозвучавший телефонный звонок спугнул холодную тишину в квартире и заставил меня подпрыгнуть на месте. Дроздов, разволновавшись, не попадая в карман, пытался достать свой телефон.
- Дроздов! Говорите! – наконец прильнул он к трубке.
По мере того, как доносился женский щебет, кожа на его лице начала приобретать живой цвет. Ладонями, прижатыми к груди, я пыталась успокоить выпрыгивающее сердце. Было ясно – звонили из больницы. Короткие гудки из трубки давно сигнализировали о конце разговора, а широкая ладонь Дроздова продолжала сжимать телефон.
- Что? – выталкивая из горла спазм, шепотом спросила я.
Николай Сергеевич поднял свои счастливые глаза.
- Жить будет…
Ему уже не было никакого дела до своих бумаг – наспех уложив их в папку, пододвинул к себе блюдо с курицей.
- Извините меня, - с набитым ртом, неудачно пытался выговаривать слова следователь, - после звонка понял, как я хочу есть. Я сейчас уже уйду.
- Да ладно уж… - пробормотала я прохладно.
Так быстро как он, сменить тон разговора у меня не получилось. Скорее всего, остатки обиды еще сидели внутри меня. А он, не обращая внимания на какие-то там интонации в моем голосе, смачно обгладывал косточку за косточкой. «Да уж, какая же жена выдержит такого троглодита. Если он в гостях столько ест, представляю, сколько он будет съедать дома. Или поэтому и ест столько в гостях, что дома уже кормить некому» - наблюдая за ним, раздумывала я. Заметив мой взгляд, он как-то напрягся.
- Извините, свинья я. Вы и так всю ночь не спали, а тут еще я…
Мне стало неловко. Это же надо, не дала человеку поесть спокойно.
- Это вы меня извините. У вас сегодня тяжелый день, а я тут стою и глазею на вас.
- Все, все, все, – утираясь салфеткой, поднялся из-за стола Дроздов, - вам пора спать. У вас завтра похороны. В двенадцать?
Внезапная, но ожидаемая усталость, накатила неожиданно. Я молча кивнула.
- Я пришлю ребят. Помогут.
Уже на пороге я спохватилась.
- А вы куда же сейчас?
Натягивая пальто и обувая мокрые ботинки (растяпа – в этот раз я забыла их высушить), будто ничего у него не случилось и совсем он не устал, бодро ответил.
- Страна зовет! Все! Ушел! – и переступив порог обернулся, - Да, и огромное спасибо, за все.- особо подчеркнул он два последних слова.
И так тепло он это сказал, что все внутри меня, в буквальном смысле, запело. Чередой понеслись мысли, не совсем взрослого человека: «А что он имел в виду? За что – за все? За еду? Или за внимание? Или за то, что обняла в трудную для него минуту?»
Улыбаясь, с этими мыслями, улеглась в теплую, долгожданную ванную. С этими же мыслями, кое-как уместившись на диване, укрывшись теплым пледом, уснула.
Прогоняя мою блаженную дрему, за которую я тщетно цеплялась, кто-то настойчиво тряс меня за плечо.
- Вставай соня, вставай же. Ты гляди, не просыпается никак.
- М-м-м – отмахивалась я от назойливого голоса.
- Маринка, вставай! Скоро похороны, а она дрыхнет!
Слово похороны тут же кинуло меня в нежеланную реальность. Бесполезно пытаясь открыть, словно склеенные веки, я подскочила на постели. И тут же чуть не рухнула вниз, если бы не зацепилась за стол, в притык приставленный к дивану.
- Давай, давай, вставай. Иди умойся, оденься, скоро люди придут. – командовала баба Даша, - Нам еще лапшу крошить, блины печь.
Видя мое неподъемное состояние, соседка начала спихивать меня с дивана.
- Маринка, вставай, кому говорю! Ты на часы посмотри! Уже восьмой час! А нам к одиннадцати в морг ехать!
Слово морг окончательно разбудило мои мозги, но не мое тело. Спотыкаясь и держась за расставленную вокруг мебель, я, наконец-то, выбралась из гостиной. Переваливаясь с пятки на носок, долго готовилась к струе холодной воды из-под крана. Решившись, сделала стремительный марш-бросок, засунула полголовы под ледяную струю. Мой сон помахал мне ручкой, оставив на прощанье, на моем лице красные поросячьи глазки. Благо, на такие случаи, у меня имеются волшебные глазные капли «Визинприн». Пары капель достаточно, чтобы краснота ушла, а глаза приняли свои обычные размеры.
Наспех высушив волосы феном, и собрав их в простой пучок, слегка подкрасила глаза.
- Да где ты там? – злилась за дверью неугомонная баба Даша.
Конечно, она на пару часов заснула раньше меня. Хотя стоит признать, меня она будила уже при полном параде. А сейчас, торопя меня, мощным миксером, в огромном тазу, взбивает тесто для блинов.
Покончив со своей головой, я понеслась одеваться. За моей спиной раздался звонок в дверь, затем приглушенные женские голоса и громкие распоряжения бабы Даши. Так, какое-то время меня не тронут, облегченно подумала я. Не тут-то было. Я успела на половину натянуть черные джинсы, как в комнату ворвалась соседка.
- Маринка! Тудыт-его-растудыт! Ты еще не оделась. Почти девять! Дуй за хлебом!
Простая черная водолазка дополнила мой скромный наряд. Баба Даша, нетерпеливо, уже топталась на пороге. Протягивая мне деньги, которые, чуть раньше, я же ей и дала, торопливо диктовала.
- Три булки белого хлеба, три батона и пару пачек хлебцев, может, кто из солидных женщин придет, а они постоянно на диете. Представляя, насколько солидны могут быть женщины, я понеслась в магазин.
Подъездный сквозняк продолжал издеваться над фантиком. Я не удержалась и скомкав, прервала его мучения. Метели не было, пушистые снежинки неторопливо опускались на землю. Некстати залюбовавшись, неосторожно ступила со ступеньки и тут же – плюх! Нога по щиколотку оказалась в ледяной жиже. Ох уж наши зимы! Легкий морозец, снег, а вокруг серо-белая грязь. Хорошо, что у меня отличная обувь. Но если бы я не на машине ездила, а как большая часть наших граждан, на работу и с работы, от остановки до остановки, на своих ногах бегала, за свою отличную обувь не поручилась бы. Стараясь впредь быть внимательнее, перепрыгивая через лужи, добежала до маркета. Все-таки в замечательное время мы живем! Даже в таком небольшом городе как наш, всюду понатыканы ларечки и магазинчики, минимаркеты и даже, четыре супермаркета. Так что проблем с продовольствием не существует.
Очереди не было, я снова мысленно похвалила нынешние времена и, вдыхая, обедненный кислородом, но такой свежий морозный воздух, понеслась обратно домой.
У плиты уже возвышалась приличная горка блинов. А стол был сплошь усыпан мукой. Две женщины усердно кромсали тончайшие пласты теста. Я залюбовалась – лапша получалась чуть тоньше нити, не слипалась и вся одного размера.
- Видишь, Маринка – это тебе не покупная лапша. Мука, домашние яйца, ложка подсолнечного масла, а вкус у лапши получается отменный.
Про себя решив обязательно как-нибудь попытаться сделать такую же лапшу, начала промывать, подсунутые бабой Дашей, сухофрукты для компота. Соседка постоянно отвлекалась, то и дело раздавались звонки в дверь. Друг за дружкой заходили какие-то люди с редкими цветами в руках, кого-то я уже видела вчера, кого-то впервые, кое-кто из них предлагал свою помощь, а некоторые, молча, присаживались в гостиной.
Баба Даша куда-то названивала и все выглядывала в окно. Наконец, в одиннадцать часов, выглянув в окно, с тяжелым вздохом сказала:
- Все! Пора ехать, автобус приехал.
Все люди, кроме двух женщин, которых баба Даша оставила в квартире для сервировки стола, темной молчаливой толпой потянулись к выходу. Они бросали косые испуганные взгляды на скрипящую под сквозняком дверь в квартиру покойницы.
- Я договорилась уже. Вечером придут, вставят новый замок. – поднимая старый песцовый воротник, пошептала рядом баба Даша.
Перед подъездом стоял довольно приличный автобус.
- Проходите, проходите, люди дорогие. Сейчас за Лидочкой заедим и проводим ее в последний путь. – стоя у входа в автобус, взволнованным голосом, щебетала старушка.
Покойницу из морга сразу повезем на кладбище, где уже должна была быть вырыта могила.
В проходе автобуса стояла, заранее приготовленная для гроба, лавка. Сразу же захотелось выскочить из автобуса обратно в промозглый день, но сзади мягко подпирали люди. Мне ничего не оставалось, как присесть на ближайшее сиденье. Автобус тронулся и петляя по улицам, разбрызгивая вокруг комья заснеженной грязи, медленно покатил к моргу. Городской морг был почти на выезде из города, но недалеко от кладбища.
Через полчаса автобус остановился у обшарпанного серого здания. Вокруг – ни деревьев, ни кустарников. Только грязь… К нам навстречу выскочил суетливый мужчинка в достаточно дорогом черном костюме. Услужливо распахнул перед нами старую, но добротную дверь с надписью: «Здесь временное пристанище дорогих нам усопших. Молитесь за грешные души их». «Ничего себе» - чуть не присвистнула я от удивления. Я ожидала увидеть грубых, неотесанных, с перегаром изо рта мужиков, и как минимум, совсем не рассчитывала на такой доброжелательный прием. Но дальше – больше. Мы вошли в большую просторную комнату, где вместо ободранной серой краски, на стенах дорогие тканевые драпировки очень темного бордового цвета. На полу сверкающий паркет, сверху свисает дорогая люстра, а по углам расставлены высокие кованые подсвечники с горящими в них толстыми свечами. Помимо этого, комната утопала в свежих цветах. Большие корзины с ними были расставлены всюду. Какой-то, просто невообразимых размеров и бело-красного цвета, букет, возвышался в центре.
Этот же суетливый мужчинка занял неприметную трибуну в темном углу.
- Дорогие провожающие, можете подойти к покойнице и попрощаться.
Люди, склонив головы, по очереди, стали подходить к груде цветов, расположенной по центру. У меня подкосились ноги. Она там, обложенная заботливыми руками огромным количеством цветов. В памяти всплыли, так старательно глубоко спрятанные мною, воспоминания.
Не было дорогой торжественной обстановки. Прощание проходило в нашей квартире. В черном скромном гробу, окруженном чужими мне людьми, лежала моя мама. Я знала, что она больше не встанет и никогда не откроет свои, почему-то всегда грустные глаза. Но сознание упорно не принимало ее смерти. Она спит… Только так. Кто-то, взяв меня сзади за плечи, подвел к ней. Неудержимые слезы, друг за дружкой, катились по щекам.
- Посиди с ней рядом, попрощайся. – шептал настойчивый голос.
Вокруг чужие лица, в большей степени с интересом наблюдающие за мной. Раздаются сочувствующие, всхлипывающие голоса. Те же пуки, настойчиво усаживают меня у изголовья спящей мамы. Я смотрю на ее восковое с впавшими глазами лицо. Ощущаю сладковатый липкий запах смерти. Внезапно, несколько звонких голосов прерывают скорбящую тишину вокруг. Я вздрогнула. Надрывающиеся слова поющих плакательниц рвут мое сердце. И кажется, сотрясающие мое тело рыдания, это рыдания умирающего сердца.
Песня давно закончилась, а ее слова снова и снова камнем сдавливали мою грудь. Мама больше не казалась спящей. Она попрощалась со мной. Она ушла…
Чьи-то руки мягко, но настойчиво, подталкивали меня вперед.
- Посиди рядом с ней, попрощайся. – шептала рядом баба Даша.
Восковая кожа, запавшие глаза и запах смерти – сладковатый, забивающий сразу нос, горло, липко обволакивающий всю меня.
Лидия Максимовна не казалась спящей, старческое лицо, умело замаскированное гримом, все еще носило отпечаток кошмарной смерти. Я отвела глаза, я больше не хочу видеть смерть. Хотя, возможно, смерти здесь уже и нет. Смерть приходила ранее, а сейчас передо мной бездушная оболочка, отходы производства божественной или сатанинской деятельности.
Солидный мужчина, умело играя голосом, что-то говорил о вечной жизни и неважности смерти. Возможно, для мертвых это действительно неважно. Кто-то сзади меня шмыгал носом, баба Даша, сидящая рядом со мной, тихо утирала слезы. У меня слез не было. Не потому что я ничего не чувствовала, мое сердце стонало от предчувствия беды, от вновь проснувшейся жалости к маме и от панического страха, когда-нибудь оказаться точно так же, в засыпанном цветами гробу. Как в тумане видела подошедших людей, готовых по команде накрыть покойницу.
- Попрощайтесь с покойной.
Люди подходили, задерживались на секунду у изголовья, не целуя в лоб и даже не прикоснувшись, отводя глаза, отходили. Не стала прикасаться к мертвой и я. Лишь баба Даша, низко наклонившись к лицу мертвой, что-то долго шептала. Наконец, громыхнув, тяжелая деревянная крышка гроба закрыла мертвое тело, обрекая его на вечную тьму.
На улице снова началась метель.
- Я сказал, мне все равно, что тело разбухло. Приходи в часы выдачи. – раздался хриплый мужской голос.
Я повернулась. В десяти метрах от двери, из которой только что мы вышли, стоял толстый мужик в клетчатом длинном фартуке. Из-за буро-зеленых пятен, было непонятно какого он цвета. И как-то совсем не хотелось угадывать, в чем может быть фартук работника морга.
- Сыночек, ну пожалуйста. Я же уже машину заказала, чтобы отвезти Мишеньку домой. Там уже и люди собрались проводить его в последний путь.
Вытирая слезы скомканным платочком, жалобно просила, согнувшись перед ним, щуплая старушка в стареньком драповом пальтишке.
- А я сказал – не мои проблемы, старуха! Положено до одиннадцати? Положено! А то вы только о правилах и законах вспоминаете, когда пенсии себе выбиваете, да льготы требуете! – брызжа слюной, орал мужик в лицо плачущей старушки.
- Но может, как-нибудь решим?
- Марина, нам ехать пора, гроб уже в автобус поставили. – поторопила меня баба Даша.
Уже залезая в автобус, обернулась. Морщинистая крохотная ручонка, что-то протянула грубому мужику, который своей волосатой лапищей, тут же запихнул это в свой карман. Не трудно было догадаться что именно. Вот, значит, как. Баба Даша не пожалела моих денег. Для Лидии Максимовны организовала достойные проводы. Возможно, для мертвого уже все равно, как его проводят. Но вот близким, конечно же, очень хочется по-хорошему проводить своих любимых. Ужасно, что, несмотря на тяжелую утрату, помимо поиска денег на похороны и организацию самих похорон, люди должны, унижаясь, просить об элементарных вещах.
В автобус я зашла одной из последних, чему порадовалась. Не считайте меня жестокосердной, но не могу я сидеть рядом с покойником. От одной этой мысли, голову затягивает пелена страха. В то и дело подпрыгивающем автобусе было настолько тихо, что было слышно, как скрипят дворники по стеклу, сметая налипающий снег. Сквозь завесу снега видны унылые белые просторы. Только впереди, серой лентой вьется дорога. Автобус вздрогнул и остановился. Мы на месте. В распахнутую дверь тут же ворвались резвые снежинки. Люди, поежившись, стали выпрыгивать на снег. Вокруг нас – сплошь могилы, с дорогими или уже покосившимися памятниками, кое-где простые деревянные кресты с облупившейся краской, а где-то еле приметные холмики, занесенные снегом. И тишина, нарушаемая редкими пронзительными выкриками кладбищенских стражей – ворон.
Несмотря на довольно свежий гуляющий ветер, казалось, атмосфера вокруг сгустилась, будто мертвые замерли в ожидании нового соседа. К нам подошли четверо мужиков в зеленых ватниках.
- Кого нести? – хмуро спросил один из них.
«Интересно, он и нас рассматривает как потенциальную ношу?» - удивилась я глупому вопросу.
- В автобусе гроб, ребята. – всполошилась баба Даша. – Николай Сергеевич гарантировал хорошую работу. Так, что мы дополнительно ребят не звали.
Тот же хмурый мужик, пробормотав что-то о том, где они видели милицию с Николаем Сергеевичем, махнув своим, так сказать, коллегам, не торопясь, полезли в автобус. Сначала один из работников вытащил лавку и отнес ее за ближайший холмик. Чертыхаясь и сопя, затем вынесли гроб. В моих руках материализовался небольшой венок – баба Даша продумала все.
Опустив головы, то ли отдавая последнюю дань уважения покойной, то ли пряча лицо от пронизывающего ветра, утопая в сугробах, мы медленно брели за мужиками, несущими гроб.
Снег забивался под потолок и в широкие рукава шубы. Вот и зияющая чернотой яма. Несколько минут гроб постоял на лавке.
- Прощай, Лидочка. – срывающийся голос бабы Даши тут же уносился лохматой метелью.
- Кар-р-р, кар-р-р – вторили ей вороны.
- Жди меня там… Скоро и я приду… - нежно гладя полированную крышку гроба рукой в колючей рукавице, плакала старуха.
Каждый из людей понуро подходил, слегка прикасались к уже заснеженному гробу, на секунду задерживали руку и второпях отходили.
Мозолистые руки мужиков ловко поддели гроб толстыми грязными, видимо уже бывших в употреблении, веревками. И не спеша стали спускать гроб. Раздался глухой стук. Веревки ловко выдернуты. Две гвоздики, брошенные кем-то вниз, смотрелись как алые пятна крови.
- Возьми, Мариночка, земельки, кинь на гроб. От близких земелька не так давить будет покойнице. – всхлипывала баба Даша.
Я отодрала кусок уже промерзшей земли.
- Бам! – разлетелось над кладбищем. – Бам, бам, бам… - замерзшие комья земли бились о гроб.
А мужики взялись за лопаты.
- Вы идите в автобус, - обращалась к людям соседка, - мы с Мариночкой дождемся, когда зароют, крест и венок поставим. А вам, зачем мерзнуть.
Люди, кажется, вздохнув с облегчением, спешно направились к автобусу. Баба Даша взяла меня под руку. Вокруг простирались владения метели. Тяжелое серое небо, из последних сил держалось, чтобы не упасть на землю. Сквозь метель, как сквозь туман, еще зловещей и печальней смотрелись надгробия усопших. Где-то вдалеке, бесформенным серым пятном, виднелись очертания города. Там люди, звуки, движение, там – жизнь. А здесь, осязаемое безмолвие – здесь поселилась смерть.
- Все готово. – голос вернул мне привычные ощущения. – Сейчас крест закрепим, а через три дня могилка утрясется, можно будет надгробие, какое уж вы пожелаете, ставить.
Гулкие удары по деревянному кресту, заставили меня вздрогнуть. Сразу вспомнились фильмы про вампиров, где в мертвую плоть вбивали колы, иногда тоже имеющие форму креста. И пусть, в данном случае, между телом и острием креста, как минимум, два метра, разницы особой я не ощутила. Интересно, откуда идет сия традиция, может быть то, что ставят крест на свежую могилу, изначально и несло некий определенный смысл? Я тряхнула головой. Все! Хватит! Больше не хочу думать ни о мертвых, ни о могилах.
Крест занял свое место. Пакет с парой бутылок, закуской и несколько купюр, перекачивали в, по-моему, совершенно незамерзшие руки работяг.
- Сейчас, Мариночка. Ты, небось, замерзла уже. Давай венок-то. Сейчас приладим на могилку и пойдем. – забирая венок, и заботливо укладывая его на могилку, тихим голосом, будто обращаясь сама к себе, пробормотала баба Даша.
Обратно до автобуса она практически висела у меня на руке.
- Как вы себя чувствуете? – испугалась я.
- Ничего, ничего, деточка. – громко глотая воздух, ответила соседка. – Стара я уже для таких грустных дел. Но ничего, сейчас домой приедем, полегчает…
На обратном пути, люди вокруг ожили, то ли отогрелись, то ли с отсутствием покойницы, в салоне исчезла и давящая напряженность. Ее больше не было. Не было больше и негласного, добровольного запрета на разговоры о ней.
- Как она точно все мне предсказала – один в один все так и случилось. – шептал рядом женский голос.
- А мне? Что было, что будет, все видела. Даже день и час, когда умрет свекровь. Сколько денег у нее на книжке, до копеечки сумму назвала. – перебил второй женский голос.
- Великая гадалка была. – пыталась перекричать их третья женщина. – Так мне и говорила: «Не пускай сына в армию. Нельзя. Не вернется». И подсказала: «Иди такого числа в комиссариат. В десять утра стой у такого-то кабинета. Первый кто в форме выйдет, падай тому в ноги. Он и поможет. Денег меньше чем другие возьмет. Продашь бабкину брошь – как раз хватит». Так-то! Великая гадалка была!
Поднялся гул. Все взахлеб, перебивая друг друга, рассказывали о чудесных предсказаниях умершей Лидии Максимовны. Кому была предсказана болезнь и дано название деревни, где именно найдется знахарка, которая избавит от болезни. Кому-то были открыты глаза на изменника – мужа и следовало точное описание разлучницы. Даты и места аварий и несчастных случаев, название предприятий, чьи акции следовало покупать, и от коих необходимо было срочно избавляться. Какую квартиру следует купить, а от какой следует держаться подальше. Как назвать ребенка, чтоб счастливым был и какого цвета завести дома кота. И много-много чего еще. Наверное, об этих чудесах говорили бы до бесконечности, но автобус дрогнул и остановился. Мы приехали домой.
В предвкушении горячей еды и горячительных напитков после холода, народ оживился еще больше. В пропахшую аппетитными ароматами квартиру входили уже шумной, не к месту, веселой компанией. Две женщины, оставленные соседкой, уже накрыли стол. Видимо не все съестное было у меня в холодильнике, потому что столы буквально ломились от еды. В больших супницах дымилась домашняя лапша, куры, жаркое из свинины, овощи, колбасы и сыры, запотевшие бутылки с водкой, бардовое и янтарное вино.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - захлопотала баба Даша, - верхняя одежда вся не поместится на вешалку. Вы уж извините. Кое-что можно отнести в спальню. – приглашая в мою спальню.
Она, по-моему, уже наглела. Вешалка подозрительно выгнулась, на кровати возвышалась гора разномастной одежды. В гостиной грохот стульев, звяканье посуды и гул людских голосов. «Ладно» - успокаивала я себя
- Мариночка, что же ты? Садись, садись, деточка, помянем Лидочку. – забулькало спиртное, разливаемое по рюмкам.
- Что ж, дорогие мои, сюда нас привело общее горе. – в ответ бабы Дашиному вступлению, вокруг зашмыгали носами. – Горько и больно, что ее больше нет рядом с нами. Прекрасная была женщина! Скольким помогла она! – люди согласно закивали головами. – Так помянем же рабу божью Лидию! Пусть земля будет ей пухом!
Как-то торопливо, с возбужденными глазами, люди опрокидывали рюмки, кто-то аккуратно откусывал кусочки овоще и мяса, кто-то, заливая золотыми каплями скатерть, громко втягивая, заедал горячей лапшой. Поднялась разодетая женщина, размахивая полными руками, увешанными тяжелыми золотыми кольцами и браслетами, всхлипывала и долго рассказывала о своей чудесной истории. Закончила: «Помянем Лидию Максимовну!», и под одобрительный гул поднесла к губам рюмку. Затем слово взяла следующая, затем еще одна и еще…
Все наперебой хотели сказать, рассказать что-то очень важное и необычайное. Заканчивали дежурным: «Помянем», короткая пауза для того, чтобы выпить и закусить и опять по новой. Нещадно заболела голова. Захватив опустошенные тарелки, я ушла на кухню. Мытье посуды, во всяком случае меня, успокаивает. Вот и сейчас, головная боль медленно куда-то уползла. Я размышляла, насколько нелепо выглядят эти поминки. Нет людей, обезображенных горем, нет тихой печали, нет всего того, что обычно есть, когда уходит человек. Стало обидно за Лидию Максимовну. Никто, возможно, кроме бабы Даши, не испытывает боль утраты. И даже я. Поэтому, наверное, не имею права осуждать, кого бы то ни было. Она жила как жила. По-моему, ей и при жизни была неважна чья-то близость. Я могу судить об этом, потому что она долго была рядом со мной. Она во многом мне помогла. Но никогда близко к себе не подпускала, да и ко мне с всякими муси-пуси не лезла. Не было доверительных разговоров, теплых прикосновений. Не было ничего, кроме четких, конкретных распоряжений, холодных, рассудительных советов. Я вообще не понимаю, зачем я ей понадобилась, все-таки это были лишние хлопоты. Помню ее холодный строгий взгляд, ни разу не потеплевший в чьем-либо присутствии. Как-то, по окончании института, я забежала к ней что-то спросить, она, бросив на меня недовольный взгляд, сказала, как отрезала.
- Ты уже достаточно взрослая, чтобы самой принимать те или иные решения. Хватит меня беспокоить.
После этого, мы, конечно же, общались, но все ограничивалось короткими фразами – «Как дела», «Как здоровье». На этом все. Так что, думаю, мертвой уж точно все равно, плачут о ней или нет. А мне должно быть, тем боле, без разницы.
Резкий звонок в дверь прервал мои мысли. «Пускай баба Даша открывает, все-таки на последние два дня она стала хозяйкой в моей квартире» - отмахнулась я.
- Что?! Угробили старуху?! – раздался женский вопль.
Разговоры в квартире сразу стихли.
- Что уставилась на меня? Где эта тварь? – продолжала орать женщина.
«Ну, вот, еще не хватало скандалов в моей квартире» - ощущая новый прилив головной боли, вздохнув, вышла в прихожую.
- Здравствуйте, – начала я, но увидев злое выражение лица незнакомой женщины, пожалела, что не спряталась под стол.
- А-а-а – гаденько улыбаясь, направилась в мою сторону живая фурия, - вот ты где, красавица?! Ты что же, сука, удумала?! Тетку Лидку придушила, думала все?! Твоя квартира?!
- Я не буду слушать весь этот бред. – стараясь не сорваться на крик, я повернулась к ней спиной и попыталась вернуться на кухню. Но не тут-то было. Крепкие руки цепко вцепились в мои плечи и резко развернули меня.
- А ну, стой, паскуда! – женщина, явно была не намерена останавливаться.
- Послушайте! Вы неправы. Я и знать не знала о завещании. – пыталась хоть как-нибудь вразумить разъяренную женщину.
- Ты это этим придуркам чухай. Ты кто такая? Ты откуда взялась?
- Я-я давно здесь живу.
- А-а-а, значит, давно спланировала, или это рыжая грымза все придумала? – сверкнув выпученными глазами на съежившуюся бабу Дашу, сделала она свои выводы.
- А вы вообще кто? – держа лицо хозяйки квартиры, спросила я.
- Я племянница! – забрызгивая меня своей слюной, с новой силой заорала женщина.
За ее спиной, бросая искоса взгляды то на меня, то на появившуюся племянницу, люди спешно натягивали свои шубы и пальто.
- Ах, блинчики! – расталкивая уже перепуганных людей, племянница ворвалась в гостиную. – Что, квартиру отхапала, банкет устроила?
Последний человек, бросив на меня сочувствующий взгляд, тихо прикрыв за собой дверь, скрылся в подъезде. Я разозлилась.
- А ну, выметайся отсюда!
-Чт-о-о?! – подскочила племянница, но голос уже был не столь воинственен.
- Я сказала – пошла вон! – холодным тоном повторила я.
Баба Даша, стоявшая рядом, зажмурилась. Да и я, если честно сказать, напряглась, готовая в любой момент отразить удар. Но скандалистка неожиданно как-то сникла, ее толстое лицо смешно скукожилось и, закрыв его большими ладонями, она разрыдалась. Мы с бабой Дашей переглянулись. Мой взгляд спрашивал – «что делать?», а ее отвечал… ничего не отвечал. Так и переглядывались бы, наверное, долго, ели бы племянница не заговорила первой. Громко высморкавшись, подняла свои опухшие глаза.
- Вы извините меня. – вполне человеческим голосом начала она. – Знаете, как-то навалилось все сразу. У меня знаете сколько проблем?
Все еще, на всякий случай, будучи на стороже, я покачала головой – «Откуда?»
- Да вы садитесь. Чего уж там. Я иногда срываюсь. Но это потому, что у меня проблем до фига. – видя, что мы не реагируем на ее любезное приглашение, она тяжело вздохнула.
- Ладно, чего уж там. Я все понимаю. Извините еще раз. – и поднимаясь из-за стола, жалко моргая мокрыми ресницами, добавила, - Пойду я.
- Сядьте! – резко остановила ее я. – Мы не знали как вас разыскать, поэтому похоронили вашу тетю без вас. – и показывая на все еще заставленный сто, не удержалась, съязвила – А этот, по вашим словам, банкет, поминки.
- Я же извини-и-лась. – виновато протянула племянница.
- Для начала давайте знакомиться, я – Марина, а вас как зовут? – уже вполне дружелюбно спросила я.
- Извините…
- Послушайте, хватит извиняться. Как вас зовут? – я снова начала выходить из себя.
- Лена. – тихим голосом, наконец-то, представилась женщина.
Сейчас, когда на ее лице было жалобно-виноватое выражение лица, она выглядела девушкой, ну, молодой женщиной.
- Сколько вам лет, Лена? – задала я не совсем тактичный вопрос.
- Тридцать.
Да она, практически, моего возраста. Но когда она истерически вопила, я подумала, что ей, как минимум, сорок. Баба Даша, видно еще не отошедшая от скандала, присела на краешек табуретки, готовая в любой момент сорваться с места. Но весь запал у не прошенной гостьи пропал. Судя по всему, она не собиралась больше никого атаковать.
- Да я случайно узнала, сегодня. – запинаясь, будто оправдывалась Лена. – Тут у вас маркет рядом, думаю, зайду, по дешевке масло куплю. А в очереди слышу, бабки про смерть гадалки толкуют. Мол, смерть нехорошая, странная. Да еще, что им страшно на похороны идти. Я-то знала, что тетка гадает, но мало ли, может, про кого другого говорят. Я к ним с расспросами. Точно. Про мою тетку говорят. А одна из них и спрашивает: «Что же тебя без наследства оставили, и даже на похороны не позвали?» Ну, я и не сдержалась. Прямо взорвалась вся. Ну, думаю, сейчас пойду и намылю морду. – тут Лена спохватилась. – Ой, извините-е-е.
- Да ладно, проехали. – отмахнулась я.
- Ой, что же мы сидим? – соседка, наконец-то, поверила, во всяком случае, во временную безобидность гостьи. – Леночка, давай помянем тетю твою. Как бы у вас не складывалось, все-таки родня. Водочку или вино?
Леночка, как и баба Даша, предпочла водочку, мне пришлось за упокой души выпить, хотя бы вина. Вообще, где-то слышала, что выпивая на поминках за, так сказать, облегчение души на том свете, мы, тем самым наоборот, только утяжеляем груз грехов, с которым она попадает на тот свет. Может быть это и правда. Но пусть простят усопшие, традицию не мне ломать. После рюмки, и так словоохотливая Лена, разговорилась еще больше.
Оказывается, она уже дважды была замужем, соответственно, неудачно. Первый муж был алкоголиком, и к тому же игрок. После развода с ним, из двухкомнатной квартиры Леночке пришлось перебираться в однокомнатную малосемейку. Второй не пил, но постоянно устраивал дебоши с битьем мебели и аппаратуры. После развода с ним, молодая женщина осталась в голых стенах. Поскольку последний муж хоть и громил все подряд, зарабатывал прилично и вскоре покупал новую мебель, телевизор. Уходя, он все, что мог забрал с собой. Сейчас Леночка живет в, так называемом, гражданском браке с «лицом кавказской национальности». Вроде бы и парень неплохой, но на шабашках получает копейки, и часть из них еще умудряется отсылать на историческую родину своей многочисленной родне. Сейчас требуется большая сумма денег на лечение двоюродного брата ее сожителя. Сожителя она очень любит, и видеть его стеснения не имеет никаких сил. Но месяц назад Лена потеряла работу, не ахти какую, но все-таки. Но как оказалось, найти и такую, достаточно проблематично. В общем, племянница Лидии Максимовны находится на грани нищеты и соответственно, нервного срыва.
Следующий мой шаг удивил как меня саму, так и Лену, а баба Даша так совсем, на несколько секунд впала в ступор. Вы, наверное, тоже посчитаете меня, мягко сказать, дурой. Не знаю, может, я действительно таковой являюсь, может быть мне действительно достаточно своих денег, а может, так пагубно подействовал алкоголь на мой незакаленный мозг. В общем, ни с того, ни с чего, я ляпнула:
- А знаешь, Лен, мне квартира не нужна.
- Господи! Сдурела?! – воскликнула баба Даша.
- Правда? – еще не веря, детским жалобным голосом, спросила Лена.
- Правда. Но… - тут женщина напряглась. На ее лице читалось – «ну, так я и знала, халявы не бывает».
- Но после продажи квартиры, сумму которую я затратила на похороны, я заберу обратно.
- Ой! Да ради бога! Конечно! И за хлопоты возьмите! – разволновалась Лена.
- Ну, вот и хорошо! – как-то стало сразу легко на душе.
С момента, как я узнала о завещании, меня не покидало тяжелое чувство, будто я кого-то обворовала. Не моя это квартира, никогда не была и не будет. Лена смотрела на меня преданными глазами, а у бабы Даши явно появились сомнения по поводу моего здоровья. Как всегда практичная соседка, давала советы по поводу хотя бы косметического ремонта разбитой гостиной, взяла на себя хлопоты по поиску бригады. И о зеркале не забыла, на всякий случай, отодвигаясь подальше от Лены, лилейным голосом прощебетала.
- Леночка, тебе, возможно, это не понравится, но Мариночка уже пообещала Лидочкино зеркало. Оно старое, тебе такое зачем? – скупая слеза скатилась по дряблой щеке соседки. – А мне хоть какая память о моей подруге.
Леночку совершенно не интересовало какое-то старое зеркало, поглядывая на нас веселыми глазами, она с удовольствием обгладывала куриную ножку, и лишь отмахнулась от бабы Даши, что стоило расценивать как – «Ой, ради бога! Какое зеркало?!» От упоминания зеркала, у меня неприятно заныло под ложечкой. Баба Даша так хочет это зеркало и ведь не боится. А по-моему стоило бы. Надо с ней обязательно поговорить.
- Жаль, что быстро не получится продать квартиру, – вздохнула жующая Лена, - очень уж деньги нужны.
Баба Даша тут же сообразила.
- Ну, раз все равно твое все будет, может, продашь что-нибудь из Лидочкиной мебели, посуду. У нее же все хорошее, качественное.
Леночка посмотрела на меня просящим взглядом.
- Да мне все равно. Только, разрешит ли милиция? – засомневалась я.
Баба Даша взмахнула руками.
- Ой, я тебя умоляю! Уж Николай Сергеевич тебе точно не откажет. Тем более, все что хотели – они уже осмотрели. Иди, позвони. Видя мою нерешительность – мне совсем не хотелось беспокоить следователя, ему сейчас явно не до меня, она настойчиво добавила. – Давай, давай, чего девчонку томить.
Леночкины глаза умоляюще смотрели на меня. Ну, что ж, делать нечего.
- Дроздов. – рявкнуло в трубку, да так, что я чуть не выронила телефон.
- Это… это – я растерялась, с языка чуть не сорвалось по-свойски – Марина, вовремя удержавшись, на мгновение запнулась. Тут же из трубки раздался взволнованный голос.
- Марина?! Марина, что случилось?! Почему молчите?!
- Да нет. То есть да, это я, но ничего не случилось. Просто…
- Да говорите, наконец. – рассердился Дроздов на мою нерешительность.
- Я хотела спросить…
- Ну?
- Тут племянница пришла…
- Чья?
- Лидии Максимовны.
- И?
- В общем…
- Послушайте, Марина Владимировна, я буду из вас по слову вытаскивать или сами все расскажите?
Его иронический тон меня взбесил.
- Да что же вы меня постоянно перебиваете, слова не даете сказать.
На том конце провода раздался смех.
- Ладно, ладно, не мешаю.
- В общем, я решила отказаться от квартиры. Мне она не нужна.
Было слышно, как Дроздов усиленно обдумывает мои слова. Пауза затянулась.
- Алло! Вы слышите меня?
- Да, да, слышу. Почему?
- Что почему? – не поняла я.
- Почему вам не нужна эта квартира? – его голос стал намного официальнее.
- Просто не нужна. Имею я право отказаться или нет?
- Конечно…имеете, но возникают некоторые вопросы. – ледяным тоном ответил следователь.
- Послушайте, вы можете задать мне любые вопросы, какие пожелаете, - в тон ему согласилась я, - но я звоню спросить, нельзя ли племяннице забрать кое-какие вещи и мебель из квартиры? Она сейчас в затруднительном положении.
Теперь по другую сторону провода затягивали разговор.
- Так модно или нет? – настаивала я.
- Так вы решили все отдать племяннице Лидии Максимовны?
- Ну да. Я, конечно, после продажи квартиры верну себе свои деньги, которые были потрачены. Ну, вы знаете… Да, еще, Дарья Васильевна зеркало заберет себе, ну то, что в гостиной стоит.
На том конце опять затянулась пауза.
- Николай Сергеевич, алло! Ну, так что? Пусть забирает?
- В принципе, не вижу оснований отказывать. Квартира осмотрена. Естественная смерть женщины у руководства не вызывает сомнений.
От возмущения, у меня перехватило дыхание.
- А у вас?
- Что у меня? – не понял следователь, или сделал вид, что не понял.
- У вас вызывает сомнения, так называемая, естественная смерть старушки?
- Марина Владимировна, я понимаю ваши чувства, но мы можем опираться только на факты. А факты таковы – судмедэкспертиза дала заключение, говоря человеческим языком, что смерть наступила в связи с острой сердечной недостаточности.
- А как же потеря крови и весь тот разгром в комнате? – перебила я его.
- Возможно, ей было плохо, и она в полубессознательном состоянии, сама себе причинила те раны, которые обнаружены у нее на теле и те разрушения в квартире.
У меня в голове не укладывалась такая тупость.
- Вы хоть сами верите в то, что говорите?
- Марина Владимировна, к чему такие вопросы? Дело прекращено.
- А ваш брат? – закричала я в трубку. – Он тоже сам себя ввел в кому?
В ответ раздался резкий ответ.
- Я не думаю, что это ваше дело, Марина Владимировна. – и после короткой паузы – С квартирой можете делать все, что хотите. До свидания.
Пораженная этим разговором, несколько минут я стояла, не обращая внимания на короткие гудки, доносящиеся из трубки.
- Что? – взволнованные глаза женщин встревожено смотрели на меня.
- Ничего. – все еще с горечью думая о разговоре с Дроздовым, бессознательно ответила я.
- Нет, ты уж нам рассказывай. – потребовала баба Даша.
Пришлось пересказать. Я думала баба Даша начнет возмущаться, размахивая руками. Но она лишь тихо сказала:
- А что ты хотела? Чтобы милиция искала призрака, черта или дьявола?
На это ответить было нечего. Я тут же пожалела о резких словах, которые высказала Дроздову, да еще сказанных таким тоном. Значит наша милиция мудрее меня. Настроение безвозвратно было потеряно. Слава богу, Леночка решила не откладывать в долгий ящик вывоз вещей из тетиной квартиры и, посидев с нами минут пятнадцать, выпив еще за пуховую землю для покойницы, унеслась на поиски машины. Баба Даша, сославшись на головную боль, причитая и охая по поводу старческих болячек, ушла к себе. Я осталась одна. Вокруг – горы остатков еды, грязной посуды и салфеток. «Это надо пережить» - подумала я, а у самой на глазах выступили слезы.
До девяти провозилась с грязной посудой. Все-таки, какой молодец Дроздов. У меня не хватило бы наглости отпроситься на две недели. И раньше, если уезжала в отпуск или когда брала больничный на два – три дня, всегда изводила себя мыслями о работе – как они там без меня, справляются ли. А сейчас, на удивление, совершенно о ней не вспоминала. Сейчас, все мои мысли были заняты последним неприятным разговором с Дроздовым. «Вот и все, - думала я – не успев начаться, все закончилось». И тут же успокаивала себя: «Ну и ладно, не сильно и хотелось. Таких кадров на каждом углу». Но на самом деле знала, что хоть с кадрами проблем и нет, но качество этих самых кадров оставляет желать лучшего. А еще необходим маленький нюанс – этого самого кадра желательно полюбить. А то, что я могла бы полюбить (или уже люблю) именно Дроздова, сомнений у меня не вызывало. Мои грустные размышления прервал звонок в дверь. В надежде, что это может быть мой следователь, я буквально полетела открывать дверь. Но, увы, на пороге стояла Леночка, за ее спиной маячили два мужика неопределенной национальности и возраста. Хотя какое мне дело до их возраста и национальности.
- Марина, извините ради бога, но я думаю, зайду, предупрежу, что приехала.
Я лишь приветливо кивнула в знак приветствия, и с трудом натянула дежурную улыбку – сил на большее не оставалось.
- А замок не сделали? – прекрасно видя, что замок на соседской двери не сделан, спросила Леночка.
Я отрицательно помотала головой. Баба Даша решила сэкономить и вызвала мастера с ЖЭКа, логично, что рассчитывать на приход мастера в день заявки не стоит. А Лена, видимо, обратила внимание на мое упорное молчание, и как я ни старалась, на мое явно не совсем довольное выражение лица.
- Марина, вы что, передумали? – широко раскрыв глаза, испугалась она.
- Нет. – рот пришлось открыть, - Просто очень устала.
- Ой, да, конечно же. А я дурра и не подумала. – сокрушалась женщина. – Ну, уж извините, ради бога, муж сейчас с другом кое-что погрузят, и повезем домой.
Я интенсивно кивала головой, давая ей понять, что она может делать все, что захочет, лишь бы меня оставили в покое и дали, наконец-то, выспаться. Если в таком ритме продолжаться мои две недели отпуска, я на работу приду еще более разбитая, чем до этого самого отпуска. На удивление, Леночка достаточно быстро все поняла и радостно попрощалась со мной.
- Все, все, все. Все понимаю. Спокойной ночи.
Наверное, получилось грубовато, но я захлопнула дверь прямо у нее перед носом, не дав ей распространяться о моей «спокойной ночи».
Все! Я одна! Быстро в ванную! Полчаса блаженства и моя мягкая уютная постель, с каким-нибудь толстенным бутербродом, благо холодильник забит, и ближайшую неделю мне не придется думать о хлебе насущном.
Где-то в глубине засыпающего мозга промелькнула мысль, что стоило бы предупредить Лену о непонятных и странных вещах, происходящих в квартире ее тети, но опрометчиво решив, что в компании с двумя мужчинами с ней ничего случиться не может, сладко уснула.
Темная зеркальная поверхность неотвратимо надвигалась. Я силилась сдвинуться с места, но мои руки и ноги словно парализовало. В немом крике открывая рот, я с ужасом всматривалась в ожившее зазеркалье. Как резиновая, поверхность зеркала растягивалась и выгибалась, а внутри него, словно в старом черно-белом фильме, по чаплински семеня, двигались темные фигурки людей. По мере того, как растягивалась глянцевая поверхность зеркала, увеличивались и фигурки людей. Вот уже отчетливо видны их лица – лица с пустыми глазницами. Их руки, плетьми висящие вдоль тел, оканчивались изуродованными окровавленными пальцами. Зазеркальные людишки, казалось, бесцельно сновали туда-сюда в своем ограниченном пространстве, то и дело, натыкаясь друг на друга. Я увидела Лидию Максимовну, она, как и другие, растерянно вертя безглазой головой, шла по какому-то своему кошмарному пути. Внезапно, вся мрачная толпа замерла и люди, точно могли что-то увидеть, устремили свои пустые глазницы в мою сторону, при этом приподняв свои подбородки, словно принюхиваясь. Мне они напомнили слепых, беспомощных щенят, которые в нетерпении, дрожа, пытаются унюхать свою мать. Почему-то я была уверена, что не я их заинтересовала.
Зеркало, растягиваясь и вибрируя, уже было на расстоянии моей вытянутой руки. Вдруг, в нем откуда-то снизу, послышалась какая-то возня. Сначала показалось черное в розоватых плешинах пятно, оно увеличивалось. Рычание и что-то похожее на хрюканье, сопение, становилось все громче. Я уже видела очертания спины какого-то существа. Острые серые локти интенсивно двигаются вверх-вниз. Вот показался черный длинный загривок. Я еще точно не вижу, но уже с ужасом ожидаю увидеть кошмарную морду. Я силюсь бежать, но руки и ноги словно опутаны невидимыми цепями, лишь хрип раздается из моего горла.
Длинные черные волосы, свалявшиеся в какой-то мерзости, оттопыренные серо-розовые уши – это голова существа, который, догадываюсь я, тащит что-то тяжелое. Это что-то уже находится в кошмарном зазеркалье, но я не могу пока это увидеть. Знаете, будто на экране телевизора идет фильм, и вы видите очень близко от себя героя, который, судя по его действиям, тащит, допустим, мешок, но сам мешок еще скрыт от ваших глаз границами экрана. Зеркало все ближе, его растягивающаяся поверхность кажется лишь тонкой пленкой, которая навряд ли сможет сдержать раздувающееся внутри него зазеркалье. Мертвые существа позади, сбились в одну черную толпу, замершую в предвкушении чего-то, лишь возбужденно дрожат их ноздри. Фигура существа выползла уже полностью, но я по-прежнему вижу его спину как бы сверху. Затем показались волосатые жилистые руки, с редкой черной шерсти стекали красные струйки. Страх рвотным сгустком подкатил к горлу. Я не хотела видеть кровавую ношу существа, но мои глаза, с режущей болью в уголках, наоборот, расширились от ужаса. В руках существа – окровавленные, передержанные в пергедроле, длинные, слегка вьющиеся женские волосы. Довольное хрюканье и сопение нарастало. Я вижу лицо его жертвы – это племянница Лидии Максимовны… Пустые глазницы и неестественно широко открытый рот, застывший в предсмертной агонии.
Внезапно, существо подняло голову и впилось в меня своим пустым зеркальным взглядом. Оно меня видит! Черный язык сыто облизывает окровавленные губы. Он бросает свою ношу, она его больше не интересует. Его интересую я. Мерзко улыбаясь, он подносит свою руку к разделяющему нас глянцевому экрану. Погрозил мне костлявым указательным пальцем и стремительно толкнул своим длинным желтым ногтем вздрогнувшую прозрачную преграду. Под силой его удара она натянулась. «Она сейчас порвется» - в ужасе подумала я, а существо не сводило с меня пронзительных глаз, медленно, но настойчиво растягивая мой предсмертный ужас, ковырял спасительную для меня преграду. От напряжения и страха слезились глаза, сквозь пелену слез я, не отрываясь, следила за утончающейся эластичной поверхностью зеркала. Раздался хлопок, словно лопнул шарик. В разорванном отверстии показался мерзкий, в засохшей крови ноготь. Радостный визг мертвой толпы и злорадный хохот сотен невидимых мне существ, вырвали мое сознание.
Не соображая, где я и что со мной, ощущая лишь панический страх и колотящееся сердце, я шарила по тумбочке в поисках выключателя. Наконец, дрожащая рука нащупала заветную пупырышку. Комната озарилась сумрачным светом небольшого светильника. В ту же секунду, задребезжав стеклом, хлопнула дверь, разделяющая мою спальню с прихожей. Но в эту долю секунды я успела увидеть черную косматую тень, метнувшуюся от кровати в прихожую. Тихим эхом прошелестел злой хохот, все стихло. Каждый волосок на моей голове ожил сам по себе, словно и не волосы это, а тысячи извивающихся змеек. Понимая, что раздираю лицо, какое-то время сидела, вцепившись в щеки, и жадно глотала воздух. «Что происходит?! Что происходит?! Что происходит?!!» Мой мозг, казалось, агонизировал от кошмарной неестественности происходящего. Ни встать, ни шелохнуться я не могла. Страх, тяжелой плитой придавил меня к кровати. Но надо же что-то делать!! Невозможно сидеть просто так. Нужно кого-нибудь позвать, кому-нибудь позвонить. Дроздов!
Рядом на тумбочке – сотовый. Все равно, что на часах половина двенадцатого ночи, все равно, что сегодня был неприятный разговор, и что, возможно, он спит. Если я останусь одна, сердце мое не выдержит, я просто умру.
Следователь ответил после первого же гудка. Он первый задал встревоженный вопрос.
- Что случилось?
Слезы градом полились из моих глаз. Борясь с рыданиями, я рассказала все – и свой первый сон, и последний про метаморфозы с соседским зеркалом, и про посещение моей квартиры каким-то кошмарным существом, и про то, что я уверена – в соседней квартире лежит труп, труп племянницы Лидии Максимовны. Он слушал не перебивая.
- Я сейчас приеду. Никуда не выходи. – коротко сказал он.
Накрывшись с головой одеялом, я лежала замерев, то и дело сбиваясь, пытаясь в мыслях сосчитать секунды до прихода следователя. В сотый раз, застряв на сорок шестой секунде, я услышала крадущиеся шаги. Сердце ледышкой ушло куда-то глубоко вниз. Я не дышала.
- Марина, это я. – мягко коснувшись одеяла, тихо произнес Дроздов.
От облегчения и радости, я буквально повисла у него на шее. Короткое мгновение, тяжело дыша, он крепко держал меня в своих руках. На часах без десяти двенадцать. Неудивительно, что он запыхался.
- Как вы вошли? – смогла я заговорить.
- У вас дверь на распашку. – удивленно ответил Дроздов и, многозначительно заглянув мне в глаза, добавил, - Я чуть не умер, думал что опоздал.
- Открыта?!
- Да, кто-то, как масло, разрезал ваши замки.
Я бросилась к двери. Действительно. Слегка обожженная кожа по краю двери, и явно чем-то, необычайно горячим, разрезаны замок и дверная цепочка.
- Но я совершенно ничего не слышала. – недоумевала я.
- Я вызвал бригаду, а теперь нужно проверить квартиру Лидии Максимовны.
Я внимательно всматривалась в его лицо, ища следы иронии. Но на его лице было только выражение озабоченности.
Дверь, слегка раскачиваемая сквозняком, по-прежнему тихо поскрипывала. Та же зияющая чернотой проклятая квартира
- Можно я не буду входить? – ощущая озноб во всем теле, спросила я.
- Это лучшее, что вы можете сейчас сделать. – следователь шагнул в соседскую прихожую.
В ту же секунду меня пронзило предчувствие беды.
- Стойте! – вцепилась я в него. – Нельзя!
Видимо то, как я закричала, и мое испуганное лицо не могли не остановить Дроздова. Он в нерешительности шагнул обратно на освещенную площадку.
- Не ходите туда сами, пожалуйста. – на всякий случай крепко его держа, всхлипывала я. – Пожалуйста. Ведь вы хоть и не говорите, но я знаю, вы уже верите, что там, - указала я на замершую в ожидании тьму страшной квартиры, - что-то существует, то, что убивает, и его уже не сдерживают кирпичные стены.
Дроздов мрачно смотрел на меня. О чем он думал? Считал ли меня полоумной или прикидывающейся такой, а может, наконец-то, и он поверил в смертельную опасность, таящуюся в квартире?
Внизу хлопнула подъездная дверь, раздался гулкий топот. Показались двое, уже знакомых мне, сотрудников милиции.
- Ну, что тут, Сергеевич? – спросил один из них.
- Что-то часто приходится сюда наведываться. – пробурчал другой. Бросив на меня цепкий взгляд, деланно воскликнул – Ба! Все те же лица. Может девушка сама устраивает эти «развлечения», а, Сергеевич? Ты об этом не думал?
- Хватит, Валер. – раздраженно прервал его Дроздов. – Надо будет осмотреть ту дверь. – указал он на мою квартиру. – Но сначала проверим эту квартиру.
Дроздов, не раздумывая более, первым перешагнул порог. Следом за ним, на ходу расстегивая свои пуховики, в квартиру вошли остальные. Я вся вжалась в ледяную стену. Она помогла мне не упасть. Судорожно вслушивалась я в каждый звук, доносящийся из квартиры. Шаги, негромкий стук мебели, кто-то снова налетел на тумбочку в прихожей, и бесполезное щелканье выключателем, потому что квартира так и не осветилась. Затем, видимо, кто-то зажег или спичку или зажигалку. Раздался сдержанный вскрик.
- Мать твою!
«Ее нашли…» - отсекла я последнюю надежду. Первым выскочил тот, кого Дроздов называл Валерой. Согнувшись пополам, зажимая ладонями рот, он тщетно пытался удержать рвоту. За ним, пошатываясь, вышли Дроздов и другой милиционер.
- Из вашей квартиры позвонить можно? – спросил он меня.
Все еще прижимаясь к стене, я лишь кивнула. Подошел Дроздов и взял меня за руки.
- Марина, вы были правы. Она там. – он прервался, чтобы вытереть выступивший на его лбу пот. – Сейчас приедут другие сотрудники, скорая. Вас будут спрашивать о многом, но… - он крепко сжал мои руки, - но пожалуйста, не рассказывайте о том, что рассказали мне.
Он заглядывал в мои глаза, ища ответ на свою просьбу.
- Марина, вы понимаете меня? – настаивал он.
- Я все поняла, Николай Сергеевич… Я все поняла. – он облегченно вздохнул.
- На счет моего прихода, просто скажите, что услышали подозрительные звуки и вызвали меня. Хорошо?
Я кивнула головой. Дроздов говорил со мной мягко и вкрадчиво. Так разговаривают с маленьким ребенком, которому хотят что-то втолковать.
- Вот и хорошо.
- Все, отзвонился, едут. – прервал Дроздова вышедший от меня коллега следователя.
- Может, вернетесь к себе. – заботливо предложил он.
- Нет, если можно, я здесь с вами побуду.
Сидеть одной в квартире было страшней, чем рядом с кровавой квартирой.
Гулким эхом разнеслись по подъезду многочисленные шаги – это прибыла скорая и сотрудники милиции. Один из них нес в руках лампочки. Кто-то попросил меня принести табурет. Минут пять были слышны громкие фразы определенного содержания. Раздались щелчки выключателей и наконец, квартира осветилась. Чьи-то руки, аккуратно ссыпали в полиэтиленовый мешочек почерневшие осколки прежних лампочек. Да… Чтобы не находилось в этой квартире, оно явно обладает невероятной, фантастической силой. Просто так, одновременно все лампочки в квартире не перегорают.
Вместе с милицией туда вошли и врачи. Не прошло и трех минут, побледневшие, они вышли обратно.
- Вызывайте труповозку. Здесь мы бессильны.
Минут сорок еще стояла, подперев стену, сквозняки, ледяными струйками, проникали под наброшенное поверх халата пальто. Но мне было плевать на них, я готова была мерзнуть хоть до посинения, лишь бы не в своей квартире. «Может попытаться разбудить бабу Дашу? Дроздов занят, а с ней хоть не так страшно будет». – раздумывала я. Но так этого и не сделала. В квартиру, пошатываясь, прошли какие-то невыспавшиеся, с опухшими лицами мужики, в руках они держали видавшие многое носилки. Через короткое время, матерясь через слово, на тяжесть своей ноши, на ублюдка, которому именно в ночь потребовалось убивать, и на весь замерзший вокруг мир, они кое-как протиснулись на площадку. Я опустила глаза и вдавилась в стену, пытаясь укрыться в ней от леденящего душу ужаса, и от возможности увидеть то, от чего боюсь, разорвется сердце. Мимо прошаркала первая пара грязных сапог. Кряхтели и матерились санитары. Леночка была очень упитанной женщиной. Я не поднимала глаз от пыльного пола площадки. «Ну, давайте, давайте уже, унесите, ради бога» - мысленно просила я. Шлямп! – гулко раздалось по подъезду. Неестественно бумажно-белого цвета, вся в вязких бурых пятнах, с носилок выпала окровавленная по локоть Леночкина рука. Раздался громкий окрик Дроздова, бурный мат пьяных санитаров, но меня в это мгновение, кружа в кровавом тумане, покинуло сознание.
Рядом со мной, активно храпя, лежало что-то большое. Храп был явно человеческий, а приятный запах неизвестного мне парфюма был очень даже знаком. Судорожно пытаясь вспомнить, что бы это могло значить, и, стараясь не шевельнуться, я приоткрыла правый глаз, не без усилий его скосив, обнаружила что уже ожидала. Рядом со мной, как ребенок, подложив широкую ладонь под колючую щеку, сладко спал Дроздов. Я не ханжа, и уже далеко не один раз в жизни приходилось делить постель с мужчиной. Но здесь меня посетила, прямо-таки девичья стыдливость, хотя все выглядело вполне пристойно – оба одеты. Стараясь производить как можно меньше шума, попыталась сползти с постели, но видимо, чуток сон доблестного милиционера.
- Доброе утро.
С тут же раскрасневшимся лицом, я пробормотала:
- Доброе утро…
- Как вы себя чувствуете?
Лучше бы он не задавал этот вопрос. Страшные воспоминания хлынули волной, заставив меня снова почувствовать панический ужас. Видимо, на моем лице сразу же это отразилось. В то же мгновение, крепко обняв меня за плечи, Дроздов сидел рядом со мной.
- Марина Вла-а…, - и тут же себя поправил – Марина, я не знаю, что происходит в этой чертовой квартире. Но то, что нужно срочно что-то предпринять – бесспорно. – сделав паузу, возможно обдумывая следующие слова, добавил – Вы мне не безразличны, Марина. И я не хочу, чтобы с вами, что-то произошло…
Все еще удерживающий меня страх, благодарность и что-то теплое, волнующее – все смешалось в душе. Наверное он ждал от меня каких-то ответных слов, но в этот момент я была поглощена своими чувствами.
- Не знаю, что делать… - наконец я заговорила. – Баба Даша предлагала в церковь сходить, наверное свечек купить, икону, может поможет? – скорее спрашивала я.
Дроздов несколько секунд, так же крепко прижав меня,, что-то обдумывал.
- Может… может поможет… - как-то неуверенно начал он. – Но мне кажется, самое лучшее – продать вам свою квартиру.
Мне эта мысль никогда не приходила в голову, и сейчас она показалась мне просто нелепой.
- Нет, нет! Я не хочу другую квартиру! Я здесь с рождения и вообще…здесь все родное… свое!
Возможно такие аргументы, в свете последних событий, звучали, мягко скажем, странновато. В конце концов, какое значение может иметь с рождения я в этой квартире или нет, когда непонятного происхождения кракозябра бегает, уже по двум квартирам, и убивает людей. Но я все еще была поглощена исключительно эмоциональной стороной вопроса, и к тому же, в отличии от следователя, я верю в чудодейственную силу церкви.
- Знаете, я много видел преступлений, убитых, раненых… Тот кто или что из этой квартиры творит такое с людьми, обладает невероятной силой, сомневаюсь, что здесь сможет помочь церковь. Хотя, я вам и тогда не верил, может быть, ошибаюсь и сейчас. Попробуйте. Но мне было бы спокойнее, если бы вас не было рядом с этой квартирой.
Какое-то время мы сидели молча, крепко прижавшись друг к другу, будто очень близкие люди, знакомые много-много лет.
- Ой, а баба Даша?! – всполошилась я – Она так и не вышла, может и ее…?! – произнести слово «убили» не повернулся язык. Спазм сдавил горло.
- Жива, жива, - поторопился успокоить меня Дроздов – она все проспала, накачавшись снотворного, о чем, видимо, очень сожалеет. Ее разбудили уже под утро – мы тоже решили удостовериться, что с ней все в порядке. Она рвалась к тебе, но я успокоил ее, что вы в надежных руках. Так что уверен, сейчас она в нетерпении топчется под дверью.
Представив бабу Дашу, я первый раз улыбнулась.
- Напугали вы меня. Уже хотел скорую вызывать, но нашатырный спирт помог. Правда, я у вас в шкафах бардак несусветный устроил, так что, извините…
- Да ладно уж, вы же для меня старались. – и не думала сердиться я. – Я после того как увидела оторванную руку…, как закружилась голова…, ничего не помню…
Дроздов развернул меня к себе лицом, и внимательно глядя на меня своими безумно голубыми глазами, сказал:
- Вы не считайте меня хамом, но даже если бы вы не попросили меня остаться, я все равно бы вас одну не оставил.
Его глаза так близко, его жесткие губы, слегка улыбаясь, говорят так нежно, с каким-то невероятным глубоким тембром. «Я точно его люблю» - пронеслось у меня в голове. И когда он коснулся моих губ своими, я уже не могла остановиться, да и не хотела. Его сильные руки, каким-то невероятным образом, я ощущала на всем теле, губы, шепча слова о которых я всегда мечтала, обжигали кожу, до боли волновали что-то внизу живота, заставляя стонать все мое естество. Вокруг не было ничего – ни стен, ни кровати, ни страха, ни мыслей – бесконечность, окрашенная неземными красками, уносила куда-то вверх, одновременно растворяя меня в Николае. Сопровождаемый прерывистым хриплым возгласом долгожданного мужчины, вихрь наслаждения достигал своего пика, заставляя меня кричать и плакать, одновременно наполняя каждую клеточку моего тела блаженством, он взорвался волшебным фейерверком где-то внизу живота.
Уткнувшись в мою грудь, Николай нежно гладил мое тело, будто растирая остатки блаженства по моей коже. Сладкие слезы тихо текли по моим щекам.
- Я теперь никуда от себя тебя не отпущу. – прошептал Дроздов.
Запустив пальцы в его густую шевелюру, я слегка дернула волосы и ответила:
- У вас теперь, товарищ следователь, даже если захотите меня отпустить, ничего не получится.
Дроздов рассмеялся мальчишеским задорным смехом и ловко подмял меня под себя.
- Марина Владимировна, я догадывался, что вы не та за которую себя выдаете…
Наверное, эти шутки привели бы еще к нескольким волшебным фейерверкам, но, к сожалению, нас прервал настойчивый звонок в дверь.
- М-м-м – потягиваясь в руках следователя, проворчала я, - никому не открою.
Но нежданный гость, хотя уже догадываюсь, кто это может быть, судя по всему, и не собирался ухолить, а наоборот, уже не отрывал руку от звонка.
- Ладно, ладно, иду. – злясь и возмущаясь, пришлось-таки натягивать на себя халат. – Когда-нибудь закончатся эти безумные дни или нет?
Дроздов же совершенно спокойный, лениво улыбаясь, наблюдал за мной.
- Тебе незачем беспокоиться, развратница, при первой возможности мы все повторим.
Сделав вид недоступной красавицы, даже с «вороньим гнездом» на голове, швырнула в него подушку и гордо хмыкнув, пошла открывать дверь.
- Да сейчас, сейчас. Я еле успела отскочить от резко открывшейся двери.
- Боже мой, Марина! Зачем же ты так меня пугаешь?! – баба Даша вихрем влетела в прихожую. – У меня же уже возраст неподходящий для таких переживаний… - она еще, скорее всего, долго бы возмущалась и причитала, но голос Дроздова, появившегося на пороге, заставил ее челюсть отвиснуть в буквальном смысле этого слова.
- Доброе утро еще раз, Дарья Васильевна. – лицо его сыто и довольно улыбалось, на щеке остался мятый след от постели. Слава богу, он сообразил полностью одеться, хотя это уже ничего не меняло. Мое лицо медленно покрывалось алыми пятнами.
- Доброе, доброе.. – проблеяла баба Даша.
Дроздов по-прежнему улыбался, а баба Даша вовсю пялилась на него.
- Может чаю? А? – решила я хоть как-то сгладить, во всяком случае для меня, неловкую ситуацию. Все с радостью ухватились за мое предложение.
Разогретые в микроволновке поминальные блинчики и ароматный черный чай с бергамотом, без следа развеяли скованность бабы Даши. А и так достаточно бодрого Дроздова прямо-таки распирало. Он то и дело подкладывал блинчики соседке, по ее желанию смазывал их, то медом, то вареньем. Баба Даша бросала на него по-девичьи смущенные влюбленные взгляды. Ртом поедались блины, а глазами, ставшее таким любимым и желанным тело Николая. Смешно топорщившийся, так им и не приглаженный вихор, темные курчавые волосики, выбивающиеся из-за ворота майки и твердые мышцы, недавно проверенные мною, то и дело натягивающие майку при каждом движении следователя, продолжали волновать. Мне так хорошо было в эти минуты…
- Ну, расскажите же, Николай Сергеевич, что там произошло?
Глаза Николая, небесно-голубого цвета, в мгновение приобрели металлический, стальной оттенок. От моего эйфорийного настроения не осталось и следа. Я почти с ненавистью посмотрела на соседку, так некстати задавшей этот вопрос. А Дроздов, сразу перешедший на деловой тон, нехотя ответил:
- Сомневаюсь, что мы когда-нибудь узнаем, что там действительно произошло.
- Но все-таки, - не терпелось бабе Даше, - хоть что-нибудь. Чего она там одна осталась?! – тут старушку, видимо постигла страшная догадка – Или ее мужика тоже…того…полностью съели?!
«А кстати, действительно, - вспомнила я, - приходила она даже не с одним мужчиной. Где же они?»
- Господи! Дарья Васильевна! – воскликнул следователь, - Все намного проще. Ее сожитель с другом загрузили в «Газель» крупные вещи – мебель, посуду и уехали, а Журова – это фамилия племянницы Лидии Максимовны, осталась в квартире собирать всякую мелочевку, которую смогла бы унести в руках.
Дроздов замолчал, в его глазах, как впрочем, и в глазах бабы Даши, можно было прочесть, что каждый из них, возможно по-своему, представлял тот кошмар, с которым один на один пришлось столкнуться молодой женщине.
- Это я виновата. – сдерживая ужас произошедшего, чтобы он просто не сожрал мой мозг, закричала я.
- Да бог с тобой, деточка, не бери грех на душу, ты-то причем?! – махнув на меня обеими руками, будто пытаясь таким образом отмахнуться от подобной мысли, словно от чего-то темного, злого и материального. Но меня уже было не остановить.
- Я знала об опасности. Я и подумала предупредить ее, но посчитала, что в компании мужчин с ней ничего не может случиться. Но я все равно должна была предупредить. – слезы, щипая кожу, потоками стекали по моему лицу.
Дроздов нежно взял мои ладони в свои.
- Ты не виновата. Никто не виноват, единственное, кроме той твари или нескольких, что обитают в этой квартире.
Но меня это не успокоило, напротив, я решила действовать.
- Вам нельзя забирать это зеркало. – твердо сказала я, обращаясь к соседке.
- Ка-а-к?! – на лице у бабы Даши тут же появилось оскорбленное воинственное выражение.
«Все ясно. Просто, не будет…» - с сожалением глядя в ее злое лицо, подумала я.
- Да! Нельзя! – стояла я на своем. – Зеркало нужно уничтожить.
- Это с чего это ты взяла?! Откуда ты можешь знать, что зеркало виновато? Лидочка мне ничего не говорила. И что ты думаешь, если она знала, что эта гадость вылезет из зеркала, почему тогда она его не выбросила или не разбила?! – вопила старушка, ее возмущению не было предела. – Так и скажи, что себе захотелось зеркало оставить. А то всякую чушь несешь!
- Это не чушь, и зеркало это мне не нужно. – на секунду я задумалась, какие бы аргументы найти, чтобы убедить ее. Но думай, не думай, а аргумента два – мои сны и, с натяжкой надежные, исключительно только мною видимые, метаморфозы с зеркалом. Делать нечего, я должна заставить поверить в это и соседку.
- Я видела сны и видела, как может преображаться это зеркало в реальности. Я уверена, что именно из зеркала вылезает…
Баба Даша не дала мне договорить.
-Что!? Сны?! Ты что, издеваешься надо мной?! И какие это такие изменения с зеркалом?! Да может ты пьяная была, вот у тебя в глазах оно и изменялось?! Так и скажи, что пожадничала для меня зеркало. – и из старушечьих глаз хлынули слезы.
- Так! Давайте успокоимся. – Дроздову надоела наша перепалка.
- Марина, тебе зеркало не нужно?
Я отрицательно помотала головой.
- Дарья Васильевна, вам это зеркало срочно необходимо?
- Ну, конечно, хотелось бы…
- Так. Значит не срочно. С этим разобрались. Теперь мы должны как можно быстрей узнать причину всего происходящего, а если и не узнать, то хотя бы обезопасить и себя и остальных жителей этого дома.
- Но как это сделать?! – я смутно себе это представляла. Одно дело как-то защитить свою квартиру, ну, еще квартиру бабы Даши, допустим, с помощью молитв или икон. Но остальные? Приходить ко всем – «извините, пожалуйста, но в такой-то квартире завелся черт, купите срочно образа, зажгите свечи и прочитайте на ночь такую-то молитву…» Бред! Не пройдет и десяти минут, как у подъезда остановится фургончик и люди в белых халатах, очень настойчиво, предложат мне проехать с ними.
- У тебя вызывает опасение это зеркало? Ну, так с него и начнем.
- Так я и знала. Да что вы к этому зеркалу прицепились?! – снова начала буйствовать баба Даша.
-Дарья Васильевна, - по тону было ясно, что Дроздов начинает выходить из себя, - вы спокойно можете дослушать до конца?
Баба Даша зло сцепила свои губы, всем своим видом говоря, мол, давайте, давайте, я вас насквозь вижу, спите и видите, как бы облапошить бедную старушку.
А Дроздов словно не замечал приближающейся бури.
- Нужно как можно больше узнать об этом зеркале. Может быть, вызвать специалиста, пусть посмотрит. Возможно зеркало всего лишь барахло, и сейчас мы ведем пустые разговоры. А причина этих смертей в чем-то другом.
- Хм, барахло! Да что вы понимаете! Специалистом не надо быть, чтобы заметить – это необыкновенное зеркало!
- Баба Даша, да я же об этом и говорю! – обрадовалась я раньше времени.
- Хватит! – рявкнула, не на шутку разбушевавшаяся соседка. – Я знаю, что ты имела в виду. Зеркало никого не может убить. В квартире поселился какой-то злой дух, вот он все это и устраивает! А вам захотелось оттяпать зеркало себе. И не надо из себя дурачков корчить. Вы уже, наверное, давно приценились к зеркалу. Может оно дороже квартиры стоит?! А!? – яростно сверкая глазами, продолжала вопить старуха.
- Дарья Васильевна, - попытался успокоить ее Дроздов, но это было лишним. Буквально подпрыгнув со стула и грозно ткнув корявым указательным пальцем в лицо Николая, старуха истошно завопила с новой силой.
- А о вас, наша дорогая милиция, мы уж наслышаны. Хапуги и хамы, так что я не сомневаюсь, вы уже все продумали. И специалиста левого подгоните, и какие надо справки мне подсунете. Только я не дура, и кое-что в этой жизни соображаю. Но от тебя, Марина, - при этих словах лицо старушки стало еще больше похоже на печеное яблоко, - такого не ожидала!
Гордо подняв острый подбородок, бросив на нас источающий вселенскую ненависть взгляд, баба Даша, на прощание громко хлопнув дверью, оставила нас одних, растерянно таращащихся друг на друга.
- Да-а-а… - после некоторого замешательства протянул Дроздов.
- Ну, и что с ней делать? – пробормотала я.
-С ней – ничего, а вот зеркало, пока не разберемся, ей не видать. – как по-ментовски постановил Николай. – Я сейчас же схожу в ваш ЖЭК, пусть срочно ставят замки на дверь, а ты пока собирайся.
Я удивленно заморгала ресницами. Дроздов рассмеялся и притянул меня к себе.
- Дорогая моя, Марина Владимировна, я конечно понимаю, что скорее всего вы еще находитесь под впечатлением недавно проведенных минут, но я прошу вас собраться и вспомнить, что хотели посетить церковь. - Его руки при этом настойчиво гладили мое тело, а губы находились в опасной близости. - Мне так хочется послать к черту свою работу и вернуться с тобой в постель.
- Давай, ты быстро сделаешь все свои дела, и мы снов туда вернемся. – целуя его колючие щеки и ощущая приятную тяжесть во всем теле, проворковала я, даже удивительным для самой себя, томным голосом.
- М-м-м… - разочарованно, почти зарыдал Дроздов и разомкнул свои объятия.
- Все! Лечу в ЖЭК и жду тебя во дворе, собирайся! – уже на ходу, натягивая верхнюю одежду, скомандовал он, и, чмокнув меня в лоб, вылетел из квартиры.
Даже среди бела дня страх остался, оглядываясь по углам и с опаской открыв темный шкаф, кое-как оделась. В зеркале старалась смотреть только на свое отражение. Знакомые очертания мебели и каких-то предметов, теперь казались таящими угрозу. Я довела себя до такого состояния, что тушь то и дело выпадала из дрожащих рук, пока я пыталась накрасить ресницы. Наконец я закончила – передо мной сидела, несмотря на неестественно расширенные от страха глаза, с еле сдерживаемой в них паникой, «очень даже ничего» молодая женщина.
Чем ближе к выходу, тем все сложнее было сдерживать страх. Он буквально сверлил суставы, заставляя сорваться с места и бежать вон из квартиры. Попасть в рукава шубы удалось лишь с третьей попытки. В душе засело стойкое ощущение того, что если обернусь, то нос к носу столкнусь с кровожадной мордой и глазами, в которых, как в помутневших от времени зеркалах, увижу отражение своей смерти. Ощущение было настолько реальным, что последние манипуляции с ключами я производила уже в полуобморочном состоянии. Противная липкая тошнота уже поднялась до критической отметки, стиснув зубы, чтобы не вырвать и не закричать, я вылетела из квартиры. В безмолвном подъезде эхом раздавалось зловещее поскрипывание, которое издавала под гуляющими сквозняками так еще и не сделанная соседская дверь. Перепрыгивая ступеньки пыльной лестницы, я неслась к выходу, в любой момент, ожидая, что чьи-то когтистые лапы вцепятся в меня сзади. Наконец-то спасительная дверь, свежий морозный воздух обдал мое вспотевшее лицо. В вдогонку мне, словно злорадный каркающий хохот, раздался частый, с неживым визгом стук двери ударившейся о косяк. Отбежав на всякий случай подальше от подъезда, присела на заснеженную лавку – все равно, что сзади обязательно намокнет шуба. Сейчас было бы неплохо и разгоряченное лицо засунуть в сугроб поглубже. Но вместо этого я подставила его под падающие колючие снежинки. Я не думала о скорей всего потекшем макияже. Я думала о том, что, наверное, схожу с ума, а глядя на свой дом о том, что такая квартира должна была появиться именно в этом доме. Эта убежденность появилась в те пары секунд, что я бежала со второго этажа. Здесь всегда тишина, так любимая мною ранее, теперь казавшаяся злой, мертвой. За все годы, что я здесь живу, здесь редко когда можно было услышать детские голоса, чьи-то семейные ссоры. Люди, словно призраки, тихо возвращались домой не оставляя следов – ни тепла, ни звуков, ни легкого ветерка, вызванного дыханием живого существа – ничего. Они плотно закрывали за собой двери. И все. Их поглощали квартиры…
Я встряхнула головой, сквозь пелену снегопада пятиэтажный дом выглядел как разбухший серый кокон. Кокон, в котором разрастается и множится зло… Резкий сигнал машины рывком вырвал кошмар из моей головы.
- Марина! – раздался голос следователя. Он высовывался из окна вполне приличной иномарки.
- Да, как выросло благосостояние наших органов. – садясь в машину съязвила я.
- Ну, что же делать, прогресс не стоит на месте. – в тон мне ответил Николай и внимательно посмотрел на меня.
Я схватилась за зеркальце. Так и есть. По щекам текли густые черные потеки. Благо, в косметичке всегда найдется пара салфеток. Под ироничную улыбку Николая поправила, насколько конечно это возможно в движущемся автомобиле, испорченный макияж.
- Никого не успели напугать? – не удержался и съехидничал Дроздов.
- Как видите – двор пуст, все разбежались. – скрывая досаду, рявкнула я в ответ.
- Ну, не обижайся, Марин. Ты в любом случае – самая красивая.
Я внимательно посмотрела в его глаза. Где-то в их глубине дрожали озорные огоньки, а в остальном – вполне честный взгляд. Но внутри меня, противный червячок, требовал ответить.
- Скорее всего, я испугала и неустрашимого следователя. Но вы сами напросились, на случай если вы не знали, у меня имеется своя машина.
- Я в курсе вашего имущества и приблизительных доходов. – парировал Дроздов. – Но я не имел морального права, после таких трудных дней, что у вас выдались, позволить вам самой сесть за руль.
- Охо-хо-хо! Какие мы высоко-порядочные!
- А ты как думала?! – широкая улыбка не сползала со счастливого лица Николая.
Я давно хотела расспросить Дроздова о его брате, да все не решалась. Возможно, он у меня хоть немного отходил от тягостных переживаний, поэтому как-то не хотелось тревожить его своими расспросами. Но сегодня решила, что мое видимое равнодушие следователю может показаться, как минимум странным!
- Как брат? – задала вопрос и тут же пожалела, что спросила. Как стертая ластиком, улыбка исчезла с лица Дроздова. Его потемневшие глаза наполнились невыносимой болью.
- Не знаю… - с горечью в голосе ответил он. – Не знаю… Врачи говорят жить будет. Но как? Он до сих пор не приходит в сознание. Это не кома, и не клиническая смерть – это черт знает что. И мне никто не может сказать, сколько это может продлиться.
Каждое его слово было переполнено глубоким отчаянием. Любые слова были лишними, я лишь слегка коснулась его плеча. Дроздов с благодарностью посмотрел на меня.
Оставшуюся дорогу мы ехали молча, от недавнего веселья не осталось и следа. Вот и церковь, скорее церквушка. Говорят, когда-то на этом месте стояла высокая, сложенная из добротного, ярко бордового кирпича, церковь. Но в годы революции ее постигла та же участь, что и сотни церквей по всей России. В 90-е, благодаря чьей-то доброй воле, на пустом месте началось строительство новой. Оно растянулось на шесть лет. И хотя, как говорят, новая церковь сильно уступает прежней в размерах и красоте, на мой взгляд, получилось очень даже ничего. Золотой купол, венчающий белоснежные стены, и несколько куполообразных башенок, над главным входом, в сине-голубых тонах фреска с ликом Богоматери.
- Когда за тобой заехать? – заботливо спросил Николай.
- Не тревожься, я сама доберусь.
- Но…
- Правда, не надо. – перебила я его. – После церкви хочу зайти в магазины. Что-нибудь купить себе. Обычно бывает некогда, но коли выпала такая возможность, оторвусь по полной в магазинах. Как раз подлечу свою нервную систему шопингом.
Нежно взяв меня за подбородок, мягко поцеловал в губы и, заглядывая в глаза, спросил:
- У нас же все замечательно?
Я громко чмокнула его в лоб и, заверив широкой улыбкой, искренне ответила.
- Замечательней не могло бы быть!
- Я обещаю тебе, что с каждым днем будет все замечательней и замечательней…
Мое сердце, от каждого его слова переполнялось… Не знаю чем переполнялось. Таких слов нет, чтобы описать. Но каждый, кто подобное испытывал, знает это чувство. Когда горячее-горячее сердце, кажется, переполняется чем-то нежным, теплым, дрожащим…
- Я вечером заеду…- уже трогаясь с места, крикнул Дроздов. Разбрызгивая комья мерзлой грязи, его машина скрылась за поворотом.
В церкви я бываю нечасто. Бывает некогда, а бывает в силу каких-то непонятных для меня причин, мне просто туда не хочется идти. Так же, неожиданно для себя самой, возникает непреодолимое желание посетить ее. Я не знаю, что происходит со мной в окружении многоликих святых. Но с первых шагов под прохладными сводами, меня охватывает неописуемое волнение. Пронзительные глаза, всматривающиеся, кажется в самое сердце, иногда строги, иногда ироничны, но бывает, и это пугает – совершенно равнодушны. Но в каком бы настроении не были хозяева церкви, в их присутствии, причиняя какую-то блаженную, почти физическую боль, темной лавиной из глубины глубин меня, вместе со слезами выплескивается все, что серой пылью, а иногда и бетонными плитами давило и мешало душе дышать – горечь, обида, злость и сожаление. В эти мгновения ощущается эфемерная, как давно забытое воспоминание, тонкая нить, словно пуповина, связывающая ребенка с матерью, соединяющая нас с древним, намного старше Христа, божественным началом. Глубоко вдыхая витающие терпкие запахи лаванды, горящего воска и буквально вибрирующей вокруг, пронизывающей все тело неосязаемой благодати. Я ловлю эти ощущения, изо всех сил пытаясь удержать это острое чувство единства с богом, космосом, вечностью…
В моих руках, потрескивая, догорает свеча. Сегодня глаза Богоматери смотрят как-то напряженно, будто ожидая чего-то. Наверное, тяжело им там смотреть на нас, вести нас, спасать, возможно, уже прекрасно зная, как мы все равно поступим, какой мы, вопреки их воле, выберем путь и какой, несмотря на все старания ангелов-храниелей, нас ждет конец. Горячая капля воска больно обожгла руку, отвлекая меня от моих мыслей. Перекрестившись, опустошенная, но одновременно и наполненная теплым светом я покинула церковь. Сначала зашла в церковный киоск, купила свечи, четыре серебряных крестика и две иконки, почему-то особо мною почитаемой Казанской Богоматери. Крестики я подарю Дроздову и его брату, обязательно бабе Даше (даже не знаю, есть ли он у нее). У меня крестика нет. После рождения, знаю, мама меня крестила, но почему-то крестик не сохранился. Уже выйдя за церковные ворота, подумала, что лучше бы было проконсультироваться с кем-нибудь из служителей церкви – что делать и как, чтобы избавиться от нечисти, поселившейся в соседней квартире. Но опять-таки, наверное, врожденная расхлябанность, заставила самоуверенно подумать, что икон и зажженных свечей достаточно, чтобы защититься. А может быть просто страх выглядеть сумасшедшей, заставил меня не просить помощи у церкви.
Вокруг, за относительно короткий период, выросли магазины и магазинчики, набитые разнообразными вещами и предметами, зазывающие вычурными вывесками, неоновыми огнями и яркими гигантскими плакатами с безупречными красавицами на них. Призывно сверкая глазами, они манят, завлекают войти и купить все, от чего жизнь, как по волшебству, станет комфортней, а любая женщина, словно золушка, сможет отправиться сразу на бал, где, конечно же, в избытке разномастных принцев. Я тоже хочу на бал и тоже хочу принца, поэтому менять и улучшать свою жизнь начала с первого попавшегося магазина.
Почему-то чем шикарней магазин, тем все более «серые» девушки в нем работают. Скорее всего это делается, чтобы клиентки, и без того с корзиной комплексов, не чувствовали себя еще более ущербными, или чтобы молодые девушки, сливаясь с сероватой плиткой на полах, не отвлекали внимание от вещей.
Я с энтузиазмом, испытывая приятный зуд в ладонях, под искусственные улыбки скучающих работниц магазина, принялась перебирать вещички на невесомых вешалках. Поочередно беря в руки ту или иную вещь, мысленно примеряла ее на себя, во многое, однозначно, не влезла бы. Не понимаю производителей одежды. Ведь им достаточно выйти на улицу, причем в любой стране, наверное, кроме Китая, и то, слышала, что благодаря увеличению картофеля в рационе китайцев, масса тела граждан этой страны, неуклонно растет. Так вот, бросив даже беглый взгляд на окружающих людей, нетрудно подсчитать, что доля женщин с «нестандартной» фигурой составляет, как минимум, одну треть, а в некоторых местах и добрую половину от общего количества населяющих нашу землю женщин.
Себе я выбрала шерстяное платье шоколадного цвета, с вызывающим декольте, но вполне приличной длины – слегка прикрывает колени, трикотажную кофточку сочно-фиолетового цвета, и зачем-то еще одни черные, классического покроя брюки. Удержалась от покупки некоторых вещей, разумно решив, что магазинов еще много, так что деньги нужно придержать.
В примерочной мне все понравилось. Вообще, у меня видимо врожденное чутье на «мои вещи». Хотя, возможно какой-нибудь специалист и раскритиковал бы меня. Но я все-таки считаю, хоть ты специалист, хоть ты совершенный профан, отношение к выбору одежды в большей степени субъективно или же наоборот, необоснованно навязано со стороны. Затем я зашла во второй магазин одежды, в третий, четвертый… Наличность таяла на глазах, а количество разноцветных пакетов, хоть и не тяжелых, уже не помещалось в руках. Эх, все-таки надо было ехать на своей машине! Я прямо-таки растаяла, когда Дроздов предложил подвезти. А теперь что? Придется ехать в автобусе или же ловить такси. Но с учетом, что я как раз подходила к симпатичному магазинчику сувениров, на комфортную доставку к дому может просто не остаться денег.
Нежно звякнул колокольчик, висящий на двери. Внутри благоухало целым букетом благовоний, полмагазина было отведено под столь модную продукцию в стиле Фэн-Шуй. Гигантские толстопузые Будды, слоны, черепахи, жабы, божества, сулящие различные блага, каллиграфии с золотыми иероглифами, свечи, странные монетки, пирамиды и масса всяких безделушек, обязанных изменить вашу жизнь к лучшему, наполнить пустые карманы, изменить душу и тело. Ну что ж, думаю моему богу не помешает помощь чужого.
- Э-э-э… - сверля глазами спину продавщицы проэкала я, сигнализируя о том, что я потенциальный покупатель.
- Да, я вас слушаю. – пухленькое лицо симпатичной женщины смотрело нежно и уж как-то чересчур умиротворенно. Возможно, многочасовое вдыхание благовоний все-таки влияет на нервную систему.
- Э-э-э – опять проэкала я, пытаясь подобрать правильные слова для описания того, что мне нужно.
-Да, я вас слушаю. – не меняя тональности и выражения лица, повторила продавщица.
- Мне бы что-нибудь… э-э-э… от злых духов. – наконец-то тихо, чтобы не слышали окружающие покупатели, произнесла я.
К моему удивлению, лицо женщины за прилавком совсем не изменилось, глаза не округлились. Может быть, для них привычно общаться с людьми, сталкивающихся со злыми духами.
- Какого рода злой дух? – заботливо спросила она.
«Какого рода?» - глаза расширились у меня. Вот уж не думала о подобных нюансах.
- Я не знаю какого он рода. – растерялась я.
- Вы с ним не общались? – продолжала участливо расспрашивать продавец.
- Общалась?! – я все больше ощущала несуразность нашего диалога.
Но для продавца данного магазина все было естественным. В ее глазах явно читалось мудрое снисхождение, какое обычно бывает в глазах какого-нибудь профессора, свысока смотрящего на своих глупеньких студентов.
- Понимаете, - вкрадчиво начала она, - злые духи бывают разные, их множество. Очень часто, в общении с ними, можно понять с кем конкретно из их армии мы имеем дело.
Я в изумлении слушала ее. Появилось желание выйти наружу и повнимательнее прочитать вывеску – в то ли учреждение я попала.
- Но я так понимаю, у вас нет опыта отношений с ними? – продолжала заботливо ворковать продавщица.
- Не-е-т, опыта не было.
Интересно, как она себе представляет, стояла бы я рядом с ней, если бы у меня был опыт чуть больше имеющегося. Она будто прочла мои мысли, с расстановками, необходимыми при общении с несведущими, начала подробно рассказывать.
- Как я уже сказала, злые духи бывают разные. Одни очень опасны, другие менее, есть такие, которые причиняют вред соизмеримый с вредом комара. Ну, представьте, вы ни с того ни с чего, на ровном месте спотыкаетесь, говорят ноги запутались, или же на вас нападает безостановочный чих. Думаете аллергия? А вот и нет. Это злой дух безобразничает. От таких, чтобы избавиться бывает достаточно носить на теле какое-нибудь нефритовое изделие или же амулет. В православии от этого спасет утренняя молитва и крестик на шее. Есть ночные злые духи, тоже в принципе не такие уж опасные. Могут, конечно, напугать до полусмерти. Ну, например, заходите в темную комнату и в свете уличных фонарей, пробивающегося через окно, уверенно видите сидящее, допустим, в кресле, темное нечто. И на мгновение вам кажется, что даже глазки зло блеснули у непрошеного гостя. Вы в ужасе бросаетесь к выключателю, доля секунды и вы облегченно вздыхаете – в кресле никого, вам показалось. А вот и не показалось, там действительно кое-кто сидел. Только дальше того, чтобы попугать, поскрипеть в спящем доме, помурлыкать за спиной дремлющего человека, он не пойдет. Есть, конечно, более зловредные духи. Те, что проникают внутрь человека, заставляют своего носителя совершать нехорошие поступки. Редко, но могут и до самоубийства довести. Те, что в доме живут, беспорядки устраивают с битьем посуды, метанием тяжелых предметов. Самое опасное, если такой дух начинает забавляться с огнем – дома или квартиры можно легко лишиться и самому пострадать. Но существуют очень опасные духи. Слава Богу, они не так часто себя проявляют. Хотя, сколько вроде бы естественных смертей случается вокруг…
Волна страха стремительно захлестнула меня с головой. Видимо, на моем лице это явно проявилось, потому что впервые за все наше общение, выражение лица женщины наконец-то изменилось. С чересчур спокойного, заботливого, оно превратилось в бледную маску с испуганными глазами. Мы словно были отражением друг друга, и хоть изначально мы совершенно друг на друга не похожи, теперь мы были как сестры - близняшки, объединенные одним страхом. С той лишь разницей, что я осознавала его, а для женщины он пока оставался неосознанным.
- Вас посетил последний? – скорее не спрашивая, а уточняя, еле раздвигая заметно побледневшие под розовой помадой губы, произнесла она. Голос ее был еле слышен. Ее мозг еще не успел сформулировать четкий образ того, что сформулировала и чему ужаснулась чувствительная душа, принявшая и расшифровавшая черные волны ужаса, исходящие от каждой моей клетки. В ответ я кивнула головой.
- Он один?
Один ли он? Я даже не задумывалась об этом раньше. А если действительно их несколько? Или как она ранее сказала – армия? Чтобы не упасть, я прислонилась к витрине. Сияющее чистотой стекло испуганно затрещало. Но продавщица даже не обратила на это внимание.
- Я не знаю один ли он. – наконец я нашла в себе силы ответить.
- Где он, или они, себя проявили? – допытывалась женщина.
- Сначала в квартире соседки, которая умерла. По заключению милиции, смерть наступила от естественных причин. Но я видела! – почти что выкрикнула я последние слова. Головы нескольких посетителей испуганно повернулись в нашу сторону.
- Пойдемте со мной, все мне подробно расскажите. – ловко протиснувшись в узкий проход за прилавком, и увлекая меня в сторону маленькой двери, еле заметной из-за навешанных на нее сверкающих панно, встревоженным голосом пригласила женщина.
Я вошла в крохотный кабинет. Может показаться, что это продолжение магазина. На подоконнике умещались разного размера диковинные морские раковины, горшочки с искусственными деревцами, усыпанными монетками и камушками вместо листьев. Тихо журчали ручьи в искусственных горах мимо разноцветных домиков. И еще уйма всякой всячины стояло на полу и полках. Один лишь стол имел более-менее деловой вид. Вперемешку со статуэтками и нефритовыми зверюшками, возвышались горки бланков, накладных. Каким-то образом умещался небольшой компьютер.
- Присаживайтесь. – указала, скорее не продавец а директор магазина, на аккуратный пуфик. Сама она присела напротив меня, на обычное офисное кресло. Ее губы растянулись в подобии улыбки, при этом глаза оставались настороженно-испуганными.
- Расскажите мне все с самого начала.
Мой рассказ не занял и тридцати минут. Все это время Елена Григорьевна, так звали хозяйку магазина, принятую мною ранее за продавца, не прерывала меня. Я впервые встретила человека легко поверившего во все. Оказывается, она уже давно увлекается оккультизмом, демонологией и всякой чертовщиной. Имеет уйму знакомых специалистов в разных областях эзотерики. Какое-то время Елена Григорьевна в задумчивости смотрела в окно. Я не мешала ей, понимая, что такую историю надо еще пережевать.
- Вот что, мы сейчас же едем туда. – неожиданно приняла решение женщина,- Я должна сама увидеть это зеркало.
Бросив взгляд на мои многочисленные пакеты, уточнила:
- Вы, судя по всему, без машины?
Я кивнула.
- Значит, едем на моей. Через пять минут я садилась в шикарную «инфинити». Замечательная машина, но мое сердце принадлежит «Пежо», и именно 407 модели. При этих мыслях я тяжело вздохнула – исполнение желание отодвигалось на необозримое будущее. Судя по всему, деньги я свои верну не скоро. Как-то не представляю, каким образом теперь смогу продать эту квартиру, после этих жутких смертей в ней.
Машина плавно скользила по заснеженным улицам, «дворники» бесшумно стирали многочисленные снежинки со стекла. на улице, безмолвно, вступала в свои права тьма. Все гуще и темнее вытягивались тени от домов, спящих деревьев, фонарных столбов, на которых уже зажглись огни. Но они, из-за усилившегося снегопада, светили тусклым и каким-то таинственным сероватым светом. Вот и мой дом – мрачный, холодный, с редкими светящимися окнами. За ними дышат люди, не подозревая, что совсем рядом с ними посилилось нечто кровожадное и жестокое.
Слегка вздрогнув, машина остановилась. С приходом темноты крепчал мороз. Торопясь, мы покинули уютный салон машины. Словно желая нам удачи, «инфинити» мелодично пикнула, моргнув раскосыми фарами – хозяйка заботливо поставила ее на сигнализацию. Под ногами звонко трещала еще тонкая ледяная корочка, прячущая под собой грязь и воду непутевой зимы. Прикрывая ладонями лица от летящего снега, мы поспешили к подъезду. Нас приветливо «обласкал», проживающий на правах хозяина, холодный сквозняк, но по сравнению с уличным морозом, он показался оченб даже теплым.
- Какой этаж? – стуча острыми каблучками, чтобы стряхнуть налипший снег с замшевых сапожек, поинтересовалась Елена Григорьевна.
- Второй. – видимо порадовала я ее. В нашей пятиэтажке лифта нет. И я даже представить не могу, если бы мне пришлось каждый день подниматься на пятый этаж пешком.
- Может, надо было, на всякий случай, что-нибудь приобрести в вашем магазинчике?
- Если все так, как вы мне рассказали, - Елена Григорьевна прерывисто дышала – для нее и двух лестничных пролетов оказалось многовато. – нам никакая…даже самая гигантская статуя … не поможет… Ну? Какая квартира?
Она облегченно выдохнула на площадке. Я поднялась следом за ней, сразу же обратив внимание на записку в наконец-то отремонтированной соседской двери. Неприятно заныло где-то под ложечкой, превращая слюну во рту в горькую вязкую субстанцию. Предчувствие беды пульсировало в душе в такт часто бьющемуся сердцу. «Новые ключи в четырнадцатой квартире, бабка сказала, что вам отдаст. Вас ждать у меня нет времени». - корявым подчерком было написано на обрывке замусоленного листа. Под недоуменный взгляд Елены Григорьевны, я бросилась к квартире бабы Даши, зная наверняка - дверь не откроется, оттуда уже никогда не высунется морщинистое лицо в ареоле ярко рыжих безумных кудряшек. Но я все равно, в каком-то сумасшедшем исступлении, колотила в дверь, била не жалея своих дорогих сапог ногами. И выла. Выла от того, что ничего изменить уже нельзя, что снова и снова считала себя виноватой, кляла себя, Дроздова, слесаря и саму, уже явно безглазую, изуродованную старуху.
Елена Григорьевна, что-то кричала сзади, цепляясь за меня своими наманикюренными острыми коготками. Неожиданно, в этот ор вмешался голос Дроздова. Сильные руки рывком отбросили меня от двери. Затем послышался громкий треск ломающейся двери. Широкая спина Николая скрылась в погруженном во мрак коридоре. Я бросилась следом. На ходу ощущая запахи старости, пропитавшие видимо всю квартиру бабы Даши – валерьянки, нафталина, запах старых вещей, чистящих средств, которыми, еще недавно, старческие руки тщательно отмывали полы и не успевшие запылиться шкафы. Но сюда уже примешался чужеродный, опасный запах крови, обреченности, смерти. Все это пронеслось у меня в голове за мгновение. Хватая на ходу трехногий табурет, я влетела следом за Дроздовым в гостиную. На секунду я словно перенеслась в квартиру Лидии Максимовны. Тот же кровавый разгром, те же «исписанные» кистью сумасшедшего художника, рисовавшего кровью и чем-то еще, стены, корявые кучи изломанной мебели… И то же самое зловещее зеркало. Только неестественно распластавшись возле него, лежала уже баба Даша. Ее безумные кучеряшки приобрели более безумный ярко-бордовый цвет. «Когда она успела перекраситься?» - пронеслось в голове. И тут же я поняла – это не краска, это кровь. Не она кто-то другой, словно жестоко посмеявшись над причудливой старухой, перед смертью обновил ее цвет волос. Невидящие глазницы безучастно смотрели в потолок. Но они были не пусты. Полупрозрачными, словно жидкое зеркало, вязкими густыми ручейками из них выливалось что-то. И эти ручьи втекали в дышащее зеркало. Нет, скорее это зеркало втягивало, всасывало в себя эти ручьи.
Николай безуспешно пытался оттащить тряпичное тело старушки. Зеркало не насытившись, не отпускало свою жертву. Не раздумывая, я швырнула табурет в зеркало. Воздух вокруг вздрогнул. Истошный возмущенный визг взорвался сотнями зловещих голосов, причиняя острую боль ушным перепонкам. Я только сейчас обратила внимание на деревянную раму зеркала. Вырезанные из дерева фигурки фантастических существ, могу поклясться, были живы. Их тяжело дышащие тельца замерли в негодовании, а крохотные глазки смотрели со смертельной ненавистью, смотрели на меня. И в их многочисленных сверкающих глазках, я прочитала приговор. Раздался не привычный звонкий звук бьющегося стекла, а какой-то глухой стук. Такие звуки издают в негодовании толстые льдины, лопающиеся на реке под горячими лучами весеннего солнца. Зеркало осыпалось на пол многочисленными блестящими осколками. Прозрачной дымкой испарились кошмарные ручьи. Воцарилась неестественная тишина. Сумрачный предзакатный свет, торопясь, покидал комнату, оставляя нас в кромешной темноте. Ему здесь было уже неинтересно.
Пошатываясь, ко мне подошел Николай, нежно взял за плечи.
- Пойдем отсюда, ей уже не поможешь.
Я не кричала, не плакала, мое тело не сотрясала дрожь. Ни эмоций, ни чувств – лишь полная опустошенность. Будто вместе с субстанцией испарились и все мои силы. Елена Григорьевна, испуганно скорчившись, стояла, забившись в угол на лестничной площадке. Она не решилась войти следом за нами. Ну, и правильно сделала, нельзя это видеть, после этого трудно жить, после увиденного ты никогда не останешься прежним, после увиденного, перед тобой пропасть, наполненная кошмарами, слезами и кровью. За стенами, словно оплакивая Дарью Васильевну, уныло завывала метель. Неугомонный сквозняк беззаботно играл с снова брошенным кем-то фантиком. Его, бестелесного, не волновали ни люди, ни тем более их смерти. Шум и крики не побеспокоили и жителей дома. Никто не появился хотя бы полюбопытствовать, что за шум. Или уже привыкли, или чудовищный страх, черными щупальцами, крепко удерживает их, дрожащих и съежившихся, в квартирах за многочисленными замками и цепочками. А может быть, для кого-то из них, все земное уже не имеет никакого значения…
Рядом куда-то звонил Дроздов, что-то кричал… Что толку? Разве что-либо может изменить то, что произошло? Усталый мозг вяло это фиксировал, требуя отдыха. Через какое-то время последовало уже видено мною несколько дней тому назад продолжение, только со сменой некоторых персонажей. На фоне то усиливающейся, то ослабевающей, но все-таки непрекращающейся метели за окнами, сначала появились уже знакомые доблестные представители следственных органов и с ними молоденький участковый со скорбным выражением лица. Но скорее всего, скорбел он по своему спокойному, между прочим, уже наступившему субботнему вечеру. Затем санитары, очень похожие своими синюшными распухшими лицами на прежних. Рядом со мной, Дроздов так же встревожено посматривающий на меня. Прижимающаяся ко мне своим дрожащим плечом Елена Григорьевна – она новое действующее лицо в этой кошмарной заезженной киноленте. Она сменила постоянный персонаж – рыжеволосую бабу Дашу, которая, в свою страшную очередь, заняла место очередной мертвой жертвы на замызганных носилках. Потом были вопросы, ответы. В этой сцене, исполнители ролей остались прежними. Сколько все это длилось – не помню. Наконец, хлопанье дверей, удаляющиеся гулкие шаги, добросовестно выполнивших свою работу следователей, милиционеров. И наступила тишина – абсолютная тишина, впрочем, все-таки нарушаемая тихим тиканьем кухонных часов.
Елена Григорьевна еще была здесь. Она сидела напротив меня со сцепленными ладонями. Ее многочисленные перстни давили на бледную кожу рук и должно быть, причиняли, как минимум, неудобство. Но видимо, она этого не замечала. Дроздов, полусидя на подоконнике, смотрел в окно. Если бы не глубокая морщина на его переносице, можно бы было подумать, что он с профессиональным любопытством рассматривает разнообразные экземпляры снежинок.
Я поймала себя на мысли, что в этой тикающей тишине, весь мой слух сосредоточен на возможных звуках за стенами моей квартиры. Мышцы напряжены, а в мозгу, словно опасно натянутая струна – малейший шорох или случайный скрип и она порвется. И тогда уже ничто не удержит меня на краю пропасти. Непоколебимый инстинкт самосохранения заставил меня первой нарушить эту затянувшуюся опасную тишину. Громко громыхнув табуретом, поочередно прохлопала несколькими шкафными дверцами, сама для себя создавая видимость поиска необходимого. Запасы спиртного стояли на прежнем месте. Рука потянулась к какой-то фильдеперсовой бутылке с вином. Нет, сегодня это не подойдет. Сегодня я буду пить коньяк. Бутылка звонко стукнула об стол. Весело звякнули рюмки и тарелки с нехитрой закуской. Эти звуки выдворяли загостившуюся тишину вон, они оживляли напуганное пространство и заглушали нарастающую волну, еще не слышимых звуков из разодранной квартиры, где в кромешной вязкой темноте возвышалось старое разбитое зеркало. Они напоминали щелканье крохотных паучьих лапок, ловко плетущих свою паутину, или же легкое постукивание вязальных спиц, сплетающих нити в необыкновенные узоры. Только нити эти были не обычными. Сотни крохотных волосатых ручонок с острыми коготками плели зловещее полотно. Вспотевшие существа, зло перешептываясь и пыхтя ткали новое зеркало. Только всего этого я не слышала, а если бы и могла, не захотела бы слышать. Сейчас я напьюсь. И пусть за последние дни я явно превысила безопасную дозу, опасно будет для моих мозгов оставить их в нынешнем состоянии.
Дроздов, все еще молча, сел рядом, так же молча, разлил коньяк по рюмкам.
- Я за рулем. – как-то совсем не настойчиво, попыталась отказаться Елена Григорьевна.
- Поедете на такси, или здесь останетесь. – нетерпящим возражения тоном, прервал ее Николай.
- Ну, нет. Здесь я уж точно не останусь. – все-таки опрокидывая рюмку, поежившись, прошептала она.
Я ее понимаю. На ее месте я бы близко, не то чтобы к квартире, к дому не подошла. Пустые рюмки, без задержки, снова были налиты. Разгоряченная кровь мгновенно прогоняла напряжение в мышцах, согревала замороженную страхом голову.
- Что теперь?
Парадокс, но вторая рюмка вернула, утраченную было, способность говорить.
- Да ничего. – по-моему, небрежно ответил Николай, - Смерть наступила по причине неаккуратного обращения погибшей со стеклом. Похороны, то се…
- То се… - эхом протянула я.
- У меня есть знакомый, помешанный на зеркалах. Если будет можно, - она бросила взгляд на Дроздова, - завтра с утра я бы его привезла. Пусть посмотрит. Хотя и так ясно – вся причина именно в зеркале.
- Зеркало разбито. – с надеждой произнесла я.
Елена Григорьевна тяжело вздохнула.
- Да, разбито. Но мне не верится что так просто все решается. – и взяв меня за руку заботливо добавила. – Мариночка, на вашем месте я бы не оставалась здесь, хотя бы в темное время суток.
Я и сама понимала это.
- Она права. – сказал Дроздов. – Мы можем поехать ко мне.
Какое-то время я раздумывала. Назовите это тупостью или безрассудностью. Я сама неоднократно осуждала героинь ужастиков, которым было просто зачем-то необходимо лазать по заброшенным шахтам, темным чердакам, где их поджидал какой-нибудь монстр. Сейчас, я так же упрямо хочу остаться в своей квартире. Конечно же, у меня намного больше, чем просто теплые чувства к Дроздову, и где-то глубоко сидит естественное женское любопытство, по поводу его холостяцкого жилища, но это не заставит меня сменить мою любимую постель на, пусть даже более уютную, чужую. Тем более, уверена, Дроздов одну меня не оставит. Я с немой просьбой посмотрела на него.
- Я никуда не поеду.
- Но… - начал было Николай.
- Подожди, Коль. Во-первых, зеркало разбито, возможно, все закончилось. Во-вторых – если нет, кто-то должен узнать, что не закончилось. Третье – я все-таки в своей квартире, а оно убивало пока только тех, кто к нему приближался. В четвертых… - тут я сделала многозначительную, хотя, поверьте уж, чего-то такого в голове и близко не держала, паузу, - в четвертых – ты же останешься у меня.
Видимо Дроздов ничего такого в голове тоже не держал, потому что вполне искренне вздохнул, и чисто по-деловому согласился.
- Конечно, останусь.
Минут через пятьдесят, когда бутылка была наполовину пуста, мы с Дроздовым провели захмелевшую Елену Григорьевну до вызванного такси, заверив ее, что с ее машиной не случится. А если все-таки вдруг, Дроздов поднимет всю милицию города на уши, и не только вернет украденное, но еще и моральный ущерб выдаст. Видимо это более-менее успокоило женщину. Она больше не вздыхала, бросая нежные взгляды на свою любимицу.
Некоторое время, прижавшись друг к другу, мы провожали взглядом удаляющиеся красные огоньки такси. Снег тут же заносил рифленые следы от колес машины. Тихо гудели набухшие под снегом провода. Где-то вдалеке раздавался смех вечно не спящей молодежи. Стоя здесь, у своего дома, я ощущала себя жителем другого мира. Там спокойно спящие или бодрствующие люди, даже, по-моему, снега там намного меньше, и больше света. Здесь же, еще даже не войдя в дом, ощущаю холод, но не естественный холод. Дом дышит могильным холодом. Вместе с ним дышит тьма, и если ее не остановить, обреченные жители.
Серый снег комьями торопился похоронить нехороший дом. Но я жива, и сейчас во мне медленно зарождалась злоба. Я хочу возвращаться в свой дом, не боясь, не оглядываясь. Я хочу находиться в своей квартире, не заглядывая по углам. В конце концов, мне уже хватило одних похорон, на пороге следующие. Больше не хочу! Дроздов мягко взял меня под руку.
- Ну, пойдем, что ли? О чем задумалась?
- О чем можно думать в нынешней ситуации? – радуясь и физической и моральной его поддержке, поинтересовалась я.
- Еще не поздно, может, поедем ко мне? Если тебя что-то смущает, комната брата сейчас свободна.
- Не говори так! – почти закричала я. – Поздно не будет!
Николай прижал меня к себе.
- Марин, ну ты что? Я совсем не это имел в виду…
- Прости, нервы совсем расшатались. Пойдем, что-то я замерзла…
Не без опаски, украдкой бросила взгляд на дверь Дарьи Васильевны. Опечатано. Зачем? Разве она сдержит то, что действительно несет опасность? Или найдутся желающие войти в эту квартиру? Но одну такую желающую знаю. Мне в любом случае придется туда войти, чтобы удостовериться, что все кончено. Хотя то, что мы называем интуицией, упрямо твердило: «Продолжение следует».
Уже на кухне, включив маленький телевизор, и поставив чайник на плиту, спросила Николая.
- Мы завтра сможем посмотреть на зеркало?
Дроздов внимательно на меня посмотрел.
- Ты уверена, что тебе это нужно? Пусть осмотрит его специалист по зеркалам, которого Елена Григорьевна приведет, и… к чертовой матери!! И зеркало! И саму квартиру! – в сердцах закончил Дроздов.
Я нежно обняла его сзади. Я думаю только о том, сколько навалилось на меня. А сколько всего свалилось на него?
- Коль, я тоже хочу все послать куда подальше. – как можно мягче не согласилась я. – Но разве ты не понимаешь, просто так от этого не отмахнуться. Нужно покончить с этим. Милиция нам не помощник, никто не поможет, никто не поверит.
Дроздов не спорил, он и сам все прекрасно понимал. По телевизору шел какой-то замыленный отечественный сериал, с безликими и такими же замыленными актерами. Сплошь размалеванные парни – Кены, на фоне изысканных квартир, ресторанов и дорогих офисов. Почти всегда, переключая каналы, попадая на подобные фильмы, гадаю, в чем причина их никчемности – плохая игра актеров, тупой сценарий или режиссер. Но возможно это я не дотягиваю до подобных шедевров? Дроздов, видимо, разделял мое мнение, он тут же, раздраженно переключил канал. Теперь с экрана улыбалось добродушное лицо, ныне покойного, Леонова.
- Печать завтра уберут – несчастный случай. – наконец-то ответил Николай на мой вопрос. – Проблем не будет.
Стрелка плавно перевалила за час ночи. Чай был допит, скромная еда съедена. Дроздов использовал по назначению ванную комнату, я достала, приобретенные сегодня иконы, крестики и свечи. На глаза навернулись слезы. «Бабе Даше они уже не помогут. Надеюсь, что помогут мне». Одну икону поставила в прихожей на тумбочку, другую отнесла в спальню. Перед ними зажгла свечи. Скорее всего, при этом нужно читать какие-то молитвы. Я их не знала и мысленно попросила за это прощение. Еще, глядя в нарисованные глаза Богоматери, просила простить все мои грехи, вольные и невольные, просила защитить меня и, ставшим таким близким, Дроздова, и совершенно чужих мне соседей. В душе, тяжелым грузом засело предчувствие, оно ныло и стонало, не давая дышать полной грудью.
- Тебе нужно поспать. – Николай бесшумно появился сзади. – Я могу лечь на диване.
В его голосе сквозило смущение. Никогда бы не подумала, что ему это присуще.
-Ну, уж нет! – рассмеялась я. – Коли уж взялся оберегать мой сон, будешь, как положено, лежать у моих ног!
- Какая ты жестокая! – взлохмачивая мне волосы, театрально воскликнул Дроздов.
Смеясь, я вывернулась из его рук.
- Мне тоже надо в душ. – и скрываясь в ванной, послала ему воздушный поцелуй. – Не скучай без меня, и хорошенько сторожи хозяйкину постель. Гав!
С Дроздовым во мне просыпалось забытое детское баловство, и никакие страшные события в моей жизни не мешали им проявляться. Теплая ароматная вода в ванной, закрепляла улучшившееся настроение, отодвигала далеко страхи и беспокойство. Бархатистая пена для ванн обманула предчувствие, и оно перестало сжимать грудь. Внезапный телефонный звонок обрушил на меня леденящий душу панический страх. От спокойного благостного настроения не осталось и следа. В ночное время с хорошими новостями не звонят. Не обращая внимания на клочья пены по всему телу, влезла в махровый халат, и балансируя по мокрому полу, вылетела из ванны. Дроздов уже с кем-то разговаривал по телефону и, судя по его выражению лица, то, что ему говорили, его очень встревожило.
- Да, да, Елена Григорьевна, я все понял. Спасибо. Да, да, я слово в слово передам Марине. Да, да. Еще раз, спасибо. Спокойной ночи.
Какой-то «придавленный», он повесил трубку. Меня это жутко напугало.
- Что?! Коля, не молчи!!
- Не волнуйся, пожалуйста, - словно деревянным языком, как-то растерянно пробормотал он, увлекая меня на кухню. Тяжело выдохнув, плюхнулся на табурет. Сил ждать, пока он соберется с духом и все расскажет, больше не было.
- Ты можешь рассказать, что произошло?! – закричала я. Мой крик возымел действие, Дроздов, встрепенувшись, заговорил.
- Елена Григорьевна звонила, она не дождалась утра и позвонила своему «зеркальщику». – Николай сделал паузу, чтобы опрокинуть в себя стакан минералки. На его втором глотке меня начало трясти от нетерпения.
- Ну?! Да потом допьешь! Говори уже!
Стакан с грохотом был поставлен на стол.
- Что, ну? Ничего хорошего! Она как могла, описала ему это зеркало и все, что происходит. Он жутко всполошился. Единственное подобное зеркало, о котором ему известно и ранее считалось навсегда потерянным – это зеркало Боулики. Около двух тысяч лет назад, была такая королева Боулика – королева Друидов. Слышала о таких?
Смутно припоминая, я все-таки кивнула головой. Видимо не особо удовлетворенный моим кивком, Дроздов решил немного прояснит для меня эту тему. Хотя, судя по общим фразам, он и сам не особо был сведущ в этом вопросе.
- В древности, Англию и Ирландию, населяли язычники, и их религия основывалась на близости с природой. Они считали, что все, так скажем, физическое имеет свою душу. К деревьям они имели особые чувства. Все деревья наделялись не только душой, но и разными характерами. Ну, так вот. Долгие годы Друиды являлись, как бы вассалами Римлян. И в один день они начали роптать. Римляне убили короля Друидов, на позорном столбе высекли Боулику, а ее дочерей изнасиловали. Это было последней каплей, Боулика подняла свой народ на войну с римлянами. Из этого ничего не получилось, оскорбленная королева, перед своей гибелью, успела позвать к себе Верховного Жреца, этот человек должен был создать некий предмет, предназначенный для римлян, точнее для их элиты, и в итоге, должен был убить их, отомстив за убитого короля и поруганную честь его семьи. Боулика вскоре погибла, но Жрец исполнил ее волю с лихвой. Он изготовил зеркало, точнее раму для зеркала из священного дерева – дуба, взращенного на жертвенной крови сотен врагов Друидов, в те или иные времена посягавших на их страну. Дальше, эта рама сама создала внутри себя зеркальную поверхность. Это зеркало неизвестным образом попало к верхушке римской армии, и его воздействие превзошло все ожидания покойной королевы. Оно убивало всех, кто останется с ним после захода солнца, и не просто убивало, оно забирало глаза людей, точнее, почему-то именно глаза женщин. Зеркала, с незапамятных времен считаются зеркалами души. Этому зеркалу, почему-то больше интересны женские глаза – их души. Думаю, женские души, по своим краскам и оттенкам отличаются от мужских, тем и привлекательней. - Дроздов сделал паузу.
- Ну, что дальше?! – мне не терпелось узнать продолжение.
- А что может быть? Странные и страшные смерти стали косить военноначальников и их семьи. В конце концов, кто-то связал эти смерти с ос злополучным зеркалом. Его разбивали, жгли, но ничего не помогало. Чудесным образом, зеркало за одну ночь восстанавливалось. В итоге, я предполагаю, его просто спрятали подальше от людских глаз, и в прямом и в переносном смысле. – Дроздов вздохнул, - Но кто-то его все-таки нашел, и теперь оно в соседней квартире.
- Как же мы избавимся от него? – прошептала я.
- Елена Григорьевна, что-то рассказала, в общих чертах. Завтра она созвонится со своим знакомым, он обещал покопаться в книгах и расспросить знакомых. Что я понял, так это то, что каким-то образом необходимо заставить ту силу, которая заключена в зеркале, грубо говоря, сожрать или поглотить саму себя, в крайнем случае, опять спрятать его, но тогда останется риск, что его снова найдут.
Голова пошла кругом от какого-то сумасшедшего абсурда – заставить зеркало сожрать само себя.
- Ну, они завтра приедут и нам помогут.
- Нет, не приедут, - оборвал мои надежды Дроздов. – Елену Григорьевну сюда теперь на аркане не затянешь, а ее знакомый сослался на тяжелое заболевание. Но я думаю, что ему тоже не хочется рисковать. Глаза, может быть, и не вырвут, а останешься ли в живых - неизвестно. Так что, - Николай ободряюще похлопал меня по плечу, - подруга дней моих суровых, остались мы вдвоем, помощи ждать неоткуда, отступать некуда – позади Москва.
Он еще шутит, хотя в его глазах я не увидела ни грамма юмора.
До двух ночи, уже лежа в постели, мы безуспешно гадали, как и с помощью чего, можно произвести малопонятные манипуляции с зеркалом. Как и когда хоронить несчастную бабу Дашу. Родных у нее, как и у Лидии Максимовны не было. Вообще, это ужасно, доживать свой век без родных. Мне стало жутко, ведь точно так же и я могу закончить. Я покрепче обняла Дроздова. Ну, уж нет! Со мной такого не случится. Приложу все усилия, но семья у меня будет!
Тихо что-то бормотал телевизор, по всей квартире горел свет. Сон, наконец-то, тихо прокрадывался в измученную переживаниями голову. Дроздов уже тихо посапывал рядом, а я, напрягая слух, прислушивалась к ночной тишине. Но, видимо, у зеркала были более важные дела – ничто не нарушало покой спящей квартиры. Незаметно для себя, я уснула. Сны мои были уже привычными – покойницы, вырванные глаза с необыкновенными зеркальными зрачками, и непонятные, зловещие существа – были их главными героями.
Меня разбудили приятные ароматы, витающие по квартире. Где-то на кухне позвякивала посуда, и скворчало масло. В окно бились лучи утреннего солнца, пытающегося сквозь пелену непрекращающегося снега, хоть как-то обогреть землю. Выбираться из-под одеяла до слез не хотелось. Но делать нечего, слишком много ждет меня дел. Дел, от которых хотелось бы убежать на край света.
Мягкие тапочки заботливо приняли мои ступни.
- А-а-а, ты вовремя. – улыбаясь поприветствовал меня Николай. Нежный поцелуй в лоб, ласковые руки на моем теле.
На сковороде аппетитная яичница, а на столе аккуратно порезанные овощи. Вот-вот закипит чайник. Боже мой! Какое счастье, вот так просыпаться. И какое значение имеют все возможные проблемы и неприятности, когда вот так начинается день.
Тарелки пусты, в чашках дымящийся кофе.
- Ну, что? Каков план на сегодня? – почему-то Дроздов решил передать мне инициативу что-либо планировать.
- Я думаю, сначала позвонить Елене Григорьевне. Кстати, а ты сегодня разве на работу не идешь?
Дроздов с блаженством потянулся.
- Нет, я вытребовал себе отгул, если не случится ничего экстраординарного. – при этих словах он поплевал через плечо.
- О-о! Так мы оказывается все-таки суеверные!
- Ну, до этих событий у меня одно это суеверие и было-то. – оправдывался следователь.
Время еще – всего лишь полдевятого утра. Скорее всего, Елена Григорьевна еще не успела добыть необходимую информацию. Поэтому мы решили заняться организацией похорон бабы Даши. Было решено, все сделать по-простому и быстро. Конечно, все необходимые приличия будут соблюдены. Единственное – поминки, на этот раз, будут в квартире покойницы. С деньгами, при содействии Дроздова, надеемся, проблем не будет. В квартире, в шкафу, под стопкой белья, нашли кругленькую сумму – баба Даша банкам не доверяла. Думаю, если вдруг все-таки найдутся наследники, при наличии квитанций на потраченные деньги, претензий ко мне не будет. С похоронами решили на день-два повременить. Сейчас нужно быстро избавиться от зеркала. Просто выбросить нельзя – череда смертей продолжится.
В одиннадцать, не дождавшись звонка Елены Григорьевны, позвонила ей сама. Она ответила сразу.
- Нет, пока ничего нового сказать не могу. – взволнованным голосом говорила она. – Я сама переживаю, но мой знакомый еще не отзвонился. – Она еще пять минут убеждала меня на время сменить квартиру.
- Но вы же сами сказали, что оно становится опасным только после заката солнца? Ведь до сих пор так и происходило… - ощущая неприятное нытье под ложечкой, убеждала я скорее себя.
- Да откуда я или кто-либо может точно знать, когда оно опасно, а когда нет и вообще на что оно способно. Если сравнивать с аналогичными колдовскими штуками – с каждой новой жертвой прибавляется сила, которая однажды достигает своего пика. Откуда мы можем знать на какой стадии сейчас его потенциал. Говоря простым языком – достаточно ли ему кровушки и глазок? В любом случая, кто-то должен быть рядом с зеркалом, хотя бы для того, чтобы заметить возможные изменения. – продолжала спорить я.
- Когда эти изменения начнутся, надеюсь, надеюсь, вас там не будет. – судя по голосу, еще больше расстроилась женщина. Шепотом, словно боясь, что ее может услышать кто-то или что-то кроме меня, добавила – Ты уверена, что эти изменения не произошли? Ты уверена, что у тебя на пороге, в темном углу комнаты или за твоей спиной, никого нет?
Замерев от ужаса, я сжала трубку, но ничего ответить не смогла. Проклятый страх сдавил горло.
- Как только что-то узнаю, сразу же позвоню… - откуда-то издалека донесся голос Елены Григорьевны.
В трубке противно раздавались гудки. А я продолжала стоять, крепко сжимая трубку телефона. Я боялась шелохнуться, боялась обернуться, я даже боялась дышать. Кто-то или что-то, может услышать мое прерывистое тяжелое дыхание.
- Марина, - оклик Дроздова заставил меня подпрыгнуть на месте. – Марина, что…что случилось? – испуганно глядя на меня, закричал он.
- Обними меня. – еле шевеля языком, попросила я. – Мне страшно.
Его руки крепко обняли меня, мужские поцелуи, приятно шебурша в волосах, покрывали мою голову.
- Ничего не бойся, я никому не дам тебя в обиду. – шептали его губы.
Удушающий страх, потихоньку отступал, сейчас Николай его прогнал, но что будет через час, через два, что будет, когда солнце, так некстати по-зимнему рано, начнет катиться за горизонт. Я встряхнула головой. Я буду держать себя в руках! Раскисать нельзя!
- Пойдем на него посмотрим. – охрипшим голосом сказала я.
Дроздов удивленно посмотрел на меня.
- Ты уверена, что этого хочешь?
- Да! Уверена. Я хочу посмотреть и убедиться, что оно так же стоит разбитое и жалкое, а по комнате не водят хороводы какие-то чудища.
Дроздов еще раз внимательно заглянул в мои глаза. Спорить не стал, а коротко сказал.
- Пойдем.
Ключ плавно повернулся в замке, жалобно пискнув, распахнулась дверь, оббитая дешевым дерматином. В нос ударили уже знакомые не выветрившиеся, а скорее усилившиеся запахи. Тихо ступая, готовые в любой момент сорваться с места, мы крались по, показавшемуся на тот момент безумно длинным, коридору. В квартире царила гробовая тишина. Только мое сердце ритмично грохотало, словно тяжелые колеса поезда. Я даже бросила взгляд на крадущегося впереди меня Дроздова – слышит ли он стук напуганного сердца? Но он ничего не слышал, все его внимание было сосредоточено на комнате впереди.
в первое мгновение меня ослепил яркий солнечный свет. Необыкновенно яркое, сквозь непрекращающийся снегопад, солнце, будто собрало все свои силы, чтобы нам помочь. Через пару секунд глаза привыкли и выхватили из освещенного пространства возвышающееся зеркало. Черная рама, и внутри ее черная дыра. Я радостно вскрикнула – стекла внутри нет! Значит, его все-таки можно просто взять и разбить! Я уже шагнула к Дроздову, чтобы крепко-крепко расцеловать на радостях его, почему-то угрюмое лицо. Но мой взгляд зацепился за какое-то движение внутри зеркальной рамы. Внутри меня что-то оборвалось, заставив опереться на Николая. Рама была не пуста, стекло, или что там внутри нее, просто не отражало свет, оно его поглощало. Из-за этого мне показалось, что рама пуста. Что-то вязкое, глянцево-черное, явно живое, судорожно дышало и трепыхалось внутри нее. Будто заметив нас, это нечто, громко чавкнув, дернулось – полукругом пошла глубокая рябь. На мгновение оно замерло, я услышала глубокий вздох облегчения, вырвавшийся у Дроздова. Но внезапно, воздух вокруг нас охнул. Да, да, я возможно не полно описываю это ощущение, но поверьте. вполне точно – воздух вокруг нас охнул. Деревянная рама плавно, едва заметно начала деформироваться. Нехотя, словно ее потревожили раньше времени, просыпалась оригинальная рама, созданная виртуозным мастером из дерева, при жизни насытившегося горячей кровью. Маленькие существа, зло кряхтя, потягивались, открывая нашему взору свои крохотные ребра. Их можно бы было принять за маленьких мальчиков-с-пальчиков из любимых сказок, но скрюченные когти и редкие острые зубы в их раскрывающихся от зевоты ртах, не оставляли иллюзий по поводу их предназначения. Один из существ. растянув пасть и по-детски протирая свои смоляные глазки, заметил нас. В ту же секунду, в его глазах полыхнуло багровое пламя. Вопль, заставивший содрогнуться стены и отбросивший нас от зеркала, мощной волной обрушился на наши головы. Руки Дроздова до боли сжав мои плечи, вытолкнули меня сначала из комнаты, а затем швырнули на лестничную площадку.
Стук захлопнувшейся двери оборвал этот вопль. Воцарилась звенящая тишина. Или это звенит в травмированных ушах? Николай помог мне подняться. пошатываясь, мы вернулись в мою квартиру.
- Здесь нельзя оставаться. – шагая из угла в угол. начал Дроздов, со всей силы ударяя кулаком по стене, затем в отчаянии зарычал – Черт! Черт! Черт!
- Коль… - протянула я, у меня сил на подобные эмоции не было.
- Что Коль?! Твой Коля ни хрена не знает, что делать!
- Давай опять позвоним Елене Григорьевне, может что-нибудь уже известно…
Дроздов, плюхаясь на диван, обессилено махнул рукой.
- Звони. По-моему, это единственное, что мы пока можем сделать.
Елена Григорьевна, наверное, в любую секунду ожидая звонка, сразу же взяла трубку. Рассказывая ей о произошедшем, я словно видела ее перед собой – напуганную, сжавшуюся, с зажатой трубкой в вспотевшей ладони. После моего рассказа на том конце провода какое-то время царила тишина. Только по учащенному дыханию было ясно, что Елена Григорьевна там присутствует и скорее всего, усиленно размышляет. Я ей не мешала – от того, что она вспомнит или сообразит, зависело многое. Наконец она заговорила.
- Все происходит так, как я думала. Зеркало крепчает. Как я уже говорила, это присуще многим оккультным предметам. То, что оно ожило при солнечном свете… м-м-м, может как раз таки прямые солнечные лучи и не дали зеркалу, скажем, уснуть. Что-то вроде мощного раздражителя. Такие предметы, наверняка, и в дневное время хранятся где-нибудь подальше от света или накрываются. – Елена Григорьевна говорила, постоянно делая паузы. Так обычно говорят люди размышляющие вслух. – Существа… существа. конечно. опасны. но думаю. в зеркале заключена более мощная сила. Эти существа работники, солдаты может быть… Но должно быть что-то другое, то, что управляет ими. Не эти карлики убивают, хотя, наверное, смогли бы, женщин убило нечто другое… Еще не забывай о чем рассказывала твоя соседка, как ее звали?
- Баба Даша.
- Ну, да, да. Ну, так вот, помнишь, она рассказывала о нашей первой жертве, гадалке? – не дожидаясь моего ответа, Елена Григорьевна сама ответила на свой вопрос. – Та общалась с кем-то, находящимся в зеркале. Кто это был? И почему оно сразу не убило ее? Мне кажется, что та женщина знала какое-то заклятие, сдерживающее зеркало.
- Но потом-то Лидию Максимовну все-таки убили. Что могло произойти? – перебила я Елену Григорьевну.
После короткой паузы она ответила.
- Да. Убило. Полностью обуздать темные силы не под силу ни одному человеку. Подобные «дружеские» отношения могут складываться только на взаимовыгодной основе, или же если применяется насилие над некой силой с помощью заклинаний. Но обольщаться не стоит. Темные силы очень хитры и коварны, они не станут терпеть над собой власть человека. И рано или поздно обязательно освободятся, и тогда человеку, рискнувшему заглянуть в бездну, ничто не поможет. Главный Спаситель – Всевышний не заступится за отступника.
- А сейчас-то, что делать? – я ждала хоть какого-то продуктивного совета.
- Пока, как можно больше не узнаем об этом зеркале, что-нибудь предпринимать небезопасно. А это время, Марина, пережди в другом месте – сейчас это самое действенное.
Еще несколько минут она рассказывала мне какие-то необыкновенные истории о еще более необыкновенных вещах. Этим она еще больше убеждала меня какое-то время не оставаться в квартире, даже пригласила к себе. Я любезно отказалась, сославшись на имеющиеся варианты. На прощание она пообещала сразу же позвонить своему знакомому и поторопить его с поисками решения нашей проблемы. После звонка, за чашкой горячего чая, мы с Дроздовым долго обсуждали новую информацию. При этом я чувствовала себя первооткрывателем. Вспомнились давно забытые страшные истории полушепотом передаваемые в школе о домовых, призраках и всякой нечестии. Говорили о фильмах ужасов. Сейчас они не казались выдумкой чьего-то больного воображения. Сейчас мы главные герои, хотя нет, потенциальные жертвы в киноленте, запущенной с легкой подачи покойной Лидии Максимовны, легкой когтистой лапой темной силы.
Наш будоражащий разговор, прервал телефонный звонок на сотовый Николая.
- Что?... Да… Но… - и обреченно – Есть!
Не надо было ничего мне объяснять. И так все ясно. Взятый им отгул закончился едва начавшись. Но Дроздов, гладя на меня глазами побитой собаки, все-таки решил объяснить.
- Марин, там внезапная московская делегация, мне необходимо быть на работе.
- Да я все понимаю. Все нормально. – ответила я вздыхая. Совсем не хотелось с ним расставаться. – Это надолго?
- Да Бог их знает, может, покрутятся да и свалят, а может долго и нудно будут долбить всех – мол, это не то, это не так. Ну, ты сама понимаешь, как оно бывает.
- Да, понимаю. – протянула я.
- Собирайся, я завезу тебя к себе. – по-деловому скомандовал Николай, уже натягивая на себя пальто.
- Нет, Коль, не надо. – запротестовала я. И не дав ему возразить, сразу же добавила. – Я не хочу сейчас оставаться одной, ни у себя, ни у тебя .
- Куда тогда пойдешь?
- Не знаю. Может быть в кино, в кафе… не знаю, самое главное, чтобы среди людей.
- Ну, хорошо – Николай торопливо бросил взгляд на часы. – Я тебя подожду и подброшу, куда скажешь.
Снова настойчиво зазвонил его телефон.
- Да! – раздраженно рявкнул Дроздов в трубку, и тут же снизил тон. Ясно – разговаривает с начальством. – Буду через полчаса. Я не успею. Но… Да… Сейчас буду!
Ясно. Полчаса у него нет. И ждать он меня не сможет. Я, конечно же, могла бы быстро надеть шубу, прыгнуть в сапоги и как есть выйти в люди. Но в зеркале на меня смотрела бледная молодая женщина без грамма косметики, со взлахмоченными волосами. В таком виде, даже будучи напуганной, выйти на улицу я не смогла бы. Интересно, как это Дроздов до сих пор продолжает смотреть на меня явно влюбленным взглядом?
- Езжай, Коль. – нежно погладив его колючую щеку, мягко подтолкнула Николая к выходу.
- Марин, да к черту это начальство, подождут. А я подожду тебя, давай собирайся.
- Коль, не говори глупости. Никому никого ждать не надо. Не хватало, чтобы у тебя из-за меня были неприятности. Езжай, езжай. – крепким поцелуем в губы я прервала его попытки спорить со мной. – Все, езжай. – я нехотя оторвалась от его губ. – За меня не переживай. Я быстро соберусь т сразу же уйду. Когда освободишься – созвонимся, так и быть заберешь меня к себе.
- Пообещай мне, что не будешь задерживаться в квартире. – умоляюще смотря мне в глаза, попросил Дроздов. – И вдруг хоть один подозрительный шорох. сразу звони мне. Слышишь?! – Николай жестко сжал мои плечи – Слышишь?! Сразу же!
- Да поняла, поняла. Если вдруг что, сразу звоню. – послушно пообещала я, открывая дверь и выпуская Дроздова. – Я же не дурра, все понимаю.
Николай еще раз чмокнул меня в губы и торопливо поскакал по ступенькам. Взмахнул рукой на прощание и скрылся из виду. Послышался гулкий стук, тут же всполошив тишину на лестничных пролетах, захлопнувшейся подъездной двери. он показался слишком громким. Так, наверное, захлопывались железные двери в крепостях за стенами узников. Сквозняк испуганно, с недовольным шепотом, взвился вверх, поднимая легкое облако пыли. Тут же возникшую мертвую тишину прорезал телефонный звонок.
- Алло, Мариночка, ты где? – скороговоркой, явно взволнованно, спросила меня Елена Григорьевна.
- Я еще дома, но собираюсь уходить. – не ожидая утешительных вестей ответила я.
- Я так и знала! Тебе нужно срочно уходить! Твой с тобой? – Елена Григорьевна, видимо, имела в виду моего Дроздова.
- Нет, он только что вышел, его срочно вызвали на работу.
- Что?! Ты дома одна?! Да ты что, с ума сошла?! – завопила она.
- Но не могу же я голой на улицу выйти. И вещи кое-какие надо с собой взять. – бормотала я в ответ, женщина была напугана, очень напугана. И этот ее страх передался через расстояние и мне, подгибая мои ноги.
- Какие вещи! Быстро прыгай во что-то теплое и выметайся из квартиры! – не переставала орать Елена Григорьевна. – У тебя громкая связь есть?
- Да…
- Включай! Слушай и собирайся!
Без лишних слов я включила необходимую функцию и бросилась к шкафу. На пол летели юбки, брюки и майки. Слушая голос Елены Григорьевны, я пыталась сообразить какие вещи лучше взять.
- Тебе нужно срочно оттуда уходить, - уже в который раз повторила женщина, - то, что происходит с зеркалом – неспроста, и солнце не причем. Сила, заключенная в зеркале, набирает обороты. Она чувствует опасность, и не будет сидеть, и ждать удара, она постарается опередить. Точно неизвестно, что стоит за этой силой, возможно, сам демон заключен в зеркале. Если так, то, не зная с кем мы имеем дело, ввязываться в борьбу бессмысленно.
- Но вы говорили, что какой-то способ уничтожить его все-таки существует… - беспорядочно запихивая вещи в большую сумку, прокричала я, перебивая Елену Григорьевну. Последовала небольшая пауза, и затем, безнадежно:
- Не стоит рассчитывать на этот способ… Мы сначала думали, что фраза «И зеркало поглотит само себя» имеет под собой завуалированный смысл. Но сегодня мой знакомый позвонил и сказал, что, скорее всего, эти слова надо понимать практически буквально. В древних переводах друидских заклинаний говорится о втором зеркале. Оно было изготовлено Жрецом, который, видимо, все-таки был достаточно мудр, чтобы предположить, что рано или поздно. демон или сила, называй как хочешь, может выйти из-под контроля и навредить совершенно случайным людям.
- Как оно выглядит?! – не сдерживая радости, закричала я. Молнией пронеслась картина перед глазами, и интуитивно я понимала, что это то, что нам необходимо.
Где-то за месяц до смерти Лидии Максимовны я, как часто бывало, после работы занесла ей купленный мною хлеб, молоко, сыр. Она впустила меня в свою квартиру, но дальше прихожей я не пошла. Меня заинтересовал некий предмет на тумбочке. Сначала я подумала, что это декоративное украшение на стену. Особо не церемонясь, я не удержалась и взяла его в руки. С одной стороны это было зеркало овальной формы, амальгама которого была странного желтоватого оттенка. Я даже подумала, что это не стекло, а скорее всего медь. Оправа была сделана из очень светлого дерева в форме солнца. Каждый лучик был искусно вырезан, и это лучистое солнце казалось очень хрупким. Но на поверку оказалось очень твердым и тяжелым. На обратной стороне зеркала были выгравированы непонятные знаки. Сколько я не ломала голову, что бы это могло означать, так и не смогла сообразить. За этим занятием меня и застала, вышедшая из гостиной, Лидия Максимовна, которая отлучилась за деньгами за купленные мной продукты. Реакция была бурной, но вполне в ее духе. Сверкнув черными глазами, она грубо вырвала из моих рук зеркало, впихнула скомканные купюры и, распахнув дверь, проскрипела:
- Уходи!
Пожав плечами, в очередной раз удивляясь кошмарному характеру соседки, я ушла. Подобных яростных вспышек, за все время нашего знакомства, было множество, и я давно научилась не обращать на них внимание. И только сейчас подсознание выкинуло давно похороненное воспоминание.
- Я не знаю. – удивилась Елена Григорьевна. – Но думаю, оно должно выглядеть полной противоположностью… Ну, в стиле – свет и тьма… Но точно, конечно, я не могу ответить. А почему ты спрашиваешь? – спохватилась она.
Я не могла скрыть радостного возбуждения в голосе.
- Я видела это зеркало в квартире Лидии Максимовны! Оно там!
- Подожди, подожди, - Елена Григорьевна словно боялась обрадоваться раньше времени. – С чего ты взяла, что это, то самое зеркало?!
- Я просто знаю! Знаю! – забыв о разбросанных вещах вокруг, от радости орала я. – Я сейчас же пойду и найду его там!
Мне не терпелось закончить наш разговор. Спасение от зеркальной напасти так близко, я больше не могла терять ни минуты.
- Марина, стой! – на том конце провода бесполезно пытались меня остановить. – Не ходи туда! Ты же точно не можешь знать, что оно то самое! Это опасно, ты меня слышишь?!
Я ее хорошо слышала, но остановить меня было невозможно. На плечи было уже накинуто пальто. – Марина, почему ты не отвечаешь? Ты слышишь меня?! – в исступлении кричала женщина.
- Елена Григорьевна, я сейчас вернусь и вам перезвоню.
- Не ходи туда! Ты пойми, без определенных заклинаний, даже если это то зеркало, оно может оказаться бесполезным! Ты понимаешь!
Больше не говор ни слова я прервала связь, и крепко держа в руках ключи от квартиры Лидии Максимовны, вышла из квартиры.
В высокое пыльное окно подъезда бились лохматые снежные мухи. У меня пронеслась мысль о их схожести с зелеными мухами роящимися у прикрытого трупа. Меня передернуло. Возможно, это было из-за усилившегося сквозняка. Казалось, он проникал из множества невидимых щелей, и ледяными потоками, как щупальцами, вился вокруг меня, пытаясь то ли удержать, то ли погубить. Тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом заигравшегося на сквозняке фантика, давила на голову, вызывая тяжелое предчувствие чего-то страшного и неотвратимого. На мгновение захотелось вернуться в квартиру, закрыться на все замки, подпереть дверь чем-нибудь тяжелым, накрыться с головой одеялом и не высовываться пока все каким-то образом не образуется. Но разум не дал себя обмануть – ничто просто так не образуется. Что-то надо предпринимать самим. И я сделала первый шаг. Осталось лишь вставить ключи в замочную скважину, открыть дверь, быстро найти и забрать, виденное мною, зеркало и тогда можно уносить ноги до приезда Дроздова.
Ключ без помех вошел в замок, видимо слесарь постарался. Не дожидаясь моего толчка, дверь с таинственным шорохом распахнулась. Страх, черным тяжелым камнем вдавил меня в холодный пыльный пол, но еще больший страх, что потом может быть поздно, заставил меня все-таки зашевелиться.
Вездесущая пыль проникла уже и сюда. Без вывезенной племянницей Лидии Максимовны мебели, прихожая казалась еще больше. То там, то здесь валялись какие-то мелкие предметы – расчески, яркие баночки из-под крема, шпильки, щетки. В углу у распахнутого шкафа сиротливо, бесформенной кучей валялось старое драповое пальто с песцовым воротником, заботливо хранившимся Лидией Максимовной, и оказавшееся совершенно ненужным ее племяннице. На кухне остался только небольшой круглый стол. Светлая скатерть в розовый цветочек валялась рядом. Все кухонные шкафчики, раковина, современная газовая плита, были свинчены практичными друзьями Леночки. А вот цветы на окнах их не заинтересовали, и теперь они сиротливо стояли с пожелтевшими листьями. «Надо будет забрать» - отметила я про себя, надеясь, что их еще можно реанимировать. Здесь тоже искать негде. Оттягивая посещение «нехорошей» комнаты, после кухни зашла в спальню. В спальне у меня появилась, уже было погасшая, надежда найти зеркало. Почему-то два добротных деревянных платяных шкафа и большая кровать остались на месте. Скорее всего, они не поместились в машину, и были оставлены Леночкой до следующего раза. Постель оставалась по-прежнему нетронутой, аккуратно застеленной. В шкафах заботливо разложенные вещи, постельное белье. Никаких намеков на зеркало. Как профессиональный вор, но все-таки испытывая чувство неловкости, я прощупала и исследовала каждую полку. Ничего. Заглянула на шкафы и под них. Что-то под одним из них явно было. С трудом засунув туда руку, нащупала предмет в форме коробки. Без труда вытащила его и ахнула. Передо мной стояла шкатулка, но такую красоту я видела лишь по телевизору. Размером шкатулка была невелика, идеальной квадратной формы – сантиметров десять в диаметре. Но маленькие размеры с лихвой компенсировалось количеством и размером камней, которыми она была украшена. Камни были полудрагоценные – агаты, топазы, цитрины, аметисты и уйма неизвестных мне камней. Мастер, видимо, не обладал чувством меры и не скупясь, усыпал шкатулку камнями. На первый взгляд полное безвкусье делало поделку необычной и безумно красочной. За камнями даже не видно материала, из которого сделана шкатулка. Я потрясла ее. Внутри явно что-то находилось. Но как я ее не крутила, замка так и не нашла. Заинтригованная я уселась на кровать. Что-то больно укололо меня в то место, которое чуть ниже спины. Чуть не выронив шкатулку, я подскочила на месте. Под покрывалом руки нащупали какой-то твердый предмет. Сердце радостно забилось внутри, еще не вынув из под покрывала я уже знала, что это зеркало – зеркало, от которого многое зависело.
Я не ошиблась, это было именно оно. Еще бы не ошибиться в том, что это именно нужное – второе зеркало. Наспех затолкав шкатулку в объемный карман теплого халата, и прижимая к груди заветное зеркало, я поторопилась покинуть квартиру.
За окном усиливался ветер, под его завывающим натиском стонали обледенелые тополя, и скрипело оконное стекло. Комнаты стремительно погружались во мрак. Перед выходом я еще успела подумать о приближающейся буре, как какие-то посторонние звуки заставили меня задержаться в прихожей. Дом сотрясала мелкая дрожь, разрывая обои, по стенам, витиеватыми дорожками, во все стороны разбежались тонкие трещины. Потрясенная происходящим я замерла на месте. Так же неожиданно все стихло. Испытывая облегчение от того, что все прекратилось, я схватилась за круглую дверную ручку, сделала знакомое вращение по часовой стрелке…. В районе желудка что-то ухнуло, испарина покрыла лоб. Замок заклинило. Удушливая паника бешеным потоком вырвалась наружу. Ломая ногти, изо всех сил пыталась повернуть злосчастную ручку. Но, видимо, из-за непонятной встряски, дверной замок деформировался. Я осталась один на один со своими страхами, в квартире, постепенно съедаемой темнотой. Немного успокаивало лишь то, что проклятое зеркало в другой квартире. Но долго ли стены смогут меня скрывать от него, неизвестно. Прижимая вспотевшие ладони к груди, я пыталась успокоить колотившееся сердце. «Так! Возьми себя в руки!! Немедленно!!!» - обессилено припадая к шершавой двери, командовала я себе шепотом. «Должен быть способ выбраться отсюда! Думай! Думай! Думай!» Мозг судорожно искал выход. Телефон! Вот же он, старенький, зелененький, стоит себе тихо в уголке, а я, дурра, всполошилась. Сейчас позвоним, найдем Дроздова, телефон не помню, но через дежурного найду, если не найду, вызову спасателей. От пережитого страха заледеневшие пальцы не могли с первого раза набрать необходимые цифры. На телефоне допотопный диск с дырочками. Наконец-то!
- Дежурна… - на том конце успели лишь холодно произнести несколько слогов, как резкий звон в трубке, словно вдребезги разбилось множество стекла, ворвался в мое ухо, до боли раздирая перепонки. Я отшатнулась от телефона. Звон, деформируясь во что-то кошмарное, ворвался в квартиру. Это был скрежет, треск, рык вперемешку с бьющимся стеклом или зеркалами. Что есть силы, я закрывала уши руками, но звуки, как кислота, разъедая руки, проникала через кожу, кости. Эти звуки давили, били, они проникали в голову, сосуды. Казалось, это уже само мое тело вопит, кричит и разбивается вдребезги. Зеркало из моих рук неслышно упало на пол. По стенам скреблись серые тени, своими щупальцами они тянулись ко мне. Вокруг, почти все погрузилось в темноту, как-то незаметно я провалилась в пропасть.
Не знаю, сколько времени я находилась в неком пограничном состоянии. Немыслимые звуки теперь доносились откуда-то издалека, вокруг бродили темные тени, отражаясь в сотне зеркал, они принимали немыслимые устрашающие формы. Неожиданно раздался жуткий треск, по зеркалам, во все стороны, побежали корявые трещины. Еще мгновение и миллионы осколков, сверкающей волной, хлынули вниз. Неимоверной тяжестью они засыпали мое тело, бетонной плитой сдавило грудь. Задыхаясь, я хватала ртом воздух, осколки резали губы, язык, раздирали гортань. И вот, я засыпана, но не осколками – миллионы окровавленных светящихся человеческих глаз похоронили меня под собой. Мой рот был забит скользкими мягкими глазами, в глаза мне всматривались десятки чьих-то мертвых зрачков. Все тело сотрясалось в неком вопле ужаса и отвращения.
Причиняющим боль рывком, ко мне вернулось сознание. Я очнулась в звенящей тишине, лишь по стенам ползали те же серые тени. В кухонное окно царапался замерзший тополь. Во рту еще стоял вкус крови и слизи с глазных яблок. Желудок скрутил болезненный спазм, сдерживаться не было сил, и рвота, тошнотворным потоком, вырвалась наружу. Ощущения были, словно меня вывернули наизнанку. И, несмотря на мерзкий вкус во рту, стало легче. Рука, с опаской, потянулась к валяющейся рядом телефонной трубке. На этот раз я держала ее подальше от уха. Никаких гудков. Глотая слезы, я накручивала диск, трясла телефон – трубка хранила неумолимое молчание. Вжавшись в угол, я пыталась ухватиться за испуганные мысли. «Что же делать?! Что же делать?! Что?!!» Дверь! Кто-то же должен быть в доме?! Не может быть, что во всех пятнадцати квартирах в подъезде, нет ни одного человека! Я со всей силы колотила в дверь.
- Помогите! Люди! Помогите!
В ответ – тишина. Мало того, на площадке, как назло, наверное, перегорела лампочка – дверной глазок зиял чернотой. Здесь, в квартире, электричества не было, его отключили сразу после смерти Лидии Максимовны. За окном вступала в свои права темнота, усугубляющаяся огромной черной тучей, несущей бурю, распластавшейся над городом. Совсем скоро я окажусь в кромешной темноте, и тогда, дай мне бог не сойти с ума. Хотя это не самое страшное, что может меня ожидать. Самое страшное – при жизни вырванные глаза. Глаза… Я видела их, уже валяющиеся у моих ног. Не самое страшное уже начало со мной происходить. Я, очень даже заметно, начинала сходить с ума. Сколько же прошло времени? Пока я искала зеркало, пока ковырялась со шкатулкой, провозилась с замком и лежала без сознания, могло пройти много времени. Но, судя по бледным отблескам света в комнатах, скоро наступит шесть часов вечера. В зимнее время темнеет рано. Когда же освободится Дроздов. Может, после тщетных попыток мне дозвониться, он все бросит и примчится? А если у него нет времени мне звонить, и он находится в полной уверенности, что я благополучно сижу в кафе и попиваю коктейль. Подозреваю, что неспроста этот треск и звуки. Зеркало начинает себя проявлять, и у меня, возможно, совсем нет времени. У ног, светлым пятном, лежало зеркальце, на которое я возлагаю, возможно, напрасные надежды. Но я рада, что хоть какая-то осталась надежда. Я взяла его в руки и зашла на кухню. Там, у окна, хоть что-то можно рассмотреть. На улице бесновалась метель, издеваясь над деревьями. Уличные фонари, как размытые голубые пятнышки. Где-то вдалеке, как в замедленной киноленте, двигались фары машин. Опершись о подоконник, в поисках ответа – что с этим делать? – я стала рассматривать зеркало. Ничего, что могло бы указать, как этим пользоваться, я не увидела. Тусклый свет, падающий из окна, будто подсвечивал необыкновенное стекло зеркала. Оно играло золотистыми бликами. В нем смутно угадывались мои бледные черты лица. В общем, в принципе, зеркало как зеркало. С чего это я так уверилась, что оно какое-то особенное? Да, интересно сделано, интересное стекло. Ну и что? Светлый луч от зеркала упал на противоположную стену. Раздался звук рвущейся бумаги, по обоям пробежала кривая дорожка, обнажая серую стену. Но тут же я поняла, что не обычная стена скрывается под обоями. Светлый луч от зеркала в моих руках, внезапно отразился в одну сплошную, непрерывную линию. Остолбенев на мгновение, я бросилась срывать обои. Бумага, рваными кусками, шурша, осыпалась на пол, обнажая зеркальную стену. Мой дикий истерический хохот сотрясал квартиру. Ловя зеркалом последний рассеянный свет из окон, я отбрасывала его на стены. Как бритвой, слабый лучик разрезал обои. На кухне, в спальне и в изувеченной гостиной под обоями – зеркальные стены. Слезы отчаяния потоками стекали по моим щекам, а я, в карусели безумства, хохотала. Из зазеркалья, в ответ, доносился злорадный хохот сотен писклявых существ. Зеркала коварны. Кто же это сказал? А, неважно. Теперь это говорю я. Друидское зеркало воздвигло свои стены, свой замок. Видимо, оно насытилось сполна зеркалами души, и, судя по чистоте зеркал, души эти были не совершенны. Мутной тенью отражалась я в многочисленных зеркалах, пожирающих остатки света. Или это уже не я? Тогда где я? Здесь, дрожащая от страха и сумасшедшего возбуждения, по эту сторону зеркал или я там, в одной из многих блеклых фигур? А может, я. которая здесь, на самом деле уже там, по другую сторону друидского стекла? И я, всего лишь, размытое отражение той, настоящей Марины!
Нет! Стоп! Я до боли сжала шипы зеркала. Теперь они не казались мне лучами солнца, это были шипы какого-то чертополоха. Но самое главное, я чувствовала боль, а значит, я жива, я не бездушное отражение. И чтобы в конец не сойти с ума, надо убираться отсюда, как можно быстрей. Пока то, что страшней безумства, не пришло за строительным материалом для своего зеркального замка – моими глазами.
Попытаться позвать на помощь с балкона? Может какой-нибудь сумасшедший прохожий, гуляющий в такую погоду, услышит меня и вызовет помощь? Но мои хлипкие надежды рухнули, не успев окрепнуть. Сначала показалось, что уличный мороз пробрался в квартиру и сплел незамысловатые узоры из ледяных сверкающих кристаллов. Я прикоснулась и тут же вскрикнула от боли. На пальце осталась кровавая полоса. Пока я срывала обои, невидимая сила оплела окна и балконную дверь зеркальной паутиной. В лезвиях этой чудовищной паутины, мозаичной россыпью, отражались мои черты. Все выходы к спасению отрезаны. Но инстинкт самосохранения буквально насильно заставлял меня, балансируя на грани отчаяния, все же искать выход.
В моих руках зеркало, которое мне поможет. Какая же я дурра, зеркало действительно обладает некой силой – в этом сомнений нет. Но я не знаю, как им пользоваться. Попробовать пускать солнечных зайчиков на зеркала конечно можно, но к чему это приведет? Не рискуя экспериментировать, я положила зеркало к шкатулке в свой вместительный карман. Прошлась по комнатам, с трудом ища в потемках хоть что-нибудь, указывающее на выход из этого кошмара. В сгущающихся сумерках, в окружении зеркал, все предметы обрели зловещие, таинственные очертания. На миг я почувствовала себя Снежной Королевой бесшумно скользящей в своих чертогах, укрывающих от суровых гренландских метелей.
Стоп! Наконец-то! Вот то, что мне необходимо! На полу, вокруг растерзанной плетеной коробки, валялись клубки, катушки. спицы, крючки, большие и маленькие ножницы. Как же я раньше об этом не подумала. Прихватив все острые предметы, я бросилась к входной двери. Дай бог, что бы последних остатков света хватило на то, чтобы открыть дверь. Злорадно ухмыльнувшись, как это твари не догадались оплести своими лезвиями и эту дверь, принялась ковырять замок всеми подручными средствами. Спицы гнулись, пластмассовые ручки ножниц, уже отломанные, валялись на полу, но судя по разболтавшемуся замку, дело шло успешно. Вспотевшая, с изодранными руками, но довольная, я долбила последнюю преграду, разделяющую меня от спасении.
Раскуроченный замок звонко щелкнул, открывая дверь. Не удержавшись, я вывалилась в подъезд, и тут же острая боль разрезаемой плоти, заставила меня закричать. Мое тело угодило в ловушку из зеркальной паутины. Малейшее мое движение, и она все глубже впивалась в кожу. С моей головы бесшумно слетела прядь волос, и тут же наткнувшись на тончайшие лезвия, разрезанная в беспорядочные отрезки, осыпалась на пол. Твари предусмотрели все… Они поиграли со мной, давая надежду на спасение, теперь игры закончились. Начнется предсмертная агония, сопровождаемая ужасом предстоящей смерти. «Дроздов, где же ты? Неужели ты не чувствуешь, что я в беде?» - захлебываясь в слезах, смывающих кровь с моих щек, я мысленно пыталась достучаться до Николая. А может быть и на это надеяться нельзя, что если я уже в неком параллельном, ином, зеркальном мире. И Дроздов, спокойно в это время поднимающийся по пыльной лестнице моего подъезда, найдет в моей квартире лишь разбросанные вещи и никаких намеков на то, куда я могла подеваться. Потом, конечно, найдут мое выпотрошенное, безглазое тело. Но это будет потом, а сейчас мне надеяться не на что.
Внезапно, растянутая в хаотичном беспорядке паутина завибрировала и трубно загудела. Так тоскливо гудят электрические провода, натянутые между столбами где-нибудь на открытом пространстве, под пронизывающим ветром. Вибрация усиливалась, паутина сильнее вгрызлась в мою плоть. Я уже не понимала, чей истошный крик испуганно мечется по лестничным пролетам – мой или моего израненного тела. Что-то должно было сейчас произойти, и это что-то, скорее всего, моя смерть. Тоже самое, наверное, испытывает муха, вздрагивающая на паутине, раскачиваемой лапками приближающегося паука. Отчаяние, разрывающее сердце, предчувствие, заполняющее каждую клеточку, ужасной смерти. Вполне возможно, за мгновение до того как клыки вонзятся, кровь в жилах превратится в густую субстанцию и остановит сердце, спасая, тем самым, жертву от невообразимых мук. Я очень надеюсь, что со мной так и произойдет.
Рвя паутину, с треском, вывалилась входная дверь бабы Дашиной квартиры. Словно серебристая изморозь, цепляясь за обшарпанные стены, выползала зеркальная дымка, оставляя позади себя девственно чистые зеркальные стены. Как на еще мокрой от раствора фотографии, медленно проявлялось отражение. Вот дымчатыми нитями, первой отразилась паутина, тут же выстраивая в зеркалах таинственные кружевные коридоры. Вот где-то, сначала мутным пятном, затем все четче и четче, появлялась я, кошмарными окровавленными коконами, сразу в десятках отражений. Топ-топ-топ-топ – семенили крошечные, пока невидимые ножки. Топ-топ-топ-топ – ножки приближались. Клочки серого света, проникающие со слегка освещаемой единственным фонарем улицы через запыленное снегом большое подъездное окно, россыпью ложились на тут же отражающие их зеркальные нити, и играючи разбрасывались по стенам. Паутина и уже почти сплошь покрытые зеркалами стены, по-праздничному заискрились, создавая необыкновенно яркую иллюминацию. Так выглядит в покрытом инеем лесу, под ярким зимним солнцем ярко алые пятна крови, запятнавшие столь «сказочную красоту», делая эту картину не столь идеальной.
Что-то большое, не по-человечески угрожающе рыча, пыталось протиснуться через не очень широкий дверной проем. Зовя скорую, относительно легкую смерть, я, почему-то, не теряла сознание. Копошащаяся черная куча, под пыхтение черных, лоснящихся от пота трудолюбивых существ, выползала на лестничную площадку. Я истерично захохотала – «если Магомед не идет к горе, гора сама к нему придет». В данном случае, я являюсь Магомедом. Величаво, зеркало выходит на охоту. Только охотиться не придется, жертва уже в силках, осталось только аккуратно, вместе с красочной и богатой эмоциональной душой, выковырять ее карие глазки.
Внезапно хлопнула подъездная дверь. Успели раздаться только несколько торопливых шагов, затем испуганное: «Ой!». Господи, это же Елена Григорьевна!
Паутина вздрогнула, наверное, перерезая мое тело на мелкие осколки. Мордочки существ по-кошачьи сморщились и, разбрызгивая серую слюну, зло зашипели. Одновременно вместе с моим воплем боли и запоздалым – «Обратно!», новые смертельные нити выпущенные помутневшими зеркалами, многочисленными стрелами устремились навстречу обреченной женщине. Раздался истошный предсмертный крик. Ее, ставшее тряпичным, окровавленное тело, через долю секунды, волоком, на красных от крови нитях, было подтянуто к зеркалу. Мне казалось, сейчас мои глаза вылезут из орбит, и я их потеряю раньше отведенного мне времени. «Не смотри, закрой глаза!» - молила я сама себя. Но поздно. Лицо Елены Григорьевны вплотную развернуто к безжалостной поверхности зеркала. Существа, выпуская мерзкие языки, пуская кровожадную слюну, злорадно облизываются. Женщина еще жива. Ее дорого отманикюренные пальчики судорожно вздрагивают, высокая грудь, под изрезанным в клочья меховым пальто, тяжело вздымается. Ресницы слегка вздрогнули.
«Не смотри!!» - пытаясь сорваться с паутины, чтобы спасти женщину, то ли себе, то ли ей, закричала я. И тут же захлебнулась в собственном крике от жуткой боли. Елена Григорьевна как-то удивленно открыла глаза, еще пытаясь обернуться на мой крик. Тут же, из зеркала, что-то серое, жидкое, словно ртуть, мягко, чуть ли не нежно, проникло в ее широко открытые глаза. «Не смотри!!!» - шептала я. Ее тело выгнулось в смертельную дугу. «Не смотри!!!» Ее тело вися на нитях, напрямую соединяющих ее с поверхностью зеркала, вздрагивало в предсмертных судорогах. «Не смотри!!!» Последний захлебывающийся вздох выпал из ее изодранного болью рта. «Не смотри!!!» - упрямо шептали мои пересохшие губы. Но непослушные глаза все видели. Видели, как затем серое вещество заботливо укутало, я надеюсь, уже мертвое тело женщины. Какое-то время, что-то чавкало, сыто кряхтело. Маленькие существа с завистью, довольно хихикая, глазели на пиршество своего хозяина. Потом, нечто серое, пыхтя, было втянуто обратно. Тело еще недавно энергичной женщины, свалилось на пол изломанной бездушной кучей. Ну, что ж, теперь моя очередь. Я не чувствовала ничего, ни боли, ни отчаяния, ни желания выжить. Вместе с бедным телом Елены Григорьевны, проклятое зеркало выпотрошит и меня. Моя душа уже мне не принадлежала, я была просто тряпичная кукла, повисшая на нитях жестокого колдовства.
Видимо насытившись, Зеркало взяло тайм-аут. Находясь в хорошем расположении духа, оно не торопилось продолжать кровавую трапезу. Я была оставлена на десерт. А чтобы «десерт» не заскучал, Зеркало милосердно развернуло перед ним театрализованные действа. Благо, актеров в избытке. Пошатываясь, волоча ноги, удивленно озираясь по сторонам пустыми глазницами, темной толпой выходили они на зеркальные экраны. То и дело, спотыкаясь друг о друга, недовольно ворчали и по-щенячьи скулили. Сколько же людей погубило Зеркало, сколько же душ пленило навсегда. По обрывкам одежды, скудно покрывающих обезображенные тела, можно бы было изучать костюмы разных времен и народов. Вон та женщина, с почти полностью вырванным лицом, в чем-то на подобии туники, с руками, густо увешанными золотыми браслетами – скорее всего Древняя Греция. Мужчина в черном бархатном камзоле и в красной от крови манишке, у него с уха свисает, теперь ненужное, пенсне – его зрение уже ничто не поправит, скорее всего, из времен Пьера Безухова и Наташи Ростовой. Худощавая старуха, с высоко взбитой, хоть и разлахмаченной, прической в разодранном корсете на дряблой груди, в выглядывающих из-под остатков некогда пышной юбки на проволочном каркасе, белых панталонах – это времена Екатерины Второй. Один за другим они угрюмой толпой дефилировали в зеркалах, спешно установленных изобретательным мастером по всем стенам. Зеркало разрасталось, трех дверей на моей площадке уже не было, на их месте – сверкающие, дышащие зеркала. Глянцевая плесень ползала вверх на этажи, таща за собой кучки опасной паутины, и оставляя позади «свежее испачканные зеркала». Вместе с зеркалами расширялась и импровизированная сцена.
Измученные души жертв негромко скользили по зеркальным стенам и поднимались вверх, вслед за разрастающимся зеркалом. Постановка невидимого режиссера была не идеальной, только бредущие куда-то мертвецы, но умело выдержана в заданном жанре – трагическом. Зачем только мне это показывать? Запугать до конца? Так я запугана до полусмерти еще задолго до просмотра данного шедевра. А может быть, наоборот, Зеркало успокаивает? Мол, не переживай, видишь, ничего страшного нет, и по ту сторону очень даже ничего живется. А уж общение с разными интересными личностями гарантировано. А то, что глазок не будет, так это ерунда, и без них можно обойтись.
По моим щекам покатились слезы – вынужденная задержка перед смертью, обманывая, разбудила остатки эмоций. Я больше не хочу ждать. Я хочу умереть. Умереть быстро и безболезненно. По-моему это вполне реально. Мне было страшно представить в каком состоянии мое израненное паутиной тело, но боли я почти не чувствовала. Самое страшное – мучительно ждать момента, когда столкнешься лицом к лицу с изуродованной гримасой смерти. В это время, в зеркалах появились знакомые корявые тела. Вот как должно вперед, припадая на изломанные ноги, выступает Лидия Максимовна, ее подбородок, как всегда, высокомерно вздернут вверх, а спину, несмотря на свои увечья, она держит по-девичьи прямо. Тем нелепее смотрится ее морщинистое, скукоженное от пережитых страхов и мучений, пустоглазое лицо. За ней, испуганно оглядываясь, постоянно падая и неловко опираясь на огрызки рук, торопится кровная наследница Лидии Максимовны. Наследство она получила восхитительное… Не отставая от них, с окровавленной рыжей копной волос на голове, ковыляет баба Даша. Еще не высохшая кровь, стекая с волос, сочась из черных глазниц, натягивала на старушечье бледное лицо жуткую маску смерти. Скоро и я устремлюсь вслед за ними, и меня удостоят чести выступить перед каким-нибудь невольным зрителем на самом оригинальном подиуме.
Внезапно то, что стало с бабой Дашей, приостановилось, по-медвежьи выпятив слюнявую нижнюю губу, принялось раздувающимися ноздрями жадно втягивать воздух. Я сжалась, бесполезно пытаясь стать невидимой, неосязаемой. Я знала, кого унюхало рыжеволосое нечто. Меня. Но все напрасно. Старуха, разбрызгивая кровавую слюну, яростно зашипела и, ткнув указательным пальцем в мою сторону, завопила на нереально высокой частоте. – Это она!!!
Паутина задрожала. как гитарные струны под пальцами музыканта. Сотни мертвых лиц повернулись в мою сторону. Злобные мохнатые существа, казалось, только что дремавшие в каком-то потустороннем анабиозе, вздрогнули и открыли свои глазки. В предвкушении кровавого развлечения их тонкие голоса слились в скрипучем хихиканье. В это время, окровавленная толпа, пихаясь, и отталкивая друг друга, ринулась из зеркал. Грязные обломанные ногти впивались в тонкую глянцевую пленку, отделяющую зеркала от внешнего мира. Под их пальцами она с треском вытягивалась, еще мгновение и, под чьей-то разлагающейся рукой, со звуком лопающегося шарика, непрочная преграда разрывается. Все. Сотни мертвых рук увеличивают образовавшийся проем. Липкое, сладковатое зловоние сотен разлагающихся тел, вызывая спазмы, забивает нос, рот, обволакивает и так еле дышащие легкие.
Все. Первые жуткие жители Зазеркалья, скалясь и шипя, вываливаются на площадку, и тут же виснут на лезвиях паутины. Но это их не останавливает. Паутина, словно студень, разрезает их, давно позабывшие, что такое физическая боль, бескровные тела. Первые ряды мертвецов осыпаются на пол грудой кошмарных кусков. Но их головы продолжают шипеть, а искромсанные конечности куда-то рваться, дергаясь в судорожных конвульсиях. Но велика толпа, жаждущая моей крови, превращая ногами останки своих «сородичей» в месиво, и разрывая паутину, она направляется ко мне. Пустые глазницы меня не видят. Не видя, они идут, на безумно привлекающий их, мой запах. Пара секунд отделяет меня от вечной жизни. Жизни в бесконечных коридорах Зазеркалья, жизни среди этих тварей. Я не хочу такой жизни! Лучше острые лезвия разрезающие тело, лучше мгновение адской боли, чем вечность в аду. Собрав все силы, я бросилась на паутину, навстречу безобразным мордам, навстречу смерти.
Пронизывающая боль, как избавление и забвение, как награда. За мгновение до смерти, яркая вспышка пламени ослепила мои глаза. Одновременно со звоном разбивающегося стекла, раздался оглушающий визг, видимо, все-таки испытывающей боль безглазой толпы. Но меня это уже не касалось. Подхваченная невидимой силой, я устремлялась куда-то вверх, навстречу свету. Последнее, что я запомнила, это доносившийся откуда-то голос опоздавшего Дроздова.
Абсолютная белизна ослепила глаза. Где-то, совсем рядом, гудели незнакомые голоса. Своего тела я не чувствовала. Но это, наверное, неудивительно, на тот свет попадают без тела. Но как-то все-таки не так я его себе представляла. Какой-то очень знакомый запах щекочет нос. Откуда же я его знаю? Откуда? Извилины в моем мозгу, словно заржавевшие шестеренки, с большим трудом стали шевелиться. Гортань пересохла. Деревянным языком я попыталась облизать саднившие губы. Стоп! Я же уже не на земле! Значит, у меня нет тела, нет кожи! У меня ничего не может быть такого, что может пересохнуть, саднить и чем что-то можно облизать! Где я?! Если я не там, то тогда я…
Господи!! Я жива! Обрадованный разум, неразумно поторопился послать телу команду подпрыгнуть на месте. Тут же острая боль заставила-таки пересохшую гортань проскрипеть, что-то типа «ой». Тут же рядом раздался испуганный женский голос.
- Чего это ты?! Тихо, тихо…Лежи тихонько, деточка. А то заново штопать тебя придется.
Вместе с болью вернулась способность видеть, слышать, чувствовать. Надо мной склонилось милое старушечье лицо с ярко-голубыми глазами. Глаза… У нее есть глаза… И если я ее вижу, значит и у меня есть глаза. Если я чувствую боль, значит мое тело цело. Оно не рассыпалось на сотни разрезанных кусочков. Слезы радости и облегчения, обжигая кожу, хлынули из моих глаз.
- Что ты, деточка? Что ты? – защебетала старушка. – Все же хорошо. Жива. Хирург у нас хороший. Уж как старался. Полночи тебя спасал. Ранки заживут, швы рассосутся.
Ее шершавая ладонь гладила меня по волосам, а голос успокаивал, убаюкивал. Незаметно для себя, я заснула здоровым, первый раз за многие дни, безмятежным сном.
Яркие лучи солнца сквозь закрытые веки требовали проснуться. Знакомый аромат неизвестного мне парфюма, витал в воздухе. «Надо обязательно спросить Дроздова его название» - подумала я перед тем, как открыть глаза.
- Привет. – усталые, но по-прежнему, удивительно голубые глаза Дроздова, нежно смотрели на меня.
- Привет. – прошептала я.
Еще две недели я пролежала в больнице. Серьезных ран оказалось не так много, а вот тонкие шрамы теперь покрывают все мое тело. Но благодаря тому, что лезвия паутины были очень тонкие, шрамы еле заметны на моей белой коже. Я потеряла немного крови, но вскоре я полностью восстановилась. Дроздов приезжал ко мне по несколько раз в день. О последних моих мгновениях среди зеркал, мне рассказал уже он.
В тот день, сразу же после разговора со мной, Елена Григорьевна долго пыталась разыскать Дроздова, который в это время развлекал где-то московское начальство. Так и не найдя его, но оставив свои послания для него у всех с кем общалась, она все-таки бросилась мне на помощь. Ее страшная смерть навсегда легла тяжелой плитой вины на мою грудь. Оставленные ею сообщения, все-таки дошли до Николая. Послав к черту свое начальство, он бросился ко мне. Как назло, где-то на полпути, его машина застряла в сумасшедшем буране. С трудом поймав случайную попутку, он все-таки добрался до моего дома. И как оказалось, очень вовремя. Как он заем описывал, подъехав к дому, он сразу понял, что происходит что-то страшное. Во всех светящихся каким-то нереальным светом окнах, мелькали зловещие тени. Странные звуки, исходящие от дома, казалось, заставляли дрожать замерзший воздух. Да и стены самого дома вибрировали, вздыхали в такт усилившегося гула разбушевавшейся метели. Дроздов сориентировался сразу и, схватив первое, что пришло ему на ум. К его счастью, у перепуганного насмерть водителя, любезно его подвозившего, оказалась канистра бензина. Схватив ее и крепко сжимая спички, он ворвался в подъезд. Увиденное, его ошеломило, но на разглядывание страшного интерьера в подъезде, времени не было. Где-то в углу, за серыми шипящими телами, он мельком увидел меня. Содрогнувшись от мысли, что опоздал, сжав зубы, метнул открытую канистру прямо в черную толпу. Даже рискуя, что могу сгореть и я, не видя иного выхода, вслед за канистрой он швырнул зажженный спичечный коробок. Пламя, раскаленными языками хлестало по зловонным телам, выпуская смрад горящей плоти. Толпа взвыла, паутина, словно новогодняя гирлянда, вспыхнула искрящимися нитями. Черные мохнатые существа, душераздирающе вопя, вертясь в пламени горящей деревянной рамы, тщетно пытались сбить огонь со своей вспыхнувшей шерсти. Обжигаясь в веселящемся пламени, не обращая внимания на падающие на него тлеющие нити паутины и визжащие живые факелы вокруг него, Николай пробрался ко мне. Схватив в охапку мокрое от крови мое тело, одновременно пытаясь сбить огонь с моих волос и остатков одежды, вылетел из подъезда. Чтобы потушить остатки тлеющего огня, не жалея, засунул меня в ближайший сугроб, благо, погода щедро обеспечила необходимым снегом.
Водитель, подвозивший Николая, как только тот скрылся в подъезде, крестясь и молясь давно забытому богу, прыгнул в машину и поторопился убраться подальше от вопящего дома. Потом была скорая, пожарные, милиция.
Затем была большая статья в местной газете о разгуле преступности в нашем городе. О доблестном милиционере, рискнувшем своей жизнью, ради спасения двух женщин, попавших в руки, пока неизвестного, маньяка, жестоко изрезавшего своих жертв и путем поджога дома, скрывшего следы преступления. Газета выражала соболезнования родственникам погибшей Елены Григорьевны, желала мне скорейшего выздоровления. И все. Ни слова о многочисленных обгоревших останках, о сгоревшем зеркале… Но как объяснил Дроздов, там ничего так и не нашли.
Тогда, Дроздов как-то неуверенно пояснил – скорее всего, зеркало сгорело дотла. Я захотела ему поверить.
С тех пор прошло пять лет. Я давно перестала вздрагивать от отражения в зеркалах. С продажи двух квартир, мы с Дроздовым купили небольшой домик на окраине города. Кстати, теперь моя фамилия – Дроздова. У нас растет замечательный сынишка. Брат Николая, где-то через месяц после этих событий, неожиданно, пришел в себя. Что с ним было, так и осталось загадкой. Через год после этого, Николай вместе с братом, послал к черту свою работу, и теперь занимаются бизнесом. Оказывается, у моего мужа масса талантов.
В шкатулке, найденной в квартире Лидии Максимовны, оказались достаточно дорогие ювелирные украшения. Первым моим желанием было тут же избавиться от них. Но то ли жадность во мне проснулась, то ли что-то еще, но я их так и не продала, хотя ни разу, за все годы, так их и не надела.
Зеркальце в форме то ли Солнца, то ли Чертополоха, так и лежит у меня, точнее в железной коробке под замком, в темном углу чердака. Так. На всякий случай. Надеюсь, оно не попадет никому в руки, как никогда никому не попадет в руки То Зеркало – Зеркало мстительной Боулики. Но при этих мыслях, что-то холодное и липкое сжимает мое сердце…
Человек давно не ел и не спал, вчерашняя суррогатная водка разъедала его вонючую глотку. И хотя над горизонтом только-только заиграли солнечные лучи, его ненасытное брюхо и расплавленные мозги требовали добавки суррогата. Кряхтя и отрыгивая, он все-таки оторвал свое потное тело от грязного пола подвала. Как он сюда попал, он не помнил, да и неважно. Сейчас важно одно – выползти отсюда и попытаться найти своих дружков. Возможно, ему повезет, и у них можно разжиться хоть на полглотка чего-нибудь. Неважно чего, лишь бы почувствовать во рту этот волнительный вкус. Его правая нога зацепилась за что-то громоздкое. Упав на четвереньки, человек выругался. Еще не хватало переломать ноги. Хотя, подожди, может это что-то ценное, и его можно будет спихнуть за бутыль водяры. Закисшие глаза человека алчно сверкнули и тут же, в свете утренних лучей, пробивающихся через крохотное окошко, его много лет немытая рожа отразилась в большом зеркале.
Человек аж захлебнулся от счастья. Да за это можно получить две, нет, наверное, и пять, бутылок замечательной водочки. Да еще и на колбаску хватит. И дело не в самом зеркале, а в его необыкновенной оправе. Словно по повелению великого мага, крохотные существа застыли вокруг зеркала в непонятном танце. Их крохотные пальчики с острыми коготками крепко вцепились в тончайшие нити, а злые глазки, отражая солнечный свет, горели адским огнем…
Смерть отражающее
© Copyright: Марина Романенко, 2010
Свидетельство о публикации №210111100923
Свидетельство о публикации №210111100923
Рецензии