Вначале была Африка. 7. Натюрморт

Мне очень хотелось иметь машину. Не в Союзе после возвращения, а прямо здесь, в Гане. Я с удивлением обнаружил, что машин в Гане было явно  больше, чем в СССР (в пересчёте, скажем, на тысячу человек). Думаю, это объяснялось, с одной стороны, тем, что ганцам был доступен любой автомобиль, где бы он ни изготовлялся, в том числе и очень дешёвые маленькие машины (а советским – только «Волги»,  «москвичи» да «запорожцы», и в очень ограниченных количествах). С другой стороны, на Гану иногда проливался золотой дождь, и у некоторых групп населения вдруг появлялись крупные деньги.

В то время маленькая Гана занимала первое место в мире по производству какао-бобов, и если у других производителей (например, у бразильцев) случался неурожай, ганские фермеры гребли деньги лопатами, обслуживая львиную долю мировой потребности. Вот в такие моменты фермеры из Богом забытых деревушек покупали себе огромные американские машины, чтобы ездить на них от дома до бара на расстояние 150 метров. Разумеется, в следующем году ситуация складывалась иная, иностранные конкуренты приходили в себя, цены падали, и у большинства купивших машины в Гане не оказывалось денег даже на бензин. Когда проезжаешь через основные районы производства какао-бобов в Ашанти, видишь неподвижные машины почти у каждого дома как памятники процветанию и глупости. Краска на таких машинах обычно была высококачественной, и внешне всё выглядело даже красиво, пока однажды мне не довелось случайно остановиться у одной из них. Уже не помню, почему, но я ударил её кулаком по крылу и пробил его насквозь: всё железо из-под краски выгнило.

Этот случай запомнился мне потому, что он привел меня в шоковое состояние, но не из-за нерадивости ганских автовладельцев. Меня ужаснул ганский климат, который за пару лет превращает в ничто листовое железо автомобильных корпусов. А во что он превратит за год меня?? Правда, очень скоро я сообразил, что это как раз один из тех случаев, когда человек прочнее железа. Но сейчас речь не об этом, а о том, что машин в Гане было много, и, конечно, не все они были мёртвыми и сгнившими.

Однажды Сидоров – наш новый начальник экспедиции – где-то услышал, что в этих местах можно купить неплохую легковую машину фунтов за 60. Все наши ребята благоразумно приняли эту информацию к сведению, не более того. («А на фиг она здесь нужна?»). Только нам с Сидоровым эта новость запала в душу. Почему  ему – не понимаю.  В его распоряжении были практически все наши машины. Почему мне – понятно. Повторяю: мне очень хотелось иметь машину, и не в Союзе, а прямо здесь, в Гане. Куда на ней ездить – это, конечно, вопрос, но не принципиальный. Можно в магазин или в офис (250 метров), к Томсону в Центр (200 метров). А можно и на створ к реке – это мили три, можно  в Банду – десять миль. Мне казалось, что в Банде всегда танцуют, всегда горят яркие огни её кабачков, всегда стройные девчонки  машут вслед проезжающим мимо европейцам… Да, Банда привлекала… А Венчи – это ещё дальше, а Течиман?.. А быть владельцем собственного автомобиля, это что - просто так?!

В общем, мы с Сидоровым решили действовать. Для начала я предложил послать на разведку Джозефа Баду (Тетифо) как совершенно надёжного негра, а Сидоров гарантировал ему джип и бензин. Джозефа не было субботу и весь день воскресенья. Но к вечеру он появился и сообщил, что в этой части страны машин за 60 фунтов в продаже нет. Ближайшее место возможной покупки – Течиман – это миль пятьдесят от нас. Там продается такси за 200 фунтов, но, по мнению Джозефа, цену можно будет сбить до 100. Ниже – нереально. Эти сведения мгновенно протрезвили Сидорова. Но не меня.
    -Дадите машину съездить в Течиман?
    -Постараюсь. В следующее воскресенье.

Мне нужен был эксперт, который бы оценил состояние машины. Лучшим механиком экспедиции был Тед Бжезинский. Я вообще считал его гениальным механиком и великолепным водителем. Но он иногда раздражал меня своей «плоской трезвостью», если так можно сказать, и вечным скепсисом. Я не понимал, как вообще можно жить с таким складом ума и не повеситься с тоски. Тем не менее, меня к нему что-то тянуло: вероятно, его глубочайший профессионализм и уверенность в своих силах. Не могу сказать почему, но мне казалось, что и он ко мне тянулся.  Я предложил ему вылазку на следующее воскресенье. Внутренне я весь сжался от тоскливой скуки: сейчас начнет критиковать меня за решение сделать такую покупку, найдет повод съязвить. Но он сразу же согласился, видимо, предвкушая вызов со стороны незнакомой машины. Неожиданное желание ехать со мной высказал и Сидоров. Я скис. Если едет начальство, то это будет его, а не моя, поездка. Это я и донес до него в вежливой форме, но Сидоров твердо сказал:
    -Нет. Это твоя поездка. Мы в ней только с твоего согласия. Скажешь «нет», и не поедем. – Но при этом он посмотрел на меня так, что сказать «нет» у меня не повернулся бы язык по многим причинам.
    -А почему «мы»?
    -Лёва Грызунов тоже хочет. Место ведь есть.
    -А ему-то зачем?
    -Говорит, что ему в воскресенье ну абсолютно нечего делать.
Аргумент был неотразимо оригинальным. Хорошо только, что с ним не пришли все остальные участники экспедиции.
    -Без жены, надеюсь?
    -Без жены.

Выехали мы ещё затемно. На переднем сидении рядом с шофёром сидели мы с Тедом. На заднем – Сидоров, Лёва и Джозеф.  Джозеф и Тед по шоферской привычке сразу задремали, а Сидоров и Лёва о чем-то тихо переговаривались. Было прохладно. Когда проезжали Банду, Сидоров вдруг сказал:
    -Что-то холодновато. Может, ты не будешь возражать, если мы сбегаем, пропустим по стаканчику бренди.

Я не стал возражать, хотя начало было многообещающим. Но начальник есть начальник. Они быстро сходили в бар и быстро, дисциплинированно, поспешным шагом вернулись. Медленно светало. Временами машина пересекала полосы тумана, и от этого становилось зябко. В следующей деревне Сидоров снова сказал:
    -Надо ещё по стаканчику. Не возражаешь? Может, и ты с нами?

Я отказался, а они четко повторили процедуру и продолжали с моего разрешения повторять ее у каждого придорожного бара, пока взошедшее солнце не нагрело кабину. К этому времени им давно уже было тепло, а теперь стало просто жарко, и они перешли на холодное пиво, каждый раз испрашивая моего разрешения и намекая, что я же не допущу их бесполезной гибели от теплового удара.

Наконец мы въехали в Течиман, и Джозеф показал, где найти владельца продаваемой машины. Машина находилась на стоянке такси на центральной площади. Мы вылезли и начали рассматривать машину. Правда, Сидоров и Грызунов в осмотре участия не принимали. Они сиротливо стояли в стороне и мутно озирались вокруг. Я был разочарован: машина была марки «форд префект» - абсолютная копия нашего «москвича-407», того, что был у нас в Севастополе. Для заграницы хотелось бы чего-нибудь свеженького. Тед и Джозеф дотошно всё разглядывали, щупали, раскачивали, вслушивались в работу мотора. Я тоже, хотя понимал меньше их. Решили испытать машину на ходу. Тед сел за руль, рядом я, сзади Джозеф и хозяин – и мы поехали через центральные кварталы, проверяя разные передачи, торможение, показания датчиков и т.п.

Сидорову и Грызунову к этому времени, похоже,  уже удалось сфокусироваться на окружающей действительности. Они остановили нас и, галантно выражаясь, намекнули, что если бы я был хорошим парнем, я бы показал их шоферу, где тут есть приличный бар. Я очень сомневался, что это именно то, что им сейчас было нужно больше всего, но момент для споров был неподходящим, и  я рассказал, как проехать к бару. Он располагался на противоположной стороне квартала, вокруг которого мы, в основном, ездили. Они сели в «импалу» и сразу отбыли, а мы продолжали колесить по городу. Когда мы проезжали около бара, Сидоров и Грызунов что-то радостно нам кричали и махали бутылкой джина.

Тед нашел массу недостатков во всём – от двигателя до рулевого управления и сайлент-блоков. Но мне очень хотелось иметь машину, и я спрашивал:
    -Это излечимо?
Тед пожимал плечами:
    -Да.
Вернулись на площадь и начали торговаться. Дело шло туго: 250 фунтов и всё тут. Покупателем представлялся Джозеф. Если бы владелец знал, что покупатель – европеец, можно было бы не торговаться – бесполезно. Мы начали давить владельца сведениями о недостатках машины. Он понял, что имеет дело со специалистами, сбавил до 150 и упёрся. Собралась толпа, которая  с интересом наблюдала за торгом.  Джозеф ещё раньше высказывал мнение, что цену можно будет сбить до 100, и теперь, видимо, считал делом чести добиться такого результата. Но всё было напрасно. И тут Джозеф вдруг отозвал владельца в сторону и что-то тихонько пошептал ему на ухо. Владелец помрачнел и задумался, потом кивнул, и они вместе вернулись к нам.

    -Сто фунтов, - торжественно сказал Джозеф.
Передача денег и документов состоялась тут же. Толпа начала расходиться.
    -Что ты ему там шепнул? – спросил я.
    -Я сказал, что если он будет упрямиться, я расскажу всей этой толпе, какие опасные недостатки есть у машины. И тогда её не только никто не купит, но и ездить на ней откажутся.

Я стал обладателем первой в моей жизни машины и был счастлив. Сел за руль, усадил Теда и Джозефа и решил поехать к бару, чтобы сказать нашим,  что мы едем обратно. Было примерно 5.30 дня. Солнце садилось в 6. Я подъехал к бару. Он находился на втором этаже. Сидоров и Грызунов так за меня радовались, что я испугался, как бы они не упали через перила. Звали нас отметить покупку, но мы отказались. Тед высказал настоятельное пожелание самому вести машину: машина новая, незнакомая, я ещё к ней не привык, неизвестно, что она может выкинуть, и хватит ли у меня опыта и сообразительности, чтобы адекватно отреагировать. Я понимал, что рискую не только собой, но и моими товарищами, и, скрепя сердце, согласился. Пока мы ездили по городу, Тед отмечал лёгкость и приёмистость машины, но за городом, когда дорога стала нырять с холма на холм, обнаружилась одна неприятная особенность. На подъёмах вдруг резко падала мощность, и мы едва дотягивали до конца, а в какой-то момент спуска, наоборот, в неё будто бес вселялся, и она рвалась вперед, преодолевая сопротивление тормозов. Теду пришлось довольно долго улавливать эту закономерность, пока он не научился использовать инерцию для её преодоления.

С наступлением сумерек выявилась ещё одна проблема: независимое поведение системы освещения. Фары гасли на несколько секунд не обязательно на ухабах,  подъёмах или спусках, а когда сами считали нужным. Пока ещё можно было что-то разглядеть, мы ощупывали проводку, проверяли соединения, разъёмы… но тщетно. Фары продолжали гнуть свою независимую линию и доставлять нам острые, незабываемые моменты. Представьте наши ощущения, когда на спуске машина решает рвануть вперед, а фары в этот момент принимают решение передохнуть и полностью отключиться! Вот где я действительно оценил искусство Теда как водителя и его железобетонное спокойствие. Наконец дорога пошла по равнине. Таинственные скачки мощности  полностью прекратились, а проявления независимости фар стали менее опасными. Мы спокойно ехали, почти отдыхая после холмов, когда нас обогнала, как стоящих, наша «импала», обдав пылью и бессвязным пением.

Когда приехали в Буи, ещё издали увидели, что у моего дома – толпа. Пришлось даже пару раз бибикнуть, чтобы расступились. Это Сидоров и Грызунов, приехав раньше нас, сообщили на «пятачках» - мужском и женском – о нашем прибытии на купленной машине. Сидорова и Грызунова уже унесли, а толпа потянулась встречать нас. Я быстро принял поздравления и ушёл спать, так как был вымотан после дороги, но было ещё не поздно, толпа продолжала митинговать за моей дверью, ощупывать машину и сигналить. Разошлись поздно, так как следующий день был выходным, уж не помню, в честь чего – переезда пророка Магомета из Медины в Мекку или создания правящей партии НПК.

Но рано утром меня разбудил Тед и потащил на реку мыть машину. Я сел за руль. Подо мною урчало моё железное существо. Ощущение было непередаваемым. Тед обращал моё внимание на различные особенности его поведения, которые я сам не заметил бы – ну едет себе и едет, останавливается, когда нужно, и отлично… Но Тед хладнокровно и безжалостно составлял устный список того, что надо сделать. Пока Тед был рядом, я всего этого совершенно не боялся, а наоборот, с интересом воспринял необходимость перебрать одно, заменить другое… Приступить к ремонту решили безотлагательно. Когда вернулись со створа, мне почему-то пришлось разок объехать вокруг дома, пока удалось остановиться.
 
Мы притащили ящики из-под оборудования и подняли на них машину, сняв колеса, чтобы разгрузить ходовую часть. Это зрелище - машина без колес на ящиках - на многие месяцы стала характерной чертой Буи. Само место оказалось притягательным для мужской половины экспедиции, составив серьёзную конкуренцию мужскому «пятачку». Я в полуголом состоянии обычно лежал под машиной или возился под её капотом, а вокруг стояли или сидели на крылечке мои чистенько одетые товарищи. Машина и я стали темой для острот, хохм, философских обобщений. Из наших сразу выделилась группа знающих людей, с интересом относившихся к происходившему, иногда дававших неплохие советы и даже помогавших. Прежде всего, это были Тед, топограф Слава Дьяконов и Боблет (Бобылев) – буровик. Тед заряжал их своей целеустремленностью, обширными знаниями и готовностью преодолеть любые препятствия. Но если бы кто-нибудь из нас обладал даром предвидения, я бы ни за что не ввязался в этот ремонт, а ездил бы с вибрирующим рулем, изумлялся бы напряжённой внутренней жизнью машины, проявлявшейся то в бешеной энергии, то в упадке сил, останавливался бы и два и три раза вместо одного, если бы понадобилось…

На многих частных машинах Ганы были надписи, например «Вся жизнь – война», «Весь мир – из яйца», «Король любезности», «Бойся женщин!»,  «Умереть некогда!» и т.д. На моей было спереди: «О, Боже!»,  сзади: «Still life», что можно было бы перевести и как «неподвижная жизнь», и как «натюрморт» (но при чем здесь это?!).

Покупка машины состоялась где-то в начале периода харматтана. Сильная жара превращала работу с разогретым металлом просто в ад. Поэтому я уделял машине времени не так много, как было нужно. Моя жизнь в основном вращалась вокруг алмазов, которые должны были ждать меня где-то среди болот Сьерра- Леоне. А время шло. На дальних горизонтах стали появляться тучи. По ночам были видны зарницы. Кончался сезон харматтана. Приближался сезон «малых дождей» и ураганов. Начало выходить из строя наше оборудование, особенно автомашины. Тед выбивался из сил, стараясь найти выход из положения, но оборудование, даже в экспортном варианте, было попросту плохим. Признать это ни за что не желало наше начальство, считая это делом политическим - подрывом авторитета нашей страны. Все удары приходились на Теда Бжезинского: наши начальники его просто подставили. Тед хладнокровно сражался за честь наших производителей: сочинял какие-то присадки к топливу и смазкам, что-то просверливал, что-то напылял, притирал… Вдруг вспомнили, что он должен был ехать в отпуск в Союз, и как-то все перестали возражать. Тед намеревался в Союзе проконсультироваться с очень знающими людьми.

Наконец, он с семьёй уехал. Пообещал привезти мне карту. Уехал, наверное, с огромным облегчением, оставив после себя оживлённую и работающую технику. Все, кто на ней работал, были ему благодарны: работы не были сорваны, дополнительные расходы легко вписывались в обычные эксплуатационные издержки. Но оставались ещё люди, блюдущие государственные, нам не понятные интересы, и едва ли Тед мог ждать от них благодарности. После отъезда Теда у меня осталась разобранная машина, полная комната деталей и надежда.


                ПРОДОЛЖЕНИЕ   СЛЕДУЕТ