Неучтенная ночь

На сумрачном небе не смеялась луна. Нечастая гостья на небосводе в это время года ночь Огня всегда обходила стороной. Редкие звезды стыдливо прикрывались тучами. Кто же заметил, что звезды и болотные светляки суть одно и то же? Не нынешний ли король, когда еще был корсаром и дребедень со звездным небом не раз ощущавший на собственной шкуре?
Ночные светила начали пошаливать еще в век Заполуночи, а лет десять назад и вовсе двинулись, если, конечно, предположить, что у вечных странниц был рассудок. Та же Нэери могла появиться за ночь четырежды, а ведь еще во времена дедов тех, кто охранял городские врата, считалась вестницей рассвета.
Старики говорили, что такое уже случалось, с ними соглашались ученые, но легче от этого не становилось. Какое там легче, когда созвездия пляшут по небосклону, словно перепившиеся возчики?
Один из стражей подозрительно покосился на чахлую рощицу, маячившую в пяти минутах на рысях от крепостной стены. Нежданно проснувшийся ветер потеребил кончики его волос, но тем и ограничился. Слух уловил вскрик сухой ветки и шорох листвы. Стражник напрягся, удобней перехватив древко копья.
- Ты чего? – напарнику было плевать на неучтенную ночь, мерзкую погоду и темноту хоть глаз выколи. – Понтри, ты уже достал со своими страхами.
- Я... Инкред, – промямлил тот, кого назвали Понтри, - кажется, что-то слышал.
- У тебя зубы стучат, и спать мешают.
Древние говорили, что тот, кто проспит ночь Огня, вряд ли проснется, но Инкред с завидной регулярностью плевал на суеверия лет пятнадцать, и очень возможно, что и дольше, но тогда Понтри его еще не знал.
- Скорей сменили б нас что ли... – вздохнул измучившийся страж. – О, слышишь?
Инкред страдальчески закатил глаза. Тьма окутывала окрестности непроницаемым покрывалом.
- Дороги не разобрать, а в траве слишком много нор и ямок, - в который раз наставительно проворчал он. -  Если и отыщется ненормальный всадник, то шею сломит и не доедет. И хорошо, что луны нет.
Сам Инкред, конечно, проехал бы, если б захотел, но Понтри лучше не задумываться о том, что ночь не так страшна, как кажется.
- Конечно, ведь говорят, что тот, кто увидит луну в ночь Огня, не доживет до рассвета...

*

Элея шумно вздохнула, отгоняя невидимых мушек, мотнула хвостом, и миновала, наконец, утомленных стражей. Келадо прекрасно понимал как бессменную спутницу, так и несчастных, вынужденных смотреть во тьму, но не осознающих того, что творится у самого носа.
Келадо тронул повод, и Элея немедленно остановилась. Настороженный город медленно обретал краски и суматошность праздника, с учетом того, во что верили жители, сильно отдающий сумасшествием. Улицу наводняли пестро одетые горожане. Из распахнутых окон лилась музыка и смех, рвались хлопушки, и только на окраине и границе слышимости подвывала собака, словно напоминая о неизбежности времени, которого осталось до неприличия мало.
Келадо спрыгнул на мостовую и не без удовольствия размял ноги. В плечо ткнулось живое и теплое. Элея не любила расставаний, хоть они и были необходимы. Увы, духи ветра хоть и неотличимы от обычных лошадей, но стоять в денниках и хрустеть овсом не могут, и теперь странник разрывался между необходимостью оставить верную подругу и ее же безопасностью.
- Вот что, жди меня за стеной, - решил он и отвернулся.
Конечно, без Элеи он утратит невидимость, но нужна ли она ему здесь и сейчас? Вряд ли кто-либо из живущих откажется приютить путника в такую ночь. И, уж конечно, стража его не остановит, хотя один, наверняка бы попытался, сделав хуже и себе, и силе, которую представляет тот, кого в этом городе зовут призраком смерти.

*

- Мэл, ну ты идешь? – в который раз проорали на лестнице, и Мэллис сдалась.
Какая разница, где и с кем проводить неучтенную ночь, за какими-то бесами названную Огненной и праздником? Для смерти не существует запоров и дверей, она входит, спросив разрешения, но отказ ее не остановит. Смерть способна принять обличие близкого человека, а, может, и незнакомца, но это не значит, что все незнакомцы плохи, а ждать нужно, запершись в четырех стенах.
Предки были мудры и проводили ночь так, словно она была последней – в радости и любви. Они не знали страха, не то, что слабая девушка, застывшая в непомерно огромном кресле у мутного старого зеркала.
Как же Мэллис радовалась празднику в детстве! Для нее все было сказочно: и подарки, и улыбающиеся лица, и разговоры. Люди забывали старые обиды, признавались в чувствах, поверяли тайны и, казалось, были счастливы. Но радость всегда ведет в поводу грусть, а счастье – горе. Кто-то, дарящий улыбку и цветы, готовился уйти навсегда.
Девушка помнила, как дядя... то есть, она тогда думала, что это он, затащил на изумительно красивого серого рысака Вальда. Тот смеялся и радовался. Копыта высекли искры из мостовой, и серая молния рванулась к распахнутым воротам. Больше она не видела брата. У нее не было больше старшего брата...
Почему ворота не запирали?
Почему стражи не остановили всадника?
Почему?
Почему?!
Почему?..
Ей было восемь, но несколько фраз, брошенных, казалось, вскользь, запомнила навсегда, как и улыбку – грустную и понимающую. Слова врезались в память, стояли за спиной, окутывая сумрачными крыльями и непреодолимым страхом. Как же она хотела забыть горящие янтарные глаза, и ведь не вспомнила, что у дяди они серые.
- А меня прокатишь? – смеялась маленькая Мэллис.
- Если на то будет необходимость, - дядя никогда не умел обращаться с лошадьми, в отличие от нее или Вальда, которые созданиями с длинными стройными ногами и змеиными шеями буквально бредили, но сегодня держался отменно. Серая кобылица плясала под седлом, подставляя бока и неостриженную гриву несуществующему ветру. – Но с тобой, девочка, я буду честен. Обещаю.
Тогда Меллис еще не понимала, о чем речь, догадалась только на следующее утро.
Ну почему ей не суждено быть такой, как все? Если бы призрак смерти приходил в каждый дом и каждый год, то люди вряд ли умирали в собственных постелях. Мэл не сказала бы, чтобы ее прельщала старость, но лучше уж выйти за первого встречного и нарожать ему десяток детей, нежели каждый год ждать неотвратимого!
- Мэл, - в дверь настойчиво постучали, скорее всего, отец.
Отец ли?
Мэллис быстро надела сережки, поправила высокую прическу и спустилась в общий зал.

*

Этот город когда-то носил красивое название Эсперан и не знал ни праздника неучтенной ночи, ни ушедших. Все когда-то меняется, предки хохочущих и пляшущих на улицах и в домах людей это знали.
Келадо не удивится, когда, приехав однажды, застанет ворота закрытыми, а в темном переулке получит нож в спину. От творящегося вокруг радостного безумия до паники и страха, как и убийства чужаков, близко. Невозможно с честью нести бремя долга, если не знаешь, в чем он заключается. Предки этих людей сами сделали свой выбор, но согласились бы с ним живущие сейчас? Отчего-то Келадо полагал, что вряд ли. Ведь их все устраивало, а единственным страхом и врагом был всадник на духе ветра, которого когда-то ждали с волнением и трепетом.
- Ночь Огня, - из-за угла вынырнула красотка в красном платье и малиновых бусах, шелковые волосы казались укрывающим гибкую спину плащом, - позолотите ручку, эсперанзэ1, такая ночь!
Келадо грустно улыбнулся и отстегнул от пояса кошель.
Эсперанзэ... на древнем языке это слово означало надежду, здесь и сейчас – только учтивое обращение. Кто же виноват, что в календаре Эсперана 365 дней, а перебор с часами выливается в праздник, называемый «неучтенной ночью»? Почему она же считается Огненной, уже не помнит, похоже, никто.
Красотка ухватила кошель и лукаво подмигнула, в следующее мгновение затерявшись в толпе. Она была не его, и у нее будет много детей и счастливая жизнь.

*

В зале было шумно. Смех и музыка периодически заглушали друг друга, над столами витал нестройный гул голосов, звяканье стаканов и кружек. Ароматы многочисленных кушаний соблазняли и манили, но Мэллис не хотела есть. Как обычно, легко и плавно она спускалась по резной лестнице, раскланиваясь с гостями.
Сладкоголосый Понтри как-то назвал ее облачком, сотканным из лебяжьего пуха. Врал, конечно, разве с ее худющей фигурой на облачко походят? То, что дочь откровенно не доедает, не в состоянии скрыть никакой портной, сколько бы отец ни нанимал лучших.
От стайки беседующих военных отделился высокий кавалер во всем черном, и, как бы не занимали Мэллис безрадостные мысли, но появление давнего друга кузена, заставило ее отвлечься и поморщиться.
Инкред был полной противоположностью, как Понтри, так и ее. Он был высок и статен, в отличие от худосочного цыпленка в свои девятнадцать больше походящую на четырнадцатилетнего подростка. У него были черные роскошные волосы при бледной коже и удивительные глаза цвета полуночного неба, у нее – соломенные завитки вместо пышной гривы и светлые глаза, цветом напоминающие грязный снег, что лежит до середины весны. А еще он умел говорить так, чтобы слышали все, и ничего и никого не боялся.
Инкред умудрился так рассчитать свое появление, чтобы подать руку «даме» именно в тот момент, когда изящная ножка коснулась последней ступени. Стоять, будто кол, и ждать, пока Мэллис спустится, было не для него.
Девушка кивнула. Светящиеся черные глаза скользнули по ее осунувшемуся бледному лицу и засмеялись. Кузен Понтри как-то сумел сдружиться с этим человеком, рядом с ним он расправлял плечи и не боялся даже призрака, но Мэллис это не грозило.

*

Столы ломились от яств, компания собралась неплохая, и готовились подойти Жермоны с сестрами и Викальди. Тогда со спокойной совестью можно было бы оставить сборище высоких гостей и пойти перекинуться в твист или бонджо2, но Инкред, вопреки обыкновению, возвращаться не спешил. Сегодня он, похоже, намеревался посвятить вечер Мэллис, и Понтри его не осуждал: кузина за прошлый год стала еще краше, чем была. Худенькая, невысокая, с поразительно огромными серыми глазами и задорно вздернутым носиком. Непослушные кудряшки веселились даже сейчас, безжалостно убранные в недоразумение, обозванное кем-то прической по последнему писку моды. Жаль, что кузина отказывалась ездить верхом, на белоснежном скакуне она смотрелась бы великолепно.
Понтри вздохнул и, блаженно потянулся. За него, кажется, уже все решили, оставалось только попрощаться с приятелями, непременно заверив в скором возвращении, и идти за стол к родственникам.
- О, вот и ты! – хлопнул по плечу дядя.
Член городского совета куртуазностью слов и манер поражал на политической арене, но никогда в стенах собственного дома. К Понтри он относился, как к сыну, причем младшему, а прилагавшихся к особе племянника многочисленных приятелей терпел, за исключением Инкреда, которому с удовольствием отдал бы руку дочери. Происхождение непутевого сына великих родителей, наплевавшего на мнение отца и посвятившего себя армии, сделало бы честь любому дому, однако, как обычно, досадное «но» рушило планы: Инкред был до неприличия горд и дерзок, а кроткая Мэл его, кажется, терпеть не могла.
- Как дежурство? – хохотнул толстяк Гиём, приходящийся главе дома каким-то родственником.
Гримаса, состроенная Понтри, говорила сама за себя.
- Спокойно, не холодно, темно и, если бы ваш троюродный племянник не ставил долг превыше отдыха, я бы превосходно выспался, - ответил за него Инкред.
- Да, - кивнул Гиём, - защитники Эсперан не сомкнут глаз на посту, но, согласитесь, ставить на ворота высших офицеров, все-таки, глупо.
Понтри был полностью согласен, но Инкред не позволил другу ухватить нить разговора.
- Это традиционно, - он слегка приподнял бровь. – Предки считали, что Проводник приходит за лучшими и, чтобы не утомлять ненужными поисками, ставили таковых близ распахнутых ворот, - Мэллис вздрогнула, но ничего не сказала. – Прискорбно, конечно, но, видимо, в этом году, самыми из самых мы с Понтри не являемся.
- Да, смерть забирает только любимых, - бегающие глазки Гиёма скользнули по присутствующим.
Вот свинья! Знает же, что Мэл подобных разговоров терпеть не может и все равно лезет. Кузина и так хорошим здоровьем не отличается, ей бы сегодняшнюю ночь пережить. Но, возможно, троюродный дядя хочет зацепить вовсе не ее?
- Но это не значит, что оставшимся нужно себя хоронить, - поспешил Понтри вставить фразу, полчаса назад услышанную от Инкреда.
- За это и выпьем, - подвел черту под разговором друг и поднял бокал.

*

Нэери висела над горизонтом, как и полагалось звезде, указующей путь. Ее свет Келадо видел сквозь тучи, камень и дерево, здесь называемые крышей. Сейчас лучи ночного солнца прильнули к двухэтажному особняку, к которому Проводник уже приближался однажды. Когда-то он подарил хозяевам горе, хотя должен был принести радость, и наполнил страхом робкую душу, которая ни в чем не была виновата. Неужели сегодня Келадо суждено исправить ошибку?
Одно дело «суждено» и совсем другое - «исправить». Это можно было бы сделать всего лишь век назад, но сегодня люди слишком напуганы и уже не смотрят на живое и зовущее в небе так, как раньше.
Ворота распахнуты. Келадо входит и никто его не останавливает. Здесь это не принято. Этой ночью.
Придет время, и люди станут запираться и трястись, сидя в домах или даже под одеялом, заведут собак и замки. Будь рядом верная Элея, Келадо смог бы принять любой облик, но сейчас это ненужно, а потом вряд ли пригодится.
В раскрытые двери били светлым и золотым свечи, раздавался смех и голоса. Сюда могли зайти незнакомцы, но звали только своих. Что ж, если им угодно бояться, пусть. Скоро тот или та, за кем он пришел, устыдится невежества.
Праздничное убранство. Стайка дам в вечерних платьях. Официанты. Именитые купцы. Офицеры. Студенты. Двое молодых людей готовы заступить дорогу, возможно, в следующем году они так и сделают.
Невозможно приходить в гости к старым друзьям и видеть ненависть, но Келадо же ни в чем не виноват перед ними. И у него слишком мало времени, чтобы медлить.
Здесь много достойных, но свет Нэери их минует, ожидаемо останавливаясь возле смутно-знакомой девушки с золочеными волосами. Ее что-то беспокоит, взор отрывается от созерцания нетронутой радужной форели на серебряном блюде. Вилка выскальзывает из ослабевших пальцев. Черноволосый спутник стремительно и изящно перехватывает столовый прибор в воздухе и подает даме. Он смеется, но внезапно вскидывает голову и смотрит на Келадо. Прямо. С вызовом. В глазах нет ненависти, а страха там, кажется, никогда и не было. Только удивление.

*

Какой странный человек. Во всем черном. Это цвет семьи Инкреда, но что-то он не стремится приветствовать родича. Может, не заметил?
Незнакомец, действительно, походил на сидящего рядом неунывающего зубоскала. Осанкой и ростом. Волосы также волнами бежали по плечам, им только с оттенком не повезло. У Инкреда они были благородного цвета вороного крыла, у незнакомца – червленого золота. И глаза им под стать - янтарные. Настоящий гость Огня.
Мэллис сама не поняла, что ее развеселило. Но радость на то и дана, чтобы опасть горем.
- Держи и не роняй.
В руке снова вилка, но она не хочет и не собирается есть.
- Очаровательная, - Инкред всегда обращается к ней так, когда намеревается зацепить, - смерть от голода это не выход, уж поверьте мне. Если начистоту, то она, вообще, не выход.
Понтри возжелал рассматривать узоры на потолке, Гиём вздохнул, но ухмыльнулся.
- Вы всегда надо всем смеетесь, - Мэллис вымучено улыбнулась.
- Только над смешным, - он поднял руку, и музыканты, повинуясь знаку, сменили темп.
Предатели, они же обязаны слушать ее или папеньку или, хотя бы близких к главе дома родственников. Инкред здесь никто, но ему подчиняются. Другое дело, что и отец, кажется, не против парных танцев3.
- Прошу.
Нет уж, танцевать с ним она не собирается и не будет. Каждый год одно и то же: Инкред смеется над ней, заставляя злость выгонять из сердца ужас, а потом удаляется со своими военными, стайкой приятелей и дам, которые только и делают, что в рот ему смотрят. Сегодня вот задержался с чего-то. Но с нее хватит!
Мэллис резко встала и, минуя предложенную руку, устремилась в зал. Коли всем охота танцевать, она тоже будет, но найдет себе того кавалера, какого сама захочет.
Только кого? Случай сам свел ее с незнакомцем, и, в конце концов, почему бы и нет? Инкред считает ее трусихой, и Понтри тоже, хотя исчезновение Вальда оплакивает не меньше ее и трясется в каждую неучтенную ночь. Вот она сейчас и докажет, что не боится.

*

Удивительно. А он еще печалился тому, что придется позвать за собой девочку. Все понять и шагнуть навстречу судьбе после утери настоящего знания, смогла только баронесса Сильва. Красавица. Она до сих пор хороша. Воистину, там, где пасуют мужчины, становятся совершенные (во всех смыслах) женщины. Правда, эта малышка, кажется, осознала не до конца, к кому попала в объятия.
Торжественное песнопение скрипок подхватывали флейты, струнные напоминали о бренности и бессмертии. Мотив, одновременно схожий и непохожий ни на какой из ныне созданных, захватил их, как и несколько не имеющих отношения к происходящему пар.
Когда же он в последний раз танцевал?
Кажется, что совсем недавно, но под такую музыку – никогда. В ней обреченность и надежда, всесилие и слабость, взгляд вдаль и внутрь себя. Воистину, эти люди умеют создавать. Все еще умеют.
Юная богиня смотрит прямо и даже дерзко, но внутри замирает от ужаса. Это больно.
- Как ваше имя? – голос дрожит, щеки покидает рожденный быстрым вальсом румянец, а руки холодеют. Конечно, если она упадет в обморок, он понесет ее на руках, но нет ничего хуже неосознанного ухода.
- Келадо, - губы неуверенно произносят имя.
- Ей приятно познакомиться, - блеск металла разрывает внезапно рухнувшую тишину, заставляет выпустить ставшие почти родными руки и отступить.
Черноволосый спутник держит за руку хрупкую девушку и сжимает клинок. В глазах уверенность и ярость.
- Не надо, - неясно кому шепчут испуганные губы девушки, и Келадо понимает, что безумец не уйдет.

*

- За меня, Мэлли, сейчас же за меня! - глаза больше не смеются, слова походят на команды, они не предусматривают раздумий и неповиновения. – Умница, там и оставайся.
Мэллис отступает от незнакомца и прячется за плечо взбешенного Инкреда. Она никогда не видела его таким. Понтри, конечно, рассказывал о том, как его друг усмиряет зарвавшихся коней и разнимает сцепившихся волкодавов, а подчиненные перед ним и вовсе по струнке ходят, хоть и души в молодом генерале не чают, но девушка отчего-то думала, что кузен преувеличивает.
Веселость, обретшая форму ярости, что может быть страшнее? Ничего, кроме наполненных огнем глаз и обреченности. Как Инкред не видит, насколько он и незнакомец похожи? Одно лицо, как у картинок для игры в бонджо, только масти разные.
- А теперь, очаровательная, мы поднимемся в вашу комнату, нам необходимо поговорить, ведь правда?
Меллис кивает. Язык отказывается ворочаться.
Какой позор! Мужчина в ее комнате до свадьбы. И ведь она пойдет, хотя раньше за подобное предложение залепила бы Инкреду оплеуху. А отец только обрадуется. А сестренка Сона в проклятого зубоскала влюблена... Создатель, о чем она думает?!
- Я не смогу уйти, - спокойно произносит пришедший за ней призрак смерти. – А ты не сумеешь меня убить... пока.
Инкред усмехается, но глаза могут прожечь врага насквозь.
- Я ошибся, сударыня, мы с вами просто выйдем из дома. Я закину вас в седло и...
- Нет! – вскрикивает Мэллис, оторопев от собственной храбрости. – В неучтенную ночь является призрак смерти. Он может принять облик, кого посчитает нужным. Он избирает жертву и увозит в луну на серой кобыле и...
- Очаровательная, - Инкред все-таки усмехнулся, - я предпочитаю лошадей вороной масти.
- Так вот во что вы верите? – назвавшийся Келадо шагает к девушке, не обращая внимания на оружие в руке человека, не собирающегося уступать. Острие прочерчивает на груди тоненькую алую царапину. – У меня слишком мало времени, больше не отступлю.
- А у меня нет желания выслушивать весь этот бред! – выкрикивает Инкред. – И мне все равно за кого ты меня принимаешь.
Кажется, последнее было адресовано ей.
Почему никто не вмешивается? Не могут? Не хотят? Или боятся, что всадник заберет и их?
Если бы ужас позволил Мэллис оглянуться... но она и так знала, что стоит посреди зала, прячась за плечом того, кого ненавидела, но единственного, преградившего путь направленному на нее злу.
Никто больше не вмешается. Люди привыкли к уходу близких и к тому, что их забирают. Это считается нормальным. Завтра отец зайдет в спальню Соны и скажет, что ее сестры больше нет. Он придумает сказку о принце на прекрасном коне, и сестренка, возможно, не станет долго плакать.
Сильная рука сжимает талию:
- Пойдешь или нести тебя на руках?
Она кивнула, не особенно вдаваясь в подробности на что согласна. Пойти она, конечно, пойдет, но вот дойдет ли? Согласятся ли ноги двигаться?
- Вот и отлично!
И перед глазами плывет зал, свечи и лица.

*

- Звезды... как красиво.
- Маяки в космическом океане. Живые огни, смотрящие на нас, сквозь пространство и время, ... просящие помощи.
Они остановились только на рассвете, когда измученный Констанс больше не смог скакать, а Инкред едва не свалился с коня и чувствовал себя так, словно сам бежал впереди и тащил за узду упирающееся животное. Мэллис все еще била дрожь, но случившееся казалось неважным: новый день близок, а ночь ушла безвозвратно и впредь не повторится.
Над головой было только звездное небо, вокруг – ни одной живой души. Инкред подал ей руку, помогая подняться на невысокий утес, постелил для нее плащ, а сам лег на голую землю. Таким измотанным она его еще не видела, видимо, противостояние призракам смерти обычным людям обходится нелегко.
- Почему помощи? – спросила Мэллис, чтобы сказать хоть что-то.
Инкред пожал плечами:
- Так считали предки. Наш мир – корабль, штурмующий волны безвременья. Если мы поторопимся, то обгоним шторм и спасем тех, кому необходима помощь. Несчастные зажигают огни, каждую ночь, чтобы мы знали, куда плыть, но, увы, всем помочь невозможно.
Мэллис вздохнула и печально улыбнулась, вглядываясь в острые разноцветные искорки. Констанс где-то пасся, Инкред коня не стреноживал, знал, что явится по первому зову. В тишине отчетливо слышался стук копыт и похрапывание. На востоке полукруг небосвода окрасился светлым.
- И куда же направляется корабль?
Она была благодарна за то, что он сделал, но благодарность это еще не любовь, даже когда на одной чаше весов жизнь, а на другой – призрак смерти. К счастью, Инкред это понимал и ни о чем, кроме древних легенд, не говорил.
- Скорее всего, к Нэери, она теперь больше остальных,- он откровенно зевнул и потянулся. – Когда звезды стали вести себя странно, ученые не знали, что и думать. До сих пор высказывают нелепицы. А любые домыслы отметаются сами собой, если понять, что это мы внезапно сорвались с якоря и понеслись в пространстве, называемом космическом океаном.
Какой странный разговор. Зачем он? Неужели, им больше и поговорить не о чем?
- Знаешь, что решили древние мореходы, видя, к скольким мирам ведет их путь?
Она пожала плечами.
- Они стали кидать жребий. Когда корабль подходил, смотритель звездного маяка всходил на борт и брал одного из членов экипажа с собой. Чтобы было кому позаботиться о зовущем мире.
Мэллис вздрогнула, а на востоке начинался вовсе не рассвет, а вставала золоченая луна, которая всего лишь шлюпка, курсирующая от маяка к кораблю и обратно.

*

Они сидели и разговаривали, а Келадо не мог и не хотел мешать. Все  было так, как рассказывал черноволосый упрямец, что никогда не пошел бы с ним, если б не захотел, и в то же время, все было иначе.
Космос слишком неоднозначен, чтобы говорить о нем так просто, время и пространство сосуществуют в нем по-разному. Когда-то, развитая цивилизация возжелала не допустить собственного конца и покинула планету, когда-то ставшую домом. Как оказалось, вовремя.
Космопроходцы создали корабль, походивший на потерянную планету, как два фотона друг на друга, и отправились в путь. Но никто из них и предположить не мог, что в Космосе они раз за разом станут натыкаться на отражение погибшего мира. В первую встречу, им казалось, что чья-то цивилизация просто копирует их собственную историю.
Келадо с трудом мог вспомнить, кому первому в голову пришла идея о том, что случившееся можно изменить. Кажется, это был он сам. И каково было разочарование, когда, вернувшись, он не нашел ни друзей, ни недругов. Его вмешательство слишком дорого обошлось.
Конечно, он вернулся и попробовал исправить. Поначалу казалось, что баланс восстановлен, но уже у следующей стоянки все повторилось. Тогда Эсперан покинул Йовахет, первым когда-то ступивший в город. Потом – Зорот и Иеха, а потом... Келадо уж и не помнил всех, хотя казалось, лица и фигуры бесконечно тянутся в памяти. Келадо курсировал между Эсперан и мирами, которых становилось все больше. Смотритель настоящего маяка и его бесконечных отражений. Казалось, все предусмотрено, но никто не учел того, что потомки перевернут с ног на голову то, в чем не сомневались предки, а, перевернув, захотят просто жить.
Келадо вздохнул и спрыгнул со спины Элеи, удобнее устраиваясь в высокой траве. Скоро усталость возьмет свое, и люди уснут.
- Откупоривайте.
Упрямец сбежал к подножью утеса и кинул Смотрителю непочатую бутылку. Знал бы он, что натворил. А, может, и знал?
Келадо легко подхватил бутыль. Пробка, будто сама, покинула тонкое горлышко.
- Ваше здоровье, - пробормотал недавний призрак смерти.
- Взаимно, - в руке Инкреда обнаружилась такая же бутыль. – Знаете, а я бы с вами прогулялся туда и обратно.
- Невозможно, - Келадо мотнул головой. – Кстати, она тебя не любит.
- Отличный последний аргумент, - засмеялся Инкред и сверкнул глазами. – Как будто, я об этом не знаю. Только пусть уж я, лишь бы не она. Нельзя уводить того, кто никогда не жил, это слишком жестоко.
Смотритель вздохнул и оглянулся на подглядывающую из-за горизонта луну. Она казалась огромной и чистой. Пока. Скоро она поднимется, и будет казаться меньше.
- Тогда, - черноволосый понял его молчание по-своему и отсалютовал бутылью, - за то, что было завтра, и за то, что будет вчера. И вообще, за ваши поиски прошлогоднего снега, которого нет, и никогда не было!
Келадо скрипнул зубами. Он еще раздумывал, кто запустил древний механизм, подстегнувший усталый двигатель, заставивший звездный корабль-систему нестись к Нэери, оставляя за кармой мир за миром.
Где-то Келадо успевал, где-то, замирая от мысли о том, что все исчезнет, опаздывал, но с Эсперан ничего не происходило. Так, может быть, и поддерживаемый его и чужими руками порядок был зря? Не было бесконечной петли времени, а миры жили по-своему и не нуждались в корректирующих историю божествах?
- Кто ты? – удивленно проронил тот, кого назвали призраком смерти.
- Капитан галеаса4,- засмеялся черноволосый, - ну, или корвета5, мне без разницы. Главное, оставить прошлое прошлому, а себе поставить цель и делать то, что должно. Можете убить меня на месте или забрать, если ошибаюсь.

эсперанзэ1 – уважительное обращение к зажиточному горожанину мужского пола.
твист или бонджо2 – карточные игры на подобие земной Мафии.
парные танцы3 – танцы, исполняемые в паре. Вальс, танго, менуэт и прочее.
галеас4 (итал. Galeazza) – тип парусно-гребных военных кораблей. Название означает «большая галера». Находился в составе европейских флотов в XVI—XVII веках. Является промежуточным типом судна между галерой и парусным кораблём.
корвет5 – класс военных кораблей. Трёхмачтовый военный корабль XVII—XIX вв. с прямым парусным вооружением и 18 - 30 орудиями на верхней палубе, использовался для разведывательной и посыльной службы.

Имярек
Келадо – celador (исп.) – смотритель
Инкред – incr;dulo (исп.) – неверующий
Эсперан – esperanza (исп.) – надежда.


Рецензии
Добрый день, Светлана.
Вы всегда создаете такие необычные миры, в которых переплетаются выдумка с
реальностью. Но их зачастую их не отделить друг от друга. И в этом рассказе
все так таинственно до последних слов. И много философии, интересных мыслей.
Особенно понравились слова Инкреда, который вызывал сначала отторжение. Пожалуй,
он прав, когда говорит, что "главное, оставить прошлому прошлое". Все так.
И без этого не будет движения вперед. Прошлое зачастую, как якорь, стопорит
наше движение вперед. Забывать не надо, но и хвататься за него - не выход.

Удачи вам и вдохновения.
С уважением.

Арсений Лайм   24.05.2011 10:23     Заявить о нарушении
Спасибо, Арсений.
Инкред задумывался как отрицательный герой, ставший потом положительным. Мне такие нравятся.
:)
Ваши рецензии, как всегда, прекрасны и поднимают настроение.
Удачи вам и всего самого хорошего.

Светлана Кузнецова   20.09.2011 08:21   Заявить о нарушении