Фотография

Это было давно, примерно в двадцатых годах минувшего века. В период расцвета моей молодости, когда ощущаешь себя хозяином жизни, когда пьяннеешь уже от пятой рюмки портвейна и счастлив, что тебе еще не нужно тратить деньги на лекарства (разве только от головной боли). Я  был тогда влюблен, представляете, влюблен без памяти в свою жену! Может быть от того, что мы жили вместе всего лишь два года. В Люси мне нравилось все: от цветочка на ее любимой шляпке с широкими полями, до кончиков , всегда высоких и тоненьких, каблучков. Прошел год. Мы стали часто ссориться, в основном из-за мелочей: не вынес мусор, не сделал комплимент ее маме, второпях протер ботинки ее любимым шелковым платочком. Время шло, а она все закатывала мне сцены со слезами, истериками, угрозами и битьем посуды. Меня это жутко изматывало, я стал часто пить, ходить в бар с друзьями, убивая время за курением трубок и картами. Возвращался домой не трезвый, поздно, как правило в дурном расположении духа, кричал, бил. Она уходила раза два или три к маме, однако всегда приходила назад, а однажды она просто не вернулась. Нет, это был не побег и не другой мужчина, ее просто убили. Когда меня, полупьянного, доставили на место преступления, я присел на колени рядом с ее, по-прежнему прекрасным, хрупким телом и вглядывался в очертания полуприкрытого рта, ровно подкрашенного алой помадой.  Из ранки на шее сочилась кровь, впитываясь в ее любимый шелковый шарфик. Я погладил ее мякие золотые кудри и в последний раз вдохнул аромат ее кожи. Неделю спустя нашелся свидетель преступления, им оказалась молоденькая девушка, страдающая приступами бессонницы. Она рассказывала, как около часу ночи по улице шла красивая женщина в пальто, на каблуках и в широкополой шляпке.  Женщина плакала. Неожиданно к ней сзади подбежали двое. У одного из них был нож, женщина сопротивлялась, кричала и звала на помощь только одного человека... и этим человеком был я. Человеком, который еще у алтаря дал клятву оберегать ее, человеком, который накричал на нее, отнял лучшие годы, разменял на дешевые забегаловки и сигары. Я много раз слышал, что с дорогими людьми нужно обращаться так, словно каждое мгновение, проведенное вместе, может оказаться последним; но, увы, понял это слишком поздно. Почему смерть забирает не таких подонков, как я, а ангелов вроде Люси? С этого момента и началось мое саморазрушение, я разлагал себя, убивая изнутри долго и мучительно, как яблоко, гниющее с сердцевины.
Тот день я помню словно это было вчера. Чикаго. Маленькая улочка на окрайне, освещенная неоновыми вывесками и фонарями, конечно теми, что были еще не разбиты. Кирпичные фасады зданий с заколоченными окнами и дверями, внушали жалость. Тишина периодически нарушалась хоровым пением мартовских котов и бренчанием крышек мусорных баков. Где-то в глубине каменного лабиринта раздался шум бьющегося стекла. Гиблое место! Я сижу в дешевом баре на углу Шун-стрит и глушу рюмки разбавленного абсента, одну за другой. В проигрывателе играет что-то популярное, кажется, "Swanne" Эла Джонсона. Бармен лениво вытирает грязным полотенцем граненый стакан. На соседний стул плюхается мой приятель Френк, его уже давно унесло. Получив очередную порцию градуса, он пытается мне что-то сказать, но выходит у него это лишь с третьей попытки:
- Старик, не грусти, тебе просто нужно развеятся, прошло уже больше года! Кстати, завтра я устраиваю вечеринку и ты должен на ней быть обязательо!
- Но, Френк, у тебя же нет сейчас квартиры. - я как-бы напомнил ему.
- Именно. Поэтому я снял у одной одинокой старушки дом на окраине города.
- Но...
- Давай обойдемся без упрямства?! Завтра в шесть часов я жду тебя на Паркер-Авеню 47.
- Но...
- И захвати мои любимые сигары!
На следующий день вечером, я был уже прямо по указанному адресу. Передо мной на неухоженном газонном участке, с блеклой травой, стоял жутковатый старенький домик. Двухэтажный, с резными ставнями и огромной печной трубой - он скорее напоминал пряничный домик из сказки про Гензеля и Греттель. Я открыл дверь и попал, как будто, в тот самый бар на углу, только с антикварной мебелью. В комнате стоял густой дым, запах крепкого табака и пунша. Гости были уже на веселе. Я помахал рукой Френку, который танцевал с какой-то ярко накрашенной блондинкой, сел в уголок на кресло и принял привычно равнодушную позу. Так просидел я часа два. Потом решил осмотреть дом. Гостинная, три спальни, кухня и ванные комнаты - ничего примечательного. Лишь на втором этаже я обратил внимание на маленькую комнатку, должно быть кабинет. Пыльные книжные шкафы, дубовый стол с изумрудно-зеленой крышкой и изящное кресло с золоченными витушками. Мое внимание привлек старый черный револьвер, одиноко скучавший на стене. Я спустился в гостинную. Из громофона доносилась медленная композиция - все стали танцевать парами, все кроме меня.  Я мельком изучил фотографии в рамочках. Фотография в то время было новым явлением, поэтому  удивлению не было предела, когда я впервые увидел их в этом старинном доме. После второй бутылки шампанского мной овладела страшная тоска, та самая последняя капля, которая подводит черту жизни. Решение пришло! Я снова поднялся в кабинет и снял со стены револьвер. Удача! В нем был ровно один патрон, патрон разделявший меня с моей дорогой Люси. Я поднес к виску холодный гладкий ствол, зажмурил глаза и готовился нажать на курок. Как вдруг, дверь за мной со скрипом открылась. В проеме стояла девушка лет двадцати. Она была хорошенькая, но что-то странное в ее теле и лице насторожило меня. Кожа была слишком бледна и почти светилась в свете двадцативольтовой лампочки, фигура какая-то обмягшая и увядающая - делала ее похожей на тряпичную куклу. И глаза, почти бесцветные, стеклянные и пустые.
- Остановитесь! не делайте этого! вы будете потом об этом очень жалеть! - убедительно и в тоже время настойчиво сказала незнакомка.
Признаться честно, такой поворот событий меня смутил. Но я и не думал отступать:
- Я буду жалеть, если не покончу с этим раз и навсегда!
- Ха! Вы думаете, что так вы выпросите прощения или жалость? О самоубийцах забывают на следующий же день...
- И пусть я не попаду в рай, и пусть обо мне забудут, заслужил!
- А вы не думаете, что от вас толку на земле будет больше, что у вас еще есть шанс спасти чью-то душу и добиться прощения?!
- Но я устал жить, устал слоняться по земле...
- А вы думаете я не устала? Думаете так просто быть...
Смысл этой фразы я не понял. Девушка пожалела, что взболтнула лишнего и быстро перевела тему:
- Меня зовут Джейн. А теперь положите револьвер на место! - голос ее звучал твердо.
Я послушался. Мы разговаривали еще около часа. Ее слова звучали исцеляюще. Я, казалось, отрезвел после долгой пьянки. Мы замолчали. Я посмотрел в окно. Хотел было поблагодарить новую знакомую и узнать номер ее телефона, но когда повернулся Джейн уже не было. Напрасно я искал ее среди гостей. Утром оказалось, что в списке приглашенных ее тоже не было. На мои распросы Френк лишь пожимал плечами. Вскоре вернулась хозяйка дома: милая и приятная старушка. Мы расплатились с ней за аренду и собрались было уходить, как вдруг я заметил на стене фотографию. На ней была та самая бледнокожая девушка. Она сидела в кресле, но в какой-то неестественной позе. Как будто ее туда посадили спящую, однако раскрытые стеклянные глаза были свидетельством ее бодорствания. Рядом с Джейн, держась за спинку кресла, стояла сама хозяйка дома: в черном платье и с печальным выражением лица. Фото, судя по дате, было сделано три дня назад.
Я повернулся к старушке, указал на фотографию и спросил:
- Откуда вы знаете эту девушку?
Хозяйка дома сразу изменилась в лице, которое теперь выражало тоску. Вздохнув, она ответила:
- Это моя дочь, Джейн. Только ее уже нет, она умерла неделю назад.
- Постойте, но этого не может быть, ведь на фотографии дата...
- И что? Вы разве не слышали, что с недавнего времени стали делать фотографии мертвых людей, чтобы душа их оставалась на фотокарточке.
- Тоесть вы хотите сказать, что на снимке... она мертва?
Старуха кивнула, едва сдерживая себя от слез. Брови мои поползли вверх, по коже пробежали мурашки. В голове не укладывалось! Вот почему она тогда была так бледна, а глаза ее пусты. Странно, но я не испытывал ужаса. Именно тогда я понял смысл той самой фразы, которую не закончила Джейн. Тогда я понял, что нужно делать! Мы попращались с хозяйкой и, когда она ушла я незаметно выкрал фотографию.
Вернувшись домой, я поджег ее. Пока она горела, я щекой почувствовал прикосновенье чьих-то губ. До сих пор для меня остается загадкой: то был поцелуй души, отпущенной на волю, или Люси, наконец простившей своего мужа...?

Осипова Алена.