Трамвай

Давно вы катались в трамвае?

     - Тук-тук. Дзинь-дринь. Ау! Фёдор Михайлович?
     - Да, Умар Борисович. У тебя что, машина сломалась?
     - Нет, время появилось.
     - Поясни.
     - Пан мае час і натхнення. Встречаемся через полчасика возле трамвайного кольца в Зелёном луге. Где-нибудь там ставим авто. Садимся в трамвай и путешествуем как хоббиты - туда и обратно. Это чуть дальше вокзала. У меня чаёчек, печеньки.  Разговоры поболтать и по норам по прибытии.

     Октябрь шикарен в середине рабочего дня. При том таки малолюдно что не требует большого терпения. Листья. Ветер. Мороз и солнце.

     - Мне до твоего Зелёного луга ещё доехать.
     - И мне. Не путай полчаса и полчасика. Другие эти кольца не так продуманы чтоб из машины сразу в вагончик. По второй линии за окном пейзаж будет поскромнее, а на остановке – там уже будет кто-нибудь ехать – на том самом лучшем сидении.
     - Для тебя надо сбросить нейтронную бомбу. А я уж подумал – Мулюкин сошёл в народ.
     - Бомбу? Кто же трамвай поведёт?

     Спорткар и средней руки представительский лимузин подкатили к диспетчерской. Обнявшись – давно не виделись – и похлопав друг друга по спине, Мулюкин и Шлоссер закурили в ожидании. Закутанный, как марокканский турист, Мулюкин, который был бы похож на Жана Рено, если бы  Жан Рено был на фут ниже ростом и на полфута шире в области живота, присел на корточки, глядя в ту сторону, откуда должен появиться трамвай.  Шлоссер, как погрустневший Мик Джаггер, длинный и ссутулившийся, в раздумьях опёрся на машину Мулюкина. Из кабинки вышла мужиковатая женщина в аварийной жилетке с растерянным видом и многозвучным требованием убрать образовавшийся в её ведении паркинг. Мулюкин с беспардонно разбуженным видом потянулся в карман за бумажником, когда Фёдор представился журналистом и бла-бла-бла - в итоге им было позволено стоять «где хотите».

     - Оу! Загадываем желание! – Умар, забравшись за руль, через рельсы въехал ровненько в центр образованной ими петли, крутанулся в дрифте на месте в облаке пыли, ворохе листьев и с прочими спецэффектами в качестве реверанса.
     - О Ваше Халифское Величество чья щедрость не знает границ!  Пассажирам трамваев выпала честь лицезреть Вашего Несравненного Скакуна, совершая для полноты впечатления круг почёта или водя хоровод. Не можешь ты, Марик, без выгибона.

     Трамвай остановился в нескольких метрах с открытой дверью. Прихватив саквояж, Умар выбрал двойное место ровно посередине, где уселся возле окна. Фёдор устроился рядом ближе к проходу, задвинув под ноги спортивную сумку. Умар распахнул саквояж, который оказался походным столиком для чаепитий, продуманным до последней ерунды. По углам телескопические ножки, трёхлитровый чайник-термос на батарее, чайник для заваривания, ёмкость для отработанных листьев, салфетки, ложки, две кружки, и раскладная коробка для печенья. Внутренняя поверхность выложена полированным деревом шоколадного цвета, а сбоку четыре стограммовые коробочки с разными сортами. 

     - Разве что кипяток, которым ошпаривается заварочный чайник, его придётся выливать на пол. Ты полюбуйся! Два года чертил, вымерял, подбирал материалы, в разных мастерских заказывал элементы, комплектовал это всё. Месяц назад получил готовый и всё никак им не воспользуюсь. Ты знаешь, сколько он сейчас стоит? Я – нет. Но точно раз в пятьдесят больше, чем было уплочено. Потому и долго.

     Чай заваривается. Чёрный и ароматный как уголёк благовоний. Трамвайчик трогается. Первая заливка самая крепкая – как таковая заварка. К ней необходимо что-нибудь сладкое – вприкуску, хотя не грех будет и в кружку бросить кусочек жёлтого сахара – совсем небольшой. Люди заходят на остановке.

     - Умар, объясни теперь, чего ради тебя вдруг стукнуло кататься в трамвае? Столик испробовать?
     - Сейчас – Умар сделал большой глоток, дав себе время сформулировать. – Давно не катался. Триста лет тому назад. Трамвай ползёт как черепаха, водитель спит как бегемот, кондуктор лает как собака: Пройдите, граждане, вперёд! Детско-юношеское студенческо-ностальгическое. Но бесцельно ни разу. Странно даже – специально пойти кататься в трамвае. Аттракцион. Антиутилитарная штуковина, от того и приятная весьма. Можно читать, смотреть на город, на людей – это даже занятно когда они за стеклом. Жаль у нас старые трамваи советские в металлолом пустили. Могли бы сделать ход род как в Сан-Франсиско. Чем не визитка.  Надо купить один такой древний, если сохранился, сделать из него конфетку и устроить передвижную чайную комнату. Да, и столик обновить – это святое дело. Ты подливай себе. – Умар не любит полные чашки. К тому же менее вероятно, что чай окажется там, где ему не положено быть.

     Пространство вокруг совершенно незаметно успело заполниться людьми до такой степени, что Фёдор и Умар, если бы они захотели выйти на улицу со всем багажом, смогли бы сделать это только на следующей остановке.   

     - Может, уступим старушке место? Неловко как-то. – Шепнул Фёдор, собираясь подняться.
     - Минуточку, Фёдормихалыч! Вы не находите, что мы с тобой отнюдь не самые молодые люди в этом помещении. – Чувствуя угрозу комфорту, Умар Мулюкин становится церемонным как викторианский камердинер, готовый сражаться как лев с хитростью старого лиса. – Молодой человек! – авторитетно повысив голос и протянув монету в один американский доллар, обратился он к сидящему впереди студенту. – Будьте любезны, уступите место этой пожилой даме.
     Студент сделал вид, что не заметил ни дамы, ни доллара, ни скрытой за вежливостью угрозы.
     - Ну хорошо! Деточка! Возьми тогда большую красивую евру. Посмотри какая разноцветная бумажка, она даже блестит и там чего-то там нарисовано… - студент не шелохнулся. – …и вали нахер с этого кресла если у тебя нет совести. – прошипел Умар парню на ухо, но тот снова остался глух и нем для переговоров. Умар предложил деньги бабульке, стоявшей в проходе и наблюдавшей. Она их не взяла, хотя и была вежлива беспредельно. Тогда Фёдор встал со своего места, которое, впрочем, никто не стал занимать, и обратился к тому-самому студенту, кто только что в щепки разбил всю тончайшую восточную дипломатию. Меньше, чем через минуту пожилая женщина устроилась на ближайшем сидении, а несговорчивый юноша стоял в проходе и угощался чаем из кружки Фёдора, стараясь не встретиться взглядом с Умаром. Умар сделал большие глаза.
     - Что ты ему наговорил?
     - Сказал, что сижу тут с другом, пью чай и нам неудобно вставать с нашей кухонной утварью. Попросил понимания, предложил чаю. Он сначала отказывался…
     - От чего?
     - От чая.
     - Странные люди. За один евро можно купить штук шесть талончиков на трамвай. А этот - скорее всего вообще он едет зайцем.
     - Наверное. Он очень ценит своё достоинство.
     - В его возрасте то, что я предложил - красная цена для его достоинства. Мать моя женщина! Достоинство! А говорят ещё, что у нас бедная страна!
     - Если бы тебе сейчас предложили денег, чтоб ты свернул эту чайхану?
     - Смотря сколько.
     - Ах да, кто-то хочет купить трамвай.
     - Ну, а бабушка?
     - То же самое.
     - Поэтому страна бедная.
     - Гипотеза. А твоя страна почему?
     - Какая из?
     Фёдор достал фляжку из сумки:
     - Может, усложним нашу церемонию, раз уже вышли на такие темы?
     - Мы же с тобой за рулём.
     - Я могу позвонить на работу, вызвать водителя. На твоей ракете полетать – это вообще только свистни – сами заплатят за такую возможность.
     - Вот этого я и опасаюсь.
     - Есть очень хорошие водители.
     - Представь себе такую картину. Ты приходишь домой жутко уставший, а твоя жена намекает тебе, что есть очень хорошие мужчины.
     - К работникам СТО ты тоже ревнуешь?
     - Есть вещи, которыми не хочется делиться ни с кем и никоим образом. И само по себе это доставляет дополнительное удовольствие, вызванное чувством исключительности, как мне кажется.
     - Моя прррелессть…
     - Ха! А ведь хмырик тоже чувствовал себя не хуже чем властелин колец в башне.
     - И стал рабом этой прелести.
     - Потому что он хмырик.
     - Ты хочешь сказать, что иначе колечко тоже от него бы зависило.
     - Именно. Это как с человеком, когда у вас равные отношения. Или с деньгами, символами, произведениями искусства – особенно если ты сам их создаёшь. Вот превышаешь ты скорость, тебя поймали. И тебя штрафуют – это запоминается больше, чем, если твоё хулиганство осталось безнаказанным. Сколько ни заплати, ты всегда дёшево отделаешься, ибо кайф бесценен.
     - Пока жив кайфующий.
     - Да!
     - Ещё одна новая религия. Во имя Кайфомана, Источника Кайфа и Самого Кайфа.
     - Вряд ли, когда ты сам – персонаж собственного пантеона.
     - Так что с коньячком делаем?
     - Федя! Пожалуйста! В другой раз!
     - Обижаешь, Омар. «Пей с достойным, который тебя не глупей…»
     - «…Пей с умом, пей с разбором, умеренно пей». Знаешь, моё имя мне часто помогает отделаться от нежелательной пьянки. «Вера не позволяет».
     - Ты же не веришь ни в бога, ни в чёрта, ни в харикришну.
     - Не все об этом знают. Я тут подсчитал, что лет двадцать уже как позволяю себе выпить не более чем с дюжиной человек, включая жену, тебя между прочим, чтоб ты не оскорбился и себя как того самого чёрта в этой самой дюжине.
     - Христос и двенадцать апостолов.
     - Тьфу ты ёп! -  Умар поперхнулся и закашлял.
     - Я что, богохульствую?
     - Да не ты. Водила. Не дрова везёт. Я тут дарджилинг попиваю…
     - Коньячку?
     - У меня машина! Спаивай, вон, подрастающее поколение.
Фёдор налил себе и студенту.
     - За то, чтобы наши игрушки не стали нашими хозяевами! – предложил студент совершенно неожиданно под одобрение Фёдра и кислую ухмылку Умара.
     - Так вы считаете, что «Властелин колец» - это книга о привязанностях? – молодой человек, видимо, не чувствовал того барьера, которым люди себя окружают, не имея возможности таскать за собой повсюду свои дома.
     - Вполне вероятно. О привязанностях тоже. Немного буддизма. Второй тост предлагаю за наше знакомство. – Фёдор наполнил рюмки себе и студенту. Мулюкин приподнял кружку с чаем. Оба представились.
     - Дмитрий Бураковский. – с важностью произнёс молодой человек. – А, позвольте спросить, – это ваши настоящие имена?
     - Вы встречали когда-нибудь ненастоящие? Наши имена говорят о пристрастиях наших родителей. В моём случае, и Фёдормихалыча – о литературных, как вы догадываетесь. – Умар решил, что не поддержать беседы будет невежливым по отношению к его другу.
     - Если вернуться к нашему разговору о пристрастиях. Совсем не обязательно видеть буддизм там, где есть более сильное культурное влияние. Бритва Оккама. В одном из Евангелий есть фраза вроде «Не копите себе сокровищ на земле» - не унимался Дмитрий.
     - Да?! – Умар тоже не унимался - Легко отказываться от того, чего у тебя нет.
     - Минуточку, - Фёдора заинтересовала эта тема. – У  Толкиена противопоставлены земные привязанности как у хоббитов, (он кивнул в сторону Умара) всякие там трубки с колечками дыма, уютная нора, тёплая компания с одной стороны. А с другой абстракция. Всевластие. Ради него выковали кольцо. Этот главный злодей – он же вроде бесплотный призрак, который без кольца мало на что способен. Кольцо само по себе неполноценно. И они хотят объединиться во имя всемерной власти.
     - Любопытно. Почему же тогда именно кольцо. Похоже на иголку с кощеевой смертью…
     - Дима, как хоббит, я хочу заявить… - Умар вступил, не рассчитывая на выступление. Все расхохотались.

     Трамвай успел развернуться и неторопливо катил в обратном направлении.

     - В итоге мы имеем выбор между пристрастием к тому, что есть, либо к тому, что может гипотетически быть. Ох уж мне это или-или. – устало пробормотал Мулюкин, пытаясь скорее расставить  точки над i чтобы наступила долгожданная тишина. Казалось, он мечтает о ней всю жизнь. Но…
     - Всё это напоминает спор идолопоклонников с иконоборцами. Если сломать конкретную иголку, то разрушится чьё-то абстрактное бессмертие. Если утопить в вулкане конкретное кольцо – накроется большим медным тазом какое-то абстрактное всевластие. Притом что Кощей вместе с Властелином колец – которые пытаются достичь чего-то абстрактного – это как бы злодеи, которые грозят разрушить такой конкретный уютный мир полуросликов с волосатыми ногами. – Дмитрий, который студент, и, скорее всего студент-гуманитарий, оказался матёрым бойцом словесных баталий, отточившим рапиру своего интеллекта в многочисленных семинарах. Его явно порадовала неожиданная возможность сразить двоих сытых и усталых ветеранов, противопоставив свой ум их внешнему лоску, их дорогим вещам, их подчёркнутому эстетству, сквозящему в каждом слове, и, наконец – этой авторитетно-величественной манере держаться. Юный герой против закованных в сталь драконов.
     - Тогда что будем делать с христианством? С царствием небесным, полным сокровищ духа? Злодей с рожками здесь у нас сибарит-эпикуреец и у него каменные истуканы.
     - Но в исламе, насколько я знаю, шайтан не способен создать ничего материального. Он только обманывает разными миражами, либо отвлекает от духовного готовыми земными приманками.
     - Наш коллега… – тут Фёдормихалыч снова кивнул на сидящего у окна Умара – …строит себе дом на отдалении от столицы. Всё бы хорошо, но строит он его уже лет пятнадцать. 
Чтобы там было всё: восемь звёзд по комфорту, ландшафтный дизайн, экстерьер, интерьер, архитектура, скульптура, живопись и прочее прочее… Хоть сегодня во всемирный список ЮНЕСКО. Я, к моему стыду, не видел новейшие секретные карты, но есть подозрение, что это чудесное место уже переименовано в Бибан-эль-Мулюк…
     - Любопытно…
     - …а как вы смотрите…
     Мулюкин смотрел в окно.
     - …контраверсийно…
     Трамвай пересекал Проспект недалеко от площади Победы.
     - …истина…
     В облике города что-то неуловимо поменялось.
     - …невозможно доказать…
     Погода оставалась такой же солнечной, но дома вокруг побледнели. Трамвай бодро тренькал, вздрагивая на стыках рельс. Люди в вагоне о чём-то перешёптывались. Умар затянулся чаем, надел тёмные очки и закрыл глаза. Спустя время неторопливо упаковал саквояж и вышел на конечной остановке. Футуристический болид дожидался его, сверкая на солнце. Кучка бедно одетых пацанов таращилась на автомобиль как на корабль пришельцев с другой планеты, и Мулюкин поймал себя на том, что такого рода внимание бывает даже приятно. Он привычно плюхнулся в кресло, немного поёрзав, повернул ключ зажигания, включил музыку и лениво подкатился к дороге, сопровождаемый взглядами. Улица почти пустовла. Умар тронул педаль и, набирая скорость, сделал музыку громче. По пути временами попадались старые «Волги», 412-е «Москвичи», «Копейки», которые быстро скрывались из зеркала заднего вида, едва успев появиться в поле зрения впереди. Создавалось впечатление, что население Минска сократилось наполовину, а из машин и вовсе остались одни музейные редкости в прямом и переносном смысле этого слова. Воодушевлённый, Умар втопил 200 км/ч, под "Полёт шмеля" оказавшись на крю горда. Но… Но! По мере удаления от центра пейзаж разительно поменялся. Многих зданий не было и в помине. Исчезли магазины, автозаправки, рекламные щиты. Пулей свистел по пустой дороге, пересекающей пустыри, потеряв все знакомые ориентиры. На мосту прошуршала над головой кольцевая. За пару кварталов до этого надо было свернуть во двор – но где они – эти кварталы?! Где дом, двор и знакомая местность?
                Где эта улица, где этот дом?
                Где эта барышня, что я влюблен?
     - пропел голос по радио, включенному в попытке хоть что-то выяснить. Звучащую частоту бортовому компьютеру пришлось искать долго и крайне мучительно, и то в диапазоне АМ. Нет, всё это достаточно хорошо знакомо и слишком реально чтобы быть сном, или дежавю, или воспоминанием, ещё какой-нибудь психоделической хренью. По большому счёту кругом были знакомые улицы, та же кольцевая. Наконец, машина 2008 года выпуска категорически отказывалась давать повод для сомнения в своей реальности. «Либо я попал в 70-е, либо 70-е попали в меня. Каким-то непонятным мне образом». Чтобы выяснить  это как можно быстрее, Умар вдавил педаль газа и разогнавшись почти до трёх сотен стал прорываться в «Бибан». Проехав соседнюю деревеньку и отпустив педаль, он спланировал по инерции до поворота на небольшую дорожку, заасфальтированную год назад по его заказу. За холмом скрывалось от дороги его творение. Вот замысловатая башенка с повторяющими её кипарисами…
                Вот эта улица, вот этот дом,
                Вот эта барышня, что я влюблен!
     - радостно - про себя - Мулюкин. Подъехав к крыльцу, выскочил из машины в дом, в котором каждая деталь, каждая плитка на полу, каждая дверная ручка, всё создавалось с его участием и по его замыслу. Пробежав коридор, обратил внимание, что ещё утром, когда он собирался на работу, там не было черепицы из цветного стекла на потолке. Черепица должна была лежать в хозяйственной пристройке, а рабочие обещали явиться через неделю. Жена Умара Борисовича, помолодевшая, но не на тридцать с небольшим лет, как подсказывала арифметика, а всего примерно на десять, готовила ужин.
     - Марик?! Скажи, ты сбежал с работы, а они за тобой на вертолёте погнались? Именно так ты сейчас и выглядишь. Что случилось?
     - Мммм… - только и смог он произнести. – Какой сейчас год?
     - Да что такое с тобой?! Две тыщи десятый, двенадцатое октября. Через час дети приедут, только что позвонили. Так что иди в ванную и верни себя оттуда таким, каким мы тебя привыкли видеть.

     Разлёгшись в джакузи, Умар включил телевизор. В прямом эфире с плазменного экрана выступал дорогой Леонид Ильич.