Без чувств

22:53

    Облокотившись на перила эскалатора, я лениво скользил взглядом по редким вечерним пассажирам, скорее по привычке, нежели из необходимости, всматриваясь в их лица и ловя малейшие оттенки эмоций. Обнимающаяся парочка – страсть, желание, влечение, страх. Без страха никуда, конечно. «Вдруг уйдет,  вдруг ей или ему не понравится, вдруг я сделаю что-нибудь не так». Неплохой коктейль.  Одинокая женщина за ними – грусть, зависть, одиночество, тоска, жалость к себе. Странно, выглядит она на порядок красивее той, что с парнем. Старушка, погруженная в воспоминания и мысли о несовершенстве и несправедливости мира, жалкой пенсии, непутевых внуках и распоясавшейся молодежи. Человеческие эмоции – энергия и информация, бессмысленно расходуемая ежесекундно.
Эскалатор кончился. Я, сошел с ленты и зашагал к выходу со станции.



23:24

    Человек, сидевший напротив меня, немного нервничал, от него исходили легкие струйки беспокойства,  едва заметной неуверенности, подозрительности, и, как всегда, страха. Но он подавлял и скрывал свои эмоции достаточно умело, вряд ли кто-нибудь кроме меня смог бы их заметить. 
-- Итак, Вы готовы взяться за это дело? – ровным, ничего не выражающим голосом спросил он.
Я кивнул:
-- Да.
-- О Вас много, что рассказывают… -- начал он.
Я едва заметно улыбнулся – жест, который мне пришлось отрабатывать месяцами, прежде чем он стал выглядеть более или менее естественно:
-- Да, и почти все из этого – правда.
Он встал, подошел к окну, оперся руками о подоконник и застыл, будто разглядывая что-то:
-- Мне хотелось бы проверить.
-- Пожалуйста.
В ту же секунду, еще до того, как я успел закрыть рот, он обернулся и, не поднимая руки, выстрелил из маленького арбалета. Моя рука сама дернулась вверх, пальцы сжались в кулак. Не взглянув на свой улов, я протянул ему на ладони арбалетную стрелу.
Мужчина помедлил, внимательно разглядывая меня, переводя взгляд с моих зрачков на лоб, на виски, на ладонь, снова глядя в глаза. Я знал, что он искал: хотя бы малейшие признаки нервного напряжения, страха, беспокойства – хоть чего-то. Наконец он кивнул, и сел в кресло напротив. Взял со столика пачку сигарет, выбрал одну, подумав, протянул мне пачку:
-- Курите?
-- Да, -- ответил я, беря сигарету.
-- Зачем?
-- А почему бы и нет? – я пожал плечами.
-- Действительно,  -- ухмыльнулся он: -- и все же, как Вам это удается?
-- Эмоции -- не только трата энергии, но еще и один из главных стопоров в мозгу между событием и реакцией на него.  Избавьтесь от эмоций, и тоже так сможете.
Он задумался на миг, уставившись куда-то перед собой, потом передернул плечами:
-- Нет уж, спасибо. Наверное, чертовски скучно жить так?
-- Боюсь, что не смогу ответить на Ваш вопрос.
Человек напротив меня захохотал. Его страх и недоверие исчезли, уступив место уверенности в себе и успехе дела, удовлетворению от проделанной им работы и мечтам о радужных перспективах будущего.
-- Ну хорошо, значит, по рукам.



3:42

    Мне уже много лет не снятся сны. Я не просыпаюсь в холодном поту от кошмаров, не мучаюсь бессонницей,  не лежу в полусне, изнывая от желания, тоски или угрызений совести, не прихожу в себя по утрам, медленно нащупывая грань между сном и явью, постепенно выныривая в реальный мир.  Я просто просыпаюсь.
Я открыл глаза, и прислушался, привычно собирая звуки, дополняя ими картину мира. Телевизор напротив кровати шипел на меня рябью помех. Компьютер в углу шуршал винчестерами, скачивая и раздавая что-то в сеть.  За окном, пофыркивая, тарахтел мотор чьей-то машины.  На кухне тикали часы. За стенкой соседи занимались сексом. Сквозняк от открытого окна шевелил занавески. Деревья перед домом шелестели листвой.  Где-то во дворе орала кошка.
Я полежал немного, внимательно опрашивая все свои органы чувств, прислушиваясь к малейшим ощущениям в каждом уголке тела. Отсутствие эмоций давало очень чистую и полную картину, как окружающего мира, так и собственного тела. Дыхание нормальное, пульс ровный, давление в порядке, мышцы чувствуют себя отдохнувшими и готовыми к действию.  Стоит лишь убрать жалость к себе, упоение собственной усталостью, страх боли и прочие обычные эмоции, как оказывается, что ты и не подозревал, сколько в тебе силы и выносливости.
Я почувствовал легкий толчок в спину, будто кровать ткнула меня легкой мягкой лапой со словами «вставай».  Такие штуки стали появляться через несколько недель, после того, как я вышел из больницы. Интуиция, для большинства людей являющаяся едва уловимым внутренним голосом, для меня стала осознанной и ощутимой силой, придающей импульс и побуждающей к действию, главным жизненным мотивом и частыми сигналами к тому или иному решению или движению.
Я встал с постели. Пора было собираться в аэропорт.



9:17

    Самолет тряхнуло. Несколько пассажиров оторвались от обеда, и взглянули по сторонам. Корпус самолета мелко завибрировал. Падение вниз, легкая невесомость, навалившаяся тяжесть, снова нормальный полет – воздушная яма. Еще одна, и еще. Мы попали в турбулентный поток, и самолет трясти сильнее. По салону, будто рябь по воде, пробежал страх. Я поглубже откинулся в кресле. Стюардесса быстро прошагала между сиденьями, на сосредоточенном лице – легкая озабоченность. Прямо передо мной сидела средних лет женщина, видимо, летевшая в первый раз. Страх у нее постепенно перерастал в ужас, грозивший вылиться в панику. Она выплескивала в окружающую среду килоджоули энергии в секунду – отличная возможность пополнить запасы перед тем, что меня ждало внизу. Я прикрыл глаза, впитывая в себя эту энергию.




23:46 по местному времени.

    Стоя в очереди на паспортном контроле я привычно оглядывался по сторонам и прислушивался. Большая часть речи была на незнакомом мне языке, но кое-что уловить удавалось. Пассажиры ругали экипаж, самолет, авиалинии, погоду и вообще весь свет, за тряску в турбулентности, из-за которой они как следует не пообедали. Обсуждали местную погоду, переводили часы, вспоминали каких-то местных знакомых и прочее
Сразу за мной стояли двое местных. Они не разговаривали друг с другом. Один из них что-то фальшиво насвистывал, второй сверлил мне спину подозрительным взглядом. Оба были чем-то весьма озабочены и чего-то напряженно ждали. От их эмоций я ощущал зуд и покалывание в спине. Я знал, кто они, они думали, что знают, кто я. С аналитической точки зрения, разработанный план был наиболее логичным и верным, но для его осуществления нужен был кто-то вроде меня.
Подошла моя очередь, я подал паспорт и посмотрел на работника таможни. Тот поднял на меня слегка удивленный взгляд, по его лицу пробежало беспокойство. Двое, стоявших за мной, подошли вплотную, аккуратно, но крепко взяв под руки.
-- Пожалуйста, пройдемте с нами, -- сказал на ломанном английском тот, что насвистывал.
-- Произошло небольшое недоразумение с Вашим багажом, мы постараемся быстро его решить, -- подтвердил второй. Он лгал.
Я кивнул, позволяя им деликатно увести меня в сторону. Мы прошли мимо одного из многочисленных охранников, нырнули в малоприметный коридор, повернули несколько раз и зашли в комнату с какой-то табличкой на местном языке на двери. В комнате был стол, один стул по одну сторону, и два по другую, еще одна дверь и большое зеркало в половину стены. Здесь мои провожатые отпустили меня, и один из них сказал:
-- Пожалуйста, присядьте. Сейчас принесут Ваш багаж.
Я сел. Первый сверлил меня подозрительным взглядом, второй пытался смотреть с деланным добродушием. Они молча разглядывали меня, я их. Оба были одеты в неброские серые костюмы с темными галстуками, различавшимися лишь узорами.  На Злом была синяя рубашка, на Добродушном – белая с легким оттенком серого. На обоих были темные туфли без шнурков на мягкой подошве.
Наконец, Добродушный, спросил:
-- Какова цель Вашего приезда в нашу страну?
-- Туризм, – коротко ответил я.
-- Туризм, -- задумчиво протянул он.
«Злой» выплюнул несколько резких фраз на своем языке.  Добродушный пожал плечами, пробормотав что-то вроде «Поглядим».  Я пытался изобразить недоумение и страх, но страх – одна из самых сложных эмоций для симуляции.  Особенно, когда не чувствуешь вообще ничего. Впрочем, мне и не нужно было, убеждать их, будто бы они ошиблись.
-- А у нас другие сведения, -- сказал, обращаясь ко мне, Добродушный.
Я пожал плечами:
-- Видимо, они ошибочные.
-- Хватит лгать! – резко хлопнув по столу ладонью, выпалил Злой: -- мы знаем, зачем ты здесь!
-- Зачем? – спросил я.
-- Ты шпион!
-- Нет.
Отсутствие эмоций у собеседника часто вызывает странную реакцию у людей. Почему-то, в первую очередь, они начинают нервничать. Злой с Добродушным переглянулись, будто не зная, что делать дальше. В дверь постучали и тут же открыли, не дожидаясь ответа. Первой вошла женщина лет тридцати, одетая в строгий костюм с юбкой до колен, такого же серого цвета как и у ее коллег. За ней молодой парень в джинсах и рубашке с коротким рукавом, тащивший в руках мой чемодан. Обменявшись несколькими фразами с остальными, парень положил мой чемодан на стол и вышел. Женщина процокала каблуками по кафельному полу, остановилась напротив меня, рассматривая. Не сводя с меня глаз, она присела на краешек стола, закинула ногу на ногу, достала из сумочки тонкую сигарету, прикурила, выдохнула дым мне в лицо, и только потом спросила:
-- Ну что?
-- Что? – ответил я вопросом на вопрос.
Женщина подняла одну бровь, я почувствовал исходящее от нее легкое удивление. Она затянулась еще раз, на этот раз выдохнула дым в сторону. Посмотрела на сигарету, стряхнула пепел на пол.
-- Мы знаем, кто ты такой.
-- Спасибо, я тоже это знаю.
-- Так ты сознаешься? – быстро спросил Добродушный.
-- В чем?
-- В том, что ты проклятый шпион! – рявкнул Злой.
-- Я турист.
Хмыкнув, Злой пододвинул к себе мой чемодан. Открыл его, посмотрел внутрь, барабаня пальцами по столу, потом начал доставать из него по одной вещи, внимательно рассматривать и отбрасывать в сторону на пол. Пара рубашек, несколько футболок, полотенце, шлепки, несколько комплектов сменного белья, пар носков, банные принадлежности. Очередь дошла до фотоаппарата. Злой долго вертел его в руках, включил, щелкнул пару раз вспышкой, посмотрел фотографии, наконец аккуратно отложил его в сторону. Пошарил руками по дну и стенкам чемодана, потряс им в воздухе, потом отправил на пол, в кучу остальных моих вещей.
-- Итак, ты отказываешься признаться? – спросил он.
-- Мне не в чем признаваться, -- снова сказал я.
Злой быстро перегнулся через стол и ударил меня кулаком в лицо. За время, прошедшее между тем, как он подумал об этом и нанес удар, я успел инстинктивно дернуться в сторону, остановить себя и подставить скулу, а не челюсть. Злой посмотрел на меня, и ударил еще раз. Добродушный делал вид, что ему это неприятно. На лице женщины гуляла блаженная улыбка, и я чувствовал исходящую от нее волну возбуждения. Ей это точно нравилось. Я сидел, не шевелясь, уже не пытаясь изобразить что-либо, и Злой ударил еще раз. На этот раз, он разбил мне губу, и на подбородок скатилась тонкая струйка крови.
-- Послушайте, этим вы ничего не добьетесь. Я же сказал, я просто турист. – ровным голосом повторил я, вытирая рукавом лицо.
-- Вот как? Крутой, значит? – бархатным голосом спросила женщина. Она медленно слезла со стола, обошла меня и встала за спиной. Я не видел, что она делает, но ощущал ее предвкушение какого-то удовольствия. В шею кольнуло, и по телу пробежал разряд электрического тока. Каждая мышца мелко завибрировала.  Мне пришла в голову идея, что было бы неплохо научиться потреблять энергию прямого электрического тока, так же как энергию чужих эмоций. Можно было бы подзаряжаться от розетки.
Женщина ударила меня током еще несколько раз, увеличивая мощность и продолжительность разрядов. Она испытывала от этого сексуальное возбуждение. Злой сверлил меня взглядом, излучая ненависть ко всему роду человеческому вообще, ко всем иностранцам в частности, и ко мне особенно. Добродушный, судя по исходящим от него потокам ностальгической грусти, думал вообще о чем-то другом. После очередного удара током, он вздрогнул, будто вернувшись в реальность, и сказал:
-- Ладно, хватит. Так мы действительно ничего не добьемся.  Давайте его в Управление. 



4:55 по местному времени

    Комната для допросов была оформлена в лучших традициях тысячелетней истории. Полумрак, в котором терялись объемы пространства, яркая лампа в лицо, шприцы и ампулы с подозрительными жидкостями на белой салфетке на столе, монитор, клавиатура, стекло с односторонней прозрачностью в стене,  кресло с ремнями и кучей проводов. В этом кресле сидел я, на меня были нацеплены различные датчики, провода от которых шли куда-то под стол. Еще часть толстых проводов от кресла уходили в темноту за моей спиной.  Напротив меня сидела все та же женщина, закинув ногу на ногу и вальяжно развалившись в кресле. Она курила, выдыхала дым мне в лицо и покачивала ногой с полуснятой туфелькой.
-- Итак, сейчас я задам несколько общих вопросов для настройки оборудования. Отвечайте на все вопросы «нет». Понятно?
-- Нет, – ответил я. Допрос в аэропорту, несколько часов в камере, электрошок и прочие радости высосали довольно много энергии, и сейчас я восполнял ее, поглощая эмоции женщины. Она сперва удивилась, потом поняла, что я начал отвечать на ее «общие вопросы», по ее лицу пробежала тень улыбки.
-- Хорошо. Вы – четырехрукое, двояко-дышащее насекомое?
-- Нет.
Она посмотрела на монитор, кивнула.
-- Вы родились под водой?
-- Нет.
-- Вы – женщина?
-- Нет.
-- Вы робот?
-- Нет.
-- Вы летали на Луну?
-- Нет.
Женщина пробежалась пальцами по клавиатуре:
-- Хорошо, теперь отвечайте на все вопросы «Да». Вы – мужчина?
-- Да.
-- Вы прилетели в нашу страну самолетом?
-- Да.
-- Вы – инопланетянин?
-- Да.
Она посмотрела на монитор, вздрогнула, перевела взгляд на меня.  Я равнодушно смотрел на нее. Полиграф подтверждал, что я инопланетянин. Женщина, снова посмотрела на монитор, пощелкала по клавишам. Сомнения, неуверенность, легкие опасения. Не иначе как, она пересмотрела фильмов про пришельцев из космоса. Откашлявшись, она снова спросила:
-- Вы прибыли к нам из космоса?
-- Да.
Женщина посмотрела на монитор, ее зрачки расширились. Удивление и страх стали чуть ярче. Похоже, я попал в самую точку ее скрытых фобий, но не собирался на этом останавливаться:
-- У меня послание для вашей цивилизации, но я буду говорить только с вашим президентом.
Я почувствовал ее замешательство. Она оглянулась на окно в стене. В комнату вошел худой, очень раздраженный мужчина в белом халате. Он тоже посмотрел в монитор, постучал по клавишам, переговорил о чем-то с женщиной.
-- Вы забирались на Эверест? – спросила она.
-- Да, -- ответил я, мысленно посылая по своему телу импульс неуверенности и тревоги. Полиграф предупреждающе пискнул – сработало.
-- Еще раз, вы инопланетянин?
-- Да, -- снова ответил я, на этот раз, делая вид, что лгу. Мне надо было, чтобы они верили показаниям полиграфа, а раздражение или страх – какая разница, все это энергия. Тот снова пискнул. Мужчина в белом халате что-то раздраженно сказал женщине, покрутил пальцем у виска и вышел. От женщины по комнате прокатилась теплая волна злости. Она нажала кнопку на столе, и меня ударило током. Точно надо учиться заряжаться от этого.
-- Как Вас зовут? – спросил я.
Женщина секунду мерила меня полным ненависти взглядом, от которого я восстановил потраченные на сопротивление электрическому току, силы. Потом закурила еще одну сигарету, и ответила:
-- Зовите меня Эн. Оборудование настроено, теперь мы можем приступить к беседе. За каждую ложь я буду включать электрошок, каждый раз удар будет сильнее предыдущего. Поверьте, мне это очень нравится, поэтому лгите на здоровье. Но учтите, что через несколько десятков раз, мощность становится такой, что начинает разрушать нервную систему.



7:31 по местному времени
    Если бы Эн была более равнодушной, или допрос бы вообще вела машина, мне было бы сложнее. Боль я чувствую так же, как и все, но у меня нет страха перед ней. Я устраивал себе передышки, делая вид, что теряю сознание и восстанавливал силы за счет эмоций Энн – а они перехлестывали через край. Еще бы чуть-чуть, и она бы испытала оргазм. Я насчитал 54 удара током, прежде чем почувствовал, что следующего мое тело может не выдержать.
-- Хватит, перестаньте! – выпалил я, пытаясь придать голосу как можно больше страха, отчаяния, паники, усталости, ненависти, злости, и всего того, что нормальный человек чувствовал бы на моем месте.
Пальцы Эн с аккуратным маникюром, замерли над кнопкой. От ее возбуждения можно было бы зажечь лампочку. Много лампочек, целый дом лампочек. Она выразительно посмотрела на меня.
-- Пожалуйста! – едва слышно проговорил я:  -- я все расскажу.
-- Я жду.
Глубоко вздохнув, я начал усталым голосом:
-- Я не шпион. У меня информация для Эдгара Риверта.
Не убирая пальца от кнопки, Эн покосилась на монитор. Полиграф молчал – я говорил правду.
-- Вы можете передать ее мне.
Я покачал головой:
-- Вы не поймете – вы не физик.
-- А Вы что, физик?
-- Да. Я работаю  в научно-исследовательском институте экспериментальной ядерной физики. Объект «Снежный-24». Вы знаете о нем. Мое настоящее имя Алексей Треухов, большинство моих работ засекречено, но вы можете найти статью о реакторах на быстрых нейтронах в «Nuclear Physics» за 1999-й год.
-- Почему вы не сказали этого сразу?
Я отвернулся в сторону, изо всех сил изображая смущение и разочарование:
-- Хотел на этом заработать.  Риверту нужна моя информация, и он бы заплатил за нее достаточно.
Эн снова покосилась на монитор.
-- Почему вы так в этом уверены?
-- Я знаю, над чем он работает.
-- Откуда? – напряженно спросила она.
-- Догадался. Понял по его докладу в Цюрихе четыре года назад, что его интересует. А по тому факту, что уже два года от него не слышно ни весточки, сообразил, что он работает на вас и кое-чего добился.
Эн долго молчала, поглядывая на монитор и прислушиваясь к чему-то, видимо, к голосу из микрогарнитуры в ее ухе. Наконец, она сказала:
-- Хорошо, мы проверим все, что вы сказали. Если это действительно так, мы устроим вам встречу с Ривертом.
-- А потом отпустите? – с надеждой спросил я.
-- Да, конечно, -- кивнула она, не слишком старательно прикрывая ложь. Эн встала, вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я уронил голову на стол, расслабился насколько позволяли привязывающие меня к стулу ремни, и отключился. Когда придет время, интуиция меня разбудит.



16:23 по местному времени.
    Я открыл глаза, прислушался к себе, собирая информацию о своем состоянии. Тело затекло, в мышцах была сильная боль, но несколько часов сна пошли на пользу. Никаких критических повреждений не было, и запаса сил достаточно. Через несколько секунд открылась дверь. Широким шагом в комнату вошел пожилой мужчина в коричневом костюме с бабочкой, и остановился за креслом, так что его лицо оставалось в полумраке. За ним вошла Эн.
-- Привет, – бросил Риверт. Как и многие ученые, он не слишком любил, когда его отвлекали от работы:  -- что ты мне хотел сказать?
-- Угу, привет. Хотел тебе сказать, что у трития-42  при бета-распаде испускается не один антинейтрино, а два.
Риверт презрительно фыркнул:
-- И это все? Это я и так знал.
-- Нет, еще хотел сказать, что вы идиоты, и держите меня за идиота. Тритий – это третий изотоп водорода, а тритий-42 – это бред. Эн, пожалуйста, дайте мне поговорить с Ривертом.
Несколько секунд они молчали. Наконец, Эн сказала «хорошо».  Лже-Риверт смущенно вышел из комнаты. Еще через пару секунд, дверь снова открылась, и в комнату вошел настоящий Эдгар Риверт. Он боялся.
-- Привет, Эдгар! – как можно более усталым и грустным голосом сказал я.
-- Здравствуйте… -- смущенно пробормотал он, оглядывая мое разбитое лицо, пучки проводов, ремни на кресле. Тень возмущения и негодования. Тоже не то, что мне нужно.
-- Помнишь колледж, Эдгар? И ту девчонку, за которой ты ухлестывал? – наугад спросил я то, что, мне шепнула интуиция. Физик едва заметно вздрогнул, глаза заволокло легкой пеленой воспоминаний. Ему было лет шестьдесят-шестьдесят пять. Все к этому возрасту начинают чувствовать старость, а старость не приносит положительных эмоций
-- Славные были денечки, а? – продолжил я. В поле его эмоций появились оттенки грусти и тоски. От Эн прокатилась волна страха – она поняла, что происходит что-то не то, но вмешаться не решалась. Я закрыл глаза, сосредотачивая все свое внимание только на эмоциях этих двух людей, ловя малейшие оттенки и изменения.
-- Не то, что сейчас, когда по утрам с постели едва встаешь. А впереди – что? Тело постепенно отказывает, двигаться становится все тяжелее, суставы болят, сердце с перебоями работает, глаза плохо видят, мозг работает хуже. А потом распад нервной системы, отмирание клеток коры и маразм. Незавидная участь для блестящего ученого.
Риверт молчал, переваривая мои слова. От него теперь ощутимо веяло тоской. Эн, видимо, тоже задумалась о перспективах своей безрадостной старости – тоже тоска, грусть, страх.
-- Хватит! – резко сказала она: -- что вы хотели ему сообщить?
Риверт дернулся, будто от толчка и захлопал глазами. Тоска начала уступать место удивлению. Я качнул головой:
-- А твоего Открытия так и нет. Формула не найдена, и все меньше шансов остается на внезапное озарение. Сколько лет осталось? Может быть года два или три, ну пять максимум, до того как ты начнешь терять разум. А жизнь промелькнула, как быстро, а? И ничего ты так и не успел толком… Самого главного не успел. И уже не успеешь.
Внутри у меня будто что-то щелкнуло, яркой лампочкой высветив четкое понимание, что больше тянуть нельзя. Большего пика грусти и тоски мне в нем уже не вызвать, сейчас как раз тот момент, когда он ощутил все то, о чем я говорил, но еще не начал себя утешать, вспоминая сколько всего хорошего в его жизни было. Я поймал и зафиксировал в своем мозгу эту волну его тоски во всех подробностях, как спектрограмму излучения. Малейшая грустная мысль, промелькнувшая в голове  физика, отложилась уникальным отпечатком в этой волне. Я открыл глаза, и выплеснул импульс энергии, точно такой же, какой ежесекундно вырабатывает мозг любого человека, испытывающего эмоции. С точно такой же информационной составляющей, которая исходила мгновение назад от Эдгара. Все в мире только энергия и информация – эмоции, волны, поля, молекулы, атомы, электроны, протоны, фотоны – энергия и информация. 
Это был первый пробный импульс, но потому как побледнели Эн и Риверт, было видно, что он попал в цель. Следом за первым, последовал второй, гораздо мощнее. Я отдавал много энергии, очень много старательно собранной энергии чужих эмоций и переживаний, обращая их в тоску, скорбь и уныние. Это сработало, запустив эмоциональный резонанс – внешний импульс, который я направил на него, дернул «дернул струны» в его голове, и многократно усилил его собственные эмоции. То же самое, но в меньшей степени происходило сейчас со всеми поблизости, но на физика воздействие было самым сильным – импульс состоял из его собственных переживаний.
У Эн подкосились ноги, она рухнула на пол и зарыдала, закрыв лицо руками. Эдгар же прижал одну ладонь к виску, другую к сердцу и медленно осел на пол. По его лицу тоже катились слезы. Я собрал вырабатываемую ими энергию, и ударил еще раз. Эн завыла, вцепившись себе в волосы. Она вырывала их клочьями, царапала ногтями себе лицо и шею. Эдгар упал ничком на пол, по его телу пробегали судороги. Он приподнимал голову и бился ей с размаху о бетонный пол. Под ним начала растекаться маленькая лужица крови. За дверью раздался выстрел и глухой звук от падения тела на пол. Охранник не выдержал.
Я напряг мышцы, расслабил и резко дернулся. Когда человек не испытывает сомнений в собственных силах, не реагирует на боль, не чувствует усталости и жалости к себе, он способен на гораздо большее, чем обычно. Притягивающие меня к креслу ремни затрещали. Я расслабился и рванулся еще раз. Ремни порвались.
Я вышел за дверь, подобрал пистолет, из которого застрелился охранник. Вернулся обратно, подошел к лежащему без движения Риверту и выстрелил четыре раза.



Две недели спустя.

    Другой номер, другая гостиница, но тот же человек в кресле напротив. Слегка смущаясь, он проговорил:
-- Знаете, нам, в общем-то, необязательно было встречаться. Но это была моя инициатива. Мне было интересно.
Я кивнул.
-- Я бы хотел понять… Ведь все что мы делаем, так или иначе, подчиненно нашим эмоциям, желаниям, страстям, мечтам, и так далее. Уберите это, и человек превратиться в амебу, в овощ. Если, конечно, не верить в то, что у человека есть душа. Но если и есть, то непонятно, что это такое, и как она может проявляться, если не в виде чувств и эмоций. Вы говорите, что у Вас их нет, но Вы – не амеба, вы живете, выбираете, делаете что-то, двигаетесь куда-то. Что движет Вами?
-- Интуиция и разум.
-- Хм… -- человек помолчал. Наконец, смутившись еще больше, испытывая легкий стыд, неуверенность и, непонятно на кого направленную, злобу, спросил: -- А совесть? Она у Вас есть? Или это тоже просто эмоции?
-- Нет. Совесть – это просто конфликт между желаниями и стереотипами.
-- Вам все равно, кем был Эдгар Риверт, над чем он работал?
-- Все равно.
-- Но Вы хотя бы знаете?
-- Знаю.
Он наклонился вперед и сверлил меня напряженным взглядом.
-- Вы поэтому согласились? Ведь не на все предложения Вы соглашаетесь.
-- Нет.
-- А почему?
-- Что-то подсказало, что это надо сделать. Интуиция.
Человек напротив меня откинулся в кресле, удовлетворенный ответом. Его тело расслабилось, эмоциональный фон стал спокойным и умиротворенным. Он решил, что понял что-то очень важное. Эмоции часто заставляют людей ошибаться…