Вначале была Африка. 16. Эпизоды

БРОСОК НА СЕВЕР
Гидрологам понадобилось осмотреть верховья Чёрной Вольты. Заканчивался сезон харматтана. Мы сели в джип и отправились на север, целя в северо-западный угол Ганы. Там Чёрная Вольта, текущая с севера на юг по границе с «французами», становилась для нас недосягаемой: ганская граница под прямым углом уходила на восток, а верховья и истоки реки оказывались на территории бедной, опалённой и запылённой страны Верхняя Вольта (От-ВольтА, ныне Буркина-Фасо). В этом углу находился городишко с красивым и необычным для Ганы названием – Лора. До него было миль двести. Туда мы и ехали. Отправились, как обычно, ещё затемно. Приятно было чувствовать, что ты обманываешь климат: едешь по Африке, едешь куда тебе надо – и не жарко!

На створе мы загнали джип на понтон, может быть, тот самый, на котором год назад я провел пару незабываемых месяцев лени и кайфа – мои «буинские каникулы». Теперь со всех понтонов буровые установки были сняты. Заспанный сторож с нашей помощью протащил понтон на левый берег по створовому тросу. Мы были на территории гонджа – типичной саванны, где буйволов, антилоп и гиен было явно больше, чем людей. Восходящее солнце било нам в правый борт. Мы ехали по еле видной колее, часто теряя её в высокой слоновой траве и с трудом находя снова. Ехать без колеи, там, где до тебя никто не ездил, опасно: можно пробить поддон картера или куда-нибудь провалиться.

Нас было четверо. Соловьев, как старший по возрасту, сидел на переднем сидении. Мы с Шугановым, лицом к лицу, на сиденьях вдоль бортов. Шофёром был не Джозеф, а кто-то другой, не очень нам знакомый. Нашей ближайшей задачей было выехать на дорогу, ведущую на север от Венчи через паромную переправу в Бамбое. Если бы мы поехали до Венчи, потом Бамбой и т.д., то наша дорога на север удлинилась бы миль на сто. Не торопясь, осторожненько мы, наконец, выехали на дорогу. Она оказалась широкой профилированной грунтовкой с поверхностью вроде глиняного горшка, засыпанной  полусантиметровым слоем красной пыли. Дальше поехали быстрее. Заднюю сторону брезентового тента пришлось открыть, чтобы продувало, так как солнце уже палило. Но из-за завихрения воздуха позади машины пыль сразу же заполнила всё внутри. Через полчаса мы были как индейцы, а с наших рубашек пыль спадала пластами и стекала ручейками.

В городке Боле мы не нашли, где умыться безопасно, но купили банданы, как могли соскребли пыль с лиц и завязали их платками. Дорога шла параллельно Чёрной Вольте, но до неё было миль двадцать. Пейзаж становился всё более непривычным. Почти исчез кустарник и мелкие деревца. Вокруг тянулась золотисто-серая холмистая равнина, на которой далеко друг от друга, метров через 100-150, были разбросаны чёрные безлистные баобабы, похожие на исполинских копчёных кальмаров, врытых в землю щупальцами вверх. Кое-где виднелись стада антилоп, и всё тонуло в жарком мареве. Ни одной деревни, ни одного человека за несколько часов езды. Вдруг остановка: закипела вода в радиаторе. Джозеф такого никогда бы не допустил. А этот шофёр, видимо, забыл открыть воздушные заслонки, закрытые пока мы ехали по утренней прохладе. Пара не было видно: он смешивался с пылью, и когда проблема обнаружилась, мы уже лишились значительной части воды.

Шофер суетливо схватил пустую канистру и заявил, что мы здесь запросто найдем воду. Мы с сомнением оглядывали вибрирующую от жары  волнистую равнину.  Но наверное госпожа Удача решила нас только припугнуть: метрах в пятидесяти впереди мы заметили пересекающую дорогу тропинку: где-то близко могли быть люди, а значит и вода! Тропинка была явно не звериная, хотя никаких следов на ней не было. Не сговариваясь, мы пошли по ней влево. Тропинка ныряла то вниз, то вверх, обходила особенно крутые холмы. Все мы подумали, не идет ли она так до Чёрной Вольты. Ведь худой, хорошо провяленный, постоянно жующий орехи кола негр-северянин спокойно покроет это расстояние часов за пять. Вслух это высказал только Шуганов, и мы с Соловьёвым его жестоко осудили за паникерские настроения. Но вот впереди показалась группа холмов, которая чем-то привлекла их опытные гидрологические взгляды: «А ведь там, в самом деле,  может быть вода!»

Мы обогнули ближайший холм и остановились от неожиданности. Мы ожидали увидеть деревню, но не такую. На плотно вытоптанной площади стояло 3-4 компаунда. Каждый из них был как будто перенесён сюда из мультфильма, где он служил замком Змею Горынычу или какому-нибудь ещё сказочному дракону. Башни, зубцы, бойницы, торчащие из коричневых глиняных стен бревна, высушенные до пепельного цвета, узкие низкие входы… Посередине площадки находился округлый пруд с глиняными берегами. Вокруг никого не было. Только мы подошли к пруду, чтобы набрать воды, а может быть и умыться, как услышали резкий крик. Из одного дверного проёма вышла голая лысая старуха и, что-то выкрикивая, размахивая руками, двинулась к нам. Шофёр, застыв с канистрой, прошептал: 
    -Лоби, длинногубые! – и скользнул за наши спины. – Надо уходить.
    -Уходить?! А в радиатор ты сам шесть литров написаешь? Набирай скорей воду! Чего ты испугался старухи? Что она там кричит?
    -Я не понимаю. Наверное, проклинает…
    -Плевать, мы в это не верим. Набирай воду!

И шофёр погрузил канистру в пруд. В это время из других дыр и щелей появились ещё люди, всего человек тридцать и все – женщины, все почти голые. Этому можно было бы и порадоваться, но уж больно уродливы они были. Нижние губы у всех были искусственно деформированы. У той, первой, атаковавшей нас старухи губа висела ниже положенного места на длину двух подбородков. Старуха продолжала вопить, оглядываясь на других в поисках поддержки. Но, видимо, не нашла и резко сбавила напор. Нас окружили молча, без улыбок, но и без враждебных жестов, разглядывая, как рептилий в террариуме. В толпе были женщины всех возрастов, начиная от едва стоящих на ногах девчушек. Были и пацаны, как мы скоро заметили.
 
У самых маленьких девчонок нижние губы были проткнуты, и в отверстие вставлены древесные шипы или отрезки медной или алюминиевой проволоки диаметром миллиметра два. Чем старше девочка, тем толще стержень находился в отверстии, растягивая его. У женщин, которые по возрасту могли считаться невестами или молодыми жёнами, дыры были самыми большими, и в них находились деревянные диски диаметром сантиметров двенадцать. Пожилые женщины, уже переставшие заботиться о своей внешности, тоже имели огромные дыры в губах, но дисков не носили: губа свисала вниз, как уродливая кишка, вывалившаяся через рот. Нижние зубы у всех были обнажены (у кого они сохранились). У всех детей были огромные животы и пупочные грыжи.

Я проследил, чтобы шофёр набрал полную канистру и не удрал раньше времени, после чего позвал всех обратно. Наши озирались с растерянными улыбками. Увидев быстро улепётывавшего шофера, с явным облегчением двинулись за ним. Я шёл последним. Старуха опять подняла визг, но я шёл, не оглядываясь. Рядом молча шли детишки. Дольше всех меня сопровождала девчонка лет семи с алюминиевой проволокой в губе, ещё не отвисшей. Я дал ей шиллинг. Она зажала его в кулаке и побежала назад, а через несколько секунд сзади послышались спорящие голоса детей. Наверное, у девчонки пытались отнять денежку.

Пока мы заливали воду в радиатор, шофер возбужденно говорил, что эти люди ненавидят всех, потому что никто не считает их женщин красивыми, что обычно они стреляют из луков в спины уходящих от них путников, грабят их, а тела оставляют в саванне гиенам и грифам. Может быть, такое и случалось лет за пятьдесят до нашего визита. Но мужчин в деревне не было, и проверить слова шофера не довелось.

В Лору приехали под вечер. Остановились в государственном «Доме для проезжающих». Заняли одно двухкомнатное бунгало. С душем. Снова стали аброфо. Меня удивило, что на окнах не было москитных сеток – просто стеклянные жалюзи, какие в Гане повсюду. Подумал, что здесь должен быть сухой здоровый климат, который не подходит малярийным и прочим комарам. Не помню, за какой надобностью я заглянул под стол и на столешницу снизу. Не поверил своим глазам. Ни до, ни после я нигде не видел такого скопища спокойно сидящих комаров: ни один не летал. Все сидели и терпеливо чего-то ждали.  Было что-то мистически жуткое в этом зрелище. На одной столешнице их наверняка было несколько тысяч. Они сидели, касаясь друг друга лапками и крылышками. И все – малярийные, судя по бесстыдно оттопыренным попкам! Такая орава комаров способна за ночь свести с ума человека, даже если бы они не были малярийными. У нас не хватило бы эритроцитов, чтобы накормить паразитов, которые они собирались нам впрыснуть. Я сразу поднял тревогу. Мы вышли, нашли магазинчик и купили спрей «пиф-паф». Всех уничтожили. В обеих комнатах.

Ночью мне приснилось, что я лежу на спине, а надо мной склонились уродливые женщины с губами, висящими, словно кишки, и я в страхе проснулся. Утром занялись делами. Получили в управлении геодезии и гидрологии данные по уровням воды в реке. Осмотрели водомерные посты с футштоками на берегу Чёрной Вольты. Больше делать было нечего, можно было ехать домой, но начинать дорогу во второй половине дня было неразумно. Гидрологи пошли смотреть футбол, а я остался на берегу, разглядывая «французскую» сторону. Там сразу за рекой тянулись поля арахиса, а поодаль – деревня или маленький городок. На обоих берегах пацаны ловили рыбу корявыми удочками. Между двумя странами существовало оживленное сообщение на пирогах, и я не заметил ни пограничников, ни таможенников.

Решил совершить загранпутешествие, чтобы прибавить Верхнюю Вольту к списку стран, в которых я побывал. Заплатил лодочнику полкроны. Он спокойно взял и дал сдачу монетами с надписью «Французская Западная Африка» и красивой антилопьей головой. В Верхней Вольте я не пошёл в деревню, чтобы не привлекать внимание властей, которые наверняка где-то там маячили. Походил по берегу, вдыхая иностранный, пахнущий гниющей тиной воздух, посмотрел, что ловится  у пацанов, и вернулся в Гану.

От нечего делать пошёл на рынок. Там все овощи стоили раза в три дешевле, чем у нас в Бронг-Ахафо и Ашанти. Случайно обратил внимание на то, что в качестве средства платежа там использовались, помимо денег, ракушки каури (белые «ципреи монета»). Мне очень захотелось иметь в качестве сувенира такие деньги. Подошёл к ближайшему торговцу и протянул монету в 1 пенни. К моему удивлению, торговец охотно отсчитал мне 17 каури и удовлетворенно улыбнулся. Как всегда, вокруг толпились пацаны, наблюдая за действиями  диковинного пришельца. Некоторые сразу после сделки куда-то унеслись. Я пошел дальше и там, где видел связочки каури, останавливался и предлагал обмен. Меня уже ждали: пацаны постарались. И курс каури резко пошел вверх. К моменту, когда я пересек по диаметру весь рынок, за 1 пенни давали только 6 каури. Я совершил последнюю сделку и покинул рынок, слегка встревоженный результатами своей невольной валютной интервенции.

Вечером, по совету служащего нашей «гостиницы», сходили на окраину городка, где в пруду, соединявшемся каналом с Чёрной Вольтой, жило несколько прикормленных крокодилов. На находившейся неподалёку птицеферме можно было купить для крокодилов цыплёнка. Сторож сказал, что скормит крокодилам цыплёнка сам: это надо уметь. За год до этого крокодилы съели такого же цыплёнка и в придачу - помощника сторожа. Мы сразу согласились: никому из нас не хотелось собственноручно отправлять на такую смерть даже самого скандального и тощего цыпа. Сторож взял оплаченного нами цыплёнка, подошёл к самой воде и начал его пощипывать и досаждать  иными способами. Цыплёнок орал, ругался, хлопал крыльями, брыкал ногами… Скоро откуда-то сбоку на поверхности пруда появились три точки и быстро двинулись к нам. Сторож дал знак отойти от воды. Появился крокодил около трёх метров длиной. Он недоверчиво зыркнул глазами в нашу сторону, но оценив по каким-то признакам нас как неопасных, сконцентрировался на цыплёнке. Сторож медленно пятился, а крокодил двигался вперед короткими бросками. Мы фотографировали зверя. Больше крокодилов не оказалось, наверное, ушли поплавать в реку, и рассчитывать снять их драчку из-за цыплёнка не стоило. Пасть захлопнулась, крокодил развернулся и, не торопясь, пошёл к воде, хлопнув по дороге пастью ещё два-три раза: видимо, устраивал там несчастного поудобнее.
На следующий день домой добрались благополучно.

ПАРАД
Подходил к концу 1963 год. Начинался сезон харматтана. Вода в реке быстро шла на убыль. Однажды случилось неожиданное. Через реку шла  «казанка» с рабочими. За нею плыла собака одного из них. Вдруг на середине реки она с коротким визгом и всплеском исчезла. Крокодил. Сомнений быть не могло. Эта новость всех сильно смутила и встревожила. Мы работали на реке уже больше года и ни разу не видели крокодилов в районе створа. Очень редко встречали их в отдаленных протоках выше по течению.

Слава Скиба рассказывал, что за год до начала экспедиции их группа ознакомления посетила Банду и проинформировала вождя о намечавшихся работах. Вождь крепко призадумался: в ущелье жил крокодил – хозяин Чёрной Вольты, а у бронгов – своё, особое отношение к крокодилам. Бывшие в составе группы правительственные чиновники сумели убедить вождя в том, что и строительство, и сама электростанция будут для бронгов великим благом, и если крокодилы им симпатизируют, то не должны будут чинить препятствий. Вождь мобилизовал несколько мамми-лорри и отправился к ущелью по ещё не до конца проложенной дороге во главе представительной делегации. Последние полкилометра пришлось пройти пешком по тропе. Завывали дудки, гремели тамтамы, приплясывали женщины с калабашами на головах. Вождь шёл, наряженный в парадное кенте. За ним – члены ознакомительной группы в свежих рубашках и при галстуках.

Над речным обрывом остановились, и вождь начал речь. Временами она прерывалась пением женщин, воем дудок и пальбой из ружей. Долгое время ничего не происходило, но когда женщины начали горстями бросать из калабашей в воду кукурузу, вымоченную в акпетеши, хозяин, наконец, проникся. Как могучая медлительная торпеда, выскользнул он из-под обрыва в воду и, не торопясь, постепенно погружаясь, ушёл по перпендикуляру от берега. Толпа ликовала. Никто из наших не знал, на каких условиях хозяин покинул ущелье, что обещал ему вождь, но мы были уверены, что ганцы не дали бы нам возможности невольно оскорбить хозяина. И вот, ничего не изменилось, а крокодилы, похоже, вернулись.

К концу рабочего дня, в самую жару, я околачивался на берегу, поджидая машину в лагерь. Ко мне подошел Толя Котиков, геолог, только что вышедший из зарослей на склонах холмов. Я рассказал ему о нападении крокодила, а он мне о том, как стая бабуинов сорвала ему сегодня рабочий день. Он должен был пройти по крутой заросшей расселине, которая шла почти от створа вверх в сторону гребня холма, и собрать образцы для какого-то уточнения. В этой щели геологи уже бывали не раз. На полпути ему преградила дорогу стая бабуинов. (Бабуины – так называли мы этих обезьян, хотя и не были уверены в правильности названия. Крупные, ходили почти исключительно по земле – для деревьев саванны они были слишком тяжёлыми, морда – средняя между медвежьей и собачьей, грива - как у льва, мощные клыки, голос – хриплый громкий лай).

Вожак сразу вышел вперед и стал между стаей и Толей. Стая продолжала невозмутимо лакомиться какими-то ягодами с кустов. Вожак тоже. Толя сделал шаг вперёд. Потом ещё один. Их разделяло метров тридцать. Ещё шаг. Вожак досадливо прекратил поедание ягод. Ещё шаг. Вожак повернулся к Толе, встал на ноги, руки – в стороны вверх, и зарычал. Толя застыл. Обезьян тоже. Постоял, постоял, снова  опустился на четвереньки и продолжил сбор ягод.

Время шло, солнце палило, дело не двигалось. Обойти стаю по крутым сыпучим склонам было бы очень трудно, да и то место, где она расположилась, представляло геологический интерес. Толя уселся в тени какого-то куста и стал ждать, когда обезьяны насытятся. Но сквозь них еда буквально проскакивала. Правда, он заметил, что стая очень, очень медленно, но все-таки движется вверх по расселине, по мере того, как поедаются ягоды. Наконец, ему удалось подняться до интересовавшего его места. Он достал молоток и попытался отколоть кусок породы. Но звуки ударов возмутили вожака. Он начал лаять и громко стучать ладонями об землю. Временами он имитировал нападение: кидался вперёд, но потом резко останавливался и медленно отступал. Толя понял, что в этот день работы не будет и спустился к створу.

Мы сидели на ящике и молча смотрели на реку. Вдруг прямо перед нами на середине реки медленно всплыл крокодил. Была видна только его морда. Остальную часть тела выдавали завихрения воды на поверхности. Нам показалось, что морда была значительно длинней метра. Он никуда не плыл, а просто стоял на месте в центре довольно большой суеты и активности и наблюдал. На берегу начали собираться люди. У Толи был фотоаппарат.
    -Сфотографируем?
    -Давай!

Мы сели в лодку: я на вёсла, а он устроился на носу, и поплыли к крокодилу. Но как только Толя привстал с аппаратом, крокодил нырнул. Не головой вперед, а скорее задом: он приподнял на долю секунды морду и ушел под воду так, что последним исчез кончик носа. Снимок не мог получиться интересным. Но через пару минут зверюга снова всплыл неподалёку, как бы предлагая продолжить игру. Мы приняли предложение. Он начал нас водить кругами и зигзагами, вынуждая всё время находиться в его кильватерной струе. Под таким углом фотографировать было почти бесполезно. Он подпускал нас к кончику хвоста не ближе чем на 8-10 метров, после чего спокойно нырял, заставляя нас тратить плёнку зря. Каждый раз я пытался обогнать его и дать возможность заснять  с параллельного курса, но он небрежно менял направление, и мы неизменно оказывались у него за хвостом.

Наконец ему наскучило водить нас за нос, и он направился к островку выше створа. Я снова пытался его обогнать, но он просто прибавлял скорость. Он шёл прямиком к обрывистому берегу, а подойдя к нему, опять погрузился. Мы в запале погони подлетели и стали прямо там, где он ушёл под воду, метрах в двух от берега. Теперь-то он от нас не уйдет: просто некуда! Мы ждали, а он, вопреки выработавшимся правилам игры, не появлялся. Солнце немилосердно палило нас, сидевших без движения. Не было ни ветерка. Мы обливались потом, слепли от  отражения света с поверхности реки. Со дна подымались вонючие пузыри болотного газа. Так прошло с четверть часа. Скорей всего зверюга ускользнул: не могло существо, дышащее воздухом, так долго сидеть под водой. Нам уже и самим не хватало воздуха в этом пекле. Решили уходить. Я сдал назад, развернул лодку и налёг на вёсла, с наслаждением ощущая движение воздуха на потной коже. Мы отошли от места нашего ожидания метров на пятнадцать, когда хлябь бурно разверзлась, и прямо на том месте появилась колоссальная туша от носа до хвоста, вся в шипах и острых углах. Мы, конечно, не успели её заснять. Она пробыла на поверхности секунды две  и снова ушла вертикально вниз.

Думаю, мы оба были просто потрясены. В самом толстом месте крокодил был, наверное, почти в два обхвата. Ни один из нас не выразил желания продолжить погоню. Мы молча направились к берегу. Там нам сказали, что когда мы следовали за крокодилом в кильватере, было видно, что он превышал длину лодки метра на полтора - два, то есть был метров семи в длину. А спустя полчаса мы наблюдали с берега довольно фантастическое зрелище. Вниз по течению мимо нас медленно, чуть быстрее, чем вода в реке, проплыли четыре огромных крокодила. Наверняка один из них был «нашим». Они шли правильным ромбом, и первым плыл зверь красно-коричневого цвета. «Хозяин! Хозяин реки!» - послышались возгласы. Но один негр авторитетно сказал:
    -Это людоед!
    -В каком смысле? – спросил я. – Питается только людьми?
    -Только, - убежденно подтвердил он.

Под впечатлением  этого парада мне не хотелось спорить. Но где было набрать столько людей, чтобы прокормить такое чудовище? После этой инспекции и демонстрации силы  до конца работ экспедиции в районе створа не было замечено ни одного крокодила.

ВЗРЫВ
В программе работ нашей экспедиции значился взрыв, целью которого было создать большой, несколько десятков метров в высоту, скол одной скалы, который обнажил бы породы, слои, фактуру и прочее для демонстрационных и учебных целей. Никакого практического значения для изыскательских работ он не имел: все необходимые сведения были добыты другими способами непосредственно в тех местах, о которых эти сведения были нужны. Но Офори с самого начала проявлял к этому пункту повышенный интерес, временами заводил о нем разговор, выдвигал аргументы в подтверждение его важности. Это было так неважно, что с ним никто не спорил.

В стране было неспокойно. Зашевелилась антипрезидентская оппозиция. Она устроила несколько взрывов. Одним она пыталась уничтожить статую президента Нкрумы перед зданием парламента в Аккре. Но взрыв только повредил фигуру. Ее одели в кенте, а повреждения, не покрытые кенте, перебинтовали, как боевые ранения. Обыскивались машины. К русским, правда, относились хорошо: вежливо, не обыскивали. Похоже, наибольшая опасность государству исходила от симпатичных молоденьких негритянок. Их обыскивали и ощупывали с величайшей тщательностью, но они не возражали, понимая государственную важность этих мероприятий.

Однажды Офори заявил Сидорову и Ассельроде, что в стране издан президентский декрет, в силу которого иностранцы не должны иметь доступа к оружию и взрывчатым веществам. Поэтому он вынужден освободить нас от обязанности организовать взрыв, и мы не будем обвинены в невыполнении контракта. Организацию взрыва он полностью берёт на себя: у него есть для этого достаточная квалификация. Сидоров и Виталий Карлович сказали:
    -Пусть займется каким-нибудь делом.
    -Баба с возу – кобыле легче. Нам будет меньше работы.

И забыли об этом. Я из любопытства спросил начальника полиции, действительно ли есть такой декрет и рассказал о демарше Офори.
    -Постановление есть, но оно касается только частных лиц. Просто мистер Офори… - он украдкой огляделся и развел руками.

Всё было ясно. А Офори энергично взялся за работу, не ставя нас в известность ни об одном шаге. Под покровом ночи в лагерь было доставлено много взрывчатки. Появились трое солдат, которые поочередно несли караул у специально построенной землянки. Офори расцвёл, стал более деловым, перестал придираться к ерунде, стал меньше пить.

Скала, которую должны были взорвать, являлась концом отрога, перпендикулярного к основному хребту холмов. Она располагалась в километре от створа и метрах в ста пятидесяти от дороги со створа в лагерь и напоминала по виду скальные мысы в долине реки Качи в Крыму. Секретная деятельность по организации взрыва кипела у всех на виду. И вот однажды грузовики, отвозившие людей в лагерь со створа после  работы, были остановлены на подъезде к траверзу этой скалы. В нескольких сотнях метров дальше по дороге виднелось большое скопление легковых машин и красиво одетой публики. Они подъехали к месту действия со стороны лагеря. Наверное, их пригласил Офори на феерическое зрелище триумфа африканской технической мысли, получившей американское,  английское и швейцарское образование.

На вершине скалы у обрыва стояло давно мёртвое дерево, сохранившее только самые крупные сучья. Его облюбовали грифы, так как оттуда открывался великолепный вид на окрестности. Вот и сейчас на сучьях их сидело десятка два. Метрах в двадцати от дерева копошилось несколько человек, хорошо видимых на фоне светлого неба. Там был пробурен шпур для взрывчатки. Он представлял собой глубокую скважину от вершины до подножья скалы. Я подумал, что, скорей всего, взрыв сметёт и это древнее дерево, будто срисованное с картины сюрреалиста.

Там, где были остановлены наши грузовики, хозяйничал Офори. Он был в каске. Вокруг него носился, как пацан, Асси, тоже в каске, доводя до зевак приказы Офори. Чуть поодаль, опершись локтями на открытую дверь машины, стоял с равнодушным лицом Барт Пландж, главный инженер, которому, казалось, не нашлось места на этом технологическом пиршестве. Офори был крайне собран и решителен. Он сидел на раскладной табуреточке перед столиком, на котором помещались рация и машинка для производства взрывов, похожая на старинный телефон. Офори по рации разговаривал с теми, кто находился на скале. Все изнывали от нетерпения. Наконец наверху всё было готово, и Офори приказал людям спускаться. Минут через двадцать они были внизу. Тут же между нашей и противоположной группой машин был пущен полицейский джип, оборудованный громкоговорителями. Он на нескольких языках предупреждал об опасности находиться в этой зоне (вдруг кто-нибудь уснул в кустах или заблудился). Я не уставал восхищаться режиссёрским талантом Офори, тем, как он нагнетал интерес к предстоящему действу. Наконец решительный момент настал. Офори начал обратный отсчёт: девять…  семь… шесть… ноль!  Всё замерло.

Скважина тихо пукнула.  Над вершиной скалы поднялся легкий желтоватый дымок. Несколько ближних к шпуру грифов повернули головы, а потом снова приняли прежние позы. Спектакль был окончен. Офори с минуту смотрел неверящими глазами на вершину скалы, потом, глядя себе под ноги, пошёл, ускоряя шаг, к машине, не сказав никому ни слова. Он рванул с места, на несколько секунд остановился у противоположного скопления машин и исчез вдали. В Буи он приехал дня через четыре, весь опухший от пьянства. Больше о взрыве он никогда не вспоминал. По крайней мере, вслух.

СНОВА  ТОМСОН
Во время работы на ЛЭП я уже потерял точное представление, где мой дом. Часто приходилось переезжать из города в город. Нередко приходилось жить и в Буи, и тогда я обычно питался у Томсона. Не таскать же за собою повсюду электроплитку и кухонную посуду! Но и в Буи я давал ему понять, что вовсе от него не завишу и, когда было возможно, питался то у Котиковых, то у Фёдорова с тётей Фросей, а то и дома бутербродами с пивом или вином. С Томсоном я прохладно здоровался кивком. А он продолжал издали следить за мной своим осьминожьим взглядом. Но к этому я уже привык. Однажды в баре были танцы, и я пошел туда размяться. Как обычно, площадка перед стойкой была ярко освещена, а вокруг в полутьме стояли кресла и столики, где сидело ганское начальство. Я танцевал с какой-то негритяночкой, как вдруг услышал зычный, перекрывающий музыку голос: "Макзута!"

Все повернули головы в сторону голоса. Бармен с верблюжьим лицом выключил проигрыватель, и танцы остановились. Из полутьмы величественно выступил Томсон, одетый в дорогое кенте. В лагере все знали о наших отношениях, и танцплощадка быстро опустела. Шмыгнула куда-то в сторону и моя партнёрша. Томсон сделал вперёд несколько шагов, тяжёлых, как у каменного гостя, и остановился в метре передо мной.

Пока он выдерживал эффектную паузу, у меня, как у утопающего, пронеслась в голове лавина мыслей, но не автобиографического характера. Я прикинул, что, если ему удастся хорошенько мне врезать, то я, вероятно, прошибу спиной дощатую стену. Особенно неприемлемым мне показалось то, что мне предстояло еще лететь метра два до земли. Если я ударю первым, шансы избежать полёта у меня были, но для этого надо было бить не кулаком – такой удар он, несомненно, отобьёт, а ногой в пах или солнечное сплетение. Но тогда последствия для меня растянутся на многие годы, не говоря уже о том, что даже присутствующие осудят меня за предательский, неджентльменский прием. Оставался один слабый шанс – увернуться, хотя я помнил молниеносные удары, которыми Томсон осыпал когда-то грушу, предварительно высказав какие-то соображения на мой счёт. В мою пользу говорило и то, что кенте – не лучшая одежда для драки. И хотя повисла полная тишина, Томсон снова проревел тем же голосом:
    -Макзута! Ты – сильный мужчина. Я – Томсон – сильный мужчина. Мы должны быть вместе, вот так, - он поднял руки выше головы и с громким хлопком стиснул их. Постояв так несколько секунд, он продолжил:
    -Давай пожмем друг другу руки и забудем прошлое!

Мы пожали друг другу руки.  У него была холёная, но крепкая и мясистая ладонь. Мы не улыбнулись друг другу, чувствуя торжественность момента. Он величественно развернулся и ушёл в темноту. Снова зазвучала музыка. Откуда-то выскочила моя улыбающаяся партнёрша, и мы дотанцевали хайлайф. Ноги у меня были немного ватными. Ребята молча, с недоверчивыми улыбками, заглядывали мне в лицо. Один Скиба озадаченно протянул:
    -Да-а-а… Неожиданно.

С тех пор мое поведение совершенно не изменилось. Я посещал столовку только тогда, когда хотел. Но здоровались мы с Томсоном теперь за руку и даже сдержанно улыбались друг другу.


                ПРОДОЛЖЕНИЕ   СЛЕДУЕТ