Г. Н. В

   Герой Нашего Времени
(Гришин Николай Васильевич)

========================================================

Мы были дети, и жизнь была прекрасна. Детские проблемы решались легко. О том, что существуют еще и взрослые проблемы, мы конечно догадывались, но представляли их себе довольно слабо и в очень далеком туманном будущем. Как они решаются, и решаются ли вообще, было неведомо нашим детским душам. И никто из нас не  мог предположить тогда, что пройдет всего пять лет, а жизнь только что появившегося на школьном горизонте молодого учителя физики под бременем неразрешимых проблем оборвется так трагично. 
 
***

Учитель как-то объявил, что устроит нам вторую часть по Гоголю – «Страшную месть».

Николай Васильевич Гришин – Гоголь, Вий, Я-Гриша, Коля или Гунька, как  называли его за глаза, был фигурой неординарной, знал об этом, работал над этим и этим жил.

23-летний мальчишка окончил физический факультет Орехово-Зуевского педагогического института и приехал в научный поселок Протвино полный надежд на великое будущее ученого. Привез с собой жену и дочку – смуглое трехлетнее чудо в черных кудряшках.

Физика была в то время главной наукой, а ее передние рубежи проходили недалеко от старой мельницы на противоположном от нее берегу Протвы. Там под землей находился Серпуховский ускоритель элементарных частиц - синхротрон. В то время он был самым большим и мощным в мире. Ученые со всего света приезжали в Протвино трудиться на уникальном двухкилометровом подземном приборе, подобном кольцу Московского метрополитена. Коэффициент подобия – 1:10. Там делались открытия в области ядерной физики и физики элементарных частиц. Николай Васильевич пошел наниматься на работу в Институт физики высоких энергий, в надежде обмануть фортуну, избежать судьбы простого школьного учителя, и получил от ворот поворот. Стандартная процедура приема на работу, по-видимому, требовала специального образования. Победить судьбу с первой попытки не удалось.

Так мы получили амбициозного преподавателя, который только по окончании нами школы смог смириться, наконец, со своей участью и заслужить звание лучшего «физика» в школе. Нам же достались спаренные уроки, один из которых полностью уходил на то, чтобы доказать балбесам, что он умнее нас. Плохая это затея, сравнивать себя с учениками!

Внешне Николай Васильевич выглядел скорее на 32, чем на свои 23 года. Позировал в роли состоявшегося человека. Фактурный. Высокий. Худой. Темноволосый. Скульптурное лицо киноактера со степными чертами и следами пережитой в детстве черной оспы. Цепкий взгляд. Привычка пофыркивать носом, находясь в возбуждении. Походка стремительная, плечи вздернуты. Образ революционера одиночки. На уроках, как спортсмен, разминающийся перед тренировкой, нервно бегал по проходам между парт, заложив руки за спину и набычив голову.

 Он был разочарован. Готовился к служению великой идее всю свою короткую жизнь. Прочитал столько книг о физиках, знал все анекдоты про ученых, их биографии, всевозможные штучки с неразрешимыми задачами, софизмы всякие и, наконец, знал, как держать себя в обществе – с апломбом и легким пренебрежением к непосвященным.

 Весь этот артистизм излился на наши головы. Но мы были грамотными, умели получать сведения не только от учителей, но и непосредственно из учебников.
Наши мальчики вспоминали, что получали знания от него. Я шла другим путем.


=================      ЖАЖДА ЗНАНИЙ     ========================


Демонстрировать публично жажду знаний у школяров считается делом позорным, квалифицируется, как наглый подхалимаж. Скромнее надо быть! Типа: я не зубрю, мне не надо, мне все легко дается, я просто умный очень. Или: на уроки наплевать, есть дела поважнее!

Конфликт в мозгах – учиться или не учиться? В зависимости от степени наивности дитя, оно или остается доверчивым к общественному лицемерию неучем, или подпольно, дома, в тишине учит те предметы, которые считает нужным, проявляет не меньшее лицемерие, но уже личного порядка.

 У нас все было в соответствии с вышеизложенным с поправкой на то, что бодрые учителя настойчиво разжигали на уроках дух соревнования, спортивный азарт. Так что успокаиваться не приходилось. Учились. Дома. Тайком от посторонних глаз. В меру сил и способностей. Скромно. Не обналичивая жажду знаний.

Моя скромность в этом вопросе чуть не доконала молодого учителя.

Дело было так. В начале девятого класса одноклассники объявили мне бойкот. Не разговаривали две недели. Я отказалась сорвать урок физики:

- Никогда не срывала уроков и не буду!

- А кто уроки физики в восьмом классе срывал?

- Не знаю.

- Ты же сама сорвала все уроки, на которых была!

Класс был не готов к занятиям. Отвечать у доски было некому. Мне не было прощения. Надо отдать мне должное. Искренне не понимала, что срываю уроки.

Новый педагог пришел к нам в восьмом – молодой, необстрелянный новичок, только что со студенческой скамьи. И начались проблемы с физикой. Она оказалась не такой простой и понятной наукой, как виделась во времена Владимира Александровича, Сказочника, который без напряжения внедрял в наши головы премудрости предмета, успевая попутно обсудить литературные новинки и провести дискуссии на темы о героях школьной программы по литературе.

Теперь физика не хотела укладываться в голове никак. Прочувствовать предмет на уроках не получалось. Можно было попробовать приставать с вопросами к отцу, он был в курсе, но видела его дома только спящим.

Однажды мне повезло, папа еще не успел закрыть глаза. Я быстро сориентировалась,  и с задачей к нему. Что из этого вышло без смеха сквозь слезы вспомнить невозможно. Он говорил, как бы приближаясь к заданному вопросу издалека, прикрыв глаза.  Я ловила каждое слово и терпеливо ждала, когда он дойдет до сути дела. То, что отец давно и глубоко спит, продолжая говорить, я поняла только тогда, когда раздался храп.

Непосредственно перед этим он передал  мне очень важные сведения, совершенно необходимые для дальнейшей жизни. Каждое следующее слово произносилось все тише, а интервалы между словами увеличивались:

- Понимаешь, Ира, в этой жизни…  Очень важно уметь…   паять.  Паять…    па-я-а-ть…    па-я-а-а-ть    и -  выстреливать! – он наконец захрапел, что спящим людям более присуще, чем прямая речь. 

Загадочное последнее слово завело меня в полный тупик. Может быть, оно как-то связано с экспериментами на подземном приборе, которые ставил отец? Со стрельбой по водородным мишеням пучками разогнанных ускорителем частиц? А какая тут связь с моей задачей? Похоже, что  никакой…

Поняла, что фокус не прошел. Паять при случае научусь, а задачу все-таки придется решать самой. Приставать к отцу со своими глупостями зареклась.

Что  делать с физикой? Пришлось изобрести способ, как себя уговорить. Шла впереди темы на один урок и успевала прочесть сразу несколько учебников. Какой-нибудь, наконец, впечатлял легкостью изложения. На полках отца стояли разные книги, в том числе научно-популярные. Мне помогали мировые знаменитости. Вместе нам удавалось все.

Освоив очередную тему заранее, приходила на урок. Что было дальше помнит Валера, мой сосед по парте. У него была твердая тройка, и он был подходящей компанией. Пока Гоголь объяснял урок у доски, я объясняла его соседу:

- Да не слушай ты его, я тебе лучше расскажу. Смотри как все просто….

Не поделиться с соседом секретными сведениями, добытыми честным трудом, никак не могла - меня распирало от знаний. А в запасе оставались еще некоторые неясные  вопросы, которые намеревалась задать учителю.

Объясняя урок, Николай Васильевич нервничал у доски, постоянно отвлекаясь на шум. И когда он уже не мог терпеть и решительно поворачивался в мою сторону, чтобы произнести «Вон из класса!»,  с невинным видом поднимала руку:

 - Можно спросить?

 Удачный момент - учитель смотрит на меня, самое время задавать вопросы:

- Спрашивайте!

- А почему….

Я действительно хотела получить ответ. Волновала меня физика, куда деться?
После вопроса, заданного мною учителю, происходило следующее. Гриша «плавал» у доски, что-то на ней писал и фыркал носом. Ничего путного не получалось. Ему не удалось внятно ответить ни на один поставленный вопрос. А я искренне надеялась, что получу интересующие меня разведданные. Тем временем урок проходил, и звенел звонок. Народ торжествовал. К доске вызывать было уже поздно. Так я, ничего не подозревая, сорвала все уроки физики в восьмом классе.

Теперь знакомые учителя физики меня спрашивают, какие такие вопросы я задавала, что ответить на них было невозможно? Не помню. Боюсь, что трансцедентальные – хотелось прочувствовать предмет, которому до сих пор не верю.

То ли к девятому классу меня перестала волновать физика, то ли окончательно поняла, что Николай Васильевич мне не помощник, но вопросов больше не задавала. Жажда знаний прошла как-то сама собой.


***
Прошел еще год, и первый урок физики в десятом «А» Николай Васильевич, зайдя в аудиторию и закрывая за собой дверь,  начал  такими словами:

- В восьмом классе у вас был один человек, из-за которого у меня подгибались колени, когда я брался за ручку этой двери, чтобы войти в ваш класс!

Согласитесь,  в нашей жизни редко встретишь учителя, у которого достанет  смелости сделать такое признание своим ученикам!



==================        МОЛОДОЙ УЧИТЕЛЬ        ====================


В восьмом классе наши мальчики мудро игнорировали факультатив по физике. Присутствовали тогда только девочки в полном составе, в надежде понравиться новому учителю и заработать баллы на будущее, авось пригодится. Надо напомнить, что ему тогда было всего двадцать три года, со всеми вытекающими из этого факта причинно-следственными казусами.

 На факультативе молодой педагог о физике даже и не заикался. Разглядывал девиц и сообщал им что-нибудь вроде:

- Когда я учился в институте, меня любили профессора и девушки…

Потом красиво спал за столом, весь в мыслях, прикрыв рукой глаза. Проснувшись, доверительно рассказывал о своей жизни или травил анекдоты про ученых с философским смыслом. На женскую половину класса смотрел, как на собственный гарем.
Однажды вызвал отца нашей одноклассницы Люси в школу. Начальник милиции научного поселка пришел взволнованным (что Люська натворила?) при полном параде. В погонах и фуражке. Отдал честь учителю:

- Зачем вызывали? Плохо учится?

- Да нет. Все в порядке. Не волнуйтесь.

Дальше шла загадочная фраза о том, что «Вы же понимаете - все девочки в классе в меня влюблены по уши…», которую он произнес, дружески похлопывая начальника по плечу.
Начальник милиции сообщил об этом казусе дочери, строго допросил, понял, что она невиновна и зарекся посещать школу еще когда-нибудь. Стало ясно, что молодой учитель захотел с близкого расстояния рассмотреть важную персону в городе.
От Гоголя в десятом классе наши девочки пострадали еще раз.


=================     ОРИГИНАЛ и ПЕДАГОГИКА    ============================


Учитель был оригинален. Он любил оставить нас в выпускном классе на дополнительный урок, дать известную из истории физическую задачу, в принципе не решаемую школьными методами, и наблюдать, как мы считаем мух и делаем вид, что не спим. Иногда от скуки задавал вопросы:

- Малофеев!

- Я!- Саша встал по стойке «смирно».

- Формула веса тела?

- Эм жо! – четко рапортовал «светлая голова», победитель олимпиад Саша Малофеев, минуту назад обсуждавший с отличником Колей, соседом по парте, новый фильм «Бриллиантовая рука».

 - Садись. Пять!  Дневник на стол.

И экзамены наш склонный к эпатажу учитель принимал экстравагантно. Объявил мальчишкам в лаборантской: - «Ящик пива – вопросов не задаю - всем «четыре». Пива не будет - придется рассказывать анекдоты».

 Когда я начала отвечать билет, Гоголь сразу меня оборвал и доверительным тоном типа «мы с тобой выше этого, мы с тобой друг друга понимаем, нам есть о чем поговорить» завел светскую беседу:

- Великий Фейнман сказал – «Весь мир в бокале вина!». Слышала?

- Слышала.

- Как ты это объяснишь?

Я заверещала о том, что стекло бокала отражает все вокруг, что вино состоит из молекул, а те из атомов, что атом – это целый мир, и пустилась в аналогии. Слушал он меня недолго. Поставил «пять» и отпустил. Я вышла их класса. Ко мне подбежали еще не сдавшие экзамен и поинтересовались, какие вопросы задает Гоголь? Про вино. Как отвечать? А кто его знает!

Я уже привыкла, что нахожусь под пристальным вниманием педагога, и он любит демонстрировать на мне педагогические трюки:

- Принцип действия трансформатора. Кто будет отвечать?

Тяну руку - желающих нет, все смотрят на меня, надо спасать положение. Выхожу к доске. Рисую трансформатор. Рассказываю все, как в учебнике. Первичная обмотка. Вторичная обмотка. Жду реакции. Николай Васильевич недоволен.

- Как работает трансформатор?
 
- Я все рассказала!

- Нет, ты ответь, как работает трансформатор!

Повторяю ответ. Первичная обмотка. Вторичная обмотка. Учитель опять недоволен. Уходит в лаборантскую. Стою у доски одна. Класс молчит. Через десять минут он, наконец, возвращается:

- Так как же, все-таки, работает трансформатор?

- Я все сказала, больше повторять не буду.

- Подумай еще, Ирина! Ты же умная! – опять уходит. Пятнадцать минут отсутствует.

Приходит:

- Ну что, додумалась? Скажешь мне, как работает трансформатор?

- Первичная обмотка. Вторичная обмотка. Как Вам еще то объяснить?

- Не знаешь ты, Ирина, как работает трансформатор! А я знаю. Учись! Трансформатор работает так:  Ж-Ж-Ж-Ж-Ж! Садись, пять.

Прозвенел звонок. Все были счастливы. Мой выход к доске был стопроцентной гарантией, что Николай Васильевич опять начнет фокусничать, и больше никого уже спрашивать не будет.
Однажды провел такой острый эксперимент:

- Не знаю, что тебе за полугодие ставить. Дам задачу. Решишь – поставлю пятерку. Не решишь - четверку. Будешь решать? Предупреждаю, задача трудная.

- Буду.

- Иди к доске.

Учитель ушел за дверь и вернулся с тем же вопросом:

- Ну, так что, будешь решать?

- Буду. Давайте свою задачу.

- Ты хорошо подумала? Задача сложная! Будешь решать?

- Буду!

Так продолжалось полчаса. Он уходил в лаборантскую. Я скучала у доски от безделья. Вышел в очередной раз:

 - Последний раз спрашиваю, решать будешь?

 - Буду.

- Садись, пять.


===================          ЖАЛОСТЬ    ==========================

Гриша любил поговорить «за жизнь», его монологи с глубокомысленными паузами длились часами, заменяя нам практику в решении задач. Мыслей в голове у учителя накопилось достаточное количество для того, чтобы и вовсе позабыть о науке. Но второй час пары, как правило, посвящался ей. То есть дань отдавалась предмету и педагогике поровну – пятьдесят на пятьдесят.  Прошло немало времени, пока учитель не бросил затею практиковать на нас свой педагогический талант. Из попыток добраться до наших душ одноклассники запомнили  одну его фразу:

- Это больно…когда в душу … в грязных ботинках …

Ясное дело, что дети к таким страданиям имели весьма далекое отношение. Виноватым себя никто не считал. Понять, что имелось в виду, тоже было невозможно. Мы молчали и готовы были терпеть эти муки сколько угодно. Главная задача школяра – избежать выхода к доске - решалась самим учителем, предпочитавшим «вопросы философии» простой школьной физике.
Однажды Гриша превысил допустимый педагогический барьер и довел до слез нашу большую Галю, которая очень стеснялась своего раннего развития и мечтала покинуть школу:

- Барыкина, как Вам не стыдно! Вы уже взрослая девушка, а совсем ничего не знаете!
Галя зарыдала, глядя на учителя.

- Не надо, Барыкина! Не плачьте! Простите меня, Барыкина! Не плачьте…Галя!

Галина не унималась. Плакала, не сводя глаз с педагога. По-настоящему плакала, в голос.  Всхлипывая,  скуля и подвывая.

 Наконец она отвела взгляд от учителя, уронила голову на парту, обхватила  руками, пряча  лицо от зрителей, и в таком положении постепенно затихла.

 Когда урок закончился, весь класс ринулся к уже просохшей Гале:

- Ты же никогда не плачешь! Что случилось? Он тебя обидел? Галь, почему ты плакала?
 
Галя опять шмыгнула носом:

- Он стоит, ругается. Смотрю на него, а у него все лицо в пупушках. И так мне его жалко стало! Ну, я и заплакала.

Пупушки – следы черной оспы на лице педагога.

Нельзя сказать, что одноклассники испытывали к Николаю Васильевичу материнские чувства, как у Галины, но и мы с разной степенью тяжести переболели сочувствием  к нашему неспокойному учителю.
 

========================     ВЗРЫВ     =======================

Девятый класс. Критический возраст поиска смыслов. Мы подросли и поняли, что школа скоро кончится, а ничего великого мы еще не совершили. Детство пропадает! Кончим школу, а вспомнить будет нечего!

 В десятом классе некогда. Сейчас в самый раз. Общим решением постановили ударно закончить детство. Нравственные проблемы отложили на потом. Великая цель – оставить хорошую память – затмевала остальные мелкие вопросы.

У нас уже был неудачный опыт коллективного бегства с урока в конце восьмого класса по той же причине – за что первый аттестат-то получать, ничего ж не сделали? Идея сбежать с урока была отвергнута – уже было. Теперь сбегать решили индивидуально. По очереди. Составили расписание.

Ученики образцового девятого «А» класса вышли на улицу. Подрывными работами занимались каждый вечер. Взрывали все: хлопушки на растяжках в подъездах учителей, привязывая их к дверным ручкам учительских квартир, самодельные бомбы в лесу, пускали ракеты из старой фотопленки, и наконец, выкрали и сожгли классный журнал.

Досталось и Гоголю. О том, что готовится подрыв, в классе знали человека три, не больше. Для всех было неожиданно. Гриша как всегда бегал по проходам между парт, периодически со скрипом разворачиваясь на каблуке. Когда он в очередной раз развернулся в середине класса, сверкнуло пламя, и раздался оглушительный взрыв. Он стоял на одной ноге, задрав другую и подняв руки. Орлом. Минуты две. В дыму. Класс замер в шоке.

 «Кретины!» - наконец отмер учитель и убежал в лаборантскую.

Бертолетова соль, добытая из  хлопушки, не подкачала. Физика с химией сработали. Давление каблука учителя оказалось достаточным для химической реакции с выделением кислорода. Опыт прошел удачно. Кто-то выучил на радостях формулу вещества и реакцию. Жаль, что никто не сказал нам спасибо за такие старания!

Мы сидели одни еще пол урока до звонка, оглушенные, в полной тишине. Осмысляли разнообразные гуманитарные аспекты успешно проведенного эксперимента и гадали о том, что нам за это будет.  В это время по классу из рук в руки переходил листок с  освещением научной стороны вопроса – формула химической реакции взрыва. Урок прошел плодотворно.
За «кретинов» вечером того же дня учитель получил наш отзыв – плакат: «С людьми надо помягше, а на вещи глядеть поширше!». Любимый ученик Николая Васильевича Саша Малофеев лично приклеил отзыв клеем «Момент» к  обитой дерматином двери в его квартиру.
Карательных мер ни  со стороны учителя, ни со стороны руководства школы не последовало.  Гоголь своим молчанием убил двух зайцев сразу - проявил гуманность и оставил нас с грузом вины за содеянное навсегда.

Взрыв был стихийным, но изменил процесс преподавания физики в лучшую сторону. Учитель существенно сократил педагогические монологи и вернулся к своей непосредственной обязанности – изложению предмета.

Едва ли стоит стирать пыль с весов истории, проводить взвешивания, пытаться понять, что перевесит – идиотизм нашей глупой выходки или странноватость уроков физики молодого учителя. Жизнь любит расставлять все по своим местам, действуя «на глазок», без точных замеров и завесов. Что тогда, по-видимому, и произошло.
У молодого педагога ближайшим пунктом биографии ясно вырисовывалась перспектива стать хорошим учителем. Конечно, мы были гадами, но и мы изрядно поучаствовали в историческом процессе, в становлении, так сказать, настоящего учителя. Придали процессу ускорение. Выражаясь фигурально – «обстреляли новичка». Энергия взрыва хлопушки  оказалась достаточной.


=================       АСТРОНОМИЯ   НА МЕСТНОСТИ   ==========================

Помните первое сентября? А последнее первое сентября, когда сердце сжимается от преждевременной  ностальгии по еще не покинутой школе? Последний раз! Радость встречи и предчувствие близкого расставания. Но, слава Богу, еще не сейчас, еще целый год впереди! Ощущения сложные, как запах флоксов в руках у первоклашек – белых и розовых созвездий нежных лепестков. Фантастический запах. Нежный. Запах покоя и тревоги одновременно. Сложный. Сложененный из запаха чернил, новых тетрадей, букетов, бантиков, страха перед контрольными, радости хорошей отметки, ежедневного счастья видеть лица одноклассников и гордости перед младшими за то, что начинаем изучать еще неведомые им предметы.
Десятый класс - последний в стенах школы.
 
Началась астрономия - новый предмет. На улице. В десять часов вечера. В полной темноте. После окончательного захода солнца. Мы сошлись с учителем, чтобы посмотреть на звезды через бинокль. Присутствовали только девочки. Среди мальчиков глупых не нашлось. Девочки по очереди смотрели в бинокль. Николай Васильевич при этом не выпускал его из рук. Обнимал очередную жертву, стоя сзади и прикладывая к ее глазам точный оптический прибор. Что там можно увидеть на небе, даже глядя в бинокль, стоя под фонарем! Какие звезды? Когда учитель объявил следующий урок на местности, не пришел никто. Уроков по астрономии больше не было.

Николай Васильевич питал к нашему классу немалое уважение и стеснялся пересказывать на уроках красивую книжку с картинками, «Астрономию», на изучение которой от скуки, лежа на диване, и у самого ленивого лентяя хватило бы одного непогожего денька.
Отметка в аттестат выводилась так:

- Всем на балл выше, чем по физике, кто против - будет отвечать билет. Кто против?

Избранные отличники, я и Колька, рискнули, подняв руки:

– Мы против! Куда на балл выше? Шестерку поставите? Аттестат портить? Не хотим!

Отвечать было делом рискованным. Учебники по астрономии мы конечно носили на каждый урок физики в надежде, что изучение предмета когда-нибудь начнется, но не открывали. Что в них содержится, не знал никто. Это был последний урок физики в стенах школы. Ни одного урока астрономии проведено не было.

 - Хорошо. Будете отвечать у доски.

Попались! Николай Васильевич попросил открыть учебник на какой-то странице. Кольке первый абзац, мне последний. Задание - прочитать и рассказать.

- Наизусть?

- Своими словами.

Педагог не удовольствовался проявленным пренебрежениям к общепринятым нормам и мешал Кольке отвечать. С повышенным интересом разглядывал голубую рубашку ученика и громким шепотом, по секрету от всех, интересовался:

- Рубашка красивая! Где оторвал, Николай?

Поведение учителя не оставляло ни малейших сомнений в том, что он с должным  пиететом относился  к  блестящим возможностям «золотой  головы» отличника.

Меня Николай Васильевич спрашивать не стал. Отличник Коля как всегда спас положение.

 Что бы мы делали без него на уроках биологии,  когда дело доходило до скользкого вопроса о размножении? Начиная с лютиков,  жучков и паучков традиционно вызывался отвечать Николай. Даже с курицей невозможно победить смущение, а что будет тогда, когда дойдем до людей?

 Наступил месяц  май, все цвело,  щебетало и радовалось. Только мы грустили, заранее паникуя,  что придется  отвечать последнюю неприличную тему «про это». Учебник анатомии подходил к концу.

Учительница проявила деликатность, попросила  прочитать параграф самостоятельно.  Мы читали и дрожали – на кого падет небесная кара? Колька опередил учительницу, подняв руку:

- Вопрос можно?

- Можно. Что-то не ясно?

- А когда у нас будут практические занятия?... На местности?


Задав вопрос, довольный спаситель развернулся корпусом к классу. С простецкой улыбкой  торжествующе озирал испуганных восьмиклассников. Класс  грохнул вместе с ним. Более трагикомичного урока биологии не припомню.

Колька в очередной раз оказался на высоте. Повторюсь, что на дворе был май.  Весна, весна, как говорится, -  пора любви.  А восьмиклассники к тому времени уже достаточно окрепли морально и физически, чтобы пройти испытание большим и красивым  чувством Первой любви.

Класс отчаянно перевлюблялся,  поголовно переживая каждый свою сладкую драму, на безопасном расстоянии друг от друга. Бесконтактно. Даже смотреть на объект притязаний было выше сил.  Сплоховать в такой момент мы боялись смертельно.

Проведя в  любовном опьянении целый год, «А» класс до такой степени устал,  что протрезвел,  наконец,  и понял, что  забыл сделать  самое важное  -  отметить окончание детства!  Приступили к  настоящим делам.
«Салюты», посвященные концу эпохи, полгода гремели по поселку физиков взрывами различной мощности. Нашу активную подрывную деятельность точнее было бы назвать   «уроками химии на местности».



=====================     CON PROFONDO SANTIMENTO     ======================


Как-то раз наши девочки проводили уборку в кабинете физики, и нашли журнал пожарной безопасности, который был обязан вести хозяин помещения. Содержание записей сводилось к информации о погоде и настроении ответственного лица. Например, была такая запись:

«Сегодня такое-то число, день рождения моей дочери – в этот день ничего плохого быть не может!»

 Последняя запись гласила – «А гори все синим пламенем!» Дальше он даже даты не проставлял - Гоголь был непримиримым борцом с окружающим идиотизмом.

По-видимому, и нас учитель хотел научить чему-то, кроме физики. Научить думать, в том числе об окружавших со всех сторон несуразностях жизни. Показать мальчикам, как должен выглядеть и вести себя настоящий мужчина.

Он был немножко Эхнатоном, наш Николай Васильевич. Даже внешне был чем-то похож на скульптурный фас и живописный профиль царя-революционера, впервые в истории человечества придумавшего культ единого бога.

Казалось, учитель не сомневался в своем предназначении - приблизить нас к трону великой науки, снабжая околонаучными сведениями, усиливая и без того пристальный в те времена всеобщий интерес к физике, прививая нам ту же страсть к своему предмету, какую имел сам.

За завесой легкомысленности педагогических трюков молодого учителя угадывалось многое - и искреннее  уважение к талантливым и трудоспособным ученикам, и острое переживание того факта, что стартовая площадка  его  жизни оказалась не такой удачной, как у многих из нас, и нерадостная мысль о том, что долг педагога удушал в нем потенциал исследователя.

Физика для учителя была не простой школьной дисциплиной, а смыслом жизни, идеей, прекрасной и труднодостижимой мечтой о будущности ученого. Он засиживался в школе один  до позднего вечера. О чем думал?  Над чем трудился? Какие принимал решения в попытках победить судьбу?

Напряжение, в котором жил учитель, ясно из слов, которые Николай Васильевич как-то произнес,  присев ко мне на краешек парты после уроков:

- Хорошо тебе, Ирина! Ты сейчас пойдешь домой, сядешь за пианино, сыграешь что-нибудь, побарабанишь по клавишам -  у тебя все лишнее через пальцы выйдет. А мне  куда со всем этим деваться?

Бывшие «мальчишки» из нашего класса, а ныне отцы и деды вспоминают учителя с большим уважением и теплотой:

«…I personally liked him a lot. He were trying hard to impress us, you have to give him a credit. Our previous teachers were from 8am to 5pm, Gun'ka took it personally stayed long hours, looked for tough problems. … It was nice to do some difficult problem quick and let him know that you can do better than him and he took it OK, trying to prove otherwise, but not to suppress you. He admitted his errors relatively easy and that made him a great guy who would not try to suppress by authority. Several times he said: «I will have to think about it and will let you know tomorrow». And he did …» - написал мне в письме американский ученый-физик Николай Николаевич -  отличник  Колька из моего детства.

Все свои педагогические шишки молодой педагог  набил в нашем классе, и сразу после нашего выпуска уже считался самым сильным «физиком» в школе, полностью отказавшись от разговоров «за жизнь». Родители новых учеников боролись за почетное право, чтобы их детям физику преподавал именно он.

Как всегда в таких случаях бывает, первым ученикам отдается гораздо больший кусок души, чем всем остальным. Отдушина, маленькое слуховое окошко на чердаке, архитектурная деталь, обеспечивающая дополнительную прочность крыше дома – вот то, чего лишался с нашим уходом педагог, потеряв, быть может, и небольшую, но все-таки важную часть себя.

 Какой конфликт в душе учителя был главным? Их было слишком много, чтобы выбрать какой-то один. Но все мы неосознанно чувствовали и свою вину за то, что произошло потом.



==================       АБСТРАКТНЫЙ ПОЛЕТ    =====================


 У разных народов уход из жизни означают разные слова. Индейцы племени яки называют его –  «абстрактный полет». Эти слова  несут в себе аромат  таинственной непостижимости, абсолютной непознаваемости человеком последней точки сознания. К «абстрактному полету» яки готовятся всю жизнь. Видят ее смысл в подготовке к финальному действу – окончательному путешествию.

Мальчик из старинного текстильного городка Орехово-Зуево, райцентра на реке Клязьме, черпал мудрость из книг, журналов и газет.  Создавал себя сам. Готовился страстно служить избранному делу. Привык жить в напряжении мысли, в стремлении к высокой цели. Воспринимал жизнь крупно. Сверял с мечтой. Планировал сюжеты своей судьбы.

Свой конец он обставил так же артистично, как и жил. В день тридцатилетия выпил дихлорэтан и убегал между сосен от машины скорой помощи со словами: «Все равно не поймаете!» Не поймали. Не успели. Яд подействовал раньше. Спасти не удалось.

 Так оборвалась жизнь жреца божественной науки, фигура которого с сиамским котом на плече каждый раз переходила на другую сторону улицы, завидев кого-нибудь из нас –  студентов, его бывших учеников, приезжавших на выходные к родителям.

Трагедия произошла через три года после того, как мы закончили школу. Его жена, так же, как и он, преподаватель физики, высокая худая блондинка с неярким лицом, была на сносях – ждала второго ребенка.

Последний раз я видела его за неделю до смерти. Он шел по центральной улице Протвино - высокий, сутулый, угрюмый, в сером плаще посреди декабря, с сиамским котом на плече. Падал снег.