Санчо

предыдущее:  "Макака Жанна"   http://www.proza.ru/2010/11/12/784

Opus № 116
               
 

                I

 
Был апрель. Моя неприкаянная душа бродила в одиночестве и тоске по очередному «неподходящему предмету» - «физтеху», поэту и пианисту Женечке  – другу Саши Семенова и его сестры Галочки. Я оказалась на даче, которую снимали Саша  и его жена Ольга, на станции Шереметьевская.

Компания обыкновенно подтягивалась с вечера пятницы до утра субботы случайными электричками,  плутая в потемках под рев взлетающих самолетов, чтобы два дня пребывать в полной праздности – чаепитиях, дегустации вин, игре в карты, разговорах о музыке и литературе, сплетнях, прогулках в поля, утешениях пострадавших от старых романов и завязывании новых.

Интеллектуальная  полубогемная  тусовка. До сих пор чувствую запах талого снега и теплое дыхание пробуждающейся земли, которые вдыхали  сидя на крыльце дома в ожидании очередного гостя, заблудившегося в ночи. Это было волшебное место. И очень притягательное.

Через четыре года моя свекровь чуть было не купила этот дом. Приехали смотреть очередную дачу. Хозяев не было. Взглянув через забор на участок с огромными соснами, я его вспомнила. И этот балкончик на втором этаже вспомнила, и эту скамейку под соснами, и все, что было внутри дома, и все, что было тогда внутри у меня. Пережила я тут многое. И неудавшуюся любовь к Жене, и знакомство с Санчо. Купить эту дачу было бы кощунством.

***

Тщедушный малый, студент Физтеха,  в очках и с гордо выпяченной нижней  губой сидел на диванчике. Хозяева только что  нас познакомили и ушли готовить обед. Я сидела на стуле. Некоторым девицам достаточно просто сидеть на стуле и молчать, чтобы производить неизгладимое впечатление. Я смотрела на него и молчала, наблюдая, как он будет выпутываться из этой ситуации.

- Это было во вторник…  - пауза  три минуты.
- Нет.  Это было в четверг… - пауза одна минута.
- Или в среду… - пауза десять минут, думает.
- Нет. Точно. Во вторник… - опять пауза.
-
Слова он произносил непривычно медленно, не боясь показаться смешным. Я еще не знала, что его партийная кличка - Философ, что он пишет рассказы, говорит медленно, обдумывая каждую фразу и доводя ее в голове до литературного совершенства, что  в рассказе не будет ни одного лишнего слова.

Попросила продолжать, не выясняя, "когда это было".  Неожиданно произошла стычка. Он сказал, что ему очень жаль моего мужа. Ответила: - «Себя пожалей!», видя чуть вперед, и не желая отвечать на непрямо поставленный вопрос, замужем я или нет. Он настаивал на своем и развивал тему.  Я повторяла с равными промежутками: - «Себя пожалей». Наконец пришли хозяева, и поединок кончился. Началось долгожданное праздничанье.

Красавцем Саша не был, а мои мысли витали вокруг самовлюбленного Женечки. Изредка  прогуливалась с Сашей по Москве, скучая и слушая его истории. Мы пили коньяк из рюмок, изготовленных из 25-рублевых бумажек, сидели босиком на газончиках в центре Москвы под пристальным взглядом  милиционеров. Нас пытались  штрафовать: «Почему босиком?» Мы переходили подземный переход странным образом - я  пешком, он на двух руках.  Он называл меня  Ириха, я его Санч. Мы были одиноки  вдвоем и в этом большом мире.

Саша водил в гости к своим друзьям. Это было интересно.  Просила прочитать свои рассказы. Отказывался. Однажды в гостях мне предложили сыграть втроем в  литературную игру, которой старые друзья частенько развлекались.

Задали тему. Дали лист бумаги. Надо было написать рассказ, прочитать и определить победителя. Я отказалась писать. Высмеяв меня, два друга начали соревнование.

Уж очень похоже на историю Байрона, Шелли и его жены, когда те сидели ночью у камина в страшную бурю и соревновались, кто напишет лучший рассказ ужасов, подумалось мне. Мэри не смогла написать ничего.  Зато потом написала роман.  Женщины не могут творить так быстро и легкомысленно, как мужчины, но у них рождаются  шедевры. Кто теперь читает Байрона и Шелли? А кто не знает «Франкенштейна»? Не стала обижаться на мужской шовинизм.  Время моего шедевра еще не пришло.

Я гуляла с Сашей, совершенно его не замечая. Однажды объявил, что сегодня прочтет  свой рассказ. Я cгорала от нетерпения. Он не торопился. Мы ходили по Москве. Падал снег. Наконец зашли в подъезд моего дома, чтобы попрощаться. Саша вынул листы бумаги из портфеля.

Забралась на тумбочку консьержки и приготовилась слушать. Было что-то скучное, потом в рассказе появилась красивая и не очень умная девица. Сюжет еще не начался, а рассказ неожиданно закончился словами «среди женщин, которые нравятся мне, найдутся те, которым понравлюсь я. Прощай».

Его фигура растаяла в дверном проеме. Поняла, что глупой девицей в рассказе была я. От такой несправедливости пришла в ярость. Поздно. Ничего не поделаешь. Он исчез. Видимо, навсегда.

Чувство обиды не прошло на следующий день. И на следующий тоже. Хотелось разорвать этого тупицу  на части собственными руками. Я измучилась от ненависти. Началась депрессия. На работе меня безуспешно пытались веселить,  не оставляя в одиночестве ни на минуту. Меня куда-то водили, что-то говорили. Ничего не помогало. Поняла, что жить без него не могу.

Прошел месяц. Другой. Наконец,  подруга Леночка напрямую задала вопрос: «что случилось?» Начала говорить. «Что ты собираешься делать?». "Ничего. А что бы сделала ты?".  «Я бы его нашла». Такая простая мысль в мою гордую голову и прийти не могла. А что, если и вправду найти? Цель поставлена. Надо действовать. Есть только имя и фамилия. Больше ничего. Ни телефона, ни адреса.

С чего начать  не знала. Просто искала в толпе лицо. Пальто, шапка, красный шарф. Господи, да они все ходят в таких пальто и шапках. И у каждого красный шарф.

И у Женечки  тоже красный шарф, обнаружила, придя на свидание в консерваторию. Позер Женечка важно прогуливал меня после концерта и не собирался прощаться.  «А ведь он тоже учился на Физтехе. Может спросить?» Пришлось прервать на полуслове.  «Женечка, а ты знаешь, где находится общежитие Физтеха?»  «Знаю». Он растерялся и вышел из образа красавца-поэта. В лице появилось что-то человеческое. Внимательно посмотрел на меня  и подробно объяснил,  как проехать. «До свидания»,- буркнула  и исчезла, оставив поэта в недоумении. Ура! Я знаю место!

Теперь надо узнать адрес и написать письмо.

Письмо написала. Села и написала первое, что пришло в голову.

У каждой фразы письма оказался свой собственный ритм. В начале, тяжело и медленно. Потом еще медленнее, сентиментально. Темп постепенно увеличивался,  и письмо закончилось  беззаботной улыбкой. В верхнем углу  появилась надпись Opus № 114. Перед каждым абзацем проставлен темп на латыни. Andante cantabile; Lento con profondo santimento; Presto...prestissimo... В  переводе: медленно тяжело; очень медленно, как можно сентиментальнее; быстро, быстрее,  легко, играючи, постепенно ускоряясь.

Полторы страницы красной шариковой ручкой. Письмо начиналось тяжелым «Я не люблю тебя, Саша! Я не хочу…» и заканчивалось  беззаботным «Твоя преданная макака Ира». Рисунок макаки, поедающей дольку арбуза. Рядом разрезанный арбуз. Две стрелки. К макаке - «макака Ира». К арбузу - «Санчо». “The end” в конце письма.

Ничего не придумывала специально. Письмо само получилось таким "музыкальным", в сонатной форме. Подобное появилось ровно через десять лет – кинофильм «Фонтан» -  симфония в 9-ти частях (симфонии имеют сонатную  форму).  Части обозначены музыкальным темпом на латыни. Последняя часть, как помню, - «Andante grandiozo». И недавно телевизионная передача про юбиляра-музыканта была оформлена подобным образом. Темп на латыни с русским переводом в виде титров перед каждым фрагментом. Углубляет  восприятие. 

Оставалось письмо доставить. На это, как в русской сказке, ушло три попытки. В первый вечер  не справилась с собственной гордостью и  вернулась обратно, сумев только дойти до метро. В следующий доехала до нужной станции, нашла нужный дом и развернулась обратно по той же причине. В третий вечер с железным спокойствием  уже сидела на стуле в фойе общежития и читала Леонида Андреева. Как помню, рассказ назывался «Большой шлем». Выдерживала любопытные взгляды  «физтехов», дожидалась кого-нибудь, кто знает Сашу и сможет передать письмо. Часа через полтора мне повезло. Отдала письмо и уехала.

На следующий день раздался телефонный звонок, и  срывающийся  голос в трубке сдавленно пропищал:

-       Здравствуй, Ира, это Саша.
-       Здравствуй Саша. Я тебя узнала. Что скажешь, Саша?
-       Я прочел твое письмо.
-       И что?
-       Тебе надо писать!
-       Не надо, Саша. Я уже все написала. Когда мы встретимся?
-       Я-НЕ-МО-ГУ
-       До свидания Саша. Позвони, когда сможешь.


                ***


                II

          

                «…Я убиваю его, как тореадор, - одним ударом.
                Это опера,   когда я иду на гуся.  «Кармен»!…»
                (М.С. Паниковский, «Золотой теленок»)

Коррида – любимое слово Санчо. «Опять  корриду устраиваешь?», «Сегодня на работе была коррида». Первое настоящее свидание было корридой. Изнывающая от любви макака Ира шла на гуся. Макака - это не то,  о чем вы подумали.  Макака  - это в высшей степени гордое  и умное существо.

Какой-то приятель передал Саше ключи от своей квартиры, и мы направились по адресу, купив по дороге двести граммов «любительской» колбасы.

Жарили молча. Сели есть. Тоже молча. Он жевал свой кусок с видом обреченного на казнь. Я со стоическим спокойствием ждала полтора часа по часам. Потом решила, что этого достаточно и начала отдавать команды:

- Ешь.
- Не хочу.
- Тогда - не ешь. Раздевайся.
- ?!!….
- Раздевайся.

Он еще полчаса раздевался и остался в красных спортивных трусах. Нелепый и тщедушный.

- Ко мне.
- Я не могу. Я - Н - Е – У - М  - Е – Ю! - он зажмурил глаза, в отчаянии произнося последние слова.
- Я что ли умею? Сюда!

Ясность намерения – страшная сила. Наблюдала эту сцену со стороны и одновременно в ней жила. Меня переполняла нежность к  Санчо. Он был  нужен мне сейчас. И казалось, будет нужен всегда. Вопрос о том, с какой стати должна терять невинность, не испытывая никакого чувства к мужчине, останавливающий всякий раз в решающий момент,  не мог возникнуть по определению. Все было очень глубоко и нежно с моей стороны.

Вернувшийся хозяин нарушил уединение. Наутро спокойно ждала, что Саша скажет мне все то, что положено говорить в таких случаях. Он долго молчал.

- Говори.
- Такие женщины должны принадлежать народу.

 Хотелось есть.  В пыльном ресторанчике нам подали тушеную свеклу с антрекотом. Я не теряла надежду услышать нужные слова.

В те годы молодого человека, не признавшегося в любви на первом свидании и не сделавшего предложения руки и сердца на втором,  считала трусом, и если тот не имел при этом никаких  талантов,  третье свидание не назначала. История с Санчо давно уже вышла из стандарта.

Время тянулось медленно. Наконец,  отодвинув пустую тарелку,  задал свой вопрос:

- Мы будем жить?
- Нет.

Спустя шестнадцать лет он ходил за мной по пятам по моей квартире и повторял одни и те же слова:

- Я тебя люблю!
- Ну, наконец-то! Спасибо, Саша. Я ждала этого  шестнадцать лет.
- Я тебя люблю.

Ему очень нравилось произносить эти слова. На  двадцатый  раз потеряла терпение:

- Ладно. Ты меня любишь, у тебя дело есть. А мне  чем прикажешь  заниматься?
- Соответствовать.

Так вот  что имеют в виду мужчины, объясняясь нам в любви! А я то думала! Это многое объясняет.

- Понимаешь, Ириха, в отношении мужчины к женщине есть две стадии: первая – возможность, вторая – необходимость. У меня  вторая стадия – необходимость.
- Необходимость?  Для своей «необходимости» ты уже давно упустил «возможность».

Почему мужчины так медленно думают? Что за глупые идеи так крепко сидят у них в головах? Почему они так безнадежно  слепы и  не чувствуют вовремя, что с этой женщиной могут и должны прожить всю жизнь? Почему моя душа и тело должны стремиться к нулю от их бездумности? Духовная импотенция.

«Резковата ты, Коша. Я называю это человеческой импотенцией», - возразила мне Ирочка Мяэ и была  совершенно права. Действительно резковата, и справиться с этим  не могу. Человеческая импотенция - звучит и мягче, и точнее.


***

Случайно заметила слезы на  лице, когда целовала его в какой то подворотне.

- Санчо,  почему ты плачешь? Я же тебя люблю!

Прочитала его мысли потом. Глупое мужское отчаяние типа «на первой бабе и жениться?». Как он мог не придать значения тому чувству покоя и надежности, которое мы испытывали,  находясь рядом.  Как не заметил знака   равенства между нашими духовными и интеллектуальными  потребностями? Мне плохо без этого. Моя главная  эрогенная зона – голова!

***
Хотите знать, прошли ли вы мимо  своего мужчины (женщины)? Задайте себе вопрос – там были дети?

Поняла это давно, еще на третьем курсе. Неудачно пошутила на тему о детях, предполагая, что они у нас общие. Леша первый раз за полгода знакомства резко меня оборвал – «не трогай моих детей!». Рядом был чужой человек. Детей у нас, оказывается, не было. «И что же ты не выпускаешь меня из своих рук столько времени? Что же прощаешься со мной каждый день в полпервого ночи, чтобы в восемь утра уже запрыгивать следом  за мной в троллейбус как неотступная тень? Что же ты говоришь слова «я тебя люблю, но все равно ты мне нравишься», называешь меня  «Маленькая», а твои глаза светятся  восхищением? Ты мне врешь, милый! Ты влюбился, а в глубине души чувствуешь  отчужденность. Ты мечтаешь меня разлюбить. Это не честно, милый. И конец уже не за горами.  Можешь знакомить меня со своей мамой.  Я могу познакомить тебя  со своими родителями. Ты можешь сидеть на диване в квартире моего деда.  А я буду мечтать о другом человеке.  И это честно, потому что я люблю, не обманывая никого». 

***

А с Санчо  у нас дети были. Он попросил меня родить ему сына.

-    Ириха, роди мне сына!
-    Зачем?
-    Я буду хлопать его по попке.
-    Я не дам тебе бить моего ребенка!

Разговор произошел через год после моего замужества.  На скамейке у метро «Университет», где мы в прошлые бездомные годы встречались, чтобы поболтать.

Ты глупец, Саша! Ты ни разу не признался мне в любви, не решился позвать замуж, когда приехала, чтобы рассказать о своем скоропостижном замужестве. Я дала тебе много шансов меня не упустить. В конце концов, сама нашла тебя, когда ты бросил меня только потому, что я видела в тебе человека, а не мужчину. Я кормила тебя котлетами и клубникой, ты понизил меня в звании, переименовав Ириху в Ирхен. Я снесла унижение.

В  нашей истории  я все делала сама. Мне себя упрекнуть не в чем. Я платила по счетам своей любви. А ты? Вот и ужинай теперь со мной  в кафе редкими вечерами после работы, как  пан Профессор и  пани Моника. Ты тоже лгал.  Сам себе.  Ты мне и теперь очень дорог. Ты мне родной. Но любить я буду уже других. Ты обманул сам себя.

Недавно Макеша по телефону посетовала мне, что не вышла замуж за Санчо. Не звал – не вышла. Что-то же  они могут сделать сами?

Макаку Иру надо было тащить к венцу, пока она не опомнилась. Мы, макаки – в высшей степени гордые и вольнолюбивые существа!