Вечер у камина...

          ... Полутемное помещение, комната или зала. Единственный источник света - вкусно потрескивающий камин.
У камина, в большом старинном кресле то ли старушка, то ли старик: часто наше понимание зависит от многих факторов. В данном случае - от освещения. К тому же дети и старики очень подвержены пограничным состояниям.
           У ног старушки (будем считать, что человек в кресле - она) сидит ребенок. Из одежды на нем только отблески пламени: из одежды на нем нет ничего. Из груди ребенка, с той стороны, где сердце, выходит серебрянная нить. Она идет к спицам старушки. Она вяжет что-то похожее на свитер. Ребенок ручками вытягивает из себе нить по мере необходимости, внимательно следит, чтобы нить не была в натяжку.
           Старушка заканчивает вязать, снимает очки - они висят у нее на шнурочке - довольно чмокает губами, вытягивает руку со свитером, чтобы рассмотреть на расстоянии, прикладывает его к ребенку. Теперь она точно уверена, что работа окончена. И она явно довольна результатом. Она аккуратно отрывает нить, завязывает ее на бантик у самой кожи ребенка, смотрит ему в глаза, мило улыбается, похлопывая сначала по бантику, потом по голове ребенка маленькой ручкой.
            - Вот и все. Правда, дорогой?
           Она снова садится в кресло, наклоняется за спинку и достает корзинку, до верху полную свитеров серебрянного цвета.
           - Я скоро вернусь, милый. А на вырученные деньги я куплю тебе чего-нибудь вкусненького.
           Ребенок снова садится возле кресла на пол, по-ближе к камину, кладет голову на подлокотник и принимается терпеливо ждать...
           ...Трудно сказать, сколько пошло времени, но дров в камине убавилось на половину. И за все это время ребенок даже не шелохнулся, ни разу не сменил позы, не сдвинулся ни на миллиметр.
          Старушка вернулась. Она приплясывала и напевала себе под нос. Кошелек, висевший у нее на поясе, сыто позвякивал вторым голосом. Ребенок обрадовался ее возвращению, жадно ловя глазами и всем своим существом каждое ее движение. Она, не обращая на него никакого внимания, как ни в чем не бывало уселась в кресло, поставила пустую корзинку назад за спинку, накрыла ноги клечатым пледом, пару минут погрев руки перед огнем, протянула их к груди ребенка, ухватила конец нити и, "заправив" ее в спицы, снова принялась вязать. Ребенок послушно продолжил вытягивать для нее серебрянную нить из своей груди, не отрывая от лица старушки преданного взгляда...
           ... Когда очередная корзинка была полна свитерами, старушка снова собралась уходить. Причем последовательность движений и слов, каждая мимическая тень на ее лице были точь-в-точь такими же, как и прошлый раз (как и многие бесчетные разы до этого).
          Малыш с надеждой проводил ее до самых дверей. Когда старушка уже взялась за ручку, он, еле сдерживая внутренний страх, осмелился:
          - Ты же обещала, что после последней партии первый же свитер будет моим.
         Старушка обернулась, сладко улыбнулась, поставила корзинку по пол, подошла к ребенку, заключила его голову в объятие маленьких ручек и поцеловала его в лоб.
         - Я же говорила "после последней партии". Но с чего ты взял, что именно эта партия была последней?
        Она снова поцеловала его в лоб. Она поцеловала его в обе щеки. Она улыбалась и целовала его до тех пор, пока абсолютно все тени не исчезли с его лица, не оставив ни единного следа.
        Как в блаженном сне ребенок вернулся к креслу, сел на пол и, положив голову на сидение, закрыл глаза.
        - Эта партия была не последней, она не обманывает меня, - неслось в его затуманенной голове. - Нет, она совсем не лжет. Просто эта партия была не последней...