А. Чехов и Н. Кондаков

                Очерк

      Среди ялтинских  знакомых  А.П.Чехова   следует особо выделить  академика Никодима Павловича Кондакова. С ним писатель готовил мероприятия к  100-летию со дня рождения  великого русского поэта  А.С.Пушкина. Они встречались у  Чехова на даче «Омюр» или на собственной даче Кондакова. Их дружба -  инт5ересная страница  в  истории русской культуры. В фондах Дома-музея  А.П.Чехова сохранилась    совместная фотография  Чехова и Кондакова.
      Никодима Павловича Кондакова (1844—1925) можно смело назвать первопроходцем отечественной науки. Кондакову принадлежит выдающееся место среди создателей русского академического искусствознания - им написана целая библиотека трудов по истории средневекового искусства Византии, Руси, Грузии, Балкан. В разные годы он читал лекции в университетах Одессы и Петербурга, Софии и Праги, состоял хранителем средневеково¬го отдела Эрмитажа, вел археологические раскопки в Крыму и на Кавказе. Исследователь воспитал учеников, которые внесли значительный вклад в русскую и советскую науку об искусстве. Его изучение культуры Византии и византийского ареала — Закавказья, балканских стран и особенно Древней Руси выявило и глубинные связи между ними, и их отличительные черты.
     Среди его трудов — исследования отдельных видов художественной деятельности («Мозаики мечети Кахрие Джамиси в Константинополе», «Византийские эмали»), и выявление общих черт памятников крупных регионов и культурных центров («Византийские церкви и памятники Константинополя», «Русские клады. Исследования древностей великокняжеского периода», «Памятники христианского искусства на Афоне», «Македония. Археологическое путешествие»), и изучение истории искусства России («Русские древности в памятниках искусства», «О научных задачах истории древнерусского искусства»), и собственно иконографические труды («Иконография Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа», «Иконография Богоматери»).
      Кондаков много преподавал, но преподавательская деятельность не удовлетворяла его — он сосредоточился на собственных изысканиях, совершал археологические экспедиции в Крым, Грузию, древнерусские города, иконописные села Владимирской губернии. Он посетил Германию, Чехию, Швейцарию, Францию, Англию, Италию, Турцию, Египет, Грецию, Сирию, Палестину, Испанию, Венгрию, Македонию, Швецию...
     Открытия ученого, как цветные камешки, складывались в мозаику. Только это была необычная мозаика. «Византология» - так  называлась наука, основателем которой стал Кондаков. Он был первым ученым, который открыл для исследователей разных стран мира  византийское искусство, тем самым установив приоритет русской науки в этой области.
      До Кондакова было принято считать влияние византийского искусства на русское тормозящим, омертвляющим. Ученый опроверг это мнение, строя свои доводы исключительно  на фактах. Капли «византийского дождя» упали не на сухую почву, своя культура на Руси, конечно же, была. Процессы взаимопроникновения породили новое, и это новое начало жить полной жизнью. По Кондакову, «русское искусство имеет не только оригинальный художественный тип, но и составляет крупное историческое явление, сложившееся работою великорусского племени при содействии ряда иноплеменных восточных народностей…».   
      В русскую культуру, говорил Кондаков, вносили свою лепту «и огреченный скиф, и корсунский мастер, и генуэзский торговец в Крыму, и немчин в Москве. Эту сокровищницу наполняли и арабские караваны, везшие товар волжским болгарам и языческой Руси, и набеги руссов на Византию, и домовитое хозяйство великих собирателей Земли Русской». Это многоликая культура. Она не просто не может пропасть, не оставив никакого следа, она буквально вживляется в жизнь, в быт народа. «Наследие многих веков, усвоенное русским народом, — отмечал он, — стало его художественным преданием и последовательно образовало древнерусское искусство».
      Иконы, как и другие памятники истории, были для Кондакова живым организмом, требовали своего места в этом мире. И мир для Кондакова был бы неполным, не будь в нем икон.
       Чехову, с которым он подружился в Ялте, ученый отослал свою брошюру «Современное положение русской иконописи», в которой звучит  тревога Кондакова за будущее иконописи. В ответном письме Антон Павлович даже и не пытался успокоить ученого, вдохнуть в него веру в возможное восстановление древнерусского искусства: «Да, народные силы бесконечно велики и разнообразны, но этим силам не поднять того, что умерло... Ремесленное мастерство переходит в кустарное производство, то — в фабричное. Закроете одну фабрику, появятся новые фабриканты, но Палех и Холуй как центры художественной иконописи уже не воскреснут». Как тут не вспомнить чеховский вишневый сад, гибнущий под топором, уступающий место доходным дачам... Конечно, прав был Антон Павлович, но каково было смириться с этим человеку, всю жизнь изучавшему русскую икону, знавшему ей цену, восхищавшемуся мастерством русских иконописцев.
     Никодим Павлович, несомненно, был одним из самых незаурядных ял¬тинских знакомых Чехова.   По той же причине, что и Чехов, Кондаков с конца 1890-х годов  подолгу жил в Ялте. Впервые об их знакомстве мы узнаем из письма писателя от 17 января 1899 года. В нем упоминалось о подготовке Пушкинского праздника в Ялте: Чехов планировал поставить "Бориса Годунова", в котором Кондаков  репетировал (но не сыграл) роль летописца Пимена. Писатель и ученый переписывались до января 1904 года . Сохрани¬лось 9 писем Чехова, все они опубликованы,  а  также 16 писем, две записки и одна телеграмма Кондакова. Писатель ценил письма ученого, в своих посланиях к различным адресатам он цитировал,  пересказывал из них отдельные фрагменты.   
   Переписка Чехова и Кондакова носила исключительно дружеский характер. Писатель отзывался об исследователе: "очень хороший че¬ловек", "мой знакомый, даже приятель". Кондаков, в свою очередь, называл Чехова в письмах "Вашим драматическим превосходительством". Писателя могли привле¬кать в ученом не только глубокие профессиональные знания, но и оригинальный ум, широта и разносторонность интересов, редкое трудолюбие, своеобразная литературная и артистическая одаренность.    Беседы Чехова с Кондаковым об искусстве (их реальность  подтверждается письмами), несомненно, имели значение для духовных поисков писателя. Прямым результатом общения с писателем было желание Кондакова в 1904 году заняться литературным творчеством - написать пьесу и несколько рассказов в духе Чехова. В целом ряде писем Чехова к разным адресатам упоминается имя Кондакова. Из них известно, что писатель и ученый часто встречались в Ялте зимой - весной 1899 года, зимой 1900 года. В поездке по Италии в феврале 1901 года  А.П.Чехов и М.М.Ковалевский неоднократно вспоминали Кондакова.
     В переписке Чехова и Кондакова затрагивались вопросы литературы и театра, изобразительного искусства, общественной и академической жизни. Первое небольшое письмо ученого датируется 25 июля 1899. Оно послано из Ялты. Оно отражает, по-видимому, обычную ситуацию: ученый благодарил писателя за посредничество в приобретении интересного знакомства - в данном случае речь шла о В.П.Буренине, критике  газеты «Новое время». Второе письмо от 19 февраля 1900 года послано из Петербурга. Начиная с этого момента, Кондаков в течение четырех лет считает своим долгом сообщать Чехову столичные новости.  Основное содержание письма - описание положения в Отделении изящной словесности Академии наук и организационной работы Кондакова по возрождению иконописных промыслов в селах Палех, Холуй, Мстера других. Деловой тон изложения свидетельствует о том, что эта  тема| обсуждались не впервые. Кондаков сообщал о своих выборах в Академию наук. Он состоял ординарным академиком Академии наук по ис¬торико-филологическому отделению с мая 1898 г. 5 февр. 1900 года он был избран ординарным академиком по отделению русского языка и словесности. (См.: Академия наук СССР. Персональный состав. I724-I9I7. - М., 1974. - Кн. I. - С.81). Чехов был избран почет¬ным академиком в янв. 1900 г. по тому же отделению в разряд изящной словесности.
      Академическим делам полностью посвящено письмо от 10 марта 1900 года. Небольшое ялтинское послание того же года является приглашением: "...к нам приехал известный Вам П.Н.Милю¬ков, для того, чтобы ехать со мною в Македонию. Если бы Вы пожалова¬ли к нам завтра 29-го обедать в 2 часа, сделали бы нам всем боль¬шое удовольствие". Если эта встреча состоялась, то Чехов мог быть участником обсуждения задач македонской экспедиции: изучение профессионального и народного искусства македонцев, их языка, ис¬тории, обычаев, костюма и т.д. Переписка 1900 года заканчивается письмом от I декабря. Оно содержит рассказ о выборах в Академию наук. Отметим подробность, свидетельствующую о том, что друже¬ские отношения ученого и писателя были хорошо известны: "Здесь многие спрашивают меня о Вас, многие скорбят, что Петербург Вас не видит уже в своих стенах и т.д."
2 января 1901 года Кондаков благодарил Чехова за новогоднее поздравление из Ниццы. Среди новостей сообщал о том, что он продолжает хлопотать об иконописных селах. Пишет о студенческих волнениях: "В университете 50 студентов исключено, хотя немногие совсем на этот раз только за, сходки. В Киеве исклю¬чено до 500 человек, (в основании неприличный студенческий скандал на Крещатике. Затем сходки и прочее). И теперь ожидают сходок и опять исключений". Прямым продолжением является следую¬щее письмо, которое    заканчивается очень интересными сведениями: "Маркс обра¬тился в Общество вспомоществования художников (Мойка, 83) с предложением художникам (которые там подешевле) заняться иллюстрацией рассказов и повестей А.Чехова. Пока не получено рисунков, худож¬ники говорят: за этими иллюстрациями просидишь за одною месяц, а заработка выше 20 руб. не обретешь». Через две недели ученый описывал общий восторг от постановки "Дяди  Вани" Станиславским.    Кондаков писал также об иконописном "вопросе", о борьбе с Синодом, о посылке Чехову своей брошюры. Ученый хотел услышать мнение писателя о современном иконописании и об отлу¬чении Д.Н.Толстого от церкви.
      Очень содержательно последнее письмо ученого к писателю, от¬носящееся к январю 1904 года. Кондаков подтверждал слухи о боль¬шом успехе постановки "Вишневого сада", поздравлял Чехова и давал свою оценку "Дну" Горького. Далее он писал о "соб¬рании участников религиозно-философских собеседований, которые, как Вы, вероятно, слышали, проходили ранее в Географическом Об¬ществе и опубликовались в "Новом пути"..
     К сожалению, Кондаков не оставил воспоминаний о Чехове. В одном из писем к В.А.Брендеру ученый писал, что согласен на из¬дание писем писателя к нему, но сделать комментарии затрудняется. И далее: "Если то будет  возможно, я постараюсь прислать Вам крат¬кую заметку или памятку о своем знакомстве с Антоном Павловичем". Позднее Кондаков вновь возвращался к этому: "Написать хотя ка¬кие-либо воспоминания до сих пор я не имел времени ... внутренно и очень желал бы вспомнить Антона Павловича. Но уже потому, что наш отношения с ним были истинно дружеские, мне не хочется писать о нем наскоро и не будучи к тому вполне расположенным".
     Как сложилась дальнейшая  судьба  ученого?  Тридцать лет он систематически отбирал, изучал необходимые ему материалы для написания грандиозного труда, каким явилась «Русская икона». Первоначально книгу планировалось издать в рамках Императорской Академии наук, членом которой являлся Кондаков. И была бы она, конечно, издана, как был издан его не менее грандиозный труд — «История и памятники византийской эмали» (из коллекции Звенигородского), которая, помимо высочайшего ценного научного материала, содержащегося в ней, являлась еще и настоящим произведением искусства, на нее буквально боялись дышать... Чтобы посетители Императорской публичной библиотеки могли любоваться книгой со всех сторон, не дотрагиваясь до нее, установили зеркальные витрины. А сколько слов восхищения шло в адрес ее создателей со всех сторон света...
      «Русская икона», конечно, увидела бы свет под родным небом, но революция смешала планы. И какие уж там иконы... А книга, задуманная еще задолго до революционных бурь, подобно проросшему зернышку, уже выталкивала молодой росточек навстречу солнцу. Так, в Чехии были изготовлены цветные клише икон, отобранных Кондаковым для этого монументального труда. Выполнить заказ чешским мастерам не помешали ни Первая мировая, ни перемена власти в России. Издатели обратились в Академию наук, теперь уже в Советской России: заказ, мол, исполнен, не желаете ли заплатить и забрать клише. Советские академики, уполномоченные вести переговоры с заграницей, ответили отказом: оплачивать заказы царского времени они не собирались. Чехи были в растерянности...
      Судьба Кондакова после революции в России была типичной для  крупного русского ученого. 11 октября 1917-го, в свой день рождения, Никодим Павлович, уже 73-летний старик, отправляется в Новгород на защиту церкви Спаса-Нередицы, которая разрушается от проходящей мимо железной дороги. Представьте себе только: истощенная войной страна, холодная осень, упрямый старик и новгородская церковь, которой уже не на что надеяться, разве только на таких вот стариков... Через год Кондаков в Одессе...
      Жена Ивана Бунина в их общем с мужем дневнике оставила запись, как они, Бунины, вместе с Кондаковым делили маленькую каюту на пароходе, увозившем их из Одессы в Константинополь. Ученый покидал Родину, нагруженный тяжелыми чемоданами. В них лежала будущая книга — «Русская икона».
       Не сразу Кондаков оказался в Чехии. Сначала была Болгария — там его знали и уважали, но дела найти не удалось; одолевала крайняя нужда. Президент Чехии Томаш Масарик, кандидатуру которого Кондаков в 1890 году поддержал во время выдвижения на пост профессора славяноведения Санкт-Петербургского университета, взял академика под свое покровительство, назначил ему персональную пенсию и оказал честь Карлову университету, пригласив туда Кондакова читать лекции по истории средневекового искусства и культуры. А впереди ученого ожидало избрание почетным президентом II Конгресса русских ученых за границей, награждение более чем 50-ю дипломами научных обществ, университетов и академий разных стран, выступление в 1924 году на I Конгрессе византинистов в Бухаресте и, конечно же, работа над «Русской иконой». Наверное, он был все-таки счастливым человеком, ведь не каждому было дано в то лихорадочное время заниматься любимым делом. А он занимался. Вокруг были друзья, сподвижники и ученики, которые после смерти ученого продолжили его дело...
      «Русская икона» вышла в Праге в 1928—1933 годах, а до этого на  английском языке — в Лондоне, в 1927 году. Чешское издание финансировал министр иностранных дел Чехии Эдуард Бенеш. Таким образом, труд Конда-кова являл собой как бы всеславянское единение. «Чешскому народу ко дню десятилетия его освобождения. Семинарий имени Н.П.Кондакова в Праге» — было начертано на титульной странице. В предисловии к изданию читаем: «С глубоким волнением приступает Семинарий к настоящему изданию «Русской иконы». На нашу долю выпало счастье сделать это большое дело, дорогое каждому русскому сердцу. Особенно теперь, после всех испытаний, посланных нам Богом, радостно присутствовать при этом чуде — когда засияют наши сокровища, духовные и художественные.
      Действительно чудесно данное сочетание: наши лучшие русские  иконы и замечательный труд Н.П.Кондакова. Одно дополняет другое, и изданные вместе являют собою громадное событие: русским — гордость, художникам — удивление», ученым — радость...».    
      До выхода в свет этого труда историография русской иконы не знала изданий подобного масштаба. А ведь иконы — это часть России, это ее история. Русская православная икона — это прежде всего духовное явление, и только так ее можно понять, почувствовать. «Иконы, — писал Кондаков, — пришли на Русь в X веке из Византии вместе с христианством. Византийские иконы были не только предметом поклонения, но и служили образцами для русских иконописцев. Постепенно стали возникать свои иконописные мастерские, в которых подвизались русские мастера. Веками накапливались своеобразные стилистические черты, складывалась русская икона. Нигде и никогда икона не играла такой большой роли, как на Руси. Всю жизнь, весь быт русского человека сопровождали иконы. Они были в каждом доме, в каждом храме, стояли на дорогах, на перекрестках, на городских башнях и площадях, с молитвы перед иконой начиналось каждое утро, каждое дело, их брали с собой в дальний путь, в военные походы. Среди них рождались,  с ними умирали. Икона всегда оставалась живым художественным организмом, в котором отражались изменения исторической жизни народа на протяжении всей истории Русского государства».
      Кондаков как ученый сделал многое, но самое главное, что в тот период, когда, казалось, к православной живописи утерян всякий интерес и она обречена на умирание, забвение, усилиями Кондакова все изменилось: икона была по-новому понята и оценена современниками. А ведь уже в XVIII веке, когда Гете, познакомив-шись в веймарском храме с русскими иконами, был поражен тем, что они написаны современными мастерами, сохранившими византийские традиции, запросил сведения о суздальской иконописи, то не только придворные круги и местные власти, но и известный историк Карамзин, и даже Академия художеств этих сведений дать ему не смогли... В советское время было немало искусствоведов, которые занимались иконой, писали о ней. Но в их работах присутствует отпечаток времени: икона воспринималась только как художественное произведение, ее религиозная суть оставалась за пределами исследований. В  последнее время, к сожалению, икона стала предметом торга, спрашивают, сколько она стоит. Да нисколько. Сколько стоят ваша жизнь, ваши предки, предания вашей семьи?..
      Книга Кондакова «Русская икона» — это научный труд, и его надо не читать, а изучать. Она — для людей, жаждущих знаний. Огромная эрудиция автора поражает. Читая книгу, мы приближаемся к его пониманию жизни, пониманию культуры вообще. Издание состоит из четырех томов: два тома — исследование Кондакова, два других — цветные репродукции шестидесяти пяти икон (причем многие из них, например, из собрания Рябушинского, уже не существуют) и ста тридцати шести икон в черно-белом варианте (цветная фотография тогда только-только появлялась).
       По Кондакову, взлет русской иконописи, высшая ее точка — XIV век, время Рублева, а миниатюры —  XVI век. Он ставит эти два явления на один уровень. То есть миниатюры XVI века, а это времена Ивана Грозного, и иконы эпохи Рублева по мастерству, по классу исполнения, по духу едины.
      Если в советской иконографии присутствовал некий элемент восторга по поводу простого деревенского письма — и это легко понять: после многолетнего разорения возврат к истокам может вызвать такие чувства, — то Кондакова подобное «искусство» не восхищало: он отличал кустарное дело, ремесло от настоящего мастерства, несущего традиции того огромного духовного пути мирового искусства, которым следовала и русская культура.
      Кондаков проследил и доказал, что первый ощутимый удар по иконописи нанесла эпоха Петра Великого, когда была уничтожена целая философия... Итальянское, фряжское письмо, например, которое стало утверждаться с тех времен, —       телесное письмо, оно не отражает сути православия. Иконопись ушла в раскол, лучшие традиции сохранялись именно у раскольников. Второй удар по иконописи Кондаков видел в постановке иконописи на поток. Какой уж тут дух... Магазины сейчас завалены штампованной продукцией. Что же, забыть истоки — Новгородскую школу иконописи, Московскую, Ростовскую, Псковскую? Это же такие традиции: Андрей Рублев, Феофан Грек, Симон Ушаков...
      Русская икона всегда была очень скромной, писали теми красками, которые давала местная природа. Например, Псковская школа выделялась  определенным зеленым цветом, отличалась от других и московская охра. Почему? Да потому, что глины были такие, а не другие. Живопись была натуральная. Но дело тут не в красках — в русскую иконопись вошла бездуховность. Кондаков ощущал, видел это упрощение, выхолащивание сути. И зря он ездил и в Мстеру, и в Холуй, и в Палех — выискивал старых мастеров...
      Идея переиздания «Русской иконы» принадлежала Международному фонду славянской письменности и культуры, который возглавлял Вячеслав Михайлович Клыков. Издание посвящено светлой памяти президента Международного фонда славянской письменности и культуры академика Никиты Ильича Толстого.
      Время не пощадило «Русскую икону» пражского издания 1928 года, 300 экземпляров (таков был его тираж) почти все считались сгоревшими, пропавшими, утерянными — XX век был жестоким. В Библиотеке имени Ленина, конечно же, имелся экземпляр, но кто мог его видеть... Только по специальному разрешению, только с особого благоволения. А тут Никите Ильичу Толстому в Белграде, как подарок судьбы, на глаза попадается «Русская икона» Кондакова. Того самого! Та самая! «Погоды» еще стояли холодные, через границ провозить такое было непросто. Но — «безумству храбрых поем мы песню»... И книга пересекла границу. Как когда-то, в 1920-м, Кондаков уже перевозил ее в чемодане. Только теперь — с Запада на Восток... Книга вернулась домой.
     Экземпляры «Русской иконы» переданы в Исторический музей, в Троице-Сергиеву Лавру, в Третьяковскую галерею.  О переиздании монументального четырехтомного  труда академика Н.П. Кондакова «Русская икона» в журнале  «Наука и религия» рассказал председатель Фонда, сын выдающегося русского актера Сергея Столярова Кирилл Столяров. 
    


Литература:

Кызласова И.Л. Из переписки  А.П.Чехова и  Н.П.Кондакова // Чеховские чтения в  Ялте.  Чехов сегодня.  М.,  1987. С. 94-100.

Столяров  К. Н.П.Кондаков // Наука и религия. 2007. № 12. С.30-32.