Зелёное знамя надежды

                Посвящается Василию Сидину,
                отдающему жизнь детям

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Г е н р и к  Гольдшмидт (Корчак в детстве, он же король  М а т и у ш)
Я н у ш  К о р ч а к (он же – Д о к т о р  короля Матиуша)
С т е ф а, помощница Корчака
Б о н н а  Генрика
Д в о р н и к (он же – 1-й  н е м е ц)
Ф е л е к, сын дворника (он же – сын командира дворцовой стражи)
Д р у г  Корчака (он же – М и н и с т р  при дворе короля Матиуша)
Н и щ е н к а
В о с п и т а н н и к и  Дома сирот, они же –
У л и ч н ы е  м а л ь ч и ш к и
О б о р в ы ш
З о ф ь я, дочь нищенки, лет 4-5
Н а р о д:
1-я  ж е н щ и н а
2-я  ж е н щ и н а
1-й  м а л ь ч и к
2-й  м а л ь ч и к
В е ж л и в а я  д е в о ч к а
С т а ж ё р
С т а ж ё р к а
П о л и ц е й с к и й (он же – 2-й  н е м е ц)
   
Сцена представляет собой большой двусветный зал в Доме сирот. Это свободное светлое пространство, где дети будут бегать, играть с мячом, танцевать, заниматься гимнастикой и т.д. В 1-м акте оно затемнено. Посередине задника широкая дверь, она должна открываться во 2-м и 3-м актах. 
Здесь же, сбоку или на возвышении (может быть, закрытая в 1-м акте ширмой) - мансарда Корчака: тесная, но светлая каморка с железной койкой, покрытой грубым солдатским одеялом, и столиком со свечой, где можно писать. Вещей никаких – только книги и красивое венецианское окно. Оно должно распахиваться настежь.
Слева и справа сцену частично закрывают ширмы. Слева на авансцене – богатая гостиная в доме Гольдшмидтов. На стене – большой портрет Корчака в детстве. Клетка с канарейкой. Левая ширма трехстворчатая – в правой её части окно, а вся она создает замкнутое пространство-клетку, где сидит взаперти ребёнок.
Правая ширма – наружная стена лачуги в квартале бедноты. Грубо сколоченная скамейка. Правая и левая части резко контрастируют по цвету, как золото и сажа.

АКТ ПЕРВЫЙ
Картина первая

Гостиная Гольдшмидтов. Г е н р и к, одетый так же, как на фотографии, читает книгу. С улицы слышатся голоса детворы: они играют в прятки, хохочут. Генрик откладывает книгу, прислушивается.

Г е н р и к. Как весело они играют! Я бы тоже так хотел. Целыми днями держат взаперти, словно я канарейка. А если и ведут гулять, то непременно за ручку с бонной. «Ах, Генрик, упадёшь! Ах, промочишь ножки!» Терпеть не могу! А дома – такая скука… Нельзя же читать с утра до вечера. Сестра Анна ещё маленькая да к тому же девчонка, с ней неинтересно. А вот во дворе…

Снова слышатся крики ребят. Генрик подвигает к окну стул, влезает на него, смотрит в окно. Входит  б о н н а  (она говорит с французским прононсом).

Б о н н а. О, мон Дьё! Генрик! Что скажет мам;? Что скажет пап;?
Г е н р и к.  Ну почему, почему я не имею права влезть на стул или побегать во дворе? (Спрыгивает со стула.)
Б о н н а (раздражённо). Ви же знаете, я сто раз вам говориль, - это бедные дети. Они грязный, они ругаль плохие слова, и в волосах у них эти ужасный насеком… э-э-э… как это… воши! Ребёнок из хороший фамий играль во дворе не-при-лиш-но! Се тре маль, Генрик!
Г е н р и к (встаёт по стойке «смирно», изображает на лице покорность). Жё ву компрэн;, мадмуазель Катрин. Я понял. Пардон му;.
Бонна грозит ему пальцем и уходит. Генрик передразнивает её и высовывает вслед язык.

Г е н р и к. «Ребёнок из хороший фамий»! Но что плохого в Фелеке и других детях с улицы? Они целый день гоняются друг за дружкой. Им можно пить воду из колодца, покупать пряники и свистульки у лоточника. А у меня нет ни гроша, хотя папа адвокат и мы богаты. Мне ничего, ничего нельзя!

Слышит шум, опять влезает на стул, смотрит. Справа на авансцену выбегают Ф е л е к и у л и ч н ы е  м а л ь ч и ш к и. Они играют в мяч, хохочут, дурачатся. Их догоняет  д в о р н и к  с метлой.

Д в о р н и к (пугает мальчишек метлой). А ну, паршивцы, кыш отсюда! Чего доброго, окна у господ побьёте! А уж тебе, Фелек, я задам вечером трёпку. Всыплю по первое число! Ведь это ты стянул кусок пирога на господской кухне, негодник? Признавайся!

Хватает Фелека за ухо, тащит домой, тот верещит. Мальчишки разбегаются.

Г е н р и к. Стянул кусок пирога? Значит, Фелек был голодный? Значит, не такие уж они счастливые, уличные дети?.. (Задумчиво.) О, когда я вырасту… Когда я вырасту, я переделаю этот мир! Я стану королём и устрою так, чтобы больше не было голодных или грязных детей. Я уничтожу эти противные деньги! И взрослые не посмеют бить маленьких, не посмеют держать их взаперти и обзывать, как дворник или мой папа. В моём королевстве все дети будут счастливы!

Картина вторая
Сон Генрика. Высвечивается дверь на заднем плане. По обе стороны от неё – н а р о д,  д е т и  с цветами. Приглушённо играет музыка. Распахиваются двери, входит король М а т и у ш  в сопровождении М и н и с т р а  и  Д о к т о р а  в зелёном халате. Он медленно, с достоинством, но без заносчивости идёт к авансцене, приветствуя народ.

Н а р о д. Да здравствует король! Наш юный король! Слава его величеству! Да здравствует Матиуш Первый! Виват!
1-я  ж е н щ и н а. Как мне жаль его! Такой маленький – и потерял обоих родителей.
2-я  ж е н щ и н а. Бедный! Ему, должно быть, одиноко и тоскливо во дворце.
1-й  м а л ь ч и к. Ура королю! Теперь есть среди нас хоть один, которого все взрослые обязаны слушаться.
2-й  м а л ь ч и к. Даже генералы стоят перед ним навытяжку, а солдаты берут на караул!
1-я  д е в о ч к а. Он такой красивый, особенно когда выезжает на прогулку на своей белой лошадке!
2-я  д е в о ч к а. Говорят, сиротам он всегда посылает конфеты и игрушки.

Матиуш снимает корону и мантию, отдаёт их Доктору и остаётся в костюме Генрика. К нему подбегает  В е ж л и в а я   д е в о ч к а  с обручем.

В е ж л и в а я  д е в о ч к а. Не желает ли молодой человек поиграть со мной?
М а т и у ш. Охотно!

Начинают катать обруч.

В е ж л и в а я  д е в о ч к а. У молодого человека есть сестричка?
М а т и у ш. Нет. И брата нет тоже.
В е ж л и в а я  д е в о ч к а. А кто отец молодого человека?
М а т и у ш. Мой отец умер. Он был королём.
В е ж л и в а я  д е в о ч к а (смеётся). Если бы мой папочка был королём, он купил бы мне куклу до потолка!

Вбегает  Ф е л е к  с  м а л ь ч и ш к а м и.

Ф е л е к. Глядите-ка, вот потеха! Пацан с девчонкой обруч катает!

Мальчишки смеются, показывают пальцами.

Ф е л е к. Эй, пойдём лучше с нами в войну играть!

Матиуш кланяется Вежливой девочке.

М а т и у ш. Простите, мне пора. Спасибо вам.

Вежливая девочка, сделав книксен, уходит.

Ф е л е к (всматриваясь в Матиуша, в сторону). До чего он похож на короля Матиуша…
М а т и у ш. Похож?

Матиуш кивком подзывает Доктора, надевает корону, мантию. Фелек ошеломлён. Матиуш обращается к Министру.

Пишите. (Министр торопливо достаёт записную книжку, ручку.) Первое. Повелеваю изготовить куклу до потолка и доставить Вежливой девочке. Второе. Фелеку, сыну командира дворцовой стражи, позволяю перелезать через ограду дворцового сада в любое время дня и ночи. И подпись: Король Матиуш Первый.

Картина третья

К о р ч а к  в зелёном халате сидит в той же гостиной, где сидел Генрик. Перед ним стопка бумаги. Он что-то торопливо дописывает.

К о р ч а к. «…в любое время дня и ночи. И подпись: Король Матиуш Первый»… Ну, на сегодня довольно.

Встаёт, смотрит на часы, набрасывает поверх халата пальто, берёт врачебный чемоданчик.

Пора. Мой друг меня ждёт. (Уходит.)

К о р ч а к  и  Д р у г  неспешно идут вдоль сцены.

К о р ч а к (продолжая разговор). …Как изменилась в тот год моя жизнь! После смерти отца пришлось помогать матери и сестре, самому платить за обучение в университете. А кем я, восемнадцатилетний студент, мог работать? Грузчиком? Санитаром? Репетитором? Я решил, что последнее подходит больше всего. Заниматься с детьми, которым плохо даётся учёба, наблюдать, как они растут, - что может быть важнее для будущего врача?
Д р у г. Наблюдать? Да что там наблюдать? Ведь ребёнок – это т;була р;са, чистая доска, что на ней напишешь, то и будет.
К о р ч а к. Так думают многие, но они ошибаются! Подожди… Замёрзла, наверное (поднимает с земли бабочку, разглядывает её.) Ты слышал о гениальном учёном Ф;бре? Он исследовал жизнь насекомых и гордился, что не убил ни одно из них. Он наблюдал, как они резвились в солнечных лучах, искали еду, сражались, гибли, строили жилища… Он мудро прослеживал могущественные законы природы. Вот и воспитатель должен стать Фабром детского мира!

На сцену вбегает, запыхавшись, мальчик - О б о р в ы ш.

О б о р в ы ш. Пан доктор, пан доктор! Постойте!

Корчак и Друг останавливаются.

К о р ч а к. Что случилось, дружок?
О б о р в ы ш. Насилу вас нашёл! Я… я хочу вернуть вам двадцать гр;шей.
К о р ч а к. Какие-такие двадцать гр;шей?
О б о р в ы ш. Ну, те, что вы мне подали два года назад. Я ведь соврал тогда, что деньги потерял и что отец меня прибьёт, если приду домой без них.

Отсчитывает в кулаке монетки.

К о р ч а к. И часто ты так хитрил?
О б о р в ы ш. Да всегда.
Д р у г. И срабатывало?
О б о р в ы ш (ухмыляется). Часто.

Друг и Корчак хохочут.

К о р ч а к. А другим ты тоже возвращал?
О б о р в ы ш. Не-а.
К о р ч а к. Так почему мне отдаёшь?
О б о р в ы ш. А потому, что вы меня в лоб поцеловали. Ну, мне и стало стыдно.
Д р у г. Тебе странно, когда тебя целуют?
О б о р в ы ш. Угу. Мамки нету, а больше меня целовать некому.
К о р ч а к. О тебе совсем некому позаботиться?
О б о р в ы ш. Некому. (Чуть не плачет.) Никого у меня нет.

Корчак присаживается перед ним на корточки, прижимает к себе.

К о р ч а к. Я смогу позаботиться о тебе. Если хочешь, приходи на Крохмальную, 92. Адрес запомнишь?
О б о р в ы ш (радостно). Запомню! Конечно, запомню! Я приду, пан доктор! Приду! (Убегает.)
Д р у г. Так значит - воспитатель? Исследователь детского мира? Я вижу, ты свой выбор сделал. А ведь ты врач, и хороший врач. Ты мечтал когда-то стать писателем…
К о р ч а к. Чехов тоже был врачом, но это не помешало ему стать великим писателем, верно? Знаешь, даже на фронте, сделав операцию в полевом госпитале, я думал о детях. Кругом лилась кровь, гремели пушки, а я зажигал свечу в походной палатке и писал книгу о том, как любить ребёнка, как уважать чистое, ясное, святое детство. Так уж, видно, у меня устроено сердце…
Д р у г. Генрик, ты взял себе другое, польское имя – Януш Корчак. Почему?
К о р ч а к. Польша – моя родина, и этим именем я хотел крепче связать себя с нею. Треть населения Варшавы – евреи. Века страданий и гнёта сделали нас и поляков звеньями одной цепи. Одно солнце светит на нас, одна земля покоит кости наших предков. Но и с польским именем я остаюсь евреем, а у моего народа перемена имени всегда означала перемену жизни, судьбы.
Д р у г. Что ж, удачи тебе в твоём великом деле, Генрик… то есть Януш Корчак!

Пожав друг другу руки, друзья расходятся в разные стороны.

Картина четвёртая

Квартал бедноты в Варшаве. Идёт снег. Слышна вдалеке еврейская мелодия. Под стеной дома сидит Н и щ е н к а, на коленях у неё дочь З о ф ь я.

З о ф ь я. Мама, дай мне хлеба. Я есть хочу…
Н и щ е н к а. Нет у меня хлеба, дочка. Погоди, может, кто пройдёт и подаст нам монетку. Ты поспи пока…

Начинает укачивать девочку и напевать. Напев переходит в молитву.

Н и щ е н к а. Баю-бай, баю-бай.
Дитятко родное,
Отчего ты так мне дорого?
Дитятко моё,
Ты вся жизнь моя,
Печаль моя,
Надежда моя.
Баю-бай, баю-бай…
Господи, прости мне, что люблю моё дитя больше, чем Тебя. Ведь это я произвела её на свет. Но и Ты, Господи, её сотворил. Мы оба за неё в ответе. Оба виноваты, что, такая маленькая, она уже страдает. Господи, люблю я малютку мою без памяти. А может, я Тебя в ней люблю? Ведь Ты живёшь в этой крошке – Господи, велика Тайна Твоя. Дай же моей девочке счастья. Когда пробьёт мой час, не оставь её, не оставь, мой Боже…

Входит  К о р ч а к. Издали заметив Нищенку, роется в кармане, подходит ближе.

К о р ч а к. Пани, вот, возьмите… Тут двадцать копеек… (Протягивает ей монетки. Она не реагирует.) Вам плохо, пани? Сейчас, сейчас… Я помогу. (Открывает чемоданчик, достаёт стетоскоп, вешает себе на шею. Берёт женщину за руку, пытается нащупать пульс. Отпускает руку – рука безжизненно падает. Он приподнимает ей веко, водит рукой перед глазами.) Поздно. Сердце остановилось.
З о ф ь я (просыпается, трёт кулачком глаза). Мама, мама, проснись.
К о р ч а к. Она крепко заснула, малышка. Не тревожь её. Вот, возьми-ка (достаёт из кармана баранку), поешь. Пойдём со мной. В моём королевстве много таких ребятишек, как ты.

З о ф ь я  доверчиво подходит к Корчаку, даёт ему руку. Он целует девочке руку.

З о ф ь я. Ты – добрый король? У тебя много детей?
К о р ч а к. Не так чтобы много. Пока всего сто. (Размышляет вслух.) Под одинаковой одеждой бьётся сто разных сердец. Сто детей – это сто людей, которые не когда-то там, не завтра, а уже сейчас – люди. Не мирок, а мир, не малых, а великих, глубоко человеческих достоинств, стремлений, желаний. И самая большая моя вина перед ними – что я… я перестал быть ребёнком…

Уходя, З о ф ь я  оглядывается на мать.


АКТ ВТОРОЙ

Один день в Доме сирот. Красивый двусветный зал. Над дверью – надпись из лампочек ДОМ СИРОТ, в нужные моменты она загорается. Доска с картами роста и веса, множеством объявлений, детских рисунков. Возле двери – гонг. На авансцене – ростомер, весы, по другую сторону – ведро, швабры, метла, как-нибудь по-особому украшенные. Тут же ящичек с обувными щётками и гуталином.
Картина пятая

Входят К о р ч а к  и  С т е ф а. На Корчаке – зелёный халат с непомерно большими карманами; в одном – огромные градусники, в другом – сладости. Стефа в длинном строгом платье с белым воротничком и манжетами, в пенсне. Она держит корзиночку с ключами и цветными фломастерами, под мышкой у неё гроссбух, куда она записывает указания Корчака и свои наблюдения за детьми. Она двигается бесшумно и плавно, как океанский лайнер.

К о р ч а к. Дом сирот – не монастырь и не казарма. Я обязан дать ребёнку всё солнце, весь воздух, всю любовь, какая ему положена – независимо от его заслуг или провинностей, достоинств или пороков.
С т е ф а. Доктор, мы можем гордиться нашим Домом. Он – один из первых в Варшаве, где есть электричество, где вместо печей – батареи, где есть водопровод, и ванны, и…
К о р ч а к. Этого мало! Если наш Дом не станет санаторием духа, ему грозит опасность превратиться в источник инфекции. Вспомните, что было в начале.
С т е ф а. Первый год был ужасен! (Подходит к метле и швабрам.) Помню, вы поставили швабры и метлу на самое видное место и сказали, что это благородные произведения искусства. Но когда дети смекнули, что им придётся самим убирать спальни, мыть посуду, чистить картошку, они объявили нам войну!
К о р ч а к. Да-да… Это был худший год в моей жизни, Стефа. Они засовывали камешки в раковины, писали на стенах, распустили слух, будто в супе плавал червяк, и отказались есть, они крали что под руку попадёт…
С т е ф а. Мы работали по шестнадцать часов в сутки, без выходных, без отпуска, мы были терпеливы с этой оравой маленьких дикарей…
К о р ч а к. И мы победили, Стефа. (Смотрит на часы.) Ну, пора!

Стефа подходит к двери, ударяет в гонг. Вспыхивает надпись над дверью, раздаётся весёлая музыка. Вбегают воспитанники. В дверях они показывают Стефе и Корчаку руки, уши, горло. Это забавная пантомима в быстром темпе.
Дети исполняют танец, напоминающий утреннюю зарядку. Корчак и Стефа на авансцене. К ним по одному подбегают дети, Корчак суёт каждому градусник, измеряет рост, взвешивает, Стефа записывает в гроссбух.
Один мальчик встаёт на весы, держа в руках горшок с геранью. Корчак строит смешную гримасу, взвешивает отдельно его, отдельно – цветок. Мальчик, довольный, отбегает.
Стефа идёт к доске, отмечает фломастерами кривые роста.

С т е ф а. Кто дежурный сегодня? Благородные произведения искусства ждут, когда вы обратите на них внимание.
Дежурные подбегают к метле и швабрам, изображают почтение и восхищение, начинают уборку. Остальные дети собираются вокруг Корчака. Тот осматривает их ботинки.

К о р ч а к (с притворным ужасом). Пани Стефа, поглядите-ка! Этим башмакам плохо! Им необходимо дать лекарство.

Стефа приносит ящичек с обувными щётками и гуталином.

К о р ч а к (обращаясь к башмакам мальчика). Бедные вы, бедные! Хозяин не заботился о вас, вот вы и заболели. Сейчас, сейчас… Я помажу вас вот этой мазью (берёт гуталин, мажет), а потом сделаю лёгкий массаж (двумя щётками чистит башмак). Только вы мне помогите, повернитесь вот так… а теперь вот так… Ну, а сейчас как вы себя чувствуете?
Д е т и. Хорошо! Они стали как новые!
К о р ч а к. Ну, а кто из вас сумеет сам вылечить свои ботинки? Кто хочет быть доктором?
Д е т и (наперебой). Я! Я хочу! И я! (Выхватывая друг у друга щётки и гуталин, чистят свою обувь.)
С т е ф а (бьёт в гонг). Заканчиваем!
Дети ставят на место швабры, метлу, обувной ящичек.
Чистим пёрышки!
Дети оправляют одежду, девочки приглаживают волосы. Все встают в пары.
Идём завтракать!
К о р ч а к. Не забудьте об утренней молитве!
Д е т и. Не забудем. А вы не забыли, что сегодня пятница?
К о р ч а к. Ах я, растяпа! Ну конечно, забыл!

Дети и Стефа уходят. Корчак идёт в свою мансарду. Гаснет надпись над дверью.

Картина шестая
Мансарда Корчака. Висит его детский портрет, который мы видели в гостиной Гольдшмидтов. На столике – Библия.
Входит К о р ч а к. Он несёт пакет с хлебными крошками, кладёт его на столик.

К о р ч а к. Я не возношу Тебе длинных молитв, о Господи. Не бью поклоны. У меня своя вера: веди себя достойно и твори добро; молись, но не для того, чтобы просить у Бога, а чтобы всегда помнить о Нём, видеть Его повсюду и во всём. И всё-таки я обращаюсь к Тебе, Господи, с сердечной просьбой. Ниспошли детям счастливую долю, помоги, благослови их усилия. Не лёгким путём их направь, но прекрасным. Да будет так.

Корчак берёт пакет, сыплет на подоконник крошки, распахивает окно. В него вливается солнце и озаряет комнату. Раздаётся громкое щебетанье птиц. Он глядит в небо.

Дети имеют в мою комнату свободный доступ. И каждый вечер непременно они стоят у открытого окна. Ребёнку требуется движение, воздух, свет, но и что-то ещё… Небо, чувство свободы – открытое окно.
Раздаётся стук.
Войдите.
Входит  С т а ж ё р к а, ведя за руку З о ф ь ю  с завязанным горлом и неся в другой руке чашку с бульоном.

С т а ж ё р к а. Доктор, Зофья наотрез отказывается пить бульон.
К о р ч а к. Так-так-так…

 Он усаживает девочку на свою кровать, подкладывает подушку. Стажёрка протягивает Зофье чашку, но та отталкивает её.

З о ф ь я. Не хочу, не буду…
К о р ч а к (берёт из рук Стажёрки чашку, пристально разглядывает и разговаривает с чашкой, не обращая никакого внимания на Зофью). Милочка моя, я вижу, вы огорчены… нет, оскорблены таким пренебрежением. Что, что вы говорите? (Подносит чашку к уху. С ужасом:) Что если Зофья не выпьет бульон, вы выкатитесь на улицу и броситесь прямо под колёса конки?
З о ф ь я. Нет, нет, я выпью! (Обхватывает чашку обеими руками и выпивает до дна.)
К о р ч а к (хлопает в ладоши). Чашка спасена! Теперь и наша Зофья выздоровеет. Она просто герой! Панна, пригласите, пожалуйста, вашего коллегу.

Стажёрка уходит, уводя Зофью. Корчак садится к столику и пишет. На авансцену выбегает  О б о р в ы ш, за ним – разъярённый С т а ж ё р.

О б о р в ы ш. Вам слаб; меня ударить! Пан доктор сразу вышвырнет вас за дверь!

Корчак в мансарде прислушивается к шуму. Стажёр хватает Оборвыша за ворот.

С т а ж ё р (кричит). Я тебя не отшлёпаю! Я тебя похуже накажу – запру в подвале, и будешь сидеть там голодный, с крысами. Узнаешь, как дерзить!

Входит С т а ж ё р к а.

С т а ж ё р к а. Пан доктор приглашает вас к себе.

Стажёр отпускает Оборвыша. Тот, втянув голову в плечи, уходит. С т а ж ё р  и  С т а ж ё р к а  входят в мансарду Корчака. Он задумчив и угнетён.

К о р ч а к (очень тихо). Дерзкий ребёнок грубит, потому что он несчастен. Ваш долг – выяснить, что его мучает. Возможно, у него болит зуб и он боится, что вы отправите его к дантисту. Возможно, у него жар, а он скрывает это, потому что тогда его не пустят в кино. Возможно, он не спал всю ночь, потому что думал о матери. Возможно, он уверен, что его никто не любит. А вы – сильный, здоровый, но – чужой. Дерзкий ребёнок не знает, что вы стараетесь защитить его от холодного мира, исполненного зла. Он не знает, но вы-то знаете. И потому – в тёмный подвал его? Напугать паршивца до смерти? Зло за зло?

Корчак закрывает глаза. Молчание.

Господи, прости его за то, что он напугал бедного ребёнка!

Порывисто выходит из мансарды в зал. Стажёры идут за ним. Навстречу  С т е ф а  с  О б о р в ы ш е м. Она держит свёрнутый в трубку экран.

К о р ч а к (обращаясь к Оборвышу). Подойди ко мне (на секунду кладёт руку ему на голову). Разденься, пожалуйста.

Оборвыш снимает блузу.
Пани Стефа!

Стефа, понимая его без слов, разворачивает экран. Корчак ставит Оборвыша позади экрана. Обращаясь к стажёрам:

Смотрите!

Выключается свет, экран вспыхивает, на нём – бьющееся сердце ребёнка. Слышен его учащённый стук.

Запомните это навсегда. Прежде чем вы поднимете руку на ребёнка, прежде чем подвергнете его любому наказанию, вспомните, как выглядит его испуганное сердчишко.

Экран гаснет, уходят все, кроме Корчака.

Картина седьмая

К о р ч а к, разом состарившийся и сутулый, держась за сердце, бредёт по залу. Зажигается яркий свет, вспыхивает надпись, звучит музыка, вбегают д е т и  и облепляют Корчака. Он распрямляется, молодеет. Вынимает из кармана шарики, показывает фокус.

Д е т и. Ещё! Ещё! Ну пожалуйста!

Корчак делает несколько пассов руками и извлекает из кармана какой-нибудь девочки длинную гирлянду лоскутков. Дети смеются, хлопают в ладоши. Кто-то влезает доктору на закорки, и он катает малыша.

К о р ч а к. И-и-го-го! Ох, бедная старая лошадь устала (валится на пол вместе с седоком, дрыгает ногами. Все хохочут). Ну, что, открываем казино?
Д е т и. Да! Да! Чур, я первый! А я второй! Не лезь без очереди!

Дети выстраиваются в очередь. Входит С т е ф а  с гроссбухом и корзинкой с шоколадками. Корчак усаживается посередине на стул.

К о р ч а к. Казино открыто! Прошу.

Подходит 1-й  м а л ь ч и к.

На что ставишь?
1-й  м а л ь ч и к. На следующей неделе подерусь только один раз.

Дети, стоящие в очереди, жестами реагируют на происходящее.

К о р ч а к. Боюсь, я не смогу принять такое пари. Это будет нечестно по отношению к тебе.
1-й  м а л ь ч и к. Почему это?
К о р ч а к. Да ты наверняка проиграешь. На этой неделе ты побил пятерых мальчиков, на прошлой…
С т е ф а (заглянув в книгу, подсказывает). Шестерых._
К о р ч а к. Верно, шестерых. Ну, и не сможешь перестать вот так, сразу.
1-й  м а л ь ч и к. Смогу.
К о р ч а к (входя в азарт). Почему не поставить на четыре драки?
1-й  м а л ь ч и к (торгуется). Пусть две.
К о р ч а к. Пишите, пани Стефа: три. (Вручает мальчику шоколадку.) Это в знак доверия. Если выиграешь – получишь через неделю ещё три. Следующий.
Подходит 2-й  м а л ь ч и к.
К о р ч а к. На что ставишь?
2-й  м а л ь ч и к. На будущей неделе выругаюсь только пять раз.
К о р ч а к. Слишком мало.
2-й  м а л ь ч и к. Шесть.
К о р ч а к. А может, семь – по разу на каждый день недели?
2-й  м а л ь ч и к. Ладно, так уж и быть. (Получает шоколадку и, сияя, отходит).
Подходит 1-я  д е в о ч к а.
К о р ч а к. На что ставишь?
1-я  д е в о ч к а. Что буду каждый день выполнять домашнее задание по арифметике.
К о р ч а к. Ну, а если три дня?
1-я  д е в о ч к а (пожимая плечами). Ну, три так три. (Получает шоколадку, отходит).

Далее – пантомима в ускоренном темпе. Каждый ребёнок подходит, торгуется с Корчаком, пари записывается, каждый получает шоколад и отходит.
Пока это происходит, 1-й  м а л ь ч и к  пристаёт к детям: кого дёрнет за косу, кому наставит рожки, кого щекочет. Под конец мешает и Корчаку. Тот сперва отмахивается от него, как от комара, потом притворно приходит в ярость: вскакивает, топает ногами, потрясает кулаками.
К о р ч а к. Ах, ты… торпеда! Ах ты, ураган! Вечный двигатель!
1-й  м а л ь ч и к  прыгает и дразнится.
Крысолов! Лампа! Стол!
1-й  м а л ь ч и к продолжает озорничать.
Ах ты, ладья! Литавра! Волынка! Ах ты… ах ты… фа-мажор!

1-й  м а л ь ч и к замирает, как вкопанный, - он ошеломлён незнакомым словом. Потом задумчиво уходит. Корчак подходит к доске объявлений, что-то пишет, выходит. Свет гаснет.

Картина восьмая

Суд равных. Зажигается свет. Дети вносят столы и стулья, сами усаживаются на полу. Входит К о р ч а к, ударяет в гонг.

К о р ч а к. Встать, суд идёт!

Дети встают. Входят т р о е или п я т е р о  д е т е й в чёрных мантиях и шапочках. Один из них несёт Кодекс правосудия. Это судьи. Они садятся за стол. У того, кто в центре, - молоток. Сбоку садится за столик С т е ф а  с гроссбухом. Она – секретарь суда. По обе стороны от неё садятся С т а ж ё р  и  С т а ж ё р к а  - прокурор и адвокат.

Заседание Суда равных объявляю открытым. Напоминаю для новичков: суд не равносилен правосудию, но должен стремится к нему. Суд не истина, но истина – его цель. И главное: кто прощает, тому простится.

Корчак усаживается на пол среди детей. Кто-то немедленно начинает его обнимать, гладить по голове, кто-то спорит за место рядом с ним. Он утешает всех конфетами из кармана.

С у д ь я. Слушается «Дело о сосновых шишках». Слово прокурору.
С т а ж ё р (встаёт). Обвиняется воспитанник Фишбейн…

На середину выходит 2-й  м а л ь ч и к.

…который в лагере швырялся в детей шишками да ещё засунул между чешуйками камешки. Почему ты так поступил?
2-й  м а л ь ч и к. Потому что насобирал много шишек и не знал, что с ними делать.
С т а ж ё р. Почему ты их просто не выбросил?
2-й  м а л ь ч и к. Потому что не хотел, чтобы они пропали зря.

Дети в зале смеются, Корчак тоже.

С т а ж ё р. Ты уверен, что в шишках не было камешков?
2-й  м а л ь ч и к. Не знаю.

Стажёр садится.

С у д ь я. Слово имеет защита.
С т а ж ё р к а. Фишбейн не думал, что от удара шишкой может вскочить шишка.

В зале смех.

И потом… Он ещё маленький и в Доме сирот недавно. Его судят в первый раз. У меня всё. (Садится.)
С у д ь я. Суд совещается.

Дети за столом шепчутся, заглядывают в Кодекс. Зал тоже обсуждает. Судья ударяет молоточком.

Оглашаю решение Суда равных. Приговорить воспитанника Фишбейна к заключению на кухне сроком на десять минут.

Дети в зале аплодируют. Стажёрка уводит 2-го мальчика, тут же возвращается на место.

С т а ж ё р (встаёт, растерянно). Тут… (разглядывает бумажку) …вот какое дело. Сами на себя подали иск доктор Корчак и трое воспитанников.

Корчак и трое мальчиков выходят на середину.

С у д ь я. В чём вы себя обвиняете?
К о р ч а к. Ночью в лагере я услышал, что трое мальчиков (кивает на них) не спят из-за комаров. Я их поднял, вывел на улицу, велел стащить картошки из сарая (Гул в зале.), и мы пошли на поляну. Разожгли костёр, напекли картошки, потом играли. И опоздали к завтраку.
С т а ж ё р. Вы понимали, что детей за это будут судить?
К о р ч а к. Понимал и сказал им: «За всё, что мы сделали, отвечаю я».
С т а ж ё р. Сообщники могут это подтвердить?
С о о б щ н и к и. Можем. Так оно и было. Пан Корчак никогда не врёт!
С та ж ё р к а (вскакивает, возмущённо и растерянно). Я… я не нахожу оправданий поступку пана доктора. А дети ни при чём.
С у д ь я. Суд совещается.

Судьи очень жарко шепчутся, что-то доказывают друг другу. Шум в зале, выкрики: Виноваты все! Нет, он один! Эх, меня там не было! Судья стучит молотком.

Тишина! Суд равных признал виновными всех четверых. Но суд прощает доктора Корчака, потому что он действовал из добрых побуждений. Трое его сообщников уже понесли наказание, поскольку в тот день остались без завтрака.

Общее одобрение, радостные крики.

К о р ч а к. Заседание Суда считаю закрытым. Встать, суд идёт!

Все встают, дети уходят, унося мебель. Корчак идёт к себе в мансарду. Свет гаснет.

Картина девятая
Вдоль авансцены идёт О б о р в ы ш, несёт клетку со щеглом. Навстречу выходит П о л и ц е й с к и й.

П о л и ц е й с к и й (хватает Оборвыша за плечо. Подозрительно). Откуда у тебя птица, малый?
О б о р в ы ш. Она моя.
П о л и ц е й с к и й. Держать диких птиц в клетках запрещено законом. Я её выпущу.
О б о р в ы ш. Дяденька, не надо!
П о л и ц е й с к и й (открывает клетку и выпускает щегла). А теперь проваливай!

Оборвыш не двигается с места.

Ах, так? А ну-ка, пошли! (Ведёт мальчика, подталкивая в спину.)

Навстречу выходит С т е ф а.

С т е ф а (сердито кричит на Оборвыша). Это что ещё такое? Полицейский? С клеткой?
П о л и ц е й с к и й. Вот, поймал вашего мальца с дикой птицей.
С т е ф а. Вы оказали нам услугу. Нам от него (кивает на Оборвыша) покоя нет.

Полицейский вытягивается, отдаёт ей честь, хочет идти. Из окна мансарды – голос Корчака.

К о р ч а к. Пожалуйста, подождите минутку!

Корчак быстро спускается вниз. Стефа, круто развернувшись, уходит.

П о л и ц е й с к и й. Кто это?
О б о р в ы ш (гордо). Доктор Януш Корчак.
К о р ч а к. Что тут происходит?
П о л и ц е й с к и й. Этот малец держал в клетке дикую птицу, а это против закона, и я её выпустил.
К о р ч а к (смерив Полицейского суровым взглядом). Какого закона? Вы говорите о законах для взрослых, но для детей есть другие законы и другие суды. Вам следовало бы это знать. Я собирался убедить мальчика самому отпустить её, а вы всё испортили.

Оборвыш с восторгом смотрит, как Корчак отчитывает Полицейского. Тот смущён. Он отдаёт честь и уходит. И тут же возвращается назад, неся пакет.

П о л и ц е й с к и й. Вот. Компенсация. С птичьего рынка.

Отдаёт пакет Корчаку, тот передаёт его Оборвышу. Оборвыш достаёт оттуда щегла и сажает в клетку.

О б о р в ы ш (Корчаку). Спасибо!
К о р ч а к (Полицейскому). Благодарим вас.

Полицейский уходит. Корчак и Оборвыш идут в мансарду. Щегол поёт. Они разглядывают его.

К о р ч а к. Ты думаешь, он поёт? Он плачет. Твой щегол ни в чём не виноват и беззащитен. Свобода – единственное его счастье. А ты её отнял.
О б о р в ы ш. Но у вас же была канарейка?
К о р ч а к. Была, но это не то же самое. Канарейка одомашнена, как собака или кошка. Люди, которые пятьсот лет назад привезли сюда канареек, совершили преступление. Тут мы ничего изменить не можем. Но у меня есть план. Этот щегол долго мучился. Давай выпустим его. Потом купим другую птицу, она поживёт у нас недельки две, и мы её тоже выпустим. И дальше будем так делать. А деньги ты можешь заработать, сочиняя заметки в нашу газету.
О б о р в ы ш (открывает дверцу клетки, со вздохом). Ну, лети!

Оба смотрят, как птица летит.

К о р ч а к. Ладно, беги, сынок.

Оборвыш убегает.

…Однажды этот мальчик проснулся ночью и заплакал. Я подошёл, а он, схватив меня за руку, выплеснул все свои страдания – что с ним было, когда он осиротел и ему пришлось скитаться по чужим людям. Потом он уснул, и я на миг ясно увидел светлый ореол вокруг его головки…
О, я целую этих детей – взглядом и мыслью – и спрашиваю: вы, дивная тайна, что несёте? Чем я могу вам помочь? Так, наверное, астроном целует звезду, которая была, есть и будет. Такой поцелуй похож на молитву. Этого не понять тому, кто в детях не видит Бога.

Картина десятая
Вечер в Доме сирот. Входят усталые д е т и, некоторые зевают. За ними – С т е ф а. Она ударяет в гонг. Дети как бы не слышат.

С т е ф а. Что такое? Разве вы не слышали? Пора, пора ложиться спать, дорогие мои.
Д е т и. Доктор обещал рассказать сказку.

Входит К о р ч а к.

Пан доктор, вы же обещали! Ну пожалуйста… Про короля Матиуша. Что было потом? Той девочке и вправду прислали куклу?
К о р ч а к. Разумеется. Ведь Матиуш был настоящий король, хоть и маленький. А потом ему объявили войну сразу три короля.

Корчак садится, дети устраиваются вокруг него.

И вот Матиуш с Фелеком тайно убегают из дворца, сражаются как простые солдаты и побеждают.
Д е т и. Вот здорово! А дальше что?
К о р ч а к. А дальше было так. Вернувшись с войны, Матиуш спал целых три дня…

Входит заспанный М а т и у ш, на ходу надевая мантию и корону.

Жрать давайте, бездельники! Ах вы, маменькины сынки, нюни, неженки, лизуны! Уж я теперь возьмусь за вас!

Д е т и на протяжении всей этой сцены живо реагируют на происходящее, как это бывает в театре.
Появляется испуганный М и н и с т р, несёт тарелку с сосисками. К о р ч а к  встаёт и тоже подходит к Матиушу. Тот ест руками, вытирает пальцы о мантию, залихватски сплёвывает на пол и свистит в два пальца. Министр шокирован, Доктор посмеивается. Вбегает Ф е л е к.

Ф е л е к. Я здесь, ваше величество!
М а т и у ш. Какое я тебе величество? Зови меня просто Матиуш. Мы же фронтовые друзья. А для всех остальных с этого дня я король Матиуш Реформатор. И пусть завтра же каждый ребёнок получит фунт шоколада.
Ф е л е к. Даже лодыри и драчуны?
М а т и у ш. Все до единого. Королевский сад повелеваю открыть для всех детей и устроить там качели.

Фелек что-то шепчет Матиушу на ухо.

И карусели с музыкой.

Дети аплодируют, кричат «Ура!».

М и н и с т р. Но это не реформы, это – подарки.
М а т и у ш (задумчиво). Да-да, вы правы. (Доктору) А нельзя ли устроить так, чтобы бедные дети, которых я видел на войне, жили в хороших домах и ели досыта?
Д о к т о р. Король многое может сделать. Но это нелегко. Шоколад дать легче.
М а т и у ш. Я думаю вот что. Солдаты говорили, страной должен управлять народ. А народ – это не только взрослые, но и дети. Они тоже должны управлять. И пусть у нас будет два парламента: один – для взрослых, другой – для детей. И газета у детей будет своя. А старшим министром я назначаю Фелека.

Матиуш уходит, следом за ним, задрав нос, идёт Фелек, за Фелеком – обескураженный Министр.

К о р ч а к (детям). Потом Матиуш отправился в гости к побеждённым соседям, подружился с королём людоедов Бум-Друмом и его чернокожей дочкой Клюю-Клю. А когда вернулся, в столицу съехались дети со всего государства.

Входят М а т и у ш  и  Ф е л е к.

М а т и у ш (обращаясь к детям). Вас выбрали депутатами. До этого времени я был один. Мне было трудно угадать, что нужно каждому.

Шум. Дети кричат: Мячик! Кошку! Карандаши и альбом!

Ф е л е к. Кто будет шуметь, того выставят за дверь.

Шум стихает.

М а т и у ш. Думаю, когда-нибудь все дети мира – белые, чёрные, жёлтые – съедутся и скажут, что им необходимо. Например, чёрным детям совсем не нужны коньки…
Д е т и. Потому что у них льда нету…
М а т и у ш. И ещё я думаю, у нас должно быть своё знамя. Не знаю только, какой цвет выбрать.
Д е т и. Синий! Нет, жёлтый! Лучше зелёный! Зелёный!
М а т и у ш. Верно. Ведь дети любят лето и лес, а лес зелёный. К тому же это цвет надежды.
Ф е л е к. Голосуйте. Кто за зелёное знамя?

Все дети поднимают руки.

Принято!

Дети встают и приветствуют Матиуша, подбегают к Корчаку. Матиуш и Фелек как бы теряются в детской толпе.

Д е т и. Пан Корчак, а почему в Доме сирот нет знамени? Пусть и у нас будет. Зелёное!
К о р ч а к. Зелёное знамя надежды…

Свет гаснет.

АКТ ТРЕТИЙ
Картина одиннадцатая

Резкий свист, крики детей, топот ног. Пробегают несколько  д е т е й из Дома сирот. Им вслед летят камни. Крики м а л ь ч и ш е к: «Убирайтесь вон! Проваливайте в свою Палестину!»
Выходят К о р ч а к  и  С т е ф а, оба держат в руках газеты. Они встревожены.

С т е ф а. Послушайте, доктор, что пишут наши дети в свою газету. (Читает.) «Я единственный еврей в моём классе и чувствую себя лишним, чужим». Или вот: «Одноклассницы не хотят называть меня польским именем Эва, а нарочно зовут еврейским – Хава. Никто не хочет сидеть со мной за партой».
К о р ч а к. Вчера по пути из школы мальчишки закидали их камнями. И в мой огород кое-что залетает. (Разворачивает газету, читает.) «Почему еврею Корчаку дозволено заниматься воспитанием польских детей?» Едем мы с Моше на днях в трамвае, и какой-то господин с брезгливой миной указывает мне на свободное место: «Не хочет ли старый еврей присесть?»
С т е ф а (вздрагивает). А вы? Что вы?
К о р ч а к. Ответил ледяным голосом: «Майор не может сидеть, у него чирей» (хлопает себя по заду. Стефа прыскает). Ну, пан струсил, что оскорбил польского офицера (показывает на себя), на первой же остановке слез.
С т е ф а (становится серьёзной). Боюсь, нас ожидают страшные времена.
К о р ч а к. Безумие Гитлера взяло верх над всем разумным и добрым. И всё же я хочу, чтобы дети знали о тех, кто отдал себя служению людям. Я написал книгу о Моисее – ведь и он жил в ужасное время, когда ему был вынесен смертный приговор.
С т е ф а. Моисей чем-то похож на наших сирот. Подкидыш, он долго жил среди чужих, но вернулся к своему народу и вывел его из рабства.
К о р ч а к. И о других библейских героях я хочу написать: о царе Давиде, о мудром Соломоне, о пророке Иеремии, о Христе…

Оба уходят.

Картина двенадцатая

Война. Дом сирот очень изменился, он плохо освещён. Но весы в глубине сцены и графики остались. Входят  С т е ф а  с гроссбухом, С т а ж ё р,  С т а ж ё р к а, несколько д е т е й. Стажёр опускает шторы затемнения. Стажёрка садится и скатывает бинты. Стефа отмечает, заглянув в гроссбух, кривую веса, качает головой. Кривая резко идёт вниз. Слышны сирена, дальние звуки самолётов, рвущихся бомб.

С т е ф а. Опять бомбят… Дети, спускайтесь в подвал.

Дети уходят. Стефа включает радио.

Г о л о с  д и к т о р а (сквозь помехи). Говорит Варшава. Говорит Варшава. У микрофона доктор Януш Корчак.

Все подходят ближе к приёмнику. Звуки бомбёжки стихают.

Г о л о с  К о р ч а к а (твёрдо). В мою страну вторглись гитлеровские войска. Немцы у ворот Варшавы. В эти часы я обращаюсь к вам, молодые люди. Не надо сидеть дома, дрожа от страха и проливая слёзы. Выходите на улицы, помогайте копать траншеи. (Появляются дети, слушают.) Я обращаюсь к вам, дети. Вы можете играть, как раньше, только не шумите. Каждую минуту гибнут защитники Варшавы. Их родителям, вашим соседям, тяжко слышать, как вы смеётесь и поёте. Уважайте их горе.

Дети понимающе кивают, тихо переговариваются друг с другом, тихо начинают играть. На авансцену выходят К о р ч а к  с мешком и Д р у г.

Д р у г. Доктор, вы же не сумеете обеспечить приют всем необходимым. Лучше вернуть детей родственникам.
К о р ч а к. Напротив. Я и пани Стефа уверены, что с нами дети будут в б;льшей безопасности.
Д р у г (берёт Корчака под локоть, озираясь). В город вот-вот войдут фашисты. Послушайте меня. Я и мои знакомые готовы обеспечить вам личную безопасность. Мы дадим вам фальшивый паспорт и вывезем из страны. Одно ваше слово.
К о р ч а к (отшатывается. Слышен звук часто бьющегося сердца ребёнка). Негоже оставлять больного ребёнка одного ночью, верно? И так же негоже бросать детей одних в такое время.

Друг задумчиво уходит. Корчак входит в дом, к нему подбегают дети.

Д е т и. Пан доктор вернулся! А мы боялись – вдруг вы погибли? Ой, а где ваша шляпа?
С т е ф а. Действительно. Вы же ушли в шляпе.
К о р ч а к (разводя руками). Её унесло взрывной волной. Пришлось поторопиться с возвращением. Моя лысина – отличная мишень для немецких самолётов.

Все смеются.

Зато смотрите, что я вам принёс!

Дети лезут в мешок, вынимают за хвост селёдку. Корчак расшаркивается.

Прошу прощения, что придётся есть селёдку без хлеба. (Будто спохватившись, достаёт из мешка банку.) Но можно попробовать с маринованными огурцами.

С т е ф а (ворчливо). Ручаюсь: такого ещё никто на свете не пробовал.

Дети достают из мешка белый мешочек с крупой.

Д е т и. А это что? Это сахар?
К о р ч а к. О, это настоящая библейская еда. Чечевица! Я уговорил владельца лавки подарить её голодным детям – всё равно немцы всё конфискуют. Ну, пока не стемнело, попробую раздобыть что-нибудь на завтра.

Корчак берёт пустой мешок, приподнимает на прощание несуществующую шляпу, машет ею и убегает вприпрыжку. Дети смеются.

С т е ф а (сокрушённо). Ну что мне делать с этим большим ребёнком? Кашляет, а ушёл без свитера.

Из репродуктора раздаётся шорох, потом резкая, лающая немецкая речь.

Г о л о с. Ахтунг, ;хтунг! Х;йте, ам ;хт унд цв;нцих зепт;мбер, д;йче арм; оккуп;рт…

Стефа бледнеет, выключает приёмник, к ней подбегают испуганные дети, она, как крыльями, накрывает их руками, прижимает к себе.

С т е ф а. Польша пала.

Свет гаснет.

Картина тринадцатая

Рождество в Доме сирот. Гетто. Средствами пантомимы или танца передаётся наступление тёмных сил. Они сжимают кольцо вокруг детей. Попытка выйти за очерченный круг резко пресекается: 1-й  н е м е ц  и  2-й  н е м е ц скрещивают автоматы. Стена непреодолима.
Начинается снег. К о р ч а к, заросший, сгорбленный, с палкой и почти пустым мешком, едва переступая ногами, идёт вдоль авансцены. Он несёт сухое деревце вместо рождественской ёлки.

К о р ч а к (голосом попрошайки, передразнивая себя самого). «Маловато, шан;вны пан, маловато, дайте ещё! Ребёнок – самое святое создание на земле. А их у меня уже сто девяносто два. Пода-айте хоть что-нибудь на святое детство…» Я боюсь того, что нас ждёт. Фашисты способны на всё. Но дети… Очень важно, чтобы они не тревожились.

Пока идёт этот монолог, д е т и  вносят стол, застилают его белоснежной скатертью. Входит Ко р ч а к, дети, тихие и серьёзные, обнимают его, радуются «ёлке» и начинают её украшать, кто чем может. Входят С т а ж ё р  и  С т а ж ё р к а. Стажёр несёт большую картонную коробку, ставит её за стол, чтобы детям было не видно. Стажёрка несёт Библию и менору - восьмиствольный подсвечник со свечами, ставит на стол.

К о р ч а к (стажёрам, тихо). В дни испытаний молитва очень важна. Она придаст детям силы. (Достав из кармана кипу, надевает её.) Дети! Вы помните, какой у нас сегодня праздник?
Д е т и. Х;нука! Праздник света!
К о р ч а к. Когда евреи изгнали врагов из Иерусалима и очистили Храм, они зажгли светильник…
1-й  м а л ь ч и к. …а масла в нём было всего на один день.
1-я  д е в о ч к а. Но он горел целых восемь дней!
2-й  м а л ь ч и к. Потому и восемь свечей!
К о р ч а к. А христиане празднуют в эти дни…
Д е т и. Рождество!
К о р ч а к. И для наших братьев это тоже праздник света, ведь в Библии о Христе сказано: Он – свет миру. (Берёт Библию, читает.) «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы». Да будет свет!

Стажёры зажигают свечи. Музыка – хор детских голосов. Торжественно входит С т е ф а, неся на большом подносе маленький круглый хлеб.

К о р ч а к. Отче наш на небесах…
Д е т и (повторяют, как эхо). Отче наш на небесах…
К о р ч а к. Из голода и нищеты высечена эта молитва…
Д е т и. Из голода и нищеты…
К о р ч а к. Хлеб наш насущный…
Д е т и. Хлеб… Хлеб… Хлеб…

Стефа, украдкой смахнув слёзы, подходит к детям с хлебом.

К о р ч а к. Да благословит Господь Бог этот хлеб и ваши сердца, мои милые. Ну, берите же.

Дети бережно берут по крошечному кусочку хлеба. Самый маленький мальчик целует хлеб, прежде чем съесть.

С т е ф а (повеселев). А теперь – сюда. Посмотрим, что там, в коробке.

Стажёр и Стажёрка выносят коробку на середину, открывают. Дети подбегают, видят разноцветные свёртки, молча смотрят.

К о р ч а к. Ну, что же вы? Это – вам. Не робейте! Это поляки-рабочие собрали для вас подарки и спрятали…
Д е т и. Где? Где спрятали?
К о р ч а к. В машине, которая вывозит мусор.
Д е т и. Вот хитрые! Они обдурили фрицев! (Разбирают коробочки с подарками. Один мальчик вытаскивает маленькую позолоченную сабельку.) Как же их отблагодарить?
С т е ф а. Доктор уже потихоньку передал для них открытку.
К о р ч а к. Я написал: «Евреи никогда не забудут своих братьев и сестёр по ту сторону стены».
Д е т и. Мы не забудем!..
З о ф ь я. Пан доктор, вы обещали, что на праздник…
1-й и 2-й  м а л ь ч и к и. Про короля Матиуша!
Д е т и. Сказ-ку! Сказ-ку!
К о р ч а к. Видите ли, у этой сказки не очень весёлый конец. В праздник мне не хотелось бы…
Д е т и. Ничего. Пусть невесёлый! Это же только сказка.

Все усаживаются на пол в глубине сцены, лицом к зрительному залу.

К о р ч а к. …А дальше было так, что всех взрослых в королевстве Матиуша отправили в школы, а их места заняли дети. Но они мало что умели, и вскоре началась сумятица: фабрики и заводы встали, магазины закрылись, перестали ходить поезда. И народ взбунтовался, да ещё коварный враг напал на страну.
О б о р в ы ш. Матиуша все предали?
К о р ч а к. Не все. Верные друзья и несколько десятков солдат остались ему верны. И вот, соскочив с коня, бледный как полотно, Матиуш медленно и громко говорит…

Из-за спин сидящих детей выходит на авансцену М а т и у ш, по пути берёт у сидящего мальчика саблю. За ним идёт  Ф е л е к.

М а т и у ш. Кто хочет погибнуть, пусть идёт за мной.

Корчак подходит и встаёт за спиной Матиуша.

Ф е л е к. Куда пойдём?
М а т и у ш. Туда, где стояли клетки со львами. Там будет наша крепость. Мы будем драться как львы, по-королевски.

Девочка из сидящих сирот всхлипывает.

Не плачьте. Нас ждёт прекрасная смерть.
К о р ч а к. Три дня Матиуш держал оборону, три дня ничего не ел, отдавая всё горсточке своих верных друзей. И вдруг… (Вокруг Матиуша возникает белый дым.) …какой-то туман покрыл всё вокруг.
М а т и у ш. Я понял! Это хитрость врага! Он изобрёл усыпляющий газ… (Роняет саблю, качается, опускается на пол и засыпает. Как только появляется дым, Фелек и Доктор отходят от него.)
Д е т и. Он умер?
К о р ч а к. Нет-нет, он просто уснул. Тем временем его схватили враги и бросили в темницу. А потом…

Дробь барабанов. Подходит 1-й н е м е ц  и надевает на ноги и руки Матиуша золотые кандалы. Подходит 2-й  н е м е ц. Матиуша поднимают на ноги.

1-й  н е м е ц. Бывший король Матиуш Реформатор будит судим военным трибуналом.
К о р ч а к. Хотя все обвинения против короля детей были ложны, Матиуша приговорили к расстрелу.
М а т и у ш. Я решил быть гордым до конца.
К о р ч а к. Это был чудесный день. Весь город высыпал на улицы.

Дети-сироты встают.

Когда его вели по городу, он высоко поднял голову, чтобы все видели, что он не плачет.
М а т и у ш. Я смотрел на небо, на солнце.
К о р ч а к. А когда взвод солдат уже прицелился в него…

1-й и 2-й  н е м ц ы  прицеливаются в Матиуша. Вбегает  М и н и с т р  с бумагой.

М и н и с т р. Стойте! Стойте! (Читает.) Расстрел заменяется ссылкой на необитаемый остров.

Дети молчат. Стефа подходит к Корчаку.

С т е ф а (тихо). Доктор, это не слишком тяжёлый удар для их слабых сердец?
К о р ч а к. У нас с ними сейчас одно сердце, Стефа. Я хотел помочь детям достойно принять смерть.

Свет гаснет.

Картина четырнадцатая

Темно. Осторожный стук в дверь. С т е ф а  со свечой подходит к двери, прислушивается.

С т е ф а. Кто там?
Г о л о с  Д р у г а. Пани Стефа, откройте, это свои.

Стефа впускает  Д р у г а.

С т е ф а. Вы? В такую рань? Что случилось?
Д р у г. Сегодня 22 июля, день рождения доктора…
С т е ф а. Доктор ещё спит.
Д р у г. Да-да, понимаю. Пани Стефа, беда: немцы начали высылку евреев из Варшавы. Я подавал прошение немецким властям… Мне ответили: никаких исключений для сирот не будет.
С т е ф а. Они не посмеют. Корчака знает весь мир.
Д р у г. Больше я ничего не могу сделать, пани. Прощайте.

Оба уходят. Слева и справа появляются 1-й  н е м е ц  и 2-й  н е м е ц с автоматами. К о р ч а к  у окна своей мансарды поливает цветок.

К о р ч а к. Я полил цветы, бедные цветы детдома. Пересохшая земля вздохнула. Часовой стоит и смотрит. Широко расставил ноги. Почему не стреляет в меня? Нет приказа?

Грохот в дверь.

Г о л о с. Алле юден р;ус! Все евреи, на выход!
1-й  н е м е ц. На сборы пятнадцать минут.

Входят С т е ф а,  С т а ж ё р,  С т а ж ё р к а,  д е т и  с узелками. Дети несут свои игрушки, книгу, клетку. К о р ч а к спускается из мансарды, в руках у него ничего нет.

Д е т и. Куда мы едем? Почему так спешно?
С т е ф а (стараясь быть спокойной). Мы идём на вокзал. Встаньте парами… Геня, Эва, Якуб, Леон… Хана, Зофья…

О б о р в ы ш  выносит зелёное знамя Дома сирот с голубой звездой Давида на белом фоне.

Г о л о с. Шнелль, шнелль! Нох фир минутен!
Д е т и. Пан доктор, мы едем в летний лагерь?
К о р ч а к. Мы едем… Там, куда мы едем, много-много неба. Там свет. Выше голову.

Корчак берёт на руки Зофью, другой рукой ведёт маленького мальчика с саблей. За ним – самые маленькие, дальше – Стефа с детьми постарше, стажёры. В конец встают 1-й и 2-й немцы. Корчак начинает движение прямо на зрителя. Медленно, шаг за шагом, с высоко поднятой головой. Дети тихо начинают петь свой гимн. Он молчит. Когда Корчак доходит до края сцены, подбегает 2-й немец, отдаёт честь, суёт какую-то бумагу, что-то говорит. Корчак качает головой, жестом просит отойти.

К о р ч а к. Дорогу детям!

Распахиваются настежь двери. Загорается надпись «Дом сирот». За дверями – ослепительно белый свет, белый дым, щебет птиц. Музыка достигает пронзительной высоты. Корчак с ребёнком на руках поднимает руку. Музыка обрывается.

К о р ч а к (жестом поднимает зал). Прошу всех встать. Минута молчания. (Пауза.)
Кто хочет, повторяйте за мной клятву.
Клянусь…
Д е т и. Клянусь…
К о р ч а к. …быть хорошим человеком…
Д е т и. …быть хорошим человеком…
К о р ч а к. …жить и работать…
Д е т и. …жить и работать…
К о р ч а к. …в согласии с правдой и справедливостью.
Д е т и. …в согласии с правдой и справедливостью.

Матиуш высоко поднимает зелёное знамя. Вновь звучит гимн Дома сирот.

Конец