Поручик Голицын, достаньте бокалы...

Читая повесть Сергея Довлатова «Филиал», вначале не совсем понимаешь о каком филиале идёт речь. Филиале чего?..
Действие происходит в Соединённых Штатах Америки, в среде русской эмиграции. Ведущий политической радиостанции «Третья волна» писатель Далматов едет в Лос-Анджелес на симпозиум, посвящённый проблемам «Новой России». И вот тут-то, в речи одного из ораторов и всплывает впервые это слово. На заседании общественно-политической секции редактор журнала «Наши дни» Аркадий Фогельсон называет эмиграцию «филиалом будущей России».
Такого же мнения придерживаются и остальные участники симпозиума. Они «единодушно признали, что Запад обречён, ибо утратил традиционные христианские ценности», что «Россия – государство будущего, ибо прошлое её ужасно, а настоящее туманно». Все надежды эмигрантской интеллигенции связаны с перестройкой, протекающей в Советском Союзе. Но воспринимают они перестройку, как наступление антикоммунистических сил. Не случайно во время выборов президента по всей округе разносится:
«Поручик Голицын, достаньте бокалы,
Корнет Оболенский, налейте вина!..»
А на светском приёме в особняке Дохини Грейстоун бывший юрист Гуляев патетически провозглашает: «Россия действительно прекрасна! И мы ещё вьедем туда на белом коне!»
Все помыслы эмигрантов постоянно устремлены в сторону своей бывшей родины. На этом же светском приёме какая-то взволнованная дама, представлявшая русским эмигрантам американскую интеллигенцию, сказала: «Я трижды была в России. Это прекрасная страна. Что же говорить о вас, если даже я по ней тоскую...» Её слова в этом плане показательны.
Эмиграция не просто считает себя филиалом будущей России, но претендует на особую историческую роль в судьбе страны, говорит о своей прогрессивной миссии. В этой связи даже устраиваются фантастические, на грани абсурда, выборы трёх самых крупных государственных деятелей будущей России, о которых упоминалось выше: президента, премьер-министра и лидера оппозиционной партии. Партия эта должна сменить Коммунистическую партию, но к чему она будет в оппозиции, не ясно ещё и самим избирателям.
Ситуация выборов подана Сергеем Довлатовым чуть ли не в гротескных тонах. Чего стоит избрание лидером несуществующей оппозиционной партии бывшей возлюбленной героя повести Анастасии Мелешко и затем возглас по этому поводу какого-то старого лагерника: «Урки, бог не фрайер, падай в долю! Лично я подписываюсь на эту марцифаль!..»
Чувство иронии не покидает писателя на протяжении всей повести. Причём ирония эта не притянута, так сказать за уши, а естественна, почерпнута из самой жизни. Замечательна в этом плане фраза, сказанная Тасей герою повести по пути в зоопарк: «Запомните, – это большая честь для мужчины, когда его называют грубым животным». А сцены из эмигрантской действительности? Они просто пересыпаны иронией и юмором, переходящим порой в сатиру. Как, например, в инциденте, происшедшем между бывшим прокурором Гуляевым и знаменитым правозащитником Караваевым на симпозиуме. «Я этого мента бушлатом загоняю!.. Он у меня кирзу будет хавать!..» – кричал правозащитник Караваев, узнав в прокуроре Гуляеве виновника своей десятилетней отсидки.
Запоминаются и карикатурный образ «страшно ранимого и болезненно чуткого» поэта Рувима Ковригина, который постоянно всех обижает и оскорбляет, и ссора редактора журнала «Комплимент» Большакова с сионистом Гурфинкелем и многое другое. Всё это вызывает добрую улыбку, а порой даже смех.
В равной степени писатель иронизирует и над оставленной за океаном Россией, в которой, несмотря на ускорение и перестройку, несмотря на публикацию произведений Набокова и Ходасевича и выступления рок-группы «Динозавры», почему-то продолжают по старой памяти глушить передачи радиостанции «Третья волна», где работает главный герой повести. В этой связи у того возникает ироническая идея – глушить их радиостанцию с помощью тех же «Динозавров». Дёшево и сердито!
Блестяще дано описание радиостанции, которое, в контрасте с глупыми измышлениями по этому поводу наших отечественных горе-идеологов сусловской выучки, вызывает комический эффект. В Союзе о радиостанции «Третья волна» написано много книг и брошюр. Одна из них называется «Там, за железной дверью». «Кстати, дверь у нас стеклянная, – уточняет герой повести. – Выходит на лестничную площадку. У двери сидит мисс Филипс и вяжет». На радиостанцию, вопреки утверждению нашей пропаганды, можно приводить друзей и родственников. «Можно приходить с детьми. Можно назначать тут деловые и любовные свидания».
Однако, не обольщается Сергей Довлатов и насчёт лёгкости жизни русской эмиграции в Америке. Особенно творческой. Конечно, многие ведущие писатели, такие как Александр Солженицын или Иосиф Бродский, на жизнь не жалуются. Но вот, когда на симпозиуме в Лос-Анджелесе писатель и редактор Большаков завёл речь о «бесчинствах советской цензуры», его поддержала и американская писательница, выкрикнувшая: «Долой цензуру в России и на Западе!» Дело в том, что её лучший роман «Вернись, сперматозоид!» подвергся нападкам американской цензуры. Ситуация, конечно, комическая, но мысль автора повести ясна. Полной свободы для творчества нет как на Востоке, так и на Западе.
В таком же ироническом ключе подана и встреча на симпозиуме редактора журнала «Наши дни» Аркадия Фогельсона с бывшим рабкором Борисом Лисицыным. Начинающий рабкор писал заметки о людях труда и посылал их сначала в редактируемую Фогельсоном газету  «Нарымский первопроходец», потом в областную газету «Уралец», потом в московский журнал «Советские профсоюзы». Фогельсон не печатал заметок Лисицына и нее отвечал на его письма. Вскоре Фогельсон эмигрировал в Израиль, перебрался оттуда в Соединённые Штаты и везде его преследовал своими заметками о людях труда рабкор Борис Лисицын. Фогельсон по-прежнему не печатал его заметок. «Где, я вас спрашиваю, печататься рабочему человеку?!» – спрашивает бывший рабкор Лисицын, ныне Борух Фукс, обращаясь к залу.
Но наиболее комично и, в то же время, с оттенком подлинной человеческой трагедии выглядит эпизод с художником и скульптором Александром Туровером, написавшим хвалебную статью-эссе о собственном творчестве под названием «Микеланджело живёт во Флашинге». Естественно, кроме него никто бы такую статью больше не написал. И, вероятно, из одного только чувства сострадания отдаёт герой повести корреспонденцию Туровера в одно из периодических изданий, где её публикуют под псевдонимом «А.Беспристрастный».
У героя повести нет твёрдых политических убеждений. Он не  примыкает ни к одной из эмигрантских группировок, поделивших писателей русского зарубежья на два враждующих лагеря: почвенников и либералов. Он просто – подрабатывающий на ридио писатель, уставший от всей этой политической и идеологической возни ещё в Союзе. И когда редактор радиостанции Барри Тарасевич настаивает на конкретном ответе, Далматов выдаёт такие космополитические идеалы, которые даже в свободной Америке кажутся чересчур прогрессивными...
Не случайно эмигрантская среда считает себя филиалом России. Герой и в быту, и на работе постоянно вращается среди соотечественников. Даже оказавшись на Дальнем Западе Соединённых Штатов, в Лос-Анджелесе, он сталкивается с таксистом, который отбывал срок в том же лагере, где Далматов служил контролёром штрафного изолятора. «Вот тебе и Дальний Запад! Всюду наши люди», – думает герой, сидя в салоне такси.
Но самая удивительная встреча поджидает героя в гостинице «Хилтон», где как будто призрак из прошлого появляется его бывшая жена Тася. Появляется здесь, в Америке, после того как они двадцать лет назад расстались, казалось, навсегда в Союзе и пятнадцать лет не виделись. «В любой ситуации необходима какая-то доля абсурда», – часто повторяет герой повести...
И – парадокс: Тася – «лживая, безжалостная, неверная» – продолжает вызвать чувство любви у Далматова. Двадцать восемь лет назад познакомили героя с этой, как он выражается, «ужасной женщиной», но чувство за такой длительный срок не остыло. Герой даже сам – в растерянности. В душу закрадывается сомнение. «Слушай. Я тебя люблю, – говорит Далматов, прощаясь с Тасей в гостинице. – По-твоему, это нормально?» То есть, нормально ли то, что он, несмотря на все её прошлые и нынешние капризы, несмотря на то, что бросил из-за неё университет, чуть не покончил жизнь самоубийством, несмотря, наконец, на измену, – по-прежнему её любит?
Любовь эта, вероятно, сродни любви к покинутой родине. Ведь страна в лице правящей партийной верхушки, вытолкнувшая за океан диссидентов, тоже порой была и лжива, и безжалостна. И всё-таки она до сих пор остаётся для них желанной.
Герой, вспоминая подробности взаимоотношений с Тасей, волей-неволей постоянно вспоминает Союз, в результате чего и появляется эта ассоциация. Любовь, казалось, прошла, они расстались, он в другой стране, женат, имеет детей, но достаточно только появления Таси, чтобы всё вспыхнуло вновь: любовь, ревность, страдания.
Не потому ли и – «филиал», что всё – как там, за океаном, на родине. Только как бы в уменьшенных размерах. И всё главное осталось там, а здесь только слабые отголоски минувшего, жалкое подобие. Как бы имитация России, неудачный макет.
Даже своеобразная перестройка происходит в среде писателей-эмигрантов, даже борьба левых с правыми, антисемитов с евреями. Но всё это, на фоне порой драматического оборота событий в Союзе, выглядит столь карикатурно, что и говорить о какой-то серьёзной прогрессивной функции русской эмиграции в будущности обновлённой России не хочется.
Конечно, лучшие из писателей-эмигрантов займут достойное, по праву принадлежащее им место в русской литературе ХХ века. И один из них, без сомнения, – автор повести «Филиал» Сергей Довлатов.

9 ноября 1990 г.