Короткие рассказы

1. Старый дом

Этого дома в центре города уже нет. Когда-то в нём обитал парикмахер Пушкарёв, большие окна на юг давали много света так необходимого для его ремесла. После войны дом купили наши родственники Скрябины. Сыновья их погибли, а дочь не вышла замуж из-за большого красного пятна на лице. Дядя Костя был ответственный работник, домой приходил заполночь, на итээровские вечера (для местной номенклатуры) жену не брал, не пил, но погуливал. Тётя Граня не слыла красавицей, вела домашнее хозяйство, знала всех жителей города и половину их тайн. Вот бы кого послушать…
Отапливался дом особой винтовой печью. Заложенные в неё дрова медленно горели, отдавая тепло целый день. Когда эта печь (уже при новых жильцах) задымила, никто не взялся её переложить. В верхнем этаже долго жила одна старушка, торговавшая на базаре удивительно сочным и зелёным луковым пером. Однажды она раскрыла свой секрет моей бабушке: «а ты, Алексеевна, полей грядку из уборной, все так делают».
Царство Небесное им обоим!

Спустя пару дней, как была сделана эта фотография, бесхозный уже несколько лет дом подожгли, но неудачно, стены устояли. Через год обгорелые останки наконец-то снесли.


2. Разговор окончен

После многочасовых скитаний по инстанциям в поисках хоть каких-то новых сведений о своём отце, на окраине Кирова Чижиков набрёл на нужный ему архив с документами МГБ той поры. Суровая тётя полувоенного вида долго отнекивалась, но, в конце концов, поддавшись на уговоры моего, всё еще обаятельного приятеля, сжалилась, и, порывшись у себя в закромах с полчаса,  извлекла на свет Божий "Учётную карточку заключённого Тимофея Чижикова". Ничего нового в ней не оказалось.

– Но ведь должно быть личное дело, – не отставал Сергей.
– Все дела давно уничтожены, ничего больше нет. Скоро и эти карточки уничтожим!
– Отдайте её мне на память! – взмолился Чиж.
– Вы, что!? С ума сошли! – выхватив бумажку, проорала хранительница чекистских секретов, и, сделав каменное лицо, холодно добавила:
– Разговор окончен! Следующий!


3. Рассказ старого чукчи

Не знаю как теперь, а раньше про наших братьев меньших – чукчей – ходило множество анекдотов. Все русские заочно любили этот смешной народец: живут, чёрт знает, где, никому не мешают, и водку лопают не хуже нас. Но оказалось, сами чукчи о русских тоже байки складывают. Например, такую…
Однако давно это было.
Обнаглели как-то собаки, – выгнали людей из чумов! Наелись, напились и завыли, – запели по-своему. Но люди собрались и прогнали их вон. Убежали те далеко-далеко и стали русскими.
С той поры русские поют свои песни, – как собаки воют!


4. Чёрный Арм
(рассказ человека с тросточкой)

Отчего-то он всегда появлялся некстати. Или слишком рано, или поздно. Притом почти всегда, когда мне вовсе не хотелось пить. На сей раз, он был трезвый и без пива, а значит совершенно на мели. Ничтожная пенсия, полученная после укуса заразного клеща, ушла на текущие платежи и алименты, а работы стоража он давно лишился. Только 20 рублей могли спасти моего старого знакомца на ближайшую пару дней: «Всё подсчитал, куплю хлеба и подсолнечного масла маленькую бутылку, в девятом видел». Предложил взять у него на выбор старые ножницы, (такие теперь стоят 300 рублей!), или тугие пассатижы, или хотя бы баночку из-под импортного маргарина напичканную худосочными гвоздиками. Встречное предложение – сменять гвозди на два десятка пустых бутылок – было встречано с тоской: «Надо мыть, нести сдавать…, может, стакан своего масла нальёшь…». Но другого варианта я не смог предложить. Кое-как обтерев бутылки тряпкой, извлечённой из сумки, он удалился.
Назавтра явился весёлый, с двухлитровой бутылкой пива в пакете. Помахивая веером из грязных бумажек, присел у моего верстака и как всегда едва различимым голосом начал свой рассказ.
Сегодня четверг, – подфартило слегка... Во втором часу по привычке прохожу мимо бани. Вижу, мужики за столом возле пивбара кучкуются. Дело будет, думаю...
Ставят по червонцу для начала, пока не завелись. У меня как раз после вчерашних твоих бутылок один остался - на масло, всё равно, не хватало. Трое в тельняшках, – молодёжь, – уже поддали после бани, таких только и брать. Я – трезвый как собака, а вчера ещё и голодный был.
Подсел, смотрю… – «Будешь?» – спрашивают. Я очки снял, глаза протёр и руку вперёд выставил. Всех троих сделал не по разу. Ставки по полтиннику были. 230 снял. Они протрезвели, вижу, отпускать меня не станут. Но я не дурак, прежде чем к ним садиться, договорился с одним в баре. Мигнул – он хай поднял, мол менты идут. Разбежались. Мужику пришлось на пиво дать пару червонцев. А так они бы меня замучили втроём-то. Квасить будешь?

 
5. Секс в маленьком городе

Как-то в очередной раз прибывшему на родину Чижу приспичило изведать ночной жизни. Спирт есть, семья в голубой дали, жилплощадь простаивает. Куражу не хватает! Но все попавшиеся ему на «Бродвее» прекрасные незнакомки, похожие на жриц любви, шарахались от него в стороны. После десятой попытки он набрёл на знатока местных нравов. Вот что тот ему поведал.
Проституток у нас в городе нет, разве какие залётные из деревни около автостанции ошиваются, – такие на х*й не нужны. Кто на дорогих тачках, против хлебного тормозят, – сами подходят, но денег надо до хрена.
Если хочешь бабу снять, иди в «Аврору». Там всю ночь возле входа толпа стоит. Шлюхи парами ходят, – на них надо вдвоём идти. Снимаешь и поишь, потом веди куда хочешь, отработают. Главное смотри, что б не смылись.
Если бабок нет – всё одно – иди к «Авроре»! Секи, как после трёх начнут вываливаться пьяные без мужиков. Хватай таких ****ей, пока не опомнились, грузи в тачку и вези, куда хочешь. М.... всегда так балдеют. Которые бабы, иной раз ерепенятся, с такими опыт нужен.
А проституток у нас нет, разве залётные какие…

 
6. Законы общества

Было это уже давно, в августе 1973 года, когда я служил в Советской армии. Моросил дождик, от нечего делать я смотрел через окно на стаю воробьев, прыгающих по пустому солдатскому плацу. Не обращая внимания на непогоду, они вырывали друг у друга увесистую корку хлеба. Унести её подальше и неспешно расклевать в укромном месте никто из них не мог. В виду своей сухости на части она так же не делилась. Оставалось только бороться за один случайный откус. Так продолжалось минут пять.
И вдруг произошло удивительное. Нашёлся один смышлёный воробей, который не стал пытаться схватить хлеб, а начал отгонять от него всех других своих товарищей, кроме одного, который таким образом получил возможность спокойно насытиться и удалиться. После этого охранник приступил к трапезе, а сторожить его обед стал один из воробьёв окружавших это пиршество. Так они сменяли друг друга не менее трёх раз. Мне надоело смотреть, да, и дождик кончился, можно было идти по своим делам...


7. Скверный анекдот

«Варвары! Дикое скопище пьяниц!
Не создавать, – разрушать мастера!»
– великий русский поэт Некрасов, догадатесь, о ком.


8. Случай на Советской

Шли мы как-то ночью мимо КЦ. А в дверях пьяные охранники, – орут нам чего-то. Я говорю мужу: «Пойдем скорее!», а тут грохнуло и больше не помню. Очухалась уже в больнице, – в ногу ранило. Директор меня деньгами завалил, чтобы довольна была. (Примечание. Охранники для Культурного центра "Аврора" были тогда наняты из кировских бандитов.)


9. Бунтуют

Иду я как-то по улице. Вижу, пенсионеры митингуют, а среди них молодой скачет. Маску резиновую с обличьем лилипута напялил, и надпись на шее болтается: «Я предатель и урод, вам – копейки вместо льгот!» Милиционер хотел ухватить его, но старушки пустыми сумками отбили.


10. На Большой дороге

Шли мы с мужем под утро из кафе. И дёрнуло его зайти по пути в бар, а там молодежь к нам приставать стала. Пока меня держали, мужа избили до полусмерти. Потом отволокли на Грина и бросили посреди улицы. Машина по нему проехала… Сынок большого босса замешан оказался, – всё покрыли. А машину ту не нашли, якобы транзитка была.


11. Смерть хорошего человека

Иду я недавно по Кирову. Вижу, у гаражей народ с милицией собрался, а из одних ворот кого-то в чёрном мешке вперёд ногами выносят. Слушаю, чо люди  судачат…
– Спикер-то застрелился! В своём-от гараже из ружья!
– Уж, какой хороший был человек! Никому отказать не смел. Что ни попросят, – всё подпишет!
– Немецкие денежки для Мурадиково даденные на дачи под Москвой отписал!
– Душа-то и не вынесла…
    ***
– Одним вотяком меньше! – как всегда неполиткорректно подытожил Чиж.



12. Старики-разбойники

Холодным июнем 2014-го Чижа потянуло на родину. Интерес подогревала сваленная ветром береза возле моего домика. Один ствол уцелел, а второй сломило на высоте, и 5 березовых бревен аккуратно легли на дровяник, где в это время укрывался от грозы наш Рекс. Сарай уцелел, только шифер пропал... Впрочем, к приезду Чижа результаты стихии уже были ликвидированы. Второй ствол после многодневных поисков смельчаков, был также убран. Сделали это за скромную плату в 15 тысяч виртуозы из Кирова, крановщик-толстяк и верхолаз с бензопилой под руководством бандитского вида молодца из фирмы "КК".
Чижу оставалось только показать мастер-класс по колке березовых чурок в 70см диаметром.
Но это было уже позже, а по прибытии, распив немного привезенного самогона, Чиж потащил меня к Грехову. Навестить больного товарища, может в последний раз, наслышавшись о его состоянии.
Грехов встретил нас как всегда голым по пояс с нетвердой походкой: О, Чиж! На кухне выпили и поговорили, Чиж заводил разговоры про молодость и жизнь вообще, но хозяева сидели хмуро, прошлую свою молодость помнили с трудом, и мы вскоре удалились.
Темнело, после дождя на тротуарах стояли лужи с грязной водой, поэтому шли по проезжей части. Повернули с Гоголя на Вятскую к центру. И тут перед нами тормознула полицейская машинка. Я сразу сообразил, хотят штрафануть на 500р. Учитывая наше легкое поддатие и некоторое вольнодумство, могло выйти и хуже... Я свернул в кусты, полицай выскочил из машины и окрикнул, но я уже дал стрекоча, сзади раздавался топот ног.
Укрылся в кустах за гаражами, вскоре протопал кто-то похожий на моего товарища. Чижман, ты ли?! - окликнул я. С опаской мы вышли во двор приютившего нас дома, засады не было. "Он меня за руку схватил! А я говорю, чё ты держишь?! Молоденький такой полицай, неожидал наглости, выпустил..." Зашли к Чижу и посидели еще немного, припоминая забавные моменты происшествия.


Филиппыч
  
   Он работал до меня у Шадрина в музыкальной школе, с которым не поладил, заняв сторону противников во внутри школьной борьбе старших преподавателей за власть и доходы. Филиппыч, как его все здесь звали, был тогда еще крепоньким мужичком с располагающей физиономией довольного жизнью кота. Притчей во языцех была его задушевность и умение располагать к себе, а также, некоторая легкость общения, включая учениц, сходившая ему с рук. Впрочем, я с ним встречался нечасто. Пару раз он заглянул в свой бывший кабинетик в числе иных посетителей, обращавшихся ко мне в поисках редких фонограмм, вроде популярной песенки или канкана для танца. Как-то я предложил ему запись в исполнении Шадринского хора. "Насобачились!" - завистливо прокомментировал он классный уровень детского хорового пения. На улице при встрече я с ним поначалу здоровался, но потом как-то перестал...
   Филиппыч устроился киномехаником в Стуловском доме культуры. По инициативе Льва Николаевича школьный зал был оборудован для просмотра кино, а Филиппыча обучили этому делу. Но с началом 90-х этот киношный промысел захирел ввиду конкуренции с появившимися видео залами, где без лицензий гнали крутые иностранные фильмы типа Рэмбо, Эммануэль и Мухи. Поэтому неудачливый киномеханик начал подбивать клинья школьным бабам чтоб занять бывшее своё место. Директриса стала ко мне придираться, зарплату не прибавляла, а деньги тогда в 92-ом году таяли на глазах. Под расчет с учетом пропущенного отпуска мне выдали ровно на десяток бутылок дешевой водки.
   В общем, Филиппыч занял мой кабинетик, впрочем не надолго, вскоре его сослали в кинобудку при актовом зале. Лет десять спустя до меня дошел слух, что выйдя на пенсию он женился на молодой двадцатилетней девке. И точно, я увидел эту парочку летом на пути в загородный сад. Спустя год как положено, она родила дочку, и вскоре я уже мог любоваться всею семейкой! С годами дочка-внучка подросла, а Филиппыч стал ковылять за нею по стариковски в припрыжку. Меня он почему-то явно избегал. Однажды я догонял его из сада на велосипеде, он обернулся и наверно меня признал, но когда я поровнялся с тем местом, его как не бывало! Исчез бесследно. Больше не видал, наверно совсем состарился и сидит дома.
   Сосед по саду поведал мне о нем престранную вешь, будто тот всем известный колдун, и умеет привораживать баб, включая молодую жену. Кстати, старая жена с полгода мыкалась с ними втроем, но заметив растущий животик ушла куда-то не стерпев срама.
  
   17. О себе
  
   Когда читаю свои воспоминания, у меня такое чувство, что я раздеваюсь прилюдно... Возможно тут какой-то мой комплекс. Настоящие писатели автобиографические места шифруют так, что потом трудно отделить правду от вымысла. Я долго думал, насколько допустимы фантазии. Но решил писать как все было, по крайней мере, как это помню и представляю. Домысливать, все-равно, придется, так как многое уже забылось, а что-то вспоминать трудно. В детстве и молодости многое воспринимается на каком-то подсознательном уровне, разум не участвует, окружающий тебя мир проходит мельком мимо сознания. И только позже начинаешь всё понимать по-взрослому.
   Я вообще человек до крайности неделикатный, а в молодости был завышенной самооценки, плюс, меня избаловала мать, плюс, начитался книг и "всё знал". Когда я теперь пытаюсь оценить себя со стороны, то вижу весьма неприятного типа. Но у моего героя есть смягчающие обстоятельства. И не совсем уж он плохой. Есть и хорошие качества. Обо всём этом и хотелось бы рассказать...
  
   18. Мама
  
   Трудно писать о самом близком человеке, даже когда уже его нет... Для каждого его мать самая лучшая, тут ничего нового не придумаешь. Поэтому расскажу только самое главное о ней. До пенсии она работала воспитателем детского сада в поселке Первомайский в 7 км за городом. Возила туда и меня, сначала на шестичасовом поезде, потом на "грузотакси" - трясучей бортовой открытой машине со скамейками из досок. Лишь последние пару лет моего дошкольного детства пустили автобусы. Однажды в пути нас застало полное солнечное затмение. На просторе это явление выглядело особо убедительно. Померкло солнце, поднялся вихрь, животные закричали, шофер от неожиданности притормозил на пару минут...
   С шести лет мама брала меня в поездки в Москву за одеждой и развлечением, главное из которых - поесть мороженого, которого у нас тогда не продавали. Однажды я съел за день 11 штук. Себе она брала самые дешевые по 7 или 9 копеек. Первый раз ехали в сентябре 1960-го вместе с тетей Граней. До Кирова добирались медленно на местном поезде, кружным путем через поселок Комминтерн и Гирсовский мост, а потом под берегом через весь тогдашний город Киров к железнодорожному вокзалу. Ехали до Москвы в общем вагоне: темные стены, запах сернистого дыма от паровоза, кусочки угля из приоткрытого окна, попадающие в глаза. Запомнилась девочка моего возраста, она то ли пела, то ли просто красиво говорила...
   В Москве помимо мороженого мама угощала меня сосисками с капустой, которые мне очень понравились, у нас их тогда не продавали... В другой раз, помню, по уже светлому и чистенькому вагону лотошницы разносили газеты и журналы. Торговали они и керамическими мышками на резинках с колесиком-катушкой внутри, если потянуть, то мышка шустро бежала по полу...
   Останавливались в коммунальной квартире у тети Сани на Горького вблизи центра. Из общей комнаты, если приоткрыть дверь одной из соседок, можно было увидеть телевизор, еще не ведомый у нас аппарат... Из окна открывался непривычный для провинциалов вид на шумную, гудящую сигналами десятков машин, улицу с многоэтажными домами напротив...
   Тетя Саня жила одна. Она привела меня к соседскому мальчику, немного старше. Он показывал свои игрушки. Особенно произвел на меня впечатление набор из 36 карандашей, среди которых выделялся невиданный ранее Белый карандаш. И я незаметно его похитил. Совершил первый свой грех. Как фокусник спрятал в рукав курточки. В комнате у тети я закатил его под шкаф, но при отъезде забыл взять. Наверно в последствии мой неблаговидный поступок открылся и карандаш вернули владельцу. Я потом еще иногда присваивал чужие вещи, но никогда это не шло мне на пользу. Так что пришел к выводу, лучше не делать этого.
   В 12 лет меня ужалила московская пчела свалившаяся с дерева за шиворот. Олин раз останавливались у родственника дяди Гены, работавшего в оркестре какого-то театра. Хорошая квартира, угощали и принимали неплохо, хотя мама старалась не надоедать хозяевам, весь день таская меня по столице, приходили уже вечером чтоб только переночевать...
   Летом с мамой ходили на реку, я любил нырять с маской и трубкой. Мама, стоя по колено в воде, сильно волновалась, когда я исчезал под водой. Вода мутная, только у самого дна можно что-то разглядеть. В Спировке, где тоже часто бывали, гораздо чище, и потому интереснее: в воде и на дне множество разных насекомых от жуков-плаунцов и пиявок до непонятных страшилищ. У нас там было свое любимое местечко - глубокая заводь с пологим песчаным бережком, а вокруг этого полуостровка кусты и травы. Однажды с двоюродным братом Сашей увели туда за километр вверх по руслу досчатый плотик. Мама сопровождала нас по берегу, опять переживая за глубокие места, кое-где было тогда больше метра...
   Наверно я доставил матери немало тяжелых минут и часов и дней. Своим сумасбродством и неумением жить, наплевательским отношением к окружающим. Вместо института попал в армию, когда письма задержались, мама заболела, три месяца не работала, не могла ходить, даже ослепла, но к счастью, справилась и выздоровела, убедив себя, что больная она уже не сможет мне помогать.
   Потом были хлопоты с внуком, часто болевшим. Теперь уже его она возила в Первомайский детсад у подножия Городища. Когда мой сын пошел в школу, она оставила работу, в 90-х устроилась уборщицей в физлечебнице, где ей было тяжело от излучения приборов. Перешла работать мойщицей посуды в ветеринарной аптеке на Шестаковской, где сейчас Гибдд. Потом занималась садоводством и огородничеством к чему имела призвание. Любовь к растениям, особенно к цветам, сохранилась у нее до самого последнего дня. "Растения как дети, требуют постоянный уход и заботу!" - говорила она.
   Мама любила устраивать семейные праздники: от Нового года и Рождества с Пасхой и Троицей до 7 ноября, совпадавшего с ее днем рождения. Отмечала также дни рождения и смерти родителей и многочисленные именинные дни всех родных. Последние годы праздничные застолья стали особо "шикарными": помимо салатов, пельменей и мантов, обязательным деликатесом были икра и красная рыба. Я поставлял водку, коньяк и вина. Погибшего на Курской дуге деда Александра как бондаря поминали пивом. В этот обычно жаркий июльский день при открытых окнах пили чай, смотрели виды Прохоровки, слушали рассказы мамы и ее сестер о военном детстве...
  
   19. Рассказ пожилого человека
  
   В 41-ом отца взяли на фронт. Жили мы тогда в Чирках возле Первомайского, это тогда село было небольшое, Спасом звали. Мать в колхозе работала бригадиром, у нее недостачу нашли в конце года. Увезли нас с нею в город, сидели с месяц в подвале НКВД, иногда на допросы ее вызывали. Я, помню, бегал там по коридору за ней. Дом этот, одноэтажный, кирпичный, стоял где теперь Серый дом (администрация города), в нем потом библиотека была пока не снесли... Мать посадили, а меня отправили в детдом за Кировым. Кормили плохо, я подрался с кем-то, и меня отправили в Москву. Там кормили лучше, но держали как малолеток за решеткой, работать заставляли, а мне тогда 10 лет было. Два года с лишним я там отбыл и сбежал домой. Мать уже отпустили, она меня искала, но никто не знал, где я. Отец с войны не вернулся...
  
  
  
   20. Как я не стал художником
  
   В 12 лет мама привела меня поступать на художественное отделение детской музыкальной школы. Художникам был отведен самый светлый угловой класс в небольшом красивом здании на возвышенной части города. С собой взяли мои рисунки, в основном разная техника, самый приличный - с парусником. Я сидел один в пустом классе, ждал директора. Он появился - это был Лев Николаевич - я вскочил, тот в ответ приветствовал меня своей мягкой улыбкой... Посмотрел мои рисунки, - конечно, приняли.
   Первый год нас обучал искусству рисования Вячеслав Александрович Нелюбин, талантливый художник и хороший человек. На его лице постоянно была прописана добрая улыбка толстяка. Рассевшись вокруг, мы любили смотреть как он, непривычно держа карандаш, делал быстрые живые наброски с натуры или клал методом наложения аккуратные мазки краски на листе бумаги, приговаривая: "Видите, вот в этом красном есть чуть-чуть синего, а с края коричневатого..." Начинающим советовал рисовать гуашью, она меньше растекается. Группа была небольшая разновозрастная. Взрослый парень Николай после армии, который готовился поступать в художественное училище. У него неплохо получился натюрморт с бутылкой, предметом, видимо, ему хорошо знакомым... Розовощекая брюнетка Полина лет шестнадцати, скромная девушка Вера в очках и симпатичная Ольга (обе на год старше меня), паренек Витя и девочка Нина моего возраста. Я был молчуном, более слушал разговоры старших. Разговаривали меж собой о школе и прочем старшеклассницы Полина и Ольга, обе учились в девятой школе. "...И растянулась по коридору до самого женского туалета!" - рассказывала Ольга о каком-то школьном происшествии. "Мне сегодня хорошо, как котенку!" - жмурясь от весеннего солнца, светящего из окна, промурлыкала Полина... "Известно, куда забирают восемнадцатилетних пареньков..." - она же.
   У меня неплохо получались карандашные натюрморты и портреты. Рисовали друг друга. Мне выпала Вера: "Нарисуй очки - сразу станет похоже!" - пошутила она. Очки я пририсовал, но уже в самом конце работы. Нелюбин слегка подправил в тенях своим жирным карандашиком и сказал: "Даже сходство есть!" Карандаш 3М он мне потом подарил, за год я источил его до минимальной длины. Таких тогда у нас не продавали, художники покупали по удостоверению краски и прочее в специальном магазинчике в Кирове... Лучше других оценивали мои скульптуры из пластилина, - фигурки людей и животных. Помню как делал самодельной свинцовой лопаточкой ("методом выколупывания" по выражению Ольги) форму для гипсовой отливки герба Чехословакии со львом. А вот в живописи и композиции я страдал. Мои акварели получались грязными и невыразительными, уступая в этом даже неумехе Нине. Краски всем выдавали одинаковые. Скорее всего, дело было в моем природном дальтинизме, обнаруженном позже при мед обследовании для призыва...
   На другой год к нам прислали выпускницу из Кирова - худощавую девицу со своеобразными чертами лица, в вечно коротеньких юбочках из-под которых торчали ее нарочито стройные ноги. Об искусстве Наталья Алексеевна говорила правильно и красиво, и наверно нахваталась новых идей, далеких от соцреализма провинциальных мастеровых вроде Нелюбина. Как-то раз мы, наконец, вынудили ее показать на деле то, чему она нас учила. Она долго начинала и примеривалась, наконец, зачерпнула чистой красной краски, не добавив ни капли других цветов (как учил нас Нелюбин), живописно измазала ею белый лист. Получилась симпатичная красная клякса. Вот и всё!
   Старшие ученики к третьему году моего обучения исчезли, вместо них приняли новеньких девок, из которых выделялась вертлявая кокетка Люба. Хуже всего, что я остался один в этом малиннике! Опыта в общении с женским полом не имелось, зато комплексы в виду начавшегося полового созревания ощутимо развились. Любочка воспользовалась этим и стала всячески надо мною издеваться. Теперь я понимаю, что, вероятно, вызвал ее любопытство, а может даже симпатии. Но проявляла она это чисто детскими способами. Может быть даже и она мне нравилась, во всяком случае, я частенько бросал взгляд в ее сторону, меня как магнитом влекло. Она же могла вообразить, что я в нее влюблен. В общем, между нами что-то проскакивало, но совершенно несознаваемое, на уровне инстинкта. Помимо улыбочек и смешков в мой адрес, ее заигрывания выражались так. Мы сидели вокруг столика, листали толстый альбом с шедеврами мастеров прошлого. Как только попадалась обнаженная женщина, Люба нарочно с нескрываемым смехом придвигала раскрытую книгу ко мне, в надежде увидеть мое смущение. Мне бы надо, дождав момента, отплатить ей аналогично, подсунув какого-нибудь Давида без фигового листа. Но я как дурак молчал и краснел...
   В те времена калготок еще не существовало, женщины и девочки носили чулки (их одевали даже мальчикам дошкольного возраста). Для их поддержания использовали подтяжки прикрепленные к специальным поясам. Но чаще верх чулка держался на круглой резинке или подрезиненных рейтузах. Понятно, что в таком случае чулки держались на ноге ненадежно, часто сползали, требовалось их поправлять... Я сидел рядом с Ниной, доска мольберта упиралась о ноги выше колен. Нина вела себя по-детски неспокойно, то и дело выглядывая из-за края доски на заданную модель (кажется, это была гипсовая ваза или бюст). Под напором доски юбка постепенно задралась и обнажила теплые бледно голубые панталоны. В отличие от меня, моя соседка этого не замечала. Преподавательница же хорошо видела нас обоих, и мое смущение и мои ненарочные поглядывания, в том числе. Наконец, со вздохом ей пришла в голову мысль: "Нина, подойди ко мне!" - та вспорхнула, и платье тут же скрыло неприличное видение...
   В общем, такие смешные и кажущиеся мелкими теперь происшествия, привели к тому, что я стал пропускать занятия. Вместо них куда веселее было завалиться с другом Тебеньковым в киношку на французскую комедию. Помню, как последний раз шел в гору по Ленина, как представил, что сейчас войду в комнату с девками-художницами и скажу им "здравствуйте!" И это показалось мне ужасно глупым и даже диким, и я свернул в сторону...


(2003 - 2016)