Тоска по абсолюту

За окном шел мерзкий ноябрьский дождь. Дворники монотонно разгоняли по лобовому стеклу грязную жижу, летящую из под колес машин.
В машинах, как в раковинках сидели люди-улитки.  Каждый думал о чем то своем, по большому счету, как впрочем, и по маленькому, всем было на все наплевать.
В радиоприемнике на вахту заступил очередной заряженный позитивом диджей. Все было, как обычно.
Часам к восьми он наконец-то добрался до дома. Отсекая внешнее, щелкнул замок закрывшейся двери.
- Хоть бы никто не позвонил, - он скинул туфли и не раздеваясь лег на диван. Укрылся теплым пледом и уснул.
Через пару часов проснулся - лучше не стало. Нет, ему не было плохо, грустно или одиноко, но что-то было не так.
Примерно в 22.20, как по расписанию, жаворонки соседи поехали на «ибицу».
 - Не надоело им, каждый день, в одно и то же время, совершать этот набивший оскомину ритуал? – когда стоны уже почти достигли апогея, он поднял с пола гантель,
и три раза смачно, не без удовольствия, ударил по стене. Покормил засуетившихся в ожидании пищи рыбок.
Мобильник  радовал молчанием, словно, передавал его настроение всему списку контактов.
Обулся, накинул куртку, забронировал номер люкс в придорожном отеле на Новой Риге.
Добрался до Химок, долго объезжал точки, выбирая проститутку. По дороге не разговаривали, молча поднялись в номер.
Она привычно разделась, пошла в душ.
- Секса не будет, - сказал он, - Я посижу тут, а ты иди отдыхай. И не включай телевизор.
- Хорошо, - в глазах ее мелькнули удивление и страх.

За окном шел все тот же мерзкий ноябрьский дождь. Он достал ноутбук, закурил сигарету.
- Теперь уже никто не позвонит, - он выключил телефон, - Теперь уже никто...
Проверил почту, ответил на пару деловых писем, выбросил истлевшую до фильтра сигарету.
Зашел в комнату, укрыл одеялом спящую провинциальную дурочку. Вышел на балкон.
Внизу шумела трасса, мерцая огнями уплывали машины. Он простоял так, в оцепенении, минут десять,
разглядывая на стекле свое лицо по которому с двух сторон текли слезы, снаружи мерзкий ноябрьский дождь,
а изнутри плакала его душа.
- Хорошо, что этого никто не видит, -  подумал он вслух. На душе стало легче, как-будто убегающие огни машин, слезы и дождь унесли с собой часть необъяснимой тоски, тоски по абсолюту.
Он принял душ, постелил себе на диване в зале и уснул сном младенца, странно улыбаясь кому-то невидимому.