364

***

Всё содействует мне ко благу, если правит во мне любовь - даже чужая ненависть; даже равнодушие призрака. «Ты прости им, Боже, они вечно не ведают, что творят; они вечно ничего не ведают - призраки...»

«Живи как все, не нужно ничего особенного» - только не жди себе от Бога никакой награды: христианство - религия избранных и особенных. - «Что особенного делаете? Не то же ли делают и мытари?»

...Не заболеть бы - какой-то жар чувствую в голове. Я - все тот же Достоевский. Трудно быть еще лучшим...

Если Пушкин  не великий поэт, а обычный, то кто же тогда мы, полтораста лет им «упивавшиеся»?! Всё «нет слов» да «нет слов», «это выше разума» твердившие?! Нас  всех коты ученые накололи на манер простых воздушных шариков - можно только или плакать или смеяться...

- «Не пишется» - «Первое дело: уединение. Затем попробуй вспомнить что-нибудь. Ведь раз что-то вдруг вспомнилось - опередив миллионы других вещей и  минут, часов и мест - то не может оно быть неинтересным и случайным. Вникай, что цепляет, почему вспомнилось. Ну, и записывай (если это не порнография!)»

Голова болела так, словно надо мной летали черные шкафы. Причем дверками вниз: «слава Богу, что заперты они…»

Лежит тело  полем боя, ведь по краям ее голова и член. Голове все-таки свойственно пренебрежительно относиться к своему противнику - иначе отчего она так часто терпит поражения?..
(Голова пишет, сразу чувствуется! «Лежу, смотрю на своего невидимого,  несмотря на всю свою материалистичность, противника…» А что член напишет?! «Как врубится - голова - во что-нибудь, так всё, ко мне ничего не доходит, глухо как в сортире. Нет чтоб на мягонькое порно глянуть!»)
***


«Я не помню, может, я тебе это уже говорил...» - «Говори, я всё равно, наверное, не помню».

Зачем критиковать себя, когда вокруг столько чужих несуразностей?! Зачем рубить свою корову, когда вокруг  чужих огромное стадо? (бесхозны, правда, только миражи, заочности их).

 Читал эту книгу всего лишь  неделю назад. Причем, читаю только то, что производит впечатление. Но сейчас это впечатление уже стало землею… Я читал ее долго! Я сильно был впечатлен! Два дня я о ней  говорил всем, кого  ни встречу! Но всё жухнет в нас, заваливаемое чем-то совсем свеженьким...


***

И все-таки и мой постмодернизм слишком миражен, и мой реализм слишком импрессионистичен. Что делать, да, размыто мое видение нового мира, новой жизни, новой простоты. Кто захочет всматриваться в размытое? Только тот, кто сам ищет новое. Равнодушных можно только павлинами приманить; или совсем привычным - позволяющим оставаться «собой»...

Я рисую и пишу то, что не рисовал и не писал никто, нигде и никогда. Но и этого мало:  рисую и пишу то, что может писать и рисовать всякий, везде и всюду! Не доходит до них ни первое (у меня «размазня» всегда необычная, причудливая, неповторимая даже мной самим; и она у меня с четкими ролями белого и черного; в писании, кстати, всё аналогично), ни второе (у меня «талант», заключающийся в наличии души - все ее имеют и могут развивать). Конечно, и кто-то из известных где-то, когда-то, насколько-то приближался к тому же (Кандинский, Зверев, Ван Гог) и какие-то неизвестные везде и всегда делали и делают нечто сходное - взять хоть тех же детей...

Большинство художников является полухудожниками-полуфотографами, потому что того же самого визуального ряда  могли бы добиваться и при помощи фотографирования - обычного, постановочного или со спецэффектами. Живопись - это когда видно руку. Нет руки - нет художника. И рука, натренированная на манер робота, есть отсутствие руки (все ищут покоя и находят его у смерти, безжизненности). Так что переход к инсталляциям логичен и «честен» для них (водили бы на природу и показывали свои излюбленные места: «вот - это моя картина! И это! Не правда ли, здорово? !»

«Я люблю маленькие картинки... И чтобы нарисовано было немного, изящно...» - «Пятачок, а на нем точка?! И большая корявая роспись?!»