Начальник уголовного сыска

                Начальник уголовного сыска.

                Пролог.
        С эскадрой под командованием адмирала  Старка из столицы Приморья на тридцати разномастных судах ушло в эмиграцию более десяти тысяч человек. Им несладко пришлось на чужбине, но многие прожили долгую жизнь и похоронены уже после II мировой войны, дождавшись внуков и правнуков, а вот те, кто остался в России, или вернулся, поверив лживой агитации, не дожили и до того кровавого 37…      
               
                Часть 1.
               
 Пришел октябрь 1922 года, золотая дальневосточная осень властно вступала в свои права и окрасила владивостокские сопки в разноцветную палитру красок. На фоне золотисто-коричневой листвы дубрав яркими крапинками смотрелись пурпурные клены, а там глядишь, сплошь нежная желтизна о чём то вечно шепчущих осин. Вода, в окружающих город бухтах  еще не успела остыть и вполне годилась для купания, а солнце в полдень  нагревало прибрежную гальку до того дремотного состояния блаженства, когда хотелось еще и еще часочек подремать под убаюкивающий шелест набегающих волн. Только многим сейчас было не до разглядывания красот.
     После провала предпринятого по приказу командующим Земской Приморской ратью генерал-лейтенанта Дитерихса наступления белых на Хабаровск, части армии Иронима Уборевича 16 октября заняли Никольск-Уссурийский и началась спешная эвакуация всех тех, кто не желал идти под большевиков.
     Начальник уголовного сыска Приморской республики, Михаил Александрович Мерцалов, сидел в кресле своего кабинета, закинув руки за голову и еще раз оглядывал нехитрое убранство комнаты. Мысли как последние льдины в весеннее половодье, цеплялись друг за друга, а то и застревали ненадолго. А подумать было о чем. Оставаться во Владивостоке и надеяться на милость победителей?  Ведь теперь все более или менее состоятельные жители при встрече не говорят друг другу «Здравствуйте», а задают один вопрос – «Уезжаете?», «Остаётесь?».
     Сначала его взгляд задержался на ширме, затейливо расписанной драконами, которая скрывала за собой солдатскую железную кровать, застланную серым казенным одеялом. В последнее время часто  приходилось ночевать на работе. Затем остановился на двух приземистых шкафах – в них хранилось самое весомое, данные на особо опасных преступников.   Самую ценную часть Иркутской картотеки пришлось прятать в декабре 17, когда коллегия НКВД приняло решение о прекращении деятельности сыска, как части бывшего полицейского органа. Толпа, подстрекаемая уголовниками, а может вдобавок еще и бывшими осведомителями, желавшими, чтобы о их темном прошлом знало как можно меньше людей, ворвалась в помещение полицейской управы и разнесла в клочья оборудование кабинетов фотографии и дактилоскопии. Сожгли альбомы с фотографиями преступников и всю алфавитную розыскную картотеку.
     Эти данные очень пригодились, когда в 18 новая власть, будь то красная или белая стала наводить порядок в городе, охваченном грабежами и убийствами. Правда, когда пришлось уходить с последними каппелевскими частями, взял только  то, что поместилось в двух саквояжах. Пополнилась было в Благовещенске и снова переезд, теперь в Никольск-Уссурийский  и вот последний российский город – Владивосток.
    Зачем это всё там. Нет, уничтожить многолетний труд он не позволит, лучше передать, пусть хоть тем же большевикам. Ведь им так или и иначе придется бороться с хунхузами Чжан Зо-лина, контролирующими Миллионку, а там, что ни дом, то опиемокурильня или бандитский притон с подпольным борделем. Остаются и банды Лешаутского и Кучерова, засевшие в старых казармах и бывших переселенческих бараках на Эгершельде, в военном городке, что в Гнилом углу и на 6 километре. Их лозунгами не перевоспитаешь, привыкли лить кровь как воду.
     Как это всё получше сделать? Если не изменяет память, то дежуривший сегодня канцелярист в одном из разговоров обронил, что его брат работает слесарем в судоремонтных мастерских Доброфлота и несколько раз подвергался аресту за участие в забастовках. Значит имеет выход на подполье. Говорят, что в некоторых местах рабочие дружины принимают караулы от японцев, охранявших склады. Мерцалов  взял трубку телефона и попросил соединить с канцелярией.
     - Семен Осипович, зайдите пожалуйста ко мне, - начальник сыска ко всем обращался только на вы и тем самым иногда вводил в ступор самых отпетых уголовников.
    В дверь постучали и вот уже на пороге показалась фигура старого служаки, по привычке согнувшегося в полупоклоне.
    - Да вы проходите, присаживайтесь, - Мерцалов встал из-за стола и показал на рядом стоящий стул.
    - Не удивляйтесь нашему разговору. Буду краток и на чистоту. Вы ведь остаётесь?
    -Да куда мне со старухой и от кого. Я ведь только писарь, а хороший почерк всем нужен. Зрение вот только падает, да я очки наперед посильнее заказал у окулиста, господина Мильдера. Успел до его отъезда. Он ведь с домочадцами еще вчера на «Лорестане» ушел в Шанхай. Успели приказчики «Кунста и Альберта» хороший куш урвать, билеты только за валюту продавали и цена вчетверо дороже.
- Я на днях уезжаю, но не хочется, чтобы из моего многолетнего труда разожгли костер. А пользуясь неразберихой, это вполне вероятно. У ворья давно зуб на нас, ведь они будут убивать и грабить при любой власти.
    - Так и оставайтесь. К вам многие относятся хорошо. Кто бы эту банду, что звалась «21» разгромил, ведь убивали всех подряд, никого в живых не оставляли, даже детей малых.
    -Это не обсуждается. Я по другому поводу. У вас ведь брат в порту и скорей всего в организации. Передайте, пусть возьмут здание под охрану или в крайнем случае заберут картотеку и фотолабораторию – не позже завтрашнего обеда.
     После ухода писаря Михаил подошел к окну – в бухте огромными серыми тушами пластались иноземные крейсера с расчехленными и наведенными на город орудиями главного калибра. Вон тот на траверсе английский «Карллейль», недалеко от него американский «Сакраменто", а прямо по середине по хозяйски развалился японский броненосец «Кассуги», к нему то и дело пристают паровые катера – тоже драпают, союзнички хреновы.
     В городе, при этой чехарде и безвластии, окончательно распоясалось отребьё, начались открытые грабежи магазинов, частных квартир. В них стали принимать участие солдаты и даже офицеры отступавших частей белой армии. Для поддержания видимости порядка по улицам вновь зашагали японские и американские патрули, но с наступлением сумерек  повсюду слышались выстрелы. Забаррикадировавшиеся внутри магазинов  приказчики с вооруженной охраной отбивались от налетчиков.
     Следует позвонить в штаб флота, может хоть на эту ночь дадут охрану. Телефонная станция еще работала, но на другом конце провода долго не хотели брать трубку. Наконец послышался хриплый, сорванный голос.
    - Мест на судах нет. Только по пропускам, подписанным капитаном первого ранга Фоминым.
    - Я по другому поводу. Начальник уголовного сыска Мерцалов.
    - Извините  Михаил Александрович, много о вас наслышан. Дежурный по штабу флота капитан третьего ранга Рычковский.
    - Не знаю как вас по имени-отчеству.
    - Константин Николаевич.
    - Уважаемый Константин Николаевич! Вы не можете распорядиться и прислать хотя бы на эту ночь для охраны отделение моряков с офицером. Уголовники могут уничтожить ценное оборудование и документы.
    - Кому они сейчас нужны эти бумажки.
    - Оборудование фотолаборатории куплено на государственные деньги.
    - Нет уже никакого  государства, да ладно. У вас может разместиться взвод?
    - Только если в коридорах или кабинетах на стульях и столах.
    - Это все равно лучше, чем ночь толкаться на пирсе. Ждите, через час будут.
    - Да, чуть не забыл. У вас есть пропуск на судно?
     - Нет, но я надеюсь обратиться к  адмиралу Безуару.
    - Я передам вам документ через командира взвода лейтенант Глебович.
    - Очень благодарен за  участие. Храни вас бог.
         Уже на выходе с кабинета по привычке подошел к зеркалу на стене – в зеркале отразился обычного вида человек средних лет, простодушное лицо, нос картошкой и усики, похожие на клоуновские – стареешь брат, стареешь,-  подумал про себя Михаил, спускаясь по лестнице на первый этаж, где располагалась дежурная часть.
    Вместо обычной суеты и тревожных трелей звонков гнетущая тишина. В комнате за стеклом пятеро – дежурный по сыску, его помощник, следователь и двое агентов. Все в цивильном, в форме по улице не походишь – того и гляди нарвешься на пулю.
    Дежуривший в эти сутки Владимир Афанасьевич Картавый, широкоплечий, бритоголовый, с длинными и отвислыми запорожскими усами хохол, привстал со стула и заговорил, от волнения путая русские слова с украинскими.
    - Як же так, Михаил Александрович. Пора смене прибыть, а ни души. Жинка скоро начнет волноваться. Мине пора до хаты.
    И тут все заговорили разом.
    - Я тут, а может уже квартиру грабят.
    - Надо посветлу до дома добраться.
    - Говорят на электростанции забастовка намечается, будем сидеть в темноте, как мыши.
    - Городская милиция давно разбежалась.
    Михаил Александрович поднял руку и все разом замолчали.
    - Не волнуйтесь, через час прибудет взвод матросов. Но пока не придет смена, попрошу никого не расходиться. Завтра передам картотеку в надежные руки и можете расходиться. Потерпите. Ужин закажите в ближайшей харчевке – на стол легли два серебряных китайских даяна.
     Так, хватит миндальничать, надо сходить на квартиру и собрать вещи, - подумал про себя Михаил и переложил из кармана куртки за пояс брюк самозарядный наган. Была у него еще одна привычка, часто выручавшая в самых неожиданных ситуациях –браунинг на резиновой ленте, прикрепленный к локтевому суставу. При резком опускании руки тот точно ложился в ладонь.
      Он не был ярым монархистом, пусть и из потомственных дворян Иркутской губернии, но обедневших. Поэтому вместо института пришлось заканчивать городское сельскохо-зяйственное училище, но неожиданно для себя вместо  землеустроительного отдела попал в уголовный сыск. А всё почему? У него, перед самым выпускными экзаменами,  в съемной комнате,  украли присланные отцом с Илимска деньги. Все, до копеечки, а ведь и за жилье платить и питаться, и на дорогу к родителям. Следователь же попался никудышный и не видел самых простых вещей. И глубокого отпечатка следа в палисаднике – ясно, что прыгали с подоконника и синей нитки на сломанной ветке. К тому же поползли слухи, что сын каретного мастера, лопоухий и вечно мокрогубый, стал дарить своей зазнобе больно дорогие подарки – то цветастый полушалок, то сапожки на высокой шнуровке. На первом же допросе  в околотке парень во всем сознался и выдал часть денег, остальные внес вызванный
родитель.
    Исправник тогда посоветовал пойти работать в полицию. Не городовым конечно, образование позволяет через годик другой околоточного надзирателя, а там глядишь и пристава. А это уже  две тысячи рублей в год, а наградные к Рождеству не меньше трех сотен. Не зная почему,но он согласился. От одного дела к другому рос его опыт. За год до революции стал начальником уголовной полиции Иркутской губернии.
   Ну вот, говорил сам себе Михаил, шагая по пустынным улицам, затянул до последнего, а надо было пару дней назад перевезти все вещи с квартиры на работу.
   В воздухе едко пахло горелой бумагой, во многих дворах зданий, где располагались государственные учреждения чадили костры – уничтожались архивы и документы, ветер кружил крупными кусками бумажного пепла.
     Еще до подхода к дому, где Мерцалов снимал квартиру, обострилось чувство опасности. Переулок как вымер, только на углу переминается с ноги на ногу фигура подростка с тонкой цыплячей шеей  в линялом картузе, надвинутом на самые глаза и в длинном, почти до пола, явно с чужого плеча пиджаке. А вот ботинки у него хорошие, американские – на толстой каучуковой подошве, её называют  здесь «Джимми».
     Сыщик тут же стал изображать из себя пьяненького и петлять не разбирая дороги, клонясь то в одну, то другую сторону.
    Пацаненок перестал видеть в нем опасность и решил самостоятельно почистить у случайного прохожего карманы и – тут же поплатился. Несильный, но точный удар ребром ладони по шее и стоящий на «шухере» валится в кювет – пригодилось занятие единоборств, что преподавали на полицейских курсах. Кляп из картуза и шарфом туго связаны руки.
    Тяжелая входная дверь в подъезд всегда смазывалась тщательно и сейчас петли не скрипнули. Два лестничных марша по пять ступенек и вот обитая дермантином дверь в съемную квартиру - вот только она сегодня приоткрыта. Михаил тихонько заглянул в щель – на полу коридора в неестественной позе, поджав по тело ногу и лицом в низ лежала квартирная хозяйка. Подол платья задрался, обнажив белоснежное кружево дамских панталон, Грета Карловна в вопросах чистоты и порядка была идеалом, а про белье и вообще говорить не стоило.
    Рукоятки нагана и браунинга  тут же легли в ладони и вот Мерцалов уже в квартире, из комнат доносится шум – открываются дверцы комодов и шкафов, звенит посуда.
     В коридор из комнаты вываливается детина с огромным узлом, пошла на него видно целая простыня или пододеяльник. Из под сбитого на затылок картуза с лакированным козырьком курчавится цвета вороньего крыла чуб, в углу губ недокуренная папироса. Полезла было по желтому, испитому лицу неудоуменная гримаса и замерла – чуть повыше переносицы вошла пуля.
    Михаил метнулся в кухню, еще один налетчик полез было за пояс, но достать ничего не успел, две вспышки и он валится на пол.
    Из его комнаты выстрелы в дверь, летят щепки. Михаил стреляет с двух рук, вскрик, что то тяжело падает. Значит и этот бандит не ушел.
     Мерцалов обошел квартиру, забрал у налетчиков оружие – везде разгром и беспорядок. Развязал узел, достал покрывало и накрыл тело убитой хозяйки.
     Уложил самое ценное в дорожный баул и саквояж, взял в руки самую любимую, в потертом лидериновом переплете – В.И. Лебедев «Об искусстве уголовного сыска» - втиснул между вещами, книги по криминалистике связал бечевкой в две стопки, стал стучаться к соседям.
    Те долго не открывали, но убедившись, что с бандитами покончено, стали осторожно открывать двери и выглядывать. Первой на площадку вышла вдова статского советника Шемякина. Марина Николаевна все время ходила черном. Сначала в 1913 на 57 году жизни, здесь   умер её муж, контролер Владивостокского таможенного участка, в  Восточной Пруссии во время Брусиловского прорыва  пропал без вести её старший сын, Владислав, затем в 19 под Иркутском погиб средний, а месяц назад под Никольск-Уссурийском младшенький – Коленька, ученик последнего класса гимназии, записался добровольцем в земскую рать.
    На её немой вопрос – « Что теперь делать»,- Михаил полез во внутренний карман тужурки и достав оттуда золотой николаевский пятирублевик , протянул.
    - Похороните по христиански, а вещи раздайте соседям, - резко повернулся и пошел к себе в комнату.
    Слава богу служебный телефон на квартире не разбили, лишь провод оторвали, но это дело пары секунд. В центре, около гостиницы «Версаль» даже в такое лихое время дежурят извозчики. Надо звонить, как пойдешь с баулами, не ломовая ведь лошадь.
      Дежурный портье ответил на удивление быстро и уточнив адрес, попросил немного подождать, видно пошел на улицу договариваться. Через пару минут в трубке послышался его вкрадчивый голос.
    - Насчет пролетки договорился, но берут только разменным серебром или енами.
     - Договоримся, - буркнул Мерцалов.
     - Тогда ждите.