Памятная ночь за потоком Кедрон

               
               
1. Гефсиманский сад.
Тиха весенняя ночь за потоком Кедрон, в том месте, где он делит Гефсиманский сад на две неравные части. От ветров, что прилетают в эти края с побережья, закрывает его одинокая и древняя, как само время, гора Елеон, поэтому листья на ветвях местных деревьев за сезон не успевают даже толком научиться шелестеть. Провисят они в немой неподвижности все лето и опадут разом после первого же холодного осеннего дождя.
Тиха она еще и потому, что мало кому, будь то житель небольшой деревушки Гефсимании, расположенной милях в пяти к северу отсюда, или так - просто посторонний прохожий, прийдет в голову гулять там после захода солнца.
Чужак убоится разбойников, чьи шайки в описываемый период времени слишком уж расплодились в этих краях. Местный же не рискнет там появляться после того, как солнце закатится за гору, потому что все в Гефсимании слишком хорошо знают историю этого сада.
О, когда-то, давным-давно, высился  у подножия Елеона величественный дворец, и семь поколений венценосных властителей прогуливались по мраморным дорожкам этого сада, наслаждаясь видом самых экзотических деревьев Ойкумены.
Но все проходит - прошло и это..
Дворец был разрушен ордой дикарей, что, как мутный поток, хлынули однажды с севера на юг, сметая все на своем пути. Они же не оставили и камня на камне от пышной и многолюдной столицы Гефсимании. Так что нынешняя деревушка, носящая такое же название - лишь забытая тень некогда достославного города.
Особенно страшна местным жителям та самая, меньшая, часть сада, что по ту сторону реки Кедрон, где, едва заметным, но все еще сохранилось древнее кладбище. Именно там былые властители хоронили себе подобных.
 В отличие от нынешних обитателей Гефсимании, приспособивших для погребения пещеры на западном склоне Елеона, древние короли закапывали своих мертвецов прямо в землю. Потрескавшиеся, изъеденные временем, но все еще белые обелиски из нездешнего мрамора, внушали гефсиманцам суеверный ужас, который подогревали неоднократные свидетельства очевидцев о том, что по ночам, а бывало, что и при свете солнца, древние короли восстают из праха и бродят между могилами. Не нужно говорить, что встреча с кем-нибудь из них не сулила ничего хорошего ни для пьяного крестьянина, ни для пастуха, разыскивавшего убежавшего ягненка.

2. Заклинатель.
За час до полуночи, у них все готово. Вот одиннадцать обелисков, выкорчеванных из могил и расставленных в особом порядке. В центре – наверное, самая древняя могильная плита на всем кладбище. В данном действе она будет играть роль Алтаря Великих Древних. Кровью, перемешанной с порошком фосфора, начертаны на ней имена Азатота, Шаб-Нигурата и Ктулху. На алтаре начертана сложная пентаграмма, в лучах которой расставлены некие магические предметы, названия которых нет смысла перечислять, так как они ни о чем не скажут непосвященным. Вот атрибуты попроще, вроде мирры, ассафетиды, гальбанума и мускуса.
Там и тут горят свечи, сделанные как будто бы из черного воска, но с уверенностью это утверждать нельзя - в игре теней и сполохов света легко обмануться.
- Пора, - говорит Заклинатель двум своим помощникам. Те оба одновременно кивают.
- Чтобы ни случилось, не вздумайте мне мешать, - дает он последние указания: - Да не спите. Следите за тропой. Вдруг принесет кого-нибудь нелегкая.
- Ты, главное, дело сделай, - грубым голосом отвечает Андрей: - А за нас не беспокойся - мы свое дело знаем.
 С этими словами он и его брат отходят от Заклинателя и, занимают позицию шагах в тридцати от него, у дерева, мимо которого проходит еле заметная тропинка, ведущая сюда от моста через Кедрон.
Если и будут нынче незваные гости, то только отсюда.
В  это  время,  сделав  глубокий  вдох,   будто  перед  погружением,   Заклинатель переступает границу внешнего круга камней и подходит к Алтарю.
Сотворив левой рукой знак Вур, «КВЕЙХАИДЖ» - обращается он к камню Вихрей. За тем пять шагов к камню Льва-Змеи и: - »ОСАИДЖ». «МУГЕЛЬФОР» , - это камню Ураганов. После чего еще пять шагов и: - «ЗАВАХО», - заканчивает он камнем Земляного Быка и возвращается к Алтарю.
Несмотря на кажущуюся нелепость, действия его находят отклик. Так, по крайней мере, кажется Заклинателю. Некое ощущение концентрации силы, начавшейся в этом месте, заставляет радостно биться его сердце, но он одергивает себя, боясь сбиться с ритма.

   3. Сторожа.
- Как думаешь, много там? - спрашивает Петр.
Вопрос, как видно, задается не в первый раз. Андрей морщится и молча пожимает плечами.
 - А вдруг там не золото? - не отстает Петр. Он явно волнуется. Глаза горят лихорадочным блеском, он то и дело поглаживает куцую бороденку: - Вдруг там вообще ничего нет.
- Да есть, есть, - со вздохом говорит Андрей: - Без него заклятия не наложишь. Так что хотя бы золотой там точно спрятан.
- Ничего себе - хотя бы золотой... Столько сил и времени убить, и все из-за какого-то золотого?! - Петр скрипит зубами: - Связался я с вами на свою голову. Вот узнает Синедрион...
- Не трусь, братишка, - подбадривает его Андрей. Он сидит на траве, спиной прислонившись к дереву, и жует черствую лепешку, поэтому,  временами, его речь не внятна: - Древние короли денег не считали. Так что, я думаю, в накладе не останемся.
- Что ты там говорил про заклятие? - вдруг вспоминает Петр.
- Какое заклятие?
- Ну, что, мол, без золота заклятие не наложишь.
- А, - Андрей закрывает глаза и начинает рассказывать негромким голосом: - Чтобы  скрыть клад от человеческого глаза, нужно наложить на него магическое заклятие. Специальное. А для этого нужно, чтобы в кладе присутствовало золото. Чем больше, тем лучше.
- На кой мне магическое золото? - бормочет Петр себе под нос. Он выглядывает из-за дерева и смотрит на Заклинателя, окруженного столбом фиолетового тумана.
- Не хочешь - не бери, - сквозь дрему говорит ему Андрей: - Мне больше достанется. Дурак ты, братец...
- А чего ты тут разлегся?! - шипит на него Петр: - Ты что думаешь - я один тут всю ночь караулить буду?
- Не кипятись, - бормочет Андрей: - Через час разбудишь - я посторожу. Хотя чего тут стеречь? Какому дураку прийдет в голову гулять здесь по ночам.
Петр опять выглядывает из-за дерева, как раз в это время Заклинатель начинает сдувать с ладони какой-то порошок, и тот начинает виться вокруг него по спирали.
- Просидим тут всю ночь, - говорит Петр себе: - А в итоге получим порченое золото...
Зрелище ритуала гипнотизирует его. Ему начинает казаться, что он слышит какую-то мелодию, затем странная пелена опускается на его глаза. Несколько минут спустя Петр то ли спит, то ли впал в транс. Глаза его открыты, но происходящего они уже не видят.
В этом состоянии Петру начинает грезиться сон. Посмотрим его и мы.

4. 1-ый сон Петра.
Он, в числе еще двенадцати, сидел в большой комнате, где из мебели лишь две длинные скамьи, да посередине - такой же длинный узкий стол.
Был в комнате и тринадцатый, имя которого Петр знал, но сейчас никак не мог вспомнить: Бен - Га..., Га - Бен...
Это он их здесь собрал с какой-то важной целью, но и цель эту Петр в данный момент не помнил.
Тринадцатый, в отличие от остальных, не сидел, а с большой, надраенной до блеска, чашей обходил присутствующих и давал каждому отпить из нее по глотку, что-то при этом говоря в полголоса.
  На столе - медные плошки, с курящимися из них, благовониями, от которых кружилась голова. Там и тут разнокалиберные свечи мерцали и с треском плавились, орошая стол восковыми слезами. А еще на столе - следы недавней трапезы, а так же остатки ингредиентов, из которых был приготовлен напиток. Там много всякого, но бросались в глаза хлеб и кровь, плоть и вино.
Следом за напитком, каждому из двенадцати было дано вкусить нечто, намазанное на хлеб. Видимо, какой-то наркотик, так как голова Петра после этого закружилась еще сильнее, и он стал терять связь с реальностью.
Зато голос его вдруг обрел самостоятельность, и когда организатор этого странного сборища обратился к Петру на каком-то незнакомом языке, голос Петра, помимо воли хозяина, ему ответил...
Заглядывал в окно комнаты набухающий чернотой вечер. Курились, застилая туман в глазах новым туманом, дурманящие благовония. Трещали и плавились свечи, заливая стол воском... А молодой еще на вид, ну не старше тридцати пяти лет, человек переходил от одного, сидящего в комнате, к другому, заговаривал с каждым по-очереди на непонятном Петру языке, и те ему отвечали.
Петру казалось, что еще чуть-чуть, и он поймет как смысл задаваемых вопросов, так и суть, даваемых на них ответов. Что-то про какую-то местность, где находится нечто, так нужное этому Га-Бен... или, как его там, Бен-Га..? Но тут сон прервался, и, как это часто бывает со снами, за миг истаял из памяти, оставив в душе Петра лишь  чувство глубокого разочарования.

5. Следящий.
У человека, который наблюдает за спящими братьями, сна ни в одном глазу. Он спрятался поодаль с таким расчетом, чтобы оттуда были видны и Заклинатель, и два его сторожа.
Имен у Следящего много, поди разбери, которое из них настоящее. В среде столичных уголовников называют его Иккар, что означает – «человек-кинжал». Для того чтобы хоть как-то его величать, оставим за ним это имя.
   Заросший до глаз черной бородой, увенчанный такой же черной курчавой шевелюрой, Иккар, укрывшийся среди корней векового дуба, суть - предельное внимание.
То, что братья-сторожа заснули, не послужило для него сигналом к действию, если, конечно, вообще он собирался действовать. Просто, отметив этот факт, Иккар перенес все свое внимание на Заклинателя, не забывая все же, время от времени, поглядывать на сопящих братьев. Поэтому от него не ускользает недолгое пробуждение Петра, который как раз только досмотрел свой сон, пошлепал губами, повернулся на другой бок и снова захрапел, теперь уже без сновидений, даже не глянув в сторону Заклинателя.
А зря - там есть на что посмотреть.
Светящийся столб вокруг места, где творится обряд, стал шире, вобрав в себя камни внутреннего круга, и обрел ярко-голубую окраску. Он мерцает, переливается, и, кажется, звенит от напряжения призванных в это место сил. Фигура Заклинателя сквозь него видится нечетко, как сквозь стекло, по которому скатываются потоки ливня.
Сам Заклинатель стоит у самого Алтаря. Его левая рука творит знак Киш, пальцы правой, будто судорогой сведены в знак Старших Богов. Слова, которые он произносит, давно забыты, но интонация выдает их смысл. Заклинатель повелевает, и повеление его исполняется.
С хлопком, будто пробка вылетела из бутылки, крышка Алтаря с начертанной на ней пентаграммой вдруг срывается и устремляется вверх, исчезая в черноте ночного неба. А следом за ней из глубин могилы вырывается фонтан золотых монет. Их сотни, а может быть и тысячи. Они глухо падают на песок, прыгают по обелискам и надгробиям, кружатся золотыми шариками на могильных плитах... Но ни одна из них не залетает за границу голубого. Эта голубизна, к тому же, гасит звук, и потому, вместо громогласного звона, наружу доносится лишь еле слышный шорох, который не мешает сну сторожей.
Перед Заклинателем на месте развалившегося надгробия прямоугольная нора и ступеньки, ведущие вниз, но он не спешит спускаться. Он тяжело дышит, вытирая рукой пот. Его свободный, из белого полотна, балахон весь пошел мокрыми пятнами пота. Его глаза неотрывно устремлены в глубину провала.
А что же Иккар?
«Пора», - решает он, провожая взглядом возносящуюся в небеса крышку надгробия, и... нет, не бросается к месту действия. Напротив, он быстро, где ползком, где, пригнувшись, устремляется прямо в противоположную сторону. И, лишь когда решает, что в достаточной степени удалился от кладбища, Иккар выпрямляется в полный рост и припускает бегом.
Цель его путешествия находится в милях двух отсюда, сразу за мостом через Кедрон. Это группа имперских воинов в полном вооружении - четырнадцать солдат и их предводитель, по виду - командир пешей турмы.
Десять человек спят, четверо несут охрану по периметру, командир сидит у, небольшого костреца, завернувшись в алый плащ. Шлем с небольшим плюмажем он держит в руках. Рядом с костром стоят пирамидой копья-пилумы, далее - сложены связки факелов.
Время от времени человек у костра поглаживает свои коротко стриженные, подернутые сединой, волосы. Он, то смотрит на звезды, то прислушивается к ночным шорохам, что выдает в нем нервозность и ожидание чего-то или кого-то.
Но вот Иккар выбегает к мосту. Воин, охранявший подходы к отряду с этой стороны, хватается за короткий меч, но за тем, видимо узнав бегуна, вновь принимает расслабленную позу.
Командир поворачивает голову на шум, и поэтому, когда Иккар подбегает к костру, он уже поднялся с камня, на котором сидел, и застегивает крепления шлема на подбородке.
- Пора, - в ответ на безмолвный вопрос подтверждает его действия Иккар, задыхаясь от быстрого бега.
- Подъем! - тут же звучит команда, и ее громко дублируют четверо караульных.
Пока солдаты, потирая сонные лица, поднимаются на ноги и приводят себя в порядок, их командир обращается к прибежавшему.
- Пока ты отсутствовал, цена поднялась вдвое, - говорит он и, как бы оправдываясь, продолжает: - Сам понимаешь, чем я рискую. Самовольная отлучка и все такое. Опять же, а вдруг там их не трое, как ты говоришь, а три десятка? Вдруг братья Воанергес решили отомстить за отца и устроили нам засаду на кладбище.
Иккар презрительно оттопыривает губу:
- У тебя здесь пол-турмы, Лонгин, и ты боишься кучки каких-то бродяг? Или не ты со своими бойцами решили исход схватки у Есифани?
- Оно-то конечно, - соглашается Лонгин: - Только если ты не прибавишь, мы сейчас же возвращаемся в казарму.
Иккар вспоминает фонтан золотых монет. Ему смешно, но он сдерживается, понимая, что смеяться нельзя.
- Так сколько? - спрашивает он, кусая губу, будто в раздражении.
- Шестьдесят, - тут же говорит Лонгин и добавляет: - И половину вперед.
- Ладно, - после паузы вздыхает Иккар: - Строй своих головорезов.
    Он достает кошель и начинает отсчитывать серебряные монеты.
- Факела, - командует Лонгин. Довольные своим командиром солдаты разбирают их из связки и зажигают от костра, после чего строятся в шеренгу подвое.
- Половина, - говорит Иккар и протягивает деньги.
- Вперед, марш-марш! - Лонгин одной рукой принимает монеты, а другой обнажает свой клинок и указывает им на мост.
Через секунду поляна у костра пустеет. Тени от сполохов затухающего пламени скачут по деревьям, примятой траве и камню, на котором сидел и нервничал Лонгин.

6. Артефакт.
У последней ступеньки Заклинатель снова медлит. Казалось бы - вот он, предел мечтаний. Подойди и возьми его. Но нет, он садится и прикладывается к фляге, которая оказывается все это время находилась у него под балахоном, притороченная к широкому кожаному поясу.
Взгляд его блуждает. То на звезды над головой, то на грязные, некоторые из них сломаны, ногти, то на песок у полустертых сандалий. И лишь изредка Заклинатель посматривает на сияние, окружающее некий предмет, похожий на шутовской колпак с колокольчиками. Колпак сей возлежит на постаменте, если, конечно можно назвать постаментом каменную голову с лицом, вызывающим уважение. То ли скульптор был гений, то ли ваял он с Бога.
О чем он, Заклинатель, думает?
Произносит ли мысленно последние заклинания, репетируя финальную часть ритуала? Молит ли Бога или Богов ниспослать ему удачу? Просто отдыхает, набираясь сил и решимости для заключительного рывка? А может оттягивает момент триумфа, наслаждаясь его предвкушением?
Кто знает.
Проходит время, и Заклинатель встает, отряхивает несуществующие крупицы песка со своей одежды, и делает первый шаг к сияющему призу.
В этот момент снаружи, ему кажется -   из-за пределов Вселенной, доносятся до него какие-то крики, но Заклинателю уже все равно. Цель, всего в нескольких шагах от него, и нет в мире силы, способной теперь его остановить.

7. Арест.
- Лежи смирно, не то прибью, падаль, - свои слова, сказанные в полголоса, солдат подтвердил чувствительным пинком в бок вытаращившего глаза Андрея. Тот, еще не вполне проснувшийся, что-то промычал и снова задергался, не то пытаясь выплюнуть кляп, не то сдерживая порыв рвоты.
Рядом с ним, так же связанный и с кляпом во рту, лежал его брат. Лицо Петра искажала гримаса крайнего испуга.
- Тихо, я сказал, - солдат сделал движение, будто снова собирается ударить, и Андрей замер, хлопая глазами.
Лонгин мог быть доволен своими бойцами. Спящих сторожей взяли, как говорится: « на раз-два» - без потерь и лишнего шума.
- Малх, остаешься с пленными, - приказал он молодому, еще безусому солдату, по всему видать -  новобранцу.
- Стой, - остановил его Иккар, видя, что Лонгин собирается жестом отправить остальных солдат вперед. Туда, где из провала, окруженного обелисками и озаряемого догоравшими свечами из, возможно, черного воска, сочился в ночь неяркий ореол голубого цвета.
- Сначала я посмотрю, - продолжил Иккар и двинулся было вперед, но Лонгин схватил его за плечо и развернул к себе.
- Здесь командую я, - прошипел он ему в лицо и махнул солдатам: - Двинулись!
- Дурак! - Иккар попытался вырваться, но хватка Лонгина была железной.
- Я никому не позволю себя надуть, - продолжил тот: - Вот сейчас вместе пойдем и поглядим, чего там этот осквернитель могил нарыл. Не бойся, разделим поровну.
Иккар в отчаянье оглянулся. Солдаты с факелами в одной руке и с копьями-пилумами в другой, стройным полукругом приближались к провалу.
- Пошли, - Лонгин отпустил его и, толкнув плечом, пошел к солдатам. Иккар двинулся за ним, неотрывно глядя на сияние, струящееся из развороченной могилы.
- Не думаю, что это хорошая мысль, - сказал ему Лонгин, заметив, что он шарит по своему поясу. Однако цель поисков Иссы был не длинный нож, что в потертых ножнах болтался у него на левом боку. Нащупав, он, не глядя, отвязал от пояса небольшую флягу, запечатанную медной пробкой.
- Дай и мне хлебнуть, - протянул руку Лонгин, но так и замер, потому что строй солдат, который только преодолел внешний круг обелисков, вдруг сломался. Сразу несколько воинов упали на колени и стали что-то собирать, освещая землю факелами.
- Золото!
- Золото!! - раздались выкрики.
- Что за черт! - прорычал Лонгин.
Уже все солдаты ползали на четвереньках, сгребая кто во что сверкающие даже при таком скудном освещении монеты.
- А ну - строй! - заревел Лонгин и широкими шагами двинулся к нарушителям дисциплины: - Строй держать, я сказал!
Сколько раз этот его клич звучал в гуще сражения. В самые отчаянные моменты схватки именно он заставлял оставшихся в живых сомкнуть ряды и стать на пути неприятеля непреодолимым железным клином. Ветераны турмы поговаривали, что своими глазами видели, как после громогласного призыва Лонгина в строй поднимались даже мертвые...
Но это на поле боя. А здесь, на заброшенном кладбище, в забытой богами провинции, окрик Лонгина не подействовал даже на живых. Золотые монеты, валяющиеся, как грязь, под ногами, заставила солдат забыть и про гнев командира, и про могилу, из которой исходил странный голубой свет.
И то, и другое было ошибкой.

8. Арест (продолжение).
Вот он, Лонгин, страшный в своем гневе. И меч, который он занес, свидетельствует о том, что он готов навести дисциплину любой ценой.
- В строй! - третий раз кричит Лонгин и сбивает на землю ближайшего к нему солдата. Он рычит и топчет его ногами. Замах и - ой-ёй! - сейчас покатится голова виновного по земле, усеянной золотыми монетами. Но что это?!
Ореол из могилы становится все ярче и ярче, и оттуда поднимается человек, от которого исходит ослепительное сияние, которое сразу затмевает жалкие светлячки свечей и чадящее пламя  факелов.
Это тот, кого мы называем Заклинателем. В руках он держит Нечто, и это Нечто сверкает  так, что глазам больно.
Заклинатель обводит всех присутствующих оценивающим взглядом и снисходительно улыбается. Может быть потому, что висит он в воздухе без всякой опоры, все в изумлении замерли, а у нескольких, стоящих на карачках, от удивления раскрылся рот. И лишь Иккар, едва заметный на заднем плане, остервенело пытается вытащить пробку из фляги.
Взгляд Заклинателя, распознав командира, останавливается на Лонгине, и тот, будто очнувшись, произносит стандартную при аресте формулу:
- Именем Императора...
Но договорить ему не дает несравненная по чистоте нота ФА, которая рождается в руках Заклинателя и расходится во все стороны. Одновременно с этим, неведомая сила сбивает с ног Лонгина и тех солдат, кто, увидев гнев командира, успел подняться с четверенек.
Этот же звук погасил почти все свечи, да и факела тоже, и теперь и те, и другие, тянутся к небу сизыми дымными столбиками. Лишь несколько огарков во внутреннем круге статуй продолжают гореть себе, как ни в чем ни бывало. Но что такое их свет, по сравнению с тем СИЯНИЕМ, что в руках у Заклинателя.
А тот снова улыбается. Он наклоняет голову, будто прислушивается к только что прозвучавшей ноте. Его тело, осененное сверкающим ореолом, зависшее в шаге от края провала, слегка покачивается, и от этого его одежда - белый балахон, трепещет, будто сложенные крылья мотылька.
Многие из солдат, упав, уже не рискуют  подняться. Многие, но не Лонгин.
- Именем Императора! - рычит он, встает на ноги, и некоторые нехотя поднимаются
следом за своим командиром. Впрочем, они остаются на месте, боясь лишним движением привлечь к себе внимание.
А что Иккар?
Да вон он идет, не спеша, к месту событий, держа открытую флягу за горлышко и размахивая ей так, что ее содержимое наверняка расплескалось ему на руку.
Поколебавшись, Лонгин все же делает шаг по направлению к Заклинателю.
- Именем Императора! - повторяет он грозно, и глаза человека, зависшего над могилой, обращаются на него. Улыбка Заклинателя застывает на его устах.
-По ком сегодня звонит колокол? - спрашивает он, и сразу же новая нота, чище, громче,   а   главное   -   сильнее,   предыдущей,   исходит   от   него   в окружающее пространство.
Лонгина буквально подбрасывает в воздух. Его солдаты снова на земле. Некоторые из них, что были поближе, катятся прочь, натыкаясь на могильные плиты и друг на друга. Собранное золото снова рассыпается по земле. Кусок мрамора, отколовшись от одного из обелисков, врезается в голову Лонгина, но шлем смягчает удар. У него лишь контузия средней тяжести, и он сидит на земле, зачем-то ощупывая ее вокруг себя.
На этот раз зацепило и Иккара. Но - мгновение, и он снова на ногах. Из рассеченной брови каплями стекает кровь. Одну руку он прижимает к груди, а другой отбрасывает флягу в сторону.
- Слово! Одно только слово! - кричит Иккар Заклинателю и машет ему, привлекая к себе внимание.
Тот не говорит ни да, ни нет. Чувствуется, что новая нота вот-вот готова прозвучать, но пока воспаривший в воздухе лишь с удивленным интересом смотрит на приближающегося к нему человека. А тот, хромая проходит мимо лежащих солдат и оглушенного Лонгина. По пути он несколько раз вытирает ладонью дрожащие губы.
- Говори, - торопит его Заклинатель, но Иккар делает еще несколько шагов ему навстречу, и вдруг в отчаянном прыжке бросается в его объятия.
Третий, самый страшный, удар ФА обрушивается на кладбище и его окрестности в тот самый момент, когда Иккар впивается поцелуем в губы Заклинателя. Обелиски будто взрываются, разлетаясь на куски. Ближайшие деревья выворачивает с корнем, и они, ломая ветки, ползут и катятся по земле. Разлетаются в разные стороны камни, люди, осколки мраморных статуй. Листья зеленым салютом взмывают в небо, закрывая звезды ...
И некому, обратить, внимание, на то, как сияние, окружавшее Заклинателя, отрывается от него и падающей звездой скользит вниз, отдавая древнее кладбище во власть ночной тьмы. На короткий миг все замирает, а после  оба, и Иккар, и Заклинатель обрушиваются в провал могилы. Мгновение спустя, оттуда доносится нечеловеческий выкрик:
- Осанна! ! ! - но кто из них кричит, сказать трудно.

9. Арест (окончание).
В наступившей тишине только слышно, как листья опадают на землю шелестящим водопадом.
Лонгин медленно поднимается на дрожащие ноги и оглядывается по сторонам. Темно и пусто. Вокруг и под ногами песок, обломки мрамора, да шелестящие листья, вперемешку с клубами оседающей пыли. Нет ни обелисков, ни могильных плит, ни солдат.
- Именем Императора! - кричит Лонгин и, оглушенный, почти не слышит своего крика. Так и не дождавшись отзыва, он бредет, сам не зная куда.
Зацепившись за что-то ногой, Лонгин находит один из погасших факелов.  Два удара кресалом,  и вот становится светлее. Но и в мерцании пламени он видит все то же - песок, мраморную крошку, да опавшие листья.
- Именем Императора! - как заклинание, снова и снова кричит Лонгин и, о чудо!, видит, как песок вокруг  начинает шевелиться и, будто мертвецы из могилы, из-под него появляются два его солдата. С ног до головы перемазанные грязью и кровью, они, один бредет, другой ползет, на голос своего командира.
Лонгин идет дальше, и все новые воины восстают из песка, заслышав его голос. Отряд растет, но попадаются им на пути несколько тел, которым уж не подняться вовек.
Медленно, но верно, отряд приближается к эпицентру разрушений. Здесь вообще пусто - кладбище стерто с лица земли. Лишь стоят невредимыми 4 камня внутреннего круга, да догорает еле заметной искоркой последний огарок свечи из, возможно, черного воска.
Чем ближе к могиле, в которую канули Иккар и Заклинатель, тем больше отстают солдаты от своего командира. К краю Ладит подходит один. Он светит себе факелом, заглядывая в провал, и тут же с испугом отпрыгивает. Его солдаты пятятся, готовые припустить наутек, но в этот момент из провала медленно появляется Иккар.
Его шатает. Оглядевшись по сторонам и не найдя ничего подходящего, он садится прямо на землю. Рядом с собой он ставит заплечный мешок.
Отняв у одного из солдат флягу, Лонгин подходит и молча протягивает ее Иккар. Тот внимательно ее осматривает и только после этого жадно открывает пробку, но не пьет, а, смочив вином ладонь, яростно вытирает ею свое лицо, в особенности губы. Наконец, припав к горлышку, Иккар делает несколько больших глотков и, поморщившись, возвращает флягу Лонгину.
- Вино - дрянь, кислятина, - хрипло говорит он.
- Дареному коню..., - пожимает плечами Лонгин и в свою очередь припадает к горлышку.
- Можешь забирать его, - кивает Иккар в сторону могилы. Лонгин давится вином, кашляет и спрашивает севшим  голосом:
- Так он живой?
- Да что ему сделается, - устало машет рукой Иккар. Кровь из рассеченной брови заливает ему левый глаз, и он, то и дело вытирает ее рукавом.
По безмолвной команде Лонгина двое солдат осторожно спускаются вниз по ступеням. Еще один подходит к Иккару и протягивает ему флягу, запечатанную медной пробкой.
- Твоя?
- Моя, - кивает Иккар, и взяв ее, осматривает пробку.
- О, теперь твоего вина попробуем, - протягивает руку Лонгин: - Мое ругал,
давай теперь - хвались своим.
- Это не вино, - отводит его руку Иккар и прячет флягу за пазуху.
Лонгин неодобрительно качает головой, а солдат, принесший находку, презрительно сплевывает.
В это время выводят наружу того, кто был раньше Заклинателем. Точнее - выносят, держа подмышки. От былого величия не осталось ничего. Его прежде белый балахон в крови и могильном прахе теперь - просто грязные лохмотья. Голова Заклинателя, тоже окровавленная, безвольно мотается в такт движения солдат. Но, не смотря на это, он в сознании и, даже пытается иногда отталкиваться от земли ногами.
- Осанна, - говорит ему Иккар, когда его проводят мимо, и с кривой улыбкой
наблюдает, как бывший Заклинатель, вздрагивает всем телом, после чего, с трудом подняв голову, бросает на него взгляд, полный страха и ненависти.
- Отвести к пленным, - командует Лонгин и тут же спрашивает, вспомнив: - Кто-нибудь видел Малха?
В ответ он слышит, что Малха никто не видел, и это заставляет его нахмуриться,
- Начальству придумаешь, что сказать? - спрашивает его Иккар. Он уже встал и прилаживает мешок за спиной.
Лонгин рассеянно кивает.
- Скажу - разбойников ловили, - говорит он, думая о чем-то своем: - И поймали, - он кивает на испуганного человека в лохмотьях: - По крайней мере, одного.
В это время откуда-то из темноты появляется еще один солдат. Он идет, спотыкаясь, лицо его расцарапано и в ссадинах, а от левого уха стекает по щеке кровавая дорожка.
- Малх? - узнает его Лонгин: - Ты где был? И где пленные?
В ответ солдат опускает голову и разводит руками.
- Сбежали?! - ярится Лонгин: - Ах ты дерьмо ослиное! Да ты знаешь, что я с тобой за это сделаю?!
Малх пытается что-то сказать, но Лонгин не дает ему и рта раскрыть:
- Молчать! Да ты у меня сгниешь на уборке нужников, я тебя...
Его гневную тираду прерывает похлопывание по плечу.
- Мы в расчете? - спрашивает Иккар: - Я думаю, денег, которые здесь рассыпаны, хватит, чтобы с лихвой оплатить ваши труды.
- А? - переспрашивает Лонгин: - Что?
- Пойду я, - говорит Иккар: - Пора. Бывай, Лонгин.
С этими словами он поворачивается и, хромая, идет в ту сторону, где по его прикидкам должна начинаться тропинка, ведущая к мосту через Кедрон. Лонгин смотрит, как уходит Иккар, и ему кажется, что он видит, как из дырки его в заплечном мешке струится голубоватое свечение.
- Полезная штука, - говорит Лонгину один из ветеранов, который тоже провожает взглядом Иккара: - Крепостную стену в два счета... Да что стену...
- Малх, - зовет Лонгин после секундного колебания, и, когда тот с опаской подходит, спрашивает вкрадчивым голосом: - Хочешь искупить свою вину?

10. Иккар и его визитеры.
Вопреки предположениям Лонгина, Иккар не пошел к мосту. Отойдя примерно с полумилю от кладбища, он сошел с тропы и углубился в дикую часть Гефсиманского сада. Там он некоторое время бродил среди зарослей дикого тамарикса и кустообразных смоковниц, пока не нашел небольшую поляну, где и начал свои приготовления. В отличие от Заклинателя, у него все было гораздо проще, и процедура заняла не более десяти минут.
Закончив, он возжег в небольшой глиняной чашке, установленной в центре рунического круга, пряную смесь, которая тут же занялась, пуская в темное небо душистый дым, после чего встал в подобающую позу и произнес нужный набор словосочетаний. Вот и все. Далее следовало ждать, что Иккар и принялся делать, сидя спиной к древнему ясеню, возвышавшемуся в центре поляны.
Ночь подходила к концу. Еще не светало, но темнота уже начала становиться будто более прозрачной и не такой обволакивающей, как это бывает незадолго до предрассветных сумерек.
Со стороны казалось, что Иккар заснул. Малх, который все это время крался за ним следом, видимо, так и подумал. Поэтому, наверное, он и решился покинуть свой наблюдательный пункт за кустом шиповника на краю поляны, с тем, чтобы приблизиться к Иккару и выполнить задание, которое ему дал Лонгин.
Крадучись, шаг за шагом, приближаясь справа и сзади к неподвижно сидевшему человеку, Малх, сначала соблюдал крайнюю осторожность, но, под конец, расслабился, и последние метры преодолевал почти в полный рост.
Он даже не заметил движения Иккара. Что-то мелькнуло у того в руках, Малху обожгло правое ухо, и он, к своему ужасу, почувствовал, что... Малх потрогал рукой и завыл от боли и страха. Вместо правового уха у него теперь был липкий от крови обрубок.  А в руках у «человека-кинжала» неизвестно откуда появился еще один метательный нож.
- Пошел вон, - не поворачивая головы, процедил он, и Малх, воя и всхлипывая, бросился бежать. Какое-то время   было слышно, как на его пути трещат кусты, но потом шум затих в отдалении, и Иккар продолжил свое неподвижное ожидание.
Прошло немного времени, и он услышал новые шаги, но уже не за спиной - новый визитер не пытался подобраться к нему незамеченным. Кусты прямо напротив Иккара раздвинулись, и вновь пришедший остановился по ту сторону поляны, ни сколько не прячась.
- Я недооценил тебя Иккар. Я думал ты простой прощелыга, который решил нашими
руками «надуть» собрата по цеху. Я ошибался, -  сказал  пришелец.
- А я переоценил тебя, Лонгин, - ответил Иккар: - Мне казалось, что слово чести не пустой для тебя звук.
- Но ты ведь тоже обманул меня. Ты ведь знал, что это будет не просто ночная прогулка. Если бы ты предупредил нас...
- Вы бы не пошли, - перебил его Иккар.
- Может быть, - после паузы кивнул Лонгин: - Но все равно - ты обманул меня, и теперь трое моих людей мертвы.
- Верь мне, Лонгин, они погибли не зря. Сила, которая сегодня чуть не вырвалась на волю, пожала бы жатву в сотни тысяч раз большую.
-  Скажи еще, что теперь она в надежных руках, - криво усмехнулся Лонгин.
- Нет, но скоро - будет.
- Как? Ты намерен эту штуку  кому-то передать?
- Именно так.
- Кому же?
- Останься и сам увидишь, - пожал плечами Иккар.
- Не боишься, что я приму твое предложение?
- Бояться надо тебе.
Лонгин для вида поколебался, а потом махнул рукой:
- Ладно, так и быть. Рискну.
Он пошел было к Иккару, но в руках того блеснул нож.
- Не так прытко. Пожалуй, близко ко мне подходить не стоит.
- Боишься меня? - с долей самодовольства спросил Лонгин, останавливаясь.
- Есть такое дело, - не стесняясь, подтвердил Иккар.
- Ну ладно, - Лонгин сел прямо на траву, скрестив ноги: - Так кого мы ждем?
- Увидишь, - коротко ответил Иккар.
- И долго ждать?
- Я думаю, что уже нет.
- Мы могли бы скрасить ожидание беседой, - предложил Лонгин, устраиваясь поудобнее и положив руки на колени: - Расскажи, например про  штуку, из-за которой, как я понимаю, ты и затеял всю эту заваруху, и которая лежит теперь у тебя в мешке.
- Ну, слушай, если тебе так интересно - неожиданно легко согласился Иккар и начал свой рассказ: - Эта... вещь очень древняя. У нее много имен, но больше всего, как мне кажется, ей подходит - Корона Иллаватара. По преданию, ее носил один из богов в дни Сотворения. Позже она попала каким-то образом (есть разные версии) к людям.
В незапамятные времена, на Земле велись разрушительнейшие войны, и некоторые, не без участия Короны. Так, один властитель с ее помощью стер с лица земли целый остров в океане, а другой, в одиночку, уничтожил многотысячное войско. Так что благодари небеса - сегодня ты не испытал и сотой доли заключенной в ней силы.
В конце концов, нашлись умные люди, решившие избавить человечество от столь грозного оружия. Великий король-чародей Золо спрятал Корону и так заколдовал свой клад, что она была утеряна на несколько тысяч лет, а многие считали, что и вовсе - сгинула.
Но  сегодня  один  одаренный  колдун  вскрыл тайник и снова явил Корону Иллаватара на свет Божий. Вот собственно и все.
- А этому колдуну, как ты его называешь, она зачем понадобилась? - спросил Лонгин:
  -  Неужели власти над миром возжаждал?
- Не понимаю твоего ехидного тона, - сказал Иккар: - Почему бы, собственно, и нет? Хотя, конечно, в одиночку, даже с таким оружием, он бы ничего не добился. Но он мог бы предложить свои услуги заинтересованным сторонам, благо, в нынешние времена мы не страдаем от их недостатка. Синедрион, Худой Нос, Император ваш, наконец... Он долгие годы собирал сведенья о Короне, и узнал о ней больше, чем кто-либо из живущих. И уж конечно, он отлично знал, как с ней обращаться...
- А ты знаешь?
- Мне это ни к чему.
- Кстати, а ты каким боком во всей этой истории? Власти тебе не надо, денег, как я заметил, тоже. Зачем же ты влез в эту историю?
- Ты будешь смеяться, но я очень люблю свою несчастную страну и желаю ей только добра. А если выпустить на волю это, - Иккар похлопал по мешку: - гражданская война вспыхнет с новой силой, и не только от северных провинций, от всего побережья камня на камне не останется.
- Как благородно!  Да ты патриот! - патетично воскликнул Лонгин, и, уже совсем другим голосом продолжил: - Только что-то мне в твое бескорыстие не верится. За свою жизнь я не раз убеждался, что за красивыми словами всегда скрывается вполне приземленный шкурный интерес. Есть он и у тебя, я уверен.
- Думай как хочешь, - махнул рукой Иккар: - Твое право.
- Ты хоть покажи мне эту Корону. А то я так и не разглядел ее толком, - попросил Лонгин.
- Вот сейчас он на тебя и бросится, - прокомментировал его просьбу приятный баритон откуда-то сверху; - Как только ты полезешь в сумку.
Лонгин, как ужаленный, вскочил на ноги:
- Кто здесь?
- Справа и слева подобрались солдаты и ждут только его сигнала. А он не спешил, так как хотел выяснить, умеешь ли ты обращаться с этой штукой, - невозмутимо продолжил голос.
Лонгин вытащил меч из ножен и вертел головой, в поисках неведомого противника.
- Кто здесь? выходи! В последний раз предупреждаю...
И тут как пелена упала с его глаз, и он увидел, что  на толстой ветке дерева, по которым расположился Иккар, сидит некто. Этот некто болтал свешенными вниз ногами и курил длинную трубку, пуская дым кольцами. О возрасте его судить было трудно, что же касается одежды, то, казалось, ее составляли только облегающее трико черного цвета, да такой же черный плащ, который, неизвестно каким образом, был закреплен у него на плечах.
- Убери своих головорезов, - то ли просто так сказал, то ли приказал обладатель приятного баритона Лонгину, и, видя, что тот мешкает, пытаясь оценить обстановку, добавил:
- Я не повторяю дважды.
Не смотря на то, что сидевший на ветке в целом выглядел, как человек, что-то в нем, какие-то едва уловимые детали, подсказали Ланиту, что перед ним существо иного толка. Наверное, именно поэтому он махнул своим солдатам «отбой», хотя и понимал, что, подчиняясь этому, неизвестно кому, он роняет свой авторитет в глазах подчиненных.
- Убери их отсюда, - продолжило распоряжаться существо на дереве: - И приведи сюда того - с отрубленным ухом.
- Выходи строиться, - хрипло, но достаточно громко приказал Лонгин после секундного колебания. В ответ на его команду справа и слева затрещали кусты. Сам Лонгин направился к тропинке, в обход дерева, через кусты.
К тому моменту, как он на нее вышел, там уже собрались все его солдаты, пережившие ритуал на кладбище, плюс Заклинатель, неуверенно стоявший на ногах, абсолютно безвольный, но, на всякий случаи, со связанными за спиной руками.
-Малх, останешься со мной, — приказал Лонгин: - Остальные - шагом марш в казарму.
Солдаты, было, пошли, но Лонгин продолжил:
- Думаю никому не нужно объяснять, что этой ночью мы охотились за сектой фанатиков, которые сварили адское зелье и собирались с его помощью.., - он помолчал, прищелкивая пальцами, как бы помогая себе придумать замысел пострашнее: - О! - он поднял указательный палец: - Собирались с его помощью разрушить храм в столице, свалить это на нас и тем устроить резню и смуту. Если спросят откуда стало известно про подготовку, посылайте ко мне. Мол, у меня свои «стукачи» среди заговорщиков имеются... Так... А когда мы уже брали их, кто-то из них подпалил зелье, и оно взорвалось. Мы потеряли троих, заговорщиков всех порвало в клочья. Всех, кроме одного, которого мы и предъявим...
- А если этот, - один из солдат кивком указал на Заклинателя: - Расскажет, как было дело?
- Да кто ему поверит, - ухмыльнулся Лонгин: - Это во-первых. А во-вторых, ничего он не расскажет. Ихний Синедрион за волошбу с него шкуру спустит. А так, глядишь, отделается распятием.
Он засмеялся довольный своей шуткой, и солдаты нестройно подхватили его смех.
- Так, ладно, поржали и будет, - прервал их Лонгин и повторил команду: - В казарму - шагом марш.
Когда солдаты, уводя с собой Заклинателя, скрылись за поворотом, Лонгин коротко бросил стоявшему рядом Малху:
- За мной, - и первым пошел уже проторенной дорогой через кусты. Следом за ним, пошатываясь от потери крови, двинулся мертвенно бледный Малх. Тряпка, которую он прижимал к тому, что осталось у него от правого уха, была насквозь пропитана красным, и с нее то и дело капали то на землю, то Малху на одежду тягучие липкие капли.

11. Диалог под древним ясенем.
- Зачем ты меня вызвал?
- Прежде, чем ответить, я хотел бы уточнить, с кем я говорю.
- С тем, кого вызвал. Разве непонятно?
- Я имел в виду имя.
- Как вы, люди, любите все усложнять...
- Синадельф? Сандальфон?
- Приятно иметь дело со знатоком. Истинное мое имя тебе, пожалуй, ни к чему. Время от времени я выполняю функции то гонца, то гончего, так что зови меня Параклит, что означает...
- Ходатай, я знаю. А меня зовут Иккар...
- Я тоже знаю твое имя. И это, и настоящее. Перед тем, как откликнуться, я навел справки. Так зачем я тебе понадобился, Иккар?
- Я хочу отдать тебе то, что лежит в этом мешке.
- Это я понял. Мне непонятно, зачем ты это делаешь?
- Оружию Богов нечего делать на Земле.
- И это твой единственный ответ?
-...
- Уже долгое время в Вышних Сферах царит равновесие. Хрупкое, неопределенное, но равновесие. Отдавая мне эту, как вы тут ее называли, Корону Иллаватара, ты не боишься, что оно может нарушиться?
- Ты считаешь, что ее лучше оставить на  Земле?
- А ты думаешь, что если ТАМ разразится война, вам здесь не достанется?
- Так ты возьмешь ее или нет?
- Конечно же, возьму. Но я хотел бы больше знать о мотивах твоего поступка.
- Я тебе их назвал.
- Вот что я тебе скажу, Сиккарий. Десять лет назад ты был совсем другим человеком. У тебя была семья, дом, дети... Ты был сильным. Ты и сейчас сильный, но тогда ты был еще и добрым и бескорыстным. Кроме того, Иккар, ты ВЕРИЛ. Но потом жена и дочь твои сгорели во время пожара в доме, а, позже, в корабль, на котором ты пытался эвакуировать сына из осажденного Аскалона, попала молния, и ты остался совсем один. И закрутила тебя судьба... Пальцев не хватит сосчитать, где и кем ты был за эти годы. Ты не только стал злым и циничным. Ты…, я не могу это утверждать…, но Иккар - тебя не было в Храме уже девять лет. Ты разуверился, ты затаил против Него злобу, признайся! Ты винишь Его во всех своих несчастьях!
- Разве молнии не все равно, что люди о ней думают?
- Вы, смертные, странные существа, и понять вас, временами, совсем не просто. Разве можно что-нибудь спрятать от Его Ока? Я, например, даже и не стал бы испытывать судьбу. А вот король Золо попытался, и попытка его удалась. Или вот ты, например, сегодня - с голыми руками на обладателя столь разрушительного оружия... И вновь, против всякого здравого смысла, твои действия увенчались успехом. Кстати, как же тебе это удалось?..

12. Те же и еще двое.
Выйдя на поляну, Лонгин увидел, что существо, которое он сперва принял за человека, переместилось с ветки дерева на траву и теперь, сидя в странной позе напротив Иккара, ведет с ним беседу, и покуривая при этом свою трубку. Мешок с его содержимым находился между собеседниками.
-... полностью подчиняет и лишает воли к сопротивлению, стоит только произнести «осанна», - услышал Лонгин голос Иккара: - Я смазал им свои губы, и, когда он уже овладел Короной, поцеловал его. В засос. После этого сказал то, что нужно было сказать, и вот результат - он теперь без моего разрешения даже говорить не посмеет.
В подтверждение своих слов, Иккар снял с пояса флягу, откупорил и протянул ее своему собеседнику.
- Хитро, - хмыкнул тот: - Но все равно, ты очень рисковал.
Он поднес горлышко фляги к своему носу, принюхался и, поморщившись, пробормотал:
- Хотелось бы мне знать, откуда ты ее взял?
- А, - небрежно махнул рукой Иккар: - По случаю в Вирсавии на базаре купил.
- Хотелось бы знать,… - опять пробормотал его собеседник, но тут он заметил Лонгина: -  А - пришли...
- Подойди, - скомандовал он Малху.
Тот задрожал всем телом и рухнул на колени:
- Пощади!
- Не надо, Параклит, - поддержал его Иккар: - Дело пустяковое. Я простил его, простил.
- А кто сказал, что я собираюсь его покарать? - удивился Параклит, вставая с земли.
- Подойди! - повторно приказал он Малху.
Тот, как был, на коленях, двинулся к нему, униженно глядя снизу вверх.
Параклит решительным движением убрал руку Малха, которой тот прижимал к раненому уху липкую от крови тряпку, и какое-то время со странным любопытством изучал кровоточащий обрубок. Потом вдруг резко сдавил руками голову Малха, и при этом одна из его ладоней полностью скрыла рану от глаз присутствующих. У Малха с перепугу глаза полезли из орбит. Он захрипел и задергался, пытаясь вырваться, но Параклит как будто даже и не заметил его попыток. Закатив глаза, он широко открыл рот и оттуда полились какие-то странные звуки.
Нет, это не было песней, как не было ни молитвой, ни мудреным заклинанием. Примерно подобное, наверное, слышал, в свое время, Одиссей, проплывая мимо острова сирен. Только тогда оно манило, а нынче - исцеляло.
Когда же, несколько секунд спустя, Параклит замолчал и отнял руки, у Малха снова было два уха.
- Благословен будь, - охрипшим голосом сказал Параклит. Малх застыл с выпученными глазами и полуоткрытым ртом.
- Закрой рот, ворона влетит, - сказал ему Иккар и слегка толкнул в плечо.
Толчок вывел Малха из состояния ступора. Он вскочил с колен, обвел всех присутствующих ошалелым взглядом, потрогал вновь обретенное ухо и расплылся в идиотской улыбке. Потом снова бухнулся на колени перед Параклитом:
- Благослови!
- Чего? - возмутился тот: - А не жирно будет - два раза подряд!
- Ах да, - сконфузился Малх и вновь поднялся на ноги.
- Что теперь? - спросил Лонгин, который не разделял восторженного настроения своего подчиненного.
- Свободен, - коротко сказал Параклит.
- Ступай в казарму, - сказал Лонгин Малху, но тот, похоже, его не услышал.
- Видал, да? - похвастался он своему командиру, снова трогая ухо.
- В казарму иди, - громче и с нотками раздражения в голосе повторил Лонгин.
- Да-да, - закивал Малх испуганно. Он суетливо потоптался на месте и вдруг припустил  бегом через поляну.  Уже у самых кустов  он  обернулся  и  помахал оставшимся рукой.
- Совсем  умом двинулся, - пробормотал Лонгин, глядя ему вслед.
- Это шок, - сказал ему Иккар: - Не трогай его дня два, и он придет в себя.
- Вообще-то, говоря «свободен», я имел в виду прежде всего тебя, - сказал Параклит Лонгину.
Тот, явно не привыкший к такому обращению с собой, побагровел от ярости, но сдержался и, сплюнув под ноги:
- Да ну вас со всеми вашими тайнами! - удалился следом за Малхом.
- Обиделся, - заметил Иккар.
- И мне пора, - сказал Параклит. Ногой подцепив мешок, он взял его в руки, повертел и вдруг рассмеялся:
- Как там было написано: «Бойся данайцев дары приносящих»? Слушай, Иккар, у тебя в роду эллинов не было?
Иккар слабо улыбнулся ему в ответ.
- Смех смехом, - сменил тон Параклит: - Но за такое подношение, жди ответных даров. И молись, чтобы они не оказались столь же о двух концах, как и твой  подарок.
- Смерти я уже десять лет, как не боюсь, - пожал плечами Иккар: - Да и боли почти не чувствую.
- Ну-ну, - скептически улыбнулся Параклит, знавший, что бывают вещи и пострашнее: - Теперь прощай. Спешу доставить твое послание по адресу.
Он принял торжественную позу и простер руку:
- Благословен будь, смертный.
Так он сказал и исчез, будто не было. А несколько мгновений спустя, неподалеку захлопали, удаляясь в небеса крылья. Наверное, какая-то птица полетела приветствовать рассвет нового дня.

13. Беглец.
А что же пленные сторожа, которых упустил бедолага Малх? Подхваченные в третий раз прозвучавшей нотой ФА, они летели и катились, вперемешку с ветками и корнями выдранных из земли деревьев. Рвалась в клочья одежда, лица, которые они, может, и пытались прикрыть руками, были в кровь исцарапаны, веревки, которыми они были связаны, полопались от натуги, не забыв при этом глубоко до крови, до растяжения сухожилий, въесться в кожу.
Петр не заметил, куда делся Андрей, да он особо и не следил. Когда все закончилось, с проткнутым острой, как игла, здоровенной щепкой бедром, он долго полз к мосту через Кедрон и всю дорогу проклинал себя, и брата, и Заклинателя.
- Сколько времени, сколько сил, сколько денег, - бормотал он и стонал, то ли от боли, то ли от бессильной злобы: - Спали под открытым небом, не мылись месяцами, жрали что попало... В Экроне били, в Михмесе били... Уговаривали, дурили этих остолопов. Столько денег, столько сил... Все впустую, все прахом... Дурак, дурак...
Уже у самого моста он услышал настигающие его сзади голоса и залег в кустах. Со злорадной ухмылкой он проводил взглядом связанного Заклинателя, которого то ли провели, то ли проволокли мимо имперские солдаты.
- Так и надо, - прошептал Петр: - Так тебе и надо.
Чуть позже, когда он уже собирался покинуть свое укрытие, к мосту прошли еще двое. В одном из них он узнал предводителя имперцев.
- Что ж это получается, - забормотал Петр себе под нос: - Там же уже никого не осталось. Или нет - этот, бородатый, еще там. И деньги ТАМ...
Глаза его заблестели.
- Да, там. Темно, не могли они так быстро все подобрать. Там же тысячи. Тысячи!...
 - А даже если и не все ушли, - он пошарил в сапоге и вытащил из потайного кармана, который так и не смогли обнаружить обыскивавшие его солдаты, длинный и тонкий нож .
- Имею право! - выкрикнул он плаксивым голосом: - Столько дней... Как дурак... Чуть глаз не выбили в Бат-Цуре...
Петр попытался встать на ноги, но одна из них подвернулась, и он всем весом рухнул на раненое бедро. От боли у него закружилась голова, его стошнило, и он закричал долго и протяжно, будто надеясь, что крик принесет ему облегчение. Но нет, боль наоборот, пульсируя, все разрасталась. Беря свое начало в раненом бедре, она, минуя иные органы, впивалась напрямую в мозг, все больше погружая его в омут, называемый беспамятством. Силы на сопротивление у Петра уже не оставалось, и он мог лишь, завывать от боли, чувствуя, как его затягивает черная трясина безсознания.

  14. Второй сон Петра.
Снились ли ему в этом состоянии сны? Врядли. Так - сполохи образов, обрывки диалогов, детали, подчас совсем никчемные... И всюду, между ними, а то и вереницей, шли, как на сатанинском вертепе, личины - одна, уродливее другой…
Отец его, простой рыбак из забытой Богом деревушки, расположенной у северной оконечности Внутреннего моря и не имевшей даже собственного названия, всю жизнь боялся людей, облеченных, хоть толикой власти. Боялся до дрожи в голосе, до судорог в коленках. Наверное, еще и поэтому, кроме естественного желания вывести младшего сына в люди, он так страстно мечтал увидеть его судебным чиновником или, на худой конец, сборщиком податей.
Постепенно, мечта переросла в веру, столь сильную, что и соседи, и просто знакомые, заразились ею - поверили, что станет брат Петра, тогда еще сопливого юнца по имени Кифа, государственным человеком.
Андрей еще и полугода не пробыл в Гергесине, куда, потратив все свои сбережения, отправил его отец на учебу в тамошнем лицее, а стали все называть Кифу братом будущего мытаря и уважительно здороваться при встрече.
Кифа лишь пожимал плечами, да посмеивался. Отец же ходил гордый, с высоко поднятой головой.
Вот она-то, гордыня эта, как в последствии думалось Петру, и прогневила богов. На их семью вдруг, одно за другим, посыпались несчастья.
Вначале, от ветряной чумы умерла мать. Следом, и месяца не прошло, утонул отец, захваченный во время рыбной ловли внезапно налетевшей бурей. В довершение ко всему, наместник в северной провинции, итуреец Диор, по прозвищу Худой Нос, поднял мятеж, и в закрутившейся мясорубке гражданской войны, четырнадцатилетний Кифа утратил всякую связь со своим братом.
Наступили лихие времена. Безымянной рыбацкой деревушкой владели все, кому не лень. То их захватили мятежники и обложили данью, втрое превышавшей довоенные подати. То мятежников прогнали правительственные войска и устроили показательную казнь тех, кто, по их мнению, оказывал бунтовщикам поддержку. Реквизировав все остатки того, что не успели забрать мятежники, отряд двинулся дальше на север, да там и сгинул.
Воспользовавшись полосой временного безвластия, деревушку тут же оккупировала банда головорезов, во главе которой стоял легендарный атаман Гром. Эти не собирали дань и не производили реквизиций, а попросту брали все, что и когда им вздумается.
На беду местных рыбаков, Грому так здесь понравилось, что он сделал эту деревушку своей базой, где он со своими бандитами отдыхал после очередного налета на обоз с продовольствием или другие, такие же беззащитные, рыбацкие поселки. Закон для жителей деревни отныне был прост - кто сильнее, тот и прав, поэтому те, кто не состоял в банде, могли чувствовать себя в безопасности лишь в те дни, когда Гром уводил свою ватагу на очередной промысел.
А война все не утихала. Успех переходил от мятежников к правительству, и обратно, но ни одна из сторон никак не могла достичь решающего успеха. Цены поднялись до заоблачных высот, сборы налогов все больше напоминали налеты разбойничьих шаек, вроде того же Грома. Кроме того, правительство, и повстанцы начали проводить рекрутские наборы, лишая семьи последних кормильцев. Народ нищал и все больше зверел. Теперь достаточно было малой искры, чтобы вспыхнул новый, теперь уже всенародный мятеж, который бы погрузил всю страну в пучину анархии.
В конце-концов Империя таки отреагировала. Для усмирения тонущей в собственной крови провинции был выслан экспедиционный корпус, и, готовая разгореться с новой силой, гражданская война, стала затихать.
Один из имперских отрядов как-то ночью нагрянул в деревню Кифы и накрыл там, разом, почти всю банду Грома. Правда два его сына, да с ними еще человек пять, выскользнули из захлопнувшегося капкана, но основная масса головорезов была перебита или взята в плен. Наутро Грома и с ним еще три десятка бандитов, по имперскому обычаю, распяли на крестах прямо в центре деревни, после чего, командир отряда, перекрикивая хриплым голосом их вопли и мольбы о легкой смерти, зачитал указ о переходе всех северных провинций под прямое имперское правление. Народу полагалось заниматься своими делами и не лезть в политику. А кто не послушается, кто будет бунтовать или с разбойниками якшаться... Наглядный пример был весьма красноречив.
Вечером, добив тех распятых, кто еще оставался жив, имперцы ушли, а утром следующего дня в деревне объявился Андрей.
Исхудавший, в каких-то лохмотьях, он выглядел босяком даже по сравнению с Агафаром - официальным местным нищим. Андрей пришел не один, а с человеком, который выведен в данном повествовании, как Заклинатель.
Как поведал брату Андрей, лицей, в котором он учился, сгорел еще во время 1-ой Гергесинской осады, и с той поры, он только и занимался тем, что пытался не сдохнуть с голоду. Вначале пристал к бродячему цирку, потом его мобилизовали, и он полтора месяца служил кавалеристом во 2-ом эскадроне армии маршала Лагиза, пока их не разгромили наголову у Каргапольских предгорий. Пленного, его отправили на каторгу на солевые копи, бежав откуда, Андрей стал беглым каторжником...
Последние пару месяцев назад он пристал к группе сектантов-ревизионистов. Там-то Андрей и познакомился с Заклинателем - молодым, но уже практикующим чародеем. И вот, совсем недавно, Заклинатель, с которым Андрей, можно сказать, сдружился за время их странствий, предложил ему поучаствовать в одном весьма прибыльном предприятии.
Дело в том, что 8 веков назад здешним краем правил король-чародей Золо. Незадолго до смерти, он спрятал некий клад, который так никто и не смог найти, и про который до сих пор ходят легенды.
Никаких указаний, где же находятся спрятанные сокровища, Золо не оставил. Только загадочную фразу в духовном завещании: «В семени моем вопрошайте». Многие мудрецы бились над загадкой, силясь проникнуть в тайну клада, но только Заклинателю удалось ее разгадать.
Оказывается, Золо скрыл план, на котором было указано местонахождение плана в памяти своих сыновей и дочерей, которых имел преизрядное количество.
Не было секретного чертежа, не нужно было перелистывать старинные пергаменты в поисках туманных намеков, а всего-то и надо было: разыскать потомка короля-чародея и, после определенного ритуала, спросить его о месте, где спрятан клад. Все. И потомок, кем бы он ни был, хочет он этого или нет, заговорит с вопрошающим на древнем языке и расскажет, где же схоронил свои сказочные сокровища король Золо.
Если бы можно было найти прямого наследника, хватило бы и его одного. Но теперь, спустя 8 столетий, их нужно было не менее дюжины. Кстати, как оказалось, Андрей, а следовательно и Кифа, были потомками Золо в 24 колене, и, следовательно, сами того не зная, носили в себе часть указаний о том, где же находится клад короля-чародея.
Вообще-то, как сказал Заклинатель, его мало интересовало спрятанное золото. Целью его была некая магическая штука, ради которой, согласно легендам, Золо и устроил этот тайник. Вот он и предложил Андрейу сотрудничество с тем, что бы, в итоге, один получил все, обнаруженное в кладе золото, а другой - древний артефакт.
Естественно, Андрей согласился. Мало того, он и к Кифе пришел, что бы предложить присоединиться к ним.
- Ты подумай, - доказывал брат брату: - Не копить по драхму в год, чтобы, если повезет, хоть как-то обеспечить свою старость, а уже сейчас, пока мы молоды, разом, сказочно разбогатеть.
- А много ли там золота? - сомневался Кифа.
- Да в книгах сказано, что у Золо даже грязь во дворце была золотой! - сказал ему Андрей.
И это яркое сравнение послужило, как будто бы, последней каплей. Хотя, если говорить откровенно, колебался Кифа больше для вида. Он бы и без того согласился. И не только потому, что устал от бедности и не видел способов разбогатеть в будущем. Возможно, себе он определил именно эту причину.
Но лукавил, ох лукавил Кифа, даже перед самим собой. Именно теперь, когда Империя взяла в свои руки управление провинцией, настойчивый и упорный труд привел бы любого, даже простого рыбака к безбедному существованию. Правда, не сразу - лет через пять, но для него такой срок был чересчур долгим. К тому же Кифа не хотел просто безбедного. Он хотел стать богачом, что бы тратить деньги без счета, чтобы построить себе не просто дом, а дворец, какой он видел однажды в Капернауме, чтобы самые дорогие шлюхи бежали к нему по мановению пальца, что бы…, что бы...
Атаман Гром - вот чьих рук это было дело. Эта он, не только неоднажды ограбил каждого в этой деревне, так еще и заразил некоторых, особенно из молодежи, страшным вирусом разбойничьей вольницы. Ведь многие, глядя на него, в тайне завидовали, что вот не сеют бандиты и не жнут, не ловят рыбу, не ткут тканей, а имеют гораздо больше тех добропорядочных, кто сеет, ловит, ткет... И, при чем сразу, без скучной повседневщины. А что жизнью рискуют, так и что же? За то у них, что ни день, то праздник...
Внешне, ни Кифа, ни другие, кто заразился, ни чуть не изменился, но внутренне, они стали похожими на ядовитых змей, только и ждущих, чтобы метнуться и нанести смертельный удар... Они уже не жили, как раньше, они ждали. Ждали момента, ждали куша,  ради  которого  можно  было  окончательно  порвать  с  прежней  жизнью и, двинуться по пути славы и приключений. По пути атамана Грома.
Вот таким кушем и стало для Кифы предложение Андрея.
 За два с лишним годам, что прошли с тех пор он вытоптал пыль на дорогах вдоль всего побережья, он возмужал, стал вором и подлецом, сменил имя с жалкого Кифы, на более увесистого Петра, и все это время, жажда легкой наживы, как болезнь, разъедавшая его мозг, прогрессировала.
И вот теперь он лежал с искалеченной ногой, с иссеченным лицом, в разодранной одежде, с ножом в руке и без гроша в кармане в кустах на обочине дороги. Лежал, и в том странном состоянии, которое кто-то быть может назвал бы сном, а кто-то бессознательным забытьем, навещали его лишь жуткие личины, в которые его воспаленный разум превратил лица знакомых и давно потерянных друзей.

15. Пробуждение Петра.
Он бы так еще долго лежал, но дьявольские рожи, которые являлись ему в его видениях, были столь ужасными, что он, мучимый кошмарами, конвульсивно дернулся, раз, другой, и, надо же такому случиться, одно из движений пришлось на его раненую ногу. Новый приступ невыносимой боли рывком вернул его в сознание, и Петр, застонав, сел, пытаясь сквозь хлынувшие из глаз слезы, разглядеть, где он находится.
Светало. Вокруг были кусты и туман, который клубился и плыл, плыл и клубился. Где-то, совсем рядом журчала река.
 Петр выполз из кустов на тропинку и увидел, что он находится совсем рядом с мостом через Кедрон. Не успел он как-то осмыслить свое открытие, как услышал за спиной чьи-то шаги.
Петр посмотрел на кусты, на нож, который, как ни странно, он продолжал держать в руке, с трудом сдерживая стон, кое-как поднялся на ноги и, оскалив зубы, стал ждать путника. Тот не заставил себя долго ждать.
Туман расступился и перед Петром явился Иккар, с кровавой ссадиной над левым глазом, смертельно уставший, который шел, тупо глядя себе под ноги. Наверное поэтому он не заметил ни поджидавшего его Петра, ни как тот, не издав ни звука, бросился на него, занося руку для удара.
Подвела рана на ноге. Вместо того, чтобы вонзить Иккару нож прямо в сердце, Петр споткнулся, еле удержался на ногах и лишь полоснул его по плечу, после чего навалился на противника всем весом, не столько с тем, чтобы его побороть, сколько используя его, как опору. Они вцепились друг в друга и молча стали топтать траву, уже покрытую росой, пытаясь, один отцепиться, а другой не отпустить и, изловчившись, снова пустить в ход свое оружие.
Наконец Иккар заметил рану на бедре Петра и ухитрился зацепить по ней ногой. Петр с диким воем упал но землю, и тут же, в отчаянном выпаде попытался ужалить его ножом в пах, но Иккар уже отпрыгнул назад. Он метнулся влево, вправо, а потом бросился прочь, напролом через кусты, оставляя поверженного Петра в одиночестве.
- Стой! - кричал Петр ему в след. Ярость помогла ему вновь подняться на ноги, и он, сильно хромая, попытался бежать следом за ним; - Стой, гад! Половина моя! Моя! Имею право!..
Впереди раздался сильный всплеск, но Петр не услышал или не обратил на него никакого внимания. Поэтому берег Кедрона появился перед ним столь неожиданно, что он не удержался и шлепнулся в воду с небольшого обрыва.
Течение тотчас подхватило его, завертело, закрутило, и вот уже Петр не видел берега, ни кустов. Вокруг была лишь журчащая вода и туман над ней.

16. Рыбаки и рыба.
В месте, где Иккар бросился в воду, по причине широкой котловины, начинавшейся почти от самого моста, река замедляла свой бег.
Вот почему Иккара, пока он плыл к противоположному берегу, снесло всего шагов на тридцать ниже по течению. Уставший и промокший до нитки, он, еле волоча ноги, выбрался на поросшую травой песчаную косу, да так и упал плашмя, силясь отдышаться. Его фальшивая борода отклеилась, обнажив гладко выбритый подбородок, и Иккар отбросил ее в сторону.
Но передохнуть ему этим утром было не суждено.
- Ну и ну, - услышал он: - Иван, ты только посмотри, что это тут к берегу прибило.
Иккар оторвал голову от мокрого песка и увидел шагах в десяти, на фоне кустов ракиты, два человеческих силуэта, размытых туманом.
- Это наверно рыбак, - издевательски предположил тот, кого назвали Иваном: - Где твоя рыба, рыбак? Много наловил?
-  Идем с нами, и мы сделаем тебя ловцом человеков, - подхватил его спутник, после чего оба довольно заржали и двинулись к Иккару. 
Судя по виду - это были натуральные разбойники. Заросшие, вооруженные до зубов, одетые во что попало. Причём детали одежды у них резко отличались по цене и по качеству. Здесь залатанные штаны соседствовали с шёлковой рубахой, а та, в свою очередь, контрастировала с давно не мытой шеей и золотой цепочкой с амулетом на ней.
- Послушай, брат Яков,- сказал Иван своему спутнику, проходя мимо Иссы, к самой воде: - Хорошее место.
- Хорошее,- равнодушно согласился Яков идя следом. Он был моложе брата и носил длинные тонкие усики, что, вкупе с узкими глазками и небольшой налысо бритой головой, делали его похожим на варвара с востока.
- И с моста не видно, - продолжил Иван, оглядываясь по сторонам.
- Хорошее место, - повторил он и повернулся к брату: - Здесь.
- Здесь так здесь, - пожал плечами тот и, сунув два пальца в рот, заливисто свистнул.
Пока Иван сидел на Иккаре, и, придавив его коленом,  деловито, связывал ему руки за спиной, на сигнал Якова вдали откликнулся другой свистун, а пару минут спустя на берег вышли несколько человек. Трое из них, судя по внешнему виду - сообщники братьев, толкали впереди себя двоих, со связанными за спиной руками, с мешками на головах и верёвочными петлями на шеях. Обоих пленников, носивших доспехи имперских пехотинцев, усадили на землю. После этого разбойники опять скрылись в кустах.
По знаку Ивана, мешок с одного из имперцев был снят и Иккар увидел, что это - Лонгин, красный от гнева, с наливающимся синяком под глазом, разбитым носом и кляпом во рту.
Увидев, кто оказался его похитителем, он что-то замычал и пару раз дернулся, проверяя крепость верёвок.
- Узнал, - констатировал Яков.
- Ну что, дядя,- присел перед Лонгином Иван: - Не ожидал?
Если бы взглядом можно было испепелять, он бы уже превратился в кучку праха, столько ненависти было в глазах имперца.
- Догадываешься, что тебя ждёт? - спросил Иван, с улыбкой глядя на него и шёпотом, почти на ухо Лонгину, продолжил: - Око за око, зуб за зуб. Так нам деды завещали. И отцы.
На последнее предложение Иван сделал особое ударение.
Как бы в продолжение его слов, кусты вновь раздвинулись и на берегу опять появились три разбойника, которые привели сюда пленников. Только на этот раз они принесли на себе здоровенный, метров пяти, тёсаный из сосны, крест.
Хакнув, “крестоносцы" скинули свою ношу рядом с Лонгином, но у того на лице не двинулся ни единый мускул. Сделав дело, разбойники уселись кругом и, достав кто откуда мятые куски лепешек, сыр и длинные полоски вяленого мяса, стали не спеша все это жевать, обрезая особо жёсткие места ножами.
Яков с лопатой в руках подмигнул им:
- Не погнушаюсь ради такого случая, - и, поплевав на ладони, принялся копать яму.
- Ты может сказать чего хочешь? - спросил Иван: - Или попросить о чём?
С этими словами он вытащил кляп изо рта Лонгина, готовый, впрочем, тут же засунуть его обратно. Однако тот не стал звать на помощь, лишь глубоко вздохнул и прокашлялся.
- Ну со мной дело ясное, - сказал он сипло: - А он вам зачем?
Лонгин кивнул на своего собрата по несчастью, всё ещё с мешком на голове, сидевшего неподалёку и дрожавшего мелкой дрожью.
- От нас ещё ни один имперец живым не уходил, - ответил Иван: - Это наш с братом зарок после папенькиной смерти.
Тут взгляд Лонгина остановился на Иккаре:
- А он? Он же не имперец.
- Он ещё хуже, - подал голос Яков: - Он вам продался. Шакал...
- А если я вам скажу, что он тут не причём?.. - начал было Лонгин, но Иккар не дал ему договорить:
- Перестань. Зачем им живой свидетель. Попадись им сейчас дитё, они бы и его не пожалели...
Он сидел на песке и смотрел перед собой, время от времени, сплёвывая попавшие в рот  песчинки.
- Ну это смотря какое дитё, - гоготнул на его слова Иван: - Если б девка была, то может ещё и пожила бы. Верно ребята?
Два его соратника, закончившие к тому моменту трапезу, промолчали, а третий, ковырявшийся ножом в зубах, промычал безразлично:
- Н-ну.
- Готово, - сказал Яков, вытирая рукавом лоб: - Можно пробовать.
- А чего пробовать? - махнул рукой Иван: - Устоит, куда денется. А не устоит - подопрём.
- Уж больно мне нетерпится, - пояснил он брату и другим членам шайки. Разбойники вдруг разом заговорили, поднялись со своих мест, схватили Лонгина и потащили к кресту. Положив имперца на сосновый шест, они стали привязывать его руки к перекладине: в локтях и запястьях. Лонгин не сопротивлялся, но, на всякий случай, ему снова заткнули рот кляпом. Один из разбойников достал из кожаной сумки на поясе деревянный молоток, два здоровенных ржавых гвоздя и передал всё это братьям. Молотком завладел Иван.
- Куда? - заревел он на брата, который ткнул гвоздём в ладонь Лонгина: - В запястье устанавливай, дубина!
Он размахнулся молотком, да так и замер...
 Прямо на глазах стемнело, поднялся сильный ветер. Из невесть откуда взявшейся тучи засверкали молнии, сопровождаемые раскатами грома. Затряслась земля, а на берег вдруг накатила волна в момент вспенившегося Кедрона. Да такая мощная, что крест, вместе с привязанным к нему Лонгином, подняло и потащило в реку, расшвыривая оказавшихся на пути разбойников.
Иккара волна сбила с ног и тоже потянула за собой, но он, кашляя и отфыркиваясь, сопротивлялся как мог, поэтому остался на берегу в компании с выброшенной из недр реки рыбой и прочей живностью, вроде лягушек.
Буря вмиг достигла своего апофеоза - молнии били беспрестанно, всё ближе и ближе. В их свете Иккар видел, как братья, сражаясь то с ветром, то с волнами, так и не дали реке унести их жертву. Как второй пленный имперец, сбитый ещё первой волной, упал на песок, его накрыло с головой, подтащило к самому берегу, и теперь он дёргался, пытаясь встать хотя бы на колени. Как другие разбойники бегали между снующими то на берег, то с берега, потоками воды и подбирали имущество, которое то и дело пыталась выкрасть у них река. Одна из молний ударила прямо в берег, неподалёку, и вот уже летят они в стороны, вместе с паром и брызгами, ослеплённые и оглушённые, с выпученными от ужаса глазами.
  Не только разбойникам - всем досталось, в том числе и Иккару, который от яркой вспышки и последовавшим за ней раскатом грома, на некоторое время ослеп и оглох. Все это сопровождалось странным и весьма болезненным ощущением судороги во всем теле. Поэтому он не сразу заметил, что внезапно ветер, как по мановению волшебной палочки, стих, причём абсолютно, река вошла в берега, и молнии все до единой погасли.
От резкого контраста - то безудержный ураган с оглушительным грохотом, то вдруг полнейшее безветрие, у Иккара зазвенело в ушах. Хлюпнув носом, он вытер его о плечо и обнаружил на одежде кровавые разводы.
В наступившем полумраке, туча-то никуда не делась и всё так же вилась над этим местом, клубилась и, казалось, наливалась гневом, чтобы вновь излить его на землю, Иккар увидел, что сцена, на которой разыгрывалось распятие Лонгина, не потеряла ни одного действующего лица. Братья Иван и Яков, намертво вцепившись в крест, лежали на нем у самой кромки воды, мокрые, в водорослях, перемазанные песком и илом. Остальные разбойники находились ближе к кустам, все трое на четвереньках, вывалянные в мокром песке, и, почти синхронно, трясли головами, пытаясь вернуть себе зрение и слух. Чуть поодаль, на боку лежал, не двигаясь, второй пленный имперец. Впрочем, мешок у него на голове то вздувался, то опадал, из чего следовало, что он тоже живой.
Прищурившись, Иккар посмотрел на место, куда ударила молния. Там дымилась небольшая воронка, на краю которой, откуда только она взялась!, стояла высокая статная фигура в плаще серебристого цвета в надвинутом на голову капюшоне. Только сейчас до него дошло, что этот некто в плаще что-то говорит. напряг слух, но увы, поспел только к самому окончанию.
 -... дважды, - как раз закончил незнакомец низким, но певучим голосом.
Разбойники заметили пришельца еще позже Иккара. Иван с Яковом, даже не обернувшись, стали оттаскивать крест с Лонгином от воды. " Шалишь, падаль! Не уйдешь," - плевался и кашлял при этом Иван.
Их сообщники терли себе кто глаза, кто уши, и только вскрик одного из них: - О! А это еще кто такой?! - заставил их всех оставить свои занятия и уставиться на незнакомца. А тот все еще стоял неподвижно на краю воронки, и из-под капюшона никак нельзя было рассмотреть его лицо.
Иван, прищурившись, посмотрел на пришельца и с деланной досадой проговорил:
 - Эдак и веревок на всех не хватит. Локоть, Бздынь, Обух! Ну-ка гляньте, что это за истукан тут у нас объявился.
 Названные разбойники, не спеша, двинулись к застывшей фигуре в капюшоне. Один из них, названный Бздынем, подойдя, подцепил кончиком своей сабли край плаща:
 - Это кто у нас тут такой грозный?
  Капюшон упал на плечи незнакомца, и все увидели, что он скрывал женское лицо необычайной красоты.
 - Баба! - выдохнул разбойник, от неожиданности даже выпустивший край плаща. А она шагнула к нему почти вплотную, как-то по особому скрестила свои руки на груди, резко их развела в стороны, и стоявший перед ней Бздынь двумя окровавленными кусками, не издав ни звука, упал к ее ногам.
Оставшиеся разбойники встали, как вкопанные, глядя то на нее, то на бездыханное тело своего товарища. Незнакомка же брезгливо встряхнула пальцами, и обвела взглядом всех присутствующих. Но, не оценивая противников, а в поиске кого-то. Взгляд ее остановился на Иккаре, и она, не спеша, двинулась к нему, не обращая на остальных никакого внимания. А те замерли, словно окаменели, но все же это были видавшие виды душегубы, так что замешательство их было недолгим.
 - А ну стой, сука! - это Иван с обнаженной саблей, забыв про крест, бросился незнакомке наперерез. За ним решительно шагал бледный, как смерть, Яков.
 - Локоть, Обух! Чего встали?! Бабы испугались?
 Названные разбойники, будто очнувшись, с ревом бросились за женщиной, а та, подойдя к Иккару, остановилась и смерила его оценивающим взглядом. Спокойно так, будто не настигали ее сзади четверо разъяренных головореза. Вот уже и сабли занесены, готовые изрубить незваную гостью в мелкую капусту. Еще миг и...
 В этот момент незнакомка волчком развернулась к своим преследователям, плащ ее распахнулся, как два огромных нетопыриных крыла, раздалось леденящее душу шипение, и она, сделавшись будто выше, сама метнулась на встречу преследователям.
 Распахнутый плащ закрыл от Иккара происходившее. Он лишь услышал дикие вопли одного за другим разбойников, которые, правда, тут же прерывались, да в стороны летели тяжелые темные брызги. Фигура, которую скрывал теперь от Иккара серебристый плащ, источал что-то вроде синевато-зеленого сияния, по крайней мере, именно в такие цвета окрасились лица Ивана и Якова, вновь застывших на месте.
 - Смертные, - голос незнакомки был по-прежнему низким и певучим: - Сделайте еще шаг, и я отправлю вас следом за этими тремя.
Братья переглянулись и остались неподвижными.
 - На колени! - продолжила женщина.
Нехотя, они выполнили и это ее приказание. Тут же сияние погасло, плащ опустился, и пришелица вновь повернулась к Иккару. Все такая же прекрасная, если бы не затухающий кроваво-красный отблеск в ее зрачках. Веревки, которыми был связан Иккар, вдруг ослабли и сами собой опали на песок.
- Мне поручено передать тебе заслуженную награду, - сказала незнакомка. Она коснулась его лба ("... дует, дует ветер с ароматом бессмертия..."), и он, охнув, упал на колени.
  - Отныне не знать тебе ни старости, ни болезней. Ходи по свету и славь славу Того, Кто дал тебе жизнь вечную.
  - Столь велика награда за услугу столь малую, - прошептал Иккар. В глазах его стояли слезы, но женщина уже отошла от него и приблизилась к коленопреклоненным разбойникам.
 - Братья Воанергес, сыновья Грома Зеведеева, разбойники, насильники, душегубы, отныне не носить вам оружия: ни меча, ни копья, ни даже иглы сапожной. И за все зло, принесенное вами, да подвластны будете всякому злу и насилию. Отныне не дано вам ответить даже на пощечину. И быть посему до самой вашей смерти.
В лицо братьям ударил заряд ветра с песком, и они с воем упали на землю, корчась в муках. Это оружие, которого у каждого из них было в достатке, стало нещадно их жечь.
Женщина глянула на Иккара - тот все сидел на коленях и, раскачиваясь, повторял, как молитву;
- Столь велика награда за услугу столь малую...
- Ничего, ты ее еще не раз отработаешь, - сказала она ему, но он, похоже, ее не услышал.
Ударом в ладоши, женщина заставила подняться крест, к которому был привязан Лонгин, щелчком пальцев развязала удерживавшие его веревки, и имперец грузно упал у подножия креста. Мешок с головы его товарища по несчастью вдруг с хлопком устремился вверх и в сторону, поднимаясь все выше навстречу с все клубившейся над ними тучей.
 Выпученные глаза Малха, а это был, естественно, он, немало позабавили его освободительницу, и она с улыбкой поцеловала его в лоб.
 - Ступайте с миром, - сказала она имперцам, и те, измученные событиями этой бесконечной ночи, тут же ушли куда-то по направлению к Гефсимании, не попрощавшись и даже ни разу не оглянувшись.
 Женщина вернулась к Иккару.
- Поменьше хвались своим бессмертием, - посоветовала она ему: - Во-первых - сочтут сумасшедшим, а во-вторых, я думаю, немало найдется желающих проверить, сможешь ли ты вечно жить без головы или с ножом в спине. Предупреждаю сразу - не сможешь.
Иккар склонил голову в знак того, что услышал ее слова, но вдруг поднял на нее глаза, полные муки и сказал срывающимся шепотом:
- Я раньше не боялся умереть, а теперь -  буду.
- Хорошая шутка, правда? -  женщина уже не улыбалась: - Не хуже той, что отмочил ты.
Туча над ними внезапно обрушила на землю новую порцию бури, которая длилась всего несколько минут, а когда так же внезапно прекратилась, то никакой женщины в серебристом плаще рядом с Иккаром уже не было. Лишь братья Воанергес, стеная и всхлипывая, корчились неподалеку, пытаясь избавиться от ставшего теперь им таким ненавистным оружия.
Чистое голубое небо и восходящее солнце над головой всех живущих возвещало им начало нового дня, а может быть, кто знает, и новой эры.

17.  ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
 На этом, пожалуй, и стоит прервать этот рассказ. Хотя он, если посудить, является лишь прологом той истории, которая длится уже не одно тысячелетие и, смею надеяться, заканчиваться в обозримом будущем не собирается.
 Время играет со мной злые шутки, и за давностью, события, люди и нелюди переплетаются между собой в моей памяти, а то и вовсе - меняются местами, и тогда я, как и все, начинаю верить в то, что потом выдумали всякого рода благовестцы.
 Но каждый год в тот самый день мне снится один и тот же сон, и я снова вспоминаю, как темной безлунной ночью в конце весны журчал поток Кедрон, чьи быстрые воды разделяли Гефсиманский сад на две неравные части.

                КОНЕЦ...