Этюд

Капли серого осеннего дождя летят вниз, срываясь с краев сизой большой тучи. Вода, собираясь в огромные бушующие реки, бежит вниз по мощеной дорожке сада, окрашенного в сентябрьские тона. Листья каждый раз при ударе дождя вздрагивают от холода и боли. Они, несчастные, понимают, что совсем скоро налетит холодный зимний ветер и сорвет их, бросит с размаху на землю и улетит себе, даже не думая о том, как тяжело листьям. Но это будет чуть позже, а теперь они яркими желтыми, оранжевыми, красными, зеленоватыми пятнами горят на черных деревьях старого сада. Кажется, будто небесный художник своими прозрачными, вкусно пахнущими осенью красками раскрасил полотно земного мира.
Белая скамейка с резной спинкой опустела. Теперь на нее лишь редко садиться замерзший мокрый воробушек. Посидит, посмотрит по сторонам, смешно двигая своими взъерошенными перышками, и полетит, лавируя меж оголяющихся стволов деревьев.
У старого, погнившего колодца образовались большие мутные лужи, и в них, точно кораблики, плавают маленькие разноцветные листики черноплодной рябины. Высокий скрюченный журавль печально трясет своими деревянными частями, на которых изобилует зеленовато-белый мох. Дождь слабеет. Тяжелые капли скатываются с опущенных рук деревьев и разбиваются о землю с чистым, хрустальным звоном, точно кто-то уронил прекрасный граненый стакан. Звякнет раз, другой, и весь сад наполняется чуть слышным, волнующим звоном.
Журчит ручей в канаве под окном. Он рассказывает о том, что видел в конце села, что сказала рыжая курица из зеленого домика, что протрещала сорока на заборе. Трава, клонясь все ниже и ниже к ручью, пытается поцеловать его своими стареющими осенними губами.
Пахнет землей. Сырой осенней землей. Ее чудный аромат проникает в каждую клеточку всех существ. От этого родного приятного запаха кружится голова, сердце громко стучит в висках, кажется, что у тебя есть крылья, что можно взмахнуть ими и полететь высоко-высоко. А сад продолжает играть на своих музыкальных инструментах, роняя капли прошедшего дождя то на землю, то в ведро, до самых краев наполненное водой, то на скамейку. И все эти звуки, запахи осеннего умирающего сада сливаются в одну прекрасную музыку жизни.
Легкий ветерок выпорхнул из своей небесной клетки и, просочившись сквозь золотые листья деревьев, закружил опавшие листики в танце, завертел волны ручейка и, надувая паруса корабликов, погнал по луже листья черноплодной рябины.
В сад из больших белых дверей вышла высокая гордая русская борзая. На ее белой длинной шерсти красуются осенние рыжеватые пятна. Длинный тонкий язык собаки красной ленточкой свешивается из пасти. Умные карие глаза борзой печально смотрят на опустевшую скамейку. На нос собаки упали две большие капли с крыши. Непонимающе озираясь по сторонам и сердито фыркая, собака отпрянула назад и задом ударилась о стену дома. Сладко зевнув, собака присела и прищурилась, будто была близорукой и пыталась увидеть что-то вдали.
Сорока, размахивая своими расклешенными рукавами, встряхивая белыми кружевами своего оперения, уселась на заборе и застрекотала так, как не умели даже самые болтливые бабки в деревне. Откуда-то из соседнего сада послышался ответный захлебывающийся стрекот.
Борзая, устав лежать на пузе, вскочила и потянулась, вытягивая свои тонкие красивые лапки далеко вперед. Ей так хочется немедленно побежать в самую гущу сада, забраться на какую-нибудь грядку и разрыть ее, поймать мышь или крысу и притащить на красивое каменное крыльцо своего хозяина. Но это воспитанная собака, которая прекрасно понимает, что ей очень сильно попадет за то, что она явиться с дохлой мышью и вся в грязи. Осторожно ступая по ступеням, собака спускается вниз и, красиво виляя своим рыжим хвостиком, отправляется по каменной дорожке к колодцу. Борзая осматривает свои владения, поминутно останавливаясь и вдыхая своими тонкими собачьими ноздрями воздух осени. Она с большой охотой дышит этим воздухом, поскольку он возбуждает ее мышцы, заставляет вспоминать о картинах яростной охоты. Собаке так хочется услышать улюлюканье охотников, топот их разгоряченных коней, хриплое дыхание загоняемого зверя. А как хорошо потом, когда зверь пойман, когда красные от морозного ветра и возбуждения охотники соберутся в гостиной! Лежишь, грациозно сложив лапы перед собой, смотришь на этих людей сквозь щелочки глаз и с гордостью думаешь: «А ведь это я помогла поймать зверя!» Люди подойдут, кинут кость, погладят своими большими руками, похвалят. И именно потому борзые так любят осень.
Но вот опять накрапывает. Листья недовольно зашептались, ругая ветры и дожди. Ручеек еще быстрее побежал, унося с собой прохладу поцелуев травы. Сороки, испуганно перекрикиваясь, подпрыгивая в воздухе, полетели в сторону леса, желая скрыться от дождя и поделиться всеми деревенскими новостями с подругами, живущими в лесу.
Борзая, смешно чмокая, задрав голову насколько это было возможно, ловит раздражающие капли. Капли бьют ее по носу, заползают в густую длинную шерсть, надоедая не хуже блох. Обижено заскулив, собака поджимает хвост убегает домой, чтобы не связываться с недоброжелательным холодным дождем.
А черная скользкая земля с жадностью человека, которого мучает жажда, всасывает в себя прохладную живительную водицу, которую щедро дарит молочно-белое небо. Земля пьет, пьет, пытаясь утолить вечную жажду умирающего.
Но, несмотря на то, что вся эта золотая красота природы скоро зачахнет, смешается с грязью, будет погребена под слоем ледяного колючего снега, все так прекрасно в этот момент, все дышит жизнью, зрелой, мудрой жизнью, в которой уже не бывает ошибок, горя, страхов и печали, в которой есть лишь покой и божественная прелесть. И эта тайная, чудесная жизнь мерно течет под звуки едва слышной небесной мелодии осени. То пискнет какая-нибудь маленькая птичка, неприметная средь черных ветвей деревьев, то задрожит журавль колодца, гремя своей мокрой цепочкой, то тявкнет борзая, ругаясь на дождь, то лошадь фыркнет и ударит копытом в деревянный пол конюшни. И ко всей этой милой, волнующей мелодии присоединяется поющее сердце. Сердце, которому одновременно тоскливо и радостно, горько и приятно. И слезы, подобно осеннему дождю, скатываются из посеревших, постаревших глаз.