По ту сторону сна. Сон 9-й. Приключения начинаются

            
            Липкая нега окутывала моё сознание пуховым облаком. Мозг уже давно проснулся, но тело отчаянно сопротивлялось моей попытке открыть глаза. Я лежала в полудрёме, пытаясь сообразить: сплю я ещё и вижу сон или на самом деле уже проснулась, не заметив при этом, как пролетела ночь. «Не помню, чтобы я что-то видела во сне. Наверное, от усталости я просто отключилась, – так подумала я. – Очередное забытое сновидение...»
            Внезапно сквозь сон-дремоту я услышала громкое чириканье воробьёв – настолько пронзительное, что тут же открыла глаза. Моё сознание мгновенно оправилось от липучего сна. Уставилась в потолок: воробьи по-прежнему истошно надрывались, словно кормились у нас на балконе. Так, стоп: если они так вопят, значит, открыто окно. Значит…
            Я резко перевернулась на живот и, приподнявшись на локтях, глянула на улицу: на фоне оранжево-жёлто-белых домов виднелись зелёные макушки берёз, которые от ветра слегка гнулись к северу. Голубое небо пересекали пушистые, упитанные белые облака, а в комнату через открытые окна били ослепительные лучи утреннего солнца…
            Я тут же испытала какое-то смешанное чувство: не то восторг, не то удивление, не то испуг… Или сразу всё вместе. Сердце как-то странно сжалось. Я  снова очутилась в своём сне как по мановению волшебной палочки, всего-то просто подумав о нём!
            Остатки сна как рукой сняло. Я чувствовала себя бодрой и отдохнувшей, полной сил и энергии. Откинут тонкое одеяло, встала с кровати и сладко потянулась. Где-то в позвоночнике пару раз громко хрустнуло. Я тут же осеклась, прекратив потягиваться, поймав себя на мысли, что, не дай Бог, я тут бесконтрольно трансформируюсь, то всё разнесу к бабушке нечистого! Напугаю домашних, да и себя могу покалечить, так как мои габариты при иной форме не соответствуют размерам нашего зала. Чего доброго, и пол провалю! Весу-то во мне наверняка тонны полторы будет, а то и побольше! Кто меня взвешивал за хвост? Соседям, блин, сюрприз устрою: к завтраку пожалую. «Бррр!» – отогнала я от себя такие мысли и жуткую картинку.
            Протерев глаза (веки всё ещё были тяжелыми), пошлёпала в ванну, желая принять прохладный душ и отделаться-таки от сонной дымки…
            Выйдя из ванны совсем другим человеком, вернулась в зал. Мама всё ещё мирно посапывала. Бати уже не было дома. Хм, видимо, он работает и в моём сне. А вот Филёк был уже в полной боевой готовности: заглядывал мне в глаза, улыбаясь и строя смешные гримасы, всем своим видом показывая, что ему ОЧЕНЬ надобно по своим собачьим делам, а проще и короче говоря, «срочно отлить прям щас, иначе будет авария!»
Я усмехнулась: «Вот до чего я тебя люблю – ты мне постоянно снишься! Даже во сне хожу с тобой гулять!».
            Быстренько переодевшись в джинсы и майку, направилась к двери, захватив с собой поводок. Филёк радостно взвыл и чуть меня не сбил своей тушкой, хоть и весил каких-то десять килограммов. На поворотах тормозить он не привык, поэтому врезался в мои ноги всем телом, издав при этом какой-то забавный вяк.
            – Да тише ты, успокойся! Нельзя же вот так людей сшибать по утрам!
            Он чего-то мне в ответ вякнул и встал у двери, нетерпеливо перебирая лапами, выжидая, когда же наконец копушная хозяйка соизволит его выпустить.
            Тут у меня возникла некая нехорошенькая мысля: «А чего через дверь-то? Ну её! Пожалуй, стоит выйти моим нетрадиционным способом». Э, нет! Не стоит! Я до смерти напугаю Филька, и он наделает прямо тут же.
            Мы спокойно вышли на улицу, открыв дверь подъезда. Нас встретил свежайший поток утреннего воздуха. Лёгкий ветер превратился в сквозняк, с гулом залетевший в подъезд через открытую дверь. Поводок резко натянулся, и я пошла, вернее, почти побежала за псом до ближайшего любимого им фонарного столба, который стоял у соседнего дома напротив окон моей подруги Юли. Я поглядела на её окна – на них висела та же тюль, что и в реальности. На подоконниках стояли те же цветы. Верх кухонного пластикового окна был чуть приоткрыт.
            Я не посмотрела на часы перед тем, как выйти. Интересно, Юля сейчас дома или на занятиях? А что если мне явиться к ней в «таком» виде? Напугается. Чего доброго, ещё заикаться начнёт. Думаю, увидеть живого дракона утром в её планы точно не входит. Ладно, отложу свой «визит» на потом. Как-нибудь в другой раз загляну к ней на чай с конфетами. Интересно, а сколько конфет может слопать дракон? И сколько литров чая выпьет? Замучается Юля бегать чайник кипятить! Что ж, можно предложить альтернативный вариант: наливаем полную ванну воды, суём в воду кипятильник, сыплем заварку – вот вам и чай. Много чая! Вот с сахаром будет проблема…
            «Ой, добрая я какая!» – подумала я и отправилась дальше за Фильком. Он таскал меня, как всегда, по нашему стандартному маршруту, обнюхивая каждую кочку и перебегая от куста к деревцу, каждый раз с силой дёргая поводок, а заодно и меня, крепко этот поводок державшую.
            Отпускать с поводка я его в городе не решалась, так как моя псина обладает невыносимо вздорным характером. Покусать о никого не покусает без причины, но оборёт так, что мама не горюй! Будет носиться вокруг выбранной «жертвы» и «материть» её почём зря, не давая ни малейшего шанса уйти. Вот во избежание всяческих неприятностей мне приходится его выгуливать только на поводке. Похоже, даже в моём сне его характер не изменился.
            Хорошо ведёт он себя только в деревне. Там воля, просторы, свобода, ори – не хочу! Весь тамошний люд давно привык к таким брехучим мелким двор-терьерам, и никто на его выходки внимания не обращает. Люди идут мимо, а его это удивляет: чего это двуногие не шарахаются и не визжат, как резанные, и не матерятся? И не предлагают ничего съедобного, чтобы откупиться?
            Вот побегает он так вокруг какого-нибудь деревенского жителя, нагавкается, охрипнет, оглохнет, запалится, устанет. Надоест ему, тявкнет жалобно так напоследок и пойдёт с обиженным видом, плюхнется в траву и больше не предпринимает попыток атаковать. Мол, тут его никто не замечает, чего попусту силу тратить?
            Зато у тамошних собак он в большом авторитете. Как же, «мелкий» с городу-то приедет, выстроит всех по стойке смирно, обложит их трёхэтажным отборным собачьим матом, чтоб место своё всякая блохастая деревенщина знала и носу из вонючих будок не выказывала, пока ОН на природе пребывает. Ароматный такой (шампунь да мыло предпочитает с цветочными запахами, всё остальное ему не нравится), чистый, ни единой блохи, да ещё в таком крутом ошейнике, – ну, точно вылитый «авторитет» с цепью на шее! И ни одна из тех собак его ни разу не тронула. По-крайней мере, я не видела, чтобы на нём были шрамы или синяки от укусов.
            Я неоднократно наблюдала такую картину, когда какой-нибудь громадный лохматый, раз в шесть больше Филька, кобелина сомнительной масти, в чьей крови их с десяток всяких понамешано, прогуливается себе с улицы на улицу, по дворам лазает. А мой лежит у нашего двора на лужайке и дозор несёт: территорию охраняет от нарушителей всяческих – соседских кур да кошек. У первых при нарушении территории перья летят из хвостов, а у последних второе дыхание открывается, так как бегает Филёк так быстро, что позавидует ему любая чистокровная гончая.
            Так вот, идёт себе деревенский не вылинявший до конца вахлак, во все дворы нос суёт, все сараи проверяет на предмет «чё-нить сожрать бы», шугает мелких шавок и дальше себе плетётся. А наш дом мимо обходит – далеко так, чтоб, не дай Бог, не обрушить на себя гнев городского налысо бритого «перца» с ненормальными красно-оранжевыми глазами.
            Остановится псина напротив нашего дома, через дорогу, на чужой для Фильки территории, и стоит, наблюдает за его реакцией и соображает: что же ему теперь делать, раз уж он, как говорится, нарвался?
            Тут есть три варианта. Первый – развернуться и бежать наутёк, чтобы не сталкиваться нос к носу. Второй – гордо пройти мимо и взбрехнуть на городского пижона. И третий – хвост да голову опустить, да в покорной унизительной позе вихляво проковылять мимо, учтиво тявкнув, дабы не вызвать подозрения и раздражения у городского гостя.
            Стоит кобеляка и размышляет, прикидывает. Первое – не пойдёт: свои засмеют – струхнул, как щенок неразумный, раз убегает от такого мелкого прыща. Второй вообще не годится: за такие вольности можно и укушенным быть, да не куда-нибудь, а за самое ценное, что есть у деревенской собаки мужеского полу. Так и придётся несчастной псине делать вид тупой и учтивый, подхалимно-заискивающе заглядывать в дурные, постоянно горящие огнём глазищи, аки у демона какого. Пройти так метров тридцать, позорно кланяясь да ухмыляясь, и делать ноги поскорее, пока тот не вздумал подойти разобраться, чего тут чужак делает.
            Так постепенно все местные здоровенные собаки практически перестали шастать по нашей улице. А мелкие шавочки, ранее гнобимые ими, набились в друзья-товарищи к городскому-то, снискав снисхождение и сочувствие у последнего, закорифанились с ним, как говорится, и банду образовали. Неприкасаемыми стали. Зауважали их здоровяки шибко, без страху коротышки стали из-под крылец вылезать да на улицу выглядывать: как же, с самим Фильком-куродёром в друзьях состоят.
            А не дай Бог кому из вахлаков из себя выйти да какую-нибудь малявку к стенке прижать да тяпнуть, так ведь сразу городская братва в лице одного лысого красноглазого нагрянет, да с десяток малявок деревенских с ним. А заодно и его братан названный – монстрилла Жорыч, стокилограммовый цепной верзила, тупой донельзя, здоровый, как бык, одной лапой из троих вахлаков дух вышибает. Так отделают всем скопом – потом год шерстью да шкурой обрастать придется, да на глаза собачьим дамам не показываться с травмами всяческими. Так что теперь у нас в селе полный порядок на улицах в этом отношении: никто ни с кем из собак не конфликтует, не нарывается (не понятиям это, себе дороже выйдет!).
             Так вот, иду я с ним, гуляю. Таскает он меня за собой, как сосиску на верёвочке. Эх, отпустить бы его побегать, размяться, да ведь либо убежит, либо кому-нибудь от него влетит, а потом от кого-нибудь влетит мне! А если мне его оттащить на простор погулять? Куда-нибудь к лесу, на поляну? Так я же совсем забыла…
            – Филя, постой! – окликнула я его, потянув за поводок. Он неохотно остановился и поглядел на меня. – Мы с тобой сейчас на воле погуляем, дружок. Не возражаешь? Только придётся немного полетать. И, пожалуйста, не бойся! – попыталась успокоить я его, при этом он как-то странно на меня посмотрел…
            Филька удивлённо таращился на меня, пока я быстренько трансформировалась. Как мне показалось, он стоял, приоткрыв от удивления пасть и наклонив голову на бок, хотя даже, вроде бы, не испугался.
Вот было бы мне интересно посмотреть, как выглядит моя перемена внешности со стороны!    Может, там страсть одна? Или аккуратненько всё происходит? Надо как-нибудь сообразить и посмотреть. «Эх, никто ведь мне не расскажет!» – разочарованно вздохнула я, отстёгивая поводок и придерживая кольцо на шлейке когтем, чтобы Филя не удрал ненароком. «Не хочешь мне рассказать, как я превращаюсь, а? Нет?» – зачем-то спросила я у пса – он же всё равно не сможет мне ответить. И вряд ли понял…
            Он снова скорчил мне гримасу и хотел улизать меня в нос.
            – Ты неисправим, дружище! Ну, что? Готов к первому в своей жизни полёту? Только не бойся, пожалуйста, я тебя не уроню. Всё будет хорошо, уж поверь мне! – продолжала успокаивать его я.
            Я подхватила его в лапу, усадила поудобнее в ладонях, прижала к груди, как ребёнка, осторожно расправила крылья и взлетела. Он вздрогнул и прижался ко мне, но не заскулил.
            Мы миновала тополёвые посадки, стройку и полетели к лесной опушке подальше от города. Пёс явно нервничал – его мышцы стали каменным от напряжения.
            – Ну, вот, отличное место для прогулки. Сейчас мы с тобой аккуратненько приземлимся!
            Филя как-то нервно сглотнул, будто поняв меня, и отвернулся, уткнувшись носом мне в шею, чтобы не смотреть вниз. Я как можно мягче приземлилась и отпустила собаку, явно вздохнувшую с облегчением, едва почувствовав под лапами твёрдую почву. О да, я его понимаю! Сама недавно ещё совсем испытывала похожие переживания.
            Я не стала трансформироваться обратно в человека – незачем! Я и в этом обличии теперь себя неплохо чувствую.
            Филёк с каким-то хрюканьем плюхнулся на спину в свежую луговую траву и начал вывёртываться и перекатываться, елозя спиной по луговине и потешно дрыгая лапами. Я рассмеялась, вспомнив, как недавно так же снимала стресс от первого бешеного полёта.     Недолго думая, тоже решила так же расслабиться. Рухнув подальше от пса на залитый солнцем луг, сладко пахнущий всяческими цветущими травами, я, как Филёк, мызгалась спиной о землю, переворачиваясь с боку на бок. Мышцы, и правда, здорово расслаблялись при этой процедуре!..
             – Оу, я и не думал, что ты тоже этим страдаешь! – раздался где-то сбоку от меня хрипловатый мягкий мужской голос.
             Я в ужасе замерла, перестав шуметь травой и крыльями. Вот, блин, попалась!!! И тут людно! Чего с утра в поле забыли? Тут до дач далеко, пруд вообще в центре лесного массива, дачный пруд тоже не близко… Засекли!
             Я тут же опомнилась: Филя! Он сейчас пойдёт орать на них!
            – Филя, ко мне! – страшным шёпотом произнесла я, осторожно вставая на лапы.
            Пёс спокойно сидел в тени на опушке леса и как-то странно смотрел на меня, немного наклонив голову набок. Я огляделась: вокруг никого не было – ни единой души, только я и Филя. Мне что – померещилось, что ли? Опять какие-то фокусы, типа суперслуха?
Я озадаченно озиралась по сторонам…
            – Ну, и как? Помогает тебе травяная ванна? – снова раздался тот же мужской голос, почему-то шедший со стороны спокойно сидящего пса.
            Я уставилась на него, явно не понимая, кто со мной (или не со мной) говорит. Странно: Филя никак не реагировал на этот чужой голос, хотя обычно сразу должен был бы найти его источник и начать домогаться человека, изводя его своими оглушительными воплями.
            Филя снова с каким-то вяком упал на траву, вывернулся и, озорно глядя на меня, начал валяться.
            – А мне… акх… акх… помогает, и спина болеть… акх… перестаёт! И мышцы затёкшие расслабляет! Уф, приятное занятие! И всю спину целиком можно почесать! – опять раздался тот же голос, только почему-то шедший теперь из Филькиной пасти.
            Я оторопела: это что – Филя со мной говорит???
            – Фиииль? Это ты сейчас со мной разговариваешь? Или мне мерещится? И мне уже пора в больничку для душевнобольных?
            Пёс встал, встряхнулся и расслабленно уселся напротив меня.
            – Я! – раскрыв пасть, громко и утвердительно сказал он.
            – Ты можешь говорить? – еле слышно прошептала я.
            – Ага, могу, – снова ответил он, при этом шевеля губами и произнося слова без акцента, на чистом русском.
            – Быть такого не может! Этого просто не может быть! Нет, это нереально! Собаки не умеют говорить!
            – Почему же, Кать? Ещё как могут, только люди нас не понимают. Хотя мы вас прекрасно понимаем. А я вот скажу, что ТАКИХ, как ты, не бывает. Не может человек быть ЭТИМ, – кивнул он, головой указав на меня.
            Я растерянно села, не веря ни своим ушам, ни глазам.
            – Ты меня вот понимаешь? – снова произнёс он.
            – Да… Но как это может получаться? – спросила я, не найдя больше что спросить.
            – Видимо, ты – особый случай, – произнёс он, разглядывая мой хвост.
            Я нахмурилась:
            – В каком смысле – особый случай?
            – Ты – человек, обладающий некоторыми способностями, – загадочно произнёс он, продолжая рассматривать меня.
            – Ну, в принципе – да, если взять, для примера, мою внешность, – согласилась с ним я.
            Его губы в этот момент расплылись в довольной улыбке, обнажив мелкие зубки. Не знай я его – подумала бы, что он хочет меня укусить.
            Так… Докатилась! Болтающий шмель – это ещё цветочки, а вот собственная говорящая собака…
            – Но постой, всё это сейчас мне снится, в данный момент я сплю! Это – мой сон – странный, дикий сон! И в настоящей жизни сейчас зима, а не лето. И ты не можешь разговаривать. Я ТАМ тебя не понимаю. И в дракона я превращаюсь только ТУТ, а ТАМ я – обычный человек. Это…
            – Да, да, знаю! – перебил меня пёс. – Но ты сейчас не спишь.
            – Как не сплю? Хотя мне об этом уже говорили недавно…
            – И кто же?
            – Ааа… Ммм… Не важно… Насекомое – вот кто!
            – Ааа, ну я же говорил – способности! – снова заулыбался пёс.
            – А тебе-то откуда знать про это? – недоумённо спросила его я, вконец растерявшись.
            – Ну, я, может, тоже… в общем, не совсем обычный пёс, – ответил он, чётко выговаривая слова. – Тебя не удивляет цвет моих глаз? – лукаво сощурившись, спросил он.
            – Ну да, огненно-рыжие – необычно для собаки. Мы поначалу даже пугались, когда ты на нас посматривал, особенно первое время после того, как я принесла тебя с улицы.
            Он как-то посмурнел при словосочетании «принесла с улицы» и отвернулся.
            – Дело в том, что я практически ничего не помню после перехода… Тяжёлая это штука для некоторых, особенно после перерождения. Я помню только кое-что, крохотные обрывки, как вспышки, и за пять лет жизни тут я не вспомнил вообще ничего.
            Я слушала и не могла понять, о чём он толкует.
            – Какой переход, Филя? О чём ты, я не пойму? Я ведь нашла тебя ещё совсем маленького, восьмимесячного, на остановке зимой, помнишь? Был страшный мороз, а ты лежал под лавкой, на куске картонки, свёрнувшись калачиком, и замерзал. Помнишь? А я притащила тебя домой, не выдержав при мысли, что ты там замёрзнешь. Ты это помнишь? Ты тогда ещё отключался, у тебя глаза закатывались, когда я несла тебя домой.
            – Да, – вздохнул он грустно, – смутно помню. Я видел, как ты тогда ко мне подошла. У меня сил не было подняться и от тебя убежать. Я напугался: думал, что со мной всё кончено. Даже лап не чувствовал от холода, – он кивнул мне на свою вытянутую переднюю лапу.
            – Но кто же тебя бросил, маленького, в такой мороз? Или ты потерялся? Или сбежал? Ты же тогда был в ошейнике и весь в синяках. Где ты раньше жил, у кого? – завалила я его вопросами.
            – Я не помню. Я же говорю: переход напрочь отшиб мне память. Вернее, стёр прошлое. Я ведь пришёл сюда, чтобы что-то сделать для кого-то. Кто-то ОТТУДА послал меня зачем-то СЮДА, чтобы передать что-то кому-то. Я не помню! – с отчаянием произнёс он, глядя куда-то в пространство. – Ничего не помню!
            – Кто же тебя послал? В каком смысле «переход»? Что за переход? Объясни мне толком, я вообще ничего не понимаю!
            – Ну, во-первых, меня зовут Филат.
            – Филат? – переспросила я. – Что это за имя? И кто тебе его дал? Твой прежний хозяин?
            Он пожал плечами:
            – Я не помню. Когда вы мне выбирали кличку, я просто сидел и вас слушал. Вслушивался во всякие дурацкие клички типа Тузик, Шарик, Бобик и Цыган. Хм… Потом – Филя… Последнее из всех мне показалось каким-то знакомым. Я тогда мучительно старался вспомнить, что со мной случилось до… перехода. Как только я услышал имя «Филя», я решил, что оно мне подойдёт, и решил его оставить. Только позднее вспомнил правильное звучание моего настоящего имени. И всё, больше ничего: провал, пустота, чернота… Где я жил, что делал?.. Только некоторые, ничего не значащие моменты…
            Он грустно вздохнул. Я сидела и с трудом верила услышанному.
            – Малыш, ты объясни своей недалёкой хозяйке, о каком переходе идёт речь.
            Он глянул на меня, и на секунду мне показалось, что его оранжевые глаза мокрые от слёз.
            – Переход через портал, – твёрдо сказал он. – Через портал из другого мира.
            – Из другого мира? А разве такое бывает? И разве мир не один?
            Он грустно вздохнул:
            – Если бы я знал всё, я бы рассказал тебе многое. Я попытаюсь сейчас тебе объяснить и сформулировать правильно. Может, из ничтожных осколков моей памяти я что-то тебе смогу собрать в единый ответ, который тебе будет понятен. Как я помню, есть какой-то портал… Портал ведёт в другой мир. Вернее, можно попасть в разные миры. Они находятся совсем рядом друг с другом, но в то же время так далеко… Там… Там… Я не помню всего… Ну, вроде, как разные существа живут. Разные народы… Ммм… Не помню, – сморщился он.
            Я не верила собственным ушам.
            – Филя, объясни тогда мне, как я попадаю сюда? Что это, если не плод моей фантазии?
            – Ну, когда ты меня подобрала, я долго к вам присматривался, – продолжал пёс. – Вы не такие, как все. Не такие… Что-то в вас есть такое.., – он задумчиво смотрел на меня оценивающим взглядом. – Особенно в тебе. Я тогда сразу ощутил в тебе скрытую силу. Да, она была, но где-то далеко, и что это за сила – я не мог понять. Я такие вещи чую, поверь мне! Ни у кого больше я не ощущал ничего подобного.
            – Погоди, погоди, про силу потом! Как мы – я и ты, – оказались тут, ответь мне, пожалуйста!
            – Я сожалею, но я не могу ответить на все твои вопросы: я – всего лишь маленькая собака. Очень возможно, что каким-то образом ты открываешь один и тот же портал, один и тот же переход своей волей, связывая тем самым две реальности.
            – Но как же так может быть – две реальности? Ведь здесь такие же люди, как и там. Всё то же самое.
            Он задумался.
            – Я могу сказать только одно: время преподносит нам порой удивительные сюрпризы, а сон – та же реальность, которой можно управлять. Возможно, это – один и тот же мир. Да даже не возможно, а точно, но – в разное время. Либо мы в прошлом, либо мы в будущем.
            Он замолчал. Я пребывала в полной прострации. Меня как будто обухом огрели. Только представьте, что всё это вам рассказывает ваша же собственная собака на полном серьёзе! Я бы посмотрела на вашу реакцию…
             – Филя, – тихо спросила я. – А ты точно собака?
             – Ну да! – с полной уверенностью в голосе ответил пёс.
             – Собаки не размышляют вслух о прошлом и будущем. И отчего у тебя глаза такие огненные?
             Он хмыкнул:
             – Не знаю. Вроде, всегда такие были.
             – А почему тебя многие собаки боятся?
             – Тоже не знаю, – последовал ответ. – Я вообще не перевариваю себе подобных. А особенно громадных, мерзких качков с купированными хвостами и ушами и горой мышц. Вместо мозгов у них – собачий корм, причём в переработанном виде, – заворчал он со злобой. – Ненавижу их, они убийцы!
            – Зачем же ты на них кидаешься, когда мы с тобой гуляем, если ты их не перевариваешь? Нарываешься сам и нас подставляешь под удар.
            – А ты разве не знаешь? Ни разу не слышала, что они говорят нам вслед?
            – Нет, я ведь не понимаю собачий язык.
            – Ах, да, забыл совсем! Так вот: они оскорбляют и вас, и меня такими погаными грязными выражениями! А как я могу смолчать, когда они смешивают нас с грязью? Я же должен защищать нашу честь.
            – Ага, когда ты пытаешься  защитить нашу честь, нам всем приходится от них спасаться.
            – Простите, виноват, – ответил Филя…
            На некоторое время мы оба замолчали.
            – Можно тебя спросить? – после долгой паузы спросила я.
            – Да, пожалуйста. Что ты ещё хочешь узнать?
            – Зачем ты орёшь, как резанный, на людей? Ты ведь их до смерти пугаешь своими выходками.
            – Ооо! – он ощерился довольной улыбкой. – Ну, не знаю. Просто нравится. Забавно смотреть, как люди пугаются маленькой собачки. И тем более, я же пёс, так почему бы мне не полаять вволю?
            – Это иногда не к месту, дорогой мой! Люди разные, сам знаешь. Тебе может и влететь за такую выходку. И мне заодно с тобой.
            Филя озорно глянул на меня – в его глазах горели маленькие рыжие лампочки. Он пожал плечами и залился звонким лаем, вздрагивая от каждого брёха. Вот ведь характер, а? И откуда этот пёс мне достался, из какого мира? И пёс ли это вообще? Я уже почему-то перестала удивляться и, кажется, поверила ему.
            – Ну, всё, Филя, хватит! Фу! Перестань! Нельзя, не ори! – завопила я, пытаясь заглушить его вопли, а он в ответ только рассмеялся. – Ну, ладно, хватит тебе, серьёзно! Садись, лучше давай ещё поговорим. Значит, ты не помнишь, где жил раньше?
            – Не, не помню, – он сел.
            – А как тебе живётся у нас?
            – Ой, в целом – отлично. Мне ваша семья очень нравится, вы хорошие. За эти пять лет вы стали моей стаей, моей семьёй.
            – Я рада это слышать. А кого больше из нас ты любишь?
            – Ты меня смущаешь! – забормотал пёс. – Как я могу вас делить на кого-то более или менее любимого? Я вас всех люблю! Я очень люблю ездить в деревню, к бабушке и дедушке. Я в них души не чаю! Жаль, что мы ездим туда только на лето.
            – Ну, что же теперь делать? Зимой туда трудно добираться… Дороги заносит, и их не чистят. Поэтому мы и не ездим туда после сильных снегопадов, иначе можно завязнуть по самое не хочу.
             Он согласно кивнул.
             – Кстати, а почему я не могу понимать тебя там, в реальности, а понимаю только тут?
            Филя посмотрел на меня и пожал плечами:
            – Я не знаю, может, ты не слишком стараешься или ещё что… Не вошла в силу… я не могу тебе на это ничего сказать, – растерянно ответил он, глядя на меня. – А вообще, ты очень странно выглядишь. Я тогда чуть души от страха не лишился, когда ты в окно заглянула!
            Мы оба рассмеялись.
            – Филя, поверь, я сама чуть не умерла от ужаса, когда со мной всё это началось. С ума сойти, если всё, что тут происходит, – правда.
            – Это – самая что ни на есть правдивая правда, самая реальная действительность. Может, мне тебя укусить, чтобы ты мне поверила?
            – Ну, уж спасибо! Обойдусь как-нибудь! Кстати, Филат – очень красивое имя.
            – Спасибо! – смущённо ответил он.
            – У меня ещё вопрос. Ладно, как я попадаю сюда, я знаю, но как ты-то смог?
            Он пожал плечами. Я разочарованно вздохнула:
            – Понятно… И ещё вопрос! – он улыбнулся, видимо, потешаясь над моим любопытством. – А если я буду называть тебя твоим прежним именем? Как ты на это смотришь?
            Он задумался.
            – Не, наверное, не стоит. Это моё имя напоминает мне о моём прошлом, которого я не помню, и это мне причиняет боль. Я чувствую себя беспомощным. Лучше оставь имя Филя, оно мне приятно. Это моё новое имя в моей новой жизни.
            – Ну, ладно, как скажешь.
            Он кивнул.
            – Значит, ты мне больше ничего не можешь рассказать об этих мирах?
            – Просто, если бы я мог, я всё с удовольствием бы тебе рассказал.
            – Ну, ладно, не буду тебя мучить расспросами. Давай погуляем, а то мы тут с тобой битых два часа сидим и треплемся. А вокруг вон как хорошо. И вообще… Я сейчас… одну маленькую собачку, – я привстала, наклонила голову к земле и фыркнула на него. Он удивлённо на меня уставился. – Догонюууу… – протянула я, глядя, как меняется выражение его морды.
            – А ты попробуй догнать-то! – тявкнул он, и, сорвавшись с места, кинулся наутёк.
            – Стой! – завопила я. – Куда так ломанул?
            В ответ я услышала весёлое, задорное тявканье – вот мерзавец, ещё и дразнится!
            Филька нарезал вокруг меня приличные круги, и каждый раз умудрялся увернуться от моих цепких лап. Перепрыгивал через мой хвост и пробегал у меня под лапами, при этом каждый раз наступая мне то на одну лапу, то на другую.
            – Всё, ты меня уморил! Я сдаюсь! Твоя взяла, ты выиграл! – отпыхиваясь, прорычала я, удаляясь в прохладную тень лесной опушки.
            Он стоял поодаль на невысокой кочке, гордо подняв голову, туго прижав кольцом хвост к спине, выкатив грудь колесом, отчего передние лапы его становились до смешного забавно поставленными, как у медведя. О, это его воинственная поза!
            Я отмахнулась от него лапой и повалилась на прохладную траву, на которой кое-где была ещё утренняя роса. Накрылась крылом и закрыла глаза – типа, я сплю. Слышу – ко мне кто-то крадётся, тихо-тихо. Я чуть приоткрыла один глаз и увидела Филькину довольную морду перед своим носом. Он стоял и разглядывал меня. Я тут же схватила его и прижала к себе:
            – Попался, который кусался! Что, решил, что я и в самом деле сдалась? – грозно прорычала я, делая вид, что сейчас его слопаю.
            Он молча повалился на спину пузом кверху и поднял лапы – ну, натуральный артист!
            – Сдаюсь на твою милость! – с покорностью в голосе тявкнул он. – Лежачих не бьют.
            Я обняла его:
            – Ладно, хорошо погуляли, пойдём домой! Дома нас наверняка уже потеряли.
            Мы встали и собрались было идти.
            – Постой-ка, сказала я ему тихо.
            – Что? – спросил Филя.
            – Я сейчас, дело одно есть! Ты только со мной не ходи. Я знаю: тебе эти ребятки не понравятся!
            – Что ещё за ребятки? – с подозрением спросил Филимон.
            – Вон, гляди! – указала я ему на пару толстых шмелей, гудевших неподалёку над самой землёй.
            Филя поёжился и попятился, отступая и прячась за мой хвост. Он был научен горьким опытом: однажды, ещё по неразумению своему щенячьему, поймал пастью пчелу, за что и поплатился распухшим языком и отёкшей мордой. С тех пор он боится всех жужжащих существ, как огня.
            – Не ходи туда! – тихо сказал он. – Ни к чему хорошему это не приведёт!
            – Да не бойся ты! Там, среди них, должен быть один мой старый знакомый. Подожди тут! – сказала я переминающемуся с лапы на лапу растерянному и озадаченному псу, а сама потихоньку, без резких движений, направилась к шмелиному гнезду. Остановившись в паре метров от него, я громко кашлянула – оба шмеля сердито загудели и поднялись выше уровня травы. Через секунду из крохотного отверстия в земле вылетели ещё два тяжело гудящих насекомых.
            – Здравствуйте, уважаемые! – как можно вежливее и отчётливее произнесла я, хоть сама готова была отсюда улизнуть при первой же опасности. – Не будете ли вы так любезны и не подскажете ли мне, где я могу отыскать шмеля по имени Жзин?
            Четыре гудящих шмеля сблизились в воздухе друг с другом, будто что-то обсуждая, и мгновение спустя один из них юркнул в гнездо. Оставшиеся трое подлетели ближе ко мне, зависнув на уровне моего носа, и стали с удивлением меня разглядывать, гудя на разные лады. «Надеюсь, они не вздумают на нас нападать? Ладно – я, мне их укусы – как слону дробина, а вот Филёк, – я осторожно покосилась в его сторону, не делая резких движений – он залёг в высокую траву, и его почти не было видно. – Да, ему может достаться по полной программе».
            Тут я услышала, что жужжание шмелей усилилось – из гнезда вывалилось порядка пятнадцати особей. От этой компании отделился самый крупный шмель и уверенно двинулся ко мне – у меня внутри всё непроизвольно сжалось от мимолётного страха.
            – Здравствуй! – вдруг весело прожужжало насекомое.
            – Приветствую тебя, Жзин!
            – Что привело тебя к нам?
            – Да мы тут с моим другом гуляли неподалёку, и я решила зайти к тебе в гости. Хотела вот поинтересоваться, как ты себя чувствуешь!
            Я сидела и старалась не обращать внимания на тяжело гудящую позади Жзина группу поддержки. Протянула ему лапу, приглашая сесть на ладонь – он на секунду завис над ней и, не долго думая, плюхнулся на самую середину, сложив крылья. Остальные шмели как-то занервничали, выдавая своё состояние неравномерным резким жужжанием, временами переходящим в пронзительный звук.
            – Спасибо, со мной всё в порядке! – уверенно заявил он.
            – А ты, кроха, был прав! – обратилась я к нему. – Похоже, я действительно не сплю, и, кажется, я тебе верю! Не удивляйся, но мне тут кое-что рассказал мой пёс. Да-да, я говорю и со своей собакой! Конечно же, он рассказал не всё, что я хотела узнать, но некоторым вещам дал более или менее понятное объяснение, хотя во всё это мне верится с трудом.
            – Ну, я же говорил тебе! А ты мне не поверила в прошлый раз! – пискнул мохнатый комочек у меня на ладони, и в его голосе послышались обиженные нотки.
            – Не обижайся, пожалуйста, я ведь не нарочно! Это и в самом деле всё невероятно звучит. Я вот тут кое-что хотела тебе предложить. Вернее, всем вам.
            – Что именно? – с некоторой опаской спросил меня шмель.
            – Сейчас увидишь. Я, конечно, не знаю, получится ли у меня это снова, но я постараюсь!
            Я медленно подняла правую лапу (при этом краем глаза заметила, как Филя нервно приподнялся над травой), сосредоточилась и, прикрыв глаза, представила себе, как из земли прорастает клевер. Моё любопытство заставило меня открыть глаза, и от увиденного я обомлела: у меня получилось! Получилось вырастить приличную куртинку того самого клевера, от которого эти мохнатые полосатики пребывали в диком восторге.
            Жзин аж привстал на задние лапки:
            – Невероятно! – пискнул он. – Я и впрямь в тебе не ошибся!
            Он слетел с ладони и пулей рванул к свежайшим головкам клевера. Остальные, обалдевшие от происходящего, шмели зависли в воздухе, не решаясь подлететь к невесть откуда взявшемуся клеверу.
            – Я тут кое-что прочитала о вас, – обратилась я к копошившемуся в клевере Жзину, которому было явно не до меня. – Вы ведь ещё без ума и от этого, да? – спросила я его, снова протягивая лапу и чувствуя, как из неё идёт неведомая сила, и тут же увидела, что из земли пробивается крепенький росток.
            Он тянулся вверх и рос всё быстрее и быстрее. Вот он уже из тоненькой веточки превратился в маленький кустик. Кустик, в свою очередь, ветвился всё сильнее и сильнее, и вот на нём уже появились многочисленные розовые бутоны, раскрылся первый алый цветок…
            Шиповник получился отменный – в человеческий рост, весь усыпанный цветами и бутонами, он источал пьянящий сладкий аромат на всю округу. И без того обалдевшие шмели шарахнулись в разные стороны от внезапно возникшего куста. Жзин же взвился в воздух и с бешеным жужжанием кинулся на первый раскрывшийся цветок.
            – Жзин, скажи, чего они, как не родные? Я же для вас стараюсь! – еле сдерживая смех, проговорила я, наблюдая за насекомым.
            – Братья!!! – завопил он, весь облепленный жёлтой пыльцой. – Не бойтесь, это всё для нас! – и, не говоря больше ни слова, снова уткнулся в цветок, сотрясая своей вознёй большую ветку.
            Шмели с тяжёлым гудением облетели внезапно появившийся благоухающий куст, и самый смелый после Жзина неловко плюхнулся на ближайший цветок. За ним подтянулись и остальные…
            Почуяв тончайший аромат шиповника, из гнезда вывалил весь шмелиный народ – их было уже порядка пятидесяти штук. Тяжело гудя и не обращая на меня ни малейшего внимания, они направились к кусту.
            Я покачала головой: да уж, суровый народ, ничего не скажешь! Напоследок я вырастила им ещё немного белого и жёлтого донника – из лапы лилась неведомая сила, как бы струясь из центра ладони, концентрируясь в пальцах. Потом тихонько встала и пошла к Филе.
            – Пойдём. Там теперь кипит работа, и им нет до нас никакого дела.
            – Ты с ума сошла! – громким шёпотом заругался на меня пёс, укоризненно глядя мне в глаза. – Они же могли тебя ужалить!
            – А вот и не могли! Мне их укусы по барабану, я их и не почувствую! Броня, знаешь ли, отменная! – постучала я себя казанком пальца по чешуе на другой лапе.
            Филя осуждающе на меня посмотрел и ничего не сказал, недовольно фыркнув. Чтобы хоть как-то сгладить его недовольство, я решила кое-что ему предложить.
            – Вернёмся домой по воздуху? – обратилась я к нему. – Честно признаться, пешком мне тащиться неохота – далеко больно. Как ты на это смотришь?
            Филёк хмуро насупил брови, делая вид, что сердится, и пару секунд подумал, поджав нижнюю губу.
            – Я не против. Только слишком быстро не лети, я ещё не привык. И, пожалуйста, высоко не поднимайся.
            – Ладно, ладно, трусишка, как скажешь! – поддразнила я его – он нахмурился.
            – И ещё: давай-ка я тебя пристегну на всякий случай, – продолжала я, подбирая поводок из травы. – Во-первых, это страховка на тот случай, если я тебя случайно отпущу в воздухе (Филёк аж нервно икнул и раздул щёки, приготовившись мне что-то отвечать). А во-вторых, я тебя знаю: стоит мне тебя отпустить в городе, так ты обязательно улизнёшь, и, как минимум, на сутки!
            Филёк сдул щёки и закатил к небу глаза, выражая этим своё отношение к поводку и к моим словам:
            – Я его не люблю! Это – самая противная вещь. И вообще – он ограничивает мою свободу. Я протестую!
            – Он бы не ограничивал твою свободу,  – противным голосом ответила я ему, – если бы ты не убегал и вёл себя на людях прилично, как все культурные маленькие собачки.
            – Тоже мне, нашла с кем меня сравнить. Я что, похож на тупую гламурную шавку с такой же хозяйкой на поводке? – язвительно ответил он, но всё же сдался мне на милость, подставив спину для того, чтобы я защёлкнула карабин на шлейке.
            Он чего-то мрачно буркнул себе под нос. Что конкретно – я не разобрала, но точно он меня не похвалил.
            – Иди сюда, пойдём ко мне на руки, забирайся, – потянула я его за поводок, собираясь усадить себе в лапы.
            Вдруг сзади меня раздался знакомый голос с характерным жужжащим акцентом:
            – Подожжжди, Катя!
            Я обернулась: ко мне летел Жзин на всех парах.
            – Подожжжди, пожжжалуйста, не улетай! – выпалил он, чуть не врезавшись мне в нос. – Ты сделала для нас доброе дело, спасибо тебе! Вот мы хотим поблагодарить тебя от всего сердца. Прими это в знак нашей признательности.
            – Ребята, давайте сюда! – скомандовал шмель нескольким насекомым, добавив ещё какое-то выражение на незнакомом мне диалекте.
            Четыре крупных, мохнатых, полосатых охранника подлетели к Жзину.
            – Вон тот! – указал он.
            Охранники развернулись и дружно полетели к кленовым молодым высоким деревцам. Двое отклонили самый крупный лист: один шмель сверху давил на него массой собственного тела, второй усердно тянул вниз.  Двое других старательно перегрызали черешок листа мощными жвалами. Мы с Филей молча и удивлённо наблюдали за этой сценой. Жзин, тем временем, с десятком шмелей пропал в норке.
            Охранники откусили лист и полетели с ним ко входу в гнездо. Спустя несколько секунд над поверхностью земли стали появляться рабочие шмели, неся в лапках что-то, похожее на капельки янтаря. Охранники держали лист, а рабочие осторожно опускали янтарные капельки на его середину. Ещё четыре шмеля ухватились за края листа, помогая охране – лист тянул их к земле. Было понятно, что в нём лежало что-то увесистое. Тут я снова увидела летящего ко мне Жзина.
            – Это от всей нашей семьи – наш лучший мёд, попробуй, пожалуйста!
            – Ой, спасибо! Как это мило! Я ещё никогда не пробовала вашего мёда.
            Мёд, в принципе, терпеть не могу. Больше одной чайной ложки в год не употребляю. Что ж, видимо, придётся есть, иначе, чего доброго, оскорбишь этот суровый народец.
            Восемь шмелей с листком, который прогнулся под тяжестью мёда, медленно полетели в мою сторону. Им явно было тяжело тащить эту ношу.
            Я сделала к ним два шага и протянула лапу. Они осторожно положили мне на ладонь лист с янтарным содержимым и дружно отлетели обратно к кусту шиповника, а Жзин висел в воздухе напротив меня. Я посмотрела на свою ладонь: лист почти до краёв был наполнен прозрачным мёдом и источал божественный аромат сотен цветов. Я с наслаждением вдохнула этот аромат. Дааа… запах – что надо! Это вам не пчелиный мёд, а самый настоящий дикий!
            Я взглянула на гудящего шмеля:
            – Надеюсь, вы мне не весь свой годовой запас мёда отдали? Самим-то хоть что-то осталось или всё мне отдаёте?
            – Нет-нет, не волнуйся! – деловито прожужжало насекомое. – Это лишь малая толика нашего запаса! От нас не убудет. Прими в знак нашей глубокой признательности, – ещё раз повторил шмель.
            – Ну, ладно, спасибо!
            Я аккуратно заправила кленовый лист вместе с содержимым в пасть. Нежнейший прохладный мёд имел божественный вкус – вкус, с которым нельзя, наверное, было сравнить ни один из сортов пчелиного мёда. Я не знаю, какова на вкус была амброзия, которую пили боги на горе Олимп, но в этот момент мне показалось, что это была именно она! Такого невероятно восхитительного, чудесного и сладкого мёда я ещё не едала!
            – Ммм, – восхищённо протянула я, слизывая остатки мёда с ладони. – Просто обалденный медок! Не сравнить с пчелиным. Качество отменное. Вы просто молодцы!
            Жзин фыркнул:
            – Конечно, не сравнить! Мы смешиваем пыльцу почти с тридцати видов цветов, пчёлы – от силы с десяти, а некоторые семьи – с двух или трёх видов. Мы много внимания уделяем качеству, это – наша гордость! – важно заявил он.
            «Ой, ой, сейчас кто-то лопнет от самодовольства!» – заметила я про себя.
            – Спасибо, друг. Ну, нам пора. Я как-нибудь ещё загляну к вам на листочек мёда, если, конечно, не будете возражать.
            «Ага, теперь не отвяжетесь! Я ведь жуткая сладкоежка. Если уж мне что-то понравилось – всё!» – проскочила у меня в голове подленькая, скользкая мыслишка.
            – Нет, не будем, – с усмешкой сказал Жзин. – С твоей помощью мы за месяц соберём зимний запас. Ещё раз спасибо!
            Я ему кивнула в ответ, и он полетел, выписывая в воздухе замысловатые пируэты, к кусту шиповника, где вовсю кипела работа.
            – Во, видал, как засуетились! Залетали сразу, – повернувшись к Филе,  сказала я. – Небось, остались довольны.
            – Да уж, – ответил пёс. – После таких фокусов с травой они могли бы тебя отблагодарить получше, чем жалким листком с этой пакостью, – сморщившись, выговорил он с недовольством в голосе.
            – Да ладно тебе, чего ворчишь. У них ведь там не фабрика медогонная. Они и так разорились на меня.
            Филёк глухо хмыкнул: мол, нашла, кого жалеть.
            – Ну, всё, полетели! – я подхватила своего любимца в лапы и метнулась ввысь, забыв о том, что он просил меня лететь помедленнее и поаккуратнее.
            Я парила на одном месте над лесом, подхваченная тёплым восходящим потоком.
            – Ты чего зажмурился? – спросила у съёжившейся собаки. – Напугался, что ли? Смотри, как тут здорово! Ну же, открой глаза, тебе это понравится. Вон какой вид отсюда.
            Филя что-то мне в ответ невнятное буркнул, но глаза открыл. Я крепко держала его в лапах, намотав поводок на запястье. Он молча обозревал окрестности с высоты птичьего полёта, и я заметила, как на его морде маска страха меняется на выражение любопытства и удивления. Его взгляд устремился вдаль.
            – Дааа, – нарушила молчание я, – даль манит к себе, приковывает взгляд.
            – Угу, – ответил Филя глухо.
            – Хочешь, я тебя покатаю? Обещаю: никаких резких движений! Как ты на это смотришь?
            Пёс поджал нижнюю губу – ну, точь-в-точь, как человек. Его физиономия казалась озадаченной, но в рыжих глазах сверкнула огненная искорка. Я всё поняла без слов.
            – Ну, чего тут думать? Полетели! – бросила ему я и, не дожидаясь ответа, взмахнула крыльями, оттолкнувшись от тёплой воздушной подушки.
            Мы поднялись довольно высоко. Нас обдувал лёгкий приятный ветерок.
            – Какое всё маленькое отсюда! – вдруг ожил Филя – он глядел вниз.
            – Смотри, голова закружится с непривычки! – предупредила я. – Лучше не смотри вниз.
            – Ага, это похоже на поездку на машине. Когда смотришь на полоску на дороге во время движения, она всё время мелькает: линия-линия-линия-линия… – он тряхнул головой. – Да не так уж тут и высоко.
            Я усмехнулась:
            – Естественно, сейчас мы на уровне нашей девятиэтажки.
            – А что, ты летаешь ещё выше? – с опаской спросил пёс, с подозрением уставившись на меня.
            – Оооо, ещё бы! Так высоко, что все дома превращаются в крохотные камешки, когда смотришь на них оттуда, с высоты. Хочешь посмотреть?
            – Нет-нет-нет, не хочу! Мне и так страшно!
            – Да чего тебе бояться? Я тебя вон как надёжно держу – никак не вывалишься. Предлагаю прогуляться  над облакам. Что скажешь?
            – Ничего не скажу! Не надо! Давай вниз, на землю! – запротестовал пёс. – Я хочу слезть!!!
            – Ты хочешь слезть? Ну, пожалуйста! – я чуть ослабила хватку, и пёс вцепился всеми коготками  мне в лапу.
            – Короче, по земле мы с тобой будем ходить в нашем мире, когда проснёмся, а сейчас… – я резко взяла вверх, что есть силы взмахнув крыльями, покрепче прижав к себе насмерть перепуганную собаку. Он и тявкнуть не успел, как мы оказались над плывущими взбитыми тучками.
            Филёк прижался ко мне всем телом.
            – Эй, да перестань, не бойся! Смотри!
            – Нет, – буркнул он, – и не подумаю.
            – Да открой же ты глаза, глупый! Где ты ещё такое увидишь? – спокойно убеждала я пса. – Неужели ты думаешь, что я и впрямь тебя выпущу? Смотри, как тут красиво!
            Он открыл глаза и посмотрел вдаль, издав при этом какой-то удивлённый вяк.
            – Это… это… есть… – пробормотал он, округляя при этом глаза, – тучи?
            – Ага, это облака.
            – Они твёрдые? – спросил он робко, осторожно выглядывая из-за моей лапы.
            – Нет, совсем нет. Это капли воды, только очень-очень мелкие, как пыль. Хочешь попробовать их на вкус?
            Он нервно сглотнул.
            Я медленно влетела в ближайшее к нам облако. Мы тут же ощутили прохладную влагу, окутавшую нас плотным туманом. Тут облако внезапно начало таять.
            – А чего это? – спросил Филя. – Куда оно девается?
            – Это от моих крыльев. Я его сдуваю потоком воздуха.
            – Ааа, – понимающе ответил пёс. – А они на вкус и правда, как вода, – чамкая, произнёс Филя.
            Он весь был облеплен мельчайшими капельками влаги, да и я тоже. А по его усам смешно капала вода. Я усмехнулась:
            – Конечно, как вода. Это и есть вода. А что ты думал, у облаков вкус копчёной курицы? Или колбасы? Или они, как мороженое?
            Он тоже рассмеялся.
            – Ну, что? Страх твой прошёл? Чувствую, что прошёл, если смеёшься.
            Он пожал плечами.
            – Давай-ка я тебя нормально покатаю, я ведь обещала. Знаешь, только я не очень люблю медленно летать – меня это жутко утомляет, – и, разогнав остатки облака мощными взмахами крыльев, я набрала скорость.
            Филя молчал, наблюдая, как всё быстрей и быстрей начинают плыть мимо нас пушистые тучки.
            – И правда, здорово! – вдруг задорно тявкнул он. – Это как поездка на машине с открытыми окнами, только высоко.
            Он глянул через мою лапу вниз и тут же отпрянул назад.
            – Ой-ёоо! – выдавил он из себя. – Какая пропасть!!!
            – Ага, – довольно ответила я. – А теперь держись крепче!
            Он понял, что со мной спорить бесполезно, и вцепился когтями мне в пальцы, вжался в меня и свернулся поудобнее – так, чтобы лететь со мной не боком вперёд, а носом.
            Я летела примерно со скорость километров 150-180, судя по тому, как быстро обгоняла идущие внизу по трассе автомобили.
            – Ну, как? – спросила я у пса.
            – Ага! – коротко тявкнул он.
            – А сейчас будет ещё быстрее! Только молчи, а то подавишься ветром, – предупредила я и так в тряпочку молчащую собаку. Он еле заметно мне кивнул.
            Мы неслись с приличной скоростью. Внизу под нами пролетали поля, речушки, сёла, деревни, небольшие массивы леса, посадки, фермы, дачи, овраги и пруды. Пёс еле успевал следить за всем этим. «Наверняка, он тоже и боится, и восторгается»,  – подумала я.
            Ветер зверски бил нам в лицо. Я решила сбавить скорость и развернуться в сторону города. Мы повернули на восток, и нас ослепило утреннее солнце – ещё не горячее, но невыносимо яркое. Я пролетала над тучами и задевала их задними лапами. Видела, как вихревые потоки от крыльев заставляют спокойно плывущие тучи резко менять форму и распадаться на отдельные куски.
            Тут я глянула на Фильку: он, щурясь от яркого света, высунул голову по плечи из моих лап и высунул язык, ловя ветер ртом. Глаза при этом у него были сощурены, кудряшки на голове туго прижимались потоками ветра. Если я не ошибаюсь, то он был просто в восторге! Я понимающе улыбнулась.
            Наконец-то показался вдали наш город, приветствуя нас залитыми яркими солнцем домами. Я сбавила скорость и снизилась. Филёк облизнулся и чуть перегнулся через мою лапу.
            – Смотри, вывалишься! – предупредила я пса.
            – Это Берсеневка? – спросил он, глядя на сельские дома.
            – Да. А откуда ты знаешь, что это Берсеневка?
            – Очень просто. Во-первых, я умею слушать, а во-вторых, я умею читать таблички. А на въезде в Берсеневку – вон там, – стоит указатель с названием.
            – Ого! Ты меня удивляешь! Чего о тебе я ещё не знаю?
            – Ну, ты тоже меня удивляешь и шокируешь. Вон чего у шмелиного гнезда вытворяла сегодня с растениями. Где это видано, чтобы они так быстро росли?
            – Согласна. Но у меня вопрос: как ты научился читать?
            – Ну, это же просто! Как две кости разжевать! Когда мы едем в деревню, вы же иногда говорите, какие сёла мы проезжаем. Я слушаю и запоминаю. И потом, я смотрел и слушал этот говорящий и мелькающий ящик. Этот, как его… Телевизор, вот! Вот за пять лет кое-чему и научился.
            Моему удивлению не было предела: мой пёс смотрит телевизор да ещё и умеет читать? Я в шоке!!!
            – Я же говорю, что в тебе есть сила, – сменил он тему. – И она начала проявляться. Какая-то энергия от тебя идёт – странная, непонятная. Но она не чуждая и не враждебная, я это точно знаю. Собачье чутьё не обманешь! – продолжал он.
            Мы, тем временем, опускались на нашу поляну. Я аккуратно приземлилась и выпустила Фильку из лап. Он чуть отошёл и встряхнулся, звякая карабинчиком.
            – Бррр, ненавижу поводок! – сказал он, закончив встряхиваться.
            – Филь, я спросить ещё хотела… Всё про то же…
            – Да? – обернулся он ко мне.
            – Ты вот говорил про переход. Что это такое? Ну, хоть что-то ты видел или запомнил про это?
            Он сел.
            – Я же говорил и говорю, что не помню ничего, только то, что куда-то через что-то перешагнул. И – всё, провал, темнота в голове!
            – Жаль… – задумчиво ответила я.
            – Мне тоже.
            Тут наш разговор прервался, так как мой пёс вдруг залился звонким лаем на проходившего неподалёку человека.
            – Тихо ты, не ори! Меня выдашь! Совсем с ума сошёл? – громко шикнула я на него. – Я же невидима для них!
            Он перестал брехать и, чуть не подавившись, удивлённо спросил:
            – Как невидима?
            – Да так!
            – Да я же тебя вижу! И мама видит.
            – Да потому что я ТАК хочу, потому и видите. А для всех остальных я скрываюсь. Если я захочу – меня сразу становится видно, я проверяла.
            – Ну, и как? – с любопытством поинтересовался он. – Как реагируют?
            – А ты как думаешь? Как люди могут реагировать на этакую зверюгу?
            Он ухмыльнулся, глазах его сверкнул хитрый оранжевый огонёк.
            – Покажи! – внезапно как-то заговорщически прошептал он. – Хотел бы я посмотреть на их реакцию.
            – Да ты что, свихнулся? Посреди бела дня – и вот нате вам! Здрасте! «По городу ходила большая крокодила»... Ладно – ночью все были по домам.
            – Тааак,– ехидно протянул пёс, – ночью?
            – Ну да, а что такого? – смутилась я.
            Он укоризненно покачал головой.
            – И всё же, давай поглядим на их реакцию. Это же сон!
            – Нет – и точка! – возразила я.
            – Ну, пожалуйста! – начал поскуливать пёс.
            – Даже не проси! – упёрлась я. – Сейчас же паника начнётся! Я не могу этого допустить. Ой, вот только не надо делать такие глаза! – возмутилась я, глядя на пса, который готов был, судя по выражению его морды, прямо сейчас разрыдаться.
            Зная, какой он артист, я даже и ухом не повела. Филька обиженно тявкнул и, повернувшись ко мне спиной, плюхнулся в траву с тяжёлым вздохом: мол, такая, да? А я тебе тут душу свою изливал… Всё, я обиделся!
            – Эй, Филя, перестань дуться! Ну, ты чего? Ну, брось! Правда, я не могу и не хочу перепугать всех. Это нехорошо. (Никакой реакции!) Всё, пошли домой! Мама нас, наверное, уже заждалась давным-давно. Идём! – потянула я за поводок.
            Поводок натянулся, но Филя даже с места не сдвинулся.
            – Идём же! Хватит! Разве ты не понимаешь очевидных вещей? – начала уже злиться я.
            Опять молчок. Он даже ухом не повёл. Вот зараза, всегда упёртый был.
            Тут у меня, как всегда, возникла одна нехорошая идея. Но она мне не совсем нравилась: а вдруг не выйдет?
            – Ладно, – сдалась я, – твоя взяла.
            Он немного повернул ко мне голову.
            – Тогда слушай меня ОЧЕНЬ внимательно! Не гавкай, не мешайся под ногами, ни на кого не кидайся, сиди молча в сторонке и смотри. Убежишь – я тебя всё равно поймаю и.., – я нахмурилась, глядя на его морду.
            О, он был весьма доволен моим решением и никак не среагировал на моё «и…».
            – Значит, так. Сейчас я покажу тебе реакцию человека на меня, а заодно и позавтракаем.
            – К-кем позавтракаем? – чуть не подавился пёс.
            Я, в свою очередь, продолжала:
            – Думаю, ты не будешь против шашлычка с утра.
            Он удивлённо моргнул и облизнулся (а я уже жалела несчастного хозяина шашлычной…).
            – Но для того, чтобы купить шашлык, нам нужны деньги. А домой за ними я не пойду, так как мама мне их не даст на подобную «дрянь». Ты ведь знаешь, она даже от дыма шашлычного шарахается, так что на неё рассчитывать не придётся. А воровать снова у него шашлык я не хочу – это бесчеловечно!
            – Снова? – переспросил удивлённо пёс, многозначительно глядя мне в глаза.
            – Да, снова!
            – И… – начал, было, он.
            – Что – «и»? – передразнила я его.
            – И когда это ты…
            – А! – отмахнулась я. – По глупости. Не сдержалась, вот и…
            Я не стала договаривать, что случилось после того, как я не сдержалась – он и сам это скоро увидит.
            – Ага, а сама только что кричала, что нехорошо пугать! – ехидно съязвил пёс.
            – Так, это кто тут разгавкался? – уже не сдержавшись, рыкнула я.
            Он осёкся, но ощерился ехидной улыбочкой: мол, не пугаешь, говоришь? Так я тебе и поверил! Нашлась тут скромная зверушка.
            – Так вот, без денег нам с тобой шашлык никто не даст, а снова отбирать я не собираюсь, – я нарочно выделила слово «снова», чтобы он больше мне ничего такого не сказал. – Придётся найти то, чем я смогу оплатить наш завтрак.
            Филя молча глядел на меня. «Ладно,  подумала я,  попробую, вдруг сработает».
            Я бросила поводок, отошла от пса, жестом показав, чтобы он не ходил за мной, встала поодаль и, сосредоточившись, прижала правую лапу к земле. Снова это ощущение в лапе, лёгкое сияние, мерцание и какой-то слабый гул под землёй... Прошло секунд двадцать – гул усилился. Прошло ещё столько же – я ощутила всеми лапами мелкие колебания и потряхивания почвы, и внезапно земля под правой лапой шевельнулась. Я подняла лапу выше – земля начала вздыбливаться и бурлить, словно как если бы крот решил вылезти наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха, сделать очередное вентиляционное отверстие для своих многочисленных ходов.
            Почва, тем временем, всё поднималась и поднималась. Пять сантиметров, пятнадцать сантиметров – комочки чернозёма, бурая с жёлтым глина, камешки и... Что это? О, Боже! Неужели у меня получилось?
            – Ну, и что это такое? – раздался рядом со мной голос Фили. Я от испуга вздрогнула, так как уже забыла, что он остался сидеть в стороне и ждать меня.
            – Что это? – снова спросил он.
            – Ну, я точно не знаю. Я не разбираюсь в камнях настолько хорошо, но, судя по всему, это какой-то драгоценный кристалл,  – растерянно ответила я, глядя на лежащий на кучке земли неровный полупрозрачный камень тёмно-бордового цвета – такой красивый, длиной около десяти сантиметров, с ровным острым краем, будто его откололи от ещё большего куска.
            – Ваууу, – протянул пёс, – я ничего подобного в жизни не видел!
            – Думаешь, я каждый день добываю ценные булыжнички? – съязвила я.
            – А может, он вовсе не ценный? А может, это обычная стекляшка?
            – На стекляшку не похоже. Он даже по ощущениям... живой. Это – камень!
            Гул в земле прекратился. Я аккуратно взяла камень двумя пальцами, не касаясь когтями, чтобы не ободрать, сдула с него остатки земли, положила себе не ладонь – граммов на двести тянет! На солнце он засиял, отбрасывая алые, красные и бордовые блики.
            – Ух ты, красотища! И что же это за камень? И как это у тебя получилось его достать? – засыпал меня вопросами Филька.
            – Говорю же, не знаю. Может, рубин, может, гранат – я не разбираюсь. И как я его достала – тоже не могу сказать. И вообще – я представляла, что достаю из земли золото, а тут  – ЭТО! – не отводя глаз от камня, ответила я ему.
            – Ну, наверное, тут золота нет, – заметил он. – Значит, есть здесь ЭТО.
            – Да какое, вообще, золото, какие камни? У нас здесь вообще, кроме глины и торфа, нет ничего! Никаких полезных ресурсов.
            Пёс удивлённо рассматривал яркий кристалл. В ответ на мои слова он только пожал плечами.
            – Я вот думаю: если уж у меня действительно во сне есть какой-то сверхъестественный талант, и этот талант, как выяснилось, связан с землёй, – что же это? Магия? Магия силы земли, что ли? Если я могу выращивать растения, передвигать почву, понимать тебя – зверя, и насекомое, а теперь ещё и это, – показала я глазами на сверкающий камень, – как думаешь, эта способность и есть магия?
            Филя озадаченно слушал мои рассуждения.
            – Честно сказать, я не знаю, что такое магия, – как бы пробуя слово на вкус, ответил он.
            – Я бы удивилась, если бы ты знал это, – вздохнув, сказала я. – Но если верить легендам, это – сила, данная не то природой, не то богами, либо всем сразу. И обладали этой силой немногие.
            – Но ведь большинство легенд – враки, выдумки людей, чтобы было нескучно жить.
            – Я тоже так думаю. Людям вообще не дана такая сила, иначе до сих пор по земле расхаживали бы то тут, то там всякие маги со своими фокусами. А таковых я лично пока не встречала.
            – Угу, – буркнул пёс. – А ты?
            – Чего – я? – переспросила я.
            – Ну, ты ведь тоже человек, а вон чего вытворяешь. Что это, если не магия?
            Я пожала плечами.
            – А что могли делать маги?
            – Ну, если верить всему, что написано, – это были некроманты, маги жизни, маги разума, маги стихий...
            – А кто такие... не... как ты их там назвала?
            – Некроманты?
            – Да!
            – Это такие тёмные личности – и внутри, и снаружи, – которые обладали тёмной силой: способностью поднимать нежить – скелеты, зомби всяких, насылать болезни, нечисть разную...
            – Короче, – нехорошие редиски, – поёжился Филёк. Видимо, ему стало не по себе от моих слов. – А кто тогда маги жизни?
            – Ну, это – люди, обладавшие даром исцеления. Они возвращали с того света умерших, лечили от болезней, – в общем, помогали...
            – А... ясно.
            Филёк было раздул щёки, чтобы ещё что-то спросить. Не дожидаясь следующего вопроса, я сразу решила объяснить ему про третью и четвёртую категорию волшебников:
            – Маги разума легко могли внушить всё, что угодно, спутать мысли, стереть память. Могли навести морок, вызвать видения, могли лишить воли и заставить покориться, ну, и наставить на путь истинный, – так сказать, вправить мозг. Сейчас их бы назвали гипнотизёрами. А маги стихий – это люди, которые, соответственно, могли управлять стихиями земли. Один человек обладал даром управлять только одной стихией: либо ветром, либо землёй, либо огнём, либо водой. Эти маги использовали свой талант, например, в сражениях: насылали огненный дождь, возводили каменные непреодолимые стены или огненное кольцо вокруг противника, могли создать в земле провалы неимоверной глубины, как пропасти. Могли в битве призвать на помощь растения. А в мирных целях –  предотвращали природные катаклизмы: рассеивали бури и ураганы, а на море во время штиля наполняли ветром паруса; мановением руки могли потушить пожар, а во время засухи вызывали дождь, ускоряли рост растений и заставляли ради забавы зацветать зимой розовый куст.
            Филёк слушал меня очень внимательно, его морда была серьёзной и озадаченной одновременно.
            – М-да, – задумчиво сказал он, – это всё действительно сказки. Хотя... откуда бы тогда о них знали люди? Неужели абсолютно всё придумано?
            – А знаешь, как бывает? Происходит какое-то очень значимое событие – и лет пятьдесят люди про него помнят, постепенно забывая про мелочи и подробности.  Следующее поколение людей вспоминает историю эту, прибавляя уже что-то от себя. Так быль превращается в обычный рассказ, рассказ превращается в сказку, сказка – в легенду, легенда – в миф, а миф – это ничего. Миф – искажённое историческое событие – искажённое настолько, что перестаёт быть правдивым. Не знаю, может и были когда-то такие люди, но, видимо, так давно, что о них остались только сказки.
            – Ну, значит, ты – маг земли! – сделал твёрдый вывод Филя.
            – Я? Ты что – смеёшься или издеваешься?
            – Нет, я совершенно серьёзно! По твоему рассказу всё ведь сходится, не так ли?
            – Ну, может, и сходится, тогда объясни мне, почему я превращаюсь в дракона? Случайно, не знаешь?
            – Не.., – начал Филя.
            – Стой-ка! – прервала я его на полуслове. – Я совсем ведь забыла! Была ещё одна категория магов! Из головы выскочило! Маги-перевёртыши, или оборотни.
            – Как это понять – «перевёртыши»? – сморщился пёс. – Они что, кверху ногами ходили?
            – Да, Филя, у тебя железная логика! Нет, конечно! Они могли перекидываться в разных зверей: превращаться в волков, тигров, медведей, змей и так далее.
            – А для чего?
            – А я знаю? Это же тайна за семью печатями, покрытая самым тёмным мраком.
            – Ну, так, значит, ты и...
            – Нет, стоп, не продолжай! – перебила я его. – Давай закончим наш трёп про всякую нереальную чушь. Время идёт, а я тебе обещала... Нет, вернее – ты меня вынудил показать тебе, как на меня реагируют люди. Ой, нехорошее у меня предчувствие, ой, нехорошее...
            Филя оживился:
            – Да ладно, ну, чего тут такого-то?
            – Чего? А вспомни-ка себя! Как ты отреагировал? Как мама отреагировала на меня? А? Вспомнил? Ну, так будет ещё хуже: визги, крики, паника – оно тебе надо?
            – Естественно, надо! – Филёк аж подпрыгнул на месте. – Ну, идём же! Что ты там хотела сделать? Порычать? Или, помнится, ты сказала про мясо? – намекнул он, пристально глядя мне в глаза.
            – Ладно, – сдалась я, – идём. Только помни, что я тебе сказала: веди себя тише воды, ниже травы, и чтоб ни гу-гу. Понял меня?
            Ответом на моё наставление был короткий «тяв».
            Я спрятала кристалл под твёрдым щитом-пластиной на груди, сначала приподняв его, а затем прижав как следует, чтобы не потерять драгоценный груз.
            – Я тебя отстегну, а то мне неудобно вести тебя на поводке. Смотри, не улизни!
            Филька от радости аж подпрыгнул:
            – Наконец-то свобода!!!
            – Ну, смотри же! – многозначительно произнесла я.
            – Да ладно, ладно, понял я! Не буду я лаять. А охота как.., – вздохнул он.
            Я на него сердито глянула и громко фыркнула.
            – Ой, ну и глазищи у тебя! – хмыкнул пёс, глядя на мою морду.
            – А что с ними не так?
            – Засверкали так, что прямо аж мурашки по хвосту прошлись!
            – Да? А я ничего не заметила.
            – Зато я заметил. Больше так не делай, а то не по себе становится!
            – Ну, я же не нарочно! Простите, пжаллста! А кстати, Филя! А какого цвета у меня глаза?
            – А ты что, разве не знаешь?
            – Нет, конечно, – соврала я, решив его проверить.
            – Ну, как трава, только ярче.
            – А трава какого цвета? – допытывалась я.
            – А ты разве не различаешь цвета? – удивился он. – А я-то думал, что люди видят всё в цвете...
            Я молчала.
            – Она же зелёная! Зелёная зелень. Как ещё объяснить? Я не знаю. Зеленоватая... С зеленцой... Цветная!
            – Так значит, собаки, всё-таки, различают цвета?
            – Конечно, различают! Я всё вижу в цвете. А что, ты не знала?
            – Я сомневалась. Просто слышала, что учёные сделали вывод, что все псовые видят мир в чёрно-белых тонах. Типа, у вас в глазах не хватает световоспринимающих клеток, ну и всё такое.
            – Ну, они и идиоооты! – усмехнулся пёс, явно выказывая своё к ним отношение выражением морды. – Это же надо такую дурость сказать! А кстати, как они это узнали?
            – Как-как, – буркнула я, понимая, что придётся рассказать ему не самое приятное. – Опыты проводили.
            – Что ещё за опыты? – рыкнул Филя.
            – Плохие опыты, не спрашивай.
            – Я понял, можешь не говорить. Я не дурак, – продолжил он недовольным тоном. – Все собаки видят всё в цвете. А также видят в кромешной тьме. Не совсем чётко, но споткнуться не споткнёмся, – гордо заявил он. – А вы, люди, видите в темноте?
            – Нет, конечно же. У нас нет такой способности.
            – Вот видишь... А те живодёры – полнейшие придурки и…
            И тут он вывернул такое словцо, что меня аж перекосило!
            – Фу, Филечка! Ты откуда такой дряни понахватался? – обалдело спросила я.
            – Ну, – хмыкнул он, – слышал пару раз, когда пугал одного парня, вот он мне это и сказал.
            – А ты хоть понимаешь, что это слово означает?
            – Естественно! Ты разговариваешь со мной, как со щенком! Я же не дурак, я же сказал. И это слово обозначает часть человеческого тела, кото...
            – СТОП! – рявкнула я, прерывая его объяснения. – Не надо мне это объяснять, не надо! Я в курсе!
            Меня аж в пот бросило: разговаривает, да ещё и крепкие словечки знает. Это уже перебор для обычной собаки!
            Он пожал плечами: мол, что тут такого? Да ничего особенного.
            – Эти.., – он немного помолчал, видимо, подбирая культурные выражения, – так называемые учёные, – наконец выдавил он из себя, – ещё бы ляпнули, что собаки всё видят кверху ногами. Тогда уж совсем хорошо было бы! А что? Если уж они думают, что мы всё видим в чёрно-белых тонах, то уж кверху ногами – заодно. Хм, а почему бы и нет?
            Он смешно нагнул голову, видимо, прикидывая, каково это – видеть кверху ногами. Я рассмеялась, он весело тявкнул в ответ.
            – Ладно, идём, время не ждёт! Нам уже скоро с тобой просыпаться, – заторопила его я.
            – Ага, идём! – вскочил радостно пёс.
            Я набросила отстёгнутый поводок себе на плечи, чтобы не мешался, путаясь под ногами при ходьбе.
            – Пошли, – сказала я Филе, разворачиваясь в сторону рынка.
            – Ой, погоди, Кать, а ты так и оставишь эту кучу земли? – остановившись, спросил меня Филя.
            Я обернулась.
            – Ну, да, а что? Подумаешь, крот нарыл? Большой крот нарыл... И что тут такого?
            – Да так, ничего. Просто хотел посмотреть, как ты её разравниваешь своей силой. Просто интересно, – смущённо ответил он.
            – Эх, ты! Наказание с тобой! На, наслаждайся! – ответила я, вытягивая вперёд лапу и применяя недавно приобретённый дар.
            Филя при виде зашевелившейся почвы как-то непонятно пискнул-скульнул, видимо, выражая этим свой восторг. Земля, тем временем, забурлила и втянулась назад. И тут же свежевзрытое место моментально начало покрываться зелёной щёткой молодой травки, растущей и тянущейся к солнцу прямо на глазах. Я убрала лапу.
            – Ну, что, доволен зрелищем?
            – Не то слово! – с восторгом выпалил пёс, сосредоточенно обнюхивая молодую травку.
            – Э-э-э-э! Ну, это же не обязательно было тут делать! – возмутилась я, глядя на стоящего с высоко задранной лапой пса.
            – Да! – ехидно выдохнул он. – Обновил, так сказать!
            – Тьфу ты, пакостный детёныш! Окаянный...
            – Да, я такой! Ну, пошли же, или мы кого-то ждём?
            – Да пошли, пошли.
            И мы, наконец, потихонечку двинулись к рынку.
            – А, кстати! – начал пёс. – А почему не по воздуху?
            – Ааа, что – понравилось? А то «не надо, боюсь, высоко»! А теперь, видите ли, ему спонадобилось «по воздуху», – передразнила я его.
            Он шёл и улыбался.
            – Ну, – замялся он, – быстрее будет.
            – Быстро, Филя, только кошки родятся.
            Он тут же расхохотался:
            – Ой, умора! Тяв! Гав! Ха-ха-ха... Ни разу не слышал такого смешного высказывания! – заливался он.
            – Высказывание – как высказывание, обычная фраза.
            Филя отмахнулся от меня лапой, прямо, как человек, всё ещё давясь смехом. Его смех был похож на человеческий с примесью лая, тявканья и скулежа.
            Он остановился и вытер лапкой с глаза навернувшуюся слезу, которую выдавил резкий приступ хохота. У меня тут же родился очередной вопрос:
            – Кстати, Филя! А почему вы, собаки, враждуете с кошками? Почему вы их гоняете?
            – Кошек-то? Да мы, в принципе, с ними и не враждуем. Так просто – словесная перепалка, которая обычно заканчивается погоней.
            – А зачем вы цапаетесь-то?
            – Ну, не знаю... Обычно начинают кошки. Поверь мне, они мастера грязных выражений! Иногда это выводит из себя. И вот результатом такой перепалки является погоня за вымяукивающейся кошкой.
            – Но ведь иногда бывает и наоборот: кошки бегут за собаками.
            Филя ухмыльнулся:
            – Ну да, бывают среди них особо смелые экземпляры, не стану с этим спорить. Просто нам, собакам, доставляет удовольствие наблюдать их уморительную способность моментально дыбить всю шерсть разом. Смешно, когда хуууденькая кошка при виде нас вдруг как бы взрывается и становится огромным шерстяным шаром. Её тощенький крысиный хвост сразу становится похож на веник.
            – А почему на веник?
            – А потому что такой же драный.
            – А, ясно! – хохотнула я.
            – И вот стоит ЭТА, – продолжал пёс, – выгнется дугой, рычит, воет, шипит и плюётся – типа пугает, а сама боится до смерти: глазищи вытаращит бешеные, того и гляди на тебя кинется! А сама думает, на какое дерево повыше залезть или в какой подвал юркнуть. А потом сидит на дереве и оттуда орёт на собаку благим матом. Причём, с использованием и человеческих слов.
            – Даже? – удивилась я.
            – Да! Эх, это и бесит!
            – Ага, вот почему собаки начинают прыгать вокруг дерева, когда на нём восседает кошка! – догадалась я.
            – Именно!
            – Понятно. А потом?
            – Что «потом»? Ну, мы же не живодёры, в конце концов. По крайней мере, не все. Шугнём её – и по своим делам дальше. Чего на тупоумных мявок время тратить зря?
            Мы расхохотались.
            – Дааа, дела...
            – Не говори-ка, – поддакнул Филя.
            Минуту спустя я решила над ним подшутить.
            – Ваааууу! – утробно мяукнула я, пародируя кошку, благо это у меня очень реалистично выходит.
            Филёк тут же насторожился.
            – Мияууу, – противно завернула я.
            – Ну, где же ты, мохнатая швабра? – ехидно выкрикнул пёс, глядя куда-то за меня.
            – Мияууу, – повторила я уже громче. Он удивлённо уставился на меня – я шла с каменной, непробиваемой мордой, еле сдерживая хохот, рвущийся наружу.
            – МАААУУУ! – страшным басом выговорила я.
            – Да тьфу, Катя, весь кайф обломала! А я уж подумал – реально сейчас позабавимся, а ты...
            Я расхохоталась.
            – «Ха-ха-ха» – пискляво передразнил он меня. – Не смешно!
            – Смешно, ещё как! – заявила я. – Особенно твоя реакция на мохнатую швабру.
            Он насупился, сделав вид, что обиделся. Я ещё сильнее расхохоталась. Он не выдержал и тоже  усмехнулся.
            – Ну, вот, пришли, – сказала я псу.
            – Куда?
            – Вот! – кивнула я на дымящую ароматным сизым дымком палатку.
            – Сюда?
            – Ага! Сиди тут и смотри. За мной – ни шагу, а то затопчут! – приказала я ему и бросила под берёзку смотанный большими петлями поводок.
            – Ну.., – начал было возражать Филёк.
            – Никаких «ну», ясно? Иначе сейчас же идём домой!
            – Ладно, молчу, молчу, – буркнул он. – Тоже мне, ящерица-переросток...
            – Чё-чё-чё? Чё ты сказал?
            – Я сказал – удачи тебе, большая ящерица!
            Я фыркнула.
            – Ну, я пошла!
            – Давай-давай!
            – Фух, была – не была!
            – Иди! – заговорщически произнёс пёс.
            Он остался сидеть на пригорке под берёзами, откуда замечательно было видно весь рынок, а я направилась к ларьку с палаткой, от которых так аппетитно пахло шашлыком.
            Итак, поддавшись на уговоры собственной собаки, я нехотя плелась к злополучной закусочной, перебирая в уме все варианты событий, последующих за сценой появления меня перед обывателями. Пропустив поток машин, я перешла дорогу и оказалась на территории рынка. «Что ж я делаю-то, а? Ой-ё-ёй, сбрендила напрочь! Будет паника...» – шептала я тихонько себе под нос.
            А может, ну их на фиг? Может, не пугать никого? Откажу псу, делов-то куча, чего тут такого? Эх, а ведь обидится и опять замолчит... Больше не заговорит ведь. А так хочется с ним ещё поболтать! Не каждый ведь день твоя собственная собака начинает свободно с тобой общаться и обмениваться всевозможными колкими фразочками и «культурно» обогащать всяческими неслыханными россказнями про некий переход и так чересчур обогащённый разной нелепицей мой сон-явь. Ой, незадачка... Ну, ладно, Филечка, наслаждайся!
            Я обернулась к сидящему под деревьями довольному псу – он махнул мне хвостом и мелко закивал, мол, «ну, давай-давай, начинай уже!»
            Я стояла прямо перед лавочкой шашлычника. Густой синий дым из мангала повалил прямо на меня, моментально вызвав дикий приступ голода – я сглотнула голодный комок. Набрав полную грудь воздуха и, наконец, собравшись с духом, тихонько прошептала в спину суетящемуся за прилавком хозяину: «Ты меня увидишь!»
            – Доброе утро, уважаемый! – как можно мягче проговорила я человеческим голосом, прибавив этому голосу немного хрипоты дракона.
            Человек распрямился и, обернувшись, уставился на меня красивыми карими глазами, которые и сами по себе были весьма крупными, но после того, как он меня увидел, просто полезли из орбит. Он смотрел прямо мне в лицо. Точнее, в морду.
            «Звяк-бздинннь», – выпало у него из рук что-то, звонко ударившись об асфальт. «Ага, очередной шампур!» – подумала я.
            Мужичок сначала побледнел, потом покраснел, потом позеленел, снова покраснел… На лбу и висках появились крупные капли пота. «Ну, вот, чего и следовало ожидать: все признаки панического страха – налицо!» – подумала я.
            – Простите, уважаемый! Не найдётся ли у Вас готового шашлыка? – снова как можно более мягко выговорила я.
            Мужика забила крупная дрожь.
            – Да Вы не бойтесь, я сырым мясом не питаюсь! Я брезгую – там глисты! – заверила я его. – Правда, иногда тянет на свежатинку. Может, стоит попробовать? – намекнула я, и, словно в подтверждение моих слов, у меня громко заорал желудок.
            Мужичок вздрогнул, снова побледнел и указал трясущейся рукой на дымящийся мангал.
            – Бэ-бэри, – выдавил он сквозь стиснутые зубы. – То есть, заби-бирайтэ! – заикаясь, поправил он сам себя.
            – Но позвольте, почтеннейший! – продолжала я, как ни в чём не бывало. – Как можно просто так брать? Это невежливо, нехорошо! В конце концов, это всё стоит денег, не так ли? – наклонив голову и вопросительно глядя на несчастного, сказала я.
            Он вжал голову в плечи и ничего не сказал.
            – О, кстати! Простите меня за прошлый раз! Я слегка себя не сдержала и позволила себе свистнуть у Вас двадцать… э… пожалуй, двадцать два шампура с шашлыком.
            Мужик от моих слов аж поперхнулся.
            – Прошу Вас меня простить! – продолжала я увещевать беднягу. – И… вот…
            Я слегка отогнула нагрудную пластину, которая защищает впереди кожу вместо чешуи, и вынула оттуда сияющий на солнце алыми переливами и всполохами кристалл.
            – Держите! Это, по-моему, достойная плата за ту мою выходку! И следующую партию Вашего шашлыка.
            Я медленно, без резких движений, протянула человеку драгоценный камень – он стоял, не шевелясь, и теперь глядел не на меня, а на драгоценность.
            – Держите, держите! Это взято из самых недр земли. Вы сможете купить на это хороший участок земли и выстроить на нём приличный ресторан. Ну же, берите!
            Человек недоверчиво глянул на нависшего над ним гигантского зверя размером с автобус и с никуда не годными манерами юной особы. Он сомневался. Естественно – а вдруг зверюга накинется на него и будет на глазах у всех хрумкать! Да ещё и нахваливать эдакую добычу.
            – Да на, бери, блин! Я жрать хочу, в конце-то концов! – рассердилась я, и своей гигантской по сравнению с его рукой лапищей всучила осевшему от  моей резкости человеку камень.
            Армяшка разжал свою ладонь и уставился на сияющий камень. «Надо же, а мне казалось, что он совсем небольшой!» – подумала я: кристалл еле умещался у человека в руке!
            – Эт-то мне? – еле слышно выдохнул он.
            – Ага,  Вам, Вам. Так что там насчёт шашлыка? А? Мне, пожалуйста, тридцать шампуров. Да, и ещё: кусочки, пожалуйста покрупнее. И побольше зелени и специй. И зажарить до хрустящей корочки. А два шампура сделайте без соли и специй – просто мясо, с мягкой корочкой и кровью Заказ ясен? – чётко произнесла я.
            – О, да, да! Вай! Да, с корочкой! Со специями! Сию секунду! – вдруг оживился шашлычник.
            «Ба, какие перемены! Ха-ха, оптовый покупатель», – засмеялась я про себя.
            Мужичок начал бегать из ларька в палатку. В ларьке он с веером шампуров в одной руке молниеносно насаживал другой рукой на них то куски мяса, то помидорные долечки, то кольца лука, то яркие куски болгарского перца, приправляя всё это чем-то ароматным из большого мешочка. Потом бежал к палатке и укладывал шампуры на дымящийся мангал. Через несколько минут мясо на шампурах шумно заскворчало и обдало меня свежей порцией ароматного дыма. «УРРРР!!!» – завыл мой пустой желудок. Мужичок от этого звука вздрогнул, но всё же сделал вид, что не напугался. Он суетливо крутил шампура, чтобы мясо не подгорело.
            – Эй, Амо, куда это ты столько шашлыка готовишь? С ума не сошёл? Не праздник ведь, не продашь! Попортится всё зазря. Народу-то нету, – раздался вдруг басовито-хриплый голос сбоку от меня.
            Я обернулась – недалеко от меня, метрах в десяти, стоял рыночный грузчик.
            – Вах, Вася, вах! Дорогой клиент, панимаишь, оптовый! Уважаемый и очень серьёзный! – намекнул он, кивая в мою сторону.
            – Амо, ты чего? Напился, что ли? Никого же нету! – посмотрев в мою сторону, ответил грузчик.
            Амо обернулся, растерянно глядя на меня.
            – Он меня не видит, потому что я не хочу этого, – пояснила я.
            – Аааа.., – басом протянул Амо. – А почему? – тут же, спохватившись, спросил он.
            – А Вы не догадываетесь? – с усмешкой отозвалась я.
            – А, ну да, – многозначительно закивал Амо, оглядывая меня с ног до головы.
            – Эй, Амо, тебе точно голову напекло! Ты уже с воздухом треплешься! – язвительно заявил грузчик Василий.
            – Да что ты, уважаемый, – начал растерянно оправдываться шашлычник, торопливо переворачивая мясо. – Ну, тут вот… вах…
            – Ладно, – прервала я его, – пусть меня видят все! – и тут же приготовилась к предстоящей общей истерии, не забыв при этом красиво изогнуть шею и спрятать шипы, оставив только один их ряд на хребтине и хвосте. Хвост же я приподняла и свернула в полукольцо. Ну, сейчас что-то будет!
            Тут же послышался женский душераздирающий визг. Потом – ещё и ещё. Заорали и мужики. Кто кричал «Смотрите! Смотрите!», а кто – «Бегите! Бегите! Скорее! Что там? Что за крики?». Ещё визганули женщины. Ну вот, я же говорила: всеобщая истерия!
            «Ой!» – тяжело вздохнула я и глянула на бегающих туда-сюда людей, которые изо всех сил торопились убраться куда подальше от этакого невиданного зверя. «Ну, Филёк, сукин сын, добился-таки чего хотел! – мысленно отчитывала я пса. – Ну, мерзавец, наслаждайся!».
            Снова раздался дикий визг, потом – скрип тормозов, ещё и ещё – это проезжавшие мимо машины издавали такие отвратительные звуки, так как водители узрели «явление дракона народу». Я по-тихому паниковала, боясь лишний раз шевельнуться, и лишь обводила бесновавшуюся толпу взглядом.
            Продавщицы, выглядывая из магазинчиков, мгновенно побелев, захлопывали двери и опускали жалюзи на окнах, типа – дома никого нет. Эх, логика женская не знает границ!  Бабы бегали от одной двери магазина к другой, пытаясь заскочить внутрь, спрятаться от чудовища. Зато все мужики давным-давно куда-то подевались, незаметненько так рассосались, и только грузчик Василий сидел на пятой точке на асфальте и крестился. Лицо его стало белым, как и его роба, которая по жизни была в муке. Представьте: сидит этакий «снежный человек» и крестится – дичь, в общем!
            Тут же послышались истерические вопли из окон соседних домов: «Глядите, глядите! Дракон! Это же настоящий дракон! Караул! Звоните ноль два! Ноль три! В службу по отлову диких животных! Звоните куда-нибудь!!!»
            «Куда-куда звонить? Я не ослышалась?» – усмехнулась про себя я. Это меня, что ли, ловить собрались удавкой и сеткой? Ой, умора! Ну, точно – женская логика! Это – вообще отдельная тема для разговора.
            Внезапно я услышала характерное щёлканье сотового телефона в режиме «Фото» и обернулась назад: хиленький подросток лет 14-15-ти стоял в 20 метрах от меня, стараясь спрятаться за угол кондитерского магазина, и фотографировал меня. Ну, вот, теперь будут неопровержимые доказательства! Тьфу! Ну, Филя, я тебе ещё это припомню!
            – Эй, народ! Люди! Граждане! Да спокойно вы! Тихо! Не паникуйте! Я не страшная и не кусаюсь!
            …Ну, это как сказать – не страшная. Как человек – я симпатичная, а вот как… да уж… Ну, я уже к себе такой привыкла, мне нравится…
            – Чего же так орать-то, люди?
            Но – увы, на мои слова и увещевания внимания никто не обращал. А возле рынка остались только сидящий на мягком месте Василий, паренёк с сотовым да армянин Амо, старавшийся не обращать внимания на весь этот хаос, который творился вокруг нас.
            – Ну, что там у Вас с шашлыком, уважаемый? – поинтересовалась я, желая поскорее убраться из этого ада.
            – Вах, айн момэнт!
            Я кивнула. Ой, как же мне всё это надоело… Говорила ведь Фильке: не надо идти на подобное, но ведь нет, вынь да выложи! «АГРРР!» – рассердилась я, уже еле сдерживаясь. Ну, всё, достали!
            Мне очень хотелось побыстрее убраться с рынка вместе с шашлыком, но тут раздался визг милицейских машин. Этого ещё не хватало – шесть визжащих и мигающих машин подлетели ко мне с обеих сторон дороги. Из них повываливались до зубов вооружённые служаки порядка и направили на меня автоматы, укрываясь за машинами. «Шевельнётся – стреляйте!» – скомандовал милиционер, стоявший дальше всех, и начал орать в рацию о том, что у них здесь нештатная ситуация, и по городу дракон бесхозный разгуливает. Попала, блин, я. Как кур в ощип! Вот засада! Как быть-то теперь?
            – Эй, ты, с шашлыком! Ложись живо! – скомандовал всё тот же милиционер армянину, но Амо даже усом не повёл.
            – Ты чё, мужик, совсем… (дальше последовала совершенно непригодная для печати фраза!) А ну, на землю живо!
            – Да не ори ты так, уважаемый, – на удивление спокойным голосом пробасил Амо. – Не видишь – невиданного зверя кормить хочу! Однако, большой, голодный – как не накормить? Вах, заказ оплачен, нэхорошо будет гостя гнать, да? – не отрываясь от дела выдал он.
            – Ты чего, мужик, совсем от страха одурел? Очнись! А ну, прикройте меня! Вы, двое, со мной! Оттащите его за машину!
            Ой, не могу больше! Прямо спектакль разыграли! Тоже мне – отряд СОБР, ОМОН и спецназ в одном лице! Вернее – в трёх лицах.
            Чувствуя, что моего шашлычника сейчас уведут под белы рученьки, я не на шутку рассердилась.
            – А ну, стоять! – рыкнула я.
            Все вздрогнули. Я нервно сглотнула. Набрав в лёгкие побольше воздуха и изменив голос на рычащее-гудящий, «толкнула» речь:
            – А ну, братцы-кролики, козырьки-стволики, чего выпучились, как стадо баранов на новые ворота? А?
            – Она говорит! – шепнул один из целившихся в меня другому.
            – А то молчать буду! Не дождётесь!
            Тут я заметила у командира нервный тик левого глаза.
            – Что, не ожидали увидеть в такое время живого дракона? А вот она я, во всей своей красе!
            – Это ведь самка! – тихо сказал кто-то.
            – О, какие догадливые! Или уже успели рассмотреть? Прямо биологи-орнитологи! – рявкнула я. Парни вздрогнули.
            – В общем так, господа офицеры и все прочие. Я сейчас забираю свой завтрак и убираюсь отсюда куда подальше. Мы все мирно расходимся, и больше вы меня не увидите никогда. Вам ясно?
            – А ну, стоять, тварь! Никуда ты не пойдёшь! – рявкнул на меня  офицер.
            – Ой, кажется, из нас смелость попёрла! Я и так битых 15 минут тут стою. Могу сесть! – я тут же села, прижав крылья поплотнее к спине.
            Раздалось дружное клацанье затворов. Я отвернулась от них к Амо – он заметил это и тут же снова засуетился у мангала.
            – Всё, уважаемая, готово, забирай пожалуйста, кущай на здоровье! – отрапортовал Амо, протягивая мне огромную белую тарелку с целой горой шампуров с дымящимися увесистыми кусками мяса с румяными корочками, которые всё ещё продолжали скворчать.
            Боже, что за аромат!!! «УРРР!» – громко зарычал мой желудок, а пасть наполнилась слюной. Я осторожно протянула лапу и сгребла всё это богатство с тарелки в один большой «букет».
            – Эй, нэхорошо клиента обижать – заплатил ведь! – возмутился он, глядя на отряд милиции, целившийся в меня.
            Командир весь взмок и покраснел, руки у него дрожали от перенапряжения и нервного потрясения.
            – Ты бы пушечку-то убрал, служивый! – обратилась к нему я как можно обходительнее. – Я уже ухожу. Удаляюсь. Я, между прочим, преступников по ночам отлавливаю вместо некоторых товарищей (не будем показывать когтем, вместо кого!).
            – П-преступников? Ты? – заикаясь, произнёс офицер.
            – Ага. Я тут на днях к вам двух отморозков в машину засунула – дамочку хотели грабануть, смертью ей угрожали. Ну, тут я их и настигла.
            Он нахмурился, одна бровь поднялась домиком – видимо, его мозг пытался что-то судорожно сообразить. Он медленно опустил намертво зажатый двумя руками пистолет.
            – А… ну… это… как его… ну, да… К нам в отделение попали… двое ненормальных… Они не помнили, как оказались в нашей машине. Говорили что-то там про драконов, про полёт. Наверное, были обкуренные.., – промямлил он.
            – Ага, может, и обкуренные… я, пока их пёрла… мнямф… мнямф… чуть грыжу не заработала! Так что в меня целиться и, тем более, стрелять нельзя… чам, – не выдержав напряжения, я не заметила, как начала уминать шашлык. – Они в тёмном переулке подловили… мнямф… одну запоздавшую тётку…мням… ну, и как по писанному… ням-ням… «Гони бобло», туда-сюда… мнямф, нямф… ик! Ой, сори! Ну, вот я их тёпленькими и скрутила.
            Тут я заметила, что у всего отряда – вытянутые рожи, вспотевшие виски и красные щёки. И все они давно опустили оружие. «Фу, вроде обошлось… Как бы мне ещё от них слинять по-тихому?» – думала, дожёвывая кусок наивкуснейшего мяса.
            – А ты… ты… Вы… в общем… откуда тут взялись? Появился… лась… в смысле, взялась? И знаешь наш язык? – заикаясь, хриплым голосом спросил офицер.
            – Этого вам знать не обязательно! Взялась оттуда, откуда и все берутся. Язык знаю, поживёшь с такими, как вы, – и не только такому научишься! Я тут по воле случая. И случайно с вами столкнулась. Мне не до вас! Ну, мне пора! Господа, позвольте откланяться! – заявила я и осторожно встала, крепко зажав в руке драгоценные шампура.
            Отворачиваясь от них, я, честно говоря, боялась, что мне в спину полетит свинец, тогда трындец тебе, Катенька, придёт. Хотя, я ж пули-то не чую, вроде как броня защищает. Ну, ни пуха…
            Я выдохнула и, аккуратно перешагивая через людей и машины, пошла туда, где оставила своего окаянного пса, который втянул меня во всю эту передрягу. Шла и не оглядывалась, в любую минуту ожидая шквала огня и ливень пуль в спину. Всё-таки, человеческая натура – штука подлая и мерзкая…
            А вон и Филёк – лежит довольный и лыбится. Как же, насладился зрелищем по полной программе! «Ну, я ему устрою, уф!» – негодовала я.
            – А ну, иди сюда, мерзавец! – зашипела на него я. – Быстро, сказала! Надо смываться!
            Он «на цыпочках» – пригнувшись – подскочил ко мне. Я подхватила его и поводок свободной лапой (во второй-то были драгоценные шампуры с шашлыком!), и тут снова раздался доставший меня сегодня в конец мерзкий голос того же милиционера:
            – Подождите! – кричал он. – Эй, стойте!
            – Чего Вам? – буркнула я сердито.
            – Так Вы и вправду дракон?
            – Нет, я ваша массовая галлюцинация! – шикнула я злобненько, закрывшись вуалью невидимости, и метнулась на крышу ближайшей девятиэтажки.
            – Ну, что, малявка, доволен? – рвала и метала я, обрушив на Филька своё негодование.
            – Да не сердись ты, это было забавно!
            – Как же! А кто собственной шкурой рисковал ради твоей прихоти? Ну, чего молчишь?
            – Чефо-чефо… не видиф – ем!
            – Вижу. Ешь, только не подавись, а то вон от жадности какие куски глотаешь! Будто две недели не кормили.
            – Угу! Фкуфно! – только и прочавкал пёс, похрустывая аппетитной румяной корочкой шашлыка. – Я такой фкусной еды в жизни не ел!
            Я смотрела, как мой пёс уничтожает шашлык кусок за куском, пуская слюни и чавкая от удовольствия.
            – Ой, всё! Больше не могу… Не могу! – заявил он, сыто икая и валясь на бок, чтобы показать мне раздувшийся, словно воздушный шарик, животик. – Ик! Ой, хорошо пошёл…
            – Смотри, не лопни! Не многовато для такой маленькой собачки слопать мясо с трёх шампуров?
            Он моргнул на меня поочерёдно своими чёрными глазками – от их прежней рыжины не осталось и следа, поскольку они слипались. Потом отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, закрыл глаза, сладко зевнул и уложил поудобнее своё пузо. Это называется  «дорвался до бесплатного»! Всё – он уже отрубился: вон уже лапы дёргаются во сне. Нечего себе, скорость засыпания!
            Я сидела на краю крыши и дожёвывала оставшийся шашлык. А вкусно, я понимаю Филька: губа у него не дура. Это вам не варёный тощенький, синенький курёнок и не какие-то там атомно-аммиачные ножки Буша! Да, Филя… Ну, не видать тебе следующего завтрака как минимум сутки. Иначе…  Ладно, не будем о грустном!
            Доев последний кусочек мяса, я тяжело вздохнула. Нет, не оттого, что объелась, а оттого, каким трудом оно, это мясо, мне досталось. «Нет, лучше бы я его спёрла! Нет, не лучше, даже наоборот – хуже! Да тьфу ты!» – я тряхнула головой, отгоняя путаные мысли, и глянула вниз: там всё ещё стояли патрульные машины. А народу на рынке изрядно поприбавилось! И толпились они не у прилавков магазинов, а окружили они несчастного Амо, наперебой расспрашивая об эдаком чуде-юде, невесть откуда взявшемся посреди улицы. Бедный, его замучили! Хотя, почему бедный? Он теперь весьма богатый человек! Кристаллик-то наверняка немалых деньжат стоит, да и отбоя от клиентов на шашлык у него теперь не будет. Как же – тут ел аж целый дракон! Причём, ещё и говорящий! Точно, ему теперь надо ресторанным бизнесом заниматься, а то палатка – это несерьёзно. «Ой, мне же надо вернуть ему железки. Опять к ним! – подумала я, представляя своё появление среди людей. – Ну, уж нет, на сегодня с меня хватит!»
            – Ну-ка, Филечка, иди-ка сюда!
            Я осторожно подняла валявшегося в сладкой сытной отключке пса и, захватив шампуры, аккуратно слетела с крыши.
            – А? Чего? – еле разлепив глаза, пролепетал пёс.
            – Тссс, спи, спи.
            – Ага..., – прошептал он и снова заснул.
            Вот это реакция, да уж. «Нет, Филя, ты не сторожевой пёс у меня, а так – диванно-кресельно-подушечный!» – ласково глядя на него, подумала я.
            Зависнув над палаткой с шашлыками, я прицелилась и запустила мини-копья в бочку с маринованным мясом, как и в прошлый раз. Попав в цель, осталась собой весьма довольна. Но никто этого даже и не заметил: все были заняты расспросами, терзая несчастного Амо. Так вот вам на закусочку! Прижав спящего пса к себе покрепче, я взвилась в небо и, вдохнув поглубже, издала грозный, могучий рык-рёв, оповещая всех присутствующих о том, что «зверюшка-то ещё не убралась»! Народ внизу загалдел и запоглядывал вверх, но так ничего там и не нашёл.
            Я с диким восторгом ринулась вниз и, проносясь над рынком и толпой, заорала во всю глотку:
            – Шашлыки Амо – лучшие в мире!!! Проверено драконом! Агрррх!
            И, напрочь перепугав и переполошив толпу этаким рекламным слоганом, рванула в дому. Что удивительно, Филёк даже не вздрогнул: ни когда я разворачивалась в воздухе, ни когда зарычала – спал крепким сном обожравшегося пса!
            Чую, сейчас дома будет разбор полётов: ведь меня и Фили не было часов семь, как минимум. Точно, сейчас будет допрос с пристрастием. Ну, не сотовый же мне было брать с собой! …Да уж, дружочек мой, ну и втянул ты меня сегодня в переделку! Самому – хоть бы хны: насладился и зрелищем, и хлебом… Ну, почти хлебом. А мне теперь, чтобы нервы успокоить, придётся валерианку литрами принимать! Страху-то я там всё же натерпелась, уф! «Интересно, а как на драконов валерианка действует? Надеюсь, не так, как на кошек, а то…», – я хихикнула, представив дикую картинку.
            Я аккуратно влетела в распахнутое настежь окно, даже не заметив, когда успела трансформироваться, и прошмыгнула в ванную: всё-таки надо соне лапы вымыть!
            – Явилась – не запылилась! – раздался за моей спиной звенящий от негодования голос мамы.
            Я инстинктивно съёжилась: упс, попалась! Филёк тем временем пытался сообразить, как он попал с крыши дома в собственную ванную, хмурился и сопел, перебирая лапами, так как ванна была холодная. Я быстренько пустила в лейку тёплую водичку, чтобы он не замёрз.
            – Ну, мам, в общем, мы немножко погуляли…
            – Да, я заметила! – разгневанно вскрикнула она.
            – Ну, не ругайся, пожалуйста.
            – Как не ругаться? Где тебя носило столько времени? Сотового с собой нету, и, в конце концов, дела дома стоят!
            – Всё-всё! Сейчас всё переделаю!
            – Всё, больше никаких полётов! И вообще – это дикость!
            Сердце у меня ёкнуло: ну вот, долеталась…
            – Ну, мам! – возмутилась я.
            – Никаких «мам»! Не мамкай!
            Ну, вот, даже во сне попало… Никакой свободы действий! Достали!!! Как же хочется проснуться! Только вот опять никак, никак… Как на зло… Похоже, придётся и тут поработать.
            Я выругалась себе под нос и принялась мыть пса, который смотрел на меня не без сожаления. От отчаяния я не нашла ничего подходящего и показала Фильке язык. Он ТАК на меня посмотрел – меня аж передёрнуло! «Ладно… Эх. Жизнь моя – жестянка, да ну её в болото», – горько выдохнула я, понимая, что и во сне мне никак не отвертеться от нравоучений, и поплелась на кухню за заданиями. Поверьте, меня загрузили по самый хвост… В смысле, по уши…
            …Я уже начинаю привыкать к утверждению некоторых знакомых мне личностей, что это – не сон. Точно, это не может быть сном. Это какая-то альтернативная реальность. Это уже слишком – чересчур всё реально.
            Делами я занималась молча, дабы не гневить хозяйку дома. Но, пока я занималась делами, меня мучил один вопрос.
            – Мам!
            – Ну? – недовольно буркнула она.
            – А какое сегодня число?
            – Двадцать первое.
            «Двадцать первое…» – протянула я про себя. – Двадцать первое июня. А у меня там двадцать первое декабря. Скоро Новый год».
            – Двадцать первое июня – самые длинные деньки.
            Тут мама повернулась ко мне, вопросительно и как-то странно глядя:
            – Ты что, дочь, очнись! На дворе – май-месяц!
            – Май? Ах, ну да, ну да! – быстренько решила исправиться я. – Лето жду, вот  и перепутала.
            – Ну, ты вообще уже!
            – Да чего уж там! Подумаешь, ошибочка вышла небольшая, ну и что?
            – Эх, вот это ничего себе «ошибочка»! Ошиблась на целый месяц!
            Я отмахнулась: чего там – месяц… А какой год, я и спрашивать не буду, а то про меня невесть что подумают. «А вот у меня там, в моём мире, до мая ещё целых полгода!» – подумала я про себя, тяжело вздохнув. Целых полгода до моего дня рождения.   Что же всё-таки такое происходит вокруг меня? Что за сплетение двух реальностей, в которые я могу попасть, заснув или проснувшись? Одни вопросы… Ответы же на них я получаю весьма размытые, и они меня только ещё больше запутывают.
            Перелопатив целую гору рутинных домашних дел, которые меня порядком утомили, я и не заметила, как день перешёл в сизый вечер. Посмотрела на часы – две минуты десятого. Странно всё это, подозрительно странно: я всё ещё не просыпаюсь. Времени ведь прошло уже предостаточно, а я всё ещё нахожусь в этом мире, так похожем на мой реальный мир. Куда меня занесло моё сознание? Что за странную реальность создало моё необузданное воображение?
            Я устало опустилась на стул возле окна, положила руки на подоконник и опёрлась на них подбородком. С улицы в приоткрытое окно кухни настойчиво пробирались вечерние весенние запахи. На улице стремительно темнело. Странно, рано ещё такой тьме наступать!
            Поглядела на небо – восточная сторона его была без единого облачка, а с севера, юга и, видимо, с запада, ползли тучи, напоминавшие рёбра. А выше, над этими «рёбрами», были видны лёгкие перистые облака. Так… По всем приметам должен быть дождь, и не позднее этой ночи. Пойду-ка я выведу Фильку на прогулку, пока нет дождя. Мне не терпится поболтать с ним по душам! Надеюсь, мама меня отпустит…
            – Мам! – крикнула я ей.
            – Что? – ответила она из комнаты.
            – Я пойду Филька выведу на улицу.
            – Иди, но только чтобы через час оба были дома!
            – Придём в десять – тридцать.
            – И давай без своих фокусов! – сердито буркнула она напоследок.
            – Ладно-ладно! – выпалила я, торопливо одеваясь.
            Филёк встрепенулся и начал носиться, как угорелый, из комнаты в кухню, точно электровеник.
            – Филя! – крикнула я ему. – Смотри, не расплескай на поворотах!
            Мама тут же рассмеялась. Пёс презрительно фыркнул в ответ на мои слова.
            – Выходи! – я открыла входную дверь (даже как-то уже непривычно в этом мире мне входить и выходить через дверь).
            Филёк весело вылетел в коридор и ошалело запрыгал, засуетился.
            – Да не бесись ты, сейчас ведь пить захочешь!
            Он снова что-то фыркнул. Я кое-как надела на него шлейку, потому что он суетливо вертелся, и мы наконец-то вышли на улицу. Филька тут же залился громким лаем на подходившего к подъезду соседа – я его одёрнула, но он ни в какую не отступал, продолжая костерить уже заходящего в подъезд человека. Странно, я не понимаю его.
            Снова дёрнула за поводок и, наклонившись к нему, будто поправляя шлейку, прошептала:
            – Будешь так орать – больше никогда не будешь летать со мной, не попробуешь шашлыка. А, может, и ещё чего повкуснее…
            Он тут же осёкся на половине своего гава и, понурив голову и ничего мне не ответив, поплёлся по своим собачьим делам. «Смотри-ка, – ухмыльнулась я, – как безотказно подействовало! Надо будет так попробовать, когда проснусь. А вдруг получится?»
            Мы шли молча и спокойно гуляли – Филька даже не тянул поводок. Солнце уже убежало за линию горизонта, оставив после себя только яркий пятачок на западе. Остальное небо было затянуто тёмными сизо-голубыми тучами.
            Мы вышли на окраину города. Село Берсеневка было, как на ладони. Из-за нависших над нами сплошных туч оно казалось серым и неприглядным. Коттеджи стали тёмными и сурово смотрели на маленькие невзрачные деревянные домишки. Сады и деревья стали сине-чёрного цвета и скрыли за собой большую часть берсеневских домов. Сразу стало как-то мрачно и неуютно. Люди нам навстречу почти не попадались – то ли погода не располагала к прогулкам, то ли время уже было позднее.
            Большинство окон в городских домах сияли яркими жёлтыми пятнами огней, свидетельствуя о том, что народ предпочёл прогулкам по улице мягкие кресла и диваны, дурацкие телесериалы и передачи. Лишь изредка попадались навстречу влюблённые парочки. Даже молодёжи не было видно. Обычно они всегда кучкуются везде, особенно у подъездов, а тут – куда подевались?
            И тут до меня дошло: это ведь потому народа нет на улице, что сегодня в городе появилось свирепое, огромное чудовище. Вот ведь как быстро сплетни и слухи расходятся… Да, сарафанное радио «рулит»! Хотя, может, я ошибаюсь?
            Мы повернули обратно к дому. Проходя мимо одного подъезда, я заметила, что на лавочке сидят три старушки – божьи одуванчики и о чём-то горячо спорят. Тут Филёк резко остановился и начал рыться носом в траве, будто нашёл там что-то интересное, а сам мне мигнул в сторону бабулек: типа, послушай-ка! Я напрягла слух, и до меня донёсся такой вот интересный разговорчик:
            – Ну, не знаю, не знаю, Семёновна, чего-то ты опять выдумываешь себе, да нам головы с Макаровной всякой ерундой забиваешь!
            – Ничего это я не выдумываю, а говорю вам всё, как было на самом деле! – отвечала с обидой Семёновна. – Я ж его своими глазами видала, а они у меня ещё видят! Всё видят! Может, я и недослышиваю, но видеть-то  – вижу! Ох, и огромный! А зубищи-то! Лапищи! Пастища! – жестикулировала она. – Ух, демон треклятый! Знать, конец света скоро станется. 
            – Ох, Семёновна, да не городи ты огород! Какой демон-то? Не болтай зазря!
            – Я вам, девоньки, говорю, как есть!
            «Девоньки! – я хохотнула. – Это телеграф-то скамеечный ведь про меня говорит!» – дошло, наконец, до меня.
            Филёк сел в траву и тоже прислушался.
            – Я утром-то за хлебом пошла на рынок, вдруг слышу:  визг такой стоит, крики, все как-то забегали вокруг! Я из-за угла-то глядь – а там у палатошника с мясом в дыму тварь эта стоит! Бааа! Я аж осела! Ох, девоньки, и напужалася! Сил не стало в ногах! Обмерла и стою, как вкопанная. Гляжу на него, оторвать глаз не могу. В жизни своей такой мерзости не видывала!
            «Вот бренчалка старая!» – рассердилась я.
            – Росту – с автобус! Да какое там – выше! Лапы – о! – она раскинула руки в стороны, чуть не задев по носам соседок. – А когтищи-то! – и тут же она изобразила мои когти, показав с полметра длины.
            «Ну, неправда! Всего 16-20 сантиметров, и то в загнутом виде меньше будет!» – обиделась я.
            – Стоит, мракобесина, и над мужиком – хозяином-то палатки, – издевается. Он-то, бедный, дрожит весь, побледнел, мясо ему предлагает, в морду тычет. Уй, я аж авоську выронила из рук-то! Щас, думаю, как кинется, как набросится на мужика-то, уй, сожрёт! Да, глядь, – кивает: мол, давай мясо-то! Ой, бабоньки, видать, мужик-то ему душу продал в обмен на свою жизнь, раз его демон-то не тронул!
            – Нуууу, – прервала её товарка, – ты и заливать! Опять телевизир всю ночь глядела, да? Вот и приснился тебе кошмар-то! Я и гляжу – глаза-то у тебя красные такие, ненормальные.
            – Да ты что! – обиделась Семёновна. – Ничего я не глядела! Я вам правду говорю! А рога-то какие – витые! А шипов-то, шипов! А глазищи-то – ой, какие глазищи! Как глянет, так душу и спалит ими. Зелёные такие, злые-злые. Ну, прям, Нинк, как у твоего Дымка.
            «Это у меня-то глаза злые? – ещё больше обиделась я. – Не злые, а голодные были! И с чего это она взяла, что я души-то палю? Вот балалайка престарелая!»
Филёк сидел и по-тихому ухохатывался.
            – А ты чего тут сидишь, ржёшь по-тихому? – шикнула я на прослезившегося пса.
            Он глянул на меня и моментально сделал серьёзную морду, но тут же растянул губы и, упав на траву, начал кататься с боку на бок, рюхтя и всхлипывая от приступов смеха. Вот мерзавец, развлекается!
            Тем временем бабульки продолжали:
            – Эт ты с чаво взяла, что у маво Дымка глаза-то злые?
            – Да как жа, Нинк? Ой, злые… Как сощурит – зрачки тоненькие сделает, уши прижмёт и шипит на меня. Чаво шипит? Я ж его не трогаю! А он готов прям броситься и глаза выцарапать. Ты, Нинк, яво кормила б получчи.
            – Ты, Семёновна, моего кота не трожь! Я его как на убой кормлю. Он у меня чего попало жрать не станет, а на тебя шипит – так чует, что ты его не любишь!
            …Третья бабулька по-прежнему сидела молча…
            – Не люблю, он маво Пушка помял! Я видала. Тады сидела вот на лавке-то и видала. Пока мой котя гулял спокойно, твой-то его выследил, прыг с окна-то, да по голове-то маво и тресть! И назад бежать в окно. Ну, бешеный он у тебя! Тоже нечисть, прости, Господи! – перекрестилась Семёновна.
            Макаровна набычилась:
            – Да все у тебя нечисти. Тебя уж глючить начало, маразматичка ты старая. Всё про каких-то демонов твердишь! Постыдилась бы, эх! – попрекнула она её.
            Семёновна отвернулась.
            – Да ну тебя, Нинк, я домой пошла. Не веришь мне – и не нады. Как знаешь. А я зря говорить не стану.
            – Ну, и иди! А то твои разговоры уже уморили. Иди, не трещи тут, – отмахнулась бабулька.
            «Ага, – решила я, – пожалуй, стоит вмешаться!». Я дёрнула поводок и, не обращая внимания на протесты моей собаки, пошла к бабулькам.
            – Вечер добрый, сударыни! – обратилась я к ним. – Вы простите, что я вмешиваюсь в ваш разговор, но я стала невольным свидетелем вашей ссоры.
            Они уставились на меня.
            – Всё, что она сейчас вам сказала, – кивнула я на Семёновну, – это чистая правда. Я была там совсем рядом и всё видела. Вы только ошиблись: это не демон был, а дракон. Демоны дневного света боятся. Я видела драконов на картинках и в кино, точно говорю вам: это был дракон!
            Две бабульки аж рты поразевали.
            – Интересно вот только, – продолжала я, – как он до наших дней дожил. И откуда взялся? И где сейчас – тоже интересно. Может, шашлыком не наелся, и теперь на людей охотится? – намекнула я, сделав ударение на слове «людей», глянув при этом на Семёновну – ту аж в пот бросило.
            – Вот видите, видите! – встрепенулась она. – Я же говорила вам, я ведь говорила! Коли ты, деточка, говоришь, ежели не демон это, а дракон – чаво ж, Горыныч, что ль, змей который? Дык, он же в сказках только!
            – Не, бабуль, сказки так просто, с пустого места, не пишутся. Так что, может и Горыныч, кто ж его знает.
            – Ой, пойду-ка я домой, бабоньки, а то страшно. Вдруг ЭТОТ сейчас охоту начал? Шли бы вы тоже.
            – Да иди уже, Семёновна! Трусиха ты, – очнулась Макаровна. – А я посижу тут без тебя, подышу воздухом, а ты иди, иди, телевизир погляди. Али спать ложись, а то Горыныч по твои косточки заявится, а тебя дома-то и нету!
            – Ох, Зинка, не пужай! Я-то ведь со страху так сиганула с рынку, и не заметила, как дома оказалась. И сразу давай в милицию звонить. И думаю: а чаво говорить-то? Посчитают ведь больной! Ну, я и давай в трубку-то орать, что наш рынок грабят и безобразничают там. Как они быстро приехали!
            «Ах ты, блеялка сморщенная! – выругалась я про себя. – Так вот кто в милицию позвонил! Вот из-за кого я страху-то натерпелась. Ну, бабуля, божий одуванчик, я тебе это припомню, помяни моё слово – припомню! Будет тебе тогда и демон, и Горыныч-змей».
            – Иди уже! – рявкнула на неё Зинаида, а третья бабушка так ничего и не сказала, только поглядела на меня равнодушными глазами. Ээээ, да, похоже, она просто глухая.
            – Нюрк, а Нюрк, адя домой, адя-ка! – завопила вдруг Семёновна ей прямо в ухо.
            – Да не ори ты так, Зинка, она ведь ни махра не слышит. Иди уже, коль пошла. Иди! – махнула на неё рукой баба Нина.
            Семёновна, кряхтя, встала, поправила юбку, одёрнула кофту, затянула чуть потуже свой пёстрый платок, опёрлась на клюку и пошла домой в тот же подъезд.
            – Ну, ладно, до свидания, – обратилась я к Макаровне, – спокойной ночи, – и повернулась, чтобы уйти.
            – Погоди-ка, дочк! – окрикнула вдруг она меня.
            Я обернулась. Она задумчиво потеребила платок.
            – Ты б не курила столько, а то ведь глюк-то – он от сигарет сильный бывает.
            Я аж поперхнулась!
            – Да Вы что, бабуль! Я и не пью, и не курю! И наркотой не балуюсь, так что, – полжала плечами я…
            «Ну, это уже вообще!» – про себя возмутилась я. В ответ мне она ничего не сказала, только проводила меня осуждающим взглядом: мол, эх, молодёжь!
            Я отошла от подъезда и вспомнила, что где-то там, на другом конце верёвочки, болтается Филёк – он в изнеможении повалился на траву и, захлёбываясь от хохота, заявил:
            – Ну, что, хозяйка, докатилась? Сигаретками балуешься? Заметь, курение вредит твоему здоровью! Кто-то там прррредупреждает… И-хи-хи-хихррр…
            – Ах ты, мелкая мохнатая козявка! Ну, всё, сейчас кто-то плакать будет! – рассвирепела я.
            Он вскочил на лапы, всё ещё всхлипывая от смеха.
            – Ты чего, я же пошутил!
            Я промолчала. У меня созрел один план
            – Филь, хочешь повеселиться прямо сейчас?
            – В смысле?
            – В прямом! – обрезала я. Бросив поводок в траву, отошла от собаки и, присев, трансформировалась, изменив свою человеческую внешность на драконью. Филёк стоял, раскрыв пасть, и с удивлением  смотрел на меня.
            – Ну, что, смешливый ты мой, пошли!
            – К-к-куда? – аж подавился он.
            Я оскалилась в хищной улыбке – он отпрыгнул от меня.
            – Да нет, я лучше посижу тут.
            – Как хочешь, дело твоё.
            Я направилась к тому подъезду, где сидели бабульки. «Сейчас я тебе покажу, кто тут из нас обкурился и обсмотрелся телека», – пообещала я про себя Макаровне.
По дороге проверила голос, прокашлявшись и пряча за драконьим рыком свой человеческий тембр. Обернувшись, увидела, что Филёк семенит за мной.
            – И что, – спросила я его, – интересно стало?
            Он осмотрелся и юркнул в ближайшие кусты. Любопытство взяло над ним верх. Я усмехнулась.
            «Так, если ты не ушла домой, то ты увидишь меня. Только ты, Макаровна, больше никто. И услышишь меня только ты!»– мысленно настроилась я.
            Вот и подъезд. Я медленно подошла к нему. Опа – картина Репина: Макаровна мучила сотовый телефон! Она сидела, уткнувшись носом в экранчик, и что-то с деловым видом нажимала. Я оглядела её с ног до головы: крепкая старушенция лет семидесяти, полная, сидела в домашнем халате и тёплой шерстяной кофте, без платка. «Да уж, в такое тепло – и всё мёрзнут, – фыркнула про себя я. – Тоже, что ли, так же буду в старости кутаться?»
            –Хрм, – тихонечко взрыкнула я, глядя на неё.
            Взглянув на мою морду, она резко вздрогнула и выронила из рук телефон. Я машинально протянула лапу вперёд, отчего старушка подпрыгнула и ойкнула. Я посмотрела себе на лапу: «Хорошая реакция!» – подумала, гладя на телефон, и снова переключилась на Макаровну. Протянула ей сотовый, зажав его в двух пальцах (вернее – когтях), словно конфету.
            – Держите! – зарокотала я драконьим голосом. Она сидела бледная, но, что удивительно, не тряслась!
            «Жаль, сейчас темновато! – подумала я. – Она меня бы лучше разглядела».
Ближе поднесла к ней лапу, протягивая вещицу.
            – Возьмите, – повторила я. Она медленно, глядя то мне в глаза, то на лапу, протянула руку и осторожно вытянула свой телефон из моих когтей.
            – Держите его крепче в следующий раз, – пробасила я тихонько. – Всё-таки вещь недешёвая. Жалко будет, если разобьётся! – добавила я и опустила лапу.
            Макаровна сидела, держа телефон двумя руками, и не сводила с меня глаз. Я вздохнула и покачала головой. «Опять ступор!» – буркнула про себя, и только собралась удалиться, как услышала её робкий трескучий голос:
            – А ты меня не съешь?
            Я презрительно фыркнула, отчего поднялась туча пыли. Она опять вздрогнула.
            – Ещё чего! – возмущённо ответила я. – Мясо слишком старое, на вскидку лет 75-80. Слишком большая выдержка. Жёсткое. В зубах застревать будет и переваривать долго. К тому же – плохо пахнет. У меня с такого мяса обычно изжога, да ещё, чего доброго, пучить начнёт. Газы там, икота… Рррр, – рыкнула я, мотнув головой. – Сиди потом на траве, на кореньях да ягодах! – и я презрительно сморщилась.
            Макаровна схватилась за сердце и тихонько взвыла. Я ухмыльнулась и нарочно улыбнулась пошире, демонстрируя свои зубищи.
            – Да успокойся, человечек, я не питаюсь вами! От вас всегда воняет духами, а я не переношу запах парфюма. Я предпочитаю молодых барашков с кетчупом! – машинально ляпнула я, совершенно не подумав о том, где дракон может взять столько кетчупа.
            Она облегчённо выдохнула. Ну, всё: теперь, прежде чем выйти из дома, она будет выливать на себя флакон духов!
            Я опять оскалилась в улыбке и посмотрела на Макаровну – она стала толкать локтем глухую Нюрку:
            – Нюрк, слышь, гляди: Горыныч! – еле слышно проговорила она.
            – А? Чаво ты? – вздрогнула та.
            – Горыныч, говорю! – заорала она прямо в ухо Нюрке.
            Я развернулась и пошла от них прочь, весьма довольная собой. Но всё же мне стало интересно, чем закончится их светская беседа, и я села в сторонке и начала наблюдать за ними.
            – Хто? – переспросила бабуля.
            – Горыныч, говорю, змей!
            – Где? – Нюрка стала шарить глазами по тёмной улице.
            – Да вон же, прямо под фонарём! Гляди, сейчас уйдёт!
            – Ничаво не вижу. Приснилось табе нешто? Адя домой, поздно уже, – заявила та, так и не обнаружив меня.
            – Ай, ты сляпая коза! Дык, ведь вон – уходит! Баааа, росту-то, росту! И крылья есть, и хвост, и роги! А я, дура старая, не поверила Семёновне!
            – Шевелись, пошли! – Нюрка подхватила её под руку.
            – Ох, старость – не радость! – кряхтели обе, поднимаясь на крыльцо.
            Я снова стала невидимой для всех и пошла к Филе. Обернувшись ещё раз, увидела, как они обе заползают в подъезд. Тут, видимо, Макаровна почувствовала на себе мой взгляд и обернулась, растерянно уставившись в пустоту.
            – Улетел..., – еле слышно прошептала она и закрыла за собой дверь.
            Я подошла к кустам, где должен был сидеть мой пёс.
            – Филя! – шёпотом позвала я его – тишина.
            – Филя! – чуть громче – опять тишина.
            Тут у меня нехорошо так защемило сердце: сбежал, гад, на ночь глядя, ушёл, мерзавец. «Найду – отшлёпаю как следует!» – рассердилась я.
            – Филя!!! – рявкнула я во всю глотку.
            – Чего орёшь, как будто тебе на хвост трактор наехал? – вдруг раздался его приглушённый голос из клумбы у подъезда.
            Я удивлённо на него вытаращилась:
            – Как ты там оказался?
            – Не ты одна можешь тихо и незаметно ходить, – гордо заявил он, таща за собой поводок, звякавший карабинчиком по асфальту.
            – А круто ты её сделала! – ухмыльнулся он. – Особенно мне про мясо с выдержкой понравилось. Меня аж чуть не стошнило! Говорила так, что даже я поверил. Аж мурашки по шкуре пошли, – он поёжился.
            – Ну что, любопытный нос, у нас есть ещё минут 20, прокатимся с ветерком?
            Он аж подпрыгнул и активно закивал головой.
            – Ну что, малявка, идём?
            – Это кто тут малявка? – обиделся Филя.
            – Кто? – я поглядела на него – он презрительно фыркнул. – Да ты у меня в одной лапе весь помещаешься.
            – Не, не весь! – гордо произнёс пёс.
            – Как не весь?
            – Так, не весь! Мой хвост ещё на половину твоей второй лапы ляжет! Так что я не маленький!
            – Да, у Фили железная логика! – высказала я вслух свою мысль.
            Он утвердительно хмыкнул: мол, а как же иначе?
            – И, тем более, я тебя старше. Вы всегда собачьи года на человечьи умножаете. Так что мне – тридцать.
            Я закатила глаза кверху, поняв, что с моей собакой спорить бесполезно: ни к чему хорошему это не приведёт.
            – Ладно уж, идём.
            – Как «идём»? – возмутился он. – Мы же хотели полетать!
            – Ну, я и говорю: иди ко мне, в лапу.
            – Аааа, понял, – смутился он.
            Он забрался ко мне в лапу. Я собрала поводок, усадила пса поудобнее и мягко взлетела над домами. Филька свесил голову через край моей ладони:
            – Ух ты, как здорово, как красиво!
            – Да уж, не спорю.
            – А ты, кстати, если уж я мелкий для тебя, – рогатая дылда с крыльями!
            – Чего??? – прорычала я, возмущаясь его наглостью.
            – Того! – тоненько и язвительно ответил пёс.
            – Филя, ты явно нарываешься. Тебе не кажется, что ты не на земле? Сейчас кто-то пойдёт домой пешком прямо отсюда, – намекнула я, указав ему вниз.
            – Нет, не пойдёт!
            – Как не…
            – Да так! Ты меня слишком любишь, чтобы отпускать отсюда вниз.
            Я удивилась его нахальности и безрассудству. Он, конечно, был прав, но я же не могла просто так проглотить его колкость!
            – Ах, так, малявка? – взревела я.
            – Так, дылда! – тонюсенько пискнул он в ответ.
            – Ну, всё! – заорала я, и, скогтив его покрепче, рванула ввысь в нависшие над нами тучи.
            – Уй-юуу! – тоненько успел вякнуть он.
            Мы со всего размаха врезались в сырые,  плотные тучи. Я удивилась, насколько они были холодными и толстыми. «Никак, затяжной дождь будет», – мелькнуло в голове.
            Наконец, мы вылетели из липкой сырости и взвились над тучами. Я резко затормозила, широко раскинув крылья в стороны – воздух с шумом ударил в них. Я обомлела…
            – Вау... – прошептал пёс еле слышно.
            Да, здесь было чему удивляться: внизу, метрах в тридцати под моими лапами, было море – светло-голубое, серебристо-серое море из туч. Такие волшебные цвета им придавала полная луна, которая висела в небесах чуть ли не над нами. Её мягкий волшебный свет разливался по пушистой поверхности огромной тучи, и казалось, будто это и правда было море!
            Небо ещё не до конца стало чёрным, а имело тёмно-синий глубокий цвет, посверкивая мириадами крупных и мелких звёзд. На западе всё ещё теплилась тоненькая полоска розоватого неба, указывая на место, куда закатилось солнышко. Подул ветер, и туча под нами всколыхнулась, пуская волну по своей поверхности и шевелясь, будто живая. «Ветер дует с северо-запада, с сырой и холодной стороны, – подумала я. – Не миновать быть затяжному холодному дождю. Если сегодня только двадцать первое мая, то может быть и заморозок. Значит тут, на высоте, будет очень холодно».
            Тут я вспомнила о моей собаке.
            – Ну, что? – спросила я его.
            – Что? – пискнул он.
            – Нравится?
            – Ага, – чуть громче довольно ответил он, видимо, ожидая от меня другого вопроса – наверное, думал, что я сейчас начну отчитывать его за колкости в мой адрес.
            Но я решила сменить тему:
            – Хочешь побегать по туче?
            – Как это? Я же свалюсь!
            – Держись!
            Я обхватила его за живот, зажав в обеих лапах так, чтобы его лапки свободно свисали и, ухватив поудобнее, медленно двинулась вперёд. Он довольно сильно сжался, но тут, видимо, понял, чего я он него хочу, и начал медленно перебирать в воздухе лапками.
            – Ух, холодные! – выпалил он, вздрагивая. И тут я рванула с места, а он побежал вместе со мной по серебристой шали, под которой лежал наш город. Вдруг у меня в голове сама собой сложилась маленькая песенка про нас:

Свободный ветер вёл нас за собой
И волновал поверхность мягких туч,
И мы летели гордо над землёй,
А ветер был божественно могуч.

В подлунном свете призрачный дракон
Над тучами кого-то быстро нёс,
И этот «кто-то» мчался с ветерком,
Был это смелый, очень верный пёс.

Под нами – океан из облаков,
Над нами – только звёзды и луна,
И чудесами удивлять готов
Волшебный сон – волшебная страна!

            Я напевала себе под нос, а Филя подвывал мне от восторга, который переполнял его.
            Я почувствовала, что он стал уставать: бока его ходили ходуном, сердце бешено колотилось.
            – Думаю, на сегодня хватит? – спросила я не на шутку разошедшегося пса.
            – Ага, – задыхаясь, ответил он. – Всё, я выдохся! Давай домой!
            – Баааа, где это видано, чтобы Филя у нас сам домой просился, и без пинка для ускорения? – съязвила я.
            Мне в ответ он что-то невнятно тявкнул. Я прижала его к себе покрепче.
            – Какая гигантская луна, – переведя дыхание, сказал пёс, уставившись на сияющий диск.
            – Нет, Филя, это ещё не гигантская. Я бы могла подняться выше – вот там она действительно занимает гораздо больнее места на небе, чем тут, но, к сожалению, там слишком холодно, мы оба закоченеем, и ты – в первую очередь.
            В ответ на мои слова он заскулил, видимо, сожалея, что нельзя подняться выше.
            – Понимаю, мне тоже жаль, – поддержала я его, – но тут уж ничего не поделаешь. Ну, что, погнали домой?
            Пёс кивнул.
            – Кстати, надо ещё сориентироваться, куда нас занесло – я не следила за направлением. А ты?
            – И я не следил, – как-то испуганно тявкнул пёс. – А ты точно сможешь отыскать дом? – с тревогой в голосе спросил он.
            – Я уже не первый раз так летаю. Вся надежа на собственный нюх! Благо, он у меня отменный.
            – Ну, я тоже не жалуюсь на своё обоняние, но не чувствую ничего, кроме свежего ветра, который пахнет… пахнет… ночной свежестью и сыростью от туч! – жалобно прокомментировал пёс, старательно внюхиваясь в воздух.
            Я не махала крыльями – нас нёс поток ветра.
            – Уверен, что ничего не чувствуешь?
            – Уверен… Совсем ничего-ничего, – грустно вздохнул он.
            – Держись! – я крепко прижала пса к себе, сорвалась с воздушного потока и штопором пошла к земле, ввинчиваясь в толщу густых и холодных туч. Пробившись сквозь их массу, мы с Филей зависли под ними, словно под потолком большой комнаты. Внизу была кромешная тьма.
            – Да уж, ничего себе полетали! – ошалело таращась по сторонам, прошептал пёс.
            Я сделала круг, вглядываясь в горизонт: две его противоположные стороны были окрашены чуть розоватым светом – это свет от фонарей пробивается сквозь тьму.
            – Нюхай, Филя, нюхай! Где дом? Куда лететь?
            – Я… я не знаю… не знаю… пахнет одинаково… пахнет дымом, деревней… пахнет вечером… и молодой травой…
            – Нет, ты неправ!
            Я втягивала воздух в себя медленно, внимательно изучая каждый идущий извне запах.
            – О, нам в ту сторону!
            – Как ты узнала?
            – Очень просто! Во-первых, очень густо пахнет выхлопами, бетоном и асфальтом. Во-вторых, мама сейчас жарит картошку, а картошку она жарит по-особенному: с такими огромными, красивыми и ароматными поджарками, с чесноком и укропом. Ну, и в третьих, тянет шашлыком!
            – Ну, ни фига себе, у тебя обоняние!
            Я будто очнулась от изучения запахов – его взволнованный голос словно вытянул меня из какого-то непонятного состояния.
            – Ну, да, вобщем-то, я и сама удивляюсь. Но я точно знаю: наш город – в той стороне!
            – Ну, если так, то летим! – взбодрился пёс.
            – Летим! Держись! У нас осталось мало времени – минут пять, чтобы преодолеть это расстояние и вернуться домой.
            Он сжался в комок, а я резко взмахнула крыльями и за несколько секунд набрала хорошую скорость. Светлое пятно на горизонте начало стремительно приближаться, и начал накрапывать холодный мелкий дождь. Я прикрыла Филька лапой, чтобы хоть чуть-чуть его защитить. Могла бы, конечно, подняться над тучами, но мы бы снова пролетели мимо дома.
             Дождь усилился – мы летели прямо на него, или он летел прямо на нас… Это нам не нравилось, и мне так и пришлось снова рвануть ввысь. И опять – это безмолвное спокойствие и мягкий лунный свет.
            – Ты не замёрз?
            – Нееее… – оборвал его слова сильный встречный ветер.
            Я прикинула в уме примерное расстояние до города – пожалуй, километров тридцать будет, не меньше, – и снова набрала скорость, а через пару минут юркнула в тучу. И вовремя: ещё бы десяток секунд – и мы опять пролетели бы мимо! Ну, ничего себе, вот это была скорость: чтобы за пару минут 30 километров проскочить!
            Мы мягко приземлились у нашего дома. Хорошо, что тут пока нет дождя, а то опять бы намокли!
            – Ты промок? – спросила я отчаянно встряхивавшегося псину.
            – Вроде, нет, ты меня своей лапищей хорошо укрыла.
            – А, так всё-таки лапищей? А то – «я не малявка, не малявка»! – передразнила я его.
            Он укоризненно фыркнул.
            – Да ладно, ладно, молчу! – хихикнула я и трансформировалась. Одежда на мне была сухая. Волосы – тоже.
            – Не замёрз?
            – Нет, не успел. Жрать только охота! Я бы сейчас даже от каши не отказался! Пошли скорее домой, а то время поджимает, если уже не поджало! – и он рванул вперёд меня к подъезду.
            Мы с шумом ввалились в подъезд и стремглав домчались по ступенькам до нашей двери. Хотелось бы, конечно, на лифте, но пока это черепахоходное существо соизволит спуститься с десятого этажа на первый…
            Я позвонила в дверь.
            – Кто там? – раздался вроде бы не сердитый голос мамы.
            – Это мы!
            Дверь открылась.
            – Иди-иди! – подтолкнула я вперёд затормозившую было собаку.
            – Идёте? Ну, нагулялись, что ли?
            – Ага! А на улице, кстати, дождь начинается, так что мы вовремя!
            – Ещё бы не вовремя – ушла и без зонта, и без телефона!
            – Да ну их, только мешаются, – отмахнулась я. – Кстати: обалденно пахнет картошкой!
            – Даже и не надейся! Тебе после шести – нельзя!
            – Ну да, после шести нельзя – кто бы сомневался. Ну, а после десяти-то можно! – отшутилась я и пошла мыть пса – он отчаянно боролся с навалившимся на него внезапно сном, о чём свидетельствовали его слипающиеся веки и постоянные зевки.
            – Ох, ты мой маленький, устал! Сейчас я тебя вымою, покормлю, тогда ложись баиньки! – нежно потрепала я его за ухо.
            Филя посмотрел на меня окосевшими от усталости глазами.
            – Угу, – буркнул он, – сейчас бы не мешало перекусить – и на боковую, а то я что-то с ног валюсь.
            Я улыбнулась.
            – Чего это он там у тебя ворчит? – спросила мама из кухни.
            – Ворчит?
            – Ну, да! Опять горячей водой ребёнка моешь?
            – Да нет, он просто устал, так зевает.
            – И где ж вы так угулялись?
            – Да нигде, как обычно.
            Слава Богу, она не стала меня больше расспрашивать, то ли догадываясь, что дело тут нечисто, то ли поверив моему ответу.
            Я взглянула на Филька: он устало мне ухмыльнулся, сморщив нос и приподняв с левой стороны верхнюю губу. Со стороны это выглядело так, будто он желал меня укусить. Я вынула его из ванны и понесла в комнату, вытирая на ходу. Тяжёлый какой!
            – Ой, что-то я как-то устала сегодня. Твои десять килограммов кажутся мне целой тонной, – пожаловалась я ему шёпотом.
            В ответ на это он сладко зевнул. Глаза его закрывались.
            – А ты будешь помнить этот сон? – спросила я его всё так же шёпотом.
            Он тут же перестал зевать и уставился на меня сонными глазами.
            – Так будешь? – он утвердительно кивнул. – Правда? Неужели ты и те сны тоже помнил, проснувшись? – он снова кивнул.
            Я ничего не ответила, только удивлённо смотрела в такие любимые огненно-рыжие глазищи.
            – Я тебя люблю! – шёпотом сказала я и чмокнула его в чёрный холодный нос.
            Он смущенно заморгал и, улучив момент, лизнул меня в щёку.
            – Фу, Филя! Ты ведь знаешь – я этого терпеть не могу!
            В ответ на это он закатил глаза к потолку и выдвинул нижнюю челюсть0 вперёд: типа – ничего не знаю, я ж обычный пёс, мне можно!
            – Эх, ты и хитрая псина! – одобрительно похлопала я его по спине. – Давай встряхнись. Ну, встряхивайся!
            Он с силой встряхнулся.
            – Вот умничка! Сейчас я принесу тебе поесть.
            Он активно закивал головой и смачно облизнулся.
            – Ой, я забыла тебя спросить: а как это выглядит со стороны, когда я превращаюсь? – прошептала я.
            Он хитро на меня посмотрел и запрыгнул в кресло.
            – И как это понимать?
            Он зарылся носом в покрывало.
            – Так, похоже, от тебя сегодня ничего не добьёшься!
            В ответ на мои слова он вывернулся пузом кверху и отвернулся носиком к спинке кресла.
            – Такой, да? Ну, ладно! Когда мы в следующий раз здесь встретимся, ты от моих вопросов не отвертишься.
            Он тяжело вздохнул: мол, куда от тебя денешься – ты ведь моя хозяйка, а то ведь и не покатаешь в следующий раз! Да, это был отчаянно печальный вздох одной маленькой, измученной полётами голодной собачки. Мне сразу его стало жалко. Я погладила его и пошла на кухню готовить ему ужин.
            Папа смотрел телевизор, мама помешивала в большой сковороде картошку, от которой исходил офигительно соблазнительный аромат поджарок, молодой зелени и лука и чеснока. У меня тут же свело желудок голодной судорогой. «Так, фу, нельзя! – скомандовала я себе. – Я не дракон, по крайней мере – не сейчас. Уймись! И вообще – нашла чем восхищаться – какой-то картошкой. Не сравнить с шашлыком!».
            Мои рассуждения пробудили во мне зверский аппетит, но я ограничилась стаканом молока, старательно не обращая внимания на соблазнительный запах, который нагло лез ко мне в нос.
            Накормив Филька до отвала, я снова пошла на кухню.
            – Пст! – вдруг внезапно раздалось за спиной – я аж подпрыгнула от неожиданности: пёс, довольно потягиваясь и виляя хвостом, сонно глядел на меня:
            – Спасибо, было очень вкусно! – прошептал он чуть слышно.
            – Да пожалуйста, на здоровье! Иди, ложись спать.
            – Ага, пойду, – и он удалился обратно в кресло, уютно свернувшись там калачиком.
            «Обалдеть – вежливый какой!» – поразилась я. Да, у меня просто уникальный пёс.
            Мы с родителями просидели на кухне до 12 часов ночи – за приятным семейным разговором время летело незаметно.
            – Ну, ладно. Сидеть хорошо. Завтра не встанем, идёмте спать, – закончив делиться новостями, сказал папа.
            Как только я легла и закрыла глаза, почувствовала жуткую усталость, что накопилась у меня за день. Да уж, ну и денёк выдался! Ну и сон я сама себе заказала! Интересно: а, проснувшись дома, я всё так же буду чувствовать эту усталость? «Ааааххх…» – навалилась на меня сонная зевота. Тут я услышала тихое поскуливание и сопение. Еле разлепила глаза и, повернув голову, тут же увидела Филька, стоявшего у моей кровати с жалобной физиономией.
            – Ну, иди, прыгай! – я хлопнула ладонью по краю кровати.
            Он тяжело запрыгнул на кровать и удобно плюхнулся рядом.
            – Что, объелся? – тихо спросила я его – он одобрительно фыркнул. – Спи, скоро просыпаться.
            Он сладко вздохнул и привалился ко мне, уложив свою кудрявую голову, как всегда, на мою подушку. «Ну, Филя, как всегда, в своём репертуаре», – подумала я.
            – Ещё полетаем?
            – А? – шёпотом спросила я.
            – Ещё полетаем..., – снова тихо прошептал Филя. Я его погладила и, не заметив как, провалилась в туманное сонное царство. «Мы ещё полетаем…» – еле донеслось до меня. «Конечно…» – ответила про себя я, не в силах произнести ничего вслух. И… тут же проснулась.
            Комнату заливал яркий солнечный свет. Я как следует открыла глаза и начала вставать. Тут моё одеяло натянулось, и я увидела у себя на кровати Фильку, который так же сонно на меня таращился.
            – Привет, собака, с добрым утром!
            Он смущённо зарылся носом в подушку. Тут же я вспомнила последнее, что он мне прошептал. «Ещё полетаем!» – шепнула я ему на ухо и обняла. Он заегозился и сел, вопросительно на меня глядя.
            – Ты помнишь? Помнишь сегодняшний сон?
            Он наклонил голову на бок и, приоткрыв пасть, одобрительно фыркнул.
            – Неужели? Вот это да! Значит, мы с тобой вместе путешествовали! Круто!     Интересно: а мама с папой нас помнят? В смысле – помнят, что видели друг друга во сне и нас с тобой?
            Он ткнулся носом мне в ладонь.
            – Эх, прости, я тебя не понимаю! А жаль…
            Он выразительно посмотрел мне в глаза.
            – Да знаю, знаю, я не стараюсь понимать. Прости, но в этом мире собаки не говорят с людьми на одном языке. Это ведь всего лишь сон.
            Я снова его погладила, а он упал на подушку, будто был разочарован моими словами.
            Я выпуталась из-под одеяла и подошла к окну. Фуууу, слава Богу, я дома! За окном царила зима во всей своей декабрьской красе. Ослепительное утреннее солнце, бившее прямо в окна, озаряло всё вокруг. Тысячи искрящихся снежинок отражали его лучи и создавали впечатление, будто это и не снег вовсе, а россыпи драгоценных камней. Ух ты, красотища! Так, а сколько сегодня градусов? Ничего себе – 27! Вот это морозяка!
            Машины, ехавшие по заснеженной дороге, которую уже успели присыпать песком, были запорошены снегом и пускали в морозный воздух густые клубы голубоватого дыма из выхлопных труб. Берёзки и клёны стояли в лёгком бело-голубом инее. Голодные синицы возмущённо щебетали, прыгая с ветки на ветку перед окнами, встряхивая с ветвей иней, который лёгкой порошей осыпался вниз.
            – Сейчас, сейчас насыплю, не ругайтесь, дамочки!
            Я оделась и вышла на балкон, чтобы насыпать в кормушку семечек. Стоило мне вывесить её за окно, как тут же начался птичий базар: целый конвейер – одна подлетает, хватает семечку и летит прочь, на ветку, клевать. За ней – следующая, и так – бесконечно. Я насчитала порядка 67 птиц. Вот это орава, со всего микрорайона налетели!
            Осмотрела свои цветы на балконе: цикламены себя отлично чувствовали и прекрасно цвели! На балконе было всего плюс пять, а они  в такой холод не погибают. Я поёжилась: хоть и пять градусов тепла – всё равно колотун после сна! О, кстати: ну, и сон! И как это понять? Во сне Филя уснул рядом со мной – и тут мы проснулись с ним вместе. И он так на меня посмотрел, будто и впрямь всё понял. Ох, уж эти странные сны…
            Я снова поёжилась и посмотрела на небо – чистейшее, голубое глубокое небо. Бездонное прекрасное пространство, не запачканное облаками. Вздохнула и подумала… впрочем, о чём – я вам не скажу. Да вы и сами наверняка уже догадались!
            Зашла в комнату – как тут тепло! Закрыв балконную дверь и сбросив с себя куртку, поспешила залезть обратно под теплое одеяло. Филёк, недовольный тем, что ему составили конкуренцию по пространству, заворочался, но всё же подвинулся. Я взглянула на часы: восемь утра без двух минут – надо вставать, сегодня много дел. Надо на занятия идти, да ещё хорошо бы сходить на рынок и выбрать ёлку. Правда, есть одна маленькая проблемка: куда эту ёлку ставить? У меня всё свободное пространство занято цветами. Придётся составить их покомпактнее, уж потерпят пару недель такое тесное соседство друг с другом.
            Я погладила всё ещё дремавшего пса. Неужели мы с ним видели один и тот же сон? Но как? Он ко мне вклинился или я к нему? Или этот сон касается нас обоих? Тьфу ты, снова одни вопросы! Думала, быстрее со всем этим разберусь, но только запуталась ещё больше.
            Тут заметила, что спина у меня жутко ноет – так, будто я всю ночь разгружала вагоны. Ой, отчего это? Наверное, просто залежалась.
            Я встала, сделала зарядку – спина звонко хрустела. Да уж, не думала, что во сне можно реально уставать – наверное, это от быстрых полётов. Да нет, чушь, просто я отлежала себе бока и спину. Это же сон. Хотя… Интересно, про какой такой переход твердил Филя? Что это значит? Может, он просто забыл своё детство? Просто сбежал от прежних хозяев, и, переступив через порог, оказался на улице? Может, и так, кто ж его знает…
            Тут, делая очередное упражнение, я повернулась и увидела, что Филя очень внимательно за мной наблюдает.
            – Что? – спросила я его.
            Он не сводил с меня своих любопытных глаз. Мы пару секунд вопросительно таращились друг на друга. Затем он хитро сощурил глазищи и отвернулся к окну. Интересно, о чём он сейчас думает? Какие такие мысли посещают его кудрявую голову? А он определённо о чём-то думал – это было видно.
            Я закончила с зарядкой – ой, нет, легче не стало, всё равно спина болит. Что же это? Впечатление было такое, что у меня там на самом деле были крылья. Нет, этот сон меня определённо доведёт до чего-нибудь нехорошего! Вот прямо чувствую это!
            Собравшись с силами, начала одеваться, чтобы идти с псом на прогулку. Посмотрела на родителей – они спали. Не буду их будить, нечего отцу в такой мороз машину бить и самому дрогнуть, пусть немножко поспит. И маму не буду трогать, а то сейчас начнётся, как всегда: «Катя, оденься теплее, на улице холодно, одень то, одень это»… Не люблю, когда над душой стоят! И не люблю кутаться, мне всё время жарко! Я всё равно не мёрзну.
            – Эй, Филя, иди-ка сюда! – шёпотом окликнула я его. – Идём гулять.
            Он с каким-то хрюканьем слетел с кровати, его занесло на повороте, он с грохотом задел дверь и вприпрыжку вылетел в коридор.
            – Э, нет, приятель, дай-ка я тебя сначала одену, иначе замёрзнешь!
            Я вытащила его пальто – многослойную тёплую собачью одёжку, сшитую из старых толстовок по последнему писку собачьей моды. Верх этой самой толстовки мы с мамой скомбинировали: чёрный водоотталкивающий курточный материал окантовали ярко-зелёным воротником, а спинка пальто застёгивалась на четыре пуговицы ярко-салатного цвета. Такая шикарная собачья шмотка вышла – загляденье! То, что продают в зоомагазинах, этой курточке и в подмётки не годится.
            Филёк со скорбным видом подошёл ко мне и сдался на милость – толку-то сопротивляться, всё равно укутают.
            Застегнув последнюю пуговку, я одобрительно оглядела своего питомца: ничего, реальный такой пёс получился! Стоит, весь такой обтянутый, мускулистый, скрипучий и блестящий. В общем, вдрызг  моднючий!
            – Ну, что, теперь идём!
            Он отчаянно встряхнулся, укладывая шерсть под одеждой, и мы вышли.
            В этот день я купила замечательную сосну высотой чуть больше метра. Это стало приятной неожиданностью для родителей. Дерево было просто великолепное: пушистое, зелёное, оно источало приятный хвойный аромат. Сосёнка была весьма объёмная, так что мне пришлось освобождать от цветов целый стол. Весь этот и следующий день я посвятила новогоднему украшательству дома – приближался всеми любимый праздник. Мы все были погружены в предновогодние хлопоты. Дел было столько, что я напрочь забыла про свой сон и многочисленные вопросы, роившиеся у меня в голове. Дни летели, сменяясь длинными холодными ночами. Я ушла на каникулы – дали целых десять дней, класс! Целых десять дней я смогу посвятить себе, любимой (от скромности не умру, не дождётесь!), и никакой учёбы – здорово!
            Вот и канун Нового года. Мы всей семьёй готовились к замечательному празднику, даже Филёк помогал нам, выступая в роли дегустатора праздничных блюд. И, по-моему, ему всё нравилось, так как он с аппетитом уплетал мясные биточки и рыбные котлеты, пробовал колбасу, а от салатов морщил нос. Всё, что он не смог слопать, затырил и попрятал к себе под лежанку и мне в тапки. А тапки мои для него – самое надёжное хранилище для НЗ, так как я их надеваю очень редко, и стоят они у меня под кроватью – такие маленькие, уютные, а главное, вместительные тапочки сорок первого размера. Как-то раз я задела их щёткой пылесоса, а из них направо полетели кости, налево – печенья, кусочки засохшей колбасы, скукоженой от давности, конфета-леденец, десять рублей (интересно, зачем ему десять рублей и где он их надыбал), моя гигиеническая помада, которую я искала недели две, но так и не нашла, половина котлеты, засохшая сосиска и покусанный огрызок карандаша – того самого моего любимого карандаша. Эх, надо было видеть, с какой скоростью он бегал и перепрятывал самое ценное – мясо и кости! А мне оставил десять рублей, обсосанную конфетку, надкусанную помаду и погрызенный карандаш. Наверное, чтобы от меня откупиться. Тем более что всё равно это ему ни к чему, а хозяйке может пригодиться. Запасливый какой, бережёт всё на чёрный день! И этот чёрный день так вот неожиданно пришёл!
            Позднее я обнаружила второй его тайник, и где бы вы думали? В кладовой, в маминых сапогах. Вот чудик! Не буду рассказывать, какая была беготня из зала в кладовую. Это была целая компания по спасению обнаруженных мною ценностей.
            Так вот, я немножко отвлеклась. Праздновали мы всей семьёй. Потом поехали в центр города на фейерверк, гуляли по площади, катались на санях. А Филёк сидел у мамы на руках и трясся от страха. Он в жизни не видел столько иллюминации, грохота и народа. Я ведь его ещё ни разу не брала на прогулку в центр города. Да уж, наша улица украшена не так ярко, а в центре всё полыхало и мерцало, вспыхивало и пульсировало. На Фильку это произвело неизгладимое впечатление, он потом сутки в себя приходил: лежал под моей кроватью тихо, как мышка, и никуда не хотел выходить. Но потом ничего, оправился.
            Праздники пролетели быстро и искромётно, оставив после себя уйму положительных впечатлений и отличных эмоций.
            Как-то числа четвёртого января я внезапно вспомнила о свём сне, меня будто что-то кольнуло где-то в груди. И это ощущение было не физическое – ощущение того, что мне срочно нужно туда вернуться. Хм, ну что ж, я и так не была там почти две недели, было не до того. И вот что странно: этот сон я вижу с периодичностью в восемь-четырнадцать дней. Почему – я не знаю. И, наконец, этой ночью я вернулась в свой сон…    

Продолжение следует...