Ангел-почтальон

Один ангел работал на почте. Он даже носил положенную ему форму, которую находил красивой (включавшую фуражку и голубоватый мундир со множеством блестящих пуговиц; впрочем, для крыльев ему пришлось сделать специальные прорези). На своей работе он занимался тем, что разносил неотправленные и даже ненаписанные письма непосредственно их адресатам.
В этот день он решил сперва отнести письмо девушке, живущей в доме с видом на водную гладь: если было лето, то она могла целое утро любоваться на яхты, укрощающие ветер; теперь была зима, и полуденный снег поблескивал гораздо задорнее, чем паруса, которых не было.
Увидев ангела-почтальона, любой человек начинал говорить только правду, и девушка тоже, вздохнув, указала рукой на подоконник, заваленный книгами:
- Летом, когда жарко или даже прохладно, я оставляю окно открытым – как и книги, лежащие здесь: они открыты на тех самых местах, на которых я начинаю забывать, кто я, на которых мне становится страшно читать дальше, это как зарубки на деревьях, сделанные на пути в сторону чащи. Я не смущаюсь птиц, которые залетают сюда, даже если они гнездятся на люстре; выходя из комнаты, я насыпаю им полное блюдце зерна. Но случилось так, что какая-то птица склевала вместо зерен все буквы, ни одной не оставив. Сначала я подумала, что буквы исчезли только в той книге, что лежала сверху, но потом оказалось, что и остальные стали пусты, что в них больше нет ни строчки, ни слова, ни значка, ни маленькой пометки на полях. Любая книга, попадая сюда, становится пустой, а если я иду по городу, то не могу прочитать ни одной надписи. Что мне делать? Ту птицу я и не видела, и знать не знаю, где она сейчас, а другие молчат; кто скажет наверняка? Может, она вообще из другого мира, и мне больше никогда не привлечь ее к ответу? Видишь, я и окно закрыть не могу, надеясь, что она вернется и отдаст мне буквы обратно, а между тем уже совсем холодно; но ты сам подумай, как же еще я могу поступать? только так, только неразумно, я ведь совсем сбита с толку!
И она села у окна, глядя на бескрайнюю водную гладь в поисках покоя: зима наступила недавно, и льда еще не было. Ангел понял, что, вероятнее, сейчас самое время, и начал читать ей то письмо, которое принес:
- «На твоих ладонях – голубые лошади, вместо заколок в твоих волосах – семь мостов…»
По мере того, как ангел читал послание, в комнате теплело и теплело, и когда прозвенели последние слова, с потолка полил дождь – ледяная корка, плотно покрывающая всё, растаяла.
- Да, это и правда те слова, которых я ждала, но все-таки… - Девушка растерянно рассматривала свои пустые книги, промокшие насквозь, и недоумевала, на какой же из них задержать взгляд, такие все они были одинаковые.
- Я не знаю, как найти ту птицу, но, по-моему, она оказала тебе неоценимую услугу: посмотри, у тебя теперь столько неиспользованных тетрадей!
- Хорошо, если я поверю тебе и действительно начну писать в них свои уравнения, если задумаю составлять формулы так, чтобы их не коснулось проклятье (к примеру, точками и штрихами), то: что же поделаю тогда, когда всё, что напечатано, вновь задумает проступить? Или когда исчезнут даже составленные мной криптограммы?...
- При желании можно и это найти забавным... может, твои формулы станут от этого  только совершеннее?...
По правде говоря, за время разговора на стенах в комнате девушки, не закрывающей окно, успели вырасти цветущие ветви деревьев, а на полу появились стебельки одуванчиков: видимо, она и в самом деле немного перестала бояться.
Потом ангел пошел к художнику. Тот нетерпеливо открыл ему дверь, не успел ангел  и постучать; художник всем телом дрожал от расстроенности своих чувств, он сразу бросился ангелу на шею. Картина, которой художник был занят, частично выползла наружу, в комнату.
- Ты видишь это?! – в сердцах воскликнул художник, - И ведь ЭТО происходит, несмотря на то, что я только-только ее начал – а что же случится, когда на холсте появятся люди?! Мне страшно будет заснуть: а что, если они получатся уродцами, а что, если в три часа ночи меня разбудит мое собственное вечернее творенье? Что, если оно попросит у меня закурить? А я ведь не курю, понимаешь? что я ему отвечу?!
- Ну... так и ответишь?
Художник остолбенел.
- Но... оно же обидится?..
Вместо ответа ангел вынул кисточку из содрогающихся рук художника и положил ее к остальным инструментам, а самого хозяина ласково усадил на диван. Уже первые несколько слов из того послания, которое вслух читал ангел, подействовали на художника так, что он обхватил голову обеими руками; его всклокоченные волосы торчали очень смешно.
- «Здесь или там, всегда или пару секунд», - когда ангел закончил читать, что-то подсказало ему, что взахлеб рыдающего художника лучше оставить одного.
Третьего адресата не было дома, и ангелу пришлось спрятать письмо среди прочих вещей, предварительно пройдя сквозь стену. За стеной было темновато, пахло рыбой и сыростью, повсюду валялись целые пачки просроченных лотерейных билетов.
Четвертым адресатом был царь, который жил и работал в котельной, лицом к лицу с раскаленными печами и трубами, обернутыми стекловатой. Царь кивнул ангелу, слегка смущенному внутренностями помещения:
- Пойми меня, я так боюсь проиграть, - начал царь, разливая по стаканам прозрачную жидкость и нарезая колбасу на расстеленной прошлогодней газете. – Проигрыш это то, что я почитаю смертельным. И потому я не начинаю ни одного сражения, потому я распускаю солдат по домам, даже не спросив, что они умеют делать. Но в то же время, проигрыш это всего лишь проигрыш, один проигрыш в ряду, и даже если не один... Почему же я так боюсь? Потому что смотри, если я выйду, то выйду на войну, потому что иначе просто не бывает, и вот как раз дальше я могу запутаться: что мне завоевывать сначала? Башни или колодцы? То, что близко, или то, что далеко? То, что неприступно, или то, что поддается? Великанов-то я не боюсь, мои карманы давным-давно наполнены камнями самых разных диаметров; но что, если я встречу женщину, и что, если я буду нетрезв? Женщинам ведь нет никакого дела до короны, они похищают наши души, притворяясь, будто гонятся за золотом; и где мне найти такой камень, чтобы заранее проломить свой безмозглый череп, чтобы сразу уже оказаться в безопасности?...
Немного опомнившись, царь огляделся.
- Видишь ли, здесь столько кошек! Я и прогнать их не в силах, и приласкать не смею, но когда я устану, то они... Впрочем, это всё ни к чему, для начала: я просто боюсь выйти.
Морщины избороздили не только высокий и смуглый лоб владыки, но также и его щеки, нос и подбородок; каждая морщина была настолько глубока, что в ней мог поместиться закрытый глаз. Ангел ободряюще улыбнулся собеседнику, выпил то, что ему налили, и прочитал послание. Хотя голос ангела был нежным, как тающее масло, под конец чтения царь был вынужден опереться о стену и смотреть только вниз, на свои сапоги. Дочитав, ангел встал, поклонился и хотел было выйти, но едва он дотронулся до железного засова на входной двери – царь окликнул его словом «подожди», продолжая опираться ладонью о стену котельной:
- Ну подожди же!
- Мой рабочий день почти закончен, - ангел нервно потеребил козырек фуражки, - если хочешь, я могу потом принести тебе свежих газет...
- Да нет... не обязательно... – царь поспешно прервал его. – Но как-нибудь... ты знаешь, голуби, - тут царь запнулся.
- Хорошо, как-нибудь.
Ангел вышел из котельной, блаженно улыбаясь; он не видел, что царь вышел следом: без шапки, накинув только засаленную фуфайку, с деревянной лопатой в руках; на его плече почти сразу устроился голубь. Постояв у котельной и посмотрев ангелу вслед (совсем недолго), царь принялся разгребать снег во дворе, расчищая дорогу к подъездам и котельной (снега за предыдущую ночь навалило немало).
Пятый адресат, хоть и открыл почтальону дверь, но остался невидим: в пустой прихожей не было никого, только высокие шкафы с одеждой и морская свинка с шерстью коричневого цвета. Вероятно, сам хозяин не желал показываться из-за каких-то личных соображений. Ангелу ничего не оставалось, кроме как положить письмо на самое видное место и выйти, захлопнув дверь.
Последнее письмо ангел положил в дупло дуба, растущего на набережной: это письмо было совсем крошечным, меньше школьной записки, которую передают на задние парты. Ангел немного погулял на берегу, глядя на суровые зимние волны.
После работы ангел зашел к своему приятелю, продававшему сигареты в ларьке на углу; поболтал с ним часок и пошел домой. В его доме кроме него самого жила еще одна маленькая такса, и ангелу нравилось представлять ее приветственный лай задолго до того, как он его услышит; иногда ему казалось, что такса уже бежит рядом, по желтому блеску вечернего снега, и ради смеху тявкает на прохожих: темно-синих, чужеродных  и расплывчатых.